Страница:
В полдень господин аббат доложил графу Иштвану о времяпрепровождении вчерашних гостей. Маркграф Салиста лежит в постели, как гнет в бочонке с кислой капустой, и спит, а Иван сидит за письменным столом и пишет письма.
– Да, крепкая у него голова! – сказал граф Иштван.
– Нерастраченные силы… – заметил аббат, оглянувшись, не слышит ли его кто-либо из sequioris sexus {иного пола (лат.)}.
В обществе за Иваном так и осталось прозвище «магнетический рыцарь».
С того вечера магнетического рыцаря видели повсюду: он наносил визиты, его избрали постоянным членом клуба, куда он захаживал и раньше после того, как его привел в клуб господин аббат. Но ведь в клубе, как и на земле, пять частей света, и обитатели его, как Lepidoptera {бабочки (лат.)}, принадлежат к трем классам: дневные бабочки, вечерние и ночные. Днем ученые члены клуба занимались в здешней библиотеке, располагавшей богатейшим и интереснейшим собранием книг, вечером с шести до восьми там играли в вист и вели беседы о политике судебные заседатели и стряпчий, от восьми и за полночь залы заполняло высшее общество. Поэтому не раз случалось, что люди, ежедневно посещавшие клуб, никогда не встречались друг с другом.
Иван сначала копался в библиотеке, а позднее присоединялся к noctua {ночным бабочкам (лат.)}.
Он уже не думал о возвращении домой. Более того, он посещал все места развлечений и принадлежал к числу тех, кто в театре в антрактах заходил в ложу графини Бондавари.
На следующей неделе графиня Теуделинда устроила танцевальный вечер. Получил приглашение и Иван.
– Ты умеешь танцевать? – спросил у него капитан.
– Танцевал когда-то, лет пятнадцать назад.
– Теперь нам лучше на других смотреть. Умный человек, когда ему за тридцать пять, уже не танцует.
А поглядеть, и верно, было на что. Неподражаемая грациозность и изящество, продемонстрированные дамами высшего света, были зрелищем для богов.
В этот вечер графиня Ангела была особенно хороша: в розовом платье с венгерским корсажем, расшитым жемчугом, с бантами из кружев на рукавах, выставлявших на всеобщее обозрение ее округлые плечи: две тугие длинные косы, заплетенные по-крестьянски лентами, делали ее царственный облик еще более обворожительным.
Но насытиться можно и зрелищем для богов. После ужина – «нечего попусту время терять» – начали играть в карты.
Иван играл ежедневно и в высшей степени корректно. Не ссорился с партнерами. Умел красиво проигрывать, хладнокровно выигрывать, учтиво держал банк, не бросал игры, если ему не везло, и не делал ошибок. У него была репутация прекрасного партнера. Приятнейший человек, хотя и ученый!
После ужина в боковой комнате спокойно играли пожилые и зрелые мужчины, а непоседливая молодежь танцевала в зале.
Ивану в этот день снова везло.
Вдруг в комнату быстро вошел граф Эдэн и сказал Ивану:
– Бросай поскорее карты, моя сестрица Ангела хочет танцевать с тобой венгерский котильон.
– Будь любезен, сыграй пока за меня, – сказал Иван, передавая Эдэну карты и деньги, и поспешил в зал танцевать котильон с графиней Ангелой.
Венгерский котильон! Дивные времена!
В том, что у нас есть венгерский королевский двор, венгерские министерства, венгерские гонведы, венгерские серебряные и золотые деньги, нет ничего странного, это естественно, это судьба была обязана нам дать. Но венгерский котильон! Это уж, признаемся, относится к числу наших завоеваний. Котильон танцевался на мотив чардаша.
Итак, Иван подошел к графине Ангеле и склонил перед нею голову.
– Вы даже не подошли бы ко мне, если б я за вами не послала, – прозвучал милый упрек.
– К королевам являются только по зову.
– Не льстите, пожалуйста, это и другие умеют. Если бы, познакомившись со мной, вы начали мне льстить, я никогда больше не обратилась бы к вам, но вы начали с того, что обидели меня, и мне это понравилось.
– Что-то не припомню.
– Просто потому, что продолжаете меня обижать. И прекрасно это знаете.
Наступила их очередь танцевать. Глядя на Ивана, нельзя было подумать, что он не танцевал пятнадцать лет, держался он превосходно.
А в карточной комнате граф Эдэн тем временем сообщил:
– Знаете новость? Моя сестрица Ангела влюбилась в этого магнетического рыцаря.
– О-о! В магнетического рыцаря? – недоверчиво протянул маркграф.
– Не верьте ей, – вмешался граф Иштван. – я хорошо знаю нашу красавицу сестрицу. Душа ее полна тонкой иронии. Заметит, что у мужчины есть свой конек, и заставит его на этом коньке гарцевать, галопировать, брать барьеры, словом, пройти всю haute ecole {высшая школа верховой езды (франц.)}, не хуже мадам Шлезак {знаменитая в Европе в середине XIX века наездница}. Она так со всеми поступает: выберет себе жертву и с серьезным видом и превеликим сочувствием дрессирует ее до совершенства, а потом высмеет. И с беднягой Зондерсгайном так было, он ведь очень славный малый, у него был только один недостаток: слишком преклонялся перед Ангелой и опротивел ей из-за этого. Такова участь всех, кто позволит ей вертеть собой.
– Да. Но Иваном она восхищалась за глаза, она его хвалила мне, и вовсе не потому, что он академик и геолог, а потому, что он интересный мужчина.
– Это все уловки! Она прекрасно знает, что похвала, высказанная за глаза, самая лучшая приманка.
– Только я не собираюсь передавать это Ивану.
– И окажешь ему тем самым большую услугу, – заключил, смеясь, маркграф Салиста.
А танцующая пара между тем вновь вернулась на свое место.
– Вы уже уезжаете из Пешта? Мне говорил аббат, – сказала Ангела Ивану.
– Нет, у меня появилось дело, которое надолго задержит меня здесь.
– У вас есть семья?
– Никого на всем белом свете.
– Почему?
– Трудный вопрос.
– Быть может, вы, графиня, слышали, чем я занимаюсь дома? Я шахтер. Целый день с утра до вечера я провожу под землей в угольной шахте.
