Задорнов Николай Павлович. Капитан Невельской

   Старик положил свою длинную трубку на землю и, сложив руки, взглянул на Невельского — казалось, искреннее и горячее чувство охватило его.
   — Очень приятно слышать, что ты охраняешь устье реки и не пустишь сюда рыжих, — сказал он и добавил с почтительным поклоном: — Твои слова для нас как сахар.
   Следуя примеру старика, четверо его товарищей также сложили руки и поклонились.
   Невельской спросил, далеко ли им ехать до города Сан-Син-Чена. Он видел, что старик мнется и что-то недоговаривает. Капитан не торопил его с объяснениями.
   Из шелковых рукавов маньчжуры тянули загорелые руки в браслетах и кольцах то к чаю, то к пачкам табаку, набивая свои длинные трубки с маленькими медными головками. Заметно было, что они вежливы и скромны в гостях.
   Снова все выпили. Невельской спросил маньчжура, долго ли он ехал от своего города.
   — Город Сан-Син-Чен? В верховьях Сунгари-Ула, вот этой реки, — показывая в ту сторону, где за полотнищем палатки был берег Амура, отвечал высокий сухой маньчжур, с длинными черными усами и в длинном черном халате. — В Сан-Сине живет наш губернатор.
   Невельской слыхал прежде, что почти всю торговлю в Кяхте ведут с китайской стороны сан-синские купцы. Они скупают русские товары, увозят их за Великую Китайскую стену и привозят оттуда чай. Розовощекий молодой толстяк оказался не маньчжуром, а китайцем, одним из таких купцов сан-синцев, торгующих на Кяхте. Его взяли в эту экспедицию на случай встречи с русскими. Он знал много русских слов, но произносил их так неправильно, что его трудно было понять. Толстяк перебил усатого, уверяя, что русские, постоянно бывающие на Кяхте, понимают его отлично и сами говорят по-русски точно так же, как он, и долго объяснял Позю еще что-то.
   — Он говорит, от Сан-Син-Чена ехать вверх по реке два дня и там, где лодки дальше не идут, надо садиться на коня или верблюда, и еще надо спать семь ночей до богдыхана… — объяснил гиляк.
   — Верна! Правильна! — вскричал толстяк по-русски. Речь шла о том, что от верховьев реки семь дней пути до Пекина.
   — Тут наши люди нигде не живут, и больших деревень здесь нет до самого устья Черной реки, знаешь Черную реку? — добавил старик. — А здесь живут только разные собаки вроде вот этих гиляков, — кивнул старик на толпу у входа.
   Позь спокойно перевел его слова.
   Гиляки лезли в палатку, заглядывали под парусину.
   Усатый маньчжур в черном халате сказал, что там, где в Амур впадает Уссури, при слиянии рек, бывает ярмарка.
   За разговорами Невельской узнал, что с реки Уссури есть перевалы к морю в закрытые бухты. Подтверждались рассказы Позя и других гиляков.
   Гости сидели, поджав ноги, в облаках дыма, как бы чего-то выжидая.
   — Ну, а теперь давайте торговать! — сказал капитан.
   — Давай, — обрадовался старик. Это куда спокойней, чем толковать на политические темы. К тому же дело сулит барыши.
   — Козлов! — крикнул капитан. Матрос, растолкав гиляков, явился.
   — Все убрать! Подавай образцы товаров. Конева сюда! Будем меняться! — обратился он к старику, черпая дымящейся трубкой табак.
   Матросы внесли ситец, плис и красное сукно. Маньчжуры вскочили и закричали, не слушая, кажется, друг друга и хватая руками куски материи. Только старик сидел, спокойно посасывая трубку.
   Толпа зашумела. Всем хотелось в палатку, каждый желал протиснуться. Рабочие маньчжурских купцов не могли пройти с товарами.
   — Надо бы, Геннадий Иванович, вынести торговлю наружу! — сказал Козлов.
   Капитан посоветовался с маньчжуром. Тот закивал головой.
