– Предпочту подохнуть сам и в свой черед, – нож заставил Митьку еще сильнее запрокинуть голову. – Не дело княжичей добивать, – он словно бы не понимал, что на самом деле шантажируют Темку.
Кто-то из солдат закряхтел осуждающе. Самый молодой торопливо отступил к дверям. Нож в пальцах Германа задрожал сильнее, того гляди – ненароком полоснет. Темка сжал зубы, чтобы не заорать: «Отпусти! Скажу!!!» Создатель, не приведи такую цену платить! Помилуй, Создатель!
Капитан опустил руку: чужого княжича можно и на куски разорвать. А вот своего – не поддержат. Бунт – озлобленный, подогретый жаждой, – страшен. Герману его не сдержать.
Митька лягнул капитана, попытался выхватить нож, но мальчишку тут же скрутили. Примотали к столбу-колонне напротив Темки. Вот сейчас в серых глазах друга – страх. Потому что капитан так смотрит на Темку, как и волки не глядят на добычу в голодную зиму. Герман метнулся к жаровне, плюнул в алые, слегка подернутые пеплом угли. Гад! Еще слюны хватает. Темка не может даже губы облизать.
Веревка захлестнула руки, поползла через балку. Княжич не сдержал стон, когда путы впились в пульсирующие болью запястья. Вытянулся, еле касаясь ногами пола. Митькины глаза распахнулись от ужаса. Капитан все ворошил угли ножом. Темка отвернулся от жаровни: Митька, не смотри! Не надо! Олень-покровитель, дай мне стойкости, выпей слабость мою, да не будет… Больно!!! Мама!
Не смотри, Митька…
* * *
Песок вмялся в щеку, присох к искусанным в кровь губам, забился в рану на запястье – когда Герман уходил, то полоснул по веревке так, что рассек кожу. Митька на ногах не устоял, рухнул мешком на пол.
Фонари унесли, но сквозь узкую бойницу падают косые лучи. Закат или рассвет? Голова кружится, нет сил разбираться. Какая, впрочем, разница? Митька попытался встать, но ноги не держали, снова ударил по коленям пол. Княжич поднялся на четвереньки и пополз, стараясь смотреть прямо перед собой. Все качалось перед глазами, точно не в башне он был, а на плоту посреди бурной реки.
Темка лежал у стены, почти касаясь ногами погасшей жаровни. Песок рядом с ним потемнел от крови. Митька нерешительно тронул друга за плечо. Перевернуть? Да ведь вся спина изрезана! Но так – наверняка больнее. Вон, обожженные кисти прижаты к груди, вывернуты неловко. Сволочи! Княжичу – руки калечить!
Митька все-таки перекатил Темку на бок. Зубами разодрал остатки пут на запястьях. Аккуратно прикрыл спину своей рубахой, обрывками Темкиной обмотал ему руки, сдув налипшие песчинки. Мундир пристроил другу под голову. Пальцы стали липкими от крови Торна, Митька вытер ладонь о стену. За это Герман тоже ответит!
Воды бы – хоть немного. Хоть глоток, разбитые губы Темке смочить. Что же он в себя не приходит? Жилка на шее еле слышно пульсирует под пальцем. Нужна вода! Но дверь – толстая, сбитая из потемневших досок – заперта. Стучи не стучи, не откроют. Да хоть сорви тут Митька горло – никто не придет. Не поделится с княжичем ни глотком. Подыхай тут с дружком упрямым. Прямой вины не будет, а что не досмотрели – так с капитана спрос, не с солдат.
Митька стиснул кулаки, болью отозвался порез на запястье, выпустил тягучую каплю. Княжич поднял руку – кровь скользнула к локтю. Кажется, это единственная жидкость, которая еще осталась. Единственное, чем можно напоить Темку. Или не стоит? Он лизнул порез – рот наполнился солоноватым вкусом. Ведь глотал во время допроса, слизывая с искусанных губ. Но сейчас при мысли, что вот это – пить, замутило. Желудок отозвался спазмами, и Митьку вырвало желчью. Будь ты проклят, капитан! Будь прокляты эти Пески!
Княжич растянулся на каменных плитах рядом с другом. Долго будет тянуться время… Солнечный луч переполз на стену. Вот-вот уйдет из башни. Митька чуть тронул пальцем жилку на Темкином горле – бьется.
Шершавый язык перестал помещаться во рту. Казалось, в темном углу шевелится кто-то большой и лохматый. Княжич понимал, что это бред, такой же, как послышавшийся перестук капель – весенний, так с длинных сосулек срываются на деревянное крыльцо. Можно постараться заснуть, хоть так спрятаться от жажды. Но Митька боялся, точно во сне мог прокараулить Темкину смерть, позволить ей добраться до друга. Жилка успокаивающе толкнулась под пальцами. Жив. Пока жив.
Митька уставился в каменный потолок. Почудилось: оттуда сыпется песок, ложится на грудь, давит, не дает вздохнуть. Шелест песчинок перерос в журчание призрачного ручья, но не заглушил собственное тяжелое дыхание. А Темкиного не слышно. Митька протянул руку, коснулся вены.
Нет!
Темка, нет!!!
Сколько ни ищи – нет биения жилки. Подглазная чернота разливается по лицу, истончается в желтый цвет. Нет, Создатель! Темка не может умереть вот так! Он не может!
Митька тряхнул друга за плечи, тут же испуганно выпустил: ему же больно! Темкина голова мотнулась безвольно. Жизни в измученном теле не больше, чем в порванной тряпичной кукле.
– Те-е-емка-а-а!!! – Княжич не кричал так, даже когда пленника жгли раскаленным железом. – Будьте вы прокляты! Чтоб ты смертью шакала издох, Герман! Будьте вы прокляты, эти Пески! – Слез не было, сухие рыдания заставляли корчиться на темном от крови полу. – Темка, пожалуйста! Ну Темка, не умирай! Будьте вы прокляты!
Ненависть сдавила горло, потемнело в глазах. И прозвучавший в комнате голос показался бредом. «Я могу вернуть, – тихий голос, шелестящий. – В нем есть сила моего источника».
– Что? Что вернуть? – Митька смахнул песок с Темкиных волос, осторожно, стараясь не задеть ссадину на лбу.
«Жизнь».
Жизнь?! Создатель, если хочешь свести с ума – ты вправе. Но не дай умереть Темке!
– Так верни! – Митька тронул пальцем жилку.
«Обещай мне».
– Что? Да говори же! Создатель ты или дух шакала – говори!
«Обещай, что вернешься, когда позову. Не бойся, это будет не скоро».
…теплые камни башни, восходящее солнце. Князь себе не принадлежит. Больше никаких обещаний…
На Темкиных ресницах – песок. На губах – песок. В волосах – песок. В ямочке над ключицей. Темный от крови.
– Я обещаю.
Толкнулась под пальцем жилка.
* * *
Во дворе все еще лежит песок, скрипит под ногами. Через несколько дней и его сдует, обнажится земля, покроется травой, если будет на то милость Матери-заступницы. Александер спешился, снял бурдюк. Подскочил сержант Омеля, бережно помог: воды много, реки вернулись, но к ее изобилию никак не могли привыкнуть. Отряд втянулся в ворота; солдаты недоуменно поглядывали вокруг.
Никто не выходит. И почему так тихо? Александер обвел взглядом окна. Пески не сильно захлестнули Южный Зуб, людей тут много меньше, а воды в подвалах столько же, как и в Северном. Почему же такая тишина? Капитан запрокинул голову: штандарт Эмитрия Дина на месте. Тупой иглой ткнуло в сердце – Александер сам, своими руками приспустил Темкин, обвязал его лентой. Черной! А так мечтал княжич когда-нибудь принять золотую. Золотой ему стала могила. До чего же отчаянный мальчишка был. Кому только ни молилась Дарика, но прошел бронзовый вечер, кончилась серебряная ночь – и даже золотым днем не вернулся Артемий. Шурка ходил к источнику, но по возвращении отвел воспалившиеся глаза… Хоть бы тело наследника найти. Не уедет отсюда, пока не объездит все земли, что были под Песками. А как княгине об этом сказать? Ох и мальчишка был! Не он – так и неизвестно, выжил ли бы гарнизон. Создатель, что ж ты наделал?
