– Чьи вы бойцы?! – спросил он, и это прозвучало очень глупо.
Приличия ради следовало сначала хотя бы поздороваться с людьми, поздравить с победой, которую они одержали над турками… Ему не ответили. Он повторил свой вопрос и снова не получил ответа. Тогда Исмаил поманил к себе пальцем одного бойца. Мухамедом его звали. Он тихо подъехал и спешился перед Исмаилом. Сейчас это был не тот человек, каким хозяин знал его раньше. Он смело смотрел вперед.
– Вот ты, скажи мне, – спросил Исмаил, – кому ты служишь?
– До сегодняшнего дня я и сам толком не знал, – ответил боец, – а теперь знаю. Я служу соплеменникам своим и моему истерзанному краю.
– Кто твои враги?
– Все те, под чьим гнетом стонут наши аулы…
– Кто друзья у тебя?
– Друзья народа – мои друзья!
– А я кто?
– Ты родич нашего командира, дядей ему приходишься.
– И все?
– Да, все. Просто родственник.
– Ах ты, собачий сын! Родственник шакала! – вскинулся было Исмаил, но боец перебил его:
– Прошу уважать других, если хочешь, чтобы тебя уважали, Исмаил. Ты такой же, как и мы, – будешь с нами хорош, и мы с тобой добром…
– Да с кем ты разговариваешь? Забыл, чей хлеб ешь?
– Упрекаешь хлебом? Могу сказать, чей хлеб мы едим. Не твой. Хлеб принадлежит земледельцу, тому, кто его растил. А ты не пахал, не сеял, не собирал и даже тесто не месил…
– А чья это лошадь, уздечку которой ты держишь?
– Моя, пока я в отряде красных бойцов.
– Чье оружие у тебя в руках?
– Мое, пока я боец народа.
– И все вы так думаете? – обернулся Исмаил к своим, еще вчера вроде бы верным бойцам, показывая плетью на Мухамеда.
– Да, все так думаем! – хором ответили бойцы.
– И вы ничем не считаете себя обязанными мне? Мне, Исмаилу из хутора Талги, хозяину этой долины?
– Ничем! Кроме благодарности за то, что ты собрал нас здесь.
Комиссар Умар из Адага и командир этих красных отрядов Сулейман Талгинский переглянулись и усмехнулись. Исмаил, как ни странно, вдруг растерялся… Он не знал, что ему еще сказать и что делать. Наступило долгое томительное молчание.
– Да чтоб ваш род передох! – крикнул он наконец в сердцах…
– Не передохнет. У нашего рода, уважаемый Исмаил, корни глубокие, и имя ему – народ! – сказал Муха-мед. – Несмотря ни на что, Исмаил, я тебя уважаю. Жизнь ты устроить умеешь. Будь с нами. Начнем вместе устраивать жизнь своего народа.
– Кто вдолбил в тебя эти премудрости?
– Добрые люди!
Мухамед чувствовал себя довольным и даже счастливым оттого, что вдруг так вот просто разговаривает с бывшим своим хозяином.
– Кто они, эти люди?
– Хасан из Амузги и наш комиссар Умар из Адага.
– И это ты говоришь мне сейчас такое? Да не вы ли всего несколько дней назад забрасывали грязью этого Хасана из Амузги? – зло ухмыльнулся Исмаил.
– Да, мы! На свою беду, делали это по твоей указке, теперь вот стыда не оберемся.
– Поумнели, значит? Так, что ли?
– Выходит, так.
– А точнее?
– Поумнели, Исмаил. Очень даже поумнели. И тебе бы не мешало, пока не поздно…
Призадумался старик. В эту минуту он был похож на привыкшего к легким победам самоуверенного борца, который вдруг, встретившись лицом к лицу с дотоле неведомым противником, неожиданно потерял самообладание и готов сдаться без борьбы…
Исмаил постоял-постоял и, резко повернувшись, быстро пошел к дому. За ним последовали Умар из Адага и Сулейман, приказав часовым смениться и быть начеку.
– Похоже, что старик сдался, – шепнул на ухо Умару Сулейман. – Я думал, будет хвататься за оружие, но он…
– Надо решить, как быть с турками? – сказал Умар из Адага.
– С этим ты обратись к нему! Он будет польщен тем, что с ним считаются, и на сердце у него полегчает… – посоветовал Сулейман. – А это нам только на руку.
Умар из Адага так и поступил. И в самом деле, Исмаилу, успевшему уже согреть себя огненной водой, такое обращение пришлось по душе. Он и правда подумал, что вот они и с ним считаются.
– Видеть их не хочу, этих турок. Выведите за хутор, и пусть убираются на все четыре стороны! – сказал он.
Но Умар из Адага с этим не согласился.
– Мы отпустим их, а они вооружатся и пойдут на нас же. Не забывай, уважаемый Исмаил, что Хакки-паша стоит под стенами Порт-Петровска.
– Так что же с ними делать? Расстреляем, – вызовем еще больший гнев генерала.
Туман в голове Исмаила явно рассеивался.
– У меня есть предложение, – сказал Умар из Адага.
– Какое? – Исмаилу стал даже нравиться этот вроде бы мягкий, с хитринкой в глазах, горец.
– Разумнее всего под охраной нескольких наших людей препроводить их к границам Азербайджана и выдворить из Дагестана.
– А башка твоя варит. Разумное говоришь, – довольно улыбнулся Исмаил. – Одолели вы меня, дьяволы.
– Делить нам с тобой нечего…
– Победите, все мое состояние разделите?..
Больше всего его опять же заботила судьба неправедного своего богатства.
– И ты не пропадешь. Будешь жить, как все. Есть станешь то, что заработаешь.
– А как же эта грязь? И кто за больными будет следить? Ведь уж сколько лет я здесь живу. Как-никак кое-что понимаю в ее лечебных свойствах – кому она полезна, а кому нет…
– Вот и будешь этим заниматься.
– И на том спасибо! А что скажет Хасан из Амузги? Такое, что я с ним сотворил, человек человеку не прощает.
– В другое время он, может, и не простил бы. Но у него теперь заботы иные, заблудших в нашем народе не мало. Хасан из Амузги главным своим делом считает, как бы ему побольше людей наставить на путь истины. Люди нам сейчас очень нужны… А месть – это не для него.
– Клад он нашел? – не удержался, полюбопытствовал Исмаил.
– Найдет! – неопределенно ответил Умар из Ада-га. – Клад этот ценен и важен для всех нас.
– А вдруг ваш Хасан из Амузги отыщет его, присвоит себе и был таков? И останетесь вы, как говорят сирагинцы, со своим бесхвостым ослом? А?
– Этого не может быть! – усмехнулся Умар из Адага.
– Вы так ему верите?
– Только с верой друг к другу можно делать общее дело.
