Иштар почиталась как главное женское божество вавилонян. Она была утренней звездой – богиней войны и вечерней звездой – богиней любви. В день, когда праздновался Новый год и восшествие на престол царя, ее славили как богиню любви и главное действующее лицо «священного брака». В этот день вавилонский царь (а также его наместник) должен был пройти через церемонию унижения перед изображением бога в храме. Жрец приказывал ему преклонить колени, забирал у него знаки власти и заставлял каяться в грехах. При этом жрец подвергал царя бичеванию. Под конец церемонии он возвращал царю знаки власти.
На восьмой день праздника народ, прибывший в Вавилон со всех концов страны, собирался у ворот Иштар и двигался к храму по главной улице, «Дороге Процессий» – «Айбур – Шаба». Эта улица, подобно ущелью, окружена была высокими стенами, глазурованные кирпичные рельефы которых изображали 120 львов, священных животных Иштар. Началом этой великолепной улицы были ворота Иштар (они были построены примерно в 1000—500 гг. до н. э.). Ворота напоминали триумфальную арку и были украшены изображениями 575 быков и драконов, символов Мардука. Все, кто прибывал к воротам Иштар из ближних и отдаленных мест страны, несли ее статуи и дары для нее.
Но процессия в Вавилоне прославляла не Иштар, а Мардука. На верхнем этаже зиккурата в культовом помещении с одним лишь столом и ложем жрица целый год ждала появления бога Мардука, который мог днем или ночью ощутить желание навестить «приготовленную постель». В великий праздник Нового года эта жрица должна была уступить свое место более высокой персоне, которая сочеталась здесь «священным браком» с царем или с его представителем. Подробности неизвестны; они окружены были строгой тайной. «Божью невесту» назначал оракул, она принадлежала к царскому дому или же к высшему обществу. Многие цари, от Саргона до Набонида (последнего вавилонского царя), желали, чтобы для церемонии были избраны их дочери.
Что происходило в священном брачном покое, мы не знаем, нам известно только, что ни одна жрица никогда не оказывалась беременной. Не оплодотворение, а только лишь торжественный половой акт призван был обеспечить благословение богов. Половое слияние было в этом культе возведено в ранг священного действа первостепенной важности. Представление древних религий, будто боги подобны людям также и в любви, и в половых желаниях, обеспечили сексуальному мотиву важное место в культе.
Пока царь поднимался в брачный покой на вершину зиккурата, хор жриц пел: «Жених, возлюбленный моего сердца, велика твоя красота, сладка твоя любовь, львиная сила в чреслах твоих. Приди, о, приди, введи меня в покой, подари мне твою ласку. Бог мой, господин, мой заступник, мой Шу-Суэн, радующий сердце Энлиля, о, прошу, подари мне ласки твои».
Народ вместе с низшими жрицами Иштар, иеродулами, завершал акт бракосочетания божественной пары оргиями. Культовым бракосочетанием бог или царь обеспечивали земле плодородие, процветание семьям, приплод животным.
Раскопки Вавилона велись большей частью европейскими экспедициями, и правдами или неправдами, но все находки вывозились из страны. Желающий сегодня представить себе, например, знаменитые ворота Иштар может посмотреть их реконструкцию в берлинском Переднеазиатском музее. В натуральную величину они были воссозданы после многолетней работы, причем для реконструкции использовались подлинные кирпичи из Вавилона. А развалины «настоящих» ворот еще и сегодня на 12 м возвышаются над руинами Вавилона. Вместе с остатками стен они представляют собой самое примечательное из всего того, что сохранилось от древнего города.
Когда же Ирак взял охрану города и раскопки в свои руки, то эти руки не доходили до настоящих работ, да и специалистов не было. Двуречью в наши дни не повезло, потому что эта самая богатая древними городами и крепостями страна оказалась под властью государства, которое предпочитало покупать танки, а не раскапывать древности… А что осталось от «Врат бога» после недавней войны и представить трудно…
Царственные «близнецы»
На восьмой день праздника народ, прибывший в Вавилон со всех концов страны, собирался у ворот Иштар и двигался к храму по главной улице, «Дороге Процессий» – «Айбур – Шаба». Эта улица, подобно ущелью, окружена была высокими стенами, глазурованные кирпичные рельефы которых изображали 120 львов, священных животных Иштар. Началом этой великолепной улицы были ворота Иштар (они были построены примерно в 1000—500 гг. до н. э.). Ворота напоминали триумфальную арку и были украшены изображениями 575 быков и драконов, символов Мардука. Все, кто прибывал к воротам Иштар из ближних и отдаленных мест страны, несли ее статуи и дары для нее.
Но процессия в Вавилоне прославляла не Иштар, а Мардука. На верхнем этаже зиккурата в культовом помещении с одним лишь столом и ложем жрица целый год ждала появления бога Мардука, который мог днем или ночью ощутить желание навестить «приготовленную постель». В великий праздник Нового года эта жрица должна была уступить свое место более высокой персоне, которая сочеталась здесь «священным браком» с царем или с его представителем. Подробности неизвестны; они окружены были строгой тайной. «Божью невесту» назначал оракул, она принадлежала к царскому дому или же к высшему обществу. Многие цари, от Саргона до Набонида (последнего вавилонского царя), желали, чтобы для церемонии были избраны их дочери.