Александер опустил руку, так и не коснувшись груди. Все равно не выдернуть эту иглу из сердца. Он решительно вышел на середину двора.
– Э-э-эй! – крик ударил в стены, взметнулся вверх. В ответ послышался шорох, словно кто тайком глядит в щель. Может, они тут все с ума посходили?
Скрипнула дверь. Тощий, грязный солдатик испуганно зыркнул на Александера и прикипел взглядом к бурдюкам.
– Что стоишь? Пей, – осторожно, словно подманивая жеребенка, позвал Омеля. Полилась в котелок вода.
Парень бросился к сержанту, ухватил посудину двумя руками. Следом во двор выскочили еще трое, за ними рванули и остальные. Александер выдохнул с облегчением: жив гарнизон Южного Зуба.
– Где княжич? – ухватил он за плечо солдатика.
Тот выкатил в ужасе глаза, затряс головой
– Ваш капитан?
Солдатик бестолково замахал руками:
– Там! Там! В Рыжей башне!
Рыжей в башне была только кладка понизу; и на том спасибо – сориентировался. Александер торопливо шел по коридору, распахивая двери.
– Капитан Герман! Княжич Эмитрий!
Еще одна створка ударила в стену. Небольшая комната, посредине круглый стол, покрывавшая его грязная скатерть наполовину сползла на пол. У стола в кресле сидел Герман; перед ним лежал пистолет. Александер остановился на пороге.
– Что Пески? – Герман глянул куда-то вверх.
– Ушли. И река вернулась.
Капитан Южного Зуба нервно одернул рукава мундира. Темно-зеленая форменная ткань заляпана, и Александеру показалось, что – кровью.
– Давно ушли? – в голосе сквозила непонятная просьба.
– Вчера вечером тронулись.
– Вчера… Вчера! – Герман засмеялся, как-то нервно, захлебываясь. Александер даже подумал, что тот пьян; шагнул ближе, втянул ноздрями воздух. – Де не-е-еет. Не пьян я, капитан. Мы вино в первые же дни…
– Ваши все целы? – мелькнула страшная догадка.
Ответ Германа прозвучал равнодушно:
– Троих нет. Один в песках сгинул, другой повесился. Двое перестрелялись по пьяни, одного насмерть. А у вас? – взгляд капитана остановился на траурной повязке на плече Александера.
В горле запершило, прокашлял:
– Княжич Артемий пропал в Песках.
Герман чуть усмехнулся. Неторопливо потянулся через стол – упал пистолет, сбитый локтем. Звякнула связка ключей.
– Вот этот, капитан, – Герман отделил один, с узорчатой головой. – Комната над нами. Может, еще успеете.
Александер непонимающе взял ключ.
– Я бы на вашем месте не задерживался, – ухмылка не сходила с губ, а глаза были – как у беспробудно пьянствовавшего.
* * *
– Эмитрий, вы бы легли нормально, – над Митькой склонилась Дарика. – Вторую ночь в кресле, ну разве так можно!
Княжич потянулся, разминая затекшее тело. Он задремал только под утро. Плохая была ночь для Темки: то впадал в забытье, то стонал, а то хрипел сквозь зубы, метался по кровати – видно, снилось страшное. Митька сам чуть не плакал, не зная, как помочь. Обтирал Темке лицо, осторожно, стараясь не задеть раны. Клал на лоб влажную тряпицу – но тот почти сразу сбрасывал. Долго тянулась ночь.
Сейчас сквозь плотные шторы виднелось поднявшееся над крепостной стеной солнце. На столе под полотенцем угадывался пирог, рядом стояла кружка с молоком. Видно, Дарика уже заходила, но будить не стала. Время-то к обеду, с удивлением понял Митька. В два шага оказался у Темкиной постели, присел на корточки. Друг спал – и спал спокойно, лицо порозовело, судорожно сжатые губы приоткрылись. Хорошо, ожоги начали подживать. Митька передернул плечами: до сих пор перед глазами стоит…
…Нож накалился так, что Герман ухватился только за кончик деревянной рукояти. Митька рванулся – путы с силой врезались в запястья. Да разве вырвешься… Темка уже не стоит, висит, прихваченный под мышками веревкой. Создатель, да за что же ему такие муки?
