Страница:
Попробую дать классификацию учительских прозвищ по природе их происхождения на примере сидящих здесь учителей. Благо, за месяц я уже со всеми познакомился.
Первая группа, самая примитивная, – по предмету. Дается обычно до появления настоящей, заслуженной клички.
Учительница биологии – Биологичка. Ничего особенного сказать про нее не могу, кроме того, что ее кабинет находится рядом с моим и она всегда опаздывает на первый урок. Сейчас она сидит на последней парте за широким Глобусом и смотрит журнальчик мод двадцатилетней давности.
Вторая группа – по официальному имени или фамилии.
Яркий пример: Ульяна Шарифовна Усамова, учительница русского языка, сокращенно – УШУ. В данный момент занимается тем, что старательно выказывает своим видом отвращение к выступающему, т. е. к завучу.
Когда речь заходит о вещах, задевающих душевные струны УШУ, – о муже, начальстве, заполнении классного журнала и о нерадивых учениках, можно насладиться достаточно редко встречающимся и очень интересным явлением – изысканным, интеллигентским матом. Для этого требуется кулуарность обстановки и соответствующий душевный настрой исполнителя. Мат в ее исполнении никогда не играет роли связки между словами, как это бывает у простого народа, вроде нашего сантехника. Каждое слово открывает новые бездны возможностей великого русского языка Луки Мудищева. Матерные слова удивительным образом усиливают передаваемые рассказчиком эмоции: негодование, восхищение, ужас и даже безразличие.
Следующая группа прозвищ – по внешнему виду.
Учитель географии, очень толстый мужик с вечной одышкой – Глобус. Вот и сейчас сзади меня сидит и пыхтит. Глобус – добродушный, огроменных размеров, с большими ручищами и ногами под ботинки 45-го размера. Единственное, из-за чего он может выйти из себя и даже убить, – это нарушение порядка и чистоты в его кабинете. Каждый день после уроков тщательно осматривает любовно окрашенные летом поверхности вверенной ему мебели. При обнаружении малейшей почеркушки сильно огорчается, непедагогично выражается и начинает священное действо удаления чернил посредством резинки, губки и жидкости для мойки посуды.
Четвертая категория кличек определяется по некоторым качествам.
Например, директор – Черпак, потому что как начнет нотацию в кабинете читать, нудно и монотонно, так будто из ведра воду черпаком черпает: пока тебя до дна не вычерпает – не успокоится. Он внимательно слушает доклад завучихи и кивает головой в такт ее словам, будто дирижирует.
Следующая, пятая, группа – по внешним атрибутам, которые, тем не менее, точно характеризуют сущность обзываемого (см. предыдущие пункты).
Например, физрук – Свисток. Без свистка его никто не видел, свисток – нательный крест нашего физрука, он его даже в бане, наверное, не снимает. Сейчас дремлет. Разморило его – со стадиона да в тепло. Когда свисток касается парты, он вздрагивает и выпрямляется.
В миру называемый Федором Михайловичем, Свисток всегда в трико с вытянутыми коленками. Кроме пенсионного возраста он имеет очень хриплый голос. Курит непрерывно, прерываясь для того, чтобы посвистеть в свой свисток. Странным является то, что, несмотря на такой неказистый вид, дети его любят, а вся школа занимается спортом, как олимпийская деревня. У Свистка создана стройная и глобальная классификация всех людей. Категорий в этой фундаментальной классификации немного – всего три.
Первая, самая уважаемая – это «бойцы». К ним относятся те, кто имеет «морально-волевые» качества и может дистанцию добежать «на бровях», но во что бы то ни стало обогнать, перегнать, выиграть и что-то доказать себе и окружающим. Даже когда это и не особенно требуется. Слово «боец» в устах Свистка является высшей похвалой для ученика, которой он удостаивает очень редко и в исключительных случаях.
Вторая категория – это люди, которым бог дал здоровье, но не дал достаточной силы воли и стремления к победе. Такие товарищи попадали в категорию «чайников». «Чайников», по наблюдениям Михалыча, по жизни больше всего.
И наконец, третья категория включает человеческие особи, не имеющие ни здоровья, ни воли. Эту хилую и безвольную братию Михалыч называет «трупами». К ним он относится бережно, жалостливо и чуть-чуть брезгливо, как и положено относиться к покойникам.
Но вернемся к предмету систематизации. Еще один пример прозвищ пятой группы – Мензурка. Это химичка, худая и длинная, действительно очень похожа на мензурку. В данный момент заполняет классный журнал. В ее классификации учеников категорий еще меньше – всего две. Первая – «сволочи обыкновенные». Это те, кто открыто игнорирует химию и мешает на уроках нести Мензурке Химию в мае-сы. Вторая категория – «скрытые сволочи». Это – все остальные, которые хитро умудряются скрыть свою нелюбовь к Химии. Ясное дело, что постепенно «скрытые сволочи» проявляют свою сущность и переходят в категорию «сволочей обыкновенных».
Шестая группа кличек определена мною – «по случаю». Например, мальчик бежал по лестнице, упал и вывихнул ногу, а тут завучиха рядом. Ну и оказала ему первую помощь. А через день на школьном участке девочка в обморок упала – солнечный удар. Завучиха почему-то и тут оказалась первой и, естественно, помогла, в тенек оттащила и тряпочку мокрую на лоб положила. Черпак ей за эти два эпизода на общешкольной линейке благодарность высказал: «Маргарита Николаевна, вы у нас МЧС!». С тех пор она – МЧС.
К седьмой группе я отнес клички непонятного происхождения. К этой категории я причислил нашего завхоза по прозвищу Яндекс. Никакого отношения ни к Яндексу, ни к поисковым информационным системам, ни к компьютерам, ни к информации, даже в широком философском понимании, наш завхоз не имеет. История этой клички уходит корнями в далекое ненаблюдаемое прошлое человечества, в те дикие времена, когда Яндекс еще только появился.
Седьмую группу я мог бы и не выделять, так как завхоза на педсовете не было. Но совесть ученого не позволила мне замолчать эту категорию, которая портила и рушила всю стройность классификации. Видимо, для завхозов должна быть другая классификация.
Наконец-то приехал долгожданный товарищ, и я был вынужден прервать увлекательное научное изыскание.
Хотя всем было понятно, что в нашу глухомань партийные паханы «не ездяют», но надо отдать должное, представитель ее имел весьма представительный вид. Чего-чего, а уж представительный вид у всякого рода наших людей «от власти» всегда в наличии, независимо от должности и внутреннего содержания.