– Да, в таком случае это легко понять, – проговорила Ангела. – Как ужасно положение женщины, муж которой шахтер и работает в угольной шахте! Невыносимая мысль! Каждый день прощаться с ним, зная, что он уходит под землю, каждый день знать, что он похоронен, каждую минуту молиться, чтобы он снова воскрес. Знать, что тот, кого больше всего любишь, ходит теперь под землей, откуда и крика не услышишь, знать, что он в подземных катакомбах, полных враждебных духов, что там повсюду смертельные газы и достаточно одной искры, чтобы все превратилось в ад и сердце, живущее ради тебя, навеки осталось погребенным. Я понимаю, что никакое женское сердце добровольно не согласится на такие волнения. Ах! Когда мать кричит вслед бегущему ребенку: «Не топай так, внизу отцу на голову камень упадет!» Но зачем вы живете в шахте? (Последняя фраза сопровождалась досадливой гримаской.) – Потому что это моя стихия, как для солдата – поле сражения, для моряка – море, для путешественника – пустыня. Мною движет то же, что ими, – страсть! Меня влечет подземный мрак!
Жар, с которым Иван произнес эти слова, невольно заразил и графиню.
– Всякая страсть возвышенна, – отвечала Ангела. – В особенности созидающая и разрушающая. Я могу понять женщину, сопровождающую мужа на поле брани, могу понять и ту, что идет в бой вместе с любимым, хотя в нынешние времена само сражение довольно прозаично, грязно и лишено всякой романтичности. Но постичь героизм исследователя земли я не могу. Человек, разговаривающий с мертвыми камнями, напоминает мне превратившегося наполовину в камень князя Бадрула Будура, жена которого на его же глазах осчастливила раба. Меня восхищает тот, кто исследует бесконечные земные просторы. О! я могу понять супругу сэра Бейкера, которая вместе с мужем отправилась в пустыни Южной Африки, и у нее, как и у мужа, тоже было в руках ружье. Они вместе выносили одуряющий зной, вместе охотились на хищников, стояли рядом перед диким сарацином, королем разбойников, и там, где была бессильна рука мужа, побеждали глаза жены. Я могу вообразить себя в положении предоставленной самой себе в тропических джунглях женщины, которая держит на коленях голову раненого путешественника и тяжелыми ночами сторожит его со взведенным курком ружья, в местах, куда не ступала нога европейца, ищет бальзам для его ран, варит еду в пустыне на костре из верблюжьих экскрементов. С единственным мужчиной, для которого она единственная женщина, она гордо появляется среди десятка тысяч других женщин с сознанием, что во всей стране только она одна прекрасна, только она одна заслуживает звания женщины!
Снова наступила их очередь танцевать, и они прервали беседу.
Когда они вернулись на свое место, Ангела продолжила прерванную тему:
– Все, что я вам говорила, это вспышка трусливого тщеславия. Жалкое воображение! Ездить по стране, где женщина отличается от животного лишь тем, что ходит на двух ногах, где идеал красоты та, у которой продырявлена верхняя губа так, что, когда она смеется, сквозь дыру виден нос. Смешно! Гордиться тем, что ты всех прекраснее! Хвастаться верностью друг другу! Перед кем? Перед монстрами, чудовищами в империи страшилищ! Нет! Нет! Я смогла бы совершить и более смелые шаги. Если женщина по имени Кристиани одна проехала по степям азиатской России, то почему бы храбрым мужчине и женщине не пройти по проливу, не пробиться к теплому морю, которое открыл Кейн! Если бы у мужчины и женщины из Старого Света хватило отваги пристать к берегу страны Северного полюса! И там смело сказать людям страны Магнетизма: «Давайте состязаться! Мы красивее вас, мы сильнее вас, мы вернее и счастливее вас». Вот это было бы триумфом! Такое и я была бы способна совершить!
При этих словах в глазах Ангелы зажглись лучи Северной Авроры.
Иван отважился на смелое замечание.
– Графиня! Если ваша страсть – открывать неизведанные земли и вызывать жителей их на состязание, кто из нас лучше, вернее, кто достойнее любви, я могу предложить вам страну, которая лежит гораздо ближе.
– А именно?
– Венгрия.
– Ах! Разве мы не в ней находимся?
– Вы, графиня, нет. Вы у нас всего лишь гостья и о том, кто мы такие, ничего не знаете. Вам, графиня, нечего делать ни в Абиссинии, ни на полюсах, зато пред вами – новый мир, в котором созидающая страсть найдет что свершить.
Ангела, раскрыв веер, равнодушно обмахивалась им.
– Что я могу сделать! Разве я независима?
– Нет, но вы повелительница.
– Кем же я повелеваю?
– Графиня, вам стоит сказать слово, и венский зеленый дворец со всем, что в нем есть, переселится в Пешт. Здешнему нашему обществу необходим глава, который там живет сейчас в полном бездействии. Это ваш дед, который вас обожает. Одно ваше слово способно совершить поворот во всем нашем существовании. Одно ваше слово, и князь Тибальд переедет в Пешт.
Графиня Ангела резко захлопнула веер, опустила на колени руки и устремила сверкающий гневом взгляд на Ивана.
– Вам известно, что то, о чем вы сейчас упомянули, мне так отвратительно, что каждого, кто заговаривает об этом, я награждаю ненавистью?
– Известно, графиня.
– Чем же вызвана смелость, с которой, зная все, вы заводите об этом разговор?
– Могу сказать, графиня. Вашу и мою семью соединяют старинные связи.
– О! Это что-то новое. Никогда не cлыхала.
– Верю! В то самое время, когда один из ваших предков был кардиналом, мой предок был патакским пастором. Не стану объяснять вам, графиня, разницу между ними. Эта разница в конце концов стала причиной того, что кардинал отправил патакского пастора на галеры. Ему стоило сказать лишь одно слово, которого требовал кардинал, и он был бы освобожден! Это слово «abrenuncio» {«отрекаюсь» (лат.)}. Он его не произнес. Когда его заковывали в железо, ибо рабов на галерах приковывали к скамьям цепями, ваш предок, кардинал, сначала метал гневные молнии, а потом со слезами на глазах умолял пастора сказать это слово «abrenuncio». Мой предок отказался. «Non abrenuncio» {«Не отрекаюсь» (лат.)}. Сейчас и в меня мечут такие же молнии, графиня, и я повторяю те же слова: «Non abrenuncio». Вот какая связь между двумя нашими семьями. Вы поступите со мной так же, как кардинал с моим предком?
Графиня Ангела, сжав в кулаке смятый веер и широко раскрыв глаза, яростно стиснула свои прекрасные жемчужные зубы и прошептала:
– Жаль, что прошли те времена! Будь я на месте моего предка, я приказала бы забить вам под ногти раскаленные гвозди!
Услышав ее ответ, Иван громко рассмеялся. Минутой позже рассмеялась и графиня Ангела.
Это было смело – смеяться прямо в сверкающие злостью глаза, однако это было хорошим ответом на ее гнев. Сама графиня нашла, что тут есть над чем посмеяться.