Что происходило в священном брачном покое, мы не знаем, нам известно только, что ни одна жрица никогда не оказывалась беременной. Не оплодотворение, а только лишь торжественный половой акт призван был обеспечить благословение богов. Половое слияние было в этом культе возведено в ранг священного действа первостепенной важности. Представление древних религий, будто боги подобны людям также и в любви, и в половых желаниях, обеспечили сексуальному мотиву важное место в культе.
Пока царь поднимался в брачный покой на вершину зиккурата, хор жриц пел: «Жених, возлюбленный моего сердца, велика твоя красота, сладка твоя любовь, львиная сила в чреслах твоих. Приди, о, приди, введи меня в покой, подари мне твою ласку. Бог мой, господин, мой заступник, мой Шу-Суэн, радующий сердце Энлиля, о, прошу, подари мне ласки твои».
Народ вместе с низшими жрицами Иштар, иеродулами, завершал акт бракосочетания божественной пары оргиями. Культовым бракосочетанием бог или царь обеспечивали земле плодородие, процветание семьям, приплод животным.
Раскопки Вавилона велись большей частью европейскими экспедициями, и правдами или неправдами, но все находки вывозились из страны. Желающий сегодня представить себе, например, знаменитые ворота Иштар может посмотреть их реконструкцию в берлинском Переднеазиатском музее. В натуральную величину они были воссозданы после многолетней работы, причем для реконструкции использовались подлинные кирпичи из Вавилона. А развалины «настоящих» ворот еще и сегодня на 12 м возвышаются над руинами Вавилона. Вместе с остатками стен они представляют собой самое примечательное из всего того, что сохранилось от древнего города.
Когда же Ирак взял охрану города и раскопки в свои руки, то эти руки не доходили до настоящих работ, да и специалистов не было. Двуречью в наши дни не повезло, потому что эта самая богатая древними городами и крепостями страна оказалась под властью государства, которое предпочитало покупать танки, а не раскапывать древности… А что осталось от «Врат бога» после недавней войны и представить трудно…
Царственные «близнецы»
У истоков национальной истории евреев стоит личность Моисея, вождя и законодателя, который, согласно Библии, освободил свой народ от египетского рабства, предводительствовал в их скитаниях по Аравийской пустыне, дал ему установления и умер в преддверии Земли обетованной, ступить на которую ему было не суждено.
В последующие века легенду о Моисее, как это всегда бывает с легендами о национальных героях, расцветили пестрыми нитями фантазии; но эти позднейшие узоры не смогли изменить до неузнаваемости ее основных линий. Еще и теперь различаются черты человеческого лица в ореоле неземной славы, озарявшей лик пророка и святого, когда он спускался с горы, где беседовал с Богом и получил из его рук новый закон для своего народа. Примечательно то, что, хотя Моисей стоит к историческому времени довольно близко, в его жизнеописании элемент чудесного и необычайного занимает гораздо больше места, чем в сказаниях о еврейских патриархах. И они, по преданию, время от времени вступали в общение с божеством – то лицом к лицу, то в видениях; но ни один из них не изображается творцом таких чудес и знамений, какими изобилует жизненный путь Моисея. Он от первого до последнего дня своей жизни стоит особняком как носитель великой миссии. Его путь пролегает высоко над путями простых смертных, и в его образе нет почти ни одной из общечеловеческих слабостей.
Рождение Моисея, как и все события его жизни, окутано дымкой тайны. После смерти Иосифа и его братьев потомки их, сыны Израиля, так быстро размножились в долине Нила, что египтяне стали смотреть на них с недоверием и страхом и пытались положить этому предел, принуждая их к тяжелым работам. Но так как эта жестокая мера не привела к желаемым результатам, то властитель Египта издал приказ, чтобы все еврейские дети мужского пола умерщвлялись при рождении. Когда же фараон убедился, что его бесчеловечный приказ не выполняется из-за мягкосердечия повитух, которым было поручено это злое дело, он повелел бросать в воду всех новорожденных еврейских мальчиков.
Мать Моисея три месяца после рождения ребенка прятала его. Когда же стало невозможным скрывать его дольше, она сплела корзину из тростника, вернее из папируса, обмазала ее глиной и смолой, уложила в нее ребенка и отнесла с сердечным сокрушением на берег Нила в заросли тростника. Старшая сестра младенца стояла вдали, следя за тем, что произойдет с ее маленьким братом. И вот случилось так, что дочь фараона, царя египетского, пошла к реке купаться и, заметив в тростнике корзину, послала за ней одну из своих прислужниц. Когда принесли корзину и открыли ее, царевна увидела ребенка, который тут же заплакал. Она пожалела его и сказала: «Это из еврейских детей».
Тем временем сестра младенца, наблюдавшая за всем происходившим, подошла и обратилась к царевне: «Не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца?» И дочь фараона молвила: «Сходи». Девушка пошла и привела мать ребенка. Дочь фараона обратилась к ней со словами: «Возьми младенца сего и вскорми его мне; я дам тебе плату». Так мать получила своего младенца и вскормила его. Когда же ребенок подрос, она привела его к дочери фараона, и он стал сыном царевны; ему дали имя Моисей (Моше). «Потому что, – сказала царевна, – я из воды вынула его (от еврейского «машах», извлекать)».