– Герман, ты не капитан! Дерьмо шакалье! Сволочь! – Митька никогда в жизни так не ругался. Отвлечь, чтобы нож хоть немного остыл. Рассердить – пусть оставит Темку в покое, сорвет злость на княжиче Дине. Но Герман лишь повел налитыми кровью глазами. Митька снова рванулся, выкручивая руки.
Раскаленное лезвие пляшет перед Темкиным лицом.
– Где источник?
Пленник закрыл глаза. Из прикушенной губы выступила тягучая капля крови.
– Где источник?!
– Да человек ты или нет?! – Митька срывает голос в крике. А у Темки – так давно уже только хрип. Лезвие замирает, как змея перед броском, и резко впечатывается в щеку Торна…
– Что вы так побледнели? Спит он, спит! – Дарика тряхнула княжича за плечо. – И все хорошо, просто чудо как хорошо. Не оставила Матерь-заступница, заживает чисто, быстро, как покровители ворожат.
Может, и покровители. А может… Вспомнился бесплотный шелестящий голос: «Я могу вернуть»
– А где капитан Александер?
– Вроде на конюшню пошел.
* * *
Дега фыркнула в лицо. Кобылка обижалась, что хозяин все не приходил.
– Ну что ты, он пока не может, – Митька погладил лошадь по шее. Дега пренебрежительно дернула головой.
Александер вышел из соседнего стойла. На переносице еще не разошлась морщинка: кони плохо перенесли жажду.
– Капитан, я вас ищу.
Дега переступила, глухо ударив подкованными копытами. Как там Поль? Герман хоть и сволочь, но за лошадьми смотрит. Все должно быть нормально.
Митька глянул в упор на капитана:
– По праву княжича золотого рода я могу вершить суд.
Александер тоже погладил Дегу, пропустил сквозь пальцы жесткие прядки гривы.
– Да. Это ваше право, княжич Эмитрий.
– Герман должен быть повешен, – Митька стиснул пальцы на досках стойла. Он решил давно, но как нелегко такое выговорить.
– Капитанов не вешают.
– Значит, он будет лишен звания!
– А солдаты?
Митька растерялся. О них он как-то не подумал.
– Отцу напишу. Пусть решает. Только одного, – княжич скрипнул зубами, – вместе с капитаном в петлю.
* * *
Шакал раздери, как жаль, что родовой меч остался в Южном Зубе! Но не до того Александеру было, спешил увезти княжичей. Митька-то в себя пришел только в соседней крепости, Темка до сих пор встать не может. И мундир Дарика не смогла отчистить. Пришлось ехать в Темкиной рубашке. Только чуть выше локтя повязал зеленый лоскут с пущенным поверху золотым шнуром. Он – княжич золотого рода! Митька повторял это про себя всю дорогу. Готовился. Трудно сказать в лицо человеку, рядом с которым год прожил бок о бок: «Повесить!» Пусть даже от ненависти холодеют щеки. Но надо, Митька точно это знает. И готов принять все до конца: сам огласит позорный приговор и не отвернется, когда тело Германа закачается на балке.
Как странно: за спиной солдаты чужого князя. А свои, те, кто присягал на верность роду Динов, – в крепости. Кажется, что все это бред, видения, пригрезившиеся под палящим солнцем. Митьке хочется замотать головой, закричать: не может такого быть!
Песка у ворот уже не осталось, пробивалась куцая трава. Княжич вскинул голову: штандарт обвис без ветра, никто даже не удосужился снять. Створки тяжело подались, распахнулись. Митька въехал во двор.
Пусто.
Солдаты Северного Зуба спешились, настороженно поглядывая на донжон и смотровые башни. «Они не посмеют стрелять! – Митька нашел взглядом окно капитанова кабинета. – Это будет мятеж». Пусть Герману терять нечего, но солдаты не решатся.
– Оцепить двор. Проверить входы, – Александер остановил коня рядом с Митькой.
Тишина. Какая непривычная тишина.
– Пусть проверят конюшни, – повернулся княжич. По знаку капитана несколько человек сорвались, бросились в боковой проход.
Очень тихо. И ворота не заперты. Не похоже на капитана Германа, уж он-то должен был ожидать возвращение княжича. «Бывшего капитана!» – зло поправил себя Митька. Спрыгнул с коня, достал из седельной сумки пистолет.
Солдат выбежал из прохода, глянул нерешительно: кому докладывать? Выбрал все-таки капитана:
– Конюшни пусты.
Александер – выдержанный Александер! – площадно выругался:
– Сбежал! Слизняк трусливый! Обыскать крепость! Все прочесать! Посмотрим, княжич, сколько в гарнизоне верных вам людей.
Шаги глухо разнеслись в каменных коридорах. Пусто. Коней угнали, оружие увезли, продовольствие – все до последнего зернышка – выгребли. С обозом едут. Можно попробовать догнать. Но побег – слишком решительный шаг. Без стрельбы, ясное дело, не обойтись. А это уже война между князьями, королевский суд.
Сошлись с поисковым отрядом в круглом зале.
– Никого, капитан.
Митька развернулся, пошел в библиотеку. Дверь плотно закрыта. Ручка привычно легла в ладонь, потянул. Взгляду открылись закопченные стены, остовы обуглившихся стеллажей. На полу – груда искореженных книг: черные переплеты, сгоревшие страницы. И не побоялся же в крепости пожар устроить! Хотя что Герману Южный Зуб? Митька тронул пепел. Треснуло, мазнуло подушечки пальцев. Сволочь. Осторожно, словно комнату с усопшим закрывал, потянул ручку.
Перед дверью в свои покои Митька помедлил. Если капитан сжег библиотеку, то чего ждать здесь? Толкнул сворку – солнце, льющееся в окно, показалось ослепительным из полутемного коридора. Странно, все осталось как прежде, словно и не заходил никто. Митька торопливо прошел к гардеробной. Есть! Мундиры на месте, и все так же золотятся аксельбанты. Орел-покровитель, не обмани в надежде! Княжич пересек комнату, повернул тяжелое кованое кольцо на узкой дверце. Спасибо, хранитель рода! Меч на месте, капитан не решился его тронуть. Митька вытащил клинок – и словно отмершая частичка души ожила, когда увидел распахнувшего крылья Орла. Что же, есть и у Германа какие-то понятия о чести. Только уж больно куцые. Или нельзя так говорить? Разве может быть честь – кусочками?
– Княжич! – долетел крик. – Княжич Эмитрий! Вас капитан зовут!
Митька повесил меч на пояс, поправил шнур на рукаве. Что-то слышалось в голосе солдата, заставляющее напомнить себе: «Я княжич золотого рода».
Верных оказалось четверо. Не похоронили, просто сбросили в холодный погреб. Кого застрелили, кому по горлу полоснули ножом. Митька каждому заглянул в лицо, шепотом повторил все четыре имени.
– Распорядитесь насчет похорон, – повернулся он к Александеру. – Пусть из деревни священника позовут.
Капитан не выдержал, бросил яростно:
– Надо было тогда задержаться! Его счастье, шакалье, что на дороге мне не попался. Я бы его на дуэль!..
– Нет! Много чести для него на дуэли биться. Вы тоже так думаете. Потому и не вернулись после.
Александер коротко кивнул.
ЧАСТЬ II
Глава 6
Темка перекатывал во рту каждую ягодку, прежде чем прижать языком к небу. Прохладная, круглая, нажать посильнее – и брызнет спелой мякотью. Смородину беженцы привезли, Александер сторговал у них целую чашу. Можно горстями есть, но так – вкуснее.
Лисена довольно захихикала. Девчонка зажала в перемазанных соком пальцах смородинку и дурачилась: стоило княжичу вытянуть губы, как отдергивала ягоду.
– Митька, дай ей по шее, а? – сорванный несколько дней назад голос еще хрипловат, и смешок вышел больше похожим на кряхтение.