Потом она строптиво отвернулась и села.
Иван оставался возле нее.
Тем и хорош котильон, даже венгерский, что, если и захочешь, нельзя оставить друг друга. В это время к Ивану подошел молодой джентльмен, из тех, что обычно молча стоят возле карточных столов, и шепнул ему:
– Эдэн просил передать, чтоб ты вернулся. Он проиграл все деньги, которые ты ему оставил.
– И хорошо сделал, – ответил Иван, вынимая из кармана бумажник и протягивая его молодому джентльмену. – Передай ему, будь любезен, пусть и эти проигрывает.
А сам остался возле Ангелы.
Она даже не повернула к нему головы.
А котильон все продолжался. Распорядитель танцев граф Геза хотел показать, что в венгерский котильон можно ввести все фигуры вальса, и эта демонстрация потребовала около двух часов. Иван выдержал до конца.
Ангела больше не сказала ему ни слова.
Когда подходила их очередь танцевать, она опускала ему на плечо голову, брала его руку, дыхание ее касалось его лица; когда они возвращались на место, она садилась и отворачивалась от него.
Котильон окончился, появился граф Эдэн и сообщил Ивану, что столь долгий танец стоил ему ровно тысячу форинтов. Иван пожал плечами.
А Эдэн спросил у своей прелестной сестры:
– Ты, как видно, совсем присвоила себе магнетического рыцаря?
Ангела досадливо передернула красивыми плечами.
– Ах! Этот человек мне в тягость!
После слов «этот человек мне в тягость» отношение общества к Ивану совершенно изменилось.
Магнетического рыцаря сразу стали считать не веселым малым, а назойливым парвеню.
Ангела не сказала больше ни слова, но этого было достаточно, чтобы все сделали выводы.
Некоторые люди низкого происхождения часто без всякого основания с тщеславным самодовольством неверно понимают снисходительность и милость высокопоставленных и титулованных особ. Таких невеж необходимо наказывать. Дерзкие мечты не для них.
Иван был причислен к разряду подобных невеж.
Смешной человек, не сумевший понять, что ему, доморощенному ученому, досталась всего лишь подачка от знатной дамы-патриотки, и возомнивший себя равным ей.
Он должен отсюда убраться.
Для этого достаточно фразы графини Ангелы: «Этот человек мне в тягость!»
И он отсюда уберется!
Первый способ убрать такого человека заключается в том, чтобы выставить его в смешном виде. Для этого есть много приемов. Преследуемый начинает замечать, что его не оставляют в покое, подчеркивают его слабости, постоянно ставят его под беспощадный огонь критики. В глаза над ним не смеются, наоборот, его хвалят, но по тому, как это делается, он понимает, что над ним издеваются. Обнаруживается, что в этом кругу у него нет ни одного друга. Никто его не обижает, не оскорбляет, но особая, непостижимая для непосвященных манера шутить дает ему понять, если он не глуп, что пора ему забирать свою шляпу и отправляться восвояси.
Так произошло и с Иваном. Его новые знакомые весьма прилежно штудировали второй том «Дон-Кихота» и в своем кругу не раз острили, намекая на события на острове Баратария.
Однако Иван все это принимал совершенно хладнокровно, серьезно относясь к тому, что было сказано в шутку.
Так, его уговорили принять участие в любительском спектакле,поставленном членами высшего общества, a vista {Здесь: без подготовки (итал.)} спеть партию короля из «Эрнани». Он согласился. Спел. У него оказался прекрасный бас. Пение его было далеко от совершенства, но голос вызвал изумление. Эльвиру пела Ангела, Эрнани – маркграф Салиста. Король остался победителем. Маркграф сказал: «Черт меня побери, если этот человек не был когда-то комедиантом!»
В другой раз его пригласили поохотиться на лисиц. Имение графа Иштвана с роскошным охотничьим замком находилось в нескольких часах езды от Пешта. На весенний гон там собиралась элита чуть ли не всей страны. Ивана нарочно пригласили на эту охоту и отобрали для него из конюшни графа Иштвана самого горячего арабского жеребца.
Вот теперь-то они полюбуются на ученого клоуна! Книжный червь в седле! Да еще на коне, который сам выбирает себе седоков! Однако потеха и тут не удалась. Иван, как влитой, сидел на специально для него подобранном чистокровном коне.
Маркграф Салиста, увидев, как он сидит в седле, давая шпоры коню, сказал:«Пропади я пропадом, если этот человек не был когда-то гусаром!»
Н-да, разве можно в наше сумасшедшее время знать, кто кем и когда был!
В первой лисьей охоте в имении графа Иштвана приняла участие и графиня Ангела.
Она превосходно держалась на лошади. Сидела в седле, как в кресле у себя дома.
В гоньбе участвовало десять всадников. Легавым удалось поднять из зарослей лисицу, и охотники поскакали за ней.
Выгнанная из кустов лиса кинулась к склону горы, инстинкт подсказал ей, где находится овраг, по дну которого течет быстрый горный поток; там она думала спастись, отыскав какую-нибудь пустующую лисью нору. По крайней мере, от всадников отделается, они не станут преследовать ее по камням, а в худшем случае она взбежит наверх, где никого нет, и так или иначе перехитрит охотников.
Шансы спастись у лисы были. Если легавые выгонят ее из оврага, она помчится по его правой стороне, а преследователи останутся на левой.
– Вперед! – отважно воскликнула графиня Ангела, лестнула своего коня и заставила его перепрыгнуть овраг.
Рискованная шутка! Интересно, кто за ней последует?
Оказавшись на другой стороне оврага, графиня оглянулась: за ней поспешил один Иван.
Легавые мчались низом вдоль ручья, большинство охотников скакало верхом по левому склону.
В этот момент Ангела не думала о спутниках, так же как и они о ней. Важнее всего для каждого была лисица.
Графиня галопом неслась по краю головокружительного обрыва, несколько раз ей удалось снова загнать в овраг стремившуюся вырваться из окружения лису, но внезапно та, найдя лазейку, выскочила на левый берег и, опередив охотников, свернула в заросли, из которых ее выгнали.
За ней! «Ого-го-го!» – прозвучало вскоре вдали, и кустарник скрыл всадников от графини.
Тогда и графиня повернула коня обратно, она решила ехать прямо через свежую просеку, чтобы скорее присоединиться к обществу.
Ей было безразлично, следует за ней кто-нибудь или нет.
Но когда она добралась до просеки, наперерез лошади вдруг выскочил заяц, конь испугался, прянул в сторону, и графиня вылетела из седла.
