Страница:
—расстрелян отец, мать, сам прошел войну и был посажен... Леонид Михайлович Мальцев, попавший в плен в первые месяцы войны из ополчения, брошенного на поле боя. Четыре года проскитался по фашистским лагерям, знал множество языков... Да... А про церковь — я не верю в церковь и часто вижу, что церковь является конторой...
— Вам семьдесят три года. В каком-нибудь возрасте Вы почувствовали спад умственных способностей, ослабление памяти? Когда Вы ощутили, что Вам трудно и сострить, и новую строчку написать, и анекдот вспомнить?
— Я всегда жил двойной жизнью подъема и спада. Меня подтачивал не возраст.
— За упокой мы поговорили, давайте во здравие.
— Те, кого я назвал, остаются для меня живыми. Во здравие назову своих детей — Ивана, Максима и жену Ирину.
— Кто из Ваших друзей Вам близок особенно, как родственник?
— Все мои друзья уже там. Ну, вот Пешковский. Я почти помирал, а он, ходивший
216
вокруг да около, спросил: «А Вы не родственник ли Сирина?» Эти же вопросы задавали мне на Лубянке. Там, впрочем, обо всем знали даже лучше, чем я сам...
— Простите, вшивый о бане, снова спрошу, когда Вы впервые прочли Владимира Набокова?
— Это была книга берлинского издательства, вышедшая в 1927 году — «Защита Лужина» и рассказы. Прочел я ее после войны. В конце 42-го года после ранения я поступил в Литинститут.
— Вы помните свое любимое стихотворение, которым гордитесь?
— Да, безусловно.
— Вы гордитесь им, как наслаждаетесь поэзией Владимира Набокова?
— Поэзией наслаждаюсь — меньше, чем прозой. Но вот мое стихотворение «Молчание»: «Не верь ни другу, ни жене, // Ни матери родной. // В испепеляющем огне // Не будь самим собой. // Душой скитайся одинок, // Пусть плещет через край. // Но истины святой глоток // Бумаге не вверяй. // Сказав однажды в небеса, // Что жизнью правит ложь, // Ты переделаешься сам, //И сам не разберешь, // Как проболтаешься во сне, //И выдашь все мечты, //И скоро в собственной жене // Врага узнаешь ты. // С тобой деливший кров и кровь // Окопный старый друг // От нескольких правдивых строк // Придет в такой испуг, // Что выдаст ради живота, // Спасая свой приют, // И увезут тебя в места, // Где пляшут и поют, // И проклянет старуха-мать // Зачатья чудный миг...» Но довольно...
— Вам приходилось когда-нибудь гадать — изменила Вам женщина, или нет?
— Да. Это было ужасно. Я был дико ревнив. Одна из женщин меня предала — самым страшным образом.
— Прочтите, пожалуйста, стихотворение, которое кажется Вам не менее сильным, чем будоражившая Вас та ревность.
— «Я перед сном мечтал уехать. // Стихи, даст Бог, прочесть В.Н. // Доизмечтавшийся, как нехоть // Уснул и слышу из-за стен: // «Что привезешь оттуда, милый // Дружок мой, — сахарный рожок? // Росистый ландыш, звон унылый? // Стихи — себе ж под новый срок? // Сиди уж там, шлифуя фразу, // Да не надейся на авось, // Жестокосердия заразу //И ввек не вылечить, небось. // Интеллигенция России // Что там, что тут — обречена. // Как ни терпели, ни просили, // Глуха к отверженным страна. // Твой ферзь зажат в жестоком споре // Хоть мог быть выигрыш роковой. // Уплыть и может, выплыть в море, // Хвоста запутав за собой. // Конечно, тайно к пароходу // Пристану ночью, как балласт. // Как пароходы, все проходит, // Родство, желание и власть». // Нет, Вы напрасно, // Не из лести — мне родственны душою Вы. // Чтоб в старой бричке ездить вместе — // Я сожалею, но — увы!»
— Скажите, а если Вам сообщат по телефону, что Вы получили Нобелевскую премию? Вы поверите или положите трубку?
— Сам Бунин положил трубку, когда ему позвонили по этому поводу.
— Бунин не ответил, оттого, что слишком этого ждал. Вообразите, что Вы ответите, и поверите, а деньги возьмете?
— Половину бы я отдал. Другую половину возьму, чтобы построить нормальный быт своим детям. Я единственный раз только получал в жизни гонорар, больше — никогда. Мне однажды приснился сон. Сергей Есенин сказал мне, что он табуретки делает получше любого плотника. Также и я считаю, что честно работаю.
217
— Что Вам всего интереснее решать, к чему возвращаться?
— Мне нужны море и небо...
— Можно ли Вам, теперь вольному путнику, сделать больно, когда в Вашей жизни уже был лагерь? Давайте проверим. Если бы, например, я сказал Вам, что я в Вас разочарован? Больно ли Вам было бы?
— У нас профессиональный разговор с Вами, как у журналиста с журналистом. А от боли иммунитета не бывает. Я работал на телевидении, и мне даже обещали второй срок после высылки Солженицына, когда я не выдержал и выступил. Мне пришлось уйти с телевидения.
— На прощанье поучите меня брать интервью. Задайте мне несколько вопросов.
— Скажите, Вам, как человеку, личности — на хрена нужно разматывать тему духовности, искренности в российской нынешней культуре?
— Может я заболел. Кошка или собака в болезни ищут полезную траву, но я, будто обезумевший пес, грызущий деревяшку, надеюсь встретить человека, который не ударит в грязь лицом, не будет смешон или глуп. И всякий мой собеседник, пока я с ним говорю, мне таким кажется...
— А Вы думаете долго прожить? Успеете излечиться?
— Ох, не знаю! Врачи советуют вставать из-за стола, когда еще голоден. Из большого спорта— тоже уходят полные сил. А из жизни следует тоже уходить вовремя?
— Не совсем верно... Впрочем, если бы это не было грехом...
— Женщина— сосуд греха. Мне всегда казалось, что в отличие от мужчины, женщина выглядит смешной, когда увлечена работой. А Вы как думаете?
— Смотря, какой работой она будет заниматься. Дети, кухня — совсем другое дело. Вот когда она занимается своей работой, чтобы заработать на жизнь — тогда действительно так. Правда, один из Набоковых, Иван, влюбился в проститутку в уехал за ней в Сибирь. Его вычеркнули из жизни родные, Вы не найдете его имени нигде. Лев Николаевич положил этот факт в основу своего «Воскресения».
— Так Вы на кухне любуетесь женщиной? Каким ее состоянием, лицом?
— В любой момент можно любоваться женщиной. Когда видишь ее освобожденной, когда женская натура остается сама с собой, она светлеет. Я задам Вам последа вопрос. Кто привел знаменитую фразу их Библии: «и лики у них будут песьи»?
— Не знаю.
— Бунин. В статье после присуждения ему Нобелевской премии. Это только кажется, что теперь время другое... Откуда же эти песьи лики?
218
— Представьте себе, пожалуйста, ситуацию. С неким всеми уважаемым известным человеком случилось несчастье. Все сгорело, пропало в пожаре и сам он пострадал — предположим, ослеп. Нужны на операцию деньги. Какую сумму Вы могли бы ему одолжить?
— Ничего не дал бы ему. Потому что в состоянии ему помочь без денег. Я сделал бы так, что правительство оплатило бы ему операцию. Или Филатов сделал бы операцию бесплатно.
— Представьте себе другую ситуацию. Вы познакомились с никому неизвестным человеком, и понимаете, что он — гений. Он либо художник, либо математик, либо кто-то еще — это неважно. Ему нужно несколько тысяч долларов, чтобы обрести известность, прославиться. Вы захотели бы прославить гениального человека?
— Прославить — нет, тем более деньгами. Думаю, гениальный человек рано или поздно прославит сам себя, ему не нужна моя помощь.
— Видимо, напрасно говорят — помоги таланту, бездарные пробьются сами. Должно быть, это сказано для красного слова. А в Вашем рассуждении есть смысл, оттого что Вы производите впечатление искреннего человека.
— А зачем прятаться? Я терпеть не могу двуличности, когда говорят одно, а делают другое.
— Это Вы меня пристыдили. Чтобы Вас подготовить, я говорил одно, сделаю другое. Не могли бы Вы вложить деньги в издание сборника моих интервью, когда они покажутся Вам фантастическими и коммерческими, то есть в дальнейшем принесут доход Вашему центру?
— Нет, сейчас не мог бы. И если Вы пришли ко мне говорить о деньгах, то я не могу поддерживать этот разговор...
— Извините, последние несколько слов... Так Вы отказываетесь, допускать, что эта книга будет любимым чтением не только интеллигенции, но и парикмахеров, шахтеров, тысяч людей, которых Вы спасаете и которые будут считать, что Вы жадный человек? Это Вас не страшит?
— Ничего страшного. Думаю, поймете и Вы, если я Вам объясню ситуацию. Я просто отдаю все свои средства во благо больному человеку. Все, что Вы видите — залы, электроника, оборудование — все куплено на мои собственные деньги. Несмотря на то, что у меня государственное учреждение. Я коплю — копейка к копейке — и покупаю необходимое. Сейчас я собираю на диагностический аппарат. Он стоит миллион восемьсот тысяч долларов.
— Убедили. А Вам нравится «Мастер и Маргарита»?
— Да.
— Пришла к Вам его жена (после его смерти она так и делала) просить денег на издание «Мастера». Вы ей тоже не дали бы?
220
— Помог бы издать. А деньги дал бы на какой-нибудь, может быть, менее нужный медицинский аппарат, но не на издание книги.
— Вы не согласны, что всякая гениальная книга «лечит» не меньшее количество народа, чем Ваше учреждение? Вы согласны?
— Да, но не ту категорию больных, которых бросили все — и государство, и власть, и все страны, бросили. Эта люди никому не нужны. Вы пришли беседовать со мной, даже не вникнув в то, чем я занимаюсь. Так вот, это категория больных, на которых никто не тратит ни единой копейки. С ними случилось несчастье, их спасли от смерти — и все. Они сидят в инвалидной коляске или даже лежат влежку. Но ведь их нужно поднимать на ноги, возвращать к нормальной человеческой деятельности. У них здоровые, умные головы, но помощи ждать неоткуда. Для них мне не жаль ничего. Но на другое я денег не потрачу. Не потому, что я жадный, нет. Но я просто осмысливаю, куда вкладывать деньги и как. Десять раз гениальному человеку я даже ста долларов бы не дал. Но вот Вам, например, даю интервью бесплатно. Не попрошу денег, но при этом буду помнить, что деньги эти я мог бы вложить в медицинский аппарат, который так необходим больным людям.
— А что, у Вас в России уже платят деньги тому, у кого берут интервью?
— Да, существует такой порядок: за консультацию, интервью и все остальное следует платить...
— А если мы расстанемся друзьями, то Вы и посмотрите мой позвоночник бесплатно?
— В России для иностранцев консультация стоит сто пятьдесят долларов, реабилитация — три тысячи пятьсот долларов в месяц. Плюс консультация. Но Вас приму бесплатно. Как всех своих соотечественников.
— Видно, самому Богу хочется, чтобы на посторонние дела Вы не тратили бы ни копейки. Скажите, где Ваш источник жизнелюбия, бодрости?
— Я не только занимаюсь лечением больных данной категории, руковожу не только этом центром — я еще работаю в цирке. Там я приношу кому-то удовольствие, да и мне это дает радость. Это мечта детства, которую я пронес через всю жизнь. И еще — скажу очень откровенно: это не слова, не журнальные фразы —когда поставишь больного человека на ноги, то это утраивает твои силы. Вы бы видели — когда мы ставим больного на ноги, сбегается весь центр смотреть, как этот больной сделает первые шаги. Медики, сестры, которые даже не занимались лечением этого больного, —плачут...
— Скажите, если Вы в эти мгновения себя чувствуете волшебником, гением, пусть бессознательно — то не потому ли, что цените свою жизнь, как чужую?
— Не хочу ничего надумывать, скажу одно — после того, как я ставлю больного, я сам бываю еле живой.
— Но при этом помните, что совершили чудо?
— Это не чудо, это работа. Мы говорим, что чудо делает сам больной, мы только показываем ему путь. Мы не занимаемся экстрасенсорикой, не машем руками... А совершенно иначе смотрим на это. Не гордимся собой и так далее. Мы чувствуем,
221
что должны помочь больному. Мы не обещаем человеку, что он непременно пойдет, но все делаем для этого.
— Какое у Вас образование?
— Высшее педагогическое.
— Вы не думаете, что интеллигенция в России уничтожена? Осталась либо иллюзия, либо самомнение.
— Нет. Интеллигенция есть. Те, кто мыслят. Это не стадо баранов, которое идет, куда ведут. Хотя большинство — серая масса.
— И вот те или другие смотрят на Вас, и думают, что Вы похожи на мужика... Вы умеющий читать глаза, мысли людей — сталкивались ли Вы с таким к себе отношением?
— Будь ты мужиковатый, но, если ты хороший специалист, цениться будут твои руки, твоя голова.
— Про Сократа пишут, что он был очень некрасив, но был умнейшим сред людей...
— Я Вас перебью. Вы не задаете вопроса, но, видимо, подразумеваете... Вот про девушку говорят: «Какая красавица! Какие ноги, какое тело». Не в этом красота. Не во внешности. Внешность очень обманчива. Нужна внутренняя красота, чистота, а не красивые черты лица.
— Пожалуйста, допустите, что Вы светлый и красивый человек. Откуда это — гены, от родителей, или сами сделали себя таким?
— Я вырос без родителей. Отец погиб, мать умерла. Мне было два года.
— А довольны ли Вы своими детьми? В них есть этот свет?
— Да, доволен. У меня дочь. Я ей не помогаю, она добивается всего самостоятельно. Тем же путем, трудно. Легко ей ничего не дается. Она готовит в цирке танец на проволоке. Самый тяжелый жанр...
— Толстой хотел, чтобы его дети зарабатывали своим трудом. Вы этого же хотите?
— Да, конечно.
— Вы не оставите ей наследство?
— Все, что мы заработали, все это принадлежит семье.
— Если Вы вдруг умираете, Вы позаботитесь о том, чтобы все накопленное ушло на продолжение Вашего дела, а крохи лишь — семье?
— Моих средств так мало, что о них и говорить-то не приходится.
— А те миллионы долларов, которые Вы собираете?
— О чем Вы говорите? Эти деньги собираются для нашего центра. Это не может остаться семье. То, что собирается на аппаратуру, оборудование — оседает там, растет процент на аппаратуру по договоренности. Когда мы выплатим только пятьдесят процентов цены, мы сможем пользоваться ею. Никто не принесет и не подарит... В России такое время, что государство за тебя думать не будет — выживай и думай сам.
— Вы оптимист? Вы полагаете, что Россия возрождается?
222
— Рано или поздно возродится, но, думаю, позже, чем полагают.
— По пословице, «гром не грянет— мужик не перекрестится». Какие у Вас отношения с Богом?
— Я крещеный, не посещаю церкви, но верю. Никогда не вступаю в споры — есть Бог или нет.
— Вам свойственно Вашу юность ругать? Вы жалеете, думаете, что можно было сделать что-то лучше, что-то иначе?
— Если бы я заново родился, я прожил бы также. Если исключить несчастье, которое произошло со мной в детстве.
— Сколько вам было лет, когда это произошло?
— Четырнадцать. После того, как я восстановился, я много отдал для того, чтобы доказать, что могу вернуться к нормальной жизни и работе.
— Как врач, на какое место Вы бы поставили отношения человека с другим полом — как от этого зависят гармония, здоровье в человеке?
— Я очень поздно познал женщину и не могу выстроить такой ряд. Думаю, что это должно быть разлито гармонично все в целом. Не что-то первое, что-то второе.
— Если человек живет развратно, если он — циник, живет случайными связями. Он разрушается?
— Зачем его исправлять? Если он так живет, значит, иначе не может. Вы только принесете ему несчастье, если отнимите у него его образ жизни. Пускай. По-другому он жить не сможет. Человек живет, стремясь получать удовольствие. Для чего жить, если не получать удовольствие? Оно может быть в работе, в стихах, в писательстве, в женщинах, в вине. Даже вредную привычку нельзя бросать резко, это будет во вред себе!
— Пожалуйста, скажите, с какой вашей вредной привычкой было трудно расстаться?
— Самая вредная — перегрузки, которые я несу. Я не хочу с ними расставаться, но это действительно серьезно вредит мне. Полная нагрузка в цирке сильно вредит здоровью.
— Вы позволяете себе спать столько, сколько хотите?
— Это невозможно. Я ложусь в час, в половине второго, а в пять, половине шестого встаю, чтобы в семь быть здесь, на работе. Сплю пять часов. И знаю, что укорачиваю жизнь.
— Но это же нецелесообразно.
— Еще раз повторю. То, что мне отпущено, я проживу так, как живу.
— Вы ощущаете себя праведником? Смотрите — Вы помогаете огромному количеству людей, у Вас хорошая семья, Вы никогда не издевались над другими... Или Вы напакостили людям, природе, Богу?
— Людям и природе — вряд ли, Богу — может быть. То, что бываешь с женщиной — это уже грех.
— Вы позволяли себе влюбчивость?
223
—Влюбчивость — конечно, само собой. Как все нормальные люди. Но своеволия с моей стороны не было.
— Есть у Вас друзья? Или Вы не искали друзей?
— Друзей никогда не искал. Хочу сказать, что друзья познаются в беде. Когда со мной произошло несчастье, выявились настоящие друзья. Так всегда и бывает.
— Еслия все же издам книгу, у менязаведутся деньги. Тогда я позвоню вам и предложу какую-то часть вашему центру. Вы не откажетесь?
— Попрошу даже не чистых денег, а перечисления на медицинскую аппаратуру. Скажу, что именно хочу приобрести.
— А какое Вы имеете право просить, отказав мне сейчас?
— Нет, права я не имею. Но Вы сами предложили. Я — не приму. Примут больные. Вы деньги дадите не мне, а больным, не так ли? Вы поможете им, а не мне...
— Вы прекрасный спорщик. Вы нуждаетесь в том, чтобы хотя бы раз в неделю услышать какой-то голос? Мужчины или женщины?
— Да. У меня есть такие друзья, с которыми я стремлюсь поговорить чаще, чем раз в неделю. Это действительно друзья, которые всегда поддерживают и помогают.
— Сколько их? Пять человек, десять?
— Нет, конечно, не десяток...
— Вы позволяете себе какое-то застолье, когда Вы сидите и не торопитесь, зная, чтовам спать только пять часов?
— Бывает, что сидим с друзьями или на деловой встрече раз в три месяца, а порой, 2-3 раза в месяц...
— Ваша жена — помощник, который понимает Вас и помогает во всем, или это другая вселенная?
— Сейчас — да, помощник. Говорят, что уже большая помощь, когда не мешают. Раньше ей было обидно, что так мало времени уделяю семье. Но она довольно быстро поняла меня, и помогала мне уже тогда, пятнадцать лет тому назад, когда мне было трудно справляться с больными.
— Чувствует себя только счастливой, или есть раздражение внутри?
—Она действительно тоже довольна жизнью. Это ее слова. Она пишет книги, рассказы. Ей заказывают работу в цирковой энциклопедии...