   Козлов был хозяйственный человек. В портах он обычно ходил с подшкипером на базар. Матрос велел гилякам и маньчжурам, толпившимся у входа, отступить и сесть.
   — На свету, чтобы без обману! — подмигивая толстому китайцу, сказал Козлов. — Чтобы все было видно, — пояснил он, показывая пальцами сначала себе на глаза, а потом на товары.
   — Моя понимай! — ответил китаец.
   Козлов уселся рядом со стариком. И матрос и старик — разглаживая усы, с большим достоинством поглядывали друг на друга.
   Появились и маньчжурские товары: мешки с крупой, леденцы в бумажных кульках, ящики водки, оклеенные синей бумагой, и синяя бумажная материя.
   Конев развязал мешок, нагреб полные ладони проса, попробовал и сбросил все обратно.
   — Смотрите, Геннадий Иванович! — обратился он к капитану.
   Тот и сам все видел. Торговля маньчжур была налицо.
   Тень пробежала по лицу старика. Он как бы взглянул на просо глазами капитана и почувствовал, какая это гниль и заваль. Старик, подумав, что русские откажутся меняться, живо глянул направо и налево и, увидя толстяка, подозвал его.
   — Велит плохие товары унести, — быстро переводил Позь, — сердится…
   — Такое просо мы привозим только для гиляков, — стал оправдываться старик. — У нас на лодках есть хорошее просо и рис. Сейчас принесут.
   — Сахар чистый! — молвил Конев, пробуя леденец с видимым удовольствием.
   Толстый купец просиял. Это были его леденцы. Пока маньчжуры переругивались, оп подсунул матросу свой кулечек.
   — Таким пшеном кормить птиц, а не людей, — сказал Конев.
   Позь перевел.
   — У гиляков нет домашних птиц, — глубокомысленно ответил усатый маньчжур в длинном черном халате.
   — Вот уже несут, — обрадовался старик.
   Появились новые мешки. Маньчжур вскочил и сам развязывал их. Стоя перед Невельским, он лил ручьями крупное красноватое пшено между пальцев.
   — Нравится? — почти кричал он.
   — Преотличное просо, — сказал капитан, беря горсть. — Верно ведь, Козлов?
   — Точно так вашескородие!
   — Да где растет такое?
   — На Сунгари, в верховьях, — радуясь, что товар понравился, отозвался старик. — А вот посмотри рис!
   — А вот какой мука! — приставал румяный китаец, бывавший на Кяхте. — О! Сымотли! — восклицал он по-русски.
   — Этот хлеб растет под Нингутой, на Хурхе, — поучал усатый маньчжур. — Река Хурха в географии называется Муданьцзян. Там много крестьян из Китая, они сеют пшеницу. Нингутинская пшеница — самая лучшая в Маньчжурии.
   Держа рис на ладони, и глядя на его крупные перламутровые зерна, Невельской подумал, что в верховьях — земледельческая страна, что там действительно тепло, гораздо теплей, чем здесь. Не зря туда стремились католические миссионеры, внушая маньчжурам еще в древние времена неприязнь к России ^[121].
   Старик схватил кусок красного сукна.
   — Цена? — азартно вскричал он.
   Капитан сбросил рис с ладони, поднял лицо кверху и, прищурившись, стал высчитывать. Всем маньчжурам понравилось, что Невельской так сощурился и сам стал похож на маньчжура.
   Для людей, оставшихся на зимовку, нужны были и водка, и просо, и леденец. Невельской знал, как рады бывают матросы, когда к столу прибавляется что-нибудь сверх обычного казенного довольствия. Он посоветовался с Козловым. Перевели цену ситца, сукна и плиса на просо и рис.
   Матрос схватил старика за руку и, хлопнув что было силы, выкрикнул цену. Все маньчжуры радостно закричали. Пшено и рис они даром получили от китайцев-арендаторов, а капитан давал сукно, ситец, плис.
