– Хата Армейца.
– Точно, – согласился Андрей.
* * *
И сорока минут не прошло, как они выгружались из джипа на Троещине.
– Ни одно окошко не светится. – Планшетов снизу вверх оглядел фасад многоэтажки. И, правда, дом стоял темным, будто скала.
– Электричества нет, – предположил Волына.
– Мозгов у тебя нет, – фыркнул Протасов. – На часы, блин, не пробовал смотреть, лапоть?
Часы показывали половину пятого то ли ночи, то ли уже утра.
– То-то Эдик обрадуется.
– По-любому.
Они направились к подъезду. В те времена кодовые замки и парадные с консьержами были редкостью в большинстве домов, если, конечно, не считать номенклатурных. Благодаря этому обстоятельству компания беспрепятственно поднялась наверх. Протасов принялся беспардонно звонить, целиком в своем духе. И десяти минут не прошло, как взлохмаченный хозяин квартиры отпер замки.
– Эдик, е-мое! Я так и знал, что ты на ногах. Не спится, да?
Армеец в ответ моргал глазами. Вид у него был таким, какой и полагается иметь гражданину, извлеченному посреди ночи из постели. Из одежды на Эдике красовалось одно махровое полотенце в красно-зеленую клетку, слегка не достававшее колен. Андрей подумал, что в этом наряде Эдик смахивает на шотландского горца, пропившего в баре куртку, берет с балабоном и волынку.
– Ва-ва-ва, – напрягся Армеец, очевидно, силясь назвать Протасова по имени.
– Не ва-ва, а иди штаны одень, – наехал на него Протасов. – Не видишь, что ли? К тебе гости, блин.
Не успел Протасов договорить, как из коридора, ведущего в спальню, выглянула девица, ойкнула и нырнула обратно. Андрей все же разглядел, что личико у нее премилое, грудь небольшая, а голова украшена копной огненно рыжих волос, торчащих во все стороны, вопреки всяческим законам гравитации. Мама Андрея некогда называла такие прически «взрывом на макаронной фабрике». Андрей невольно усмехнулся.
– Чего ты лыбишься, Бандура? Давай, двигай копытами, не загораживай, е-мое, проход! – гавкнул Протасов. – Давайте, пацаны, располагайтесь. – Он поманил приятелей широким жестом. – Усаживайтесь, блин, где нравится. Ящик врубайте. В общем, чувствуйте себя, как дома.
Вовчик глуповато посмеивался. Манера Протасова проявлять чудеса гостеприимства за чужой счет всегда вызывала у него искреннее восхищение. Тем более, что такой навороченной квартиры он отродясь не видел. Планшетов прошелся вдоль книжного шкафа, пораженный его размерами. Волына заинтересовался аквариумом.
– Круто, да? – сказал Протасов. – А ты притащи из лоджии удочку. А еще лучше динамит. – С этими словами здоровяк двинулся к телевизору. – Армеец, е-мое? Где пульт?
– Эй, Эдик! – орал Протасов через минуту, наблюдая серый в черточках экран. – А чего это телик не пашет? Антенна отключилась, да?
– Пя-пя-пятый час. – Армеец вернулся в гостиную, облаченный в щеголеватую пижаму с начесом, махровый халат и теплые, отороченные мехом тапочки. – Рассвет скоро. Какой, к-к черту телевизор?
– Вот уроды. – Протасов погасил экран.
– Вы откуда, в-вообще, взялись?
– От верблюда, – буркнул Протасов. – Слышь, брат? Ты мне зубы не заговаривай, в натуре. Люди голодные, похавать хотят. Натерпелись, можно сказать, за сегодня. Сообразил бы чего. Перед сном.
Пока Волына бегал в ближайший ночной ларек за водкой, а Планшетов отдыхал на диване, Протасов и Бандура устроили ревизию продуктовым запасом Армейца. Эдик безропотно выдал белье, чтобы застелить кровати.
– Бандура, помоги бутерброды забадяжить! – кричал с кухни Протасов. – Я тут никому ненужную ветчину надыбал.
