Страница:
– Правильно, что он рожу закрывает - бабы и без того дитя выносить не могут.
И действительно, жительницы хутора, проходя мимо, не отваживались даже глянуть в сторону бедняги и какая-то непреодолимая сила заставляла их огибать ссутулившуюся фигуру на почтительном расстоянии. Ванко не брезговал - настоящим мужчинам не подобает смущаться при виде шрамов, полученных в бою.
– Рахан, - окликнул он, подойдя почти вплотную.
– А, привет, пацан, - Ванко встретил усталый взгляд гостя, - как сплавали?
Рахан во время разговора все еще коверкал речь: растягивал гласные, глотал звуки, трудно давались "р" и "с".
– Хорошо, торговали удачно, солью запаслись.
– Не встретил?
– Я искал, не было, все стоянки осмотрел.
– Ничего, не переживай, уже скоро, я знаю.
– А ты как? Ходишь уже?
– Как видишь. Марионетка ломанная.
Позднее Ванко убедился - своими резкими переваливающимися движениями Рахан действительно походил на тех неуклюжих кукол, с которыми выступали бродячие артисты на ярмарке, управляя конечностями деревянных рабов при помощи грубых нитей. Нога и та, вроде бы тщательно выправленная Сивым, после выздоровления оказалась короче левой.
– Интересно было? - спросил Рахан.
Спросил, скорее всего, просто так - глаза были пустые, словно сознание человека перенеслось в иной далекий мир. Ванко присел рядом.
– Интересно. Весело. Я там Полка видел и Лекаря, ну, который тебя смотрел. Ох и здоров он драться - четверых бугаев пожил, двоих голыми руками насмерть. Про тебя спрашивал.
– Про меня? С чего? - оживился, слегка встревожился Рахан
Видно было, что визит Лекаря не остался в памяти пребывавшего в горячке человека. Ванко в двух словах рассказал о посещении, о том, как рекомендовали резать руки, упомянул, что Рахан будто даже узнал врача.
– Может быть, - задумался мужчина, - говоришь, без оружия с четырьмя управился? Неужели кто-то ещё в живых остался…
– Кто?
– А, не важно. У кого он служит? У Полка? Что за он?
Пришлось рассказывать и о Полке, вспомнил Ванко об обещании Лекаря заглянуть в гости проведать больного.
– Ну-ну, посмотрим на твоего эскулапа, - пожал плечами Рахан.
За разговором время подготовки к застолью пролетело быстро. Позвали Ванко, не забыли и о госте. Стол накрыли в главной избе, достали из кладовок последние запасы - наступает лето, а значит будет новый урожай, и вновь заполнятся порядком опустевшие ледовые схроны. Впрочем, Сивый был хозяином рачительным и даже сейчас, после зимовки, кухаркам было чем попотчевать родичей. Как положено подняли сразу ковш с медом за возвращение. Все разговоры, понятное дело - об ярмарке. Вернувшиеся наперебой делились впечатлениями, пересказывали истории, услышанные у других, либо те, участниками которых стали сами.
Рахан присел в угол стола так, чтобы здоровая половина лица была обращена к собравшимся. Странно, но видно было, что к своему уродству он относится абсолютно безразлично, просто не хочет смущать трапезничающих малоприятным зрелищем. Он не спеша плотно поел и собрался было попрощаться с хозяевами, застольные разговоры, похоже, его не интересовали, когда напротив, подвинув хуторян, уселся Сивый.
– Ну как, мил человек, оклемался немного?
– Жить буду, отец.
– Что ж тебя так угораздило?
– Да знаешь, как бывает - ищешь что-то безуспешно, потом вдруг узнаешь, что вот оно, совсем рядом, только руку протяни. Тут тебя и переклинивает. Бросаешься очертя голову. Вот и я кинулся. Сил не рассчитал, не успел за день дойти, ночь в поле встретил. Все просто.
– И зачем же ты так стремился?
– Все мы стремимся каждый к своему, - покачал головой Рахан, - Без чего мне не жить, тебе может и даром не надо.
– Не хочешь говорить - и ладно. А кто ты, откуда будешь - тоже секрет?
– Кто я? Бродяга. Пришел с запада - там таких много Война оставила. А здесь у вас словно и не было ничего.
– Войну помнишь?
– Я в ней участвовал.
Вот так обыкновенно - участвовал в войне, о которой толком-то и сказать никто ничего не мог.
– Я знаю о ней не больше твоего, отец, - предупредил дальнейшие расспросы Рахан.
– Какой я тебе отец - мне тогда тридцати не было, ты, если оружие держал, тоже не пацаном воевал.
– Да, приложила тебя жизнь, считал, постарше будешь.
Зато по изувеченному изможденному лицу собеседника возраст определить было достаточно сложно. Длинные русые волосы, схваченные на затылке в хвост, однако, сединой тронуты не были. Определенно, подумал Сивый, полтинника ему все же не дашь.
– С оружием, выходит, управляться умеешь, - сделал вывод старейшина.
– Какой из меня теперь вояка, - хмуро усмехнулся бывший солдат и протянул Сивому руки.
Тонкие белесые пальцы мелко подрагивали и больше походили когти хищных птиц, каких полно было до Войны по лесам. Плоть на ладонях практически отсутствовала, кожа чуть не просвечивалась и больше походила на перепонки гусиных лап.
– А ещё что делать способный?
– То, чему раньше учился, теперь вряд ли кому понадобится. Ты не беспокойся, я тебе обузой не стану - недельку ещё подтянусь и дальше пойду. Отплатить, жаль, мне тебе за заботу нечем.
– Ты это брось, - махнул Сивый, - что мы, не люди. И жить здесь будешь, пока не поправишься.
– Да ну, кости все равно уже не выправятся, да и руки… Послушай, возьми мой жилет, - Рахан выпрямился, попытался расправить плечи, досадливо сморщился и снова ссутулился-скособочился, - Мне сейчас его уже не одеть. А вещь хорошая - любой удар держит, он и до войны бешенных денег стоил.
– К чему он, я человек мирный, - прищурился старейшина.
– Не скажи, времена, сам видишь. А нет - продашь, знающие люди неплохую цену дадут.
– Ну, отказываться не стану, а ты все-таки не торопись, поживи у нас маленько.
– Боюсь, боюсь не успеть, извини.
– Тебе виднее.
– Не обидишься, оставлю я вас, пока слабый совсем, утомляюсь быстро.