При падении длинный шлейф ее амазонки зацепился за наколенник стремени, соединенный с лукой седла, и Ангела оказалась привязанной к испуганному коню. Голова графини повисла над землей, волосы ее рассыпались. Перепуганный конь метнулся к просеке; если он понесет туда всадницу, голова Ангелы неминуемо будет разбита о торчащие пни.
Иван мгновенно очутился рядом и остановил лошадь.
Потом освободил всадницу.
Ангела была в обмороке.
Иван положил ее на мягкую траву, прислонив голову к стволу покрытого мхом дерева. При падении с корсажа графини отлетели три малахитовые пуговицы и полы корсажа предательски распахнулись. Иван вынул из галстука булавку и аккуратно заколол корсаж Ангелы.
Когда Ангела пришла в себя, она была одна, две лошади стояли привязанные за уздечку к стволу дерева. Издалека, со стороны оврага приближался мужчина, освещенный заходящим солнцем. Это был Иван, он нес для графини в охотничьем роге воду из ручья.
Не ожидая, пока он подойдет, Ангела встала. Иван подошел и предложил ей воды.
– Благодарю. Я хорошо себя чувствую, – сказала графиня.
Иван выплеснул воду из рога за спину.
– Все же, быть может, лучше вернуться в замок, графиня?
– Я так и сделаю.
– Замок тут неподалеку. Я знаю короткую дорогу через лес. Лошадей мы поведем за собой.
– Хорошо.
И они двинулись, ведя под уздцы коней.
Лицо графини запылало, когда, взглянув на грудь, она узнала булавку, придерживающую на груди корсаж.
Ангела промолчала.
Они добрались до леса, пошли под тенью развесистых деревьев, и тогда Ангела неожиданно обратилась к Ивану.
– Вы знаете историю Джульетты Гонзаги?
– Нет, графиня.
– Она была владелицей Фонди. Барбаросса ночью напал на Фонди, чтобы похитить Джульетту Гонзагу. Один благородный рыцарь опередил разбойника и спас маркграфиню. Она вскочила с постели и, как была, босиком бежала. Знаете, как она отблагодарила своего спасителя?
– Как?
– Вонзила ему в сердце первый попавшийся ей под руку кинжал.
– Дама была права, – ответил Иван. – Рыцарь не должен был смотреть на ее обнаженные ноги.
– А он? – спросила Ангела.
– Его несчастье заключалось в том, что ему слишком повезло.
Незначительные niaiseries {пустяки (фр.)}
Лису все же затравили. Из глубины леса послышалось торжествующее улюлюканье, вслед за ним прозвучал сигнал рога, созывавшего охотников, которые разъехались в разные стороны. Графиня Ангела со своим спутником к тому времени добралась уже до опушки леса; Иван протрубил в рог, давая знать, что та, кого ищут, уже на пути к дому.
Они вернулись в замок на четверть часа раньше, чем остальные охотники.
Графиня Ангела и Иван не видели друг друга до ужина. Господа охотники делились впечатлениями, а дамы занимались туалетом.
Графиня Ангела рассказала тетке о своем приключении. Она никогда не лгала. Этот плебейский порок был ей чужд. Если она не желала о чем-нибудь говорить, то молчала, но никогда не говорила ничего, кроме правды.
Интересно, расскажет ли Иван в мужском обществе о том, что произошло? Мужчины очень любят позабавиться подобными aventures {приключениями (франц.)}. Как не воспользоваться такой удачной темой? Спасенная повелительница! Растерявшаяся красавица!
Гостям, собравшимся к ужину, бросилось в глаза, что графиня Ангела держится несколько скованно и взгляд ее избегает Ивана. Она была в черном платье, необычно бледна и очень молчалива.
Мысленно она задавала себе вопрос: неужели охотники знают все, что известно Ивану?
Господа прилагали все силы, чтобы ее развлечь. Они рассказывали, с каким азартом гнались за лисой, которая чуть было не удрала, и как им все же удалось затравить ее. Жалели, что графиня не присутствовала при этом, задержавшись на другой стороне оврага; впрочем, ей и в самом деле лучше было вернуться домой, чем ковылять верхом по свежей вырубке. Тут недолго и до несчастья.
Никто не упоминал о том, что с ней действительно произошло. Но ведь эти искушенные кавалеры так умеют притворяться, что верить их неосведомленности нельзя.
Убедил графиню Ангелу в том, что Иван никому не рассказал о происшествии, ее двоюродный брат Эдэн.
– Тебя Беренд проводил до дому? (Они уже не называли его магнетическим рыцарем, не шутили с ним.) – Да.
– Тебе было неприятно его общество?
– С чего ты взял? – резко спросила Ангела.
– Я сужу по поведению Ивана. С тех пор как мы вернулись, из него слова не вытянешь. Он не вмешивается в общий разговор. Как-то стеснен. А теперь старается не смотреть на тебя. Вероятно, ему хочется поскорее отсюда уехать. Я угадал?
– Угадал.
– Помочь ему в этом?
– Я не возражаю. Но только без грубостей.
– Как ты могла подумать? У меня есть очень ловкий план.
– Я хочу знать, что это за план. Я не сержусь на этого человека, но его присутствие меня тяготит. Я не желаю, чтобы кто-нибудь даже пальцем его тронул, но мне хотелось бы, чтоб он уже был где-нибудь на полюсе.
– Хорошо, я раскрою тебе свой план. Беренд человек ученый, философ. О многих обычаях у него совсем иные понятия, чем у людей нашего круга. Особое отвращение он питает к дуэли. Ну-ну, прошу тебя, не криви свое красивое личико! Не о Беренде речь. Его никто не станет вызывать. Это было бы слишком грубой шуткой. Мы сделаем так: сегодня вечером после ужина я поссорюсь с Салистой из-за какой-либо niaiserie и вызову его на дуэль. Одним секундантом я выберу Беренда, другим Гезу. Если Беренд откажется, ему придется сразу покинуть наше общество, и все отношения с ним будут порваны. Если же он согласится, то четыре секунданта, договариваясь об условиях дуэли, заспорят между собой, a conventionatus {соответственно обычаю (лат.)} последствием спора будет то, что и они вызовут друг друга. А тогда мой ученый наверняка уложит свои вещи, поблагодарит за любезность и дружбу и отправится восвояси варить воздух. Видишь ли, я считаю, что даже философ, если его сильно оскорбят, может воскликнуть: к барьеру! Но чтобы согласиться на дуэль только ради соблюдения пустого этикета, принятого в обществе, надо быть прирожденным джентльменом.
– А если он все же пойдет на это?