Княжич Дин, сидящий на подоконнике, дипломатично хмыкнул, но не вмешался.
– Вредины, – пробурчал Темка. Блюдо стояло у него на коленях, но разве зацепишь ягодку замотанными чуть ли не до локтей руками? Да и, честно говоря, страшно шевельнуть пальцами: вдруг снова вернется боль. – И ты, Александер, тоже!
Капитан глянул с любопытством: за что такая немилость?
– Ага! Зачем ты Дарике ленту отдал? Она же ее сожгла! Не могли на память оставить.
– Дурак! – высказалась Лисена. Чем-чем, а почтительностью девчонка не отличалась.
– Элинка! – нахмурился капитан.
– А что? Траурную ленту хранить – совсем спятить нужно! Мама так плакала, когда ты штандарт перетягивал.
– Все равно нельзя так с княжичем, – Александер рассердился всерьез.
Лисена виновато шмыгнула носом и с еще большим усердием принялась скармливать Темке ягоды.
– Сама тоже ешь, – он мотнул головой, отодвигаясь от ладошки, полной смородины. Элинку уговаривать не надо, тут же засунула в рот целую горсть, довольно зажмурилась.
– Завтра вернусь в Южный, – сказал с подоконника Митька, как о твердо решенном. Темка повел плечами, касаясь ножен: с одной стороны кресла висит родовой меч Динов, с другой – Торнов.
Александер скрипнул стулом:
– Солдат возьмешь?
Митька замялся. Темка хотел сказать: что там делать в замке одному? Но в коридоре послышался шум: кто-то шел, твердо ступая по каменным плитам. Стук – и, не дожидаясь ответа, дверь распахнулась. Чуть пригнувшись под притолокой, в комнату шагнул высоченный незнакомец в мундире королевских цветов: белое с пурпуром. Из-за его локтя выглянул любопытный Шурка.
– Капитан Павел Герок, – имя лязгнуло, словно королевский посланец щелкнул железными челюстями.
Лисена метнулась к отцу, спряталась за спинку стула. Темка сел ровнее, бросил тревожный взгляд на Александера. Митька спрыгнул с подоконника, встал рядом с креслом.
– Вы с приказом короля? – усмехнулся Александер. – Но Пески уже ушли.
Губы посланца на мгновение сложились в горькой усмешке:
– Пески… В королевстве мятеж, господа. Князь Крох собирает войска на северо-восточной границе.
У Темки словно песок на зубах скрипнул. В витражном окне вспыхнули стеклышки: золотые, серебряные, бронзовые. Создатель! Отец Марика пошел против короля!
– Вы Эмитрий Дин из рода Орла? – воспаленные глаза посланца остановились на Митьке.
– Золотого Орла! – княжич положил руку на оголовье своего меча.
– Уже нет. Ваш род лишен геральдической ленты, князь Дин выступил на стороне мятежников. Мало того – он правая рука князя Кроха. Эмитрий Дин, сдайте оружие. Мне приказано доставить вас к королю.
– За что? Он-то не мятежник! – Темка вскочил – впервые за эти дни. Покатилось с колен блюдо, брызнуло ягодным соком.
– Приказ короля. Кстати, я был в Южном Зубе и не нашел там гарнизон. Где ваши солдаты, княжич Эмитрий?
Смородина рассыпалась по полу, потекла темно-фиолетовая вода. Посланец переступил, давя попавшие под ноги ягоды. Митька растерянно потянул меч из ножен.
– Александер, я тоже должен ехать! – повернулся к капитану Темка.
– Все поедут, – пообещал Герок. – Сейчас не то время, чтобы держать тут солдат. Они нужны королю. Эмитрий, надеюсь, вы не заставите меня прибегнуть к силе?
Митька достал меч, поймал клинком отблеск заходящего солнца, высветив Орла.
– Возьмите, капитан. Темка, а ты сядь. Тебе еще как-то ехать.
Темка не сел – рухнул обратно в кресло.
– Что хочет от меня король? – Митька отлепил пальцы от рукояти меча, оружие перешло к Героку. – Отречение от отца?