– К-как это, не-ненужную?
Не обращая внимания на Армейца, выглядевшего медвежонком из русской сказки (а кто раскачивался на моем стуле и сломал его?), Валерий изрубил на куски пару колец домашней колбасы, обнаруженной в отделении под морозилкой. Бандура расставил стаканы, Планшетов мигом наполнил.
– Ну, давайте по чарочке.
– Выпьем, – важно сказал Протасов, обведя глазами разношерстную компанию. – Выпьем за… – он замешкался, не подобрав подходящих слов, – Выпьем за…
– За нас, чувак, – подсказал Планшетов, припомнив, что краткость – сестра таланта. В общем, процесс потихонечку пошел. За первой рюмкой скоро последовала вторая. А к третьей Армеец, по настоятельному требованию Протасова, принес из кухни вазочки с маринованными в собственном соку помидорами и пол-литровую банку консервированных маслят.
– Еще бы селедочки, чуваки, – потер руки Планшетов. – Селедка под белую, в самый раз.
– По-любому.
Эдик, вздохнув, прибавил к угощению пластиковое ведерко исландской селедки.
– А зажиточно живем, – похвалил Армейца Протасов. – Кстати, в натуре, а с каких таких шишей? На нетрудовые, да, гражданин? – Это была любимая шарманка Протасова, заезженная по самое не могу.
Сняв пробу с заморской селедки, Андрей подумал, что она смахивает на папье-маше, выдержанное в селедочном соусе.
– Одно хорошо – костей нету, – Планшетов придерживался того же мнения. – А так – говно говном.
Народная пословица насчет того, что дареному коню не смотрят зубы, не пришла в голову ни тому, ни другому.
Армеец, в обыкновенной для себя вежливой манере, попробовал прояснить ситуацию.
– Вы, п-парни, с какой Луны свалились?
– Вот именно, что с Луны. – Протасов хотел насадить на вилку масленок, но тот выскальзывал, как Брюс Ли из анекдота про Шварценеггера, Сталлоне и Кинг Конга.
– Т-тарелку расколешь. – Предупредил Армеец. Тарелка была не простая, а от сервиза «Мадонна».
– Что та гребаная тарелка, Эдик, если, блин тут такое попадение конкретное, что, блин земля под ногами горит. Ты лучше скажи, у тебя в районе толковая СТО на примете имеется?
– СТО?
– Ну да. А то тут Андроныч Правилову джип распердолил.
– Разбил?
– А я как сказал? Он им, видишь ли, Бонасюка переехал, а тот, Эдик, такой твердый подлец…
– М-можно по порядку? – попросил Эдик.
* * *
– Ну и дела… – протянул Армеец, когда история была рассказана до конца. – Что же т-теперь делать?
– Спросил ты, блин, больного о здоровье.
Армеец обернулся к Андрею:
– И-извини, что сразу не спросил. Так все навалилось. Ты на-нашел Кристину?
– Нет, – сказал Бандура. Он хотел заглянуть в лицо Протасову, но тот сник, как проколотый шарик, и смотрел на вилку, которая не представляла ничего интересного. – Ее нет нигде, старик. Понимаешь, я думаю, Бонасюк влип в какую-то паскудную историю, а Кристину использовали, как заложницу. Чтобы чего-то от него добиться. Я собирался с ним потолковать, но… а теперь, и спросить не у кого… – пока Андрей говорил, Протасов сгибался все ниже.
– По-получается, концы в воду?
– Выходит, так.
– Что-то голова р-разболелась, – сказал Армеец, подавленный этой плохой новостью. – Д-давайте спать, ребята. Не отчаивайся, Андрей. В любом с-случае, утро вечера мудренее. Я бу-будильник на семь поставлю…
– Уже почти семь.
– З-значит, на восемь.
* * *
– Пошел рыжую драть, – осклабился Волына, когда за Эдиком захлопнулась дверь. – Наливай, Планшет.