Итак, попытка генерала Хакки-паши выбить полковника Бичерахова из города, охраняемого кораблями, бронепоездом, аэропланами и пушками, не удалась. Слишком малы были силы, с которыми он двинулся на Петровск. А в пути поредели и эти малочисленные его отряды. Часть людей перешли на сторону большевиков и двинулись в Леваши, где находился штаб красных. Повел их Ибрахим-бей, который должен был вместе с отрядом Исмаила пойти на Петровск с юга и создать тем самым впечатление, что наступление идет по всему фронту.
Под натиском численно превосходящих сил противника генералу пришлось отступить по дороге в Темир-Хан-Шуру к аулу Атли-Буюн, а преследовать его и вести с ним изнурительные бои полковник Бичерахов не решился…
Это был уже не тот уверенный в себе наймит Бичерахов, который еще недавно писал своему брату в Баку: «Дагестан у меня в руках, в помощь терцам я послал отряд в тысячу пятьсот человек при четырех полевых пушках, двух тяжелых орудиях, при четырнадцати пулеметах, двух бронированных автомобилях с автомобильной колонной, с достаточным количеством снарядов и патронов… Полагаю, что в ближайшее время Кизляр нами будет взят. Затем на очереди Грозный, и оттуда…»
Обстановка в последние дни резко изменилась, не в пользу Бичерахова. Положение англичан в Баку, да и во всем Дагестане очень осложнилось. Словом, под чужеземцами горела земля. Никакие суровые меры, никакая расправа над горцами, в каждом из которых подозревали если не большевика, так абрека, ни турок, ни англичан не приводили к желаемым результатам. Обещать они ничего не обещали, давать ничего не давали, а обирать население – одинаково обирали и те и другие. Еще в Темир-Хан-Шуре, в столице Страны гор, генерал Хакки-паша прознал, что повсюду в горах большевики собирают силы, создают отряды красных бойцов и вооружают их. «Ах, мерзавец! – негодовал генерал, думая об Ибрахим-бее. – На месте бы надо его пристрелить за невыполнение приказа. Теперь все шамхалы и Исмаил станут надо мной потешаться. Ну ничего, я еще покажу этому английскому Бичерахову анатолийский шиш! Пусть только подоспеют обещанные отряды!»
Турецкий генерал, совсем как тот боец из кумыкской поговорки, побежденный, еще больше жаждал боя. Он ждал подкрепления из столицы от Горского правительства. Должны были подойти части экспедиционного корпуса. Но гонцы приносили неутешительные сообщения: то там, то тут горцы переходили на сторону большевиков. Доходили слухи, что даже иные турецкие офицеры шли на сговор с красными…
Генерал бесновался оттого, что не мог одолеть полковника. Он уже готов был заключить союз хоть с большевиками, хоть с самим дьяволом, лишь бы не осрамиться перед султаном, поручившим ему любой ценой завлечь горцев под крыло Стамбула. На него власти возлагали большие надежды. Уж очень хотелось султанской Турции завладеть таким лакомым куском, как Страна гор, и загнать ее народ под купол полумесяца.
Гонец из Талгинского хутора едва домчался до ставки генерала. Истекая кровью, он рухнул с коня. Его с трудом привели в чувство, и, задыхаясь, гонец проговорил:
– Хутор находится в руках красных отрядов, Исмаил – подлый предатель, а Ибрахим-бея и турецких аскеров там нет, они или расстреляны, или…
– Откуда ты взял, что Исмаил предал нас? – спросил Хакки-паша.
Но гонец уже не смог ответить. Он был мертв.
И без того раздраженный неудачами, после этой новой дурной вести генерал пришел в неописуемую ярость. Войдя в дом, он, не снимая сапог, повалился на тахту. Услужливые офицеры с раболепной поспешностью подложили генералу под ноги и под голову подушки и покинули его, – всякое можно ожидать от рассвирепевшего властителя. А он поистине был страшен в гневе. Раздулись ноздри мясистого носа, углубились суровые складки между бровями. Задвигалась вся кожа на бритой голове и большие торчащие уши.
Всякий раз, когда ему надо было принять какое-нибудь важное решение, генерал должен был лечь. Только в горизонтальном положении он способен был думать…
К полудню ждавшие в Агач-ауле возвращения Хасана из Амузги Муртуз-Али и Мустафа сын Али-Шейха были неожиданно встревожены шумом и грохотом. Откуда ни возьмись нагрянула конница. Это оказались турецкие части.
Они шли по аробной дороге, по тропам сквозь заросли дикой айвы, боярышника и дуркбы – мушмулы. И конные и пешие выглядели одинаково измотанными и усталыми…
Вот они – турки. У горцев и раньше были связи с ними. В Страну гор завозили турецкие книги, и в том числе «Историю Турции», написанную, между прочим, сыном этих гор даргинцем Махмуд-беем.
– Куда они направляются? – спросил Мустафа.
– Понять не трудно. В Агач-ауле они, похоже, останавливаться не собираются. А значит… – Муртуз-Али не договорил.
– Неужели в Талги? – встревоженно перебил его Мустафа.
– А куда еще? Они не простят Исмаилу резни.
– Что же делать?
– На коня и в хутор! Передай Умару из Адага, чтобы в драку не лез. Надо спасти людей. Пусть немедленно покинут хутор и подадутся в леса, поближе к этим местам…
– Успею ли? – пожал плечами Мустафа. Но через минуту он уже был на коне и выехал со двора…
Ровно в полдень прибыл Хасан из Амузги. В хурджине у него лежала книга с медной застежкой. Его встретил в сакле покойного Али-Шейха Муртуз-Али, очень чем-то взволнованный и обрадованный тем, что видит перед собой целого и невредимого Хасана. Они обнялись. Муртуз-Али сообщил Хасану, что Хакки-паша все-таки двинулся в сторону Талгинского хутора. Но Хасан из Амузги уже знал об этом. Он встретился с турками в пути и чудом избежал столкновения с дозорными, приехавшими лугом, в объезд дороги, которую развезло после дождя.
Глава восьмая
Человек уходит из мира сего, а творения его рук остаются на земле, как немые свидетели страстей, взлетов и падений. Они говорят нам о времени и о событиях. И очень многое о предках своих люди узнают через вещи, которые на первый взгляд кажутся молчаливыми, но стоит обострить воображение, как они начинают говорить. Эта книга была книгой записей: интересных наблюдений, событий, имевших место в этих горах, обычаев, судеб людских, историй отдельных фамилий и записей всякого рода хадис – заповедей. А писалась книга некиим летописцем Хамза-Дагестанли, человеком, несомненно обладавшим умом и открытым сердцем, жившим лет сто пятьдесят тому назад. Надо думать, что был он из предков покойного Али-Шейха из Агач-аула.
