Жагель Иван. Страна игроков

   На экране пошли кадры короткого интервью с одним из чиновников компании. Он заявил, что, без всякого сомнения, именно публикация в "Народной трибуне" подтолкнула Лукина к самоубийству. По его мнению, статья искажала реальные факты и вообще являлась спланированной акцией каких-то преступных групп, которые ни много ни мало хотят затормозить развитие рыночных реформ в России, - он не собирался мелочиться. В связи с этим, заметил чиновник, компания намерена привлечь журналиста к уголовной ответственности, а также заставить газету компенсировать громадный моральный и материальный ущерб. Впрочем, оговорился он, окончательное решение по этому вопросу будет принято на Совете директоров.
   Словно мазохист, Ребров целый вечер переключал телевизор с канала на канал и смотрел выпуски новостей: все они начинались практически одним и тем же - сюжетом о самоубийстве главы компании "Русская нефть". В десять часов, когда началась большая информационная программа по каналу НТВ, пришла жена.
   Открыв дверь своим ключом, Лиза бросила сумку на пол в прихожей, скинула туфли и босиком прошла в спальню. Всем своим видом она как бы говорила, что смертельно обижена и не собирается ни с кем в этой квартире разговаривать. За ней последовал шлейф запахов каких-то лекарств, вина и дорогих духов, которые Ребров ей не покупал.
   Переодевшись в халат, Лиза уже направилась было в ванную комнату, но остановилась за спиной сидевшего в кресле Виктора - НТВ передавало свою интерпретацию главного события дня. К этому часу корреспондентам удалось раздобыть несколько фотографий Лукина, сделанных во время деловых встреч за рубежом, а также с десяток его семейных снимков, демонстрировавших, каким он был прекрасным мужем и отцом.
   В отличие от других каналов, показывавших громадный загородный дом Лукина только снаружи, НТВ удалось достать пленку, снятую кем-то на месте самоубийства. Сначала камера прошлась по просторной гостиной. В эту комнатку очень органично вписывались овальный обеденный стол персон этак на двадцать и несколько пальм. А потом оператор задержался на кресле, в котором пришедшая рано утром уборщица обнаружила тело президента "Русской нефти". Рядом на полу мелом были обведены контуры пистолета.
   Наконец, НТВ оказалось единственным каналом, сумевшим взять интервью у вице-премьера Владимира Шелеста, курировавшего в правительстве нефтяные отрасли. С его фамилией Ребров не раз сталкивался при подготовке своего материала, так как она стояла на многих важных документах. Но каждый раз эти документы носили самый общий характер: скажем, определяли условия конкурса, победитель которого получал право осуществлять поставки нефти за рубеж.
   Другое дело, что чаще всего в таких конкурсах побеждала компания "Русская нефть", однако напрямую обвинить в этом Шелеста было трудно. Тем не менее во время сбора информации для статьи Ребров пытался встретиться с вице-премьером, но, узнав суть вопроса, помощник Шелеста вначале попросил перезвонить через пару дней, а затем отфутболил Виктора к какому-то второстепенному чиновнику.
   На экране телевизора Владимир Шелест выглядел преуспевающим и очень уверенным в себе человеком, примерно одного возраста с Ребровым. Он был подтянут, хорошо подстрижен, на его лице постоянно присутствовала мягкая улыбка.
   - Да, компания "Русская нефть" работала по ряду межгосударственных соглашений, - отвечая на вопрос корреспондента, вежливо сказал вице-премьер, - но это право она заработала, участвуя в открытых тендерах, предлагая правительству наиболее выгодные условия. Итоги конкурсов подводила специальная комиссия, так что я не вижу здесь никаких проблем, а тем более какого-то криминала.
   - В то же время, - не отставал корреспондент, - из опубликованной в газете "Народная трибуна" статьи можно сделать вывод, что у частной компании, занимавшейся внешнеторговыми операциями, были мощные покровители в правительстве. Кстати, представитель "Русской нефти" уже заявил, что они подадут в суд и на газету, и на написавшего статью журналиста. А вы не будете требовать извинений, не считаете, что ваша честь задета?
   Вице-премьер одарил всех зрителей еще одной потрясающе мягкой улыбкой. Он явно не хотел терять лицо, горячиться даже тогда, когда речь шла о противниках.