– Тогда мой план провалится. Устроим суд чести, который вынесет решение, что никакого оскорбления не было, причин для драки нет, и таким образом dramoletta {маленькая драма (итал.)} окончится.
– Да, крепкая у него голова! – сказал граф Иштван.
– Нерастраченные силы… – заметил аббат, оглянувшись, не слышит ли его кто-либо из sequioris sexus {иного пола (лат.)}.
В обществе за Иваном так и осталось прозвище «магнетический рыцарь».
С того вечера магнетического рыцаря видели повсюду: он наносил визиты, его избрали постоянным членом клуба, куда он захаживал и раньше после того, как его привел в клуб господин аббат. Но ведь в клубе, как и на земле, пять частей света, и обитатели его, как Lepidoptera {бабочки (лат.)}, принадлежат к трем классам: дневные бабочки, вечерние и ночные. Днем ученые члены клуба занимались в здешней библиотеке, располагавшей богатейшим и интереснейшим собранием книг, вечером с шести до восьми там играли в вист и вели беседы о политике судебные заседатели и стряпчий, от восьми и за полночь залы заполняло высшее общество. Поэтому не раз случалось, что люди, ежедневно посещавшие клуб, никогда не встречались друг с другом.
Иван сначала копался в библиотеке, а позднее присоединялся к noctua {ночным бабочкам (лат.)}.
Он уже не думал о возвращении домой. Более того, он посещал все места развлечений и принадлежал к числу тех, кто в театре в антрактах заходил в ложу графини Бондавари.
На следующей неделе графиня Теуделинда устроила танцевальный вечер. Получил приглашение и Иван.
– Ты умеешь танцевать? – спросил у него капитан.
– Танцевал когда-то, лет пятнадцать назад.
– Теперь нам лучше на других смотреть. Умный человек, когда ему за тридцать пять, уже не танцует.
А поглядеть, и верно, было на что. Неподражаемая грациозность и изящество, продемонстрированные дамами высшего света, были зрелищем для богов.
В этот вечер графиня Ангела была особенно хороша: в розовом платье с венгерским корсажем, расшитым жемчугом, с бантами из кружев на рукавах, выставлявших на всеобщее обозрение ее округлые плечи: две тугие длинные косы, заплетенные по-крестьянски лентами, делали ее царственный облик еще более обворожительным.
Но насытиться можно и зрелищем для богов. После ужина – «нечего попусту время терять» – начали играть в карты.
Иван играл ежедневно и в высшей степени корректно. Не ссорился с партнерами. Умел красиво проигрывать, хладнокровно выигрывать, учтиво держал банк, не бросал игры, если ему не везло, и не делал ошибок. У него была репутация прекрасного партнера. Приятнейший человек, хотя и ученый!
После ужина в боковой комнате спокойно играли пожилые и зрелые мужчины, а непоседливая молодежь танцевала в зале.
Ивану в этот день снова везло.
Вдруг в комнату быстро вошел граф Эдэн и сказал Ивану:
– Бросай поскорее карты, моя сестрица Ангела хочет танцевать с тобой венгерский котильон.
– Будь любезен, сыграй пока за меня, – сказал Иван, передавая Эдэну карты и деньги, и поспешил в зал танцевать котильон с графиней Ангелой.
Венгерский котильон! Дивные времена!
В том, что у нас есть венгерский королевский двор, венгерские министерства, венгерские гонведы, венгерские серебряные и золотые деньги, нет ничего странного, это естественно, это судьба была обязана нам дать. Но венгерский котильон! Это уж, признаемся, относится к числу наших завоеваний. Котильон танцевался на мотив чардаша.
Итак, Иван подошел к графине Ангеле и склонил перед нею голову.
– Вы даже не подошли бы ко мне, если б я за вами не послала, – прозвучал милый упрек.
– К королевам являются только по зову.
– Не льстите, пожалуйста, это и другие умеют. Если бы, познакомившись со мной, вы начали мне льстить, я никогда больше не обратилась бы к вам, но вы начали с того, что обидели меня, и мне это понравилось.
– Что-то не припомню.
– Просто потому, что продолжаете меня обижать. И прекрасно это знаете.
Наступила их очередь танцевать. Глядя на Ивана, нельзя было подумать, что он не танцевал пятнадцать лет, держался он превосходно.
А в карточной комнате граф Эдэн тем временем сообщил:
– Знаете новость? Моя сестрица Ангела влюбилась в этого магнетического рыцаря.
– О-о! В магнетического рыцаря? – недоверчиво протянул маркграф.
– Не верьте ей, – вмешался граф Иштван. – я хорошо знаю нашу красавицу сестрицу. Душа ее полна тонкой иронии. Заметит, что у мужчины есть свой конек, и заставит его на этом коньке гарцевать, галопировать, брать барьеры, словом, пройти всю haute ecole {высшая школа верховой езды (франц.)}, не хуже мадам Шлезак {знаменитая в Европе в середине XIX века наездница}. Она так со всеми поступает: выберет себе жертву и с серьезным видом и превеликим сочувствием дрессирует ее до совершенства, а потом высмеет. И с беднягой Зондерсгайном так было, он ведь очень славный малый, у него был только один недостаток: слишком преклонялся перед Ангелой и опротивел ей из-за этого. Такова участь всех, кто позволит ей вертеть собой.
– Да. Но Иваном она восхищалась за глаза, она его хвалила мне, и вовсе не потому, что он академик и геолог, а потому, что он интересный мужчина.
– Это все уловки! Она прекрасно знает, что похвала, высказанная за глаза, самая лучшая приманка.
– Только я не собираюсь передавать это Ивану.
– И окажешь ему тем самым большую услугу, – заключил, смеясь, маркграф Салиста.
А танцующая пара между тем вновь вернулась на свое место.
– Вы уже уезжаете из Пешта? Мне говорил аббат, – сказала Ангела Ивану.
– Нет, у меня появилось дело, которое надолго задержит меня здесь.
– У вас есть семья?
– Никого на всем белом свете.
– Почему?
– Трудный вопрос.
– Быть может, вы, графиня, слышали, чем я занимаюсь дома? Я шахтер. Целый день с утра до вечера я провожу под землей в угольной шахте.
– Да, в таком случае это легко понять, – проговорила Ангела. – Как ужасно положение женщины, муж которой шахтер и работает в угольной шахте! Невыносимая мысль! Каждый день прощаться с ним, зная, что он уходит под землю, каждый день знать, что он похоронен, каждую минуту молиться, чтобы он снова воскрес. Знать, что тот, кого больше всего любишь, ходит теперь под землей, откуда и крика не услышишь, знать, что он в подземных катакомбах, полных враждебных духов, что там повсюду смертельные газы и достаточно одной искры, чтобы все превратилось в ад и сердце, живущее ради тебя, навеки осталось погребенным. Я понимаю, что никакое женское сердце добровольно не согласится на такие волнения. Ах! Когда мать кричит вслед бегущему ребенку: «Не топай так, внизу отцу на голову камень упадет!» Но зачем вы живете в шахте? (Последняя фраза сопровождалась досадливой гримаской.) – Потому что это моя стихия, как для солдата – поле сражения, для моряка – море, для путешественника – пустыня. Мною движет то же, что ими, – страсть! Меня влечет подземный мрак!
Жар, с которым Иван произнес эти слова, невольно заразил и графиню.
– Всякая страсть возвышенна, – отвечала Ангела. – В особенности созидающая и разрушающая. Я могу понять женщину, сопровождающую мужа на поле брани, могу понять и ту, что идет в бой вместе с любимым, хотя в нынешние времена само сражение довольно прозаично, грязно и лишено всякой романтичности. Но постичь героизм исследователя земли я не могу. Человек, разговаривающий с мертвыми камнями, напоминает мне превратившегося наполовину в камень князя Бадрула Будура, жена которого на его же глазах осчастливила раба. Меня восхищает тот, кто исследует бесконечные земные просторы. О! я могу понять супругу сэра Бейкера, которая вместе с мужем отправилась в пустыни Южной Африки, и у нее, как и у мужа, тоже было в руках ружье. Они вместе выносили одуряющий зной, вместе охотились на хищников, стояли рядом перед диким сарацином, королем разбойников, и там, где была бессильна рука мужа, побеждали глаза жены. Я могу вообразить себя в положении предоставленной самой себе в тропических джунглях женщины, которая держит на коленях голову раненого путешественника и тяжелыми ночами сторожит его со взведенным курком ружья, в местах, куда не ступала нога европейца, ищет бальзам для его ран, варит еду в пустыне на костре из верблюжьих экскрементов. С единственным мужчиной, для которого она единственная женщина, она гордо появляется среди десятка тысяч других женщин с сознанием, что во всей стране только она одна прекрасна, только она одна заслуживает звания женщины!
Снова наступила их очередь танцевать, и они прервали беседу.
Когда они вернулись на свое место, Ангела продолжила прерванную тему:
– Все, что я вам говорила, это вспышка трусливого тщеславия. Жалкое воображение! Ездить по стране, где женщина отличается от животного лишь тем, что ходит на двух ногах, где идеал красоты та, у которой продырявлена верхняя губа так, что, когда она смеется, сквозь дыру виден нос. Смешно! Гордиться тем, что ты всех прекраснее! Хвастаться верностью друг другу! Перед кем? Перед монстрами, чудовищами в империи страшилищ! Нет! Нет! Я смогла бы совершить и более смелые шаги. Если женщина по имени Кристиани одна проехала по степям азиатской России, то почему бы храбрым мужчине и женщине не пройти по проливу, не пробиться к теплому морю, которое открыл Кейн! Если бы у мужчины и женщины из Старого Света хватило отваги пристать к берегу страны Северного полюса! И там смело сказать людям страны Магнетизма: «Давайте состязаться! Мы красивее вас, мы сильнее вас, мы вернее и счастливее вас». Вот это было бы триумфом! Такое и я была бы способна совершить!
При этих словах в глазах Ангелы зажглись лучи Северной Авроры.
Иван отважился на смелое замечание.
– Графиня! Если ваша страсть – открывать неизведанные земли и вызывать жителей их на состязание, кто из нас лучше, вернее, кто достойнее любви, я могу предложить вам страну, которая лежит гораздо ближе.
– А именно?
– Венгрия.
– Ах! Разве мы не в ней находимся?
– Вы, графиня, нет. Вы у нас всего лишь гостья и о том, кто мы такие, ничего не знаете. Вам, графиня, нечего делать ни в Абиссинии, ни на полюсах, зато пред вами – новый мир, в котором созидающая страсть найдет что свершить.
Ангела, раскрыв веер, равнодушно обмахивалась им.
– Что я могу сделать! Разве я независима?
– Нет, но вы повелительница.
– Кем же я повелеваю?
– Графиня, вам стоит сказать слово, и венский зеленый дворец со всем, что в нем есть, переселится в Пешт. Здешнему нашему обществу необходим глава, который там живет сейчас в полном бездействии. Это ваш дед, который вас обожает. Одно ваше слово способно совершить поворот во всем нашем существовании. Одно ваше слово, и князь Тибальд переедет в Пешт.
Графиня Ангела резко захлопнула веер, опустила на колени руки и устремила сверкающий гневом взгляд на Ивана.
– Вам известно, что то, о чем вы сейчас упомянули, мне так отвратительно, что каждого, кто заговаривает об этом, я награждаю ненавистью?
– Известно, графиня.
– Чем же вызвана смелость, с которой, зная все, вы заводите об этом разговор?
– Могу сказать, графиня. Вашу и мою семью соединяют старинные связи.
– О! Это что-то новое. Никогда не cлыхала.
– Верю! В то самое время, когда один из ваших предков был кардиналом, мой предок был патакским пастором. Не стану объяснять вам, графиня, разницу между ними. Эта разница в конце концов стала причиной того, что кардинал отправил патакского пастора на галеры. Ему стоило сказать лишь одно слово, которого требовал кардинал, и он был бы освобожден! Это слово «abrenuncio» {«отрекаюсь» (лат.)}. Он его не произнес. Когда его заковывали в железо, ибо рабов на галерах приковывали к скамьям цепями, ваш предок, кардинал, сначала метал гневные молнии, а потом со слезами на глазах умолял пастора сказать это слово «abrenuncio». Мой предок отказался. «Non abrenuncio» {«Не отрекаюсь» (лат.)}. Сейчас и в меня мечут такие же молнии, графиня, и я повторяю те же слова: «Non abrenuncio». Вот какая связь между двумя нашими семьями. Вы поступите со мной так же, как кардинал с моим предком?
Графиня Ангела, сжав в кулаке смятый веер и широко раскрыв глаза, яростно стиснула свои прекрасные жемчужные зубы и прошептала:
– Жаль, что прошли те времена! Будь я на месте моего предка, я приказала бы забить вам под ногти раскаленные гвозди!
Услышав ее ответ, Иван громко рассмеялся. Минутой позже рассмеялась и графиня Ангела.
Это было смело – смеяться прямо в сверкающие злостью глаза, однако это было хорошим ответом на ее гнев. Сама графиня нашла, что тут есть над чем посмеяться.
Потом она строптиво отвернулась и села.
Иван оставался возле нее.