На полях этой книги тут и там пестрели записи, сделанные уже явно после смерти Хамза-Дагестанли разными людьми в самые разные времена…
Хасан сын Ибадага из Амузги, довольный тем, что вот наконец-то тайна в его руках, раскрыл шкатулку, извлек оттуда ключ и лоскут, в который был завернут этот ключ. На лоскуте он прочитал надпись, а на обложке в конце книги нашел еле заметный надрез, вроде кармана. Аккуратно потянув, Хасан извлек сложенную вчетверо русскую газету. Внимательно обозрев находку, Муртуз-Али обрадованно потер ладони.
– Что там? – спросил Хасан.
– Декрет о мире и земле. Очень важный документ. Особенно для горцев. Ведь горец издревле привык верить тому, что написано на бумаге.
– Газета напечатана в Петрограде?
– Да. Это доброе оружие в наших руках!..
Хасан из Амузги снова потянул и извлек из кармашка кусочек белой материи, на которой было что-то написано черной тушью.
– Вот оно!.. Послушай, Муртуз-Али!..
И Хасан стал читать:
– «Слава тому, кто в час сурового испытания вместе с народом, кто жизнь свою готов сложить в борьбе во имя лучшего будущего народа! Вечное презрение тому, кто выступит против этого. Если ключ от тайны попал в твои руки случайно или завладел ты им злоумышленно – оставь, гнусный, свои тщетные надежды. А если ты так ловок и хитер и о тебе идет слава, что ты можешь пролезть сквозь игольное ушко, и если ты всякими уловками овладеешь всем, что содержит эта тайна, и задумаешь направить все это против святого дела народа, – вечное тебе проклятье! И знай тогда: суровый суд времени ждет тебя!
Если же ты друг справедливости на земле (а справедливость с народом, ибо и черный день, проведенный с народом, есть великий праздник), если в руках у тебя шкатулка из-под старой губденской башни и в ней заветный ключ, ты на верном пути. Приветствую тебя! Тайну эту знаю я и еще один человек, по имени Серго сын Васила. Живет он на первом полустанке от станции Шамхал в направлении Кумтор-Калы, в саманном приземистом домике с одним дымоходом и с двумя окнами, обращенными к востоку. С ключом в руках явись к нему и скажи по-русски: «Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха». На что он должен ответить: «Как Али-Шейх может передавать мне привет, если он уж давно распрощался с жизнью?» Ты вознесешь руки к небу и скажешь: «А я от него, оттуда». Он спросит: «Может, скажешь, что и ключ от рая в твоих руках?» Ты ответишь: «Да, если имеется в виду рай на земле». – «Тогда я рад приветствовать тебя», – скажет он.
Если такой разговор состоится, поверь этому человеку, как самому себе. Ну, а коли случится, что в эти суровые дни и его, как многих наших братьев, постигнет беда раньше, чем ты к нему явишься, единственной надеждой для тебя будет этот ключ и твоя голова, которая подскажет тебе, какой замок ты должен отомкнуть. Удачи тебе!»
– Однако, задача мудреная! – промолвил Муртуз-Али, почесав затылок.
– Мудреная не мудреная, а тайна в наших руках! Что ж, в путь-дорогу, Муртуз-Али.
– Поехали!..
Время торопило их! Время подгоняло! Бои предстояли решительные. Горцы, в большинстве своем уже полностью осознавшие, что несет им советская власть, готовы были бороться за нее не на жизнь, а на смерть.
Хасан из Амузги и Муртуз-Али ехали по выжженной жарким солнцем солончаковой степи, вдоль не достроенного чужеземными инженерами, заброшенного и поросшего бурьяном канала Сулак-Петровск. Только ветер, шевеля редкие кустики ковыля и разнося полынный запах, полнил жизнью эту бескрайнюю пустыню.
Закатные облака были цвета недозрелого кизила, а солнце казалось раскаленным в горне небосклона огромным начищенным до блеска медным тазом.
От Шамхала повернули на запад к Кумтор-Кале, и очень скоро неподалеку от зеленеющей прогалины увидели саманный домишко с одним дымоходом и с двумя окнами, обращенными к востоку. У самого дома навстречу вдруг затявкала бесхвостая лохматая собачонка, да так агрессивно, словно того и гляди набросится на седоков и стащит их с коней.
Скрипнула одностворчатая низенькая дверь, и из дому вышел маленький сухонький старичок в форме железнодорожника. В руках он держал надкушенный ломоть от явно большого и очень спелого арбуза. Старик был в очках. Они съехали на самый кончик носа и делали его похожим на хищную птицу с большим клювом. Железнодорожник прикрикнул на собаку, она, виляя хвостом, примолкла и, недовольно фырча, отошла в сторону.
Хасан из Амузги спешился и подошел к старику, который почему-то вызывал у него недоверие.
– Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха! – сказал Хасан из Амузги, пристально глядя в глаза старику.
– От какого такого почтенного? – Пронзительными глазками поверх очков старик словно бы насквозь буравил пришельцев. И гости недоуменно переглянулись.
– Твое имя Серго сын Васила?
– Да, меня зовут Сергеем, а отца величали Василием. Что вам от меня угодно?
– Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха! – повторил Хасан из Амузги.
– Ну что ж, поклон так поклон. Заходите, будьте гостями. Правда, потчевать мне вас особо нечем, кроме как арбузом…
– Арбуз так арбуз, – в тон старику сказал Хасан из Амузги и, передав уздечку своего коня Муртузу-Али, пригнулся, чтоб не удариться о притолоку слишком для него низкой двери, и прошел в дом впереди хозяина. Едва он переступил порог, как на голову ему накинули мешковину и несколько пар рук цепко обхватили и стиснули его. Только не тут-то было. Всегда готовый к встрече с опасностью, Хасан не растерялся. В один миг напрягся, вырвался и сбросил с себя мешковину…
Их было трое. Это Хасан понял после того, как одного, словно мешок зерна на мельнице, перебросил через себя, другого метким ударом в висок рукоятью плети заставил отпрянуть в сторону и третьему, что кинулся на него с горящими, как у пантеры, глазами, ловко подставил ногу и свободной левой рукой ударил его наотмашь по шее, отчего тот растянулся у порога.