   - Материал настолько непрофессионален, что, мне кажется, это как раз тот случай, когда газета высекла сама себя. Очевидно, что автор статьи человек молодой, горячий, и пусть воспитательной работой с ним занимается руководство "Народной трибуны". У меня на это, простите, нет времени...
   За спиной у Реброва раздался какой-то невнятный звук.
   - Тебе кажется это смешным? - спросил, поворачиваясь, Виктор.
   - Насчет молодого человека - это и в самом деле забавно, - усмехнулась Лиза. - Мальчишке тридцать пять. Думаю, что тебе повезло. Если бы ты появился в кадре, то у тебя не было бы и этого оправдания.
   В первый момент Виктор даже растерялся. А когда к нему вернулась способность говорить, он выглядел довольно жалко:
   - Ты не считаешь, что твоя издевка - несправедлива и слишком жестока?
   - А ты думаешь, мне приятно сознавать, что из-за статьи моего мужа застрелился человек?!
   - Да не мог он застрелиться из-за этого, не мог! Понимаешь?! Все словно с ума сошли! - взорвался Ребров. - И, кстати, с чего это ты вдруг вспомнила, что у тебя есть муж?
   Лиза страшно не любила, когда у нее перехватывают инициативу, и немедленно постаралась восстановить контроль над господствующими высотами.
   - В самом деле, - сказала она, как бы вспомнив что-то мимоходом, скоро для меня это будет не актуально.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я ухожу от тебя. Думаю, я не буду здесь жить. Но так как квартира моя, попрошу тебя подыскать себе что-нибудь другое.
   - Ты удивительно точно выбрала момент, чтобы сообщить мне об этом, усмехнулся Виктор. - Хорошо, дай мне немного времени разобраться со своими проблемами, и я куда-нибудь перееду.
   - Конечно-конечно, - кротко прощебетала Лиза.
   В эту ночь Реброву так и не удалось заснуть. Он ворочался на диване в гостиной, мысленно спорил со всеми на свете и проклинал душную июльскую ночь, которая так и не принесла огромному городу хотя бы немного прохлады.
   Глава II
   ВЫЗОВ В ПРОКУРАТУРУ
   1
   Ребров и Хрусталев уже около получаса сидели в приемной главного редактора "Народной трибуны" Михаила Семипалатинского. Ожидание затянулось, однако встать и уйти было нельзя - "на ковер" им приказали явиться немедленно! Но пока они спускались на третий этаж, где размещалось руководство газеты, к главному неожиданно нагрянули какие-то гости из Государственной думы, и Семипалатинский засел с ними в своем кабинете.
   Секретарь отнесла им чай, что свидетельствовало о затяжном характере встречи. Вот почему на лице импульсивного Романа блуждали какие-то нервные гримасы, он беспокойно ерзал в очень низком кресле, и вообще у него был вид человека, созревшего для кошмарного преступления.
   Хрусталев зашел за Виктором сразу после утренней планерки. Он не стал объяснять причины срочного вызова к начальству, но все было ясно и так. Только когда они уже выходили из лифта, Роман бросил:
   - На планерке основной темой разговора была твоя статья об этой нефтяной компании... ну и реакция на нее в других газетах, на телевидении. Вся эта демократическая свора накинулась на тебя... Но ты не переживай, отобьемся...
   "Сворой" резкий на оценки Хрусталев называл ближайшее окружение Семипалатинского, состоявшее из нескольких его замов и особо приближенных редакторов отделов. Роман любил повторять, что точно так же, как когда-то коммунисты не терпели малейшего инакомыслия, так сегодня демократы из редколлегии "Трибуны" - слово "демократы" он сопровождал ироничной ухмылкой - каленым железом выжигают в газете все, что им не нравится. "Это просто бездари, которые объединились, чтобы никого не подпускать к своей кормушке", - добавлял он.
   Необузданный характер Романа заставлял его кичиться своей оппозиционностью, что часто оборачивалось для него серьезными проблемами. И, возможно, он давно бы лишился своей должности, если бы не работал в этой газете уже в течение двадцати лет, которые вместили и закат коммунистической системы, и перестройку, и начало экономических реформ в стране. В общем, он был одним из патриархов "Народной трибуны", и чтобы избавиться от него, нужны были достаточно веские основания.
   Пока Роман и Виктор томились в приемной, в редакции наступала самая горячая пора: в секретариате начинали делать очередной номер "Трибуны". И кто хотя бы раз наблюдал за этим бедламом, то бишь за выпуском газеты, тот подвергался риску заразиться неизлечимой болезнью, называемой "журналистикой".