Наш не был исключением, а даже, наоборот, – молод, красив и солиден. На нем уже была благородная патина холености и причастности к власти, пусть даже районного масштаба. Правда, приехал он не с тем блеском, коего был достоин: его машина увязла в самой большой луже, охранявшей деревню от чужаков на ближних подступах. Остаток пути высокий гость проделал на тракторе, вследствие чего он (гость, а не трактор) был слегка помят и оглушен.
– Дорогие… (чуть заметная пауза) учителя! – начал он. – Поздравляю вас с началом учебного года! Желаю от себя лично и от партии «Сами-знаете-какая» здоровья, счастья… (снова пауза) и новых педагогических находок! (про педагогические находки я уже слышал в самом начале своей педагогической карьеры).
– Нам бы старые-то не потерять, – полушепотом замечает УШУ.
Далее голос у паренька окреп, и он довольно бодренько довел до
нашего сведения две основные мысли, нет, даже не мысли, а два очевидных факта:
1) во-первых, жить нам, учителям, стало значительно лучше и веселей на 15 % по сравнению с прошлым годом;
2) во-вторых, все это потому, что про нас неусыпно думает президент, а когда думать ему одному становится тяжело, партия ему в этих сложных думах помогает и тоже начинает думать в ту же сторону.
И уже совсем на мажорных тонах он обрисовал радужные перспективы, которые станут явью, но только если мы проголосуем на выборах именно за эту партию. А именно: жить нам будет еще прекраснее, а образование возвысится очень высоко, на еще более высокие высоты.
– Какие будут ко мне вопросы? – закончил партиец, раскрыв руки и подавшись туловищем вперед, демонстрируя полную готовность к радостному восприятию учительских вопросов.
– Наши 15 % надбавок инфляция съела, как сидели с голой… (пауза) без денег, так и сидим! – громко сказала УШУ.
Партиец улыбнулся: – Позвольте, инфляция была всего 8 % за год. Поэтому не съела!
– Это по телевизору 8 %, – завелась УШУ, несмотря на отчаянные флажковые знаки директора за спиной партийца, – там в Москве, наверное, икра и «мерседесы» несильно подорожали, а у нас хлеб с 9 рублей стал стоить 13, а до города проезд вообще в два раза стал дороже, а мы деньги-то больше ни на что и не тратим. Так что спасибо за заботу, картошка вырастет – не сдохнем! Вы, главное, к нам пореже приезжайте и думайте о чем-нибудь другом. Чем меньше вы об образовании думаете, тем оно целее!
Педагогическая общественность, до этого чинно внимавшая речам, проснулась.
– Вы дорогу нам еще прошлый раз обещали сделать, – вспомнил трудовик, – вот бог-то вас и наказал, «мерседес» свой щас будете из лужи долго доставать!
– У меня не «мерседес», а БМВ, – глупо оправдался гость и тем самым совершил фатальную ошибку
Упоминание про БМВ педагогов разозлило. Как палкой об улей.
– Когда ставку увеличивают, то все остальные надбавки убирают, некоторые после вашего повышения стали даже меньше получать!
Я в больнице лежала, так меня там бесплатно только градусником лечили! Я за неделю на еду и лекарства всю свою получку за полгода истратила!
Директорские конвульсии на заднем плане стали напоминать подтанцовку, но атавистическое чувство свободы обуяло распоясавшихся шкрабов.
– Почему у работников прокуратуры, например, бесплатный проезд по городу, а у нас нет? Они что, беднее нас, а дачи по три этажа им дедушка из Швейцарии строит?
– Если получишь свои сто тысяч, так тебе коллеги всю оставшуюся жизнь этого не простят, а на эти деньги и полмашины не купишь!
– Вы за тысячу рублей сами возьмите классное руководство, за год на дворники к своему БМВ заработаете!
Партийный товарищ пытался оправдываться: – Без машины нельзя, приходится много ездить. У меня даже от езды хронические болезни обострились!
Но делал еще хуже. Все, что он говорил, тут же использовалось против него.
– Купил бы подержанный уазик, а эту машину можно продать и по всем сельским школам района теплые туалеты для детей настроить! – неслось из класса. – К вашему-то заду теплый БМВ прилеплен, а вы его в январе в нашем школьном сортире на сквознячке заголите! Сразу геморрой свой вылечите!
Градус напряженности повышался. Товарищ умел держать удар. И хотя чувство стыда или хотя бы неловкости в ходе партийной деятельности у него атрофировалось, но он начал злиться и раздражаться из-за несознательности народных масс: – Машина не моя, а партийная, геморроя у меня нет, а наше образование – лучшее, а вот педагоги у нас – не очень! Недавно один учитель в соседнем районе ребенка по голове ударил, даже два раза, а тоже, наверное, зарплатой не доволен! Поэтому вы сначала детей перестаньте бить, учите их хорошо, а потом уж и других критикуйте.
Но защита по принципу «а сами вы козлы» оказалась малоэффективной, поскольку партийца уже никто не слушал, а все обличали, можно сказать, в состоянии самостоятельного разряда, не нуждающегося в каких бы то ни было внешних ионизаторах. Директор сделал шаг вперед и закрыл собою пространство между окончательно разъяренными туземцами и отважным гостем. Учителям он продемонстрировал львиный рык и оскал своей лицевой части, а задней, филейной, стороной директорского тела он ловко выдавил гостя в двери. Через несколько минут гвалт сам собою утих. За окном взвыл стартер, затем солидно зарокотал дизель. Лязг гусениц возвестил, что гостя торжественно повезли за околицу, где за лужей его дожидалась другая жизнь и черная пижонистая «беха».
Вернулся директор. Красный и злой:
– Ну и чего вы добились своими выступлениями? Пар выпустили, так и полегчало? А то, что я хотел через него добиться, чтобы нам, наконец, канализацию сделали и теплый туалет в школе, вам, конечно, в голову не пришло? Теперь, если он главе района на нас нажалуется, ничего нам не будет – даже мела с фермы! А дороги как не было, так и никогда не будет! И вы, – он ткнул рукой в трудовика, – это хорошо понимаете! Но лезете со своим дурацким вопросом. Ну ладно! Как вы ко мне, так и я к вам! Никаких досок на труды я вам больше не дам, мы их на обновление туалета пустим! А вы мне, как обычно, нервы будете пилить вместо досок! Но запомните – демократия закончилась!
Директор удалился, громко хлопнув дверью. В наступившей тишине зловеще зашуршала облетающая от сотрясения штукатурка. Секунду все скорбели по поводу кончины демократии.
– Да, чо-то ты погорячился! – нарушила траур биологичка, сочувственно глядя на трудовика, реплика которого была, пожалуй, самой безобидной из всех. Он пытался что-то возразить, но по напряженным взглядам бывших товарищей понял, что на ближайшую неделю роль козла отпущения принадлежит ему.
– Да ну вас тут всех, еще тут вы мне будете, – пробормотал он, словно заговор, и вышел вслед за директором, эффектно распахнув дверь ударом твердой трудовической ладони.
Однажды вечером, когда я любовался закатом солнца в огороде, вдруг раздался вой, такой тоскливый и мощный, как будто выл по меньшей мере взвод собак баскервиллей. Я помчался к бабе Тане:
– Там кто-то воет!
– Дак кто, собака. Известное дело, – рассудила баба Таня.
– Нет не собака, послушайте!
Баба Таня неохотно вышла на крыльцо, некоторое время вслушивалась, потом спросила: – Где?
– Так вот же! – удивился я. – Вы что, не слышите? – Вой, действительно, был отчетливо слышен и стал даже громче.
– Где?! Тебе мерещится, что ли? – стала раздражаться баба Таня.
– Да вот же! – отвечаю я и даже показываю руками направление.
– A-а! Вот это? – и баба Таня сделала пасс руками, показывая звук.
– Да!
– От ты, прокшатое (термин мне не понятен) место! Это же не вой, это сушилку на заготзерне включили – зерно сушат. Она с месяц, а то и боле выть будет. Ты уж на крыльцо не бегай!
Октябрь
Отзвуки моей титанической битвы с учащимися на уроках наконец дошли и до начальства.
Завучиха завела меня к себе в кабинет, закрыла дверь, что означало приватность беседы. Предложила сесть и спросила участливо, как врач у больного:
– Как вам работается у нас в школе? Как процесс адаптации?
– Процесс адаптации протекает хорошо, – как можно бодрее ответил я.
– А с дисциплиной у вас проблем нет? – конкретизировала Завучиха.
– С дисциплиной у нас проблем нету! – нарочно ответил я, чтобы было понятно, что ставить себе диагноз «педагогическое бессилие» я не собираюсь.
– Хорошо. Тогда почему у вас в кабинете стоит такой шум во время уроков, что он мешает урокам в соседних кабинетах? – обличающе спросила завучиха, и мне стало понятно, что теперь мы уже не доктор и больной, а преступник и следователь.
Я пошел в несознанку и замолчал, так как крыть мне было нечем.
– В общем, так, – завучиха поднялась для зачтения приговора. – Завтра приду к вам на урок в 7-й класс. Посмотрим, что к чему. До свидания.
Говорят, что перед казнью всегда надевают самое лучшее и чистое белье. На следующий день я пришел в галстуке и костюме.
Глобус спросил: – У вас сегодня, Алексей Петрович, наверное, какое-то знаменательное событие? Свадьба или получка? Или просто решили прилично одетым походить?
УШУ невинно поинтересовалась судьбой того миленького свитера, в котором я похож на Виктора Цоя в период его работы кочегаром. Но мою сосредоточенность не поколебал даже дружеский стеб учительского коллектива, на который я обычно с удовольствием велся.
Но казнь не состоялась, а точнее, несколько отсрочилась. Как только многоголовая гидра узрела завучиху, она сразу рассыпалась и превратилась в нормальных детей. Доску – вытерли, тряпку – намочили. Все, что я говорил, – слушали, все, что я просил делать, – выполняли. Это был мой первый урок, который я провел в качестве учителя, а не Пьеро, над которым издеваются двадцать дубовых Буратин.
В хорошем настроении, крайне для меня нетипичном в последнее время, я сел рядом с завучихой для разбора урока и последующих похвал. Похвалы оказались скупее, чем я думал. Автографов никто не просил, руку не жал, чепчики в воздух не подбрасывал.
– Материалом владеете неплохо! Но когда рассказываете, вы, как глухарь на току, ничего не видите, ничего не слышите. У вас на последней парте Черепанов ничего не писал – вы не видели. Вы даже не заметили, как Бондарчук Шибалова в зад циркулем тыкал. Чижова руку тянула, что-то спросить хотела, так и не дождалась. Итоги урока не подведены. Оценки не поставлены. Но самое главное – совершенно не продумана деятельность учеников. Вы сами по себе, они – сами по себе. Но вы не расстраивайтесь, это же начало. Рекомендую посетить уроки Галины Алексеевны. Она у нас заслуженный учитель. Поучитесь.
Домой я возвращался в своем обычном, довольно меланхоличном настроении. Даже точное попадание в мерзкого кобелька, традиционно мечтавшего о моей лодыжке, не доставило никакой радости. Видел я эту Галину Алексеевну – серенькая такая тетенька, невысокая. Ни стати, ни куражу. За серость свою, наверное, и «заслуженного» получила.
А пойду вот завтра учиться, как каких-то недоделанных охламонов задом к парте приткнуть на 45 минут. Эвон наука! А я, между прочим, на курсе лучший по физике был! А физику сдать – это вам не педагогику столкнуть, победу науки над разумом!
С мрачной действительностью всякий раз меня примирял приготовленный бабой Таней обед. Так было и на этот раз.
– Я тут шанег картовных напекла, – встретила меня баба Таня, – попей с холодненьким молочком, а то с этими шпиенами мучаешься, лица уж нет. Ты сходи к Алексеевне, она научит, к ней и практиканты, и учителя, почитай, со всей области приезжают!
– Вот и славно, – думал я, уплетая шаньги, – сходим и посмотрим, авось не зря. А невмоготу станет, уволюсь на фиг. Армия тоже вариант.
Не было общепринятого ритуала приветствия, знаменующего первый этап урока, под названием «оргмомент». Галина Алексеевна просто вбежала в класс, на ходу поздоровавшись, раздвинула доску, на которой под заглавием «Разминка» было заранее четко и красиво написано множество примеров для устного счета.
Я ждал объяснений, чего и как надо делать, но не дождался. Несколько человек уже вскинули руки.
– Шибалов Андрей.
– Семь!
– Неверно. Тюленёв Саша.
– Пятнадцать целых пять десятых.
– Второй пример, Шибалов.
– Двадцать пять!
– Бестолочь! Сосчитай сначала, а потом руку поднимай. Следующий пример, Леша.
– Два икс.
– Молодец. Следующий, Толя.
– Не знаю я, пусть лучше вон опять Шибалов ответит, а то он руку вывихнет сейчас.
– Руку я вывихну тебе. И голову. Ну давай, Андрюха, срази ответом!
– Ноль!
– Наконец-то. Пестова.
– Все. Картина: красный партизан у белых на допросе. Садись.
– Настя.
– Графиком будет прямая.
– Координаты лежащих на ней точек?
– Ноль, ноль и пять, десять.
– Молодец. Бондарчук, почему Настя назвала координаты двух точек, а не семи или одной, например?
– Потому что прямую рисуют по двум точкам.
– Только не рисуют а, скажем, определяют.
– Ну, определяют.
Сидящий сбоку от меня Миша-Будильник очень осторожно и медленно, как факир в клетке с королевской коброй, достает под партой калькулятор. Отчаянно кося глазами, он пытается нажимать на кнопки.
Окрик: – Кожин!
Миша вздрагивает и роняет калькулятор на пол. По звуку падения становится понятно, что калькулятор сломался сильно и непоправимо.
Короткий смех в классе, обрываемый взмахом руки учителя.
– Бог видит, кого обидеть, – комментирует ГАИ, – сколько раз тебе говорила, устный счет без калькулятора.
ГАИ спрашивала, оценивала, хвалила, ругала, и все это в бешеном темпе. Она видела всех и каждого, не было секунды, чтобы расслабиться и перевести дух.
Последний пример. И вдруг тишина. Ни одной поднятой руки. Слышно, как муха бьется о стекло.
– Что, никто не знает?
Грозный вопрос ГАИ заставил всех в ужасе замереть.
– Ну вы совсем уж, Галина Алексеевна! Тут не то что устно, тут вообще не понятно как решать! – выразил общую точку зрения Тюленёв, как отличник, пользующийся индульгенцией на такого рода реплики.
Я, поддавшись общему ожиданию последующего разноса, тоже машинально вжал голову в плечи и скукожил пальцы в ботинках.
Но внезапно ГАИ громко и искренне рассмеялась: – Это очень просто. Если, конечно, знаешь как. Вот этим мы сегодня и займемся, а к этому примеру вернемся позже.
Она закрыла часть доски с устным счетом, и на открывшейся части мы узрели тему урока и четыре основных пункта, которые предстояло усвоить.
Дальше все было в том же железобетонном духе и галопном темпе.
По приказу открыть нужную страницу учебника начиналось дружное шуршание, напоминающее звук большой кучи гонимых ветром сухих листьев. Через три секунды ветер прерывается окриком: – Быстро открыли! Кто не успел, не шелестеть!
Мгновенно наступает полный штиль. Черепанов, не уложившийся в норматив, имеет вид человека, которому сейчас выстрелят из нагана в затылок. Он продолжает перелистывать страницы, для бесшумности поддерживая их с обеих сторон ладонями.
Звонок. Выжатые ученики не верят, что урок закончился так быстро, и только через некоторое время приходят в себя. Они вываливаются из кабинета математики, как из бани, – распаренные и изможденные. Сочувствую учителю, у которого следующий урок. Думаю, что даже анализы, взятые от учеников в этот момент, будут насыщены математикой.
Вот тебе и серая тетенька! Боевые награды за поедание тушенки в тылу не дают! Я сидел, расплющенный осознанием собственного профессионального дебилизма.
– Что, все так плохо? – спросила меня ГАИ.
– Еще как, – мрачно ответил я.
Удивительное дело, но нам обоим как-то сразу было понятно, что речь идет именно о моих уроках.
– Да ты не расстраивайся так, все через это проходили, – успокоила ГАИ.
– И вы? – недоверчиво спросил я.
– Конечно. У меня вначале еще хуже бывало, – вздохнула ГАИ.
– Хуже не бывает, – возразил я, мрачнея еще больше.
– Бывает, – с оптимистичной улыбкой напутствовала ГАИ, – дальше будет еще хуже!
Она снова рассмеялась. Я тоже невольно улыбнулся.
– Вопросы по уроку есть?
– А как вам удается дисциплину такую поддерживать? – с надеждой спросил я.
– Не знаю, – она пожала плечами, – это со временем приходит. Но ты для начала глуши их работой, самый верный способ. Рассчитывай по секундам, кто что делать будет.
– А еще один вопрос можно?
– Давай.
– А как вы догадались, что Кожин калькулятор достал под партой.
– Да очень просто, – ГАИ пренебрежительно повела рукой. – Он когда чего-нибудь не то делает, у него это на морде написано.
По коридору я передвигался в задумчивости. Можно ли еще в университете учить студентов определять намерения учеников по их мордам или это приходит после долгой практики мордочтения? Почему ученики боятся ГАИ на уроках, а после уроков за ней табунами ходят? Почему они всеми своими мерзопакостными возможностями стремятся на уроках «балду» гонять, а любят уроки, на которых их заставляют работать? И наконец, самый главный, можно сказать, философский вопрос: можно ли радоваться жизни, будучи учителем, так, как это делает ГАИ?
Размышления прервала Люся.
– Вы видели!? – вопросила она с горящими глазами.
– Чего?
– Как чего? Как меня Галина Алексеевна на уроке похвалила!
– Ну и как? – осторожно спросил я, чтобы не обидеть Люсю, так как особых похвал в ее адрес я что-то не слышал. Но она все равно обиделась.
– Я так и знала, что вы не увидите. Она сказала, что я не такая бестолочь, какой кажуся. Вот!
Радостное настроение от такой сомнительной похвалы снова захлестнуло Люсю, она опять заулыбалась.
– Видел, видел, – успокоил я Люсю, но все же не удержался и едко добавил, – твое содержание действительно не такое глупое, как форма.
Но Люся, к счастью, не поняла сказанной мною в раздражении грубости, а наоборот, приняла ее еще за один комплимент. Она радостно сверкнула своими большими глазищами и устремилась вперед по коридору, стуча какими-то безразмерно большими и ужасными башмаками. Откуда она их только выкопала?
Сегодня произошло ЧП. Шибалов выбил оконное стекло в моем кабинете физики. Напрочь. Бондарчуком.
Пока я бегал в учительскую менять журнал, Бондарчук пристроился своим уставшим задом на подоконник в классе. Шибалов схватил расслабленного Бондарчука за ноги и резко дернул вверх. Зачем он это сделал, непонятно даже ему самому. Что-то «типа я просто пошутить хотел». Шутка удалась на славу и превзошла все ожидания. Бондарчук выбил огроменное стекло головой. Ему сильно повезло. Во-первых, он не упал с высоты второго этажа на асфальт, а во-вторых, не поранился стеклом.