Тем и хорош котильон, даже венгерский, что, если и захочешь, нельзя оставить друг друга. В это время к Ивану подошел молодой джентльмен, из тех, что обычно молча стоят возле карточных столов, и шепнул ему:
– Эдэн просил передать, чтоб ты вернулся. Он проиграл все деньги, которые ты ему оставил.
– И хорошо сделал, – ответил Иван, вынимая из кармана бумажник и протягивая его молодому джентльмену. – Передай ему, будь любезен, пусть и эти проигрывает.
А сам остался возле Ангелы.
Она даже не повернула к нему головы.
А котильон все продолжался. Распорядитель танцев граф Геза хотел показать, что в венгерский котильон можно ввести все фигуры вальса, и эта демонстрация потребовала около двух часов. Иван выдержал до конца.
Ангела больше не сказала ему ни слова.
Когда подходила их очередь танцевать, она опускала ему на плечо голову, брала его руку, дыхание ее касалось его лица; когда они возвращались на место, она садилась и отворачивалась от него.
Котильон окончился, появился граф Эдэн и сообщил Ивану, что столь долгий танец стоил ему ровно тысячу форинтов. Иван пожал плечами.
А Эдэн спросил у своей прелестной сестры:
– Ты, как видно, совсем присвоила себе магнетического рыцаря?
Ангела досадливо передернула красивыми плечами.
– Ах! Этот человек мне в тягость!
После слов «этот человек мне в тягость» отношение общества к Ивану совершенно изменилось.
Магнетического рыцаря сразу стали считать не веселым малым, а назойливым парвеню.
Ангела не сказала больше ни слова, но этого было достаточно, чтобы все сделали выводы.
Некоторые люди низкого происхождения часто без всякого основания с тщеславным самодовольством неверно понимают снисходительность и милость высокопоставленных и титулованных особ. Таких невеж необходимо наказывать. Дерзкие мечты не для них.
Иван был причислен к разряду подобных невеж.
Смешной человек, не сумевший понять, что ему, доморощенному ученому, досталась всего лишь подачка от знатной дамы-патриотки, и возомнивший себя равным ей.
Он должен отсюда убраться.
Для этого достаточно фразы графини Ангелы: «Этот человек мне в тягость!»
И он отсюда уберется!
Первый способ убрать такого человека заключается в том, чтобы выставить его в смешном виде. Для этого есть много приемов. Преследуемый начинает замечать, что его не оставляют в покое, подчеркивают его слабости, постоянно ставят его под беспощадный огонь критики. В глаза над ним не смеются, наоборот, его хвалят, но по тому, как это делается, он понимает, что над ним издеваются. Обнаруживается, что в этом кругу у него нет ни одного друга. Никто его не обижает, не оскорбляет, но особая, непостижимая для непосвященных манера шутить дает ему понять, если он не глуп, что пора ему забирать свою шляпу и отправляться восвояси.
Так произошло и с Иваном. Его новые знакомые весьма прилежно штудировали второй том «Дон-Кихота» и в своем кругу не раз острили, намекая на события на острове Баратария.
Однако Иван все это принимал совершенно хладнокровно, серьезно относясь к тому, что было сказано в шутку.
Так, его уговорили принять участие в любительском спектакле,поставленном членами высшего общества, a vista {Здесь: без подготовки (итал.)} спеть партию короля из «Эрнани». Он согласился. Спел. У него оказался прекрасный бас. Пение его было далеко от совершенства, но голос вызвал изумление. Эльвиру пела Ангела, Эрнани – маркграф Салиста. Король остался победителем. Маркграф сказал: «Черт меня побери, если этот человек не был когда-то комедиантом!»
В другой раз его пригласили поохотиться на лисиц. Имение графа Иштвана с роскошным охотничьим замком находилось в нескольких часах езды от Пешта. На весенний гон там собиралась элита чуть ли не всей страны. Ивана нарочно пригласили на эту охоту и отобрали для него из конюшни графа Иштвана самого горячего арабского жеребца.
Вот теперь-то они полюбуются на ученого клоуна! Книжный червь в седле! Да еще на коне, который сам выбирает себе седоков! Однако потеха и тут не удалась. Иван, как влитой, сидел на специально для него подобранном чистокровном коне.
Маркграф Салиста, увидев, как он сидит в седле, давая шпоры коню, сказал:«Пропади я пропадом, если этот человек не был когда-то гусаром!»
Н-да, разве можно в наше сумасшедшее время знать, кто кем и когда был!
В первой лисьей охоте в имении графа Иштвана приняла участие и графиня Ангела.
Она превосходно держалась на лошади. Сидела в седле, как в кресле у себя дома.
В гоньбе участвовало десять всадников. Легавым удалось поднять из зарослей лисицу, и охотники поскакали за ней.
Выгнанная из кустов лиса кинулась к склону горы, инстинкт подсказал ей, где находится овраг, по дну которого течет быстрый горный поток; там она думала спастись, отыскав какую-нибудь пустующую лисью нору. По крайней мере, от всадников отделается, они не станут преследовать ее по камням, а в худшем случае она взбежит наверх, где никого нет, и так или иначе перехитрит охотников.
Шансы спастись у лисы были. Если легавые выгонят ее из оврага, она помчится по его правой стороне, а преследователи останутся на левой.
– Вперед! – отважно воскликнула графиня Ангела, лестнула своего коня и заставила его перепрыгнуть овраг.
Рискованная шутка! Интересно, кто за ней последует?
Оказавшись на другой стороне оврага, графиня оглянулась: за ней поспешил один Иван.
Легавые мчались низом вдоль ручья, большинство охотников скакало верхом по левому склону.
В этот момент Ангела не думала о спутниках, так же как и они о ней. Важнее всего для каждого была лисица.
Графиня галопом неслась по краю головокружительного обрыва, несколько раз ей удалось снова загнать в овраг стремившуюся вырваться из окружения лису, но внезапно та, найдя лазейку, выскочила на левый берег и, опередив охотников, свернула в заросли, из которых ее выгнали.
За ней! «Ого-го-го!» – прозвучало вскоре вдали, и кустарник скрыл всадников от графини.
Тогда и графиня повернула коня обратно, она решила ехать прямо через свежую просеку, чтобы скорее присоединиться к обществу.
Ей было безразлично, следует за ней кто-нибудь или нет.
Но когда она добралась до просеки, наперерез лошади вдруг выскочил заяц, конь испугался, прянул в сторону, и графиня вылетела из седла.