На самом деле имени, данного герою при рождении, мы не знаем. Библейская этимология не выдерживает критики. Это имя почти определенно египетское, но оно не связано с солнцем, как утверждали некоторые, а означает родовую принадлежность: «сын того-то» или «рожденный тем-то». Оно являлось частью таких имен, как Яхмос и Тутмос. Вероятно, и имя Моисея, Моше, аналогичным образом имело предшествующий слог, указывающий на бога, сыном которого был провозглашен обладатель имени, и затем отброшенный, когда Моисей вышел из Египта.
В рассказе о рождении Моисея нет ничего сверхъестественного, но в нем можно различить черты, более характерные для фольклора, чем для истории. Чтобы подчеркнуть необычайность судьбы своего героя, рассказчик представляет дело так, что великий человек при рождении был обречен на неминуемую смерть, но его спасло некое обстоятельство, которое обыкновенному человеку может показаться простой случайностью, а на самом деле – это указующий перст провидения, сохранившего беспомощного младенца для предназначенной ему высокой доли. Такими эпизодами повествователь, стремится усилить эффект рассказа, чтобы сделать его достойным величия своего героя. В греческих мифах так спасаются Эдип и Персей, в римских – Ромул и Рем.
Оракул предостерег фиванского царя Лаия, что он погибнет от руки собственного сына, который впоследствии женится на его жене и собственной матери Иокасте. Ужаснувшись предсказанию, Лаий приказал проколоть новорожденному сыну пятки железными спицами и бросить в горах. Ребенка нашли пастухи и отнесли к царице Коринфа, у которой не было своих детей. У мальчика ноги опухли от проколов, поэтому его прозвали Эдип – «человек с распухшими ногами». Он стал один из самых несчастных правителей во всей истории человечества.
Судьба Персея была более счастливой. Его дед, царь Аргоса Акризий, убоялся предсказанной ему смерти от руки внука, поэтому заточил свою дочь, Данаю, в подземной темнице (или в медной башне). Зевс проник в заточенье в виде золотого дождя – и родился Персей. Акризий, опасаясь за свою жизнь, приказал упрятать дочь и внука в ящик и бросить в море. Спасшийся по воле богов
Персей не только убил чудовищную горгону Медузу, но и спас Андромеду, а также, по одной версии, основал знаменитые Микены (не этот ли миф так очаровал А. С. Пушкина, что он отправил по волнам бочку с царевичем Гвидоном?).
История Персея во многом напоминает историю троянского царевича Париса. Накануне его рождения царица Гекуба увидела во сне, что родила факел, от которого запылал весь город. Прорицатели объяснили, что сын, которого она родит, станет причиной гибели государства. Мальчика отдали пастухам, чтобы те отнесли его в ущелье горы Иды и оставили там. Через несколько дней один из пастухов, проходя мимо места, где был оставлен ребенок, увидел, как медведица своим молоком кормит младенца. Царевич был спасен, а государство все-таки погибло.
Согласно римскому преданию, основатель Рима тоже был в младенчестве брошен на погибель и неминуемо бы погиб, если бы волей судьбы не вмешались волчица и зеленый дятел. Вот что произошло. На склонах Альбанских гор стоял «длинный белый город» – Alba Longa, и в нем царствовала династия царей Сильвиев, что значит «лесные». На холмах нынешнего Рима еще паслись стада и волки рыскали среди болотистых низин. Один из царей Альбы, по имени Прока, оставил после своей смерти двух сыновей – Нумитора и Амулия. Нумитор был старший и должен был по воле отца унаследовать его престол. Но младший брат, честолюбивый и бессовестный, не постеснялся прогнать силой своего старшего брата и сам стал царем. Не довольствуясь этим, он задумал укрепить узурпированную власть и довершить злодеяние над братом, лишив его мужского потомства.
С этой целью он приказал убить единственного сына Нумитора, а дочь его, Рею Сильвию, убедил, а может быть, насильно заставил сделаться жрицей богини Весты и тем самым дать обет вечной девственности. Но обет этот был нарушен. Девственница-весталка забеременела и в урочное время родила двух мальчиков– близнецов. Она указала на бога Марса как на их отца, но жестокосердный дядя отказался верить ее словам и велел бросить обоих мальчиков в реку. Случилось так, что Тибр вышел из берегов, и слуги, которым было поручено утопить детей, не смогли добраться до главного русла реки и оставили корзину с близнецами на отмели у подножия Палатинского холма. Здесь их нашла волчица, привлеченная их плачем. Она накормила их своим молоком и начисто вылизала тину, которой были покрыты их тела. Вплоть до времен империи под Палатинским холмом в память об этом событии стояла статуя, изображавшая волчицу (дети под ней появились значительно позже). Она до сих пор хранится в Капитолийском музее в Риме. Некоторые добавляют, что зеленый дятел помогал волчице кормить и оберегать покинутых близнецов, а так как зеленый дятел, как и волчица, был посвящен Марсу, то народ усматривал в этом лишнее доказательство божественного происхождения Ромула и Рема.
Такого рода удивительные истории рассказываются, по-видимому, чаще всего про основателей царств и династий в тех случаях, когда происхождение их стерлось из памяти народа или законность пребывания на престоле вызывала сомнения.
В истории Древнего Востока мы находим еще один яркий пример того, как затерявшееся во мраке веков начало могущественного государства облекается покровом чудесного. Первым семитским царем Вавилонии был Саргон Древний, живший около 2600 г. до н. э. Грозный завоеватель и деятельный строитель, он создал себе громкое имя, но имени своего собственного отца, по-видимому, не знал. Возможно, мать его была жрицей, которая не должна была иметь детей. Так, по крайней мере, мы можем судить по надписи, вырезанной, как говорят, на одной из его статуй. Копия этой надписи была сделана в VIII в. до н. э. и хранилась в царской библиотеке в Ниневии, где она была найдена уже в новейшее время. В этом документе царь следующим образом описывает свое происхождение:
очевидно, обмануто. Там, где царь слаб, а первый министр силен, как это слишком часто случалось в истории, царя свергают и новым царем становится министр. Так было и в случае с Саргоном.
Как узурпатор Саргон чувствовал, что лучше было бы основать новую столицу, где можно было бы начать заново, с самим собой в главной роли, чем оставаться в старой, полной памятников и воспоминаний о прежней династии. Поэтому он основал где-то на семитской территории город Агаде. Он прославил этот город и стал известен в исторических книгах как Саргон из Агаде (Саргон Аккадский или Саргон Древний).
Этот рассказ о царе Саргоне, в младенчестве брошенном в реку в тростниковой корзине, вполне совпадает с библейским рассказом о младенце Моисее, оставленном на произвол судьбы в зарослях на берегу Нила. Принимая во внимание, что вавилонская легенда много старше еврейской, можно предположить, что авторы книги Исход создали свою версию по образцу вавилонского оригинала. Но также возможно, что обе легенды – как вавилонская, так и еврейская – совершенно независимо друг от друга выросли из одного общего корня – из народной фантазии.
Теория самостоятельного происхождения обеих легенд подтверждается до некоторой степени существованием сходного рассказа в великом памятнике индийского эпоса, в Махабхарате, так как трудно допустить, чтобы авторы последнего были знакомы с соответствующими семитическими преданиями. Поэт рассказывает о том, как царская дочь Кунти, или Притха, сделалась возлюбленной бога Солнца и принесла ему сына – «прекрасного, как небожитель, облаченного в воинские доспехи, украшенного блестящими золотыми серьгами, с глазами льва и бычьими плечами». Но царская дочь, стыдясь своего греха и в страхе перед гневом отца и матери, «посоветовалась со своей кормилицей и уложила дитя в непромокаемую корзину из ивовых прутьев, удобную, мягкую, выстланную простынями и с нарядной подушкой в изголовье. Со слезами на глазах она препоручила младенца водам реки Асва».
После этого она вернулась во дворец с тревогой в душе, боясь, как бы разгневанный родитель не открыл ее тайны. Но корзина с ребенком плыла вниз по реке до самого Ганга, пока ее не прибило к берегу около города Чампа, на территории племени сута. Случилось так, что по берегу реки гулял человек из этого племени со своей женой. Они заметили корзину, вытащили ее из воды и, открыв, увидели мальчика – «прекрасного, как утреннее солнце, в золотых доспехах, с дивным лицом и с блестящими серьгами в ушах». Чета была бездетна, и, когда мужчина увидел прелестное дитя, он сказал своей жене: «Поистине боги, видя, что у меня нет сына, послали мне этого младенца». Они его усыновили, вырастили, и он стал великим стрелком. Его звали Карна, а царственная мать его получала о нем вести через своих соглядатаев.
Подобного же рода предание рассказывает про злоключения царя Трахана в его младенчестве. Трахан был царем в городе Гилгите, расположенном в самом сердце снежных Гималаев на высоте около 5 тысяч футов над уровнем моря. Обладая прекрасным климатом, удобным местоположением и значительными пространствами плодоносной земли, Гилгит, по-видимому, с древних времен был резиденцией целого ряда удачливых властителей, которым более или менее безропотно покорялись соседние земли и города. Трахан, царствовавший в начале XIII в., оставил о себе особенно громкую славу. Он был самым могущественным и самым гордым царем Гилгита, и его богатства и подвиги до настоящего времени служат сюжетом многочисленных легенд. Рассказ о его рождении и опасностях, которым он подвергался, таков. Его отец, Тра-Трахан, царь Гилгита, женился на девушке из богатого дома в городе Дарел. Будучи страстным игроком в поло, царь еженедельно отправлялся в Дарел, где предавался своей любимой игре совместно с семью братьями своей жены. Однажды, играя, они пришли в такой азарт, что поставили условием игры право победителя убить проигравших. Состязание было долгим и велось с большим искусством, но в конце концов царь победил и, согласно условию, как настоящий игрок, убил своих семерых шуринов.
Возбужденный победой, он вернулся домой и поделился с женой печальными, но неизбежными результатами игры. Жена не только не разделила радости царя, но исполнилась враждой к нему за убийство ее братьев и решила отомстить. Она подсыпала в пищу царя мышьяк, который скоро свел его в могилу, и стала царствовать вместо него. В то время, когда она предприняла этот решительный шаг, она была беременна от царя и через месяц родила сына, которого назвала Трахан. Но ее скорбь была так глубока, что она не в силах была видеть сына убийцы своих братьев. Поэтому, заперев ребенка в деревянный ящик, она тайком бросила его в реку. Течением его отнесло вниз по реке до деревни Годар в округе Чилас. Когда он проплывал мимо деревни, два брата-бедняка собирали на берегу хворост. Увидев ящик, они подумали, что в нем находится клад. Один из братьев бросился в реку и вытащил ящик на берег. Чтобы не возбудить жадности других, они его не стали открывать, а, прикрыв хворостом, отнесли домой. Там они открыли ящик, и каково же было их удивление, когда вместо клада глазам их представился миловидный ребенок, еще живой. Мать их заботилась о маленьком найденыше, и казалось, что вместе с ребенком в дом их вошло благословение богов, потому что насколько они были раньше бедны, настолько теперь становились все богаче и богаче. Благополучие это они приписывали своей чудесной находке.
Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, ему захотелось посетить Гилгит, о котором он так много слышал. Вместе со своими назваными братьями он отправился туда; по дороге они остановились на несколько дней на вершине холма, в месте, называвшемся Валдае. Мать Трахана еще продолжала царствовать в Гилгите, но к тому времени она тяжко заболела, и, так как в Гилгите ей не нашлось преемника, народ стал искать себе царя в других местах. Когда весь народ не знал, как ему быть, однажды утром в городе запели петухи, но вместо своего обычного «кукареку» они прокричали: «В Балдасе есть царь». Тотчас отрядили туда людей с приказом задержать и привести в Гилгит всех новоприбывших в Балд ас, кто бы они ни были. Гонцы поймали троих братьев и привели их к царице. Так как Трахан был красив и статен, царица с ним разговорилась, и во время их беседы ей открылась истина. К своему удивлению и радости она убедилась, что этот прелестный отрок ее собственный сын, которого она в необузданном порыве горести и гнева бросила когда-то в реку. Она прижала его к груди и объявила законным наследником гилгитского царства.
Существует мнение, что в преданиях, подобных рассказу о младенце Моисее, брошенном в воду, отражается древний обычай, когда для испытания законнорожденности ребенка его бросали в воду на волю судьбы. Если ребенок всплывал, его признавали законнорожденным; потонувший же объявлялся незаконным. В свете такого предположения может показаться знаменательным тот факт, что во многих из этих легенд рождение ребенка объясняется сверхъестественными причинами, и таким образом деликатно прикрывается его незаконнорожденность. Так, согласно греческой легенде, Персей был сыном Зевса; в римском сказании близнецы Ромул и Рем были зачаты их девственной матерью от бога Марса, а в индийском эпосе царская дочь объясняет рождение своего ребенка ласками бога Солнца. С другой стороны, в вавилонской легенде царь Саргон, менее счастливый или, быть может, более откровенный, чем его греческие, римские и индийские собратья, прямо признается, что отец его ему неизвестен.
В последующие века легенду о Моисее, как это всегда бывает с легендами о национальных героях, расцветили пестрыми нитями фантазии; но эти позднейшие узоры не смогли изменить до неузнаваемости ее основных линий. Еще и теперь различаются черты человеческого лица в ореоле неземной славы, озарявшей лик пророка и святого, когда он спускался с горы, где беседовал с Богом и получил из его рук новый закон для своего народа. Примечательно то, что, хотя Моисей стоит к историческому времени довольно близко, в его жизнеописании элемент чудесного и необычайного занимает гораздо больше места, чем в сказаниях о еврейских патриархах. И они, по преданию, время от времени вступали в общение с божеством – то лицом к лицу, то в видениях; но ни один из них не изображается творцом таких чудес и знамений, какими изобилует жизненный путь Моисея. Он от первого до последнего дня своей жизни стоит особняком как носитель великой миссии. Его путь пролегает высоко над путями простых смертных, и в его образе нет почти ни одной из общечеловеческих слабостей.
Рождение Моисея, как и все события его жизни, окутано дымкой тайны. После смерти Иосифа и его братьев потомки их, сыны Израиля, так быстро размножились в долине Нила, что египтяне стали смотреть на них с недоверием и страхом и пытались положить этому предел, принуждая их к тяжелым работам. Но так как эта жестокая мера не привела к желаемым результатам, то властитель Египта издал приказ, чтобы все еврейские дети мужского пола умерщвлялись при рождении. Когда же фараон убедился, что его бесчеловечный приказ не выполняется из-за мягкосердечия повитух, которым было поручено это злое дело, он повелел бросать в воду всех новорожденных еврейских мальчиков.
Мать Моисея три месяца после рождения ребенка прятала его. Когда же стало невозможным скрывать его дольше, она сплела корзину из тростника, вернее из папируса, обмазала ее глиной и смолой, уложила в нее ребенка и отнесла с сердечным сокрушением на берег Нила в заросли тростника. Старшая сестра младенца стояла вдали, следя за тем, что произойдет с ее маленьким братом. И вот случилось так, что дочь фараона, царя египетского, пошла к реке купаться и, заметив в тростнике корзину, послала за ней одну из своих прислужниц. Когда принесли корзину и открыли ее, царевна увидела ребенка, который тут же заплакал. Она пожалела его и сказала: «Это из еврейских детей».
Тем временем сестра младенца, наблюдавшая за всем происходившим, подошла и обратилась к царевне: «Не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца?» И дочь фараона молвила: «Сходи». Девушка пошла и привела мать ребенка. Дочь фараона обратилась к ней со словами: «Возьми младенца сего и вскорми его мне; я дам тебе плату». Так мать получила своего младенца и вскормила его. Когда же ребенок подрос, она привела его к дочери фараона, и он стал сыном царевны; ему дали имя Моисей (Моше). «Потому что, – сказала царевна, – я из воды вынула его (от еврейского «машах», извлекать)».
На самом деле имени, данного герою при рождении, мы не знаем. Библейская этимология не выдерживает критики. Это имя почти определенно египетское, но оно не связано с солнцем, как утверждали некоторые, а означает родовую принадлежность: «сын того-то» или «рожденный тем-то». Оно являлось частью таких имен, как Яхмос и Тутмос. Вероятно, и имя Моисея, Моше, аналогичным образом имело предшествующий слог, указывающий на бога, сыном которого был провозглашен обладатель имени, и затем отброшенный, когда Моисей вышел из Египта.
В рассказе о рождении Моисея нет ничего сверхъестественного, но в нем можно различить черты, более характерные для фольклора, чем для истории. Чтобы подчеркнуть необычайность судьбы своего героя, рассказчик представляет дело так, что великий человек при рождении был обречен на неминуемую смерть, но его спасло некое обстоятельство, которое обыкновенному человеку может показаться простой случайностью, а на самом деле – это указующий перст провидения, сохранившего беспомощного младенца для предназначенной ему высокой доли. Такими эпизодами повествователь, стремится усилить эффект рассказа, чтобы сделать его достойным величия своего героя. В греческих мифах так спасаются Эдип и Персей, в римских – Ромул и Рем.
Оракул предостерег фиванского царя Лаия, что он погибнет от руки собственного сына, который впоследствии женится на его жене и собственной матери Иокасте. Ужаснувшись предсказанию, Лаий приказал проколоть новорожденному сыну пятки железными спицами и бросить в горах. Ребенка нашли пастухи и отнесли к царице Коринфа, у которой не было своих детей. У мальчика ноги опухли от проколов, поэтому его прозвали Эдип – «человек с распухшими ногами». Он стал один из самых несчастных правителей во всей истории человечества.
Судьба Персея была более счастливой. Его дед, царь Аргоса Акризий, убоялся предсказанной ему смерти от руки внука, поэтому заточил свою дочь, Данаю, в подземной темнице (или в медной башне). Зевс проник в заточенье в виде золотого дождя – и родился Персей. Акризий, опасаясь за свою жизнь, приказал упрятать дочь и внука в ящик и бросить в море. Спасшийся по воле богов
Персей не только убил чудовищную горгону Медузу, но и спас Андромеду, а также, по одной версии, основал знаменитые Микены (не этот ли миф так очаровал А. С. Пушкина, что он отправил по волнам бочку с царевичем Гвидоном?).
История Персея во многом напоминает историю троянского царевича Париса. Накануне его рождения царица Гекуба увидела во сне, что родила факел, от которого запылал весь город. Прорицатели объяснили, что сын, которого она родит, станет причиной гибели государства. Мальчика отдали пастухам, чтобы те отнесли его в ущелье горы Иды и оставили там. Через несколько дней один из пастухов, проходя мимо места, где был оставлен ребенок, увидел, как медведица своим молоком кормит младенца. Царевич был спасен, а государство все-таки погибло.
Согласно римскому преданию, основатель Рима тоже был в младенчестве брошен на погибель и неминуемо бы погиб, если бы волей судьбы не вмешались волчица и зеленый дятел. Вот что произошло. На склонах Альбанских гор стоял «длинный белый город» – Alba Longa, и в нем царствовала династия царей Сильвиев, что значит «лесные». На холмах нынешнего Рима еще паслись стада и волки рыскали среди болотистых низин. Один из царей Альбы, по имени Прока, оставил после своей смерти двух сыновей – Нумитора и Амулия. Нумитор был старший и должен был по воле отца унаследовать его престол. Но младший брат, честолюбивый и бессовестный, не постеснялся прогнать силой своего старшего брата и сам стал царем. Не довольствуясь этим, он задумал укрепить узурпированную власть и довершить злодеяние над братом, лишив его мужского потомства.
С этой целью он приказал убить единственного сына Нумитора, а дочь его, Рею Сильвию, убедил, а может быть, насильно заставил сделаться жрицей богини Весты и тем самым дать обет вечной девственности. Но обет этот был нарушен. Девственница-весталка забеременела и в урочное время родила двух мальчиков– близнецов. Она указала на бога Марса как на их отца, но жестокосердный дядя отказался верить ее словам и велел бросить обоих мальчиков в реку. Случилось так, что Тибр вышел из берегов, и слуги, которым было поручено утопить детей, не смогли добраться до главного русла реки и оставили корзину с близнецами на отмели у подножия Палатинского холма. Здесь их нашла волчица, привлеченная их плачем. Она накормила их своим молоком и начисто вылизала тину, которой были покрыты их тела. Вплоть до времен империи под Палатинским холмом в память об этом событии стояла статуя, изображавшая волчицу (дети под ней появились значительно позже). Она до сих пор хранится в Капитолийском музее в Риме. Некоторые добавляют, что зеленый дятел помогал волчице кормить и оберегать покинутых близнецов, а так как зеленый дятел, как и волчица, был посвящен Марсу, то народ усматривал в этом лишнее доказательство божественного происхождения Ромула и Рема.
Такого рода удивительные истории рассказываются, по-видимому, чаще всего про основателей царств и династий в тех случаях, когда происхождение их стерлось из памяти народа или законность пребывания на престоле вызывала сомнения.
В истории Древнего Востока мы находим еще один яркий пример того, как затерявшееся во мраке веков начало могущественного государства облекается покровом чудесного. Первым семитским царем Вавилонии был Саргон Древний, живший около 2600 г. до н. э. Грозный завоеватель и деятельный строитель, он создал себе громкое имя, но имени своего собственного отца, по-видимому, не знал. Возможно, мать его была жрицей, которая не должна была иметь детей. Так, по крайней мере, мы можем судить по надписи, вырезанной, как говорят, на одной из его статуй. Копия этой надписи была сделана в VIII в. до н. э. и хранилась в царской библиотеке в Ниневии, где она была найдена уже в новейшее время. В этом документе царь следующим образом описывает свое происхождение:
Сделавшись взрослым, Саргон поступил на службу к царю Киша и благодаря своим заслугам сделался самым доверенным лицом из всех подданных царя. Доверие было,
Я – Саргон, могущественный царь, царь Агаде (Аккада).
Моя мать простого звания, отца своего я не знал,
А брат моего отца живет в горах.
Мой город Азуриану лежит на берегу Евфрата.
Моя бедная мать зачала меня и втайне меня родила.
Она меня положила в тростниковую корзину и горной смолой
закупорила мою дверь.
Она бросила меня в реку, река меня не потопила.
Река меня подняла и понесла к Акки, оросителю.
Акки, ороситель… вытащил меня,
Акки, ороситель, как своего сына… воспитал меня,
Акки, ороситель, назначил меня своим садовником.
очевидно, обмануто. Там, где царь слаб, а первый министр силен, как это слишком часто случалось в истории, царя свергают и новым царем становится министр. Так было и в случае с Саргоном.
Вполне вероятно, что Саргон, сделавшись царем, умышленно принял новое имя в качестве средства пропаганды (имя это означает «законный царь», которым он как раз и не был). Очевидно, даже в древности люди знали, что, какой бы возмутительной ни была ложь, она будет принята, если повторять ее достаточно громко и достаточно часто.
Когда я был садовником, богиня Иштар меня полюбила.
Я… четыре года управлял царством,
Я управлял черноголовыми народами, я властвовал над ними.
Людьми черноголовыми я владел и правил.
Могучие горы топорами медными сровнял я,
Я поднимался на высокие горы.
Преодолевал я низкие горы.
Как узурпатор Саргон чувствовал, что лучше было бы основать новую столицу, где можно было бы начать заново, с самим собой в главной роли, чем оставаться в старой, полной памятников и воспоминаний о прежней династии. Поэтому он основал где-то на семитской территории город Агаде. Он прославил этот город и стал известен в исторических книгах как Саргон из Агаде (Саргон Аккадский или Саргон Древний).
Этот рассказ о царе Саргоне, в младенчестве брошенном в реку в тростниковой корзине, вполне совпадает с библейским рассказом о младенце Моисее, оставленном на произвол судьбы в зарослях на берегу Нила. Принимая во внимание, что вавилонская легенда много старше еврейской, можно предположить, что авторы книги Исход создали свою версию по образцу вавилонского оригинала. Но также возможно, что обе легенды – как вавилонская, так и еврейская – совершенно независимо друг от друга выросли из одного общего корня – из народной фантазии.
Теория самостоятельного происхождения обеих легенд подтверждается до некоторой степени существованием сходного рассказа в великом памятнике индийского эпоса, в Махабхарате, так как трудно допустить, чтобы авторы последнего были знакомы с соответствующими семитическими преданиями. Поэт рассказывает о том, как царская дочь Кунти, или Притха, сделалась возлюбленной бога Солнца и принесла ему сына – «прекрасного, как небожитель, облаченного в воинские доспехи, украшенного блестящими золотыми серьгами, с глазами льва и бычьими плечами». Но царская дочь, стыдясь своего греха и в страхе перед гневом отца и матери, «посоветовалась со своей кормилицей и уложила дитя в непромокаемую корзину из ивовых прутьев, удобную, мягкую, выстланную простынями и с нарядной подушкой в изголовье. Со слезами на глазах она препоручила младенца водам реки Асва».
После этого она вернулась во дворец с тревогой в душе, боясь, как бы разгневанный родитель не открыл ее тайны. Но корзина с ребенком плыла вниз по реке до самого Ганга, пока ее не прибило к берегу около города Чампа, на территории племени сута. Случилось так, что по берегу реки гулял человек из этого племени со своей женой. Они заметили корзину, вытащили ее из воды и, открыв, увидели мальчика – «прекрасного, как утреннее солнце, в золотых доспехах, с дивным лицом и с блестящими серьгами в ушах». Чета была бездетна, и, когда мужчина увидел прелестное дитя, он сказал своей жене: «Поистине боги, видя, что у меня нет сына, послали мне этого младенца». Они его усыновили, вырастили, и он стал великим стрелком. Его звали Карна, а царственная мать его получала о нем вести через своих соглядатаев.
Подобного же рода предание рассказывает про злоключения царя Трахана в его младенчестве. Трахан был царем в городе Гилгите, расположенном в самом сердце снежных Гималаев на высоте около 5 тысяч футов над уровнем моря. Обладая прекрасным климатом, удобным местоположением и значительными пространствами плодоносной земли, Гилгит, по-видимому, с древних времен был резиденцией целого ряда удачливых властителей, которым более или менее безропотно покорялись соседние земли и города. Трахан, царствовавший в начале XIII в., оставил о себе особенно громкую славу. Он был самым могущественным и самым гордым царем Гилгита, и его богатства и подвиги до настоящего времени служат сюжетом многочисленных легенд. Рассказ о его рождении и опасностях, которым он подвергался, таков. Его отец, Тра-Трахан, царь Гилгита, женился на девушке из богатого дома в городе Дарел. Будучи страстным игроком в поло, царь еженедельно отправлялся в Дарел, где предавался своей любимой игре совместно с семью братьями своей жены. Однажды, играя, они пришли в такой азарт, что поставили условием игры право победителя убить проигравших. Состязание было долгим и велось с большим искусством, но в конце концов царь победил и, согласно условию, как настоящий игрок, убил своих семерых шуринов.
Возбужденный победой, он вернулся домой и поделился с женой печальными, но неизбежными результатами игры. Жена не только не разделила радости царя, но исполнилась враждой к нему за убийство ее братьев и решила отомстить. Она подсыпала в пищу царя мышьяк, который скоро свел его в могилу, и стала царствовать вместо него. В то время, когда она предприняла этот решительный шаг, она была беременна от царя и через месяц родила сына, которого назвала Трахан. Но ее скорбь была так глубока, что она не в силах была видеть сына убийцы своих братьев. Поэтому, заперев ребенка в деревянный ящик, она тайком бросила его в реку. Течением его отнесло вниз по реке до деревни Годар в округе Чилас. Когда он проплывал мимо деревни, два брата-бедняка собирали на берегу хворост. Увидев ящик, они подумали, что в нем находится клад. Один из братьев бросился в реку и вытащил ящик на берег. Чтобы не возбудить жадности других, они его не стали открывать, а, прикрыв хворостом, отнесли домой. Там они открыли ящик, и каково же было их удивление, когда вместо клада глазам их представился миловидный ребенок, еще живой. Мать их заботилась о маленьком найденыше, и казалось, что вместе с ребенком в дом их вошло благословение богов, потому что насколько они были раньше бедны, настолько теперь становились все богаче и богаче. Благополучие это они приписывали своей чудесной находке.
Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, ему захотелось посетить Гилгит, о котором он так много слышал. Вместе со своими назваными братьями он отправился туда; по дороге они остановились на несколько дней на вершине холма, в месте, называвшемся Валдае. Мать Трахана еще продолжала царствовать в Гилгите, но к тому времени она тяжко заболела, и, так как в Гилгите ей не нашлось преемника, народ стал искать себе царя в других местах. Когда весь народ не знал, как ему быть, однажды утром в городе запели петухи, но вместо своего обычного «кукареку» они прокричали: «В Балдасе есть царь». Тотчас отрядили туда людей с приказом задержать и привести в Гилгит всех новоприбывших в Балд ас, кто бы они ни были. Гонцы поймали троих братьев и привели их к царице. Так как Трахан был красив и статен, царица с ним разговорилась, и во время их беседы ей открылась истина. К своему удивлению и радости она убедилась, что этот прелестный отрок ее собственный сын, которого она в необузданном порыве горести и гнева бросила когда-то в реку. Она прижала его к груди и объявила законным наследником гилгитского царства.
Существует мнение, что в преданиях, подобных рассказу о младенце Моисее, брошенном в воду, отражается древний обычай, когда для испытания законнорожденности ребенка его бросали в воду на волю судьбы. Если ребенок всплывал, его признавали законнорожденным; потонувший же объявлялся незаконным. В свете такого предположения может показаться знаменательным тот факт, что во многих из этих легенд рождение ребенка объясняется сверхъестественными причинами, и таким образом деликатно прикрывается его незаконнорожденность. Так, согласно греческой легенде, Персей был сыном Зевса; в римском сказании близнецы Ромул и Рем были зачаты их девственной матерью от бога Марса, а в индийском эпосе царская дочь объясняет рождение своего ребенка ласками бога Солнца. С другой стороны, в вавилонской легенде царь Саргон, менее счастливый или, быть может, более откровенный, чем его греческие, римские и индийские собратья, прямо признается, что отец его ему неизвестен.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента