Митька только сейчас сообразил: а ведь мама теперь Наш из рода Совы. Отец догадывался, что так будет? Но ведь Митька тоже хотел поклясться королю в верности. Шакалий потрох, как все запутано!
После Митька лежал у костра и смотрел в небо. Звезды тут не такие крупные, как на границе с Дарром, в Березовые ночи, когда ходили в ночное с табуном Торнов. Тоже ужинали кашей с дымом, вдвоем с Темкой из одного котелка. Сержант Омеля аппетитно хрустел огурцом и рассказывал солдатские байки. Митька заливался жаром, но его похлопывали по плечу: слушай, малек, привыкай к походной жизни! И князьям на постое доброе дело с крестьяночками на сеновал слазить. А потом, хоть и гнал сержант мальчишек спать, все равно убредали к стогам. Не было разговоров честнее и откровеннее, чем под теми крупными звездами.
Матерь-заступница, да что же Темка теперь думает?! Неужели верит, что испугался королевского гнева и сбежал? Невозможно это, ведь родовым оружием обменялись! Хоть волком вой от отчаяния. Но рядом сидит капитан Жан, и Митька лишь проглотил соленый комок, закупоривший горло.
А ночью приснилось: едут по степи втроем – с Темкой и туром Весем, и никакого мятежа в помине нет. Так хорошо на душе, точно котенок ее вылизывает.
* * *
Огромные песочные часы наверняка привез какой-нибудь посол, и громоздкий подарок прижился на столе в небольшой гостиной. Редко кто вспоминал о нем и переворачивал тяжелую колбу. Темка качнул ее случайно. И вот теперь песок отмерял уже шестой час. Осталось совсем немножко, и струйка истончится.
А надежда иссякла еще раньше.
Как долго шел Совет! Темка извелся от нетерпения. Вроде и слушал короля – но его слова скользили, не оставаясь в памяти. Что сейчас за дело до земель князя Кроха? Понятно, что там много хороших оружейников, понятно, что к войне нужно быть готовыми. Все понятно, но быстрее бы закончился Совет!
А Крох – ах да, Лесс! – слушал внимательно. Вот только земли теперь – не его. Род Ласки давно обнищал, это еще калека-барон рассказал, там, на границе. Каково это – из наследника богатого и известного золотого рода да в сыновья бунтовщика, в нищету? Род Ласки – он есть только на гербовой бумаге, да стоит где-то заброшенный замок. А земли вокруг давно соседи прибрали, откупили. Почему княжич присягнул королю? Вассальная верность – как бы не так! А то Темка не помнит, как Марик поддакивал отцу! Или – подозрение холодком прошло по позвоночнику, – князь специально оставил сына при дворе, шпионить? Но нельзя же короля за такого дурака держать!
Эдвин встал. Сейчас закроется Совет, и король с золотыми князьями выйдут к просителям. Темка растерянно замер: он не помнит, где лекарская!
Распахнулись двери, встали золотые князья. Мелькнуло в толпе встревоженное мамино лицо. Прости, шевельнул губами Темка.
– Принцесса Анхелина…
Та прервала, жестом велела следовать за ней. По замковому лабиринту девочка шла быстро, не оглядываясь на спутника. Наконец знакомая площадка с огромным окном. Принцесса нерешительно стукнула в створку. Тишина. Анхелина глянула на Темку:
– Господин Арсений очень не любят, когда беспокоят его подопечных без дозволения.
Как потом проклинал себя Темка, что послушался! Но язык не повернулся возразить. Тогда принцесса и привела его в комнату с песочными часами.
– Я сказала, что буду ждать тут после Совета, – Анхелина опустилась на стул, указала Темке напротив, через стол.
Княжич сел нерешительно: все-таки принцесса.
– А пока, прошу вас, расскажите о службе.
– Разве княжич Эмитрий не говорил вам?
Анхелина качнула головой:
– Он не приходил. Я так ждала, а он сказал – после Совета, – светлые глаза потемнели от обиды, не за себя, за Митьку.