Капитан кивнул, аккуратно снял с кресла ножны.
– Когда ехать?
– Как можно скорее.
Митька отошел к окну. Пески отсюда не видны, Темка знает точно, но ему почему-то показалось, что друга слепят три цвета: золотой, серебряный и бронзовый.
* * *
Дарика заканчивала перевязку, когда вошел Митька. Княжич бережно нес зеленый мундир с золотыми галунами и аксельбантами. Темка тихонько зашипел сквозь зубы и глянул сердито: подождал бы, чего тут смотреть. Но Митька, точно слепой, шагнул в комнату, чуть не натолкнулся на стол.
– Капитан Герок сказал, что не уполномочен срывать с меня нашивки, – ровным голосом сказал княжич Дин. – Но я не имею право носить их. Дарика, вы не могли бы спороть?
Женщина ушла, напоследок жалостливо глянув на мальчика. Митька опустился на стул рядом с кроватью, сгорбился, свесил руки между колен.
– Но ты же – не мятежник, – после перевязки было больно шевелиться, но Темка все-таки приподнялся на локте.
– А отец? – Митька поднял глаза, обведенные бессонницей темными кругами. – Может, его оболгали, а? Или он специально, узнает все про мятежников и передаст королю. И Эдвин не может по-другому, чтобы не выдать.
– Александер говорит, что князь Дин всегда был за войну в Миллреде, – Темке казалось, что начни он поддакивать, выйдет фальшиво.
У Митьки еще сильнее опустились плечи:
– Да. Я сам слышал. Но, может, он знал, и заранее, специально! Чтобы войти в доверие к заговорщикам!
Темка промолчал. Он мог бы спросить: а Герман? Ясно же, что Дин-старший специально отправил его подальше, да еще снабдил оружием в таком количестве. Но Митька и так все понимает. И почти не верит в то, что говорит. А разве Темка не придумывал бы оправдания, окажись его отец по ту сторону? Впрочем, представить такое невозможно: князь Торн верен короне.
– Капитан Герок забрал у меня пистолет и шпагу.
Шакал раздери! Так поступают только с пленниками.
– Очень учтиво извинялся, – криво усмехнулся Митька. – И даже оставил пару ножей. Мол, в дороге пригодятся.
Вошел Шурка, протянул мундир. Темка нахмурился, увидев в глазах капитанова сына недоуменное любопытство. Княжич Дин холодно поблагодарил кивком. И, хотя полуденное солнце накалило воздух, надел мундир. На зеленой выгоревшей ткани темнели пятна от нашивок. Темке показалось, что это следы пуль. Митька высоко вскинул голову, выпрямился, как и подобает княжичу.
* * *
В степи почти нет геральдических цветов, разве что мелькнет на обочине желтый львиный зев. Степь похожа на будничную скатерть: ровная, тусклая, с простенькой вышивкой. Иногда расплываются багровые пятна, как от пролитого вина – это фургон подпрыгивает на кочке и тогда накатывает боль. Темка провел языком по внутренней стороне губы, пощупал ссадинку. А тут снова тряхнуло, зубами аж до крови лязгнул.
Совсем не так представлялась обратная дорога. Видел себя Темка в мундире с серебряными аксельбантами и галунами, повзрослевшим, настоящим командиром. Едет верхом на Деге, позади – отряд, не растягивается, все солдаты справные. Возвращается к отцу, и не как малек желторотый, а как наследник, правая рука князя. Распахнуты ворота Торнхэла, дорога заканчивается у крыльца. Мама и отец стоят на ступенях…
Но все не так. Герок сказал, что княгиня сейчас в столице, а князь, знамо дело, воюет. Оставил старого капитана, отца Александера, для защиты Торнхэла, сам встал под знамя короля. Как скребется в душе крыса! Родной замок-то недалеко от Миллреда.
Снова плеснули багровым вином. Больно, шакал раздери! Растрясло дорогой, даже порез на плече снова открылся. А так нужно побыстрее выздороветь, успеть! Ну сколько будут воевать с мятежниками – месяц, два? Это же шанс – может быть, единственный Темкин шанс – служить королю по-настоящему.