– Конечно, отдыхай.
Сивый встал и протянул гостю руку. Рахан на миг замешкался, потом ответил на рукопожатие. Жутковатое ощущение, словно скелет ладонь стискивает, оценил старейшина, но виду не подал, пожал осторожно, однако тонкие пальцы оказались неожиданно сильными. Глава рода едва заметно кивнул, калека оперся рукой о столешницу и натружено приподнялся.
– Счастливо.
– Иди с богом.
Вечер отпраздновали, а утром следующего дня все уже будто позабыли о минувших праздниках. И без того короткое лето не позволяло расслабляться - за оставшиеся четыре месяца относительного тепла необходимо запастись на долгие холода.
Рахан и тот проникся общим порывом - сидел на своем бревне и мастерил костыль. Ванко несколько раз пробегал мимо, времени, однако у него не было, работой были заняты все. К полудню мальчишку от физического труда освободили и отправили наблюдать на вышку, на поле не хватало мужских рук.
С самой высокой точки открывался отличный вид - река, лес, открытое пространство окрест хутора с копошащимися людьми и дорога вдоль берега с клубящейся на горизонте пылью. К поселению вновь приближались гости.
Предупрежденные Ванко, поселенцы организованно стянулись под защиту стен, считанные мгновенья - и пространства между заостренными кольями ощетинились хищными жалами самострелов. Обученные суровой жизнью, хуторяне при возникновении опасности действовали быстро и слаженно. Потянулись минуты ожидания. Напряженные мужчины всматривались в сторону дороги, кто - поглаживая ложе арбалета, кто - массируя переносицу, готовя глаза к прицельной стрельбе.
– Что там, - опираясь на аккуратную трость-костыль взобрался на насыпь к Сивому Рахан.
– А черт-те её… от города идут, может, Полк со своими.
– Так чего прячемся?
Старейшина недоуменно посмотрел на пришельца - разве первый день живет в смутное время этот человек?
– Береженого боги сберегут.
– А не боишься - Полк силой прибрать вас вздумает?
– Не сейчас - ему пока и города хватит.
– А город - он большой?
– Устье-то? Там до войны тыщ шестьдесят жило, так себе по тем меркам. Но узловой - Елену с Трактом и метрополией связывал. Сейчас, говорят, тысяч десять населения, в Осетрово огородились, так раньше порт назывался.
– По нынешним временам - полис. А центр здесь где был?
– Иркут - я сам оттуда. Провинция в полмиллиона и точка неподалеку стояла. Вот и шарахнули по нему, еле ноги унес. Ну, гляди - подходят.
На этот раз кавалькада всадников явно не собиралась сворачивать к воротам поселения. Неспешной рысью мимо настороженных жителей проследовали знакомые наездники - дружина Полка. Свои-то свои, а ухо востро держать надо, жизнь наступила дикая, кругом лес полный волков и человек человеку того и гляди лютым зверем обернуться готов. Уже собрался было Сивый вздохнуть с облегчением, как от удалявшейся группы отделился человек, махнул рукой остальным и чуть не галопом устремился к хутору. Принесла, нелегкая. Отряд, впрочем, движения не прекратил и менять его направления не стал.
Через мгновенье у частокола гарцевал на невысоком мохнатом коне молчаливый Лекарь.
– Впусти его, - попросил Рахан.
– А то, попробуй не приветь, - пробурчал старейшина, - знакомец, все-таки?
– Похоже.
– Работы невпроворот, а они шныряют, людей смущают. Открывайте створки, да в поле все, отбой!
Рахан, в подобных вопросах человек бывалый, сразу приметил - тренировкам по сбору населения для обороны хутора здесь уделяли внимание. Пускай несколько неуклюже, но без лишней суеты мужики отложили оружие и вернулись к прерванным делам. Внутри остались лишь старейшина да бывший солдат.
– Мир тебе, - приветствовал Лекаря спускающийся вниз Сивый, - я понимаю, не со мной ты повидаться приехал?
– И тебе мир, хозяин, правильно понимаешь.
– Ну, мешать не стану, сейчас на стол соберут.
– Не надо, благодарю, мне ещё своих догонять.
На нет и суда нет - у главы поселения проблем по горло, да и мешать разговору этих людей желания нет. Оба странные, а значит опасные и тайны их Сивого не интересуют, себе дороже.
Тем временем Лекарь напряженно всматривался в искалеченного человека. Тот в ответ смотрел спокойно, без эмоций, всем своим видом демонстрируя безразличие. Молчание затянулось.
– Ключник? - наконец решился гость.
– То, что от него осталось, Док, здравствуй.
– Здоров, мог сразу догадаться, потолкуем?
Со стороны было видно, что встреча принесла обоим некоторое облегчение, однако особой радости это ни у одного из говоривших не вызывает.
– Пойдем на берег, на солнце кости погреем, там поспокойнее.
Они вышли за стену и не торопясь направились через поле к берегу Куты.
– Как тебя сюда занесло? - поинтересовался Лекарь
– Долгая история, а сам?
– Да тоже…
Казалось, собеседникам трудно друг с другом общаться. Нечто связывало их, общее прошлое тяготило и не позволяло расслабиться, тяжелым гнетом подавляло эмоции встретившихся товарищей.
Они дошли до невысокого обрыва, уселись рядом на прогретую траву и, не разговаривая, стали следить за ровным бегом волн. Стоило видеться ради того, что бы не осмелиться взглянуть в глаза друг другу?
– Мы не враги? - нарушил долгую паузу тот, кого Док назвал Ключником.
– Нет, нам нечего делить, - ответил Лекарь.
– Хорошо. Я знал, что увижу тебя.
– А я должен был догадаться.
– Почему?
Они говорили коротко и односложно, с трудом подбирая и тщательно взвешивая каждое слово.
– Специфика. Ты со своими железками, я с медикаментами. Нам необходимо сохранять профессиональные навыки, поэтому было заложено чуть меньше агрессии и несколько больше рассудительности.
– Что они с нами сделали Док? - Рахан вновь рассматривал свои дрожащие ужасные руки.
Человек, долгое время демонстрирующий окружающим свое отстраненное отношение к обстоятельствам, сейчас пребывал в состоянии, близком к истерике. Прошедшее умеет вернуться окольным путем и нанести предательский удар в самое незащищенное, лишь ему известное место.
– Не знаю. Поверь, я ведь специалист высокого уровня, как и ты, как каждый из нас, но не могу даже предположить, каким образом Росген добился полученных результатов.
– Я думал - химия.
– Нет, - покачал головой Лекарь, - или не только. Слишком продолжительное действие. И чёрт его знает, какие побочные эффекты. У нас ведь с тобой невероятный потенциал живучести.
– Живучести? - Рахана трясло.
– Живучести, не выживаемости, психику к таким раскладам не готовили. Вот здесь, - Док постучал себя по темни, - мы самые обычные люди.
– Обычные? - похоже, в существующей действительности Ключника удерживали лишь обрывки фраз Лекаря.
На грани срыва, в одном шаге от безумия - это состояние стало бы признаком шизофрении для Дока, если б не было таким знакомым.
– Обычные, Ключник, - повторил он, успокаивающе положив руку на плечо собеседника, - самые обычные. Слабые и беззащитные, просто в наших жилах теперь черте что, вместо крови.
Какое-то время они вновь молча смотрят на воду - поникший обессиленный Рахан и спокойный печальный Лекарь. Оцени танец языков очищающего пламени, пожирающего бывшие некогда лесными великанами головешки, или игру перекатов вездесущей воды, ласкающей прибрежный песок, вымытый из несокрушимой породы. Насладись зрелищем, затаив дыхание. Это успокаивает. И этому обучают, чтобы ты смог охладить возбужденный реактор в своем мозгу.
– Ты не прав, Док, - Ключник постепенно приходит в себя, - мы вообще не люди, мы монстры.
– Порой мне тоже так кажется, иногда я чувствую, что, одарив одним, нас лишили другого.
– И чего же?
– Души.
– У нас похитили все. Душу? Ты веришь в бога?
– Нет, ты ведь знаешь.
– Слышал, местные уже поклоняются драконам?
Рахан досадливо сплюнул, словно упомянул о чем-то мерзком, жутком и не имеющем права на бытие.
– Не суди их, - невозмутимость Лекаря нельзя нарушить, - люди не знают ЧТО они такое.
– А что знаем мы?
– Тебе нужен ответ?
– Можешь считать меня сумасшедшим, - Ключник поднял глаза на впервые улыбнувшегося Лекаря и скупо ухмыльнулся сам, - ничего смешного, но я знал человека, способного пролить свет на все вопросы.
– И где он?
– Пропал.
– Как думаешь жить дальше?
– Верну долги, там посмотрим.
– Приходи к нам.
– Вы знаете, чего хотите?
– Мира, развития, люди хотят поднять голову, люди желают стать такими, как прежде.
– Люди сами все просрали и мир этот уже не спасти, не тешь себя надеждой, теперь люди - паразиты, вид скоро передохнет и без посторонней помощи.
– Полк хотя бы пробует все исправить.
– А почему не сам?
– Не замечал? Мы с тобой не можем отдавать приказы, я думаю, где-то на задворках сознания прописана роль исполнителя, советчика, но никак не лидера.
– Гипноз, мать его.
– Тех спецов, что могли его ломануть, уже сожрали волки… Знаешь, Ключник, возьми вот это, - Лекарь протянул небольшой треугольного очертания предмет, завернутый в темную тряпицу, - забрал у одного мудака, у меня свой есть, а тут еще шесть пчелок осталось, может пригодится.
– Ну спасибо, я свое добро все растерял.
Люди встали и попрощались. Попрощались, как равные, как уважающие друг друга два близких человека, как друзья.
Почему никто не верит в случайности? Откуда слепая уверенность в том, что любое происшествие является закономерным следствием предшествующих явлений? Три старухи тупыми ножницами кромсают нити людских судеб, вяжут в узелки на память отрезки значимых событий. Им дело, в каком месте и какая нить окажется в конкретное время под скрещивающимися лезвиями их инструментов? Да им наплевать, они вообще ни черта не видят. А вот гляди ж ты - звенящая тетива жизни одного человека раз за разом оказывается в досягаемости их костлявых рук. Стечение обстоятельств?
В том, что Ванко взяли на охоту, впервые в жизни доверили легкий арбалет и определили место в цепи, не было ничего удивительного. В двенадцать лет пора взрослеть - потом, может, и не успеешь. В том, что паренек слегка сбился и вышел к реке несколько западнее точки сбора, тоже тяжело усмотреть вмешательство внешних сил - он ведь не заблудился, просто в его возрасте рано быть безошибочным следопытом. Когда мальчик увидел на дороге двух всадников, то даже не испугался - они-то его не заметили. А в тот момент, когда он узнал в одном из них Полка, настороженность сменилась радостью - этого человека Ванко по праву считал защитником оскорбленных и вообще хорошим знакомым. Он подошел и поздоровался, командир, как и следовало ожидать, высказал приветствие и участие. Его спутник был немногословен, лицо второго наездника плотно скрывал стальной шлем с глухим забралом-щелью. Некоторое время они оставались на месте, разговаривая ни о чем, до тех пор, пока вдали не показались родичи мальчика, обеспокоенные его отсутствием.
– Ну, беги, малыш, и мы тоже не станем задерживаться, мир тебе, - подмигнул Полк.
– Доброго урожая, - ответствовал Ванко и совсем уже было собрался бежать к своим, да только совершенно СЛУЧАЙНО бросил взгляд на руки его спутника, сжимающие поводья.
Он поднял полные ужаса глаза и в узком провале забрала незнакомца прочитал понимание и не меньшую обеспокоенность, после чего во всю прыть бросился к охотникам.
Ванко, бывало, испытывая неподдельный страх, вслушивался в вечерние сказки старших об оживших покойниках. И пускай ночные кошмары в свете дня всегда кажутся пустыми опасениями, нельзя строго осуждать ребенка, испугавшегося при виде такого зрелища.
Увидевшего, что узкие кожаные ремни крепко сжимает знакомая кисть. Зловещая трехпалая клешня казненного дружинниками преступника Краба.
ГЛАВА 4
И действительно, жительницы хутора, проходя мимо, не отваживались даже глянуть в сторону бедняги и какая-то непреодолимая сила заставляла их огибать ссутулившуюся фигуру на почтительном расстоянии. Ванко не брезговал - настоящим мужчинам не подобает смущаться при виде шрамов, полученных в бою.
– Рахан, - окликнул он, подойдя почти вплотную.
– А, привет, пацан, - Ванко встретил усталый взгляд гостя, - как сплавали?
Рахан во время разговора все еще коверкал речь: растягивал гласные, глотал звуки, трудно давались "р" и "с".
– Хорошо, торговали удачно, солью запаслись.
– Не встретил?
– Я искал, не было, все стоянки осмотрел.
– Ничего, не переживай, уже скоро, я знаю.
– А ты как? Ходишь уже?
– Как видишь. Марионетка ломанная.
Позднее Ванко убедился - своими резкими переваливающимися движениями Рахан действительно походил на тех неуклюжих кукол, с которыми выступали бродячие артисты на ярмарке, управляя конечностями деревянных рабов при помощи грубых нитей. Нога и та, вроде бы тщательно выправленная Сивым, после выздоровления оказалась короче левой.
– Интересно было? - спросил Рахан.
Спросил, скорее всего, просто так - глаза были пустые, словно сознание человека перенеслось в иной далекий мир. Ванко присел рядом.
– Интересно. Весело. Я там Полка видел и Лекаря, ну, который тебя смотрел. Ох и здоров он драться - четверых бугаев пожил, двоих голыми руками насмерть. Про тебя спрашивал.
– Про меня? С чего? - оживился, слегка встревожился Рахан
Видно было, что визит Лекаря не остался в памяти пребывавшего в горячке человека. Ванко в двух словах рассказал о посещении, о том, как рекомендовали резать руки, упомянул, что Рахан будто даже узнал врача.
– Может быть, - задумался мужчина, - говоришь, без оружия с четырьмя управился? Неужели кто-то ещё в живых остался…
– Кто?
– А, не важно. У кого он служит? У Полка? Что за он?
Пришлось рассказывать и о Полке, вспомнил Ванко об обещании Лекаря заглянуть в гости проведать больного.
– Ну-ну, посмотрим на твоего эскулапа, - пожал плечами Рахан.
За разговором время подготовки к застолью пролетело быстро. Позвали Ванко, не забыли и о госте. Стол накрыли в главной избе, достали из кладовок последние запасы - наступает лето, а значит будет новый урожай, и вновь заполнятся порядком опустевшие ледовые схроны. Впрочем, Сивый был хозяином рачительным и даже сейчас, после зимовки, кухаркам было чем попотчевать родичей. Как положено подняли сразу ковш с медом за возвращение. Все разговоры, понятное дело - об ярмарке. Вернувшиеся наперебой делились впечатлениями, пересказывали истории, услышанные у других, либо те, участниками которых стали сами.
Рахан присел в угол стола так, чтобы здоровая половина лица была обращена к собравшимся. Странно, но видно было, что к своему уродству он относится абсолютно безразлично, просто не хочет смущать трапезничающих малоприятным зрелищем. Он не спеша плотно поел и собрался было попрощаться с хозяевами, застольные разговоры, похоже, его не интересовали, когда напротив, подвинув хуторян, уселся Сивый.
– Ну как, мил человек, оклемался немного?
– Жить буду, отец.
– Что ж тебя так угораздило?
– Да знаешь, как бывает - ищешь что-то безуспешно, потом вдруг узнаешь, что вот оно, совсем рядом, только руку протяни. Тут тебя и переклинивает. Бросаешься очертя голову. Вот и я кинулся. Сил не рассчитал, не успел за день дойти, ночь в поле встретил. Все просто.
– И зачем же ты так стремился?
– Все мы стремимся каждый к своему, - покачал головой Рахан, - Без чего мне не жить, тебе может и даром не надо.
– Не хочешь говорить - и ладно. А кто ты, откуда будешь - тоже секрет?
– Кто я? Бродяга. Пришел с запада - там таких много Война оставила. А здесь у вас словно и не было ничего.
– Войну помнишь?
– Я в ней участвовал.
Вот так обыкновенно - участвовал в войне, о которой толком-то и сказать никто ничего не мог.
– Я знаю о ней не больше твоего, отец, - предупредил дальнейшие расспросы Рахан.
– Какой я тебе отец - мне тогда тридцати не было, ты, если оружие держал, тоже не пацаном воевал.
– Да, приложила тебя жизнь, считал, постарше будешь.
Зато по изувеченному изможденному лицу собеседника возраст определить было достаточно сложно. Длинные русые волосы, схваченные на затылке в хвост, однако, сединой тронуты не были. Определенно, подумал Сивый, полтинника ему все же не дашь.
– С оружием, выходит, управляться умеешь, - сделал вывод старейшина.
– Какой из меня теперь вояка, - хмуро усмехнулся бывший солдат и протянул Сивому руки.
Тонкие белесые пальцы мелко подрагивали и больше походили когти хищных птиц, каких полно было до Войны по лесам. Плоть на ладонях практически отсутствовала, кожа чуть не просвечивалась и больше походила на перепонки гусиных лап.
– А ещё что делать способный?
– То, чему раньше учился, теперь вряд ли кому понадобится. Ты не беспокойся, я тебе обузой не стану - недельку ещё подтянусь и дальше пойду. Отплатить, жаль, мне тебе за заботу нечем.
– Ты это брось, - махнул Сивый, - что мы, не люди. И жить здесь будешь, пока не поправишься.
– Да ну, кости все равно уже не выправятся, да и руки… Послушай, возьми мой жилет, - Рахан выпрямился, попытался расправить плечи, досадливо сморщился и снова ссутулился-скособочился, - Мне сейчас его уже не одеть. А вещь хорошая - любой удар держит, он и до войны бешенных денег стоил.
– К чему он, я человек мирный, - прищурился старейшина.
– Не скажи, времена, сам видишь. А нет - продашь, знающие люди неплохую цену дадут.
– Ну, отказываться не стану, а ты все-таки не торопись, поживи у нас маленько.
– Боюсь, боюсь не успеть, извини.
– Тебе виднее.
– Не обидишься, оставлю я вас, пока слабый совсем, утомляюсь быстро.
– Конечно, отдыхай.
Сивый встал и протянул гостю руку. Рахан на миг замешкался, потом ответил на рукопожатие. Жутковатое ощущение, словно скелет ладонь стискивает, оценил старейшина, но виду не подал, пожал осторожно, однако тонкие пальцы оказались неожиданно сильными. Глава рода едва заметно кивнул, калека оперся рукой о столешницу и натружено приподнялся.
– Счастливо.
– Иди с богом.
Вечер отпраздновали, а утром следующего дня все уже будто позабыли о минувших праздниках. И без того короткое лето не позволяло расслабляться - за оставшиеся четыре месяца относительного тепла необходимо запастись на долгие холода.
Рахан и тот проникся общим порывом - сидел на своем бревне и мастерил костыль. Ванко несколько раз пробегал мимо, времени, однако у него не было, работой были заняты все. К полудню мальчишку от физического труда освободили и отправили наблюдать на вышку, на поле не хватало мужских рук.
С самой высокой точки открывался отличный вид - река, лес, открытое пространство окрест хутора с копошащимися людьми и дорога вдоль берега с клубящейся на горизонте пылью. К поселению вновь приближались гости.
Предупрежденные Ванко, поселенцы организованно стянулись под защиту стен, считанные мгновенья - и пространства между заостренными кольями ощетинились хищными жалами самострелов. Обученные суровой жизнью, хуторяне при возникновении опасности действовали быстро и слаженно. Потянулись минуты ожидания. Напряженные мужчины всматривались в сторону дороги, кто - поглаживая ложе арбалета, кто - массируя переносицу, готовя глаза к прицельной стрельбе.
– Что там, - опираясь на аккуратную трость-костыль взобрался на насыпь к Сивому Рахан.
– А черт-те её… от города идут, может, Полк со своими.
– Так чего прячемся?
Старейшина недоуменно посмотрел на пришельца - разве первый день живет в смутное время этот человек?
– Береженого боги сберегут.
– А не боишься - Полк силой прибрать вас вздумает?
– Не сейчас - ему пока и города хватит.
– А город - он большой?
– Устье-то? Там до войны тыщ шестьдесят жило, так себе по тем меркам. Но узловой - Елену с Трактом и метрополией связывал. Сейчас, говорят, тысяч десять населения, в Осетрово огородились, так раньше порт назывался.
– По нынешним временам - полис. А центр здесь где был?
– Иркут - я сам оттуда. Провинция в полмиллиона и точка неподалеку стояла. Вот и шарахнули по нему, еле ноги унес. Ну, гляди - подходят.
На этот раз кавалькада всадников явно не собиралась сворачивать к воротам поселения. Неспешной рысью мимо настороженных жителей проследовали знакомые наездники - дружина Полка. Свои-то свои, а ухо востро держать надо, жизнь наступила дикая, кругом лес полный волков и человек человеку того и гляди лютым зверем обернуться готов. Уже собрался было Сивый вздохнуть с облегчением, как от удалявшейся группы отделился человек, махнул рукой остальным и чуть не галопом устремился к хутору. Принесла, нелегкая. Отряд, впрочем, движения не прекратил и менять его направления не стал.
Через мгновенье у частокола гарцевал на невысоком мохнатом коне молчаливый Лекарь.
– Впусти его, - попросил Рахан.
– А то, попробуй не приветь, - пробурчал старейшина, - знакомец, все-таки?
– Похоже.
– Работы невпроворот, а они шныряют, людей смущают. Открывайте створки, да в поле все, отбой!
Рахан, в подобных вопросах человек бывалый, сразу приметил - тренировкам по сбору населения для обороны хутора здесь уделяли внимание. Пускай несколько неуклюже, но без лишней суеты мужики отложили оружие и вернулись к прерванным делам. Внутри остались лишь старейшина да бывший солдат.
– Мир тебе, - приветствовал Лекаря спускающийся вниз Сивый, - я понимаю, не со мной ты повидаться приехал?
– И тебе мир, хозяин, правильно понимаешь.
– Ну, мешать не стану, сейчас на стол соберут.
– Не надо, благодарю, мне ещё своих догонять.
На нет и суда нет - у главы поселения проблем по горло, да и мешать разговору этих людей желания нет. Оба странные, а значит опасные и тайны их Сивого не интересуют, себе дороже.
Тем временем Лекарь напряженно всматривался в искалеченного человека. Тот в ответ смотрел спокойно, без эмоций, всем своим видом демонстрируя безразличие. Молчание затянулось.
– Ключник? - наконец решился гость.
– То, что от него осталось, Док, здравствуй.
– Здоров, мог сразу догадаться, потолкуем?
Со стороны было видно, что встреча принесла обоим некоторое облегчение, однако особой радости это ни у одного из говоривших не вызывает.
– Пойдем на берег, на солнце кости погреем, там поспокойнее.
Они вышли за стену и не торопясь направились через поле к берегу Куты.
– Как тебя сюда занесло? - поинтересовался Лекарь
– Долгая история, а сам?
– Да тоже…
Казалось, собеседникам трудно друг с другом общаться. Нечто связывало их, общее прошлое тяготило и не позволяло расслабиться, тяжелым гнетом подавляло эмоции встретившихся товарищей.
Они дошли до невысокого обрыва, уселись рядом на прогретую траву и, не разговаривая, стали следить за ровным бегом волн. Стоило видеться ради того, что бы не осмелиться взглянуть в глаза друг другу?
– Мы не враги? - нарушил долгую паузу тот, кого Док назвал Ключником.
– Нет, нам нечего делить, - ответил Лекарь.
– Хорошо. Я знал, что увижу тебя.
– А я должен был догадаться.
– Почему?
Они говорили коротко и односложно, с трудом подбирая и тщательно взвешивая каждое слово.
– Специфика. Ты со своими железками, я с медикаментами. Нам необходимо сохранять профессиональные навыки, поэтому было заложено чуть меньше агрессии и несколько больше рассудительности.
– Что они с нами сделали Док? - Рахан вновь рассматривал свои дрожащие ужасные руки.
Человек, долгое время демонстрирующий окружающим свое отстраненное отношение к обстоятельствам, сейчас пребывал в состоянии, близком к истерике. Прошедшее умеет вернуться окольным путем и нанести предательский удар в самое незащищенное, лишь ему известное место.
– Не знаю. Поверь, я ведь специалист высокого уровня, как и ты, как каждый из нас, но не могу даже предположить, каким образом Росген добился полученных результатов.
– Я думал - химия.
– Нет, - покачал головой Лекарь, - или не только. Слишком продолжительное действие. И чёрт его знает, какие побочные эффекты. У нас ведь с тобой невероятный потенциал живучести.
– Живучести? - Рахана трясло.
– Живучести, не выживаемости, психику к таким раскладам не готовили. Вот здесь, - Док постучал себя по темни, - мы самые обычные люди.
– Обычные? - похоже, в существующей действительности Ключника удерживали лишь обрывки фраз Лекаря.
На грани срыва, в одном шаге от безумия - это состояние стало бы признаком шизофрении для Дока, если б не было таким знакомым.
– Обычные, Ключник, - повторил он, успокаивающе положив руку на плечо собеседника, - самые обычные. Слабые и беззащитные, просто в наших жилах теперь черте что, вместо крови.
Какое-то время они вновь молча смотрят на воду - поникший обессиленный Рахан и спокойный печальный Лекарь. Оцени танец языков очищающего пламени, пожирающего бывшие некогда лесными великанами головешки, или игру перекатов вездесущей воды, ласкающей прибрежный песок, вымытый из несокрушимой породы. Насладись зрелищем, затаив дыхание. Это успокаивает. И этому обучают, чтобы ты смог охладить возбужденный реактор в своем мозгу.
– Ты не прав, Док, - Ключник постепенно приходит в себя, - мы вообще не люди, мы монстры.
– Порой мне тоже так кажется, иногда я чувствую, что, одарив одним, нас лишили другого.
– И чего же?
– Души.
– У нас похитили все. Душу? Ты веришь в бога?
– Нет, ты ведь знаешь.
– Слышал, местные уже поклоняются драконам?
Рахан досадливо сплюнул, словно упомянул о чем-то мерзком, жутком и не имеющем права на бытие.
– Не суди их, - невозмутимость Лекаря нельзя нарушить, - люди не знают ЧТО они такое.
– А что знаем мы?
– Тебе нужен ответ?
– Можешь считать меня сумасшедшим, - Ключник поднял глаза на впервые улыбнувшегося Лекаря и скупо ухмыльнулся сам, - ничего смешного, но я знал человека, способного пролить свет на все вопросы.
– И где он?
– Пропал.
– Как думаешь жить дальше?
– Верну долги, там посмотрим.
– Приходи к нам.
– Вы знаете, чего хотите?
– Мира, развития, люди хотят поднять голову, люди желают стать такими, как прежде.
– Люди сами все просрали и мир этот уже не спасти, не тешь себя надеждой, теперь люди - паразиты, вид скоро передохнет и без посторонней помощи.
– Полк хотя бы пробует все исправить.
– А почему не сам?
– Не замечал? Мы с тобой не можем отдавать приказы, я думаю, где-то на задворках сознания прописана роль исполнителя, советчика, но никак не лидера.
– Гипноз, мать его.
– Тех спецов, что могли его ломануть, уже сожрали волки… Знаешь, Ключник, возьми вот это, - Лекарь протянул небольшой треугольного очертания предмет, завернутый в темную тряпицу, - забрал у одного мудака, у меня свой есть, а тут еще шесть пчелок осталось, может пригодится.
– Ну спасибо, я свое добро все растерял.
Люди встали и попрощались. Попрощались, как равные, как уважающие друг друга два близких человека, как друзья.
Почему никто не верит в случайности? Откуда слепая уверенность в том, что любое происшествие является закономерным следствием предшествующих явлений? Три старухи тупыми ножницами кромсают нити людских судеб, вяжут в узелки на память отрезки значимых событий. Им дело, в каком месте и какая нить окажется в конкретное время под скрещивающимися лезвиями их инструментов? Да им наплевать, они вообще ни черта не видят. А вот гляди ж ты - звенящая тетива жизни одного человека раз за разом оказывается в досягаемости их костлявых рук. Стечение обстоятельств?
В том, что Ванко взяли на охоту, впервые в жизни доверили легкий арбалет и определили место в цепи, не было ничего удивительного. В двенадцать лет пора взрослеть - потом, может, и не успеешь. В том, что паренек слегка сбился и вышел к реке несколько западнее точки сбора, тоже тяжело усмотреть вмешательство внешних сил - он ведь не заблудился, просто в его возрасте рано быть безошибочным следопытом. Когда мальчик увидел на дороге двух всадников, то даже не испугался - они-то его не заметили. А в тот момент, когда он узнал в одном из них Полка, настороженность сменилась радостью - этого человека Ванко по праву считал защитником оскорбленных и вообще хорошим знакомым. Он подошел и поздоровался, командир, как и следовало ожидать, высказал приветствие и участие. Его спутник был немногословен, лицо второго наездника плотно скрывал стальной шлем с глухим забралом-щелью. Некоторое время они оставались на месте, разговаривая ни о чем, до тех пор, пока вдали не показались родичи мальчика, обеспокоенные его отсутствием.
– Ну, беги, малыш, и мы тоже не станем задерживаться, мир тебе, - подмигнул Полк.
– Доброго урожая, - ответствовал Ванко и совсем уже было собрался бежать к своим, да только совершенно СЛУЧАЙНО бросил взгляд на руки его спутника, сжимающие поводья.
Он поднял полные ужаса глаза и в узком провале забрала незнакомца прочитал понимание и не меньшую обеспокоенность, после чего во всю прыть бросился к охотникам.
Ванко, бывало, испытывая неподдельный страх, вслушивался в вечерние сказки старших об оживших покойниках. И пускай ночные кошмары в свете дня всегда кажутся пустыми опасениями, нельзя строго осуждать ребенка, испугавшегося при виде такого зрелища.
Увидевшего, что узкие кожаные ремни крепко сжимает знакомая кисть. Зловещая трехпалая клешня казненного дружинниками преступника Краба.
ГЛАВА 4
Возьми поудобнее тяжелую инкунабулу священных писаний, перелистай плотные желтые страницы. Вдохни полную грудь воздуха и благоговейно проведи пальцами по запыленным строкам. Узри, как пламенеющие буквы складываются в слова заветных текстов. Здесь ты найдешь все потаенные знания мира. Секреты его Властителей и откровения об устройстве Жизни. Вот Обетованное и Творец в окружении сияющих Ангелов. Извечным антагонизмом Геенна, где Иблис полноправный хозяин и Окаянные - челядь его. Прочти фолиант и захлопни кованый оклад. Еще остались вопросы? Да. Узнал ли ты что за боги правят в Чистилище и какие серафимы у них в услужении?
Есть люди, рожденные для правления, есть люди, способные лишь пресмыкаться на самом дне. Иначе как объяснить, что грозный боец со смертоносными навыками безропотно подчиняется своему Хозяину - слабому и тщедушному, пускай и влиятельному, человеку? Почему один радеет о собственном благополучии и процветании, не взирая на бушующие за стенами ветры перемен, а другой замыкается в скорлупе одиночества и довольствуется объедками с барского стола, с готовностью повинуясь и с жаждой пуская кровь по одному мановению руки? В критической обстановке выживают не сильные телом, а гибкие духом. Кто-то ломается, как могучее дерево, сраженное грозовым разрядом, с треском рушась на землю и подминая под собой все живое. Так скажете вы и будете, наверное, правы. Хозяин даже не боится своего слуги, он относится к нему как к собаке, преданность которой можно заслужить обглоданной костью, а свободу ограничить длиной цепи. В принципе, Хозяин ничего не боится - он член могущественного клана, одно упоминание о котором остужает буйные головы. Но он расчетлив - зачем привлекать к решению мелочных проблем своего заведения свору гончих, когда во дворе сидит на крепкой привязи матерый волкодав? Но однажды Пес удивляет Хозяина. В один из дней тот по своему обыкновению с утра занимает далекий темный угол и лишь глаза изредка стекольно поблескивают из сгущающегося под лестницей мрака. Все как всегда - там его столик и никто из завсегдатаев не претендует на сомнительную уединенность этого места. Однако именно в этот день приезжают новые посетители. Конечно, им нет дела до прислуги, но девушка-рабыня, имущество главы прибывших, словно по нахоженной тропе направляется к молчаливому Псу. Гибкий стан и незримая аура заставляют постояльцев непроизвольно оборачиваться вслед девушке, но все впечатление портит пустой отсутствующий взгляд на прекрасном лице. Она с безрассудством безумной, не обращая внимания на налитые кровью, мутные от переполняющего организм алкоголя глаза, кладет свою изящную руку на мощное плечо. Не плачь, говорит она, поглаживая вздыбившиеся на затылке волосы. Не плачь? Удивляется Хозяин, невольный свидетель сцены. Никогда, ни одного раза не видел он слез в глазах своего слуги.
Разве может появиться вода в давно иссушенном, засыпанном пеплом колодце, стоящем посреди пышущей адским жаром пустыни?
Когда сгущается сумерки, лес наполняется шуршащими мелодиями ночной жизни. Здесь почти нет резких звуков, только изредка, где-то вдали отголосками обрывается крик жертвы, настигнутой хищниками. Чаше в наступившей тишине слышен лишь шелест ветвей под весом древесных обитателей, потрескивание и скрип стволов-великанов, эхо мелких шагов осторожных травоядных. Движения мягких лап сумеречных охотников, как правило, не может уловить ни один орган слуха. Опытный лесовик в состоянии вычленить из общей какофонии любой звук, определить место, из которого он проистекает, и принадлежность к какому-либо событию. Если он способен его сопоставить с чем-то, слышанным ранее. Поэтому всегда заставляет насторожиться, обратиться во внимание все, выходящее за границы опознаваемого, пусть даже удаленное, еле уловимое, находящееся на пороге чувствительности человеческого уха. Как, например, тихий глухой хлопок в глубине леса, словно выход газов, выталкивающий пробку из закупоренной бутыли браги. Что может испугать часового на укрепленной вышке, осматривающего чащобу из-за высокого частокола, отдаленного от первых рядов деревьев на расстояние, вдвое превышающее дальность действия любого оружия? Да ничего, он ощущает себя в полной безопасности и лишь оборачивается в сторону услышанного. А раскаленный комок смерти с коротким свистом уже покрывает кажущееся непреодолимым расстояние. Безжалостная, не знающая преград магия предыдущих поколений. Хрустящий звук лопнувшей перезревшей тыквы - над бровью охранника возникает аккуратная красная точка, а затылок взрывается, раскрываясь кровавым цветком, разбрасывая веером алую пыльцу и рисуя сзади на ограждении стекающий замысловатый узор. Не успевает тело стражника сползти на настил, как из леса уже бросаются к воротам хутора быстрые черные фигуры.
В действиях нападающих наблюдается немалый опыт в проведении подобных операций. Три, пять, четырнадцать силуэтов бесшумными тенями молниеносно пересекают открытое пространство и застывают в темноте под прикрытием пятисаженных стен. Мгновение - и укутанные в мягкие тряпки стальные кошки синхронно взметаются вверх, перелетают через частокол и рывком закрепляются, вонзая в податливую деревянную плоть свои острые зубья. Также слаженно устремляются по натянутым канатам гибкие силуэты. Нижние удерживают тросы в напряжении, чтобы облегчить поднимающимся их продвижение, последних резво втаскивают наверх, благо устроенная изнутри насыпь позволяет беспрепятственно находиться у вершины ограды. Все это занимает мгновения - настолько отточены манипуляции незваных гостей. Затем они разбиваются попарно и неуловимо растекаются по избам в поисках новых жертв.
Шестнадцать взрослых мужчин в поселении и более чем в два раза больше женщин и несколько детей, тоже способных постоять за себя, в равных условиях смогли бы оказать серьёзное сопротивление налетчикам. Если бы не были застигнутыми врасплох в своих постелях и не умирали, как овцы, с брызжущими фонтанами крови из перерезанных гортаней. Семейные на хуторе жили в отдельных избах, лишь в лютые морозы перебираясь в головную постройку - обиталище Сивого. С этих небольших домов и началась гибель всего поселка.
Часть пришедших все время оставалась снаружи, когда остальные парами врывались внутрь и начинали орудовать своими длинными ножами. Шесть домов уже остались позади, безмолвно чернея провалами распахнутых дверей. Жизнь покинула уютные стены и неказистое внутреннее убранство, бывшее таким родным для скорчившихся на кроватях уже остывающих хозяев, было изуродовано, как кистью безумца, багряными подтекающими мазками. Здесь не щадили ни женщин, ни детей, не утруждали себя поиском ценностей, казалось, единственной целью убийц была бездумная кровавая жатва.
В седьмом доме присутствие посторонних было обнаружено.
Здоровяк Слав очнулся от дремы, лишь почувствовав легкий скрип половиц на пороге. Отметил резкое движение уходящих в тень силуэтов на фоне подсвеченного затуманенными звездами дверного портала и мягко скатился с ложа, нашаривая под кроватью рукоять секиры. Не иначе, как обладая кошачьим зрением, нападающие синхронно бросились навстречу ему.