   Тем более что в "Народной трибуне" - издании с историей, именем и традициями, где почитали за честь напечататься многие известные публицисты, политики и просто неординарные личности, - все достоинства и недостатки газетного дела проявлялись особо контрастно. Проблемы на ее страницах поднимали, как правило, очень крупные, юмор был тонким, заголовки придумывали емкие и из статей безжалостно выжимали воду. Ну а если газета начинала, скажем, критиковать правительство, то делала это тогда, когда все остальные им еще восхищались, и, наоборот, принималась защищать власть, когда средства массовой информации подвергали ее обструкции. Впрочем, иногда в "Трибуне" встречались и откровенные ляпы, очевидные глупости, но и они тоже были грандиозными.
   Не случайно, прожив до тридцати четырех лет в затхлой атмосфере маленького, провинциального городка, Ребров в первые месяцы работы в редакции крупной столичной газеты был в эйфории от всего, что его окружало. Все здесь казалось Виктору воплощением личной свободы, которой так не хватало ему ранее. И даже брюзжание Хрусталева на редколлегию он воспринимал как еще одно проявление демократии. Только позднее, когда Ребров ко многому привык и во многом разобрался, он понял, что так же, как и везде, в редакции "Народной трибуны" самые благородные помыслы соседствуют с корыстью, добросовестность сосуществует с бездельем, а талант зачастую подменяется ремесленничеством.
   Эхо подготовки очередного номера газеты доносилось и до приемной главного редактора. Сюда периодически заглядывали сотрудники разных отделов и, узнав, что Семипалатинский занят, с огорченными лицами убегали по другим своим делам.
   Напрямую проходили в начальственный кабинет, даже не спрашивая, кто находится у главного, только его заместители и ответственный секретарь Николай Головко. За полчаса каждый из них хотя бы раз побывал у Семипалатинского, решая различные проблемы, появлявшиеся при выпуске газеты, - работа над очередным номером считалась в редакции настолько важным делом, что ради него можно было даже вломиться в спальню английской королевы. Однако все эти хождения только затягивали встречу главного редактора с визитерами из Госдумы и еще больше раздражали Хрусталева.
   Наконец дверь кабинета распахнулась и Семипалатинский вышел в приемную вместе с двумя мужчинами. Он быстро и без особых церемоний попрощался с гостями, так как ему вообще была свойственна крайне сухая и даже резкая манера общения с людьми, сказал секретарю, чтобы через пятнадцать минут подали машину, и, возвращаясь к себе, кивнул Хрусталеву и Реброву, приглашая следовать за ним.
   Кабинет у главного редактора "Народной трибуны" был похож на зал спортивной славы популярного футбольного клуба. В застекленных шкафах, на столах и даже на подоконниках здесь красовались различные вымпелы, кубки и другие призы, которые газета получила за свою долголетнюю историю и которые она сама учреждала для других.
   Семипалатинский быстро прошел за свой рабочий стол и, как только Ребров и Хрусталев сели напротив него, без долгих предисловий обратился к Виктору:
   - Вы, конечно, в курсе, какая шумиха поднялась сейчас вокруг нашей газеты?
   - Да, - кивнул Ребров.
   - Надеюсь, мне не надо объяснять, что всю эту кашу заварили именно вы?
   - Думаю, что не все здесь так однозначно, - немедленно вступился за своего подчиненного "чуткий грубиян" Хрусталев.
   - Не перебивайте, - спокойно осадил его Семипалатинский и еще раз повторил: - Эту кашу заварил именно он, и нам сейчас ее расхлебывать. Обычно, когда вокруг какой-нибудь публикации в нашей газете возникает скандал, я или увольняю ее автора, если он сознательно исказил факты, или поручаю ему написать еще одну статью, чтобы защитить честь редакции.
   - Я готов... - начал было Ребров, однако Семипалатинский продолжал говорить своим резким, скрипучим голосом:
   - К сожалению, в нынешней ситуации ни одним из этих вариантов я воспользоваться не могу. Если я вас уволю, все расценят это как признание газетой вины. Писать же новый разоблачительный материал после смерти героя вашей статьи, продолжать доказывать, что он - бандит, просто неприлично. Пусть теперь этим делом занимается прокуратура. Поэтому я требую, чтобы в ближайшее время вы не высовывались. Никаких публикаций на эту тему в других изданиях! Никаких интервью! Вы поняли? И еще, я не хотел бы от вас скрывать, что ваше положение в газете сейчас крайне шаткое...
   Когда Хрусталев и Ребров поднялись на свой шестой этаж, Виктор зашел к Роману в кабинет. Редактор отдела экономики яростно потоптался по комнате, а потом сказал:
   - Тебе надо на время куда-нибудь уехать. Причем срочно! Наблюдать всю эту вакханалию в газетах и на телевидении даже у меня не хватает сил.... В связи с этим есть одна идея. Может быть, ты улетишь из Москвы уже завтра утром. Зайди ко мне через час, а я пока кое-кому позвоню...
   2
   Открывая дверь своей комнаты, Ребров услышал, как трезвонит телефон на его столе. Он подумал, что, скорей всего, это кто-нибудь из коллег-журналистов, вознамерившийся еще больше расшатать его нервную систему. Памятуя отеческий наказ главного редактора даже под страхом смерти не давать никому интервью, Виктор вначале не хотел брать трубку, но потом решил все же узнать: кто это так настойчиво ему звонит?
   - Нам нужно встретиться. И, пожалуйста, не называйте сейчас моего имени, - услышал Ребров сдавленную скороговорку.
   Этот голос Виктор узнал сразу. Принадлежал он Владимиру Медведеву бывшему вице-президенту "Русской нефти", а ныне повелителю куриных окорочков, перемещавшихся по его воле из-за рубежа на бескрайние просторы России.
   - Хорошо, - сказал Ребров, - если хотите, я могу к вам сейчас приехать.
   - Вы что, с ума сошли?! - возмущенно зашипел Медведев.
   - Тогда приезжайте ко мне, в редакцию.
   Теперь последовало молчание, но оно было не менее красноречивое, чем предыдущее шипение.
   - Вы помните, где мы с вами встречались в последний раз? - спросил Медведев. - Только не называйте это место, - поспешил добавить он. - Так вот, я там буду через двадцать минут...
   Хотя разговор уже вроде бы закончился, однако трубку на другом конце провода все еще не опускали. Ребров ухмыляясь подумал, что обуянный подозрительностью Медведев сейчас попросит его быть осторожным и не привести за собой "хвост". Но после затянувшейся паузы все же раздались гудки отбоя.
   В последний раз Виктор встречался с бывшим вице-президентом компании "Русская нефть" в баре "Карусель" на Тверской. Это было совсем рядом с редакцией "Трибуны", однако Медведев все равно оказался там первым.
   Он сидел за столиком в глубине практически пустого в это время бара и в ожидании Реброва уже приканчивал порцию виски. Несмотря на дорогие костюмы, Медведев и раньше не выглядел особо элегантно, а сейчас он вообще расплылся по диванчику, словно все его мышцы были растворены спиртным и страхом.
   - Хотите что-нибудь выпить? - вместо приветствия спросил он.
   - Пожалуй, кофе, - сказал Ребров.
   - После вчерашних сообщений по ящику я думал, что вы в том же состоянии, что и я, - словно оправдываясь, что пьет днем, пробурчал Медведев.
   Он подозвал официанта и заказал еще одну порцию виски для себя и кофе для Виктора.
   - Зачем вы хотели меня видеть? - спросил Ребров. - Боитесь, что и вас обвинят в самоубийстве Лукина? Мол, именно с вашей подачи я оболгал честного миллионера? Хотите сохранить репутацию незапятнанной?
   - Какая, к черту, репутация?! - раздраженно посмотрел Медведев на Виктора, явно сожалея, что вообще связался с журналистом. - Уверен, что никакого самоубийства не было! Этого мерзавца просто прикончили! Он всегда воровал деньги, и у меня тоже. Кстати, это была одна из причин, почему я ушел из компании. А там, - он показал пальцем вверх, - таких шуток не прощают и, я думаю, решили его примерно наказать. Чтобы другим неповадно было.
   - Вы что, смеетесь? Кто мог это сделать?!
   Хотя Ребров был уверен, что его статья не могла подтолкнуть президента "Русской нефти" к трагическому шагу, однако он нисколько не сомневался в самом факте самоубийства. Услышав об убийстве, Виктор впал в прострацию. Он вдруг почувствовал, как шумно, упругими толчками побежала в голове кровь, словно внутри у него внезапно сорвало какой-то кран.
   - Я прекрасно знаю, кто все это организовал, - криво усмехнулся Медведев. - Но, конечно, я не сумасшедший, чтобы говорить вам об этом... Слишком сильно на вас сейчас давят. Не дай бог, не выдержите всей этой шумихи, начнете оправдываться, защищаться и тоже назовете этих людей. Тогда мне точно крышка - прикончат, как и Лукина... - Он помолчал. - Кстати, вас еще не вызывал следователь?
   - Нет. А вы думаете...
   Бывший вице-президент "Русской нефти" многозначительно прикрыл глаза и покивал головой:
   - Уверен, скоро вызовет. Так вот, я вас очень прошу, не говорите обо мне даже представителям правоохранительных органов. Я знаю, что все детали расследования будут через полчаса известны... - он замялся, - ну, в общем, тем, кто это убийство организовал.
   - По-моему, вы уже сами себя запугали до смерти. Все-таки прокуратура - не проходной двор.
   Медведев изучающе посмотрел на Виктора, и в этом взгляде была видна смертная тоска.
   - Хотите, я вам заплачу? - сказал он. - Хорошо заплачу.
   - За что?! - опешил Ребров.
   - Чтобы вы мою фамилию никому, нигде и никогда не называли.
   - Не надо мне ваших денег... Я обещаю, что никому о вас не скажу... Даю слово!
   Медведев одним глотком допил свой стакан, сунул сигареты в карман, тяжело поднялся и, словно думая вслух, сказал:
   - В принципе, я для них не опасен. Но если они почувствовали, что им сели на хвост, то могут начать мочить всех подряд. А может, они уже потеряли чувство меры, зарвались... Кстати, вы знаете, что новый вице-президент "Русской нефти", Георгий Дзгоев, он полгода назад сменил меня на этой должности, вчера куда-то исчез?
   - Вы думаете, что и его?.. - ужаснулся Виктор.
   - Нет, скорее, Дзгоев просто сбежал. Он-то уж точно знал, что Лукина застрелили...
   Не успел Ребров появиться в редакции, как по внутреннему телефону с ним связался Хрусталев и сообщил о звонке старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры советника юстиции Рукавишникова, который вел дело о самоубийстве президента компании "Русская нефть". Следователь оставил номер своего телефона и попросил, чтобы Виктор как можно быстрее с ним связался.
   - Придется желающих поговорить со мной выстраивать в очередь, буркнул Ребров. - А еще пару дней назад я думал, что никому в этой жизни не нужен.
   - Свяжись со следователем, а когда освободишься, зайди ко мне, сказал редактор. - Завтра ты улетаешь в Сочи.
   - Меня наградили профсоюзной путевкой в санаторий?
   Хрусталев не отреагировал на шутку:
   - Там будет съезд или слет... ну, в общем, какое-то сборище Союза молодых российских предпринимателей.
   - Первый раз о таком слышу.
   - Я сам о нем недавно узнал. Президент этого союза некто Большаков... - Роман, очевидно, сверился с бумажкой, - Алексей Большаков. Он звонил мне несколько дней назад и приглашал на съезд. Ему, конечно, нужна реклама своей организации, вот он и тащит за собой журналистов. Вначале я отказался от поездки, а теперь перезвонил Большакову и сказал, что вместо меня поедешь ты. Самолет вылетает завтра утром. У меня все записано - рейс, время вылета, где ты будешь жить в Сочи. Отдохнешь, покупаешься, ну и напишешь что-нибудь об этом сборище молодых предпринимателей. А главное, вырвешься на несколько дней из этой кутерьмы... В общем, разберешься с прокуратурой - заходи, я тебе все расскажу. А потом поедешь собирать вещи.
   3
   Советник юстиции Рукавишников оказался совершенно не таким, каким представил его Ребров после их разговора по телефону. Металлический голос, приказавший Виктору немедленно прибыть в следственное управление Генеральной прокуратуры, принадлежал щуплому человеку с крохотными ручками, в которых естественно смотрелся бы разве что пластмассовый детский пистолетик. Самой большой и заметной частью тела у следователя был кадык он то прятался за воротник, то с нескрываемым любопытством вылезал наружу.
   Зато Рукавишникову очень подходил его крошечный кабинет. Когда-то просторное, старинное здание в центре Москвы, после того как оно отошло следственной части прокуратуры, было тонко нарезано внутри хлипкими перегородками, и пробраться между стеной и двумя столами, стоявшими в кабинете буквой "Т", мог только человек, жестоко отлученный от сладкого с раннего детства.
   - Садитесь, - сказал советник, и было такое впечатление, что это звякнул, поднявшись и опустившись, его кадык.
   Он открыл верхний ящик стола, достал оттуда самую обыкновенную бумажную папку с тряпичными тесемками и несколько минут молча изучал ее содержимое.
   - Я прочитал вашу статью о компании "Русская нефть", - наконец произнес он и опять надолго погрузился в молчание.
   За двадцать пять лет работы следователем этот прием Рукавишников отработал до совершенства: он никогда, если это было возможно, сразу не начинал расспрашивать приходивших к нему людей, так как всегда существовала очень большая опасность показать собеседнику, что до главного он так и не докопался. Рукавишников обозначал тему предстоящего разговора и брал многозначительную паузу. После этого в девяти случаях из десяти сидевшие с другой стороны стола люди начинали оправдываться, сразу затрагивая то, что было самым важным в их деле, что их волновало больше всего.
   - Все вокруг словно помешались на моей статье. Это просто массовый психоз! - также сломался на паузе Ребров. - И вы считаете, что я виноват в случившемся?
   - Пока следствие не закончено, я ничего не могу исключать, - напустил еще больше тумана Рукавишников.
   - Может быть, вы и на меня заведете уголовное дело?! - воскликнул Виктор.
   Обсуждать эту тему было бессмысленно, и советник юстиции взял очередную паузу, просматривая бумажки в своей папке. Но так как в этот раз его прием уже не сработал, он в упор посмотрел на Реброва и спросил:
   - Откуда вы взяли, что чистая прибыль "Русской нефти" составила за прошлый год... - тут он сверился с папкой, - более пятидесяти миллионов долларов? И что эти деньги делили между собой всего несколько человек?
   - У меня есть копии некоторых документов. Из них видно, сколько нефти компания поставила за последнее время своим иностранным партнерам и сколько она заплатила за это добывающим организациям, транспортировщикам. Официально часть прибыли была списана на какие-то фантастические расходы, но фактически вся она поступила в чей-то карман. Скажем, Андрея Лукина. Хотя, возможно, он был в компании лишь подставным лицом.
   - Почему вы так думаете? - еще раз звякнул кадыком Рукавишников.
   - Ну... такие деньги случайно "срубить" нельзя. Я написал в своей статье, что в свое время Лукин был крупным чиновником в государственной внешнеторговой организации, поставлявшей нефть и другое сырье за рубеж. Затем, когда в стране начались экономические реформы, он создал частную компанию, которая делала то же самое, что и его прежняя организация. Все это невозможно провернуть одному - должны быть мощные покровители... Вообще, он зависел от многих людей, и они хорошо понимали, о каких деньгах идет речь. Значит, ему надо было делиться.
   - Вы сказали, что у вас есть копии некоторых документов... - опять задал тему следователь, не рискуя сразу влезать в детали.
   - Да, но они носят самый общий характер. При желании их мог получить любой налоговый инспектор.
   - Но вы же не налоговый инспектор, правда? - сухо уточнил Рукавишников.
   Ребров кивнул головой.
   - Тогда как и от кого вы их получили?
   Виктор замялся:
   - В соответствии с законом о печати я могу не раскрывать свои источники информации.
   Выражение лица Рукавишникова и так не отличалось дружелюбием, а теперь стало вполне прокурорским - таким оно должно быть в тот момент, когда прокурор требует осуждения обвиняемого на максимальный срок.
   - То есть вы не хотите помочь следствию! - уточнил он ситуацию. - Вы хорошо подумали?!
   Вопрос был поставлен очень жестко, и Ребров заерзал:
   - Я согласен вам помогать, но фамилию этого человека назвать не смогу.... Я ему это пообещал.
   - Неужели вы не понимаете, что если мы найдем людей, способных подтвердить криминальный характер деятельности Лукина, то вам это будет только на руку?
   В тесном кабинете Рукавишникова повисла напряженная тишина. Виктор вспомнил, как Медведев упрашивал его, предлагал деньги.
   - Нет, я никого называть не буду, - тяжело вздохнул он. - Уверен, вам это ничего не даст.