   — Я беру! — быстро сказал старик, садясь как курица и кладя руки на куски.
   — Ситца давай, ситца давай! — кричал по-русски кяхтинец.
   Невельской уступил все по дешевке. Все товары разобрали. Торговля окончилась. Маньчжуры сияли.
   — Напрасно собаки гиляки нас пугали русскими, — говорили между собой маньчжуры.
   — Твоя хороса человека! — говорил кяхтинец. — Богата купец!
   — Я очень рад, что с тобой познакомился, — сказал старик. — А теперь мы хотим, чтобы ты пришел к нам в гости. Мы будем очень рады.
   Невельскому самому хотелось побывать у маньчжуров. Он сказал, что благодарит за приглашение и будет обязательно.
   Маньчжуры откланялись и удалились. Все они были веселы. Только старик, казалось, был чем-то озабочен.
   Капитана обступили гиляки.
   — Ну что, капитан, видал, какие маньчжуры? — спросил Чумбока. — Тебя-то они боятся. А если тебя нет, они другие.
   Толпа зашумела. Сквозь нее продрались какие-то люди в меховых лохмотьях. Они опустились перед капитаном каждый на одно колено, вытягивая вперед руки, сложенные горстью, ладонь на ладонь.
   Позь поговорил с ними.
   — Это люди из залива Нангмар! — сказал он капитану. — Вот ты хотел узнать про этот залив. Ты называешь их место Де-Кастри.
   «Очень кстати», — подумал капитан.
   Один из приехавших черен лицом, сухощав, проворен, серые глаза его бегают. На голове волосы заплетены в косичку.
   Другой — седой, с косматой головой, с мохнатыми белыми бровями, с длинными усами и тоже сероглазый.
   Капитан стал обнимать своих новых гостей. Он подумал, что судьба, кажется, опять помогает ему. Сам он не может добраться в Де-Кастри, так оттуда явились люди.
   — Мы давно тебя ищем! — заявил черный тщедушный нангмарец. — Слыхали, что ты поехал вверх по реке. Ты Нангмар знаешь? Ну как не знаешь? — удрученно воскликнул он. — Нынче у нас судно было, рыжие приходили, воду, дрова брали. Ведь мы с тобой знакомы! Ты на Погиби был прошлый год? — спросил он.
   — Был!
   — Ну, а я в Нангмаре живу! — воскликнул нангмарец с таким видом, словно встретил родственника, который не узнавал его по недоразумению. — Араску знаешь?
   — Араску не знаю!
   — Ну как не знаешь? Знаешь! — с досадой воскликнул нангмарец. — Прошлый год ты воду мерял? Ну конечно, мерял! В Араскиной деревне ночевал. Лодку у Араски брал. Как не знаешь! Вот он, Араска! — с обидой и надеждой воскликнул нангмарец, показывая на своего товарища, дрожавшего от страха. — Он там живет, а я на этой стороне, совсем в другом месте.
   Он как бы хотел сказать, что мы же с тобой друзья, вот тебе доказательство, чего же ты еще ждешь?
   Араска, лохматый, босой топтался на месте.
   К восторгу всей толпы, дед и капитан стали обниматься.
   — Ну, вот этот самый Араска, — толковал маленький нангмарец. — Он — Араска, а я — Еткун. Еткун имя слыхал когда-нибудь? Нет?
   Сам Араска все еще дрожал от волнения, как видно побаиваясь, и ни слова вымолвить не мог.
   — Он на той стороне моря живет, а я на этой. Ты ему помогал то лето? Ну конечно, помогал, я знаю, что помогал. Потом его обижали. Араска пошел на Погиби… А с тобой тот год гиляки приходили? Ну конечно, я знаю, что приходили. Я тоже с тобой всюду пойду. Ладно? Араска со старухой к нам приезжал и все про тебя рассказывал, как ты воду мерял, землю мерял, что за рыбу им дал, никого не обижал, громко не кричал, говорил потихонечку. Ну конечно, я тебя знаю! — И разговорчивый нангмарец подступил к Невельскому и тоже обнял его, показывая, что нечего тут официальничать.