У княжича не хватило сил противиться желанию принцессы. Да что принцессы – этой серьезной девочки с тяжелыми косами вокруг головы, с удивительными глазами цвета зимнего неба. Только коронная цепь, перевитая из трех нитей – золотой, серебряной и бронзовой, – слишком тяжелая для тонких ключиц, напоминала о высоком титуле.
Темка начал, запинаясь и прислушиваясь – не раздадутся ли за дверью шаги. Но Анхелина слушала так внимательно, что робость прошла, рассказ полился вольнее, и друг стал просто Митькой, а не княжичем Эмитрием. Принцесса улыбалась, понимающе хмурила брови, тревожно прикладывала к губам тонкие пальцы – Темкины слова отражались на ее лице, как в зеркале. А до княжича дошло: эти скачки по полям; отчаянные кульбиты, что выделывали друзья, постигая хитрую науку северян; деревенские свадьбы с запахом яблок и незатухающими до утра кострами, гонки на плотах – на спор! – по разлившейся весной Красавке; ночи с крупными звездами – все это слишком далеко и недостижимо для Анхелины. Судьба принцессы – дворцовые залы, мозаичный потолок над головой, чинные церемонии и выверенный до последнего стежка на платье уклад. А если и скачки, то только в дамском седле, на отменной выезженной лошади, которая ни за что не собьется с шагу. Если бы Темка мог, подарил бы ей свою память о Яблоневых грозах и утренних туманах. Но он же не Митька, он не умеет так рассказывать!
Стук в дверь прервал Темку, когда он говорил о бронзовой вышивке на золоте Черного песка. Заглянул лысоватый мужчина в желтом лекарском камзоле:
– Принцесса, вы заходили к княжичу Дину?
Анхелина быстро встала:
– Ну что вы, господин Арсений!
Подскочил Темка, чуть не запутавшись в бахроме скатерти.
У лекаря от возмущения подрагивали губы:
– Я не разрешал ему вставать! Но этот мальчишка ушел!
А потом Митьку искали. Везде: в гостевых покоях, в столичном доме Динов, в зимнем саду, в дальних галереях. Расспрашивали стражу, но никто не видел – или не помнил, ведь кого только не было в толпе просителей. Кричал лекарь Арсений, что княжич слишком слаб, что ему предписан полный покой. Тогда кто-то и высказался: «Похитили». Возразили презрительно: «Скорее уж – тайно вывезли». Темка бы не выдержал, бросил в лицо лощеному господину какую-нибудь грубость, но вовремя ухватила за локоть принцесса Анхелина.
Сыпался песок из колбы. Когда оставалось еще достаточно, Темка понял – Митьки в Турлине нет, его не найдут.
* * *
Туман скрывал тропку, глотал звуки и заставлял держаться настороже. Княжич шел рядом с фургоном, придерживаясь рукой за козлы. Предгорье молчало, слышались только людское дыхание, скрип телеги и поступь лошадей. Тем неожиданнее возникла на тропе фигура человека, точно выросла из камня. Жан вскинул пистолет, натянул вожжи возничий. Неслышно появившийся незнакомец поднял руки, перекрестив их над головой, шагнул навстречу фургону. Капитан опустил пистолет.
Княжич отошел в сторону, не мешая разгружать. Доставали мушкеты, сундуки возвращали в повозку. Все делали молча, и громоздкие фигуры, бесшумно скользившие в тумане, казались нереальными. Митька даже подумал, что все это сон, и он скоро откроет глаза в гостевых покоях королевского замка.
Капитан выскочил из фургона, махнул рукой. Одна из призрачных фигур запрыгнула на козлы, схватила вожжи. Выше, чуть в сторону, – обрыв. Фургон полетит в пропасть – по тайной тропе с ним не пробраться. А по долине ехать опасно, там королевские войска.
Один за другим нагруженные оружием солдаты исчезали в расселине. Жан тронул Митьку за плечо: им туда же. К вечеру будут в лагере князя Дина. Княжич чуть замялся, прежде чем шагнуть в темноту; показалось – именно сейчас он окончательно перейдет на сторону мятежников. Но к королю нет возврата, разве поверит он клятве сбежавшего из дворца мальчишки? Да и нужно Митьке – необходимо! – увидеться с отцом.