— Она считает свою деятельность такой же важной, как и Ваша?
— Нет, ее основная работа — в цирке, а работа здесь — как хобби. Она также закончила педагогический. Но, как и я, всегда мечтала стать артисткой цирка.
— Вы столько успеваете, но, согласитесь, что жизнь много просторнее ваших занятий и планов...
— Да, я это понимаю. И чувствую, что иногда иду по узкому коридору, и пока не могу расширить.
224
— Вряд ли наш мозг работает так, как нам хотелось бы... Например, чтобы Вы хотели знать, чего не знаете?
— Я не могу этого сказать. Я закомплексован на одном — уже полгода идет разработка методики, и я не могу позволить себе что-то еще. Может, это называется целенаправленностью? Есть ощущение, что, пока я не сделаю этого, заниматься другим я не буду и не хочу. Иногда мне задают, простите, еще более нелепый вопрос — чего бы Вы хотели, какая ваша самая заветная мечта? Я отвечаю: «Вам сейчас будет смешно. Я хочу, чтобы одну неделю у меня никто не спросил бы ни о какой болезни, ни о какой болячке. Чтобы я отдохнул, ничем не занимаясь в жизни». Может, я и не выдержал бы такой недели. Существуют наркоманы, трудоголики, и, видимо, я прохожу по этой категории.
— Актер Миронов недавно прославился в фильме «Мусульманин». Я спросил его: «Мозг у Вас делает все, что надо?» А он заявил: «Всем известно, что мозг реализуется у нас на тридцать процентов». Получается, что он жалеет об этом...
— Это заученная фраза, и фразами он стреляется. Я говорю так, как думаю, как считаю. Пусть это неправильно.
— Ваши друзья похожи на Вас? Они такие же трудоголики?
— Нет, думаю, не все.
— Есть остроумные среди них настолько, что Вы завидуете им?
— Может потому, что я сам люблю шутить, может, поэтому только радуюсь своим достижениям или других, но никогда не завидую.
— Видите, с Вашей помощью я исправляюсь, не спрашиваю, каким писателям Вы завидовали, спрошу — каких Вы любили?
— У меня были этапы в жизни — то фантастика, то книги о любви, то — классика. И, может быть, все, что связано со спинномозговыми травмами в западноевропейской литературе.
— Все-таки один особенный писатель был в художественной литературе?
— Пушкин. Я думаю, его все любят. Также, как в детстве все пытаются писать стихи.
— Вы не видели и двух строчек Бродского? Не читали Довлатова? Не знакомы с книгами Набокова?
— Набокова читал.
— Жена Вас принуждала — мол, должен обязательно прочесть?
— Никогда.
— Какой драматический артист Вам больше всего нравится?
— Мне нравятся очень многие актеры. И еще вот, что я должен Вам сказать, дорогой Олег. Представьте, я начну перечитывать или читать книги с умным видом, следить пристально за актерской игрой. И это будет фальшь. Это будет неправда. Это буду не я.
— Андрей Тарковский сказал: «Если сухую корягу ежедневно поливать, она зацветет». Вам должны быть дорогиэти слова...
225
— Да, конечно, человек — сухая коряга, потому что грешен. Но и без этого нельзя. И никогда нельзя о человеке говорить хорошее или плохое, тем более плохое, когда не знаешь человека как следует.
— О чем бы Вы размышляли в ту неделю отдыха, о которой мечтаете?
— Да я сомневаюсь, что эту неделю бы выдержал. Я старался бы отключиться от всего, не думать ни о чем. Девять лет я не отдыхал, не имел отпуска.
226
— Вам семьдесят три года. В каком-нибудь возрасте Вы почувствовали спад умственных способностей, ослабление памяти? Когда Вы ощутили, что Вам трудно и сострить, и новую строчку написать, и анекдот вспомнить?
— Я всегда жил двойной жизнью подъема и спада. Меня подтачивал не возраст.
— За упокой мы поговорили, давайте во здравие.
— Те, кого я назвал, остаются для меня живыми. Во здравие назову своих детей — Ивана, Максима и жену Ирину.
— Кто из Ваших друзей Вам близок особенно, как родственник?
— Все мои друзья уже там. Ну, вот Пешковский. Я почти помирал, а он, ходивший
216
вокруг да около, спросил: «А Вы не родственник ли Сирина?» Эти же вопросы задавали мне на Лубянке. Там, впрочем, обо всем знали даже лучше, чем я сам...
— Простите, вшивый о бане, снова спрошу, когда Вы впервые прочли Владимира Набокова?
— Это была книга берлинского издательства, вышедшая в 1927 году — «Защита Лужина» и рассказы. Прочел я ее после войны. В конце 42-го года после ранения я поступил в Литинститут.
— Вы помните свое любимое стихотворение, которым гордитесь?
— Да, безусловно.
— Вы гордитесь им, как наслаждаетесь поэзией Владимира Набокова?
— Поэзией наслаждаюсь — меньше, чем прозой. Но вот мое стихотворение «Молчание»: «Не верь ни другу, ни жене, // Ни матери родной. // В испепеляющем огне // Не будь самим собой. // Душой скитайся одинок, // Пусть плещет через край. // Но истины святой глоток // Бумаге не вверяй. // Сказав однажды в небеса, // Что жизнью правит ложь, // Ты переделаешься сам, //И сам не разберешь, // Как проболтаешься во сне, //И выдашь все мечты, //И скоро в собственной жене // Врага узнаешь ты. // С тобой деливший кров и кровь // Окопный старый друг // От нескольких правдивых строк // Придет в такой испуг, // Что выдаст ради живота, // Спасая свой приют, // И увезут тебя в места, // Где пляшут и поют, // И проклянет старуха-мать // Зачатья чудный миг...» Но довольно...
— Вам приходилось когда-нибудь гадать — изменила Вам женщина, или нет?
— Да. Это было ужасно. Я был дико ревнив. Одна из женщин меня предала — самым страшным образом.
— Прочтите, пожалуйста, стихотворение, которое кажется Вам не менее сильным, чем будоражившая Вас та ревность.