– Мне не надо, – Протасов встал, не подымая головы. – Все, мужики, я тоже на боковую. – Уже в дверном проеме Валерий обернулся, смерив Вовчика недобрым взглядом:
– А с тобой, зема, завтра поговорим. – И вышел, прикрыв дверь. Вовчик закашлялся, Планшетов несколько раз стукнул его по спине.
– Уф, – сказал Волына, переводя дыхание. – хоть караул кричи. Я-то тут при чем?
Пронаблюдав, как Планшетов откупоривает очередную бутылку, в то время как на улице начинает светать, Андрей поднялся за Протасовым.
– Сваливаешь? – спросил Планшетов. Бандура вяло кивнул.
– Ну, давай, давай.
* * *
Ранним утром в квартиру завалился Атасов. Дверь открыла рыжеволосая девица Армейца. Прочие обитатели квартиры спали. Рыжая же прокралась в туалет пописать. За чем ее и застал Атасов.
Увидев в дверном проеме незнакомую девушку в ночной сорочке, Атасов в недоумении покосился на латунную табличку с номером квартиры.
– Доброе, типа, утро, – вежливо поздоровался Атасов, несколько озадаченный создавшейся ситуацией – Армеец, типа, тут живет?
Девица и не подумала отвечать, разыгрывая из себя манекен. Видимо, большая ее часть еще спала.
Поскольку номер на двери вроде бы совпадал (впрочем, кто из нас толком помнит номера приятельских квартир?), Атасов предположил, что ненароком ошибся домом. Всякое случается, когда вас разбудили ни свет, ни заря, да и спать довелось не в собственной постели, а на негостеприимном тюремном лежаке.
* * *
Начнем с того, что при задержании ему основательно перепало. Стоит отечественным стражам закона хотя бы попробовать кого-то арестовать, как с задержанными начинаются неприятности. Они ударяются головами о всевозможные твердые предметы, ломают ребра и наживают гематомы. Атасов не стал исключением из правила. В первые же минуты штурма квартиры ничего не подозревавший Атасов налетел лбом на приклад автомата, после чего на какое-то время отключился. Потеряв сознание, Атасов упал, сломав при падении два ребра, ушиб подбородок и ударился почками, которые и без того дышали на ладан. По дороге в тюрьму, в тесноте черного воронка, Атасов продолжал заниматься членовредительством, даже наручники не помогли, так что полковнику Украинскому, прибывшему для допроса, разговаривать оказалось не с кем. Сергей Михайлович вызверился на Торбу, но, время было упущено. Полковник выехал в Пустошь, Владимир Иванович отправился на Оболонь.
Около четырех часов ночи Украинский опять появился, но и вертухаи не теряли времени даром, отделав Атасова по первое число.
– Да вы что, вашу мать, в самом деле?! – полковник апеллировал к сводчатому потолку. – Вы же его окончательно прибили, долбодятлы!
– Товарищ полковник, – оправдывались подчиненные. – Ну, надоело ребятам утираться! Чтобы каждая бандитская рожа быдлом обзывалась, или недоумками от сохи! Сколько можно терпеть?!
– Так прокурору и напишешь? – съязвил Сергей Михайлович, чем, впрочем, напугал милиционеров не больше той жопы из поговорки, которая не страшится пальца. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет. Около месяца назад подчиненные полковника до полусмерти избили женщину, оказавшуюся не кем-нибудь, а журналисткой известной столичной газеты. И ничего, сошло с рук. Очень уж правдиво выглядела история, согласно которой щуплая женщина средних лет в исступлении кидалась на пятерых добрых молодцев, ударяясь о твердые носки берц. Оглядев растянувшегося на полу Атасова, полковник сообразил, что с допросом доведется повременить. Проклиная все на свете, Сергей Михайлович вызвал врача. Он опасался, как бы Атасов не окочурился до утра. А утром задержанного пришлось выпустить. За него заступился сам Поришайло:
– Сергей Михайлович, г-м. Тут у меня жалоба на тебя. Арестовываешь, гм, достойных людей…
Сергей Михайлович пробовал проявить характер, упирая на особую опасность банды, в которой задержанный был заводилой. Артем Павлович живо поставил полковника на место.
– Да ты что, г-гм, сдурел?! Я тебе русским, Тургеневским языком говорю. Мне что, министру звонить?!
Украинский заскрипел зубами, но открыто перечить не посмел.
* Сейчас за ним люди подъедут. Через полчаса, г-гм, сам позвонишь, с докладом. И вот еще что, Сергей, в обед жду у себя. Давай, подъезжай к двум.
* * *
Участие Артема Павловича в освобождении Атасова из-под стражи объяснялось вовсе не тем, что товарищ Поришайло, на старости лет, проникся гуманизмом и филантропией. Или стал подвержен приступам сентиментальности, накатывавшим, как говорят, на Гейдриха.[59] Отнюдь нет. Освобождение Атасова объяснялось целым рядом куда более прозаических и, одновременно, веских причин. Первая из них заключалась в том, что олигарху понадобился Андрей Бандура.
* * *
Встав, по обыкновению, с петухами, Артем Павлович набрал домашний номер Правилова. Ответом были длинные гудки, из чего Поришайло заключил, что Олег Петрович отправился на утреннюю пробежку. «Точно, г-м. Он же бегает по утрам. Бежим от инфаркта, ожирения иугрызений совести, так, что ли выходит?» Тем временем в кабинет заглянула секретарша, и сообщила, что Олег Правилов просит его принять. «Гм. Смотри как, а? – Поришайло приподнял брови. – На ловца и зверь бежит, да?»
Через минуту Правилов, как всегда подтянутый и безукоризненно выбритый, шагнул в кабинет олигарха.
– А, Олег, г-м? – Поришайло приподнялся навстречу. Подобной любезности удостаивался далеко не каждый его посетитель. – Давай, г-м, заходи. Ты, понимаешь, кстати пожаловал. Тут у нас с тобой, что ли, дельце назревает. Тут у нас с тобой вот, какая проблема, гм, вырисовалась…
Через десять минут Олег Петрович удостоверился, что методы, широко применявшиеся некогда Виктором Ледовым, не чужды и товарищу Поришайло. Хоть он далеко не так откровенен, в постановке, с позволения сказать, задач.
– Так что, гм, давай сюда своего Бандуру. Он под рукой, или где?
Правилов заверил, что под рукой, а затем воспользовался случаем, чтобы вытащить из-за решетки Атасова.
– Достойный, говоришь, человек? Бывший офицер, г-гм? Хорошо. Посмотрим, что тут можно сделать.
Как вскоре выяснилось, можно сделать практически все. Артем Павлович связался с Украинским, у которого, как известно, были свои веские причины, чтобы удерживать Атасова в камере, как минимум, до второго пришествия. Но, Поришайло был неумолим.
– Против него у тебя что, г-гм? – спросил Поришайло, и приготовился слушать. – Подозревается в финансовых махинациях? В двойном убийстве? В поджоге? В наезде на пешехода, г-гм? – Артем Павлович покачал головой и многозначительно посмотрел на Правилова. – М-да, гм, недурной букет. А у меня, Сергей Михайлович, такая информация, что Атасов в последнее время постоянно находился в Виннице… Ага, значит, ты тоже в курсе? Спрашивается, гм, как же он успел?… Наш пострел везде успел, г-м?… Ах, значит, товарищи помогли? Это кто, конкретно? Ага, понял… Значит, Протасов, Бандура и компания? А Атасов проходит, как соучастник, да?… – Прикрыв ладонью трубку, Артем Павлович покачал головой: – Хорош гусь. М-да, г-гм… Но, конкретного на Атасова у тебя ничего нет? Ну так, давай, г-м, выпускай… а хоть и по подписке о невыезде… Я за ним машину пришлю.
– Теперь вот что, Олег. – Добавил Поришайло, повесив трубку. – Давай своего Бандуру на вечер ко мне. Понял? Чтобы на семь часов, как штык, г-м. Это, Олег, в его же интересах. Не придет, пожалеет, что мама, г-м, на свет пустила.
– Понял, Артем Павлович.
– Вот и хорошо. Тогда ступай.
Когда Правилов покидал кабинет, Артем Павлович потирал руки.
* * *
– Вот гадство! – Сергей Михайлович с такой силой опустил на рычаг трубку, словно во всех напастях провинился проклятый телефон. – Ты смотри, что получается?! Не успеешь бандита запаковать, как на тебе, пожалуйста! Давай, выпускай. – Он провел ночь на ногах, потеряв счет выпитым чашкам кофе и раздавленным в пепельницах сигаретам. Под утро милиция вышла таки на домашний адрес Бандуры, но квартира оказалась пуста. Потом они с Торбой около часу ломали головы, соображая, как бы задержать Бандуру, и Сергей Михайлович слегка осоловел, чувствуя себя помесью восставшего из могилы мертвеца и изношенного кофейного автомата.
– Засаду-то мы организуем, Сергей Михайлович. – Божился Торба, измотанный не меньше Украинского. – Вопрос, появится ли кто-то из них на точке?
Квартира Бандуры хранила следы пребывания как минимум нескольких крепких мужиков.
– Окурков и пустых бутылок столько, товарищ полковник, что, как по мне, на целую роту хватит. Ни за что не поверю, чтобы один человек все это выкурил и выпил. Даже за пару присестов.
Полковник неуверенно хмыкнул, подозревая, что возможности организма у каждого все-таки разные.
Под утро Украинский допросил Ирину, но ничего не добился. Женщина замкнулась в себе, не реагировала на полковника, погрузившись в состояние, для которого у медиков наверняка бы нашлись мудреные словечки. Украинский, за неимением лучшего, окрестил ее состояние растительным. Сергей Михайлович как раз взвешивал, а не вздремнуть ли хотя бы часок, когда позвонил Артем Павлович, потребовавший освобождения Атасова.
– А вы знаете, Сергей Михайлович, нет худа без добра, – сказал Торба, которому пришла в голову неплохая идея.
– Что ты имеешь в виду, Володя?
– А то, что мы их выследим, только и всего. Этот проходимец Атасов наверняка отправится разыскивать дружков, и… тут мы их всех и повяжем, к чертовой матери.
– Это мысль, – согласился Украинский. – Пожалуй, ты прав, Володя. Только вот, а если он не станет дружков искать? Вернется на квартиру и нажрется. Он, я смотрю, тот еще синяк.
– Тогда просто установим наблюдение. В любом случае, товарищ полковник, мы ничего не теряем.
Украинский закурил, обмозговывая предложение и так и сяк.
– Быть по сему. – Решил, в конце концов, полковник. – Идея неплохая, Володя. Я вот что еще думаю. Я думаю… – Сергей Михайлович хрустнул костяшками, – как бы так все обтяпать, чтобы уже наверняка. Чтобы всю эту кодлу зачуханную раз и навсегда закрыть. Ты понял? Без шума, пыли, и надежно. – Он в упор поглядел на Торбу, сверкнул глазами: – Журба докладывал, что у этого Бандуры шуры-муры с женой Бонасюка были? Любовь неземная, и все такое?
– Не знаю, как насчет любви, товарищ полковник, но Бонасюка она из-за него послала, куда подальше.
– Вот и хорошо, – сказал Украинский. – Ты сказал, у Бандуры в квартире телефон с автоответчиком?
– Есть такое дело, товарищ полковник. «Panasonic», последней модели.
– Тогда, слушай, значит, сюда, – Украинский понизил голос, словно разговор могли подслушать. – Вот что мы сделаем, майор.
* * *
– Я в квартиру Армейца, типа, попал? – Атасов потерял терпение. Рыжая, все так безмолвно подалась назад. Атасов собирался шагнуть следом, но дверь перед его носом захлопнулась.
– Э, э, типа, – возмутился Атасов, услыхав в ответ лязганье энергично задвигаемых засовов.
– Ну, типа, и дела, – пробормотал он и, закурив, двинул на общественный балкон.
«Что за чертовщина? – размышлял Атасов, наблюдая за плотно зашторенными окнами Армейца. – Он что, женился, что ли? Или завел гувернантку?»
Тем временем, Рыжая разбудила Эдика, и Атасова, в конце концов, впустили.
* * *
Под изумленными взглядами еще не вполне проснувшихся приятелей Атасов прошел на кухню и принялся молча мешать сразу несколько порций крепкого черного кофе.
– Тебя уже выпустили? – пробормотал Протасов, озвучив возникший у каждого вопрос. Атасов молча снял с плиты чайник, залил последовательно четыре кружки, а затем прикончил их, одну за другой. В продолжение этой сцены никто не проронил ни звука, так что она смахивала на немое кино. Приятели не знали, что сказать. Атасов же по утрам бывал нем, как рыба, до тех пор, пока не насасывался кофе. Все знали об этой его привычке, такой же неизменной, как приливы и отливы. Поскольку было весьма маловероятно, чтобы его напоили кофейком в камере, оставалось запастись терпением и ждать.
Расправившись с содержимым последней кружки, Атасов обернулся к приятелям. Выглядел он кошмарно, что, впрочем, неудивительно для человека, который накануне крепко выпил, а потом был не менее крепко избит.
– Ну, у тебя и рожа… – протянул Протасов. – Отрихтовали, блин, не по-детски, е-мое… – Принимая во внимание то обстоятельство, что Атасову досталось, что называется, на ровном месте, Валерию оставалось только предположить, что случится с его физиономией после того, как на запястьях окажутся наручники. Протасов представил, и содрогнулся.
– В общем, так, Бандура. У меня для тебя целых три, типа, известия. – Атасов похлопал по карманам в поисках сигарет. Андрей протянул пачку, щелчком выбив сигарету. – Они, вообще, типа, касаются всех нас, но, тебя – в первую очередь.
– Три? – переспросил Протасов.
– Три, типа. Одно плохое, второе, х-м, так себе, зато третье… – Атасов хотел улыбнуться разбитыми губами, и это ему, как ни странно, удалось. – Третьему я, признаться, и сам очень рад. Чертовски рад, если на чистоту.
– Начинай с хренового, – посоветовал Протасов. – Сначала хреновое, потом не сильно хреновое, потом…
– Но, сначала, – перебил Валерку Атасов, – у меня к вам вопрос, парни. Я не вижу Гримо, а это значит, что его здесь нет. Тогда где, спрашивается, мой пес?
– Блин, точно! – Протасов шлепнул себя по лбу. – А я, блин, думаю, чего в супе не хватает?!
– Саня, – Андрей понял, что пришел его черед отдуваться. – Я его потерял. Но, мы его найдем, обещаю.
– Как это, типа, потерял?
Бандура в двух словах поведал Атасову, как Гримо выскользнул из ошейника, когда им с Планшетовым пришлось сматываться от милиции. – Прямо там, во дворе. Он как рванет в кусты. Что было делать, Саня? Эти дебилы стрелять по нам начали. А потом, вообще, такое закрутилось, хочешь стой, а хочешь, падай! Мы только утром в город вернулись… Он, наверное, у тебя под домом крутится. Надо будет подъехать, забрать.
– Под домом Гримо не видать, – сказал Атасов, хмурясь.
– Ты там был?
– Угу, типа. За мной заехал Правилов. Вот я и попросил Олега Петровича подбросить меня домой. На КПИ. Я…
– За тобой заехал Правилов?! – перебил Протасов, тараща глаза, как актер из японского театра. При нынешнем положении вещей он бы предпочел держаться подальше от Олега Петровича. Впрочем, нарваться на полковника Украинского Валерке хотелось еще меньше.
– Ты не умеешь слушать, Протасов. А кто, по-твоему, еще, стал бы вытаскивать меня из камеры? Ты думаешь, это был Святой Дух? Впрочем, – Атасов выпустил дым в потолок, – подозреваю, что тут не обошлось без вмешательства Артема Павловича. Так мне, по крайней мере, намекнул, Правилов.
– Поришайло вынул тебя из-за решетки? – Протасов не мог поверить. – Но зачем?
– Вряд ли, типа, по душевной доброте.
– Тогда на кой ты ему понадобился?
– Я Поришайле и даром, типа, не нужен. Поришайле понадобился он. – Атасов указал на Бандуру.
– Я?! – воскликнул Андрей, которому эти слова пришлись совершенно не по душе. После памятной встречи в Осокорках, в день гибели Виктора Ледового, Андрею больше ни разу не довелось увидеться с олигархом. Что, по его мнению, было исключительно досадным фактом. Бандура, не без оснований полагал, что степень удаленности от сильных мира сего находится в прямой зависимости с толщиной собственного кошелька. Все это было бы именно так, если бы не недавние события. Теперь Андрей здорово сомневался, что его ждет ласковый прием. «За Милу, и за тех двух ментов, в гараже, по головке не погладят, это уж точно…»
– Я? Почему я?
– Хороший вопрос, Бандура. Полагаю, ты сможешь задать его самому Артему Павловичу.
– Это еще почему? – «стеклянная» болезнь большая редкость, но к Андрею она, похоже, пришла.
– Правилов передал тебе вот это. – Атасов протянул молодому человеку картонку, украшенную изображением крепостного вала с башнями. Над стенами красовалась выполненная готическим шрифтом надпись:
АКБ «Бастион-Неограниченный Кредит»
с припиской внизу:
«Вечный среди бренного».
– Что это?
– Временный пропуск в банк. На четвертом этаже у Поришайло кабинет.
– Круто. – Присвистнул Протасов, заглядывая через плечо Андрея. – Такие дяди тебе малявы шлют, конкретные…
– Дарю!
– Кина не будет, брат. Там твоя фамилия.
– А что еще сказал Правилов?
– Что Поришайло ожидает тебя к восьми. Зачем, лично он без понятия. Тебе, кстати, Бандура, Олег Петрович попросил напомнить насчет джипа. Подозреваю, речь, типа, идет о «Ровере», который я только что видел во дворе.
– Что же мне делать с Поришайло? – джип, в представлении Андрея, теперь мог легко обождать. Как, собственно, и хозяин.
– Я бы не х-ходил, – вставил Армеец, – Поришайло не женщина. Ра-разговор пойдет не о любви.
– Запакуют там тебя, чувак.
– Вилы Андрюхе, – поддакнул Волына.
– Я так, типа, не думаю, – сказал Атасов. – Хотели бы закрыть, закрыли бы.
– Это и есть твоя хреновая новость? – осведомился Протасов, как показалось Андрею, с облегчением.
– Да нет, типа. Это как раз новость «так себе».
– Иди ты? – не поверил Протасов. – И какая тогда хреновая?!
– Тебя и Бандуру объявили в розыск. Ну, или собираются объявить.
– Кто?!
– Украинский, типа. Обвинений у него столько, что хватит, чтобы посадить микрорайон. Правилов не дошел и до половины, типа, пока мы ехали через город. Я, признаться, начал засыпать.
– Гонишь?! – с надеждой сказал Протасов.
Атасов пожал плечами.
– Мы, типа, еще успеем об этом поговорить. Пока Правилов вез меня домой, я, типа, засек за нами хвост. Потом я поднялся в квартиру, Правилов укатил, а хвост остался. Мне, типа, довелось здорово расстараться, чтобы выскользнуть из дома незамеченным.
– Т-ты уверен, что не притащил его за собой?
– Уверен, типа, – сказал Атасов. – Тем более, что сначала я отправился на Лепсе.
– Ты ездил ко мне домой?
– Точно, – кивнул Атасов. – Я подумал, что застану вас там. И лишь потом отправился на Троещину.
– Ты что-то нашел? – начал Бандура, не смея даже надеяться, что хорошая новость каким-то образом касается Кристины.