Первая группа, самая примитивная, – по предмету. Дается обычно до появления настоящей, заслуженной клички.
Учительница биологии – Биологичка. Ничего особенного сказать про нее не могу, кроме того, что ее кабинет находится рядом с моим и она всегда опаздывает на первый урок. Сейчас она сидит на последней парте за широким Глобусом и смотрит журнальчик мод двадцатилетней давности.
Вторая группа – по официальному имени или фамилии.
Яркий пример: Ульяна Шарифовна Усамова, учительница русского языка, сокращенно – УШУ. В данный момент занимается тем, что старательно выказывает своим видом отвращение к выступающему, т. е. к завучу.
Когда речь заходит о вещах, задевающих душевные струны УШУ, – о муже, начальстве, заполнении классного журнала и о нерадивых учениках, можно насладиться достаточно редко встречающимся и очень интересным явлением – изысканным, интеллигентским матом. Для этого требуется кулуарность обстановки и соответствующий душевный настрой исполнителя. Мат в ее исполнении никогда не играет роли связки между словами, как это бывает у простого народа, вроде нашего сантехника. Каждое слово открывает новые бездны возможностей великого русского языка Луки Мудищева. Матерные слова удивительным образом усиливают передаваемые рассказчиком эмоции: негодование, восхищение, ужас и даже безразличие.
Следующая группа прозвищ – по внешнему виду.
Учитель географии, очень толстый мужик с вечной одышкой – Глобус. Вот и сейчас сзади меня сидит и пыхтит. Глобус – добродушный, огроменных размеров, с большими ручищами и ногами под ботинки 45-го размера. Единственное, из-за чего он может выйти из себя и даже убить, – это нарушение порядка и чистоты в его кабинете. Каждый день после уроков тщательно осматривает любовно окрашенные летом поверхности вверенной ему мебели. При обнаружении малейшей почеркушки сильно огорчается, непедагогично выражается и начинает священное действо удаления чернил посредством резинки, губки и жидкости для мойки посуды.
Четвертая категория кличек определяется по некоторым качествам.
Например, директор – Черпак, потому что как начнет нотацию в кабинете читать, нудно и монотонно, так будто из ведра воду черпаком черпает: пока тебя до дна не вычерпает – не успокоится. Он внимательно слушает доклад завучихи и кивает головой в такт ее словам, будто дирижирует.
Следующая, пятая, группа – по внешним атрибутам, которые, тем не менее, точно характеризуют сущность обзываемого (см. предыдущие пункты).
Например, физрук – Свисток. Без свистка его никто не видел, свисток – нательный крест нашего физрука, он его даже в бане, наверное, не снимает. Сейчас дремлет. Разморило его – со стадиона да в тепло. Когда свисток касается парты, он вздрагивает и выпрямляется.
В миру называемый Федором Михайловичем, Свисток всегда в трико с вытянутыми коленками. Кроме пенсионного возраста он имеет очень хриплый голос. Курит непрерывно, прерываясь для того, чтобы посвистеть в свой свисток. Странным является то, что, несмотря на такой неказистый вид, дети его любят, а вся школа занимается спортом, как олимпийская деревня. У Свистка создана стройная и глобальная классификация всех людей. Категорий в этой фундаментальной классификации немного – всего три.
Первая, самая уважаемая – это «бойцы». К ним относятся те, кто имеет «морально-волевые» качества и может дистанцию добежать «на бровях», но во что бы то ни стало обогнать, перегнать, выиграть и что-то доказать себе и окружающим. Даже когда это и не особенно требуется. Слово «боец» в устах Свистка является высшей похвалой для ученика, которой он удостаивает очень редко и в исключительных случаях.
Вторая категория – это люди, которым бог дал здоровье, но не дал достаточной силы воли и стремления к победе. Такие товарищи попадали в категорию «чайников». «Чайников», по наблюдениям Михалыча, по жизни больше всего.
И наконец, третья категория включает человеческие особи, не имеющие ни здоровья, ни воли. Эту хилую и безвольную братию Михалыч называет «трупами». К ним он относится бережно, жалостливо и чуть-чуть брезгливо, как и положено относиться к покойникам.
Но вернемся к предмету систематизации. Еще один пример прозвищ пятой группы – Мензурка. Это химичка, худая и длинная, действительно очень похожа на мензурку. В данный момент заполняет классный журнал. В ее классификации учеников категорий еще меньше – всего две. Первая – «сволочи обыкновенные». Это те, кто открыто игнорирует химию и мешает на уроках нести Мензурке Химию в мае-сы. Вторая категория – «скрытые сволочи». Это – все остальные, которые хитро умудряются скрыть свою нелюбовь к Химии. Ясное дело, что постепенно «скрытые сволочи» проявляют свою сущность и переходят в категорию «сволочей обыкновенных».
Шестая группа кличек определена мною – «по случаю». Например, мальчик бежал по лестнице, упал и вывихнул ногу, а тут завучиха рядом. Ну и оказала ему первую помощь. А через день на школьном участке девочка в обморок упала – солнечный удар. Завучиха почему-то и тут оказалась первой и, естественно, помогла, в тенек оттащила и тряпочку мокрую на лоб положила. Черпак ей за эти два эпизода на общешкольной линейке благодарность высказал: «Маргарита Николаевна, вы у нас МЧС!». С тех пор она – МЧС.
К седьмой группе я отнес клички непонятного происхождения. К этой категории я причислил нашего завхоза по прозвищу Яндекс. Никакого отношения ни к Яндексу, ни к поисковым информационным системам, ни к компьютерам, ни к информации, даже в широком философском понимании, наш завхоз не имеет. История этой клички уходит корнями в далекое ненаблюдаемое прошлое человечества, в те дикие времена, когда Яндекс еще только появился.
Седьмую группу я мог бы и не выделять, так как завхоза на педсовете не было. Но совесть ученого не позволила мне замолчать эту категорию, которая портила и рушила всю стройность классификации. Видимо, для завхозов должна быть другая классификация.
Наконец-то приехал долгожданный товарищ, и я был вынужден прервать увлекательное научное изыскание.
Хотя всем было понятно, что в нашу глухомань партийные паханы «не ездяют», но надо отдать должное, представитель ее имел весьма представительный вид. Чего-чего, а уж представительный вид у всякого рода наших людей «от власти» всегда в наличии, независимо от должности и внутреннего содержания.
Наш не был исключением, а даже, наоборот, – молод, красив и солиден. На нем уже была благородная патина холености и причастности к власти, пусть даже районного масштаба. Правда, приехал он не с тем блеском, коего был достоин: его машина увязла в самой большой луже, охранявшей деревню от чужаков на ближних подступах. Остаток пути высокий гость проделал на тракторе, вследствие чего он (гость, а не трактор) был слегка помят и оглушен.
– Дорогие… (чуть заметная пауза) учителя! – начал он. – Поздравляю вас с началом учебного года! Желаю от себя лично и от партии «Сами-знаете-какая» здоровья, счастья… (снова пауза) и новых педагогических находок! (про педагогические находки я уже слышал в самом начале своей педагогической карьеры).
– Нам бы старые-то не потерять, – полушепотом замечает УШУ.
Далее голос у паренька окреп, и он довольно бодренько довел до
нашего сведения две основные мысли, нет, даже не мысли, а два очевидных факта:
1) во-первых, жить нам, учителям, стало значительно лучше и веселей на 15 % по сравнению с прошлым годом;
2) во-вторых, все это потому, что про нас неусыпно думает президент, а когда думать ему одному становится тяжело, партия ему в этих сложных думах помогает и тоже начинает думать в ту же сторону.
И уже совсем на мажорных тонах он обрисовал радужные перспективы, которые станут явью, но только если мы проголосуем на выборах именно за эту партию. А именно: жить нам будет еще прекраснее, а образование возвысится очень высоко, на еще более высокие высоты.
– Какие будут ко мне вопросы? – закончил партиец, раскрыв руки и подавшись туловищем вперед, демонстрируя полную готовность к радостному восприятию учительских вопросов.
– Наши 15 % надбавок инфляция съела, как сидели с голой… (пауза) без денег, так и сидим! – громко сказала УШУ.
Партиец улыбнулся: – Позвольте, инфляция была всего 8 % за год. Поэтому не съела!
– Это по телевизору 8 %, – завелась УШУ, несмотря на отчаянные флажковые знаки директора за спиной партийца, – там в Москве, наверное, икра и «мерседесы» несильно подорожали, а у нас хлеб с 9 рублей стал стоить 13, а до города проезд вообще в два раза стал дороже, а мы деньги-то больше ни на что и не тратим. Так что спасибо за заботу, картошка вырастет – не сдохнем! Вы, главное, к нам пореже приезжайте и думайте о чем-нибудь другом. Чем меньше вы об образовании думаете, тем оно целее!
Педагогическая общественность, до этого чинно внимавшая речам, проснулась.
– Вы дорогу нам еще прошлый раз обещали сделать, – вспомнил трудовик, – вот бог-то вас и наказал, «мерседес» свой щас будете из лужи долго доставать!
– У меня не «мерседес», а БМВ, – глупо оправдался гость и тем самым совершил фатальную ошибку
Упоминание про БМВ педагогов разозлило. Как палкой об улей.
– Когда ставку увеличивают, то все остальные надбавки убирают, некоторые после вашего повышения стали даже меньше получать!
Я в больнице лежала, так меня там бесплатно только градусником лечили! Я за неделю на еду и лекарства всю свою получку за полгода истратила!
Директорские конвульсии на заднем плане стали напоминать подтанцовку, но атавистическое чувство свободы обуяло распоясавшихся шкрабов.
– Почему у работников прокуратуры, например, бесплатный проезд по городу, а у нас нет? Они что, беднее нас, а дачи по три этажа им дедушка из Швейцарии строит?
– Если получишь свои сто тысяч, так тебе коллеги всю оставшуюся жизнь этого не простят, а на эти деньги и полмашины не купишь!
– Вы за тысячу рублей сами возьмите классное руководство, за год на дворники к своему БМВ заработаете!
Партийный товарищ пытался оправдываться: – Без машины нельзя, приходится много ездить. У меня даже от езды хронические болезни обострились!
Но делал еще хуже. Все, что он говорил, тут же использовалось против него.
– Купил бы подержанный уазик, а эту машину можно продать и по всем сельским школам района теплые туалеты для детей настроить! – неслось из класса. – К вашему-то заду теплый БМВ прилеплен, а вы его в январе в нашем школьном сортире на сквознячке заголите! Сразу геморрой свой вылечите!
Градус напряженности повышался. Товарищ умел держать удар. И хотя чувство стыда или хотя бы неловкости в ходе партийной деятельности у него атрофировалось, но он начал злиться и раздражаться из-за несознательности народных масс: – Машина не моя, а партийная, геморроя у меня нет, а наше образование – лучшее, а вот педагоги у нас – не очень! Недавно один учитель в соседнем районе ребенка по голове ударил, даже два раза, а тоже, наверное, зарплатой не доволен! Поэтому вы сначала детей перестаньте бить, учите их хорошо, а потом уж и других критикуйте.
Но защита по принципу «а сами вы козлы» оказалась малоэффективной, поскольку партийца уже никто не слушал, а все обличали, можно сказать, в состоянии самостоятельного разряда, не нуждающегося в каких бы то ни было внешних ионизаторах. Директор сделал шаг вперед и закрыл собою пространство между окончательно разъяренными туземцами и отважным гостем. Учителям он продемонстрировал львиный рык и оскал своей лицевой части, а задней, филейной, стороной директорского тела он ловко выдавил гостя в двери. Через несколько минут гвалт сам собою утих. За окном взвыл стартер, затем солидно зарокотал дизель. Лязг гусениц возвестил, что гостя торжественно повезли за околицу, где за лужей его дожидалась другая жизнь и черная пижонистая «беха».
Вернулся директор. Красный и злой:
– Ну и чего вы добились своими выступлениями? Пар выпустили, так и полегчало? А то, что я хотел через него добиться, чтобы нам, наконец, канализацию сделали и теплый туалет в школе, вам, конечно, в голову не пришло? Теперь, если он главе района на нас нажалуется, ничего нам не будет – даже мела с фермы! А дороги как не было, так и никогда не будет! И вы, – он ткнул рукой в трудовика, – это хорошо понимаете! Но лезете со своим дурацким вопросом. Ну ладно! Как вы ко мне, так и я к вам! Никаких досок на труды я вам больше не дам, мы их на обновление туалета пустим! А вы мне, как обычно, нервы будете пилить вместо досок! Но запомните – демократия закончилась!
Директор удалился, громко хлопнув дверью. В наступившей тишине зловеще зашуршала облетающая от сотрясения штукатурка. Секунду все скорбели по поводу кончины демократии.