– Муртуз-Али, измена! Скорей на коня! – крикнул Хасан из Амузги, отбиваясь от наседающих на него людей, как от того раненого леопарда, с которым ему однажды пришлось схватиться в Ширинском ущелье, неподалеку от Амузги. Тогда он был один на один со зверем. Сейчас противников было трое, и тем не менее Хасан не сдавался. В доме уже, кажется, не осталось ни одной целой вещи: все перебито, раскидано. Хасан подобрался к самой двери – еще миг, и он выскользнет во двор. Но тут вдруг вскочил тот, что лежал распростертым у порога, и сзади нанес Хасану в затылок страшный удар чем-то очень тяжелым. Хасан зашатался и зажал голову ладонями. В глазах все поплыло. Он упал и потерял сознание…
Услышав крик, старик, что оставался во дворе, бросив ломоть арбуза, юркнул в камышовые заросли. Муртуз-Али, секунду помедлив, подчинился приказу Хасана и, вскочив на коня, умчался в степь… Вслед раздались выстрелы, но он, свесившись с лошади с невидимой для противника стороны, продолжал путь. А вскоре выстрелы прекратились, и Муртуз-Али хлестнул коня. Надо было спешить за подмогой, кто знает, сколько там в доме людей и что еще они сделают с Хасаном. «Эх, как мы на сей раз неосторожно поступили, – подумал Муртуз-Али, – надо было сначала понаблюдать за домиком…» А как понаблюдаешь в открытой степи? Противники наверняка видели их еще издали…
Хасан из Амузги пришел в себя, но глаза открыть не решался. Попробовал шевельнуть пальцами и понял, что руки у него связаны и он полулежит на саманном полу, прислонившись к стенке. Ни оружия, ни пояса на нем не было.
– Ты не очень его пришиб? – это сказал старик, Хасан узнал его голос.
– Жить будет, – ответил кто-то хрипло, со свистом.
– Вам от него, я вижу, тоже досталось? – усмехнулся старик.
– Сильный он, дьявол!
Хасан открыл глаза. За столом, на котором краснел арбуз, сидели кроме старика еще трое – все недюжинной силы, широкоплечие, небритые, здоровенные парни. Легко орудуя харбукскими ножами, они ели арбуз.
– Того зря упустили… – промолвил старик.
– Да вот он… – сказал хриплый, кивнув на сидящего слева от него.
Хриплый казался старше двух других. Одет он был в солдатскую шинель без погон, подпоясанную ремнем. На голове кубанка с красным верхом.
– У него конь, что ветер, – я думал, подстрелю… – оправдывался парень.
– Думал… Хорошо хоть, думать умеешь, – презрительно бросил хриплый и, взглянув на Хасана, добавил: – А он, похоже, очнулся. Развяжи-ка, сынок, ему руки. Пусть поест с нами арбуз. Как-никак гость.
Молодой светловолосый, голубоглазый парень, с офицерской портупеей через плечо, подошел и развязал Хасана.
– Садись к столу, – предложил хриплый.
Хасан сел и не без удовольствия стал есть приятно сладкий холодный арбуз, рассматривая при этом всех сидящих так внимательно, будто хотел на целую вечность запомнить их лица. Особенно ненавистен ему был этот тщедушный старик.
– Итак, дорогой гость, ты, наверное, сам понимаешь, времени у нас не много, а потому лучше не виляй хвостом. Разговор будет короткий. Кто тебя послал и зачем ты здесь?
– И это все, что вы хотите знать?
– Да.
– А мне сначала хочется узнать, кто вы? И сколько ваши хозяева платят вам за гнусные дела?
– Язык ты мог бы держать покороче. Нехорошо уподобляться женщине, – ухмыляясь, проговорил хриплый, вытер свой острый нож с блестящим лезвием о полу бешмета, но не вложил его в ножны, а воткнул перед собой в стол.
– Обыскать! – приказал старик.
– Оружия у него нет, – пробурчал один из молодых, как две капли воды похожий на того, что развязывал Хасану руки.
Но старик так глянул, что они молча подчинились и встали. И было удивительно, что трое здоровенных, молодых парней покорны этому дряхлому старику, которому достаточно одного тумака, чтобы отдал богу душу.
Втроем парни вывернули у Хасана карманы и нашли ключ. В эту минуту Хасан очень пожалел, что ключ был не у Муртуза-Али.
– Откуда у тебя этот ключ? – спросил старик, вертя его перед своим носом.
– Нашел, – ответил Хасан из Амузги, с трудом сохраняя самообладание.
– Где же это он валялся, чтоб ты мог его найти!
– Там, где я его нашел.
– Итак, еще раз спрашиваю, кто тебя послал и зачем ты здесь?
– Забрел случайно.
– Молодой, а неразумный. Неужели не видишь, что шутить мы не собираемся и потому язык тебе придется развязать.
– Ничего я вам не скажу.
– А жизни тебе не жалко?
– Жалко.
– Молод, красив, наверняка влюблен в дочь какого-нибудь генерала или купца-армянина?..
– Это вас не касается.
– …И она, конечно, ждет не дождется тебя? Ты и сам, видать, еще тот барсук. Одет, как индустанский раджа. Что же ты маскируешь под этой папахой, да еще с красной лентой?..
Хасан из Амузги молчал. Мысленно он перенесся в далекий от этих малярийных степей аул высоко в Зирех-Геранских горах, где ждут его не дождутся. Что там поделывает мать, как живет? Не сорвалась ли корова со скалы? Года полтора назад Хасан был дома. Мать-старушка стала какой-то непривычно маленькой, а в детстве она казалась ему большой, самой прекрасной и всемогущей… Затем Хасан подумал о Муумине, представил ее себе. Конечно же и она ждет, глаз с дороги не сводит – не появится ли белый всадник. А он опять так глупо попался, пренебрег советами комиссара Али-Баганда, не поостерегся. Теперь, похоже, живым отсюда не выбраться. А жаль, очень жаль прощаться с жизнью, когда впереди столько нового, неизведанного, столько дел… Неужели всем его светлым надеждам конец? Верить в это Хасану не хотелось. Но цена его жизни сейчас – предательство. Это не для Хасана, а значит, все…
– Кажется, он не хочет нас понять! – Старик встал и сделал хриплому знак, чтобы вывел пленника.
Прохладный ветерок ударил в лицо Хасану. В тени под высокими густыми акациями и раскидистыми ореховыми деревьями старик остановил всех и, словно бы что-то решая, стал ходить взад-вперед, заложив за спину руки. Парень в шинели, то ли от нечего делать, то ли с намерением попугать Хасана, бросал в ствол дерева алтан-дис, особый метательный горский харбукский нож. Самодельные из буйволиной кожи ножны от этого ножа висели у него на ремне рядом с кинжалом. Нож очень метко вонзался в обструганный отрезок толстого ствола орехового дерева. Бросал его парень с довольно большого расстояния, отступая от дерева аршин на двадцать.
Старик вдруг остановился перед пленником и испытующе посмотрел на него.
– Красную ленту на папаху давно нацепил? – спросил он. И, не дождавшись ответа, добавил: – Большевик?.. Чего молчишь, язык проглотил? – И старик – откуда духу набрался – неистово заорал: – К дереву его!
Приличия ради следовало сначала хотя бы поздороваться с людьми, поздравить с победой, которую они одержали над турками… Ему не ответили. Он повторил свой вопрос и снова не получил ответа. Тогда Исмаил поманил к себе пальцем одного бойца. Мухамедом его звали. Он тихо подъехал и спешился перед Исмаилом. Сейчас это был не тот человек, каким хозяин знал его раньше. Он смело смотрел вперед.
– Вот ты, скажи мне, – спросил Исмаил, – кому ты служишь?
– До сегодняшнего дня я и сам толком не знал, – ответил боец, – а теперь знаю. Я служу соплеменникам своим и моему истерзанному краю.
– Кто твои враги?
– Все те, под чьим гнетом стонут наши аулы…
– Кто друзья у тебя?
– Друзья народа – мои друзья!
– А я кто?
– Ты родич нашего командира, дядей ему приходишься.
– И все?
– Да, все. Просто родственник.
– Ах ты, собачий сын! Родственник шакала! – вскинулся было Исмаил, но боец перебил его:
– Прошу уважать других, если хочешь, чтобы тебя уважали, Исмаил. Ты такой же, как и мы, – будешь с нами хорош, и мы с тобой добром…
– Да с кем ты разговариваешь? Забыл, чей хлеб ешь?
– Упрекаешь хлебом? Могу сказать, чей хлеб мы едим. Не твой. Хлеб принадлежит земледельцу, тому, кто его растил. А ты не пахал, не сеял, не собирал и даже тесто не месил…
– А чья это лошадь, уздечку которой ты держишь?
– Моя, пока я в отряде красных бойцов.
– Чье оружие у тебя в руках?
– Мое, пока я боец народа.
– И все вы так думаете? – обернулся Исмаил к своим, еще вчера вроде бы верным бойцам, показывая плетью на Мухамеда.
– Да, все так думаем! – хором ответили бойцы.
– И вы ничем не считаете себя обязанными мне? Мне, Исмаилу из хутора Талги, хозяину этой долины?
– Ничем! Кроме благодарности за то, что ты собрал нас здесь.
Комиссар Умар из Адага и командир этих красных отрядов Сулейман Талгинский переглянулись и усмехнулись. Исмаил, как ни странно, вдруг растерялся… Он не знал, что ему еще сказать и что делать. Наступило долгое томительное молчание.
– Да чтоб ваш род передох! – крикнул он наконец в сердцах…
– Не передохнет. У нашего рода, уважаемый Исмаил, корни глубокие, и имя ему – народ! – сказал Муха-мед. – Несмотря ни на что, Исмаил, я тебя уважаю. Жизнь ты устроить умеешь. Будь с нами. Начнем вместе устраивать жизнь своего народа.
– Кто вдолбил в тебя эти премудрости?
– Добрые люди!
Мухамед чувствовал себя довольным и даже счастливым оттого, что вдруг так вот просто разговаривает с бывшим своим хозяином.
– Кто они, эти люди?
– Хасан из Амузги и наш комиссар Умар из Адага.
– И это ты говоришь мне сейчас такое? Да не вы ли всего несколько дней назад забрасывали грязью этого Хасана из Амузги? – зло ухмыльнулся Исмаил.
– Да, мы! На свою беду, делали это по твоей указке, теперь вот стыда не оберемся.
– Поумнели, значит? Так, что ли?
– Выходит, так.
– А точнее?
– Поумнели, Исмаил. Очень даже поумнели. И тебе бы не мешало, пока не поздно…
Призадумался старик. В эту минуту он был похож на привыкшего к легким победам самоуверенного борца, который вдруг, встретившись лицом к лицу с дотоле неведомым противником, неожиданно потерял самообладание и готов сдаться без борьбы…
Исмаил постоял-постоял и, резко повернувшись, быстро пошел к дому. За ним последовали Умар из Адага и Сулейман, приказав часовым смениться и быть начеку.
– Похоже, что старик сдался, – шепнул на ухо Умару Сулейман. – Я думал, будет хвататься за оружие, но он…
– Надо решить, как быть с турками? – сказал Умар из Адага.
– С этим ты обратись к нему! Он будет польщен тем, что с ним считаются, и на сердце у него полегчает… – посоветовал Сулейман. – А это нам только на руку.
Умар из Адага так и поступил. И в самом деле, Исмаилу, успевшему уже согреть себя огненной водой, такое обращение пришлось по душе. Он и правда подумал, что вот они и с ним считаются.
– Видеть их не хочу, этих турок. Выведите за хутор, и пусть убираются на все четыре стороны! – сказал он.
Но Умар из Адага с этим не согласился.
– Мы отпустим их, а они вооружатся и пойдут на нас же. Не забывай, уважаемый Исмаил, что Хакки-паша стоит под стенами Порт-Петровска.
– Так что же с ними делать? Расстреляем, – вызовем еще больший гнев генерала.
Туман в голове Исмаила явно рассеивался.
– У меня есть предложение, – сказал Умар из Адага.
– Какое? – Исмаилу стал даже нравиться этот вроде бы мягкий, с хитринкой в глазах, горец.
– Разумнее всего под охраной нескольких наших людей препроводить их к границам Азербайджана и выдворить из Дагестана.
– А башка твоя варит. Разумное говоришь, – довольно улыбнулся Исмаил. – Одолели вы меня, дьяволы.
– Делить нам с тобой нечего…
– Победите, все мое состояние разделите?..
Больше всего его опять же заботила судьба неправедного своего богатства.
– И ты не пропадешь. Будешь жить, как все. Есть станешь то, что заработаешь.
– А как же эта грязь? И кто за больными будет следить? Ведь уж сколько лет я здесь живу. Как-никак кое-что понимаю в ее лечебных свойствах – кому она полезна, а кому нет…
– Вот и будешь этим заниматься.
– И на том спасибо! А что скажет Хасан из Амузги? Такое, что я с ним сотворил, человек человеку не прощает.
– В другое время он, может, и не простил бы. Но у него теперь заботы иные, заблудших в нашем народе не мало. Хасан из Амузги главным своим делом считает, как бы ему побольше людей наставить на путь истины. Люди нам сейчас очень нужны… А месть – это не для него.
– Клад он нашел? – не удержался, полюбопытствовал Исмаил.
– Найдет! – неопределенно ответил Умар из Ада-га. – Клад этот ценен и важен для всех нас.
– А вдруг ваш Хасан из Амузги отыщет его, присвоит себе и был таков? И останетесь вы, как говорят сирагинцы, со своим бесхвостым ослом? А?
– Этого не может быть! – усмехнулся Умар из Адага.
– Вы так ему верите?
– Только с верой друг к другу можно делать общее дело.
Итак, попытка генерала Хакки-паши выбить полковника Бичерахова из города, охраняемого кораблями, бронепоездом, аэропланами и пушками, не удалась. Слишком малы были силы, с которыми он двинулся на Петровск. А в пути поредели и эти малочисленные его отряды. Часть людей перешли на сторону большевиков и двинулись в Леваши, где находился штаб красных. Повел их Ибрахим-бей, который должен был вместе с отрядом Исмаила пойти на Петровск с юга и создать тем самым впечатление, что наступление идет по всему фронту.
Под натиском численно превосходящих сил противника генералу пришлось отступить по дороге в Темир-Хан-Шуру к аулу Атли-Буюн, а преследовать его и вести с ним изнурительные бои полковник Бичерахов не решился…
Это был уже не тот уверенный в себе наймит Бичерахов, который еще недавно писал своему брату в Баку: «Дагестан у меня в руках, в помощь терцам я послал отряд в тысячу пятьсот человек при четырех полевых пушках, двух тяжелых орудиях, при четырнадцати пулеметах, двух бронированных автомобилях с автомобильной колонной, с достаточным количеством снарядов и патронов… Полагаю, что в ближайшее время Кизляр нами будет взят. Затем на очереди Грозный, и оттуда…»
Обстановка в последние дни резко изменилась, не в пользу Бичерахова. Положение англичан в Баку, да и во всем Дагестане очень осложнилось. Словом, под чужеземцами горела земля. Никакие суровые меры, никакая расправа над горцами, в каждом из которых подозревали если не большевика, так абрека, ни турок, ни англичан не приводили к желаемым результатам. Обещать они ничего не обещали, давать ничего не давали, а обирать население – одинаково обирали и те и другие. Еще в Темир-Хан-Шуре, в столице Страны гор, генерал Хакки-паша прознал, что повсюду в горах большевики собирают силы, создают отряды красных бойцов и вооружают их. «Ах, мерзавец! – негодовал генерал, думая об Ибрахим-бее. – На месте бы надо его пристрелить за невыполнение приказа. Теперь все шамхалы и Исмаил станут надо мной потешаться. Ну ничего, я еще покажу этому английскому Бичерахову анатолийский шиш! Пусть только подоспеют обещанные отряды!»
Турецкий генерал, совсем как тот боец из кумыкской поговорки, побежденный, еще больше жаждал боя. Он ждал подкрепления из столицы от Горского правительства. Должны были подойти части экспедиционного корпуса. Но гонцы приносили неутешительные сообщения: то там, то тут горцы переходили на сторону большевиков. Доходили слухи, что даже иные турецкие офицеры шли на сговор с красными…
Генерал бесновался оттого, что не мог одолеть полковника. Он уже готов был заключить союз хоть с большевиками, хоть с самим дьяволом, лишь бы не осрамиться перед султаном, поручившим ему любой ценой завлечь горцев под крыло Стамбула. На него власти возлагали большие надежды. Уж очень хотелось султанской Турции завладеть таким лакомым куском, как Страна гор, и загнать ее народ под купол полумесяца.
Гонец из Талгинского хутора едва домчался до ставки генерала. Истекая кровью, он рухнул с коня. Его с трудом привели в чувство, и, задыхаясь, гонец проговорил:
– Хутор находится в руках красных отрядов, Исмаил – подлый предатель, а Ибрахим-бея и турецких аскеров там нет, они или расстреляны, или…
– Откуда ты взял, что Исмаил предал нас? – спросил Хакки-паша.
Но гонец уже не смог ответить. Он был мертв.
И без того раздраженный неудачами, после этой новой дурной вести генерал пришел в неописуемую ярость. Войдя в дом, он, не снимая сапог, повалился на тахту. Услужливые офицеры с раболепной поспешностью подложили генералу под ноги и под голову подушки и покинули его, – всякое можно ожидать от рассвирепевшего властителя. А он поистине был страшен в гневе. Раздулись ноздри мясистого носа, углубились суровые складки между бровями. Задвигалась вся кожа на бритой голове и большие торчащие уши.
Всякий раз, когда ему надо было принять какое-нибудь важное решение, генерал должен был лечь. Только в горизонтальном положении он способен был думать…
К полудню ждавшие в Агач-ауле возвращения Хасана из Амузги Муртуз-Али и Мустафа сын Али-Шейха были неожиданно встревожены шумом и грохотом. Откуда ни возьмись нагрянула конница. Это оказались турецкие части.
Они шли по аробной дороге, по тропам сквозь заросли дикой айвы, боярышника и дуркбы – мушмулы. И конные и пешие выглядели одинаково измотанными и усталыми…
Вот они – турки. У горцев и раньше были связи с ними. В Страну гор завозили турецкие книги, и в том числе «Историю Турции», написанную, между прочим, сыном этих гор даргинцем Махмуд-беем.
– Куда они направляются? – спросил Мустафа.
– Понять не трудно. В Агач-ауле они, похоже, останавливаться не собираются. А значит… – Муртуз-Али не договорил.
– Неужели в Талги? – встревоженно перебил его Мустафа.
– А куда еще? Они не простят Исмаилу резни.
– Что же делать?
– На коня и в хутор! Передай Умару из Адага, чтобы в драку не лез. Надо спасти людей. Пусть немедленно покинут хутор и подадутся в леса, поближе к этим местам…
– Успею ли? – пожал плечами Мустафа. Но через минуту он уже был на коне и выехал со двора…
Ровно в полдень прибыл Хасан из Амузги. В хурджине у него лежала книга с медной застежкой. Его встретил в сакле покойного Али-Шейха Муртуз-Али, очень чем-то взволнованный и обрадованный тем, что видит перед собой целого и невредимого Хасана. Они обнялись. Муртуз-Али сообщил Хасану, что Хакки-паша все-таки двинулся в сторону Талгинского хутора. Но Хасан из Амузги уже знал об этом. Он встретился с турками в пути и чудом избежал столкновения с дозорными, приехавшими лугом, в объезд дороги, которую развезло после дождя.
Глава восьмая
Свои или не свои?
Рукописная книга в переплете с медной застежкой конечно же никаким кораном не была. Но была она куда ценнее многих и многих книг, написанных арабскими письменами, в каждой из которых горцы видели только коран, что для них было равнозначно книге мудрости, по коей они поверяли все, что составляло суть их жизни.Человек уходит из мира сего, а творения его рук остаются на земле, как немые свидетели страстей, взлетов и падений. Они говорят нам о времени и о событиях. И очень многое о предках своих люди узнают через вещи, которые на первый взгляд кажутся молчаливыми, но стоит обострить воображение, как они начинают говорить. Эта книга была книгой записей: интересных наблюдений, событий, имевших место в этих горах, обычаев, судеб людских, историй отдельных фамилий и записей всякого рода хадис – заповедей. А писалась книга некиим летописцем Хамза-Дагестанли, человеком, несомненно обладавшим умом и открытым сердцем, жившим лет сто пятьдесят тому назад. Надо думать, что был он из предков покойного Али-Шейха из Агач-аула.