При падении длинный шлейф ее амазонки зацепился за наколенник стремени, соединенный с лукой седла, и Ангела оказалась привязанной к испуганному коню. Голова графини повисла над землей, волосы ее рассыпались. Перепуганный конь метнулся к просеке; если он понесет туда всадницу, голова Ангелы неминуемо будет разбита о торчащие пни.
Иван мгновенно очутился рядом и остановил лошадь.
Потом освободил всадницу.
Ангела была в обмороке.
Иван положил ее на мягкую траву, прислонив голову к стволу покрытого мхом дерева. При падении с корсажа графини отлетели три малахитовые пуговицы и полы корсажа предательски распахнулись. Иван вынул из галстука булавку и аккуратно заколол корсаж Ангелы.
Когда Ангела пришла в себя, она была одна, две лошади стояли привязанные за уздечку к стволу дерева. Издалека, со стороны оврага приближался мужчина, освещенный заходящим солнцем. Это был Иван, он нес для графини в охотничьем роге воду из ручья.
Не ожидая, пока он подойдет, Ангела встала. Иван подошел и предложил ей воды.
– Благодарю. Я хорошо себя чувствую, – сказала графиня.
Иван выплеснул воду из рога за спину.
– Все же, быть может, лучше вернуться в замок, графиня?
– Я так и сделаю.
– Замок тут неподалеку. Я знаю короткую дорогу через лес. Лошадей мы поведем за собой.
– Хорошо.
И они двинулись, ведя под уздцы коней.
Лицо графини запылало, когда, взглянув на грудь, она узнала булавку, придерживающую на груди корсаж.
Ангела промолчала.
Они добрались до леса, пошли под тенью развесистых деревьев, и тогда Ангела неожиданно обратилась к Ивану.
– Вы знаете историю Джульетты Гонзаги?
– Нет, графиня.
– Она была владелицей Фонди. Барбаросса ночью напал на Фонди, чтобы похитить Джульетту Гонзагу. Один благородный рыцарь опередил разбойника и спас маркграфиню. Она вскочила с постели и, как была, босиком бежала. Знаете, как она отблагодарила своего спасителя?
– Как?
– Вонзила ему в сердце первый попавшийся ей под руку кинжал.
– Дама была права, – ответил Иван. – Рыцарь не должен был смотреть на ее обнаженные ноги.
– А он? – спросила Ангела.
– Его несчастье заключалось в том, что ему слишком повезло.
Незначительные niaiseries {пустяки (фр.)}
Лису все же затравили. Из глубины леса послышалось торжествующее улюлюканье, вслед за ним прозвучал сигнал рога, созывавшего охотников, которые разъехались в разные стороны. Графиня Ангела со своим спутником к тому времени добралась уже до опушки леса; Иван протрубил в рог, давая знать, что та, кого ищут, уже на пути к дому.
Они вернулись в замок на четверть часа раньше, чем остальные охотники.
Графиня Ангела и Иван не видели друг друга до ужина. Господа охотники делились впечатлениями, а дамы занимались туалетом.
Графиня Ангела рассказала тетке о своем приключении. Она никогда не лгала. Этот плебейский порок был ей чужд. Если она не желала о чем-нибудь говорить, то молчала, но никогда не говорила ничего, кроме правды.
Интересно, расскажет ли Иван в мужском обществе о том, что произошло? Мужчины очень любят позабавиться подобными aventures {приключениями (франц.)}. Как не воспользоваться такой удачной темой? Спасенная повелительница! Растерявшаяся красавица!
Гостям, собравшимся к ужину, бросилось в глаза, что графиня Ангела держится несколько скованно и взгляд ее избегает Ивана. Она была в черном платье, необычно бледна и очень молчалива.
Мысленно она задавала себе вопрос: неужели охотники знают все, что известно Ивану?
Господа прилагали все силы, чтобы ее развлечь. Они рассказывали, с каким азартом гнались за лисой, которая чуть было не удрала, и как им все же удалось затравить ее. Жалели, что графиня не присутствовала при этом, задержавшись на другой стороне оврага; впрочем, ей и в самом деле лучше было вернуться домой, чем ковылять верхом по свежей вырубке. Тут недолго и до несчастья.
Никто не упоминал о том, что с ней действительно произошло. Но ведь эти искушенные кавалеры так умеют притворяться, что верить их неосведомленности нельзя.
Убедил графиню Ангелу в том, что Иван никому не рассказал о происшествии, ее двоюродный брат Эдэн.
– Тебя Беренд проводил до дому? (Они уже не называли его магнетическим рыцарем, не шутили с ним.) – Да.
– Тебе было неприятно его общество?
– С чего ты взял? – резко спросила Ангела.
– Я сужу по поведению Ивана. С тех пор как мы вернулись, из него слова не вытянешь. Он не вмешивается в общий разговор. Как-то стеснен. А теперь старается не смотреть на тебя. Вероятно, ему хочется поскорее отсюда уехать. Я угадал?
– Угадал.
– Помочь ему в этом?
– Я не возражаю. Но только без грубостей.
– Как ты могла подумать? У меня есть очень ловкий план.
– Я хочу знать, что это за план. Я не сержусь на этого человека, но его присутствие меня тяготит. Я не желаю, чтобы кто-нибудь даже пальцем его тронул, но мне хотелось бы, чтоб он уже был где-нибудь на полюсе.
– Хорошо, я раскрою тебе свой план. Беренд человек ученый, философ. О многих обычаях у него совсем иные понятия, чем у людей нашего круга. Особое отвращение он питает к дуэли. Ну-ну, прошу тебя, не криви свое красивое личико! Не о Беренде речь. Его никто не станет вызывать. Это было бы слишком грубой шуткой. Мы сделаем так: сегодня вечером после ужина я поссорюсь с Салистой из-за какой-либо niaiserie и вызову его на дуэль. Одним секундантом я выберу Беренда, другим Гезу. Если Беренд откажется, ему придется сразу покинуть наше общество, и все отношения с ним будут порваны. Если же он согласится, то четыре секунданта, договариваясь об условиях дуэли, заспорят между собой, a conventionatus {соответственно обычаю (лат.)} последствием спора будет то, что и они вызовут друг друга. А тогда мой ученый наверняка уложит свои вещи, поблагодарит за любезность и дружбу и отправится восвояси варить воздух. Видишь ли, я считаю, что даже философ, если его сильно оскорбят, может воскликнуть: к барьеру! Но чтобы согласиться на дуэль только ради соблюдения пустого этикета, принятого в обществе, надо быть прирожденным джентльменом.
– А если он все же пойдет на это?
– Тогда мой план провалится. Устроим суд чести, который вынесет решение, что никакого оскорбления не было, причин для драки нет, и таким образом dramoletta {маленькая драма (итал.)} окончится.