– Да, чо-то ты погорячился! – нарушила траур биологичка, сочувственно глядя на трудовика, реплика которого была, пожалуй, самой безобидной из всех. Он пытался что-то возразить, но по напряженным взглядам бывших товарищей понял, что на ближайшую неделю роль козла отпущения принадлежит ему.
– Да ну вас тут всех, еще тут вы мне будете, – пробормотал он, словно заговор, и вышел вслед за директором, эффектно распахнув дверь ударом твердой трудовической ладони.
Однажды вечером, когда я любовался закатом солнца в огороде, вдруг раздался вой, такой тоскливый и мощный, как будто выл по меньшей мере взвод собак баскервиллей. Я помчался к бабе Тане:
– Там кто-то воет!
– Дак кто, собака. Известное дело, – рассудила баба Таня.
– Нет не собака, послушайте!
Баба Таня неохотно вышла на крыльцо, некоторое время вслушивалась, потом спросила: – Где?
– Так вот же! – удивился я. – Вы что, не слышите? – Вой, действительно, был отчетливо слышен и стал даже громче.
– Где?! Тебе мерещится, что ли? – стала раздражаться баба Таня.
– Да вот же! – отвечаю я и даже показываю руками направление.
– A-а! Вот это? – и баба Таня сделала пасс руками, показывая звук.
– Да!
– От ты, прокшатое (термин мне не понятен) место! Это же не вой, это сушилку на заготзерне включили – зерно сушат. Она с месяц, а то и боле выть будет. Ты уж на крыльцо не бегай!
Октябрь
Существуют три вида лжи: бахвальство, вранье и отчетность.
Юзеф Булатович
Отзвуки моей титанической битвы с учащимися на уроках наконец дошли и до начальства.
Завучиха завела меня к себе в кабинет, закрыла дверь, что означало приватность беседы. Предложила сесть и спросила участливо, как врач у больного:
– Как вам работается у нас в школе? Как процесс адаптации?
– Процесс адаптации протекает хорошо, – как можно бодрее ответил я.
– А с дисциплиной у вас проблем нет? – конкретизировала Завучиха.
– С дисциплиной у нас проблем нету! – нарочно ответил я, чтобы было понятно, что ставить себе диагноз «педагогическое бессилие» я не собираюсь.
– Хорошо. Тогда почему у вас в кабинете стоит такой шум во время уроков, что он мешает урокам в соседних кабинетах? – обличающе спросила завучиха, и мне стало понятно, что теперь мы уже не доктор и больной, а преступник и следователь.
Я пошел в несознанку и замолчал, так как крыть мне было нечем.
– В общем, так, – завучиха поднялась для зачтения приговора. – Завтра приду к вам на урок в 7-й класс. Посмотрим, что к чему. До свидания.
Говорят, что перед казнью всегда надевают самое лучшее и чистое белье. На следующий день я пришел в галстуке и костюме.
Глобус спросил: – У вас сегодня, Алексей Петрович, наверное, какое-то знаменательное событие? Свадьба или получка? Или просто решили прилично одетым походить?
УШУ невинно поинтересовалась судьбой того миленького свитера, в котором я похож на Виктора Цоя в период его работы кочегаром. Но мою сосредоточенность не поколебал даже дружеский стеб учительского коллектива, на который я обычно с удовольствием велся.
Но казнь не состоялась, а точнее, несколько отсрочилась. Как только многоголовая гидра узрела завучиху, она сразу рассыпалась и превратилась в нормальных детей. Доску – вытерли, тряпку – намочили. Все, что я говорил, – слушали, все, что я просил делать, – выполняли. Это был мой первый урок, который я провел в качестве учителя, а не Пьеро, над которым издеваются двадцать дубовых Буратин.
В хорошем настроении, крайне для меня нетипичном в последнее время, я сел рядом с завучихой для разбора урока и последующих похвал. Похвалы оказались скупее, чем я думал. Автографов никто не просил, руку не жал, чепчики в воздух не подбрасывал.
– Материалом владеете неплохо! Но когда рассказываете, вы, как глухарь на току, ничего не видите, ничего не слышите. У вас на последней парте Черепанов ничего не писал – вы не видели. Вы даже не заметили, как Бондарчук Шибалова в зад циркулем тыкал. Чижова руку тянула, что-то спросить хотела, так и не дождалась. Итоги урока не подведены. Оценки не поставлены. Но самое главное – совершенно не продумана деятельность учеников. Вы сами по себе, они – сами по себе. Но вы не расстраивайтесь, это же начало. Рекомендую посетить уроки Галины Алексеевны. Она у нас заслуженный учитель. Поучитесь.
Домой я возвращался в своем обычном, довольно меланхоличном настроении. Даже точное попадание в мерзкого кобелька, традиционно мечтавшего о моей лодыжке, не доставило никакой радости. Видел я эту Галину Алексеевну – серенькая такая тетенька, невысокая. Ни стати, ни куражу. За серость свою, наверное, и «заслуженного» получила.
А пойду вот завтра учиться, как каких-то недоделанных охламонов задом к парте приткнуть на 45 минут. Эвон наука! А я, между прочим, на курсе лучший по физике был! А физику сдать – это вам не педагогику столкнуть, победу науки над разумом!
С мрачной действительностью всякий раз меня примирял приготовленный бабой Таней обед. Так было и на этот раз.
– Я тут шанег картовных напекла, – встретила меня баба Таня, – попей с холодненьким молочком, а то с этими шпиенами мучаешься, лица уж нет. Ты сходи к Алексеевне, она научит, к ней и практиканты, и учителя, почитай, со всей области приезжают!
– Вот и славно, – думал я, уплетая шаньги, – сходим и посмотрим, авось не зря. А невмоготу станет, уволюсь на фиг. Армия тоже вариант.
Не было общепринятого ритуала приветствия, знаменующего первый этап урока, под названием «оргмомент». Галина Алексеевна просто вбежала в класс, на ходу поздоровавшись, раздвинула доску, на которой под заглавием «Разминка» было заранее четко и красиво написано множество примеров для устного счета.
Я ждал объяснений, чего и как надо делать, но не дождался. Несколько человек уже вскинули руки.
– Шибалов Андрей.
– Семь!
– Неверно. Тюленёв Саша.
– Пятнадцать целых пять десятых.
– Второй пример, Шибалов.
– Двадцать пять!
– Бестолочь! Сосчитай сначала, а потом руку поднимай. Следующий пример, Леша.
– Два икс.
– Молодец. Следующий, Толя.
– Не знаю я, пусть лучше вон опять Шибалов ответит, а то он руку вывихнет сейчас.
– Руку я вывихну тебе. И голову. Ну давай, Андрюха, срази ответом!
– Ноль!
– Наконец-то. Пестова.
– Все. Картина: красный партизан у белых на допросе. Садись.
– Настя.
– Графиком будет прямая.
– Координаты лежащих на ней точек?
– Ноль, ноль и пять, десять.
– Молодец. Бондарчук, почему Настя назвала координаты двух точек, а не семи или одной, например?
– Потому что прямую рисуют по двум точкам.
– Только не рисуют а, скажем, определяют.
– Ну, определяют.
Сидящий сбоку от меня Миша-Будильник очень осторожно и медленно, как факир в клетке с королевской коброй, достает под партой калькулятор. Отчаянно кося глазами, он пытается нажимать на кнопки.
Окрик: – Кожин!
Миша вздрагивает и роняет калькулятор на пол. По звуку падения становится понятно, что калькулятор сломался сильно и непоправимо.
Короткий смех в классе, обрываемый взмахом руки учителя.
– Бог видит, кого обидеть, – комментирует ГАИ, – сколько раз тебе говорила, устный счет без калькулятора.
ГАИ спрашивала, оценивала, хвалила, ругала, и все это в бешеном темпе. Она видела всех и каждого, не было секунды, чтобы расслабиться и перевести дух.
Последний пример. И вдруг тишина. Ни одной поднятой руки. Слышно, как муха бьется о стекло.
– Что, никто не знает?
Грозный вопрос ГАИ заставил всех в ужасе замереть.
– Ну вы совсем уж, Галина Алексеевна! Тут не то что устно, тут вообще не понятно как решать! – выразил общую точку зрения Тюленёв, как отличник, пользующийся индульгенцией на такого рода реплики.
Я, поддавшись общему ожиданию последующего разноса, тоже машинально вжал голову в плечи и скукожил пальцы в ботинках.
Но внезапно ГАИ громко и искренне рассмеялась: – Это очень просто. Если, конечно, знаешь как. Вот этим мы сегодня и займемся, а к этому примеру вернемся позже.
Она закрыла часть доски с устным счетом, и на открывшейся части мы узрели тему урока и четыре основных пункта, которые предстояло усвоить.
Дальше все было в том же железобетонном духе и галопном темпе.
По приказу открыть нужную страницу учебника начиналось дружное шуршание, напоминающее звук большой кучи гонимых ветром сухих листьев. Через три секунды ветер прерывается окриком: – Быстро открыли! Кто не успел, не шелестеть!
Мгновенно наступает полный штиль. Черепанов, не уложившийся в норматив, имеет вид человека, которому сейчас выстрелят из нагана в затылок. Он продолжает перелистывать страницы, для бесшумности поддерживая их с обеих сторон ладонями.
Звонок. Выжатые ученики не верят, что урок закончился так быстро, и только через некоторое время приходят в себя. Они вываливаются из кабинета математики, как из бани, – распаренные и изможденные. Сочувствую учителю, у которого следующий урок. Думаю, что даже анализы, взятые от учеников в этот момент, будут насыщены математикой.
Вот тебе и серая тетенька! Боевые награды за поедание тушенки в тылу не дают! Я сидел, расплющенный осознанием собственного профессионального дебилизма.
– Что, все так плохо? – спросила меня ГАИ.
– Еще как, – мрачно ответил я.
Удивительное дело, но нам обоим как-то сразу было понятно, что речь идет именно о моих уроках.
– Да ты не расстраивайся так, все через это проходили, – успокоила ГАИ.
– И вы? – недоверчиво спросил я.
– Конечно. У меня вначале еще хуже бывало, – вздохнула ГАИ.
– Хуже не бывает, – возразил я, мрачнея еще больше.
– Бывает, – с оптимистичной улыбкой напутствовала ГАИ, – дальше будет еще хуже!
Она снова рассмеялась. Я тоже невольно улыбнулся.
– Вопросы по уроку есть?
– А как вам удается дисциплину такую поддерживать? – с надеждой спросил я.
– Не знаю, – она пожала плечами, – это со временем приходит. Но ты для начала глуши их работой, самый верный способ. Рассчитывай по секундам, кто что делать будет.
– А еще один вопрос можно?
– Давай.
– А как вы догадались, что Кожин калькулятор достал под партой.
– Да очень просто, – ГАИ пренебрежительно повела рукой. – Он когда чего-нибудь не то делает, у него это на морде написано.
По коридору я передвигался в задумчивости. Можно ли еще в университете учить студентов определять намерения учеников по их мордам или это приходит после долгой практики мордочтения? Почему ученики боятся ГАИ на уроках, а после уроков за ней табунами ходят? Почему они всеми своими мерзопакостными возможностями стремятся на уроках «балду» гонять, а любят уроки, на которых их заставляют работать? И наконец, самый главный, можно сказать, философский вопрос: можно ли радоваться жизни, будучи учителем, так, как это делает ГАИ?
Размышления прервала Люся.
– Вы видели!? – вопросила она с горящими глазами.
– Чего?
– Как чего? Как меня Галина Алексеевна на уроке похвалила!
– Ну и как? – осторожно спросил я, чтобы не обидеть Люсю, так как особых похвал в ее адрес я что-то не слышал. Но она все равно обиделась.
– Я так и знала, что вы не увидите. Она сказала, что я не такая бестолочь, какой кажуся. Вот!
Радостное настроение от такой сомнительной похвалы снова захлестнуло Люсю, она опять заулыбалась.
– Видел, видел, – успокоил я Люсю, но все же не удержался и едко добавил, – твое содержание действительно не такое глупое, как форма.
Но Люся, к счастью, не поняла сказанной мною в раздражении грубости, а наоборот, приняла ее еще за один комплимент. Она радостно сверкнула своими большими глазищами и устремилась вперед по коридору, стуча какими-то безразмерно большими и ужасными башмаками. Откуда она их только выкопала?
Сегодня произошло ЧП. Шибалов выбил оконное стекло в моем кабинете физики. Напрочь. Бондарчуком.
Пока я бегал в учительскую менять журнал, Бондарчук пристроился своим уставшим задом на подоконник в классе. Шибалов схватил расслабленного Бондарчука за ноги и резко дернул вверх. Зачем он это сделал, непонятно даже ему самому. Что-то «типа я просто пошутить хотел». Шутка удалась на славу и превзошла все ожидания. Бондарчук выбил огроменное стекло головой. Ему сильно повезло. Во-первых, он не упал с высоты второго этажа на асфальт, а во-вторых, не поранился стеклом.