   — Ну раз так, то пойдем ко мне! — смеясь и обнимая гостей за плечи, сказал капитан и повел их в палатку.
   Еткун сиял… Он наконец добился своего. Капитан признал его своим приятелем, выказывал ему то гостеприимство, про которое нангмарец слыхал так много и которое он так желал испытать сам.
   Перед Еткуном и Араской появились угощения: табак, чай, каша.
   Невельской узнал от гостей все, что его интересовало о заливе Нангмар. Залив был закрытый, глубокий, удобный. Это, конечно, гавань Де-Кастри, описанная Лаперузом.
   Еткун сказал, что слух о путешествии капитана распространился повсюду, и по Амуру, и прошел побережьем Татарского пролива на юг, и что об этом знают во всех деревнях в лимане и на Сахалине, и все люди едут сюда…
   — А как же вы сюда попали? — спросил Невельской.
   — Лодками!
   — Но ведь до залива суша.
   — А мы тут близко живем. Через маленькую сопочку ходить, и попадешь на море.
   — Разве залив Нангмар близко от Амура?
   — Конечно, капитан! — сказал Позь. — Есть место, где река близко подходит к морю…
   Невельской, чувствуя, что сведения очень важные, достал бумагу и велел Позю расспрашивать и рисовать.
   Еткун и Араска, который уже успокоился и оказался толковым стариком, объяснили, что река изгибается и близко подходит к морю, а потом опять отходит от него. Тут же все начертили. Оказалось, что от Амура отходит в глубь гор громадное заливное озеро Кизи, которое отделяется от моря узким и низким перешейком.
   — У деревни Кизи есть протока в озеро. По реке едешь и в озеро не заезжаешь, а протокой пойдешь, потом по этому озеру надо ехать и ехать, потом по речке, а вылезешь — и берегом до Нангмара близко, — говорил дед Араска.
   — Мы сюда прямо на своих лодках пришли, — пояснил Еткун, уплетая сухари.
   — По воде?
   — По горе! Как не понимаешь! Таскали лодки. Там есть у нас деревянная дорога.
   — Как рельсы там у них, — объяснил Позь, слыхавший о железных дорогах.
   — Как не знаешь? — удивился Еткун и отложил сухарь в сторону. — Почему про нашу дорогу не знаешь? Хорошая дорога…
   Это было целое открытие. Первое, о чем подумал Невельской, услыхав, что там перешеек узок — о чем не мог не подумать всякий образованный моряк, — нельзя ли там прорыть в будущем канал. Сократить путь в Японское море, избежать устья, из-за которого столько неприятностей и в науке и в правительстве. Как бы он желал немедленно идти в Нангмар!
   Еткун продолжал объяснять, что бревна лежат по всему сухому пути.
   — Люди ездят на охоту с Амура на Сахалин. На Тыр торговать мы ездим. Кто едет — увидит, где бревно сгнило, сменит, лесину новую срубит и положит.
   В толпе гостей капитана нашлись и другие жители обоих побережий пролива. Все стали наперебой рассказывать о своих местах.
   — Куда же пошло от вас судно рыжих? — спросил Невельской.
   — Туда! — показал Еткун на север. — Вот спроси брата. Он видел это судно в море.
   — Что же они делали там? — спросил Невельской Араску.
   — Они стояли как раз напротив нашей деревни. Лодка ходила-ходила кругом. И потом парус подняли и пошли обратно.
   — А мимо Погиби лодка проходила? — спросил Невельской.
   — Не-ет! Далеко до Погиби не дошли. Там кругом мелко было, они дорогу не знают.
   Еткун и Араска стали говорить, что китобои грабят дома и насилуют женщин.
   — Да что, разве только рыжие грабят! — воскликнул один из гиляков, сидевших тут же. — А эти маньчжуры, которые в шалаше поселились, тоже так делают!… Ты спросил их, зачем они сюда пришли?… Они тебе сказали, что пришли торговать! Не-ет, они не только торговать пришли. Они и грабят тут всех, и требуют по соболю с мужика и с мальчишки, а кто не даст, бьют или мучают… И девок у нас тоже хватают. Они тебя обманывают, когда говорят, что торговать сюда пришли.
   В палатку вместе с нангмарцами и гиляками забрался какой-то сухой старик с косой, в круглой шапочке и в короткой бумажной куртке. До этого разговора он молчал.
   — Это все верно, что гиляки говорят, — сказал он капитану через переводчика. — Маньчжуры обижают их…
   Позь объяснил, что это китайский торговец и он просит поторговать с ним.
   — Я торгую честно и не обманываю, — сказал китаец, улыбаясь и поглядывая на капитана зоркими маслянистыми глазками. — Привезу хорошей крупы и все, что надо… Мне хотелось бы купить красного сукна… Я много слыхал, что ты тоже честно торгуешь. Все говорят, какой ты хороший человек. Мы с тобой оба честные.
   Невельской сказал купцу, что согласен торговать с ним, но сегодня пойдет к маньчжурам и поэтому все торговые дела придется отложить.
   Нангмарцы стали просить Невельского приехать к ним и защищать их.
   — Я пришлю к вам на будущий год своих людей, — ответил капитан. — А чтобы до того никто не смел вас обижать, дам вам завтра бумагу, на которой будет написано, что эта земля и все, кто на ней живет, находятся под охраной и покровительством русского царя и поэтому никто не смеет вас обижать.
   Позь долго растолковывал нангмарцам, что это за бумага и что на ней будет написано, как предъявлять ее людям, которые явятся с моря.
   Еткун и Араска не сразу поняли. Зато старик торговец живо сообразил, о чем идет речь…
   — Я очень рад слышать, — заявил он, — что теперь русские будут охранять торговцев и что ты запрещаешь тут всякие насилия…
   По приказанию капитана Козлов принес небольшую дубовую доску, тут же расколол ее топором надвое.
   — Одну половину я отдаю вам, — сказал капитан нангмарцам. — Когда пошлю судно или лодку, от меня люди пойдут по льду или берегом, то отправлю с ними свою половину. Вы приложите ее к своей и будете знать, что человек от меня.
   Он отдал половину доски Араске. Тот спрятал ее в кожаный мешок.
   — А когда дашь бумагу? — спросил Еткун, наконец сообразивший, в чем дело.
   — Завтра.
   — Ну ладно…
   Гиляки и нангмарцы, зная, что капитану пора идти в гости, стали расходиться.
   Старик китаец тоже вышел из палатки. Лицом к лицу он столкнулся с Чумбокой.
   — Гао Цзо? Это ты? — с изумлением вскричал Чумбока.
   В толпе народа, которая съехалась на Тыр, когда туда явились русские, было несколько мелочных китайских торговцев, прятавшихся среди гиляков. Гао Цзо был один из них. Он находился у палатки, когда капитан торговал с маньчжурами, и видел русские товары.
   Гао одет бедно, и вид его невзрачен, но на самом деле он богат, гораздо богаче других торгашей. Он даже богаче маньчжурских чиновников, путешествующих под охраной. У него больше денег и товаров, чем у сопровождающих их маньчжурских купцов, для которых русские вынесли все свои товары. Но маньчжурские купцы пользуются всеми правами. А Гао Цзо все делает на свой риск и страх и всю жизнь скрывает свое богатство, рядится бедняком, дает взятки маньчжурским чиновникам за право торговать в здешних местах, запретных для простого китайца… Еще не бывало такого чиновника, которого Гао не удалось бы подкупить. Поэтому старик делает большие обороты и чувствует себя хозяином в низовьях реки. Правда, кому не надо, он этого не показывает. В землю гиляков он стал ездить недавно.
   Чтобы зря не раздражать маньчжуров и не возбуждать излишней зависти и у них, и у своих соперников-купчишек, Гао остается скромным на вид человеком и одевается бедно. У него даже нет своей лавки. Вся масса товаров, которую приплавляет он ежегодно на судне из Сан-Сина, развозится по домам туземцев, по разным деревням, а само судно идет на слом.
   Гао — энергичный, верткий человек, необычайно цепкий и настойчивый. «А что, если я стану торговать у русских?» — пришло ему в голову, когда он услыхал, что эта земля принадлежит России. Но уж никак он не ждал, что встретит тут Чумбоку. «Вот еще выходец с того света!» — подумал он.
   Гао Цзо узко сощурил глаза, вобрал голову в плечи, ссутулился и принял вид дряхлого старика. Ловкач и разбитной торгаш спрятался.
   Вдруг Гао оживился. Его черные глаза чуть приоткрылись. Раскрылся рот, как бы в радостном изумлении.
   — Это ты? — слабо вскричал старик.
   — Да, это я!
   — Как я рад! Как рад! Ведь я ищу тебя!
   — Ты меня ищешь? — удивился Чумбока и нахмурился. Он зло и с подозрением оглядел торгаша.
   Гиляки живо обступили их.
   — Хорошие вести тебе от брата, — быстро залепетал старик. — Ух, как я рад, как будет твой брат рад, что я тебя встретил. Твоя мать, ты знаешь, жива. Да! Ой, какая крепкая старуха!
   Чумбока вспомнил мать, Удогу, родной дом, родную деревню.
   — Брат твой, узнавши, что я еду сюда, просил тебя найти. Мы теперь дружны с ним, — говорил старик, слабо улыбаясь, трепля пальцами плечо гольда, и, чуть-чуть приоткрыв веки, зорко поглядывал живыми, молодыми, черными и блестящими глазами то на него, то на толпу. — Он всегда просит меня что-нибудь узнать о тебе, когда я в низовья реки еду! На этот раз я почувствовал, что встречу тебя. Как я рад! Как рад! Пойдем, тут моя лодка… Я с сыном приехал, он в соседней деревне пока. Мы ведь теперь и сюда ездим.
   Гиляки обрадовались.
   — Вот, Чумбока, хорошо! Хорошего человека ты встретил! Иди!
   — Ты и тут торговать будешь? — спросил Чумбока.
   — Да, хочу немного поторговать…
   Чумбока знал, что Гао Цзо, если захочет, умеет очень складно врать. В свое время он причинил Чумбоке и всей его семье много горя, но сейчас гольд охотно слушал вести о родне.
   Гао уверял его, что брат хорошо живет, не в долгу.
   — Он счастлив! Весел! А какая дочка у него! — присаживаясь на полусогнутых ногах и поднимая лицо кверху, восклицал Гао. — Ах, как она ручками взмахивает, как лепечет! Ах, дети, я так люблю маленьких детей!
   Гао Цзо знал, что если хочешь расположить к себе человека, показать, что ты добрый, и скрыть свои намерения, то надо разговаривать про детей или — еще лучше — сделать детям подарки, оказать им внимание, ласково заговорить, восхититься. Такого человека, которому дети нравятся, их родители всегда честным сочтут. Самым страшным злодеям дела их сходят с рук, если они деток приласкают.
   Старик повел Чумбоку к лодкам и стал рассказывать про его родную деревню.
   В это время Афоня что-то крикнул Чумбоке. Гао не отпускал его. Он сказал, что привез что-то от брата…
   Афоня крикнул Чумбоку еще раз.
   — Ну, погоди, — сказал он купцу. — Мы с тобой еще поговорим.
   — Обязательно поговорим! Старое давно забыто, мы дружим с братом, и я рад тебе…
   Чумбока пожалел, что надо уезжать на весь день, на промер протоки. «Но ничего, я еще увижу Гао. Я из-за него не еду на родину, думаю об опасности, а он, оказывается, друг мне и брату!»
   Чумбоку охватило душевное волнение, когда он поехал с матросом на гиляцкой лодке. Много лет Чумбока ненавидел этого торгаша, мечтал ему отомстить. Из-за него бежал он из родных краев. Гао Цзо опозорил память его отца…
   А теперь, когда Чумбока встретил его и может наказать, Гао оказался таким добрым и ласковым, так хорошо рассказывал про родных… «Я не ехал на родину из-за опасности, которая мне грозила от него и от маньчжур, а Гао, оказывается, мой друг. Как тут быть?» Торгаш сильно озадачил его.
   «Ну ничего, пока вернусь, все обдумаю!…»

Глава пятнадцатая


 
В ГОСТЯХ У МАНЬЧЖУРОВ

   Старик маньчжур был и обрадован выгодными сделками, и расстроен. Он чувствовал, что все меняется даже здесь. Когда он был молод, то власть маньчжуров была могущественна. А теперь даже гиляки не уважают! Какие страшные перемены с тех пор. Рыжие хозяйничают всюду, рвут нашу страну на части. Подлые, низкие люди из простолюдинов поднимают голову. Всюду восстания… Тяжелое время! Дворяне живут хуже, чем в прежнее время, зато торгаши наживаются, особенно те, что заводят дела с иностранцами в портах, в Шанхае например, торгуют опиумом и развозят его по всей стране. Из-за торгашей гибнет дворянство — цвет народа! Гибнет, приучаясь к яду, привезенному иноземцами, наш народ. Страшные времена!
   «Если в городе будут меня винить, что не задержал русских, то ответ прост. Не желал кровопролития, поэтому избежал столкновения. Губернатор, когда отправлял, сказал: при встрече с русскими не ссориться, быть полюбезней, как водится между соседями. Объясню, что хотел быть благоразумным, сойтись с ними, выказать вежливость и выведать намерения». Старик мысленно пытался оправдать себя, но он знал обычаи и законы своей страны: неприятности могли быть.
   «Купцы мои, кажется, не очень озабочены, что сюда явились русские, — думал старик, глядя на спутников, — им горя мало. Низкие люди! Рады, что смогут извлекать тут выгоду».
   У капитана сила и товары. Не плохо бы, конечно, самому завести с ним дружбу и торговать. Он не продает яда, его торговля простая и честная. Может быть, по-своему справедливы намерения русских.
   Старик был человек умный, надменный и строгий. Его потому и послали сюда, чтобы все проверить. Он считался одним из самых честных сан-синских чиновников. То, что он увидел у русских и услышал от капитана, заинтересовало его. Русские, конечно, решили занять эти земли! Он чувствовал это по общей обстановке, по твердой уверенности капитана, по настроению гиляков, которые поголовно предались русским. Как они, собаки, переменились!
   Старик уже несколько лет не ездил сюда. На этот раз и он, и его спутники, бывавшие здесь раньше, почувствовали себя гостями, а не хозяевами.
   Старик знал, что дружбу с иностранцами, интерес к их жизни власти не поощряют, что это унижает чиновника в глазах начальства.
   Но теперь такое время, что и явно и тайно всех начинают занимать чужеземцы. По закону все запрещено чиновнику, но теперь многие извлекают выгоды за счет отступлений от старых обычаев и порядков, от самых основ, на которых стоит империя. Что-то случилось, и все стало расползаться. Власть строга еще, конечно, крепка, сильна, но умный человек видит — все идет не так, и не мне, полагал старик, маленькому человеку, противиться ходу событий. Сама судьба посылала и ему удобный случай. Русские товары в Кяхте дороги… А здесь они очень дешевы.
   В душе он давно уже осуждал многие законы в своей стране. Как бы просто, казалось, можно жить и торговать к обоюдной выгоде!
   Противоречивые чувства владели старым маньчжурским чиновником, когда он сидел в ожидании гостей, приказав повару приготовить самый лучший обед.

 
   Русские уже собирались, и Козлов сказал капитану: