Страница:
Гротефенд просмотрел множество табличек и понял, что на них второе и третье слова были одинаковыми – они означали титул царя. Однако первое слово повторялось только на половине табличек. На второй половине было другое слово. И Гротефенд сказал себе: речь идет о сыне, отце и деде. Но после предполагаемого деда не было титула. Кто же они? Гротефенд принялся изучать персидские династии и вскоре убедился, что внуком был Ксеркс, сыном – Дарий, а отцом Гистапс, который царем не был. Итак, Гротефенд, прочитав имена трех царей и зная, как перевести слова «царь», «сын» и «отец», получил в свое распоряжение довольно много клинописных букв. И дальше прочесть клинопись Древней Персии не составило для него труда.
Итак, Гротефенд выиграл пари, а о своем открытии написал только маленькую заметку и даже не посмел прочесть ее перед учеными города Геттингена. Ученые всего мира попросту не знали о работе Гротефенда и продолжали беспомощно и бессмысленно расшифровывать клинопись. Лишь через тринадцать лет один из геттингенских профессоров попросил Гротефенда сделать более подробный отчет о своем открытии и включил его в книгу «Мысли о политике, путях сообщения и коммерции основных народов Древнего мира». Так мир узнал о расшифровке клинописи…
Специалисты с самого начала различали в шумерской письменности два ее вида – первоначальное идеографическое (фигурное) письмо и созданную на его основе клинопись. Именно клинописью написан великий эпос о герое Гильгамеше, отправившемся на поиски вечной жизни.
Переход от фигурного письма к клинописи начался приблизительно в начале III тысячелетия до нашей эры, а завершился окончательно в эпоху династии Ур, в середине III тысячелетия до нашей эры, то есть 4,5 тысячи лет назад. И если в отношении происхождения клинописи у специалистов не было особых сомнений, то в выяснении происхождения первоначального фигурного письма они зашли в тупик, поскольку следов «шумерской» пиктографии – своего рода предписьменности – в Двуречье найти не удалось. Почему?
Исследования последних лет – археологические, лингвистические, антропологические – показали, что не шумеры были аборигенами Двуречья. Они пришли сюда откуда-то извне и застали на вновь обретенной земле не дикие племена, а уже сложившуюся, высокоразвитую цивилизацию, лучшие достижения которой они унаследовали, в том числе и письменность, приспособив ее к собственной речи. Таким образом, ученые пришли к выводу, что цивилизация Двуречья обязана своим происхождением не шумерам, а их предшественникам – «протошумерам». А поскольку протошумеры, то есть те, что были здесь до шумеров, говорили на ином, не шумерском языке, то было принято и иное название создателей древнейшей цивилизации Месопотамии. По названию холма Эль-Убайд, где впервые была обнаружена эта цивилизация, их назвали «убаидцами». И теперь, говоря о древнейшей системе письма (идеографического письма), существовавшей в Двуречье-Месопотамии еще до появления там шумеров, с полным основанием можно употреблять термин «протошумерская» или «убаидская».
Но ведь убаидцы также являются пришлым племенем, и их происхождение до сих пор остается загадочным. Люди убаидской культуры как-то сразу и внезапно осваивают плодородные земли низовьев Тигра и Евфрата, основывают здесь первые поселки, которые позднее вырастут в знаменитые шумерские города. Эти пришельцы предстают перед нами с самого начала как носители высокоразвитой культуры, и в этом смысле убаидцы были первыми на этой земле, поскольку до них здесь существовала очень примитивная культура эпохи камня.
Стало быть, не в Месопотамии, а в ином месте надо искать истоки убаидского письма, некое еще более древнее «протописьмо». От этого протописьма отделилось письмо убаидцев, когда они пришли из некоего «центра X» на юг Месопотамии. Это же протописьмо дало начало протоиндийскому и протоэламскому письму. Помимо трех самых известных цивилизаций Древнего Востока – Двуречья, долины Нила (Египет) и Индостана, существовала еще одна, не менее древняя, но гораздо менее известная – эламская. Об Эламе многие знают удивительно мало, а между тем здесь (эламиты обитали в горных областях Ирана) были раскопаны древние города, предметы высокого искусства, обнаружены письмена, которые до сих пор еще не расшифрованы. В эламской культуре есть много черт, общих с убаидской (протошумерской) и протоиндийской культурами, а древнейшие письмена Элама, Двуречья и Индостана очень схожи между собой.
Время существования трех ветвей письменности – убаидской, протоэламской и протоиндийской – отделено от нас промежутком в 4–5,5 тысячи лет. Примечательно, что к этой же эпохе относится и возникновение египетской письменности и цивилизации в долине Нила. Вполне возможно, что, помимо трех основных, уже упомянутых, ответвлений, протописьмо дало еще одну «боковую» ветвь – древнеегипетскую. Но где располагался этот «центр X» – колыбель протописьма? Предположений на этот счет было множество: Кавказ, Алтай, Индостан и т. д. Но ни один из этих «адресов» не получил всеобщего признания – по причине отсутствия неоспоримых доказательств. Вот если бы удалось найти памятники письма более древние, чем письмена Двуречья, и в то же время похожие на них, тогда вопрос о прародине убаидцев и искомом «центре X» разрешился бы сам собой.
И совершенно неожиданно мечта эта сбылась. Три маленькие глиняные таблички, покрытые рисунками и геометрическими знаками, удивительно похожими на знаки письменности Двуречья, были обнаружены в основании раскопа, заложенного на древнем культово-религиозном объекте вблизи поселка Тэртэрия, отмеченного даже не на всех картах Румынии. Удача выпала на долю археолога Н. Власса. Такое случается раз в сто лет, и многие газеты мира в тот, 1961, год сообщили о сенсационной находке румынского археолога, ведь найденные таблички оказались почти на 1000 лет старше «шумерских».
Ученые, используя радиоуглеродный метод, дающий достаточно точные абсолютные датировки, определили возраст табличек – свыше 6500 лет, что отвечало раннему этапу культуры Винча – Винча-Турдаш.
О существовании этой культуры, открытой еще в 30-е годы XX столетия югославским археологом М. Васичем, знал лишь узкий круг специалистов. А между тем это была одна из древнейших цивилизаций Старого света, распространенная с середины V до середины IV тысячелетия до н. э. в Подунавье. В истории Европы культура Винча имела значение, сравнимое только с ролью Греции и ее воздействием на «варварский» мир.
Это прежде всего была земледельческая культура. Земледелие было столь интенсивным, что специалистов и сегодня поражает мощность культурного слоя винчанских поселений, которая достигает нескольких метров. Пахали винчанцы на быках, сохой. Сеяли пшеницу трех сортов – однозернянку, двузернянку, спельту, ячмень двух видов, просо; сажали лен, а также вику, чечевицу, горох. Убирали урожай «серпами», а зерно хранили в больших корзинах, обмазанных глиной. Часть зерна мололи в муку и выпекали хлеб. На зеленых придунайских лугах паслись тучные стада коров и отары овец.
Жили винчанцы в многочисленных поселениях, застроенных домами типа украинских хат. Позднее (период Винча-Плечник) на месте самых крупных поселений вырастут города. Мы не знаем их названий, но их планировкой занимались архитекторы, а просторные здания, дворцы и храмы возводили умелые строители. Это они построили первые абсидные дома – дома с закругленной торцевой стенкой и первые «мегароны» – архитектурные комплексы, предназначенные для правящих особ. Архитектурная традиция мегарона позже получила свое продолжение в Древней Греции и Трое и не только там, но и в Центральной и Северной Европе. Были среди винчанцев гончары и плотники, ткачи и скорняки, металлурги и кузнецы. Винчанцы строили рудники, добывали медную руду и выплавляли из нее медь – первыми в Европе.
Художники, скульпторы, искусные резчики по кости украшали своими произведениями жизнь винчанцев. Важную роль в жизни винчанцев играли обряды и традиции. Так, усопшего клали на бок, под углом 30°, в направлении север – юг, лицом навстречу восходящему солнцу. В могилу помещали керамические сосуды, кости жертвенных животных, ожерелья из морских (!) раковин, различный инвентарь, среди которого обязательно была секира – прообраз нашего серпа. За соблюдением обрядов и традиций следили жрецы. Владели жрецы и письменностью. Но можно предположить, что умение писать не было привилегией только жрецов. Ведь умение писать предполагает и умение читать, а письменные знаки мы находим на самых различных предметах быта, с которыми повседневно имели дело самые обыкновенные люди.
Винчанское письмо представлено одиночными знаками геометрического типа, насчитывает их 210. Поскольку знаки были одиночными (1–2 знака) и не образовывали связных более или менее пространных текстов, то многие специалисты отнеслись к ним с осторожностью, полагая, что это всего лишь обычные клейма мастеров, изготовивших тот или иной предмет. Но когда были найдены тэртэрийские таблички, все сразу вспомнили и о винчанских знаках и дружно заговорили о древнейшей на нашей планете винчанской письменности. Правда, в этом хоре слышались и голоса скептиков. Ведь помимо того, что тэртэрийские и винчанские знаки были идентичны, они, как уже говорилось выше, были поразительно схожи с протошумерскими письменными знаками. Как объяснить этот феномен?
Скептики заявили, что тэртэрийские таблички были завезены в Тэртэрию из Двуречья шумерскими купцами, где и были скопированы туземцами. Естественно, считали скептики, смысл табличек винчанцам понятен не был, но они, тем не менее, использовали их в религиозных обрядах. Все просто – если бы не одно обстоятельство. Как можно привезти что-то из Шумера, если в ту пору, когда какой-то винчанец старательно вычерчивал письменные знаки на глиняных табличках, Шумер еще и не существовал, а письменность в Двуречье возникла лишь в конце IV тысячелетия до н. э.?
Существует еще одна версия: винчанская письменность была частью «всеобщей» письменности, врученной человечеству извне. Кем?
Не раз таблички пытались читать, в том числе и по-славянски. Предпочтение было отдано круглой табличке, линейные знаки которой, в отличие от знаков двух прямоугольных табличек, были выписаны предельно ясно и четко, что исключало их двойное толкование при сопоставлении со знаками праславянской письменности.
Единственный и к тому же очень надежный способ проверки этих результатов дешифровки – чтение надписей, не использованных автором дешифровки.
Получилось вот что: РОБЕ | ЕТЬ ВЫ ВИНЫ | Щ– | ДАРЬЖИ ОБЪ.
Как понять этот текст? РОБЕ – это «ребя, ребенок», «дитя» и ЕТЬ (ять) – форма глагола «яти, иму» – «брать, взять», в переносном смысле – «воспринять», а местоимение ВЫ – «вас», то есть «ваши» (вспомните знаменитое древнерусское – «иду на вы»). Можно догадаться, что слово ОБЪ означает «около, рядом» или «неподалеку, поодаль» («объедки» – это то, что около, рядом с «едой», а «объезд» – то, что около, рядом с тем местом, где «ездят»). ВИНЫ – «вина» – это то, в чем мы провинились, грешны, то есть «вины» – это наши грехи.
Дословный перевод на современный язык зазвучал как строки возвышенной поэзии: ДИТЯ ВОСПРИМЕТ ВАШИ ГРЕХИ – ЩАДЯ ЕГО, ДЕРЖИ (его) ПООДАЛЬ. Мудрые слова. Им более 6,5 тысячи лет.
Кем же были винчанцы? На каком языке они говорили? Науке это пока неизвестно.
Книга Книг
Итак, Гротефенд выиграл пари, а о своем открытии написал только маленькую заметку и даже не посмел прочесть ее перед учеными города Геттингена. Ученые всего мира попросту не знали о работе Гротефенда и продолжали беспомощно и бессмысленно расшифровывать клинопись. Лишь через тринадцать лет один из геттингенских профессоров попросил Гротефенда сделать более подробный отчет о своем открытии и включил его в книгу «Мысли о политике, путях сообщения и коммерции основных народов Древнего мира». Так мир узнал о расшифровке клинописи…
Специалисты с самого начала различали в шумерской письменности два ее вида – первоначальное идеографическое (фигурное) письмо и созданную на его основе клинопись. Именно клинописью написан великий эпос о герое Гильгамеше, отправившемся на поиски вечной жизни.
Переход от фигурного письма к клинописи начался приблизительно в начале III тысячелетия до нашей эры, а завершился окончательно в эпоху династии Ур, в середине III тысячелетия до нашей эры, то есть 4,5 тысячи лет назад. И если в отношении происхождения клинописи у специалистов не было особых сомнений, то в выяснении происхождения первоначального фигурного письма они зашли в тупик, поскольку следов «шумерской» пиктографии – своего рода предписьменности – в Двуречье найти не удалось. Почему?
Исследования последних лет – археологические, лингвистические, антропологические – показали, что не шумеры были аборигенами Двуречья. Они пришли сюда откуда-то извне и застали на вновь обретенной земле не дикие племена, а уже сложившуюся, высокоразвитую цивилизацию, лучшие достижения которой они унаследовали, в том числе и письменность, приспособив ее к собственной речи. Таким образом, ученые пришли к выводу, что цивилизация Двуречья обязана своим происхождением не шумерам, а их предшественникам – «протошумерам». А поскольку протошумеры, то есть те, что были здесь до шумеров, говорили на ином, не шумерском языке, то было принято и иное название создателей древнейшей цивилизации Месопотамии. По названию холма Эль-Убайд, где впервые была обнаружена эта цивилизация, их назвали «убаидцами». И теперь, говоря о древнейшей системе письма (идеографического письма), существовавшей в Двуречье-Месопотамии еще до появления там шумеров, с полным основанием можно употреблять термин «протошумерская» или «убаидская».
Но ведь убаидцы также являются пришлым племенем, и их происхождение до сих пор остается загадочным. Люди убаидской культуры как-то сразу и внезапно осваивают плодородные земли низовьев Тигра и Евфрата, основывают здесь первые поселки, которые позднее вырастут в знаменитые шумерские города. Эти пришельцы предстают перед нами с самого начала как носители высокоразвитой культуры, и в этом смысле убаидцы были первыми на этой земле, поскольку до них здесь существовала очень примитивная культура эпохи камня.
Стало быть, не в Месопотамии, а в ином месте надо искать истоки убаидского письма, некое еще более древнее «протописьмо». От этого протописьма отделилось письмо убаидцев, когда они пришли из некоего «центра X» на юг Месопотамии. Это же протописьмо дало начало протоиндийскому и протоэламскому письму. Помимо трех самых известных цивилизаций Древнего Востока – Двуречья, долины Нила (Египет) и Индостана, существовала еще одна, не менее древняя, но гораздо менее известная – эламская. Об Эламе многие знают удивительно мало, а между тем здесь (эламиты обитали в горных областях Ирана) были раскопаны древние города, предметы высокого искусства, обнаружены письмена, которые до сих пор еще не расшифрованы. В эламской культуре есть много черт, общих с убаидской (протошумерской) и протоиндийской культурами, а древнейшие письмена Элама, Двуречья и Индостана очень схожи между собой.
Время существования трех ветвей письменности – убаидской, протоэламской и протоиндийской – отделено от нас промежутком в 4–5,5 тысячи лет. Примечательно, что к этой же эпохе относится и возникновение египетской письменности и цивилизации в долине Нила. Вполне возможно, что, помимо трех основных, уже упомянутых, ответвлений, протописьмо дало еще одну «боковую» ветвь – древнеегипетскую. Но где располагался этот «центр X» – колыбель протописьма? Предположений на этот счет было множество: Кавказ, Алтай, Индостан и т. д. Но ни один из этих «адресов» не получил всеобщего признания – по причине отсутствия неоспоримых доказательств. Вот если бы удалось найти памятники письма более древние, чем письмена Двуречья, и в то же время похожие на них, тогда вопрос о прародине убаидцев и искомом «центре X» разрешился бы сам собой.
И совершенно неожиданно мечта эта сбылась. Три маленькие глиняные таблички, покрытые рисунками и геометрическими знаками, удивительно похожими на знаки письменности Двуречья, были обнаружены в основании раскопа, заложенного на древнем культово-религиозном объекте вблизи поселка Тэртэрия, отмеченного даже не на всех картах Румынии. Удача выпала на долю археолога Н. Власса. Такое случается раз в сто лет, и многие газеты мира в тот, 1961, год сообщили о сенсационной находке румынского археолога, ведь найденные таблички оказались почти на 1000 лет старше «шумерских».
Ученые, используя радиоуглеродный метод, дающий достаточно точные абсолютные датировки, определили возраст табличек – свыше 6500 лет, что отвечало раннему этапу культуры Винча – Винча-Турдаш.
О существовании этой культуры, открытой еще в 30-е годы XX столетия югославским археологом М. Васичем, знал лишь узкий круг специалистов. А между тем это была одна из древнейших цивилизаций Старого света, распространенная с середины V до середины IV тысячелетия до н. э. в Подунавье. В истории Европы культура Винча имела значение, сравнимое только с ролью Греции и ее воздействием на «варварский» мир.
Это прежде всего была земледельческая культура. Земледелие было столь интенсивным, что специалистов и сегодня поражает мощность культурного слоя винчанских поселений, которая достигает нескольких метров. Пахали винчанцы на быках, сохой. Сеяли пшеницу трех сортов – однозернянку, двузернянку, спельту, ячмень двух видов, просо; сажали лен, а также вику, чечевицу, горох. Убирали урожай «серпами», а зерно хранили в больших корзинах, обмазанных глиной. Часть зерна мололи в муку и выпекали хлеб. На зеленых придунайских лугах паслись тучные стада коров и отары овец.
Жили винчанцы в многочисленных поселениях, застроенных домами типа украинских хат. Позднее (период Винча-Плечник) на месте самых крупных поселений вырастут города. Мы не знаем их названий, но их планировкой занимались архитекторы, а просторные здания, дворцы и храмы возводили умелые строители. Это они построили первые абсидные дома – дома с закругленной торцевой стенкой и первые «мегароны» – архитектурные комплексы, предназначенные для правящих особ. Архитектурная традиция мегарона позже получила свое продолжение в Древней Греции и Трое и не только там, но и в Центральной и Северной Европе. Были среди винчанцев гончары и плотники, ткачи и скорняки, металлурги и кузнецы. Винчанцы строили рудники, добывали медную руду и выплавляли из нее медь – первыми в Европе.
Художники, скульпторы, искусные резчики по кости украшали своими произведениями жизнь винчанцев. Важную роль в жизни винчанцев играли обряды и традиции. Так, усопшего клали на бок, под углом 30°, в направлении север – юг, лицом навстречу восходящему солнцу. В могилу помещали керамические сосуды, кости жертвенных животных, ожерелья из морских (!) раковин, различный инвентарь, среди которого обязательно была секира – прообраз нашего серпа. За соблюдением обрядов и традиций следили жрецы. Владели жрецы и письменностью. Но можно предположить, что умение писать не было привилегией только жрецов. Ведь умение писать предполагает и умение читать, а письменные знаки мы находим на самых различных предметах быта, с которыми повседневно имели дело самые обыкновенные люди.
Винчанское письмо представлено одиночными знаками геометрического типа, насчитывает их 210. Поскольку знаки были одиночными (1–2 знака) и не образовывали связных более или менее пространных текстов, то многие специалисты отнеслись к ним с осторожностью, полагая, что это всего лишь обычные клейма мастеров, изготовивших тот или иной предмет. Но когда были найдены тэртэрийские таблички, все сразу вспомнили и о винчанских знаках и дружно заговорили о древнейшей на нашей планете винчанской письменности. Правда, в этом хоре слышались и голоса скептиков. Ведь помимо того, что тэртэрийские и винчанские знаки были идентичны, они, как уже говорилось выше, были поразительно схожи с протошумерскими письменными знаками. Как объяснить этот феномен?
Скептики заявили, что тэртэрийские таблички были завезены в Тэртэрию из Двуречья шумерскими купцами, где и были скопированы туземцами. Естественно, считали скептики, смысл табличек винчанцам понятен не был, но они, тем не менее, использовали их в религиозных обрядах. Все просто – если бы не одно обстоятельство. Как можно привезти что-то из Шумера, если в ту пору, когда какой-то винчанец старательно вычерчивал письменные знаки на глиняных табличках, Шумер еще и не существовал, а письменность в Двуречье возникла лишь в конце IV тысячелетия до н. э.?
Существует еще одна версия: винчанская письменность была частью «всеобщей» письменности, врученной человечеству извне. Кем?
Не раз таблички пытались читать, в том числе и по-славянски. Предпочтение было отдано круглой табличке, линейные знаки которой, в отличие от знаков двух прямоугольных табличек, были выписаны предельно ясно и четко, что исключало их двойное толкование при сопоставлении со знаками праславянской письменности.
Единственный и к тому же очень надежный способ проверки этих результатов дешифровки – чтение надписей, не использованных автором дешифровки.
Получилось вот что: РОБЕ | ЕТЬ ВЫ ВИНЫ | Щ– | ДАРЬЖИ ОБЪ.
Как понять этот текст? РОБЕ – это «ребя, ребенок», «дитя» и ЕТЬ (ять) – форма глагола «яти, иму» – «брать, взять», в переносном смысле – «воспринять», а местоимение ВЫ – «вас», то есть «ваши» (вспомните знаменитое древнерусское – «иду на вы»). Можно догадаться, что слово ОБЪ означает «около, рядом» или «неподалеку, поодаль» («объедки» – это то, что около, рядом с «едой», а «объезд» – то, что около, рядом с тем местом, где «ездят»). ВИНЫ – «вина» – это то, в чем мы провинились, грешны, то есть «вины» – это наши грехи.
Дословный перевод на современный язык зазвучал как строки возвышенной поэзии: ДИТЯ ВОСПРИМЕТ ВАШИ ГРЕХИ – ЩАДЯ ЕГО, ДЕРЖИ (его) ПООДАЛЬ. Мудрые слова. Им более 6,5 тысячи лет.
Кем же были винчанцы? На каком языке они говорили? Науке это пока неизвестно.
Книга Книг
В истории человечества не много книг, к которым могут быть отнесены слова древнеегипетского писца, жившего 3300 лет назад:
Поразительная вневременность и глобальность Библии – сложный феномен, о котором следует думать, пытаться его понять.
Иногда говорят, что непреходящая сила Ветхого Завета – первой части Библии – порождена общечеловеческой и внеисторической значимостью содержащихся в нем исканий и решений. Но возникает вопрос: почему именно
36 сочинений, составляющие иудейский канон Ветхого Завета, содержат вневременные и глобальные ценности, а не шедевры древнеегипетской, шумеро-аккадской или других древних литератур? Нередко указывают, будто Ветхий Завет стал Книгой потому, что он – Священное Писание двух религий, иудаизма и христианства. Однако эти религии и обязаны своим становлением и жизнью Ветхому Завету…
В Ветхом Завете явственно доминирует одна тема, и эта тема – история. В нем развернуто грандиозное полотно – от сотворения мира и человека до времен персидского господства. В центре этого полотна – история «своего» народа, но рассмотренная в общемировом обрамлении. Историческое повествование здесь – не простое упорядочение событий, а попытка осмысления прошлого как чередования последовательных эпох или кругов, содержание которых обусловлено соответствующим «заветом» – «договором» между Яхве и людьми, причем действенность каждого «завета» зависит не только от воли Бога, но в значительной мере и от деяний человека.
Ветхий Завет создавался в XII–II вв. до н. э. «Язык» его был обращен к современникам, а отнюдь не к грядущим поколениям. Значит, «язык» Ветхого Завета содержит нечто, способное преодолевать пространственно-временные барьеры.
Что составляет «язык» Ветхого Завета и что делает его общепонятным?
Во-первых, обратим внимание на «место действия». В Библии немало упоминаний и даже красочных описаний природы Палестины – Израиля. А эту природную среду характеризуют контрастность и открытость. Создается впечатление, будто природа избрала небольшой регион в качестве опытного полигона для демонстрации своих возможностей: здесь сосуществуют заснеженные вершины гор и глубочайшая впадина планеты – Мертвое море, утопающие в зелени долины и выжженные солнцем пустыни, покрытые хвойными лесами холмы и заросли буйной тропической растительности. Поэтому жители средней полосы Европы, или американских степей, или тропиков находят в Ветхом завете созвучное им восприятие природной среды.
В то же время страна Ветхого Завета – на стыке континентов, в центре Ближнего Востока, она сравнительно доступна со всех сторон. Это обусловливает постоянную вовлеченность в международную систему сообщений, в ближневосточную «большую политику». В Ветхом Завете нашли свое выражение не только поиски и достижения народа – творца этого сочинения, древних евреев, но также опыт всей древней ближневосточной цивилизации, одного из важнейших источников и составляющих всей человеческой культуры.
Второй определяющий компонент «языка» – время действия. Ветхий Завет создавался на протяжении целого тысячелетия, которое было судьбоносным в истории еврейского народа – ведь именно тогда древние евреи осели в стране и совершили переход от пастушеского быта к оседлому (XIV–XI вв. до н. э.). Они познали гордость создания мощного и цветущего государства Давида – Соломона (X в. до н. э.) и горечь распада этой державы на два маломощных царства – Иудейское и Израильское. Пережили трагедию уничтожения обоих царств (Израильского в 722 г. до н. э. и Иудейского в 586 г. до н. э.). А еще – жизнь в рассеянии (диаспоре) в Вавилонии и Египте, радость возрождения своей государственности – сначала (VI–II вв. до н. э.) под властью иноземных владык, персидских царей, Александра Македонского и эллинистических правителей, а затем – собственных царей Хасмонеев… В Ветхом Завете отразился исторический опыт народа. Но разве подобный опыт чужд другим народам?
I тысячелетие до н. э. можно назвать «осевым временем» человечества. Временем, когда определяются критерии и мерки, по которым человечеству предстоит жить и развиваться. Рациональное мышление потеснило мифотворчество. Власть традиций и абсолютных истин уже не беспредельна, понятной становится важность новаторства и ценность истин относительных. Человек осознает свою самостоятельность, а человечество – свою общность. Это время, когда живут и проповедуют Заратуштра и Будда, Конфуций и Лао-Цзы, Сократ и ветхозаветные пророки. Да и сам Ветхий Завет не только творение «осевого времени» человечества, но и один из его творцов.
Важное обстоятельство – сочинения Ветхого Завета создаются и обращаются не в одной социальной и духовной среде. Они возникают и циркулируют в разных социальных, профессиональных и духовных кругах древнееврейского общества – среде пророков и жрецов, писцов и «мужей». Жизнь в Палестине и в сопредельных странах имела свои особенности, свои специфические проблемы, но общей была мучительная и трагическая переоценка ценностей, обусловленная народными и личными бедствиями. В этом сложном процессе переосмысления устоев, казавшихся ранее незыблемыми, решающую роль сыграли те, кого называли пророками.
Во всем древнем мире крестьяне и сановники, рабы и цари верили: боги предопределяют судьбу человека и судьбу государства. Все жаждали узнать свое предначертанное будущее, исход своих начинаний. И поэтому находились «избранные». В силу «избранности», «близости» к Богу или богам им открывались тайны высшей воли, они «пророчествовали», сообщая людям будущее. Пророки исполняли священную миссию: обеспечить движение по пути, предназначенному Господом, в его власти уничтожить и проклясть.
Пророки жили при храме и при царском дворе, но в VIII–VI вв. до н. э. в Палестине действовали и «независимые» пророки. Возникали открытые пророческие ассоциации из учеников и последователей таких пророков. В этих ассоциациях и складывались ветхозаветные пророческие книги.
Изначально пророчество выражалось в кратких и ритмизированных устных речениях учителя. Ученики сохраняли и передавали их также в устной форме, дополняли новыми речениями или рассказами о жизни и деятельности учителя. Иногда составлялись небольшие письменные сборники, и лишь впоследствии, нередко спустя несколько десятилетий, дополненные и расширенные пророчества записывались.
В Ветхом Завете упоминаются многие пророки. Они породили обширную литературу, от которой сохранились лишь осколки. Это несколько десятков цитат из утраченных речений и 15 пророческих книг в Ветхом Завете. Книга пророка Исайи – первая из них. Она состоит из трех сборников разного времени. Первый (гл. 1—39) создан в VIII в. до н. э. и связан с реальным пророком Исайей, сыном Амоса. Он предупреждал о неминуемом наказании отступников от Яхве и призывал к возвращению на «путь Яхве». Второй сборник (гл. 40–55) датируется примерно 540 г. до н. э. Здесь высказывается надежда на разгром Вавилона и упоминается персидский царь Кир II. В третьем сборнике (гл. 56–65) отражены проблемы времени после пленения и возникновения гражданско-храмовой общины. Общность стиля, родство идей позволяют предположить, что все три сборника создавались в рамках одной пророческой ассоциации, которая хранила и развивала взгляды своего учителя Исайи, сына Амоса.
Гибель храма и государства, неминуемое наказание отступивших от Яхве и спасение верных ему – эти мотивы пронизывают речения пророка Иеремии (рубеж VII–VI вв. до н. э). Его ученики дополнили пророчества сведениями о жизни учителя и описаниями исторических событий.
Пророку Иезекиилю, священнику (начало VI в. до н. э.), принадлежат лишь поэтические видения Книги пророка Иезекииля, а прозаические отрывки и развернутая программа государственного устройства (гл. 40–48) были, возможно, созданы его учениками в конце VI в. до н. э. «Многослойными» являются и книги двенадцати так называемых малых пророков: к VIII в. до н. э. относится «ядро» книг пророков Амоса, Осии, Михея и, возможно, Авдия; многие речения в книгах Наума, Аввакума и Софонии датируются VII в. до н. э., а пророчества Иоиля, Аггея, Захарии и Малахии относятся к VI–V вв. до н. э., когда была создана также Книга пророка Ионы, которая не принадлежит к жанру пророчеств.