Есть люди, рожденные для правления, есть люди, способные лишь пресмыкаться на самом дне. Иначе как объяснить, что грозный боец со смертоносными навыками безропотно подчиняется своему Хозяину - слабому и тщедушному, пускай и влиятельному, человеку? Почему один радеет о собственном благополучии и процветании, не взирая на бушующие за стенами ветры перемен, а другой замыкается в скорлупе одиночества и довольствуется объедками с барского стола, с готовностью повинуясь и с жаждой пуская кровь по одному мановению руки? В критической обстановке выживают не сильные телом, а гибкие духом. Кто-то ломается, как могучее дерево, сраженное грозовым разрядом, с треском рушась на землю и подминая под собой все живое. Так скажете вы и будете, наверное, правы. Хозяин даже не боится своего слуги, он относится к нему как к собаке, преданность которой можно заслужить обглоданной костью, а свободу ограничить длиной цепи. В принципе, Хозяин ничего не боится - он член могущественного клана, одно упоминание о котором остужает буйные головы. Но он расчетлив - зачем привлекать к решению мелочных проблем своего заведения свору гончих, когда во дворе сидит на крепкой привязи матерый волкодав? Но однажды Пес удивляет Хозяина. В один из дней тот по своему обыкновению с утра занимает далекий темный угол и лишь глаза изредка стекольно поблескивают из сгущающегося под лестницей мрака. Все как всегда - там его столик и никто из завсегдатаев не претендует на сомнительную уединенность этого места. Однако именно в этот день приезжают новые посетители. Конечно, им нет дела до прислуги, но девушка-рабыня, имущество главы прибывших, словно по нахоженной тропе направляется к молчаливому Псу. Гибкий стан и незримая аура заставляют постояльцев непроизвольно оборачиваться вслед девушке, но все впечатление портит пустой отсутствующий взгляд на прекрасном лице. Она с безрассудством безумной, не обращая внимания на налитые кровью, мутные от переполняющего организм алкоголя глаза, кладет свою изящную руку на мощное плечо. Не плачь, говорит она, поглаживая вздыбившиеся на затылке волосы. Не плачь? Удивляется Хозяин, невольный свидетель сцены. Никогда, ни одного раза не видел он слез в глазах своего слуги.
Разве может появиться вода в давно иссушенном, засыпанном пеплом колодце, стоящем посреди пышущей адским жаром пустыни?
Когда сгущается сумерки, лес наполняется шуршащими мелодиями ночной жизни. Здесь почти нет резких звуков, только изредка, где-то вдали отголосками обрывается крик жертвы, настигнутой хищниками. Чаше в наступившей тишине слышен лишь шелест ветвей под весом древесных обитателей, потрескивание и скрип стволов-великанов, эхо мелких шагов осторожных травоядных. Движения мягких лап сумеречных охотников, как правило, не может уловить ни один орган слуха. Опытный лесовик в состоянии вычленить из общей какофонии любой звук, определить место, из которого он проистекает, и принадлежность к какому-либо событию. Если он способен его сопоставить с чем-то, слышанным ранее. Поэтому всегда заставляет насторожиться, обратиться во внимание все, выходящее за границы опознаваемого, пусть даже удаленное, еле уловимое, находящееся на пороге чувствительности человеческого уха. Как, например, тихий глухой хлопок в глубине леса, словно выход газов, выталкивающий пробку из закупоренной бутыли браги. Что может испугать часового на укрепленной вышке, осматривающего чащобу из-за высокого частокола, отдаленного от первых рядов деревьев на расстояние, вдвое превышающее дальность действия любого оружия? Да ничего, он ощущает себя в полной безопасности и лишь оборачивается в сторону услышанного. А раскаленный комок смерти с коротким свистом уже покрывает кажущееся непреодолимым расстояние. Безжалостная, не знающая преград магия предыдущих поколений. Хрустящий звук лопнувшей перезревшей тыквы - над бровью охранника возникает аккуратная красная точка, а затылок взрывается, раскрываясь кровавым цветком, разбрасывая веером алую пыльцу и рисуя сзади на ограждении стекающий замысловатый узор. Не успевает тело стражника сползти на настил, как из леса уже бросаются к воротам хутора быстрые черные фигуры.
В действиях нападающих наблюдается немалый опыт в проведении подобных операций. Три, пять, четырнадцать силуэтов бесшумными тенями молниеносно пересекают открытое пространство и застывают в темноте под прикрытием пятисаженных стен. Мгновение - и укутанные в мягкие тряпки стальные кошки синхронно взметаются вверх, перелетают через частокол и рывком закрепляются, вонзая в податливую деревянную плоть свои острые зубья. Также слаженно устремляются по натянутым канатам гибкие силуэты. Нижние удерживают тросы в напряжении, чтобы облегчить поднимающимся их продвижение, последних резво втаскивают наверх, благо устроенная изнутри насыпь позволяет беспрепятственно находиться у вершины ограды. Все это занимает мгновения - настолько отточены манипуляции незваных гостей. Затем они разбиваются попарно и неуловимо растекаются по избам в поисках новых жертв.
Шестнадцать взрослых мужчин в поселении и более чем в два раза больше женщин и несколько детей, тоже способных постоять за себя, в равных условиях смогли бы оказать серьёзное сопротивление налетчикам. Если бы не были застигнутыми врасплох в своих постелях и не умирали, как овцы, с брызжущими фонтанами крови из перерезанных гортаней. Семейные на хуторе жили в отдельных избах, лишь в лютые морозы перебираясь в головную постройку - обиталище Сивого. С этих небольших домов и началась гибель всего поселка.
Часть пришедших все время оставалась снаружи, когда остальные парами врывались внутрь и начинали орудовать своими длинными ножами. Шесть домов уже остались позади, безмолвно чернея провалами распахнутых дверей. Жизнь покинула уютные стены и неказистое внутреннее убранство, бывшее таким родным для скорчившихся на кроватях уже остывающих хозяев, было изуродовано, как кистью безумца, багряными подтекающими мазками. Здесь не щадили ни женщин, ни детей, не утруждали себя поиском ценностей, казалось, единственной целью убийц была бездумная кровавая жатва.
В седьмом доме присутствие посторонних было обнаружено.
Здоровяк Слав очнулся от дремы, лишь почувствовав легкий скрип половиц на пороге. Отметил резкое движение уходящих в тень силуэтов на фоне подсвеченного затуманенными звездами дверного портала и мягко скатился с ложа, нашаривая под кроватью рукоять секиры. Не иначе, как обладая кошачьим зрением, нападающие синхронно бросились навстречу ему.