— «Я перед сном мечтал уехать. // Стихи, даст Бог, прочесть В.Н. // Доизмечтавшийся, как нехоть // Уснул и слышу из-за стен: // «Что привезешь оттуда, милый // Дружок мой, — сахарный рожок? // Росистый ландыш, звон унылый? // Стихи — себе ж под новый срок? // Сиди уж там, шлифуя фразу, // Да не надейся на авось, // Жестокосердия заразу //И ввек не вылечить, небось. // Интеллигенция России // Что там, что тут — обречена. // Как ни терпели, ни просили, // Глуха к отверженным страна. // Твой ферзь зажат в жестоком споре // Хоть мог быть выигрыш роковой. // Уплыть и может, выплыть в море, // Хвоста запутав за собой. // Конечно, тайно к пароходу // Пристану ночью, как балласт. // Как пароходы, все проходит, // Родство, желание и власть». // Нет, Вы напрасно, // Не из лести — мне родственны душою Вы. // Чтоб в старой бричке ездить вместе — // Я сожалею, но — увы!»
— Скажите, а если Вам сообщат по телефону, что Вы получили Нобелевскую премию? Вы поверите или положите трубку?
— Сам Бунин положил трубку, когда ему позвонили по этому поводу.
— Бунин не ответил, оттого, что слишком этого ждал. Вообразите, что Вы ответите, и поверите, а деньги возьмете?
— Половину бы я отдал. Другую половину возьму, чтобы построить нормальный быт своим детям. Я единственный раз только получал в жизни гонорар, больше — никогда. Мне однажды приснился сон. Сергей Есенин сказал мне, что он табуретки делает получше любого плотника. Также и я считаю, что честно работаю.
217
— Что Вам всего интереснее решать, к чему возвращаться?
— Мне нужны море и небо...
— Можно ли Вам, теперь вольному путнику, сделать больно, когда в Вашей жизни уже был лагерь? Давайте проверим. Если бы, например, я сказал Вам, что я в Вас разочарован? Больно ли Вам было бы?
— У нас профессиональный разговор с Вами, как у журналиста с журналистом. А от боли иммунитета не бывает. Я работал на телевидении, и мне даже обещали второй срок после высылки Солженицына, когда я не выдержал и выступил. Мне пришлось уйти с телевидения.
— На прощанье поучите меня брать интервью. Задайте мне несколько вопросов.
— Скажите, Вам, как человеку, личности — на хрена нужно разматывать тему духовности, искренности в российской нынешней культуре?
— Может я заболел. Кошка или собака в болезни ищут полезную траву, но я, будто обезумевший пес, грызущий деревяшку, надеюсь встретить человека, который не ударит в грязь лицом, не будет смешон или глуп. И всякий мой собеседник, пока я с ним говорю, мне таким кажется...
— А Вы думаете долго прожить? Успеете излечиться?
— Ох, не знаю! Врачи советуют вставать из-за стола, когда еще голоден. Из большого спорта— тоже уходят полные сил. А из жизни следует тоже уходить вовремя?
— Не совсем верно... Впрочем, если бы это не было грехом...
— Женщина— сосуд греха. Мне всегда казалось, что в отличие от мужчины, женщина выглядит смешной, когда увлечена работой. А Вы как думаете?
— Смотря, какой работой она будет заниматься. Дети, кухня — совсем другое дело. Вот когда она занимается своей работой, чтобы заработать на жизнь — тогда действительно так. Правда, один из Набоковых, Иван, влюбился в проститутку в уехал за ней в Сибирь. Его вычеркнули из жизни родные, Вы не найдете его имени нигде. Лев Николаевич положил этот факт в основу своего «Воскресения».
— Так Вы на кухне любуетесь женщиной? Каким ее состоянием, лицом?
— В любой момент можно любоваться женщиной. Когда видишь ее освобожденной, когда женская натура остается сама с собой, она светлеет. Я задам Вам последа вопрос. Кто привел знаменитую фразу их Библии: «и лики у них будут песьи»?
— Не знаю.
— Бунин. В статье после присуждения ему Нобелевской премии. Это только кажется, что теперь время другое... Откуда же эти песьи лики?
218
Валентин Дикуль
ГЕНИАЛЬНОМУ ЧЕЛОВЕКУ
НЕ НУЖНА МОЯ ПОМОЩЬ
— Представьте себе, пожалуйста, ситуацию. С неким всеми уважаемым известным человеком случилось несчастье. Все сгорело, пропало в пожаре и сам он пострадал — предположим, ослеп. Нужны на операцию деньги. Какую сумму Вы могли бы ему одолжить?
— Ничего не дал бы ему. Потому что в состоянии ему помочь без денег. Я сделал бы так, что правительство оплатило бы ему операцию. Или Филатов сделал бы операцию бесплатно.
— Представьте себе другую ситуацию. Вы познакомились с никому неизвестным человеком, и понимаете, что он — гений. Он либо художник, либо математик, либо кто-то еще — это неважно. Ему нужно несколько тысяч долларов, чтобы обрести известность, прославиться. Вы захотели бы прославить гениального человека?
— Прославить — нет, тем более деньгами. Думаю, гениальный человек рано или поздно прославит сам себя, ему не нужна моя помощь.
— Видимо, напрасно говорят — помоги таланту, бездарные пробьются сами. Должно быть, это сказано для красного слова. А в Вашем рассуждении есть смысл, оттого что Вы производите впечатление искреннего человека.
— А зачем прятаться? Я терпеть не могу двуличности, когда говорят одно, а делают другое.
— Это Вы меня пристыдили. Чтобы Вас подготовить, я говорил одно, сделаю другое. Не могли бы Вы вложить деньги в издание сборника моих интервью, когда они покажутся Вам фантастическими и коммерческими, то есть в дальнейшем принесут доход Вашему центру?
— Нет, сейчас не мог бы. И если Вы пришли ко мне говорить о деньгах, то я не могу поддерживать этот разговор...
— Извините, последние несколько слов... Так Вы отказываетесь, допускать, что эта книга будет любимым чтением не только интеллигенции, но и парикмахеров, шахтеров, тысяч людей, которых Вы спасаете и которые будут считать, что Вы жадный человек? Это Вас не страшит?
— Ничего страшного. Думаю, поймете и Вы, если я Вам объясню ситуацию. Я просто отдаю все свои средства во благо больному человеку. Все, что Вы видите — залы, электроника, оборудование — все куплено на мои собственные деньги. Несмотря на то, что у меня государственное учреждение. Я коплю — копейка к копейке — и покупаю необходимое. Сейчас я собираю на диагностический аппарат. Он стоит миллион восемьсот тысяч долларов.
— Убедили. А Вам нравится «Мастер и Маргарита»?
— Да.
— Пришла к Вам его жена (после его смерти она так и делала) просить денег на издание «Мастера». Вы ей тоже не дали бы?
220
— Помог бы издать. А деньги дал бы на какой-нибудь, может быть, менее нужный медицинский аппарат, но не на издание книги.