Пропал утренний свет, и только цепочка огней тянулась по узкому проходу. Словно уходили в подземелье, в другой мир, из которого нет дороги обратно. И такая сдавила тоска! Вернуться бы снова на Совет, отречься от имени. Тур Весь принял бы племянника в свой род, и уехал бы Эмитрий Наш из Иллара, поступил бы на службу к королю Далиду, под начало королевского летописца. Матерь-заступница! Ехал бы сейчас с туром… Хоть волком вой, выгрызай ход из расселины – не дотянуться до такого простого счастья.
Цепочка факелов стала короче, солдаты выходили на тропу. Митька торопливо сморгнул: вот разнюнился. Во рту осталась горечь: счастье-то счастье, но какое-то оно было бы уворованное. Как бы от такого счастья не захотелось с башни вниз головой или в самую жаркую сечу.
Жан поправил на плече сверток, отер пот со лба:
– Ну, считай, почти дома. Мы в одной деревеньке обосновались, там раньше углежоги да шишкобои жили.
* * *
В доме Торнов как черной паутиной комнаты завесило. Третий день молчал капитан Александер, оставшийся без левой руки. Неслышной тенью скользила Дарика, прятал заплаканные глаза Шурка, бродила потерянным зверенышем Лисена. А мама… Ох, мама не размыкала губ, сидя над вышивкой – ветка маальвы, как и прежде, не закончена. А как-то вечером, когда Темка уже дремал, лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку, она зашла в спальню. Княжич слышал, но притворился спящим. Мама остановилась у кровати, и Темка задышал глубже. Прошуршало платье, а потом донесся приглушенный всхлип. Стыд и растерянность спеленали по рукам и ногам. Вот ведь постарался Германов палач, хоть спину никому не показывай! Мама вышла прежде, чем он решился открыть глаза.
С надеждой ухватил Темка пакет у посыльного. Королевский вензель скреплял повеление прибыть ко двору. Но почему к самому Эдвину? Пусть бы даже к коннетаблю, Темка бы понял, – и то слишком высок чин для такого простого вопроса. Или дело в Митьке? Где же ты, Эмитрий Дин?! По приказу короля ведут расследование. Уже понятно, что заболевший княжич не мог сам покинуть город. Кто-то помог, если вообще не спланировал похищение. И дело уже не только в Митьке, лучшие дознаватели ищут: как мятежники смогли проникнуть во дворец.
Волнение выгнало Темку из дома, заставило подгонять Дегу – и княжич явился ко двору на час раньше срока. Болтался без дела, не решаясь приблизиться к королевским апартаментам. Хмурый капитан проводил взглядом, но ничего не сказал. А Темка расправил плечи, придал уверенности шагу: он княжич рода Оленя, имеет право прийти во дворец и без королевского указа. Где-то тут, в серебряном зале, висят портреты его предков. Кольнуло: а Митькиных – уже нет.
Но все-таки не стоит сейчас мозолить глаза страже, уж больно неспокойно в Турлине. Темка свернул на широкую лестницу, идущую вдоль заросшей плющом стены; другой ее край был заставлен вазонами с маленькими деревцами. Стертые ступени помнили много поколений, может, и прадед-Торн шагал по ним, добираясь кружным путем до королевских покоев.
Тень упала на ступени, вытянулась – кто-то спускался. Темка запрокинул голову и даже в бьющем в глаза свете узнал Марика. Остановился. Он не видел бывшего побратима со времен Совета. Болтали, что опальный княжич живет при дворе, в Офицерских палатах, что король выделил ему ренту – но сколько правды в придворных сплетнях?
Крох спускался неторопливо и, поравнявшись, чуть наклонил голову. Ах, какой воспитанный, взъярился Темка. Марк снова был в мундире королевских цветов, но теперь на плече красовалась нашивка порученца. Шакал паленый!