Несмотря на разновременность создания ветхозаветных пророческих книг, в них можно выделить общий для всего пророческого движения круг идей. В отличие от жрецов остального древнего мира, чаще всего «пророчествовавших» в ответ на конкретный запрос, ветхозаветные пророки, как правило, выступали по собственной инициативе, что придавало их высказываниям универсальность, делало их глашатаями судьбы всего народа, всего государства.
Ветхозаветные пророки резко осуждали неправедные богатство и роскошь, насилие и произвол, угнетение и бесправие. «Выслушайте это, алчущие поглотить бедных и погубить нищих… Клялся Господь:…поистине, во веки не забуду ни одного из дел их», – пророчествует Амос (8: 4–7). Поскольку средоточием богатства и роскоши, местом обитания людей могущественных, способных творить произвол, был в большей степени город, то пророки противопоставляли «городу-блуднице» идеализированный и опоэтизированный родоплеменной уклад. Беспощадно судили они и царей. Но ошибочно было бы считать, что пророки отрицали государственность и царскую власть вообще. Осуждая произвол и преступления отдельных царей, пророки всегда отстаивали необходимость основанной на справедливости и верности Яхве государственности, особенно царства Давид идов, многие из которых – Давид, Соломон и другие – активно содействовали тому, что было главным во всех ветхозаветных пророчествах – утверждению единобожия.
Древнееврейский пантеон на рубеже II–I тысячелетия до н. э. был весьма густо населен различными божествами: древние «боги отцов», явившиеся божествами-защитниками отдельных племенных союзов, сосуществовали с ханаанейскими богами, такими как Эл, Баал, Ашторет, и соседствовали с грозным богом южной пустыни Яхве. Культ этого бога был особенно популярен у «колена» Йехуда, и когда представители этого племени Давид и Соломон создали государство, их племенной бог Яхве стал главенствовать в пантеоне, вбирая в себя черты и атрибуты других божеств. В целях усиления царской власти и авторитета Иерусалимского храма Давидиды и столичное жречество стремились сделать Яхве единственным богом, исключающим все другие божества и культы. Однако эта монотеистическая тенденция наталкивалась на упорное противодействие жречества, нередко поддерживаемого местной знатью и «народом земли».
В этой напряженной борьбе «за» и «против» единобожия огромную роль сыграл страстный призыв пророков. Монотеизм пророков, как правило, был ограничен: Яхве признавался единственным богом только одной страны и одного народа. Но иногда пророческая мысль поднималась до признания универсальности бога, до признания его не только творцом всего сущего, но и защитником всех народов и всех стран. Пророки отрицали поклонение изображениям Яхве, отстаивали более отвлеченное восприятие бога, что, однако, не мешало им упоминать о его руках, глазах, ушах и т. д. Пророки утверждали всемогущество Яхве и незначительность сотворенного им человека, но говорили о том, что бог установил два «пути» для человека – праведный, благой, «путь Яхве», и неправедный, неблагой, «путь сердца своего». Тем не менее, они подчеркивали, что человек может и должен сделать выбор между этими «путями», между добром и злом. «Ищите добра, а зла… Возненавидьте зло и возлюбите добро» (Ам. 5: 14–15). Поэтому в пророческих речениях так часто ставился вопрос о значении религиозных обрядов и соблюдения этических норм в отношениях между человеком и богом: «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших», – восклицал Амос (5:21), а в речениях Исайи сказано: «Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного… тогда придите – и рассудим, говорит Господь» (1:17–18). Пророки совсем не отрицали важности выполнения религиозных обрядов, но считали, что только гармоническое сочетание обрядности с соблюдением морали является залогом «праведной жизни». Провозглашение единобожия и признание относительной независимости человека, подчеркивание значимости этических норм и резкий протест против несправедливости, противопоставление городского и сельского уклада, а также жесткая непримиримость пророков к инаковерующим оказали огромное влияние в становление Ветхого Завета. Но пророческое движение не было единственной средой, в которой рождался Ветхий Завет.
Словесное творчество того времени в Палестине, как и в других районах обитания иудеев – в Египте, Вавилонии и других странах, – осуществлялось на двух уровнях: создание новых произведений и оформление канона Ветхого Завета.
Составлением канона интенсивнее других занималось жречество. Зато писцы создали такие новые шедевры «литературы мудрости», как Книга Премудрости Акихара и Книга Иова, Книга Товита и Книга Притчей Соломоновых, Книга Екклесиаста и Книга Премудрости Соломона и многие другие (если судить только по дошедшим до нас). Главным героем этих книг, а местами и единственным героем стал человек. Эти книги учили человека сложному умению праведно жить. Подобные представления пронизывали книги Ездры и Неемии, которые рассказывали о создании ценою нелегких усилий послепленной Иерусалимской общины, а в Книгах Паралипоменон во многом по-новому излагалась и оценивалась история царства Давид ид ов. Причем события прошлого целенаправленно выводились из области мифологии. В этих произведениях, как и в поучительных исторических рассказах – книгах «Руфь», «Эсфирь», «Юдифь», значимость человеческих деяний не отрицала роли Бога, но он воспринимался все более отвлеченным, как установитель двух путей – «пути Яхве» и «пути сердца своего», выбор между которыми надлежит сделать человеку.
Они (писцы) ушли,
имена их исчезли вместе с ними,
но писания заставляют
вспомнить их.
Поразительная вневременность и глобальность Библии – сложный феномен, о котором следует думать, пытаться его понять.
Иногда говорят, что непреходящая сила Ветхого Завета – первой части Библии – порождена общечеловеческой и внеисторической значимостью содержащихся в нем исканий и решений. Но возникает вопрос: почему именно
36 сочинений, составляющие иудейский канон Ветхого Завета, содержат вневременные и глобальные ценности, а не шедевры древнеегипетской, шумеро-аккадской или других древних литератур? Нередко указывают, будто Ветхий Завет стал Книгой потому, что он – Священное Писание двух религий, иудаизма и христианства. Однако эти религии и обязаны своим становлением и жизнью Ветхому Завету…
В Ветхом Завете явственно доминирует одна тема, и эта тема – история. В нем развернуто грандиозное полотно – от сотворения мира и человека до времен персидского господства. В центре этого полотна – история «своего» народа, но рассмотренная в общемировом обрамлении. Историческое повествование здесь – не простое упорядочение событий, а попытка осмысления прошлого как чередования последовательных эпох или кругов, содержание которых обусловлено соответствующим «заветом» – «договором» между Яхве и людьми, причем действенность каждого «завета» зависит не только от воли Бога, но в значительной мере и от деяний человека.