— Вы не согласны, что всякая гениальная книга «лечит» не меньшее количество народа, чем Ваше учреждение? Вы согласны?
— Да, но не ту категорию больных, которых бросили все — и государство, и власть, и все страны, бросили. Эта люди никому не нужны. Вы пришли беседовать со мной, даже не вникнув в то, чем я занимаюсь. Так вот, это категория больных, на которых никто не тратит ни единой копейки. С ними случилось несчастье, их спасли от смерти — и все. Они сидят в инвалидной коляске или даже лежат влежку. Но ведь их нужно поднимать на ноги, возвращать к нормальной человеческой деятельности. У них здоровые, умные головы, но помощи ждать неоткуда. Для них мне не жаль ничего. Но на другое я денег не потрачу. Не потому, что я жадный, нет. Но я просто осмысливаю, куда вкладывать деньги и как. Десять раз гениальному человеку я даже ста долларов бы не дал. Но вот Вам, например, даю интервью бесплатно. Не попрошу денег, но при этом буду помнить, что деньги эти я мог бы вложить в медицинский аппарат, который так необходим больным людям.
— А что, у Вас в России уже платят деньги тому, у кого берут интервью?
— Да, существует такой порядок: за консультацию, интервью и все остальное следует платить...
— А если мы расстанемся друзьями, то Вы и посмотрите мой позвоночник бесплатно?
— В России для иностранцев консультация стоит сто пятьдесят долларов, реабилитация — три тысячи пятьсот долларов в месяц. Плюс консультация. Но Вас приму бесплатно. Как всех своих соотечественников.
— Видно, самому Богу хочется, чтобы на посторонние дела Вы не тратили бы ни копейки. Скажите, где Ваш источник жизнелюбия, бодрости?
— Я не только занимаюсь лечением больных данной категории, руковожу не только этом центром — я еще работаю в цирке. Там я приношу кому-то удовольствие, да и мне это дает радость. Это мечта детства, которую я пронес через всю жизнь. И еще — скажу очень откровенно: это не слова, не журнальные фразы —когда поставишь больного человека на ноги, то это утраивает твои силы. Вы бы видели — когда мы ставим больного на ноги, сбегается весь центр смотреть, как этот больной сделает первые шаги. Медики, сестры, которые даже не занимались лечением этого больного, —плачут...
— Скажите, если Вы в эти мгновения себя чувствуете волшебником, гением, пусть бессознательно — то не потому ли, что цените свою жизнь, как чужую?
— Не хочу ничего надумывать, скажу одно — после того, как я ставлю больного, я сам бываю еле живой.
— Но при этом помните, что совершили чудо?
— Это не чудо, это работа. Мы говорим, что чудо делает сам больной, мы только показываем ему путь. Мы не занимаемся экстрасенсорикой, не машем руками... А совершенно иначе смотрим на это. Не гордимся собой и так далее. Мы чувствуем,
221
что должны помочь больному. Мы не обещаем человеку, что он непременно пойдет, но все делаем для этого.
— Какое у Вас образование?
— Высшее педагогическое.
— Вы не думаете, что интеллигенция в России уничтожена? Осталась либо иллюзия, либо самомнение.
— Нет. Интеллигенция есть. Те, кто мыслят. Это не стадо баранов, которое идет, куда ведут. Хотя большинство — серая масса.
— И вот те или другие смотрят на Вас, и думают, что Вы похожи на мужика... Вы умеющий читать глаза, мысли людей — сталкивались ли Вы с таким к себе отношением?
— Будь ты мужиковатый, но, если ты хороший специалист, цениться будут твои руки, твоя голова.
— Про Сократа пишут, что он был очень некрасив, но был умнейшим сред людей...
— Я Вас перебью. Вы не задаете вопроса, но, видимо, подразумеваете... Вот про девушку говорят: «Какая красавица! Какие ноги, какое тело». Не в этом красота. Не во внешности. Внешность очень обманчива. Нужна внутренняя красота, чистота, а не красивые черты лица.
— Пожалуйста, допустите, что Вы светлый и красивый человек. Откуда это — гены, от родителей, или сами сделали себя таким?
— Я вырос без родителей. Отец погиб, мать умерла. Мне было два года.
— А довольны ли Вы своими детьми? В них есть этот свет?
— Да, доволен. У меня дочь. Я ей не помогаю, она добивается всего самостоятельно. Тем же путем, трудно. Легко ей ничего не дается. Она готовит в цирке танец на проволоке. Самый тяжелый жанр...
— Толстой хотел, чтобы его дети зарабатывали своим трудом. Вы этого же хотите?
— Да, конечно.
— Вы не оставите ей наследство?
— Все, что мы заработали, все это принадлежит семье.
— Если Вы вдруг умираете, Вы позаботитесь о том, чтобы все накопленное ушло на продолжение Вашего дела, а крохи лишь — семье?
— Моих средств так мало, что о них и говорить-то не приходится.
— А те миллионы долларов, которые Вы собираете?
— О чем Вы говорите? Эти деньги собираются для нашего центра. Это не может остаться семье. То, что собирается на аппаратуру, оборудование — оседает там, растет процент на аппаратуру по договоренности. Когда мы выплатим только пятьдесят процентов цены, мы сможем пользоваться ею. Никто не принесет и не подарит... В России такое время, что государство за тебя думать не будет — выживай и думай сам.
— Вы оптимист? Вы полагаете, что Россия возрождается?
222
— Рано или поздно возродится, но, думаю, позже, чем полагают.
— По пословице, «гром не грянет— мужик не перекрестится». Какие у Вас отношения с Богом?
— Я крещеный, не посещаю церкви, но верю. Никогда не вступаю в споры — есть Бог или нет.
— Вам свойственно Вашу юность ругать? Вы жалеете, думаете, что можно было сделать что-то лучше, что-то иначе?
— Если бы я заново родился, я прожил бы также. Если исключить несчастье, которое произошло со мной в детстве.
— Сколько вам было лет, когда это произошло?
— Четырнадцать. После того, как я восстановился, я много отдал для того, чтобы доказать, что могу вернуться к нормальной жизни и работе.
— Как врач, на какое место Вы бы поставили отношения человека с другим полом — как от этого зависят гармония, здоровье в человеке?
— Я очень поздно познал женщину и не могу выстроить такой ряд. Думаю, что это должно быть разлито гармонично все в целом. Не что-то первое, что-то второе.
— Если человек живет развратно, если он — циник, живет случайными связями. Он разрушается?
— Зачем его исправлять? Если он так живет, значит, иначе не может. Вы только принесете ему несчастье, если отнимите у него его образ жизни. Пускай. По-другому он жить не сможет. Человек живет, стремясь получать удовольствие. Для чего жить, если не получать удовольствие? Оно может быть в работе, в стихах, в писательстве, в женщинах, в вине. Даже вредную привычку нельзя бросать резко, это будет во вред себе!
— Пожалуйста, скажите, с какой вашей вредной привычкой было трудно расстаться?
— Самая вредная — перегрузки, которые я несу. Я не хочу с ними расставаться, но это действительно серьезно вредит мне. Полная нагрузка в цирке сильно вредит здоровью.
— Вы позволяете себе спать столько, сколько хотите?
— Это невозможно. Я ложусь в час, в половине второго, а в пять, половине шестого встаю, чтобы в семь быть здесь, на работе. Сплю пять часов. И знаю, что укорачиваю жизнь.
— Но это же нецелесообразно.
— Еще раз повторю. То, что мне отпущено, я проживу так, как живу.
— Вы ощущаете себя праведником? Смотрите — Вы помогаете огромному количеству людей, у Вас хорошая семья, Вы никогда не издевались над другими... Или Вы напакостили людям, природе, Богу?
— Людям и природе — вряд ли, Богу — может быть. То, что бываешь с женщиной — это уже грех.
— Вы позволяли себе влюбчивость?
223
—Влюбчивость — конечно, само собой. Как все нормальные люди. Но своеволия с моей стороны не было.
— Есть у Вас друзья? Или Вы не искали друзей?
— Друзей никогда не искал. Хочу сказать, что друзья познаются в беде. Когда со мной произошло несчастье, выявились настоящие друзья. Так всегда и бывает.
— Еслия все же издам книгу, у менязаведутся деньги. Тогда я позвоню вам и предложу какую-то часть вашему центру. Вы не откажетесь?
— Попрошу даже не чистых денег, а перечисления на медицинскую аппаратуру. Скажу, что именно хочу приобрести.
— А какое Вы имеете право просить, отказав мне сейчас?
— Нет, права я не имею. Но Вы сами предложили. Я — не приму. Примут больные. Вы деньги дадите не мне, а больным, не так ли? Вы поможете им, а не мне...
— Вы прекрасный спорщик. Вы нуждаетесь в том, чтобы хотя бы раз в неделю услышать какой-то голос? Мужчины или женщины?
— Да. У меня есть такие друзья, с которыми я стремлюсь поговорить чаще, чем раз в неделю. Это действительно друзья, которые всегда поддерживают и помогают.
— Сколько их? Пять человек, десять?
— Нет, конечно, не десяток...
— Вы позволяете себе какое-то застолье, когда Вы сидите и не торопитесь, зная, чтовам спать только пять часов?
— Бывает, что сидим с друзьями или на деловой встрече раз в три месяца, а порой, 2-3 раза в месяц...
— Ваша жена — помощник, который понимает Вас и помогает во всем, или это другая вселенная?
— Сейчас — да, помощник. Говорят, что уже большая помощь, когда не мешают. Раньше ей было обидно, что так мало времени уделяю семье. Но она довольно быстро поняла меня, и помогала мне уже тогда, пятнадцать лет тому назад, когда мне было трудно справляться с больными.
— Чувствует себя только счастливой, или есть раздражение внутри?
—Она действительно тоже довольна жизнью. Это ее слова. Она пишет книги, рассказы. Ей заказывают работу в цирковой энциклопедии...
— Она считает свою деятельность такой же важной, как и Ваша?
— Нет, ее основная работа — в цирке, а работа здесь — как хобби. Она также закончила педагогический. Но, как и я, всегда мечтала стать артисткой цирка.
— Вы столько успеваете, но, согласитесь, что жизнь много просторнее ваших занятий и планов...
— Да, я это понимаю. И чувствую, что иногда иду по узкому коридору, и пока не могу расширить.
224
— Вряд ли наш мозг работает так, как нам хотелось бы... Например, чтобы Вы хотели знать, чего не знаете?
— Я не могу этого сказать. Я закомплексован на одном — уже полгода идет разработка методики, и я не могу позволить себе что-то еще. Может, это называется целенаправленностью? Есть ощущение, что, пока я не сделаю этого, заниматься другим я не буду и не хочу. Иногда мне задают, простите, еще более нелепый вопрос — чего бы Вы хотели, какая ваша самая заветная мечта? Я отвечаю: «Вам сейчас будет смешно. Я хочу, чтобы одну неделю у меня никто не спросил бы ни о какой болезни, ни о какой болячке. Чтобы я отдохнул, ничем не занимаясь в жизни». Может, я и не выдержал бы такой недели. Существуют наркоманы, трудоголики, и, видимо, я прохожу по этой категории.
— Актер Миронов недавно прославился в фильме «Мусульманин». Я спросил его: «Мозг у Вас делает все, что надо?» А он заявил: «Всем известно, что мозг реализуется у нас на тридцать процентов». Получается, что он жалеет об этом...
— Это заученная фраза, и фразами он стреляется. Я говорю так, как думаю, как считаю. Пусть это неправильно.
— Ваши друзья похожи на Вас? Они такие же трудоголики?
— Нет, думаю, не все.
— Есть остроумные среди них настолько, что Вы завидуете им?
— Может потому, что я сам люблю шутить, может, поэтому только радуюсь своим достижениям или других, но никогда не завидую.
— Видите, с Вашей помощью я исправляюсь, не спрашиваю, каким писателям Вы завидовали, спрошу — каких Вы любили?
— У меня были этапы в жизни — то фантастика, то книги о любви, то — классика. И, может быть, все, что связано со спинномозговыми травмами в западноевропейской литературе.
— Все-таки один особенный писатель был в художественной литературе?
— Пушкин. Я думаю, его все любят. Также, как в детстве все пытаются писать стихи.
— Вы не видели и двух строчек Бродского? Не читали Довлатова? Не знакомы с книгами Набокова?
— Набокова читал.
— Жена Вас принуждала — мол, должен обязательно прочесть?
— Никогда.
— Какой драматический артист Вам больше всего нравится?
— Мне нравятся очень многие актеры. И еще вот, что я должен Вам сказать, дорогой Олег. Представьте, я начну перечитывать или читать книги с умным видом, следить пристально за актерской игрой. И это будет фальшь. Это будет неправда. Это буду не я.
— Андрей Тарковский сказал: «Если сухую корягу ежедневно поливать, она зацветет». Вам должны быть дорогиэти слова...