– Ты не здороваешься со мной, княжич Торн? – холодно спросил Марик.
Темка еле сдержался, чтобы не плюнуть ему под ноги.
– Тебя смущает, что я сын мятежного князя? – в голосе прорезалась усмешка.
– Да нет.
Темка чуть помедлил – а стоит ли что-то доказывать Марику? Но так хотелось сбить с него спесь! Выскользнул из ножен клинок. Орел Динов по-прежнему вольно расправлял крылья.
– Как видишь, опала не важна.
– Ты обменялся родовым оружием с Эмитрием?! – выдержка впервые изменила Марку.
Темка улыбнулся, наслаждаясь его растерянностью. Сказал легко:
– Да! И, знаешь, мне плевать, что его отец мятежник. Я не верну нож, а Эмитрий не потеряет мой.
Марк сжал кулаки, сощурил темные глаза:
– Твой Эмитрий Дин сбежал! Как трусливый шакал, – презрение сочилось из каждого слова. – Он предатель, твой Дин. Понял? Он предатель!
– Жаль, дуэли запрещены королем, – процедил сквозь зубы Темка, сжал рукоять Митькиного ножа. – Может, хоть учебную шпагу не побоишься взять, а, Крох?
Марк скрестил руки на груди, снисходительно поправил:
– Лесс. Маркий Лесс.
– Да хоть… – Темка поймал взгляд, брошенный на его пальцы, неловко держащие нож, вспылил: – Ничего, я тебя и с такими сделаю! – Он не сомневается: победит. Недаром Александер его год гонял, с Митькой постоянно схлестывались. – Зато потом ты сможешь говорить, что просто поддался, – хлестнул он злой насмешкой.
Но Марик спокойно качнул головой:
– Не буду. Потому что выиграю – я. Но только потом, когда у тебя руки заживут.
* * *
Истекала ночь, полная разговоров. За полуоткрытой дверью похрапывал капитан Жан, и дальше, в сенях, шебаршили мыши. С вечера кто-то возился и на чердаке, но с началом темноты улетел на охоту. На тяжелом медном подсвечнике наросли восковые гребни, протянулись застывшие нити к пятнам на столешнице.
Митька поднял глаза от поцарапанных ножом досок. А может быть, отец прав?
– …Да, я нарушил вассальную клятву, клятву королю Эдвину, – князь положил на стол сжатые в кулаки руки. – Ты можешь сказать, что я запятнал наш род бесчестием. Но есть еще и долг перед той страной, в которой живешь. Не королю верность, а короне, Иллару. А Иллару нужна свежая кровь, новые земли. Мы спим, Митя, мы нежимся в нашем благополучии, зарастаем мхом. Если так будет продолжаться, то уже к твоим детям придут с оружием – и они не смогут защититься. Бесчестие… Мне горько, что пришлось идти против короля. Видит Орел-покровитель, я не хотел. Но, Митя, я предпочту этот позор тому будущему, к которому нас приведет Эдвин.
Теперь капитан Жан храпел дуэтом со стрекотом сверчка. Прошел под окнами патрульный, мелькнул в темноте огонек фитиля. Все спали – и только князь Дин сидел напротив сына и ждал ответа.
Может быть – отец прав?! Слова его звучат так весомо. Пожалуй, только две вещи не дают Митьке поверить полностью: слово, которым связал его князь перед отъездом в Южный Зуб, и уважение к Эдвину.
Княжич снова опустил глаза. Бездумно водил взглядом по белым прочеркам на темной древесине, пятнам свечного воска; несколько мгновений разглядывал аккуратно разложенную карту. Сжатые руки отца закрывали Теплую выпь. Рядом лежал медальон с совой на крышечке. Митьку толкнуло:
– А мама?! Почему ты не забрал маму?
Показалось, или отцу в самом деле этот вопрос было услышать тяжелее предыдущих? Скрипнула под его тяжелым телом лавка. Голос прозвучал глухо:
– Хоть и ушла княгиня из рода, а все-таки мать тебе.
Митька не разжимал губы, не обрывал все тянувшуюся паузу.
Отец решился:
– Не стоит такое, видит Создатель, сыну рассказывать. Да уж больно время смутное. Ты знаешь, конечно, что была в девичестве Лада подругой принцессы Виктолии, дочери короля Ладдарского Далида. Я золотую ленту носил, вот и поехал – сначала сватать, а потом и короля Эдвина на свадьбу сопровождал. Еще когда первый раз принцессу увидел, крыса в душе шевельнулась – такую, да за другого. А потом оказалось – не принцесса вышла гостей встречать, а Лада. Обычай у северян такой, невеста только после отцовского разрешения выйти может. Сватовство, конечно, формальность пустая, меж королями все уже сговорено было. Но все же честь по чести приехали, и менестрели об Илларе пели, и я короля расхваливал, и на турнире бился. – Князь улыбнулся. – Ох, дерзкий был! Перед вызовом перевязал свой аксельбант лентой цвета рода Совы. Выехал, смотрю – Лада веером прикрылась, только лоб виден. Красен, что маков цвет! Думал, отхлещет меня по морде этим самым веером.
Митька и не видел отца – таким. Словно и морщины разошлись, и глаза посветлели.
– Ну, а как нам уезжать, так и тоска Ладу заела. Привыкла за месяц к праздникам, а тут и подругу скоро увезут. Будет у Виктолии новая жизнь, другой двор. Не такой чинный, как у сдержанных северян. И дома у Лады тишина: брат в разъездах, отца и мать уж несколько лет как лихорадка скрутила. Это я уже потом понял. А тогда пришел к князю Весенею: отдай за меня сестру. Князь золотого рода, из свиты короля – чем не зять? А Весь, мол, сестру неволить не стану. Как сама… Лада и согласилась. Я-то ее любил… Дурного не скажу: старалась она хорошей женой быть и тебе матерью. Может, и свилось бы у нас гнездо.
Князь замолчал. Рассеяно тронул лежавший на столе медальон, но так и не открыл.
– Да… Только не сбылось. Есть у Лады тайна… Я давно понял, когда она только ко двору выезжать стала после твоего рождения. К чести ее, никто понятия о том не имеет. Я-то сам догадался.
Снова скрипнула лавка. Князь преувеличенно аккуратно принялся сворачивать карту. Лег свиток на край стола. Отец снова показался Митьке постаревшим, и морщины у глаз стали глубже.
– Любит княгинюшка наша, и никто ей более не нужен. Я так и вовсе – помеха, о грехе ее памятка.
«А я?» – хотел спросить Митька, но язык примерз к небу. Отцовское откровение не укладывалось в голове.
– Кого? – выдавил хрипло.
Князь переложил медальон в шкатулку, захлопнул крышку. Изящная вещица почти скрылась под широкой ладонью. Митька ждал – он хотел знать все до конца.
– Эдвина. Короля Илларского.
Завозился на чердаке жилец – ночь близилась к концу. Митька сидел, сгорбившись. Разговор вымотал, выжал до донышка. Ему уже было все равно – кто он, на чьей стороне. Если мир перевернулся, какая разница? Вот только одно дело нужно довести до конца. Эмитрий встал:
– Мой князь! По праву наследника я лишил Германа капитанства и приговорил его и одного из солдат к повешению.
Отцовская ладонь надавила на плечо:
– Сядь. Я знаю. И об этом тоже нужно поговорить. Капитан Герман, – Митька зло сощурился, но князь повторил твердо: – Капитан Герман здесь, в лагере. И он нужен. К сожалению, нужен не только мне. А казнить одного палача было бы неправильно. Тем более, не забывай, что капитан пытался сохранить гарнизон, да и потом рискнул отбить тебя. Жаль, не получилось. Не пришлось бы тебе перед Советом стоять. Да, и знаешь, Герман привел твоего Поля! – князь широко улыбнулся, слишком старательно.