Ветхий Завет создавался в XII–II вв. до н. э. «Язык» его был обращен к современникам, а отнюдь не к грядущим поколениям. Значит, «язык» Ветхого Завета содержит нечто, способное преодолевать пространственно-временные барьеры.
Что составляет «язык» Ветхого Завета и что делает его общепонятным?
Во-первых, обратим внимание на «место действия». В Библии немало упоминаний и даже красочных описаний природы Палестины – Израиля. А эту природную среду характеризуют контрастность и открытость. Создается впечатление, будто природа избрала небольшой регион в качестве опытного полигона для демонстрации своих возможностей: здесь сосуществуют заснеженные вершины гор и глубочайшая впадина планеты – Мертвое море, утопающие в зелени долины и выжженные солнцем пустыни, покрытые хвойными лесами холмы и заросли буйной тропической растительности. Поэтому жители средней полосы Европы, или американских степей, или тропиков находят в Ветхом завете созвучное им восприятие природной среды.
В то же время страна Ветхого Завета – на стыке континентов, в центре Ближнего Востока, она сравнительно доступна со всех сторон. Это обусловливает постоянную вовлеченность в международную систему сообщений, в ближневосточную «большую политику». В Ветхом Завете нашли свое выражение не только поиски и достижения народа – творца этого сочинения, древних евреев, но также опыт всей древней ближневосточной цивилизации, одного из важнейших источников и составляющих всей человеческой культуры.
Второй определяющий компонент «языка» – время действия. Ветхий Завет создавался на протяжении целого тысячелетия, которое было судьбоносным в истории еврейского народа – ведь именно тогда древние евреи осели в стране и совершили переход от пастушеского быта к оседлому (XIV–XI вв. до н. э.). Они познали гордость создания мощного и цветущего государства Давида – Соломона (X в. до н. э.) и горечь распада этой державы на два маломощных царства – Иудейское и Израильское. Пережили трагедию уничтожения обоих царств (Израильского в 722 г. до н. э. и Иудейского в 586 г. до н. э.). А еще – жизнь в рассеянии (диаспоре) в Вавилонии и Египте, радость возрождения своей государственности – сначала (VI–II вв. до н. э.) под властью иноземных владык, персидских царей, Александра Македонского и эллинистических правителей, а затем – собственных царей Хасмонеев… В Ветхом Завете отразился исторический опыт народа. Но разве подобный опыт чужд другим народам?
I тысячелетие до н. э. можно назвать «осевым временем» человечества. Временем, когда определяются критерии и мерки, по которым человечеству предстоит жить и развиваться. Рациональное мышление потеснило мифотворчество. Власть традиций и абсолютных истин уже не беспредельна, понятной становится важность новаторства и ценность истин относительных. Человек осознает свою самостоятельность, а человечество – свою общность. Это время, когда живут и проповедуют Заратуштра и Будда, Конфуций и Лао-Цзы, Сократ и ветхозаветные пророки. Да и сам Ветхий Завет не только творение «осевого времени» человечества, но и один из его творцов.
Важное обстоятельство – сочинения Ветхого Завета создаются и обращаются не в одной социальной и духовной среде. Они возникают и циркулируют в разных социальных, профессиональных и духовных кругах древнееврейского общества – среде пророков и жрецов, писцов и «мужей». Жизнь в Палестине и в сопредельных странах имела свои особенности, свои специфические проблемы, но общей была мучительная и трагическая переоценка ценностей, обусловленная народными и личными бедствиями. В этом сложном процессе переосмысления устоев, казавшихся ранее незыблемыми, решающую роль сыграли те, кого называли пророками.
Во всем древнем мире крестьяне и сановники, рабы и цари верили: боги предопределяют судьбу человека и судьбу государства. Все жаждали узнать свое предначертанное будущее, исход своих начинаний. И поэтому находились «избранные». В силу «избранности», «близости» к Богу или богам им открывались тайны высшей воли, они «пророчествовали», сообщая людям будущее. Пророки исполняли священную миссию: обеспечить движение по пути, предназначенному Господом, в его власти уничтожить и проклясть.
Пророки жили при храме и при царском дворе, но в VIII–VI вв. до н. э. в Палестине действовали и «независимые» пророки. Возникали открытые пророческие ассоциации из учеников и последователей таких пророков. В этих ассоциациях и складывались ветхозаветные пророческие книги.
Изначально пророчество выражалось в кратких и ритмизированных устных речениях учителя. Ученики сохраняли и передавали их также в устной форме, дополняли новыми речениями или рассказами о жизни и деятельности учителя. Иногда составлялись небольшие письменные сборники, и лишь впоследствии, нередко спустя несколько десятилетий, дополненные и расширенные пророчества записывались.
В Ветхом Завете упоминаются многие пророки. Они породили обширную литературу, от которой сохранились лишь осколки. Это несколько десятков цитат из утраченных речений и 15 пророческих книг в Ветхом Завете. Книга пророка Исайи – первая из них. Она состоит из трех сборников разного времени. Первый (гл. 1—39) создан в VIII в. до н. э. и связан с реальным пророком Исайей, сыном Амоса. Он предупреждал о неминуемом наказании отступников от Яхве и призывал к возвращению на «путь Яхве». Второй сборник (гл. 40–55) датируется примерно 540 г. до н. э. Здесь высказывается надежда на разгром Вавилона и упоминается персидский царь Кир II. В третьем сборнике (гл. 56–65) отражены проблемы времени после пленения и возникновения гражданско-храмовой общины. Общность стиля, родство идей позволяют предположить, что все три сборника создавались в рамках одной пророческой ассоциации, которая хранила и развивала взгляды своего учителя Исайи, сына Амоса.
Гибель храма и государства, неминуемое наказание отступивших от Яхве и спасение верных ему – эти мотивы пронизывают речения пророка Иеремии (рубеж VII–VI вв. до н. э). Его ученики дополнили пророчества сведениями о жизни учителя и описаниями исторических событий.
Пророку Иезекиилю, священнику (начало VI в. до н. э.), принадлежат лишь поэтические видения Книги пророка Иезекииля, а прозаические отрывки и развернутая программа государственного устройства (гл. 40–48) были, возможно, созданы его учениками в конце VI в. до н. э. «Многослойными» являются и книги двенадцати так называемых малых пророков: к VIII в. до н. э. относится «ядро» книг пророков Амоса, Осии, Михея и, возможно, Авдия; многие речения в книгах Наума, Аввакума и Софонии датируются VII в. до н. э., а пророчества Иоиля, Аггея, Захарии и Малахии относятся к VI–V вв. до н. э., когда была создана также Книга пророка Ионы, которая не принадлежит к жанру пророчеств.
Несмотря на разновременность создания ветхозаветных пророческих книг, в них можно выделить общий для всего пророческого движения круг идей. В отличие от жрецов остального древнего мира, чаще всего «пророчествовавших» в ответ на конкретный запрос, ветхозаветные пророки, как правило, выступали по собственной инициативе, что придавало их высказываниям универсальность, делало их глашатаями судьбы всего народа, всего государства.
Ветхозаветные пророки резко осуждали неправедные богатство и роскошь, насилие и произвол, угнетение и бесправие. «Выслушайте это, алчущие поглотить бедных и погубить нищих… Клялся Господь:…поистине, во веки не забуду ни одного из дел их», – пророчествует Амос (8: 4–7). Поскольку средоточием богатства и роскоши, местом обитания людей могущественных, способных творить произвол, был в большей степени город, то пророки противопоставляли «городу-блуднице» идеализированный и опоэтизированный родоплеменной уклад. Беспощадно судили они и царей. Но ошибочно было бы считать, что пророки отрицали государственность и царскую власть вообще. Осуждая произвол и преступления отдельных царей, пророки всегда отстаивали необходимость основанной на справедливости и верности Яхве государственности, особенно царства Давид идов, многие из которых – Давид, Соломон и другие – активно содействовали тому, что было главным во всех ветхозаветных пророчествах – утверждению единобожия.
Древнееврейский пантеон на рубеже II–I тысячелетия до н. э. был весьма густо населен различными божествами: древние «боги отцов», явившиеся божествами-защитниками отдельных племенных союзов, сосуществовали с ханаанейскими богами, такими как Эл, Баал, Ашторет, и соседствовали с грозным богом южной пустыни Яхве. Культ этого бога был особенно популярен у «колена» Йехуда, и когда представители этого племени Давид и Соломон создали государство, их племенной бог Яхве стал главенствовать в пантеоне, вбирая в себя черты и атрибуты других божеств. В целях усиления царской власти и авторитета Иерусалимского храма Давидиды и столичное жречество стремились сделать Яхве единственным богом, исключающим все другие божества и культы. Однако эта монотеистическая тенденция наталкивалась на упорное противодействие жречества, нередко поддерживаемого местной знатью и «народом земли».
В этой напряженной борьбе «за» и «против» единобожия огромную роль сыграл страстный призыв пророков. Монотеизм пророков, как правило, был ограничен: Яхве признавался единственным богом только одной страны и одного народа. Но иногда пророческая мысль поднималась до признания универсальности бога, до признания его не только творцом всего сущего, но и защитником всех народов и всех стран. Пророки отрицали поклонение изображениям Яхве, отстаивали более отвлеченное восприятие бога, что, однако, не мешало им упоминать о его руках, глазах, ушах и т. д. Пророки утверждали всемогущество Яхве и незначительность сотворенного им человека, но говорили о том, что бог установил два «пути» для человека – праведный, благой, «путь Яхве», и неправедный, неблагой, «путь сердца своего». Тем не менее, они подчеркивали, что человек может и должен сделать выбор между этими «путями», между добром и злом. «Ищите добра, а зла… Возненавидьте зло и возлюбите добро» (Ам. 5: 14–15). Поэтому в пророческих речениях так часто ставился вопрос о значении религиозных обрядов и соблюдения этических норм в отношениях между человеком и богом: «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших», – восклицал Амос (5:21), а в речениях Исайи сказано: «Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного… тогда придите – и рассудим, говорит Господь» (1:17–18). Пророки совсем не отрицали важности выполнения религиозных обрядов, но считали, что только гармоническое сочетание обрядности с соблюдением морали является залогом «праведной жизни». Провозглашение единобожия и признание относительной независимости человека, подчеркивание значимости этических норм и резкий протест против несправедливости, противопоставление городского и сельского уклада, а также жесткая непримиримость пророков к инаковерующим оказали огромное влияние в становление Ветхого Завета. Но пророческое движение не было единственной средой, в которой рождался Ветхий Завет.
Словесное творчество того времени в Палестине, как и в других районах обитания иудеев – в Египте, Вавилонии и других странах, – осуществлялось на двух уровнях: создание новых произведений и оформление канона Ветхого Завета.
Составлением канона интенсивнее других занималось жречество. Зато писцы создали такие новые шедевры «литературы мудрости», как Книга Премудрости Акихара и Книга Иова, Книга Товита и Книга Притчей Соломоновых, Книга Екклесиаста и Книга Премудрости Соломона и многие другие (если судить только по дошедшим до нас). Главным героем этих книг, а местами и единственным героем стал человек. Эти книги учили человека сложному умению праведно жить. Подобные представления пронизывали книги Ездры и Неемии, которые рассказывали о создании ценою нелегких усилий послепленной Иерусалимской общины, а в Книгах Паралипоменон во многом по-новому излагалась и оценивалась история царства Давид ид ов. Причем события прошлого целенаправленно выводились из области мифологии. В этих произведениях, как и в поучительных исторических рассказах – книгах «Руфь», «Эсфирь», «Юдифь», значимость человеческих деяний не отрицала роли Бога, но он воспринимался все более отвлеченным, как установитель двух путей – «пути Яхве» и «пути сердца своего», выбор между которыми надлежит сделать человеку.