На полях этой книги тут и там пестрели записи, сделанные уже явно после смерти Хамза-Дагестанли разными людьми в самые разные времена…
Хасан сын Ибадага из Амузги, довольный тем, что вот наконец-то тайна в его руках, раскрыл шкатулку, извлек оттуда ключ и лоскут, в который был завернут этот ключ. На лоскуте он прочитал надпись, а на обложке в конце книги нашел еле заметный надрез, вроде кармана. Аккуратно потянув, Хасан извлек сложенную вчетверо русскую газету. Внимательно обозрев находку, Муртуз-Али обрадованно потер ладони.
– Что там? – спросил Хасан.
– Декрет о мире и земле. Очень важный документ. Особенно для горцев. Ведь горец издревле привык верить тому, что написано на бумаге.
– Газета напечатана в Петрограде?
– Да. Это доброе оружие в наших руках!..
Хасан из Амузги снова потянул и извлек из кармашка кусочек белой материи, на которой было что-то написано черной тушью.
– Вот оно!.. Послушай, Муртуз-Али!..
И Хасан стал читать:
– «Слава тому, кто в час сурового испытания вместе с народом, кто жизнь свою готов сложить в борьбе во имя лучшего будущего народа! Вечное презрение тому, кто выступит против этого. Если ключ от тайны попал в твои руки случайно или завладел ты им злоумышленно – оставь, гнусный, свои тщетные надежды. А если ты так ловок и хитер и о тебе идет слава, что ты можешь пролезть сквозь игольное ушко, и если ты всякими уловками овладеешь всем, что содержит эта тайна, и задумаешь направить все это против святого дела народа, – вечное тебе проклятье! И знай тогда: суровый суд времени ждет тебя!
Если же ты друг справедливости на земле (а справедливость с народом, ибо и черный день, проведенный с народом, есть великий праздник), если в руках у тебя шкатулка из-под старой губденской башни и в ней заветный ключ, ты на верном пути. Приветствую тебя! Тайну эту знаю я и еще один человек, по имени Серго сын Васила. Живет он на первом полустанке от станции Шамхал в направлении Кумтор-Калы, в саманном приземистом домике с одним дымоходом и с двумя окнами, обращенными к востоку. С ключом в руках явись к нему и скажи по-русски: «Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха». На что он должен ответить: «Как Али-Шейх может передавать мне привет, если он уж давно распрощался с жизнью?» Ты вознесешь руки к небу и скажешь: «А я от него, оттуда». Он спросит: «Может, скажешь, что и ключ от рая в твоих руках?» Ты ответишь: «Да, если имеется в виду рай на земле». – «Тогда я рад приветствовать тебя», – скажет он.
Если такой разговор состоится, поверь этому человеку, как самому себе. Ну, а коли случится, что в эти суровые дни и его, как многих наших братьев, постигнет беда раньше, чем ты к нему явишься, единственной надеждой для тебя будет этот ключ и твоя голова, которая подскажет тебе, какой замок ты должен отомкнуть. Удачи тебе!»
– Однако, задача мудреная! – промолвил Муртуз-Али, почесав затылок.
– Мудреная не мудреная, а тайна в наших руках! Что ж, в путь-дорогу, Муртуз-Али.
– Поехали!..
Время торопило их! Время подгоняло! Бои предстояли решительные. Горцы, в большинстве своем уже полностью осознавшие, что несет им советская власть, готовы были бороться за нее не на жизнь, а на смерть.
Хасан из Амузги и Муртуз-Али ехали по выжженной жарким солнцем солончаковой степи, вдоль не достроенного чужеземными инженерами, заброшенного и поросшего бурьяном канала Сулак-Петровск. Только ветер, шевеля редкие кустики ковыля и разнося полынный запах, полнил жизнью эту бескрайнюю пустыню.
Закатные облака были цвета недозрелого кизила, а солнце казалось раскаленным в горне небосклона огромным начищенным до блеска медным тазом.
От Шамхала повернули на запад к Кумтор-Кале, и очень скоро неподалеку от зеленеющей прогалины увидели саманный домишко с одним дымоходом и с двумя окнами, обращенными к востоку. У самого дома навстречу вдруг затявкала бесхвостая лохматая собачонка, да так агрессивно, словно того и гляди набросится на седоков и стащит их с коней.
Скрипнула одностворчатая низенькая дверь, и из дому вышел маленький сухонький старичок в форме железнодорожника. В руках он держал надкушенный ломоть от явно большого и очень спелого арбуза. Старик был в очках. Они съехали на самый кончик носа и делали его похожим на хищную птицу с большим клювом. Железнодорожник прикрикнул на собаку, она, виляя хвостом, примолкла и, недовольно фырча, отошла в сторону.
Хасан из Амузги спешился и подошел к старику, который почему-то вызывал у него недоверие.
– Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха! – сказал Хасан из Амузги, пристально глядя в глаза старику.
– От какого такого почтенного? – Пронзительными глазками поверх очков старик словно бы насквозь буравил пришельцев. И гости недоуменно переглянулись.
– Твое имя Серго сын Васила?
– Да, меня зовут Сергеем, а отца величали Василием. Что вам от меня угодно?
– Поклон и привет тебе от почтенного Али-Шейха! – повторил Хасан из Амузги.
– Ну что ж, поклон так поклон. Заходите, будьте гостями. Правда, потчевать мне вас особо нечем, кроме как арбузом…
– Арбуз так арбуз, – в тон старику сказал Хасан из Амузги и, передав уздечку своего коня Муртузу-Али, пригнулся, чтоб не удариться о притолоку слишком для него низкой двери, и прошел в дом впереди хозяина. Едва он переступил порог, как на голову ему накинули мешковину и несколько пар рук цепко обхватили и стиснули его. Только не тут-то было. Всегда готовый к встрече с опасностью, Хасан не растерялся. В один миг напрягся, вырвался и сбросил с себя мешковину…
Их было трое. Это Хасан понял после того, как одного, словно мешок зерна на мельнице, перебросил через себя, другого метким ударом в висок рукоятью плети заставил отпрянуть в сторону и третьему, что кинулся на него с горящими, как у пантеры, глазами, ловко подставил ногу и свободной левой рукой ударил его наотмашь по шее, отчего тот растянулся у порога.
– Муртуз-Али, измена! Скорей на коня! – крикнул Хасан из Амузги, отбиваясь от наседающих на него людей, как от того раненого леопарда, с которым ему однажды пришлось схватиться в Ширинском ущелье, неподалеку от Амузги. Тогда он был один на один со зверем. Сейчас противников было трое, и тем не менее Хасан не сдавался. В доме уже, кажется, не осталось ни одной целой вещи: все перебито, раскидано. Хасан подобрался к самой двери – еще миг, и он выскользнет во двор. Но тут вдруг вскочил тот, что лежал распростертым у порога, и сзади нанес Хасану в затылок страшный удар чем-то очень тяжелым. Хасан зашатался и зажал голову ладонями. В глазах все поплыло. Он упал и потерял сознание…
Услышав крик, старик, что оставался во дворе, бросив ломоть арбуза, юркнул в камышовые заросли. Муртуз-Али, секунду помедлив, подчинился приказу Хасана и, вскочив на коня, умчался в степь… Вслед раздались выстрелы, но он, свесившись с лошади с невидимой для противника стороны, продолжал путь. А вскоре выстрелы прекратились, и Муртуз-Али хлестнул коня. Надо было спешить за подмогой, кто знает, сколько там в доме людей и что еще они сделают с Хасаном. «Эх, как мы на сей раз неосторожно поступили, – подумал Муртуз-Али, – надо было сначала понаблюдать за домиком…» А как понаблюдаешь в открытой степи? Противники наверняка видели их еще издали…
Хасан из Амузги пришел в себя, но глаза открыть не решался. Попробовал шевельнуть пальцами и понял, что руки у него связаны и он полулежит на саманном полу, прислонившись к стенке. Ни оружия, ни пояса на нем не было.
– Ты не очень его пришиб? – это сказал старик, Хасан узнал его голос.
– Жить будет, – ответил кто-то хрипло, со свистом.
– Вам от него, я вижу, тоже досталось? – усмехнулся старик.
– Сильный он, дьявол!
Хасан открыл глаза. За столом, на котором краснел арбуз, сидели кроме старика еще трое – все недюжинной силы, широкоплечие, небритые, здоровенные парни. Легко орудуя харбукскими ножами, они ели арбуз.
– Того зря упустили… – промолвил старик.
– Да вот он… – сказал хриплый, кивнув на сидящего слева от него.
Хриплый казался старше двух других. Одет он был в солдатскую шинель без погон, подпоясанную ремнем. На голове кубанка с красным верхом.
– У него конь, что ветер, – я думал, подстрелю… – оправдывался парень.
– Думал… Хорошо хоть, думать умеешь, – презрительно бросил хриплый и, взглянув на Хасана, добавил: – А он, похоже, очнулся. Развяжи-ка, сынок, ему руки. Пусть поест с нами арбуз. Как-никак гость.
Молодой светловолосый, голубоглазый парень, с офицерской портупеей через плечо, подошел и развязал Хасана.
– Садись к столу, – предложил хриплый.
Хасан сел и не без удовольствия стал есть приятно сладкий холодный арбуз, рассматривая при этом всех сидящих так внимательно, будто хотел на целую вечность запомнить их лица. Особенно ненавистен ему был этот тщедушный старик.
– Итак, дорогой гость, ты, наверное, сам понимаешь, времени у нас не много, а потому лучше не виляй хвостом. Разговор будет короткий. Кто тебя послал и зачем ты здесь?
– И это все, что вы хотите знать?
– Да.
– А мне сначала хочется узнать, кто вы? И сколько ваши хозяева платят вам за гнусные дела?
– Язык ты мог бы держать покороче. Нехорошо уподобляться женщине, – ухмыляясь, проговорил хриплый, вытер свой острый нож с блестящим лезвием о полу бешмета, но не вложил его в ножны, а воткнул перед собой в стол.
– Обыскать! – приказал старик.
– Оружия у него нет, – пробурчал один из молодых, как две капли воды похожий на того, что развязывал Хасану руки.
Но старик так глянул, что они молча подчинились и встали. И было удивительно, что трое здоровенных, молодых парней покорны этому дряхлому старику, которому достаточно одного тумака, чтобы отдал богу душу.
Втроем парни вывернули у Хасана карманы и нашли ключ. В эту минуту Хасан очень пожалел, что ключ был не у Муртуза-Али.
– Откуда у тебя этот ключ? – спросил старик, вертя его перед своим носом.
– Нашел, – ответил Хасан из Амузги, с трудом сохраняя самообладание.
– Где же это он валялся, чтоб ты мог его найти!
– Там, где я его нашел.
– Итак, еще раз спрашиваю, кто тебя послал и зачем ты здесь?
– Забрел случайно.
– Молодой, а неразумный. Неужели не видишь, что шутить мы не собираемся и потому язык тебе придется развязать.
– Ничего я вам не скажу.
– А жизни тебе не жалко?
– Жалко.
– Молод, красив, наверняка влюблен в дочь какого-нибудь генерала или купца-армянина?..
– Это вас не касается.
– …И она, конечно, ждет не дождется тебя? Ты и сам, видать, еще тот барсук. Одет, как индустанский раджа. Что же ты маскируешь под этой папахой, да еще с красной лентой?..
Хасан из Амузги молчал. Мысленно он перенесся в далекий от этих малярийных степей аул высоко в Зирех-Геранских горах, где ждут его не дождутся. Что там поделывает мать, как живет? Не сорвалась ли корова со скалы? Года полтора назад Хасан был дома. Мать-старушка стала какой-то непривычно маленькой, а в детстве она казалась ему большой, самой прекрасной и всемогущей… Затем Хасан подумал о Муумине, представил ее себе. Конечно же и она ждет, глаз с дороги не сводит – не появится ли белый всадник. А он опять так глупо попался, пренебрег советами комиссара Али-Баганда, не поостерегся. Теперь, похоже, живым отсюда не выбраться. А жаль, очень жаль прощаться с жизнью, когда впереди столько нового, неизведанного, столько дел… Неужели всем его светлым надеждам конец? Верить в это Хасану не хотелось. Но цена его жизни сейчас – предательство. Это не для Хасана, а значит, все…
– Кажется, он не хочет нас понять! – Старик встал и сделал хриплому знак, чтобы вывел пленника.
Прохладный ветерок ударил в лицо Хасану. В тени под высокими густыми акациями и раскидистыми ореховыми деревьями старик остановил всех и, словно бы что-то решая, стал ходить взад-вперед, заложив за спину руки. Парень в шинели, то ли от нечего делать, то ли с намерением попугать Хасана, бросал в ствол дерева алтан-дис, особый метательный горский харбукский нож. Самодельные из буйволиной кожи ножны от этого ножа висели у него на ремне рядом с кинжалом. Нож очень метко вонзался в обструганный отрезок толстого ствола орехового дерева. Бросал его парень с довольно большого расстояния, отступая от дерева аршин на двадцать.
Старик вдруг остановился перед пленником и испытующе посмотрел на него.
– Красную ленту на папаху давно нацепил? – спросил он. И, не дождавшись ответа, добавил: – Большевик?.. Чего молчишь, язык проглотил? – И старик – откуда духу набрался – неистово заорал: – К дереву его!