– Он пытал княжича Торна! – Вывернулся из-под отцовской ладони, вскочил. – Герман – мерзавец, подлец! Ты… Ты бы видел, что сделали с Темкой!
– Митя, ты снова забываешь кое о чем, – гнев заставил князя повысить голос. – Артемий Торн на стороне короля. Он враг, а к врагу можно и должно – должно, слышишь! – применять жесткие меры.
– Должно?! – Митьке почудилось, что не отец стоит напротив. Чужой, незнакомый человек с колючими глазами. Крикнул: – Так – должно? А если бы Герман и меня?
– Он посмел тронуть тебя? – отец подался вперед. Вот теперь его глаза снова стали знакомыми, отцовскими. Скажи Митька: «Да», и Германа пристрелят в это же утро.
Но княжич стиснул зубы. Митька не понимал, почему, но был твердо уверен, что так – нечестно.
– Нет, – взгляд скользнул в угол.
Выдохнул с облегчением отец. Княжич медленно повернулся:
– А ты знаешь, когда раскаленным железом к лицу… Запах потом долго чувствуется.
Качнулся огонек свечи – отец шагнул к Митьке. Хотел обнять, но ладонь замерла над напряженным плечом сына.
– Митя, ну так что же теперь… Это война.
Предутренняя синева потушила звезды. Ночь истекла.
Глава 9
Темка плотнее прижался к двери: точно, в гостиной плачет Дарика. Послышался негромкий голос матери, снова сдавленное рыдание. Княжич застыл, не решаясь войти. Можно передать и через слуг, что он уехал к коннетаблю, но Темка продолжал стоять, вслушиваясь.
– …лекарь?
– Заживает хорошо. Княгиня Полина, но вы же сами видите! – вскрик перешел в стон, точно Дарику резали по живому. – Не хочет он так. Совсем не хочет. Как меня только Матерь-заступница надоумила пистолет-то убрать. Спать боюсь, вдруг не услежу. С Шуркой по очереди дежурим. Парень уже с лица спал, ночью отца караулит, а днем входить боится, – сорвался голос. – Видит: мучает нас. Оттого еще больше терзается.
Темка сам чуть не заплакал. Вот чем первый бой для капитана обернулся. Иногда кажется – лучше бы сразу убили! Если бы палач Германа перестарался и Темкины руки остались беспомощными культяпками, видит Создатель, княжич бы тоже подумал о таком выходе. Хочется порой войти к капитану и оставить заряженный пистолет – воин вправе сам решать свою судьбу. Но стоит представить, как ляжет перед статуей Матери-заступницы нож и с именем Александера Демаша просыплется порох на блестящий клинок – так хоть всех покровителей разом проси, чтобы отвели от капитана черные мысли.
Княжич отошел от двери. Проведать Александера? Капитан даже не повернется. Только раз он взглянул на воспитанника: Темка приходил сказать, что меньше чем через месяц уедет со свитой Эдвина. Александер шевельнул губами:
– Обереги тебя Олень-покровитель.
«Я буду осторожен», – мог пообещать Темка, но солгал бы. «Я не боюсь», – хотел сказать он, но и это не было бы правдой. Княжича страшила не смерть, до черноты в глазах пугала возможность стать калекой. Вон, как Александер, – в первом же бою. Но признаться в этом страхе не заставил бы и приказ короля.
Нет, не нужен Темка сейчас Александеру. Да и пора ехать во дворец, велено быть с утра.
* * *
Четырежды посмотрели на герб, у самого входа в дворцовые покои потребовали бумагу от коннетабля – и только потом пропустили. Когда-то геральдические роды имели свои привилегии, но мятеж перечеркнул прежнее доверие короны.
Темка неторопливо прошел бронзовой анфиладой, еще медленнее – серебряной. Он приехал рано и мог не торопиться. Золотая же показалась слишком короткой. Шакал побери, дворец так огромен, а парк вокруг него и вовсе только верхом и объедешь – слишком малы шансы на случайную встречу.
Пробили часы на башне Ларра, когда княжич вошел в зал перед кабинетом коннетабля. Поприветствовал офицеров, вынужден был кивнуть и Марику. Князь Кирилл пока не появлялся, и капитаны переговаривались вполголоса. Темка понял, что приехал гонец, и коннетабль слушает его доклад за закрытыми дверьми. Против воли покосился на Марика: Лесс живет тут же, в Офицерских покоях, и может знать больше. Но поймал лишь усмешку, отвернулся.
Отзвонил четверть брегет у капитана Радана. Темка недвижно застыл у окна, вглядываясь в переплетение тропинок. На перекрестках стояли причудливые статуи; отсюда хорошо была видна одна из них – полуконь-получеловек. Воин со звериным телом смотрел в небо, лук в напряженных руках искал добычу. Казалось, миг – и сорвется стрела. Раньше бы Темке понравились вздувшиеся в усилии мускулы, но сейчас почему-то все время вспоминался Александер, как он неловко придерживал обрубок, прежде чем повернуться и сказать: «Обереги тебя…»
Брегет и башенные часы дуэтом отмерили еще четверть, и вошел князь Кирилл. Сухо поздоровался, едва склонив серебряноволосую голову.
– Карту.
На широком столе развернули лист. Дрогнуло у Темки, как всякий раз, когда видел, сколько земель захвачено мятежниками. Коннетабль отчеркнул ногтем горы, потом коснулся пальцем западнее последней отметки:
– Мятежники продвинулись через всю Теплую выпь. Захвачен город Карель. Могу напомнить, что там в горах неплохие залежи кремния.
Темка уже понимал, что это значит. Есть кремний – есть оружие. Вот дурак был, что раньше совсем не желал разбираться в торговых путях. Следующие слова коннетабля заставили на мгновение спрятать глаза.
– Город брал князь Дин. Казнили всех защитников – хоть в мундирах, хоть тех, кто просто спасал своих родных и свои дома. Оружейников и кузнецов хватало, а они с оружием обращаться умеют. Те, кому удалось вырваться из города, рассказывали о резне и погромах. Князь Дин утихомирил своих солдат только после того, как глава оружейников пообещал, что все мастерские будут работать день и ночь на мятежников.
Создатель, а где в это время был Митька? О пропавшем княжиче до сих пор нет достоверных сведений. Жесткие методы у его отца: погубить целый город, лишь бы вооружить армию.
– Вот такие новости. А сейчас – работать. Княжич Торн, князь Лесс, возьмете карты западной части Иллара. Капитан Радан, вечером проверите – порученцы должны знать все дороги и все болота в местах ведения боев.
Положа руку на сердце, Темка признавал: если бы не Марик, вряд ли бы он успевал столько за день. Неизвестно, выучился ли бывший побратим командовать гарнизоном, но карты он читал и запоминал информацию великолепно. Мало того – знал больше, чем можно было почерпнуть из условных значков. В ответ на невольные вопросительные Темкины взгляды кидал высокомерно, слегка растягивая гласные:
– Читать надо, Торн. И не только легенды про рыцарей. Да что ты за порученец будешь, если даже по карте умудряешься заплутать? Куда ты попер? Не видишь, меж лесов пусто, ни деревень рядом нет, ни дороги – все тропы в обход ведут. Низинка тут, Торн. Наверняка, либо развозит во время дождей, либо вовсе не просыхает. А простреливается еще лучше.
Ох, как бесился Темка! Только чтобы не отстать от Марика, княжич готов был просиживать часами над картами и старыми документами из тех мест. Хотя много больше хотелось тренироваться в фехтовании и стрельбе. Никогда еще не приходилось так долго вглядываться в рукописные строчки, под вечер даже под закрытыми веками водили хороводы буквы. А Марик словно бы и не уставал. Поглядывал насмешливо, прикрывал карту рукой и рассказывал так, словно сам изъездил все перелески и холмы.
Ничего, пусть только отстанут лекари. Не отвертится Марик от дуэли. Помнится, когда-то силы были равны. А разве потом Темка не тренировался в Северном Зубе? Собьет он спесь с Марика, обязательно!