225
— Да, конечно, человек — сухая коряга, потому что грешен. Но и без этого нельзя. И никогда нельзя о человеке говорить хорошее или плохое, тем более плохое, когда не знаешь человека как следует.
— О чем бы Вы размышляли в ту неделю отдыха, о которой мечтаете?
— Да я сомневаюсь, что эту неделю бы выдержал. Я старался бы отключиться от всего, не думать ни о чем. Девять лет я не отдыхал, не имел отпуска.
226
Иосиф Раскин
СОСТОЯЛСЯ ЛИ ТЫ
— Ты вряд ли помнишь и будешь помнить такой пустяк, отчего стал платить мне ежемесячную стипендию — 200 р.? Мы сидели в ресторане, иностранец платил деньги проститутке, а я сказал: "Лучше дайте мне, я —нищий писатель", И тогда ты закричал: «Не смей попрошайничать! Я буду платить тебе стипендию!» Тебе было за меня стыдно?
— Да, конечно!
— Ты, разумеется, все еще спишь с женщинами, поэтому ум у тебя все еще ясный, и ты легко представишь себе... По метеоусловиям планеты звезды люди могут видеть одни раз в сто лет. Как ты думаешь, для большинства людей нашего поколения звездное небо будет важнейшим событием жизни?
— Думаю, таких людей становится все меньше и меньше, но пока их еще очень много.
— Ты, конечно, среди тех, кого много. Сколько времени ты не спал бы, не пил бы, а любовался этим зрелищем?
— Это будет зависеть оттого, с кем я буду на них смотреть, или оттого, кто меня будет ждать в это время. Например, если меня будет ждать Олег Юлис, никакие звезды я не буду смотреть, или другой гениальный поэт, которого я встретил в Израиле. Не помню только, как его зовут...
— Его зовут Илья Бахштейн. Ты не хочешь ему высылать хотя бы половину того, что платил мне?
— Боюсь, у меня нет такой возможности. Но если ему будет очень надо, я отдам ему последнее.
— Не устал воображать? Потерпи еще немного... Пришли к власти еще живые изуверы, издают чудовищные законы. Вся любимая тобой милиция брошена на то, чтобы штрафовать тех, кто их нарушает, десятикратным размером минимальной зарплаты. Вот тебе пример указов: нельзя разговаривать с близкими, можно лишь с посторонними. Идеологи обещают, что страна через несколько месяцев выйдет на высший в мире уровень благосостояния, и народ, конечно, проголосует за все подобные указы. Ты останешься жить в такой стране? Притом, что визу и билет будут давать бесплатно и высылать на дом...
— Лет двадцать назад я, естественно, уехал бы. Теперь — нет. Теперь я понимаю, что и там херово, и тут херово.
— Иосиф, сколько у тебя долга?
— Миллионов двадцать.
— Всю жизнь у тебя так — расход превышает доход?
— Всю жизнь.
— Заканчивая тебя мучить, спрошу вот что. Что тебе всегда и всего важнее было узнать обо мне?
— Помню, когда-то за несколько дней до своего дня рождения ты ходил по Арбату, приглашал первых встречных к себе отпраздновать это событие и выпрашивая в подарок двадцать пять рублей. Несколько человек таки пришли, и ты выложил на стол буханку черного хлеба и бутылку водки. Еще я всегда помню, что ты писатель от Бога. Большой художник слова, правда, непризнанный. Но также я про тебя знаю, что ты живешь за счет женщин. В связи со всем этим я хочу спросить, у тебя бывает сильное чувство неудовлетворения собой? Ты себя считаешь в обывательском смысле слова порядочным человеком и состоялся ли ты?
— Ты вряд ли помнишь и будешь помнить такой пустяк, отчего стал платить мне ежемесячную стипендию — 200 р.? Мы сидели в ресторане, иностранец платил деньги проститутке, а я сказал: "Лучше дайте мне, я —нищий писатель", И тогда ты закричал: «Не смей попрошайничать! Я буду платить тебе стипендию!» Тебе было за меня стыдно?
— Да, конечно!
— Ты, разумеется, все еще спишь с женщинами, поэтому ум у тебя все еще ясный, и ты легко представишь себе... По метеоусловиям планеты звезды люди могут видеть одни раз в сто лет. Как ты думаешь, для большинства людей нашего поколения звездное небо будет важнейшим событием жизни?
— Думаю, таких людей становится все меньше и меньше, но пока их еще очень много.
— Ты, конечно, среди тех, кого много. Сколько времени ты не спал бы, не пил бы, а любовался этим зрелищем?
— Это будет зависеть оттого, с кем я буду на них смотреть, или оттого, кто меня будет ждать в это время. Например, если меня будет ждать Олег Юлис, никакие звезды я не буду смотреть, или другой гениальный поэт, которого я встретил в Израиле. Не помню только, как его зовут...
— Его зовут Илья Бахштейн. Ты не хочешь ему высылать хотя бы половину того, что платил мне?
— Боюсь, у меня нет такой возможности. Но если ему будет очень надо, я отдам ему последнее.
— Не устал воображать? Потерпи еще немного... Пришли к власти еще живые изуверы, издают чудовищные законы. Вся любимая тобой милиция брошена на то, чтобы штрафовать тех, кто их нарушает, десятикратным размером минимальной зарплаты. Вот тебе пример указов: нельзя разговаривать с близкими, можно лишь с посторонними. Идеологи обещают, что страна через несколько месяцев выйдет на высший в мире уровень благосостояния, и народ, конечно, проголосует за все подобные указы. Ты останешься жить в такой стране? Притом, что визу и билет будут давать бесплатно и высылать на дом...
— Лет двадцать назад я, естественно, уехал бы. Теперь — нет. Теперь я понимаю, что и там херово, и тут херово.
— Иосиф, сколько у тебя долга?
— Миллионов двадцать.
— Всю жизнь у тебя так — расход превышает доход?
— Всю жизнь.
— Заканчивая тебя мучить, спрошу вот что. Что тебе всегда и всего важнее было узнать обо мне?
— Помню, когда-то за несколько дней до своего дня рождения ты ходил по Арбату, приглашал первых встречных к себе отпраздновать это событие и выпрашивая в подарок двадцать пять рублей. Несколько человек таки пришли, и ты выложил на стол буханку черного хлеба и бутылку водки. Еще я всегда помню, что ты писатель от Бога. Большой художник слова, правда, непризнанный. Но также я про тебя знаю, что ты живешь за счет женщин. В связи со всем этим я хочу спросить, у тебя бывает сильное чувство неудовлетворения собой? Ты себя считаешь в обывательском смысле слова порядочным человеком и состоялся ли ты?