Страница:
– Поднять накал до двух тысяч градусов! – отдал команду капитан.
Уже на полутора тысячах градусов дрожь прекратилась. На двух тысячах градусов движение темной массы на экране ускорилось и достигло одного сантиметра в минуту. Сопротивление льда совершенно не ощущалось.
– Вперед на пяти сотых!
Подлодка заметно двинулась вперед. Снаружи в пост управления проникло низкое протяжное гудение.
– Что это? – быстро спросил лейтенант, оглянувшись на капитана, который продолжал неподвижно стоять посреди поста.
– Пар не успевает превратиться в воду и прорывается в узкую щель между корпусом и льдом… – последовал ответ и за ним новая команда: – Вперед на одной десятой хода!
Гудение за корпусом усилилось, сделалось выше и тоньше, как голодный волчий вой в зимнюю ночь. Капитан внимательно следил за экраном. Подлодка медленно, но упорно вгрызлась в лед. Корпус ее на пять метров проник уже в ледяную стену.
– Вперед на пятнадцати сотых! – вновь прозвучала команда.
Движение подлодки немного ускорилось, но волчий вой за обшивкой превратился в резкий, пронзительный свист. Опять почувствовалось содрогание корпуса. Лед не успевал таять. Часть давления дюз была лишней и расходовалась на сотрясение корабля. Надо было дать и этой части возможность работать полезно.
– Подготовить носовую пушку! – послышалась сквозь свист громкая команда капитана. – Звук! На полную мощность!
Гармоничное гудение гигантского органа наполнило корабль, вступив в борьбу с пронзительным свистом за оболочкой судна. Ультразвуковая пушка вступила в работу, разрыхляя лед на несколько метров впереди и этим ускоряя его таяние. Ее лучи захватывали пространство большее, чем окружность подлодки в самом широком ее месте. Диаметр тоннеля увеличивался, увеличилась щель между корпусом корабля и ледяными стенами тоннеля, пар получил свободный выход, и свист прекратился.
Пушка работала великолепно. Аморфная масса, в которую она превращала лед, таяла, мгновенно преобразуясь в пар, не дожидаясь даже прикосновения раскаленного носа подлодки. Теперь уже пар, а не лед становился препятствием для дальнейшего увеличения скорости корабля. С огромной силой пар сопротивлялся ему, словно подушка, сжатая до отказа. Он стремительно несся назад вокруг корпуса подлодки, обжигая своим дыханием ледяные своды тоннеля, расплавляя их и еще более увеличивая его размеры. Огненно-красный нос корабля висел в пространстве, наполненном упругим газом, лишенный уже опоры воды. Вокруг «Пионера» началась новая яростная схватка – между паром и водой. Выжимаемый упорным продвижением подлодки, пар с неистовым напряжением гнал воду из тоннеля, ища себе выхода наружу. Под огромным давлением водяных масс из полыньи, бешено клокоча, вздуваясь в пене и пузырях, вода в тоннеле яростно сопротивлялась напору горячего пара. Корпус подлодки между тем углубился в толщу льда почти на восемь метров.
– Вперед на двух десятых! – послышалась сквозь гудение пушки команда капитана.
Это была предельная мощность, которая должна была довести продвижение подлодки до расчетной скорости – трех метров в час. Дальнейшее усиление работы дюз было бы бесцельно. Упругость и сопротивление пара возросли бы настолько, что оказались бы непреодолимыми для подлодки. Круглый раскаленный таран, повинуясь команде, с неимоверным упорством полез вперед. Вода должна была еще немного отступить под новым напором пара. Подлодка медленно продвигалась, все дальше и дальше проникая в ледяное тело айсберга. По всем отсекам машинного отделения корабля прозвучал сигнал о прекращении аврала. Все шло нормально, у машин и аппаратов должна была оставаться лишь обычная вахта. Из всех люков стали подниматься в верхний, жилой этаж усталые, но взбудораженные до крайности люди. Никто не мог сейчас думать о койке в каюте, об отдыхе, о сне.
В коридоре запрещены были шум и громкие разговоры, и все спешили в красный уголок, перебрасываясь на ходу короткими восклицаниями, отрывистыми фразами.
Красный уголок сразу наполнился движением, шумом, звенящими под ровное гудение ультразвуковой пушки голосами. Даже спокойный, всегда немного флегматичный Скворешня не мог устоять на месте. Его огромная фигура беспокойно мелькала то тут, то там, отдавливая попадающиеся на дороге чужие ноги. Но никто не обращал теперь на это внимания.
– Ой, будь ты неладен, медведь! Ну, что скажешь, Андрей Васильевич? А? Какова подлодка? – спросил, морщась от боли и пританцовывая на одной ноге, Крамер.
«– Хо-хо-хо! Подлодка! Та яка ж вона, к бису, подлодка? Бона теперь не подлодка, а истинно сквозьледка! Чуешь? Сквозьледка! Сквозьледка! Хо-хо-хо!
В избытке восторга он тряс бедного Крамера, как медведь молодое, тонкое деревце.
Хохот прокатился по красному уголку;
– Сквозьледка!
– Сквозьледка!
– Браво, Скворешня!
– Вот это сказано правильно!
– Подлодка – сквозьледка! – визжал, заливаясь звонким смехом, Павлик.
Марат отошел в угол, и усталый, взволнованный, опустился в кресло. К нему подошел с пылающим лицом Козырев:
– Ну что, Марат? Как поживает твой хронометр?
– Так же, как и твой… – махнул рукой Марат, Козырев дружелюбно усмехнулся и присел на корточки возле его кресла.
– Теперь, я так полагаю, можно уже не секретничать, – сказал он. – Не скажешь ли, что ты хотел предложить? Очень меня это… того… интригует.
– Отчего же? Конечно, можно… Я хотел предложить резать лед тросами, раскаленными электрическим током. Чтобы получились гигантские, во всю ширину ледяной стены, глыбы в виде скошенных, как клинья, фигур. Потом взрывами заставлять их скатываться, соскальзывать в воду. Дело пошло бы, кажется, быстро. А ты что придумал?
– А я… поверишь ли? – подвинулся поближе к Марату Козырев. – Поверишь ли, я задумал пробивать стену сосредоточенным звуком пушки… Вот как она это сейчас делает. Честное слово! А вот насчет накала, прямо говорю, не догадался… – Он принялся ерошить рыжую копну волос. – А может, и догадался бы, если бы дали время…
В дверях показался старший лейтенант Богров.
– Товарищи! – громко сказал он. – Капитан приказал разойтись по каютам. Отдыхать! Спать! Аврала нет, но авральные обстоятельства остаются. Отдыхать! Отдыхать! Живо, товарищи…
– А много ли уже прошла подлодка во льду, товарищ старший лейтенант?
– весело и громко спросил Матвеев.
– Почти двадцать метров…
Едва лишь старший лейтенант успел произнести эти слова, как два почти одновременных громовых удара, сопровождаемых оглушительным грохотом, потрясли весь корабль от носа до кормы. Пол в отсеке резко наклонился, и в неожиданно наступившей тьме все находившиеся в красном уголке, сброшенные с ног, покатились к передней переборке перепутанным клубком живых тел. Электричество погасло, гудение ультразвуковой пушки прекратилось. Но уже в следующий момент, сейчас же за ударами, подлодка сделала мощный рывок назад, что-то страшно заскрежетало по корпусу, затихло, и пол в отсеке сразу выровнялся. Живой клубок откатился от переборки, и в воцарившейся тишине слышались лишь приглушенные проклятия, пыхтение людей, стоны Павлика, придавленного массой навалившихся на него тел…
Уже на полутора тысячах градусов дрожь прекратилась. На двух тысячах градусов движение темной массы на экране ускорилось и достигло одного сантиметра в минуту. Сопротивление льда совершенно не ощущалось.
– Вперед на пяти сотых!
Подлодка заметно двинулась вперед. Снаружи в пост управления проникло низкое протяжное гудение.
– Что это? – быстро спросил лейтенант, оглянувшись на капитана, который продолжал неподвижно стоять посреди поста.
– Пар не успевает превратиться в воду и прорывается в узкую щель между корпусом и льдом… – последовал ответ и за ним новая команда: – Вперед на одной десятой хода!
Гудение за корпусом усилилось, сделалось выше и тоньше, как голодный волчий вой в зимнюю ночь. Капитан внимательно следил за экраном. Подлодка медленно, но упорно вгрызлась в лед. Корпус ее на пять метров проник уже в ледяную стену.
– Вперед на пятнадцати сотых! – вновь прозвучала команда.
Движение подлодки немного ускорилось, но волчий вой за обшивкой превратился в резкий, пронзительный свист. Опять почувствовалось содрогание корпуса. Лед не успевал таять. Часть давления дюз была лишней и расходовалась на сотрясение корабля. Надо было дать и этой части возможность работать полезно.
– Подготовить носовую пушку! – послышалась сквозь свист громкая команда капитана. – Звук! На полную мощность!
Гармоничное гудение гигантского органа наполнило корабль, вступив в борьбу с пронзительным свистом за оболочкой судна. Ультразвуковая пушка вступила в работу, разрыхляя лед на несколько метров впереди и этим ускоряя его таяние. Ее лучи захватывали пространство большее, чем окружность подлодки в самом широком ее месте. Диаметр тоннеля увеличивался, увеличилась щель между корпусом корабля и ледяными стенами тоннеля, пар получил свободный выход, и свист прекратился.
Пушка работала великолепно. Аморфная масса, в которую она превращала лед, таяла, мгновенно преобразуясь в пар, не дожидаясь даже прикосновения раскаленного носа подлодки. Теперь уже пар, а не лед становился препятствием для дальнейшего увеличения скорости корабля. С огромной силой пар сопротивлялся ему, словно подушка, сжатая до отказа. Он стремительно несся назад вокруг корпуса подлодки, обжигая своим дыханием ледяные своды тоннеля, расплавляя их и еще более увеличивая его размеры. Огненно-красный нос корабля висел в пространстве, наполненном упругим газом, лишенный уже опоры воды. Вокруг «Пионера» началась новая яростная схватка – между паром и водой. Выжимаемый упорным продвижением подлодки, пар с неистовым напряжением гнал воду из тоннеля, ища себе выхода наружу. Под огромным давлением водяных масс из полыньи, бешено клокоча, вздуваясь в пене и пузырях, вода в тоннеле яростно сопротивлялась напору горячего пара. Корпус подлодки между тем углубился в толщу льда почти на восемь метров.
– Вперед на двух десятых! – послышалась сквозь гудение пушки команда капитана.
Это была предельная мощность, которая должна была довести продвижение подлодки до расчетной скорости – трех метров в час. Дальнейшее усиление работы дюз было бы бесцельно. Упругость и сопротивление пара возросли бы настолько, что оказались бы непреодолимыми для подлодки. Круглый раскаленный таран, повинуясь команде, с неимоверным упорством полез вперед. Вода должна была еще немного отступить под новым напором пара. Подлодка медленно продвигалась, все дальше и дальше проникая в ледяное тело айсберга. По всем отсекам машинного отделения корабля прозвучал сигнал о прекращении аврала. Все шло нормально, у машин и аппаратов должна была оставаться лишь обычная вахта. Из всех люков стали подниматься в верхний, жилой этаж усталые, но взбудораженные до крайности люди. Никто не мог сейчас думать о койке в каюте, об отдыхе, о сне.
В коридоре запрещены были шум и громкие разговоры, и все спешили в красный уголок, перебрасываясь на ходу короткими восклицаниями, отрывистыми фразами.
Красный уголок сразу наполнился движением, шумом, звенящими под ровное гудение ультразвуковой пушки голосами. Даже спокойный, всегда немного флегматичный Скворешня не мог устоять на месте. Его огромная фигура беспокойно мелькала то тут, то там, отдавливая попадающиеся на дороге чужие ноги. Но никто не обращал теперь на это внимания.
– Ой, будь ты неладен, медведь! Ну, что скажешь, Андрей Васильевич? А? Какова подлодка? – спросил, морщась от боли и пританцовывая на одной ноге, Крамер.
«– Хо-хо-хо! Подлодка! Та яка ж вона, к бису, подлодка? Бона теперь не подлодка, а истинно сквозьледка! Чуешь? Сквозьледка! Сквозьледка! Хо-хо-хо!
В избытке восторга он тряс бедного Крамера, как медведь молодое, тонкое деревце.
Хохот прокатился по красному уголку;
– Сквозьледка!
– Сквозьледка!
– Браво, Скворешня!
– Вот это сказано правильно!
– Подлодка – сквозьледка! – визжал, заливаясь звонким смехом, Павлик.
Марат отошел в угол, и усталый, взволнованный, опустился в кресло. К нему подошел с пылающим лицом Козырев:
– Ну что, Марат? Как поживает твой хронометр?
– Так же, как и твой… – махнул рукой Марат, Козырев дружелюбно усмехнулся и присел на корточки возле его кресла.
– Теперь, я так полагаю, можно уже не секретничать, – сказал он. – Не скажешь ли, что ты хотел предложить? Очень меня это… того… интригует.
– Отчего же? Конечно, можно… Я хотел предложить резать лед тросами, раскаленными электрическим током. Чтобы получились гигантские, во всю ширину ледяной стены, глыбы в виде скошенных, как клинья, фигур. Потом взрывами заставлять их скатываться, соскальзывать в воду. Дело пошло бы, кажется, быстро. А ты что придумал?
– А я… поверишь ли? – подвинулся поближе к Марату Козырев. – Поверишь ли, я задумал пробивать стену сосредоточенным звуком пушки… Вот как она это сейчас делает. Честное слово! А вот насчет накала, прямо говорю, не догадался… – Он принялся ерошить рыжую копну волос. – А может, и догадался бы, если бы дали время…
В дверях показался старший лейтенант Богров.
– Товарищи! – громко сказал он. – Капитан приказал разойтись по каютам. Отдыхать! Спать! Аврала нет, но авральные обстоятельства остаются. Отдыхать! Отдыхать! Живо, товарищи…
– А много ли уже прошла подлодка во льду, товарищ старший лейтенант?
– весело и громко спросил Матвеев.
– Почти двадцать метров…
Едва лишь старший лейтенант успел произнести эти слова, как два почти одновременных громовых удара, сопровождаемых оглушительным грохотом, потрясли весь корабль от носа до кормы. Пол в отсеке резко наклонился, и в неожиданно наступившей тьме все находившиеся в красном уголке, сброшенные с ног, покатились к передней переборке перепутанным клубком живых тел. Электричество погасло, гудение ультразвуковой пушки прекратилось. Но уже в следующий момент, сейчас же за ударами, подлодка сделала мощный рывок назад, что-то страшно заскрежетало по корпусу, затихло, и пол в отсеке сразу выровнялся. Живой клубок откатился от переборки, и в воцарившейся тишине слышались лишь приглушенные проклятия, пыхтение людей, стоны Павлика, придавленного массой навалившихся на него тел…
Глава IV
Сквозь скалу и лед
Первый, самый сильный удар застиг капитана в момент, когда он, сидя за столом в центральном посту, внимательно рассматривал карту рельефа той части Южного Ледовитого океана, в которой мог находиться сейчас айсберг с заключенной в нем подлодкой. Капитана бросило с такой силой о край стола, что наступившая мгновенно тьма показалась ему следствием невыносимой боли в груди. В то же время он услышал рядом шум от падения чего-то тяжелого, дребезжащий звон разбитого стекла и тихий человеческий стон. «Столкновение… Обвал…» – пронеслось в голове. Вспыхнули красные лампочки на щите управления:
«Авария! Авария!». Он вскочил на ноги, покачнулся на покатом полу и, задыхаясь от боли в груди, бросился а угол, громко отдавая команду:
– Задний ход! На десяти десятых!
Уже в углу, где стоял шкафчик с аккумуляторами автономной сети освещения, поворачивая головку включения, капитан услышал прерывистый и тихий, почти шепотом, ответ:
– Есть задний… ход!..
Мощный толчок назад опять чуть не сбросил его с ног.
– Стоп! Задний ход!
– Есть… – оборвался шепот ответа.
Одновременно с коротким наружным скрежетом вспыхнул в лампах свет, пропал туман в глазах, все прояснилось.
У щита управления с залитым кровью лицом, на коленях стоял лейтенант Кравцов. Его руки, поднятые кверху, к кнопкам и клавишам, судорожно вцепились в бортик Щита. Глаза были полузакрыты. Капитан бросился к нему, попытался поднять, но лейтенант не отрывал рук от бортика.
– Смену… – прошептал он, опуская голову на стену под щитом.
Дверь с шумом раскрылась, вбежал старший лейтенант Богров.
– Весьма кстати, Александр Леонидович, – сказал капитан. – Смените лейтенанта на вахте, он ранен.
Вдвоем они подняли лейтенанта, усадили его в кресло. Затем, потирая незаметно грудь и морщась от боли, капитан подошел к столу и включил микрофон в общекорабельную радиосеть. Во все отсеки подлодки понеслись ясные, четкие слова команды.
До Горелова и Ромейко, находившихся в этот момент в камере баллонов, первый удар дошел несколько ослабленный расстоянием, но все же круто покосившийся пол сбил их с ног на ряды стоявших вокруг, крепко привинченных к своим фундаментам баллонов. Следующий удар подбросил их кверху и в сторону, на свободную от баллонов площадку, и они в темноте покатились вдоль переборки под стальным дождем падающих инструментов и запасных частей. Ромейко вскрикнул от боли – что-то попало в него. Горелова ударило сразу в грудь и в голову, захватило дыхание, перед глазами в тумане завертелись, как карусели, вспыхнувшие на щите красные лампочки. «Авария… дюзы…» – пронеслось у него в мозгу. В следующий момент, вскочив на ноги, он хотя и ударился плечом и головой о переборку, но смутная радостная мысль заглушила боль: «Задний ход… Центральный пост работает… Управление действует…» Отчаянным усилием воли он выпрямился на выровнявшемся полу. «Свет!.. Свет!.. Где-то здесь поблизости находился шкафчик с автономными аккумуляторами. В тусклом красноватом сумраке Горелов сделал два шага, протянул руку и сразу нащупал шкафчик. Лампы вспыхнули. С пола поднимался Ромейко – маленький, бледный, с бессильно повисшей левой рукой. При взгляде на растерянное лицо Ромейко Горелов вдруг почувствовал прилив неожиданной энергии и отваги.
– Маску и перчатки! – громко крикнул он. От резкой команды Горелова Ромейко вздрогнул, выпрямился и молча оглянулся. Сорвав правой рукой с переборки около себя газовую маску с привязанными к ней на длинных шнурах жаронепроницаемыми перчатками, он протянул их Горелову. Горелов схватил маску, поднес к лицу, намереваясь натянуть на себя, как вдруг камеру наполнил знакомый властный голос:
– Слушать команду! Все по местам! Включить ток автономной сети! Электрикам – дать ток носовой пушке! Механикам – исправить ходовые дюзы номера двенадцать и семнадцать! Спокойствие! Подлодка не пострадала! Сигнальная сеть и сеть управления в исправности!
Застыв на месте, Горелов и Ромейко жадно вслушивались в этот голос, в эти слова, возвращавшие встревоженным сердцам людей спокойную уверенность.
– Живем, Ромейко! – весело крикнул Горелов, вытирая рукавом кровь с лица. – Оправитесь – идите за мной! Будете плохо себя чувствовать – сейчас явится Козырев, сменит вас. Скажите ему, чтобы подал мне трубы номер двенадцать и семнадцать. Все в порядке.
Он натянул маску, захватил отложенные инструменты и материалы и нажал кнопку в задней переборке. Дверь отодвинулась в сторону. Горелов нагнулся и шагнул в открывшееся черное отверстие. Дверь за ним сейчас же задвинулась. В непроницаемой тьме Горелов нащупал около двери шкафчик автономного освещения и включил свет. Длинная, сводчатая, суживающаяся по направлению к корме камера была наполнена густой чашей тонких горячих труб, по которым газы из баллонов направлялись к дюзам. Извиваясь, как уж, в невыносимой жаре, Горелов пробирался к трубе номер двенадцать. Он быстро натянул перчатки на руки, нашел трубу, отыскал на ней трещину, образовавшуюся от сотрясения подлодки, и с веселой яростью принялся за работу… Проскользнул обратно, вставил в шкафчик с аккумуляторами вилки от электроинструментов и с их помощью отвинтил один конец трубы, потом другой и, подхватив отпавшую трубу, толкнул ее по полу к входной двери. Как раз в этот момент дверь раскрылась, показалась коренастая фигура Козырева в маске. Козырев молча подал Горелову новую трубу, которую тот начал сейчас же устанавливать вместо поврежденной.
Через десять минут из камеры баллонов, стоя перед микрофоном, прикрепленным к переборке, и стирая с лица пот, копоть и кровь, Горелов докладывал:
– Товарищ командир! Дюзы номер двенадцать и семнадцать исправлены и готовы к работе!
– Что? Уже?! – послышался удивленный голос капитана. – Какие исправления пришлось произвести?
– Заменены две пары поврежденных труб новыми, исправлены клапаны автоматического распределителя.
– Великолепно, товарищ военинженер! Выражаю вам благодарность за быструю и четкую работу в аварийной обстановке…
Марат летел по коридору, в каждом его отсеке притрагиваясь на бегу к аккумуляторным шкафчикам автономной сети и оставляя за собой яркий след вспыхивавших ламп. За Маратом неслись из красного уголка люди с бледными, встревоженными лицами.
Раскрытые зевы люков быстро поглотили людей, и в коридоре остались лишь торопливо направлявшиеся в госпитальный отсек зоолог и Цой в белых халатах.
Из репродуктора раздался голос старшего лейтенанта Богрова:
– Товарищей Лордкипанидзе и Шелавина – к капитану, в центральный пост!
В центральном посту, освещенном немного более тускло, чем всегда, зоолог и Шелавин увидели капитана, старшего лейтенанта Богрова и лейтенанта Кравцова. У щита управления сидел старший лейтенант. Лейтенант Кравцов полулежал в углу, в кресле; он был бледен, лоб его был перевязан носовым платком с кровавым пятном у правого виска, по щеке под бачками ползла струйка крови.
– Лорд! – быстро обратился капитан к зоологу. – Окажите помощь лейтенанту. При толчке он слетел со стула и головой ударился обо что-то… Иван Степанович! Во внутренней структуре айсберга произошли какие-то изменения. Из его середины, со свода тоннеля, сорвалась какая-то глыба и упала на переднюю часть подлодки. Дав задний ход, нам удалось вырвать подлодку из-под нее. Эта глыба, несомненно, более плотная, чем лед. Посмотрите на экран. Видите?.. На сероватом фоне более прозрачного льда, отраженного почти на всем экране, впереди лежит темная тень. Я думаю, что это скала, унесенная ледником с материка в море. Как ваше мнение?
Океанограф поправил очки, подумал, перебирая худыми, длинными пальцами редкие волоски своей взлохмаченной бородки, и, в то время как зоолог уводил лейтенанта к себе, в госпитальный отсек, спросил:
– Глубоко ли, Николай Борисович, проникают в толщу льда лучи ультразвуковой пушки, позвольте вас спросить?
– Заметное влияние на структуру льда лучи оказывают на расстоянии до шести метров, но проникают они, хотя и с ослабленной силой, конечно, еще глубже.
– Ага!.. Я уверен, Николай Борисович, что вы правы. Это, несомненно, скала… – Океанограф еще раз поправил очки, откашлялся и с видом профессора, собирающегося читать студентам лекцию, продолжал: – Сползая между горных цепей к морю, ледники часто несут на себе обломки скал, которые или сами падают на них, подточенные атмосферными влияниями – колебаниями температуры, ветром, дождем, солнцем, – или отрываются самим ледником в скалистых ущельях и долинах, по которым пролегает его путь. Эти обломки скал за время длительного прохождения ледника к морскому берегу покрываются каждый год новыми и новыми снеговыми отложениями, уплотняющимися и превращающимися наконец в лед. В результате обломки оказываются уже в середине, в самой толще движущегося льда. Когда от спускающегося в море ледника откалываются и всплывают на воде ледяные горы, внутри их нередко оказываются такие, с позволения сказать, изюминки, и часто огромного размера. Очевидно, и наш айсберг несет в себе подобного происхождения скалу. Ультразвуковые лучи и теплота накаленного корпуса подлодки, глубоко проникнув в лед, разрушили его вокруг скалы, и последняя, ничем не сдерживаемая, обрушилась на подлодку. Таким образом…
– Понимаю… – прервал эту затянувшуюся лекцию капитан, со стоическим терпением выслушивавший ее до сих пор. – Судя по силе удара, скала должна быть немалые размеров и немалого веса. Самое важное, однако, заключается в том, что она преградила нам путь…
Капитан задумался, медленно опустился на стул перед столом и начал пальцами отбивать на нем быструю дробь. Шелавин снял очки, вынул, платок и принялся усердно вытирать им стекла, прищуривая близорукие глаза. Все молчали.
Наконец старший лейтенант тихо произнес:
– Не дать ли задний ход, вернуться в полынью и пробиваться в другом месте?
Капитан отрицательно покачал головой:
– Надо сначала испробовать здесь все возможности. Я не могу потерять зря двенадцать часов, которые мы уже истратили на этот тоннель.
– Расплавляйте скалу, Николай. Борисович, – сказал Шелавин. – Самые твердые горные породы имеют точку плавления при температуре не выше тысячи трехсот – тысячи пятисот градусов. Диабаз, например, расплавляется в электрической мартеновской печи при температуре в тысячу пятьсот градусов. В нашем же распоряжении – две тысячи, а с резервами даже две тысячи двести градусов…
– Но ведь это в печи… А здесь скалу придется разогревать лишь с одной стороны, имея кругом охлаждающий лед. Потребуется еще больше времени, чем на проект товарища Богрова…
Из репродуктора прозвучал голос:
– Товарищ командир! Говорит главный электрик Корнеев. Разрешите доложить: сеть освещения восстановлена. Носовой пушке дан ток.
– Отлично, – ответил капитан. – Дайте ток в осветительную сеть. – И, повернувшись к старшему лейтенанту, сказал: – Распорядитесь, Александр Леонидович, о выключении всюду автономных аккумуляторов. У носовой пушки пусть ждут моих распоряжений. Я намерен, – продолжал он, вставая со стула, – пробивать скалу ультразвуковой пушкой и потом таранить ее. Если сосредоточенные ультразвуковые лучи способны за час разрыхлить лед на десять метров в глубину, а минерал – вдвое, втрое медленнее, то за два-три часа они справятся и с этой скалой. Не думаю, что ее толщина превышает пять метров.
Шелавин одобрительно кивнул головой.
– Александр Леонидович, – обратился капитан к старшему лейтенанту, уже успевшему выполнить поручение и вернуться на свое место у щита управления, – задний ход! На одной десятой! Вывести подлодку из тоннеля! – Затем, переключив микрофон на общекорабельную радиосеть, произнес: – Старшине водолазов – в центральный пост!
Подлодка тронулась с места, когда Скворешня быстро вошел в рубку, подошел к капитану и вытянулся во весь свой рост.
– Товарищ Скворешня, мы выводим подлодку из тоннеля, так как упавшая сверху скала преградила ей путь. Необходимо осмотреть скалу и принести образец ее. Подготовьтесь к выходу. Как только подлодка окажется в полынье, я вам дам знать в выходную камеру. Возьмите кого-нибудь с собой.
– Есть обследовать скалу и принести образцы, товарищ командир!
Через несколько минут с выходной площадки снялись три фигуры в скафандрах – большая, средняя и маленькая – и на малых оборотах винта поплыли к огромному, математически круглому отверстию, зиявшему в зеленоватой, искрящейся под лучами фонарей ледяной стене. Скворешня, Матвеев и Павлик с ломами и молотками у поясов медленно плыли под сводами гигантской трубы с гладкими, точно отполированными, стенками. Вскоре перед ними в свете фонарей возникла из мрака черная масса скалы. Три водолаза опустились перед ней на дно, но удержаться на покатой внутренней поверхности тоннеля было невозможно. Пришлось стать гуськом на нижнем закруглении трубы.
– Ну, хлопцы, – сказал Скворешня, – пока я буду отбивать образцы, осмотрите скалу кругом – с боков и сверху. Постарайтесь также добыть образцы – может быть, она не везде однородна по составу. – Последовал гулкий удар его геологического молотка по выступу скалы.
Матвеев и Павлик, опять запустив винты, начали медленно плыть вдоль краев скалы, время от времени постукивая по ней молотками и поднимаясь все выше, к своду тоннеля. У самой скалы зияли огромные выбоины, круглые стены тоннеля были изломаны и исковерканы.
Неожиданно уронив молоток, Павлик быстро отцепил от пояса лом, размахнулся и изо всей силы ударил им по выбоине под сводом. И в то же мгновение раздался его крик, полный недоумения и растерянности:
– Ах!..
Лом исчез! Едва коснувшись скалы, он скользнул по ней чуть вверх и вырвался из рук Павлика. Вильнув свободным концом, он скрылся под ледяным сводом, засыпав своего озадаченного владельца густой тучей алмазных кристалликов.
– Чего ты там ахаешь? – послышался голос Скворешни, прекратившего долбить скалу.
– Лом провалился! Идите сюда! Скорее! – кричал Павлик.
Быстро поднявшись к Павлику, Скворешня первым делом просунул руку в пробитое отверстие и с помощью своего лома попробовал определить толщину скалы. Она оказалась, по его расчетам, не толще двух-трех метров.
Через полчаса эти расчеты и многочисленные образцы породы были Скворешней доложены и представлены капитану в присутствии старшего лейтенанта, океанографа и зоолога. По образцам горной породы было установлено, что незначительной толщины скала состоит из кристаллических сланцев, легко поддающихся действию ультразвуковых лучей.
Через полчаса подлодка на самом малом ходу подплыла опять вплотную к скале и нажала на нее носом.
Капитан отдал команду носовой пушке:
– По кристаллическим сланцам! Двести двадцать тысяч килоциклов! Звук! На полную мощность!
Скала чуть смялась, как тугая, густая глина. Дюзы взрывались все чаще и сильней, напор подлодки увеличивался. Когда дюзы развили давление, соответствующее движению в свободной воде на четырех десятых хода, микрометрический спидометр отметил продвижение подлодки на несколько сантиметров вперед, в толщу скалы. Ее густая, вязкая масса, выдавливаемая кораблем, расползалась вокруг его закругленного носа. Тогда к ультразвуковой пушке присоединились высокая температура и усиленное давление. Накал корпуса подлодки был поднят до двух тысяч градусов. В этом вулканическом жаре вязкая масса скалы начала все быстрей и быстрей разжижаться и, как текучая лава, заструилась по обшивке корабля. Давление дюз возрастало, и, когда оно достигло семи десятых хода, раскаленная подлодка в огненных струях, в фейерверке горящих искр и брызг, сделав внезапный скачок, прорвала скалистую стену и ринулась в пустоту за ней. Еще миг – и подлодка с огромной скоростью налетела бы на ледяную стену в глухом конце тоннеля, но вовремя данный на десяти десятых задний ход остановил ее у самой стены.
Все на корабле облегченно вздохнули.
Ультразвуковая пушка продолжала работать на полную мощь без перерыва, накал продолжал держаться на температуре в две тысячи градусов. Под прежним давлением дюз, в кипящей воде, в струях и облаках пара со скоростью трех с лишним метров в час подлодка прожигала себе путь сквозь ледяную стену к свободной воде. Часы уходили, за часами, вахты регулярно сменялись у машин и у аппаратов, монотонное мощное гудение пушки, словно вата, залегло в ушах людей. Уже пройдена половина ледяной толщи, уже лишь тридцать, вот уже двадцать метров оставалось впереди. Напряжение на корабле возрастало. Скоро ли? Все ли будет и дальше так благополучно? Не обрушится ли какое-нибудь новое несчастье у самого конца?
Когда корпус подлодки втянулся в тоннель на шестьдесят пять метров и, по расчету, еще только одиннадцать метров отделяли ее от свободы, глухой гул потряс весь огромный айсберг от основания до верхнего плато. Грохот чудовищного взрыва покатился по тоннелю, и в то же мгновение, словно подхваченная вихрем, подлодка сделала гигантский скачок и ринулась вперед… Едва устояв на ногах от неожиданного толчка, капитан скользнул взглядом по экрану – и вскрикнул.
Темная пелена, застилавшая экран во все время прохождения подлодки в толще льда, исчезла; привычный светлый простор раскрылся на куполе и нижних полосах экрана; на нем быстро проносились извивающиеся тени рыб, колыхались медузы со свисающими прядями щупалец. Окаменев на миг от изумления, капитан вдруг громко, необычно звонким голосом закричал:
«Авария! Авария!». Он вскочил на ноги, покачнулся на покатом полу и, задыхаясь от боли в груди, бросился а угол, громко отдавая команду:
– Задний ход! На десяти десятых!
Уже в углу, где стоял шкафчик с аккумуляторами автономной сети освещения, поворачивая головку включения, капитан услышал прерывистый и тихий, почти шепотом, ответ:
– Есть задний… ход!..
Мощный толчок назад опять чуть не сбросил его с ног.
– Стоп! Задний ход!
– Есть… – оборвался шепот ответа.
Одновременно с коротким наружным скрежетом вспыхнул в лампах свет, пропал туман в глазах, все прояснилось.
У щита управления с залитым кровью лицом, на коленях стоял лейтенант Кравцов. Его руки, поднятые кверху, к кнопкам и клавишам, судорожно вцепились в бортик Щита. Глаза были полузакрыты. Капитан бросился к нему, попытался поднять, но лейтенант не отрывал рук от бортика.
– Смену… – прошептал он, опуская голову на стену под щитом.
Дверь с шумом раскрылась, вбежал старший лейтенант Богров.
– Весьма кстати, Александр Леонидович, – сказал капитан. – Смените лейтенанта на вахте, он ранен.
Вдвоем они подняли лейтенанта, усадили его в кресло. Затем, потирая незаметно грудь и морщась от боли, капитан подошел к столу и включил микрофон в общекорабельную радиосеть. Во все отсеки подлодки понеслись ясные, четкие слова команды.
* * *
Кормовая часть подлодки находилась еще в свободной воде полыньи далеко от входа в тоннель. От ужасного удара, заставившего носовую часть упасть вниз на дно тоннеля, корма стремительно подскочила кверху, намереваясь описать большую дугу. Однако на двадцатом метре от носа корпус подлодки встретил ледяной свод у выхода из тоннеля и с невероятной силой столкнулся с ним. Сотрясение, вызванное этим ударом в последних, кормовых отсеках корабля, в камере баллонов сопровождалось оглушительным звоном и грохотом инструментов и запасных частей, висевших на переборках и сорвавшихся со своих мест.До Горелова и Ромейко, находившихся в этот момент в камере баллонов, первый удар дошел несколько ослабленный расстоянием, но все же круто покосившийся пол сбил их с ног на ряды стоявших вокруг, крепко привинченных к своим фундаментам баллонов. Следующий удар подбросил их кверху и в сторону, на свободную от баллонов площадку, и они в темноте покатились вдоль переборки под стальным дождем падающих инструментов и запасных частей. Ромейко вскрикнул от боли – что-то попало в него. Горелова ударило сразу в грудь и в голову, захватило дыхание, перед глазами в тумане завертелись, как карусели, вспыхнувшие на щите красные лампочки. «Авария… дюзы…» – пронеслось у него в мозгу. В следующий момент, вскочив на ноги, он хотя и ударился плечом и головой о переборку, но смутная радостная мысль заглушила боль: «Задний ход… Центральный пост работает… Управление действует…» Отчаянным усилием воли он выпрямился на выровнявшемся полу. «Свет!.. Свет!.. Где-то здесь поблизости находился шкафчик с автономными аккумуляторами. В тусклом красноватом сумраке Горелов сделал два шага, протянул руку и сразу нащупал шкафчик. Лампы вспыхнули. С пола поднимался Ромейко – маленький, бледный, с бессильно повисшей левой рукой. При взгляде на растерянное лицо Ромейко Горелов вдруг почувствовал прилив неожиданной энергии и отваги.
– Маску и перчатки! – громко крикнул он. От резкой команды Горелова Ромейко вздрогнул, выпрямился и молча оглянулся. Сорвав правой рукой с переборки около себя газовую маску с привязанными к ней на длинных шнурах жаронепроницаемыми перчатками, он протянул их Горелову. Горелов схватил маску, поднес к лицу, намереваясь натянуть на себя, как вдруг камеру наполнил знакомый властный голос:
– Слушать команду! Все по местам! Включить ток автономной сети! Электрикам – дать ток носовой пушке! Механикам – исправить ходовые дюзы номера двенадцать и семнадцать! Спокойствие! Подлодка не пострадала! Сигнальная сеть и сеть управления в исправности!
Застыв на месте, Горелов и Ромейко жадно вслушивались в этот голос, в эти слова, возвращавшие встревоженным сердцам людей спокойную уверенность.
– Живем, Ромейко! – весело крикнул Горелов, вытирая рукавом кровь с лица. – Оправитесь – идите за мной! Будете плохо себя чувствовать – сейчас явится Козырев, сменит вас. Скажите ему, чтобы подал мне трубы номер двенадцать и семнадцать. Все в порядке.
Он натянул маску, захватил отложенные инструменты и материалы и нажал кнопку в задней переборке. Дверь отодвинулась в сторону. Горелов нагнулся и шагнул в открывшееся черное отверстие. Дверь за ним сейчас же задвинулась. В непроницаемой тьме Горелов нащупал около двери шкафчик автономного освещения и включил свет. Длинная, сводчатая, суживающаяся по направлению к корме камера была наполнена густой чашей тонких горячих труб, по которым газы из баллонов направлялись к дюзам. Извиваясь, как уж, в невыносимой жаре, Горелов пробирался к трубе номер двенадцать. Он быстро натянул перчатки на руки, нашел трубу, отыскал на ней трещину, образовавшуюся от сотрясения подлодки, и с веселой яростью принялся за работу… Проскользнул обратно, вставил в шкафчик с аккумуляторами вилки от электроинструментов и с их помощью отвинтил один конец трубы, потом другой и, подхватив отпавшую трубу, толкнул ее по полу к входной двери. Как раз в этот момент дверь раскрылась, показалась коренастая фигура Козырева в маске. Козырев молча подал Горелову новую трубу, которую тот начал сейчас же устанавливать вместо поврежденной.
Через десять минут из камеры баллонов, стоя перед микрофоном, прикрепленным к переборке, и стирая с лица пот, копоть и кровь, Горелов докладывал:
– Товарищ командир! Дюзы номер двенадцать и семнадцать исправлены и готовы к работе!
– Что? Уже?! – послышался удивленный голос капитана. – Какие исправления пришлось произвести?
– Заменены две пары поврежденных труб новыми, исправлены клапаны автоматического распределителя.
– Великолепно, товарищ военинженер! Выражаю вам благодарность за быструю и четкую работу в аварийной обстановке…
Марат летел по коридору, в каждом его отсеке притрагиваясь на бегу к аккумуляторным шкафчикам автономной сети и оставляя за собой яркий след вспыхивавших ламп. За Маратом неслись из красного уголка люди с бледными, встревоженными лицами.
Раскрытые зевы люков быстро поглотили людей, и в коридоре остались лишь торопливо направлявшиеся в госпитальный отсек зоолог и Цой в белых халатах.
Из репродуктора раздался голос старшего лейтенанта Богрова:
– Товарищей Лордкипанидзе и Шелавина – к капитану, в центральный пост!
В центральном посту, освещенном немного более тускло, чем всегда, зоолог и Шелавин увидели капитана, старшего лейтенанта Богрова и лейтенанта Кравцова. У щита управления сидел старший лейтенант. Лейтенант Кравцов полулежал в углу, в кресле; он был бледен, лоб его был перевязан носовым платком с кровавым пятном у правого виска, по щеке под бачками ползла струйка крови.
– Лорд! – быстро обратился капитан к зоологу. – Окажите помощь лейтенанту. При толчке он слетел со стула и головой ударился обо что-то… Иван Степанович! Во внутренней структуре айсберга произошли какие-то изменения. Из его середины, со свода тоннеля, сорвалась какая-то глыба и упала на переднюю часть подлодки. Дав задний ход, нам удалось вырвать подлодку из-под нее. Эта глыба, несомненно, более плотная, чем лед. Посмотрите на экран. Видите?.. На сероватом фоне более прозрачного льда, отраженного почти на всем экране, впереди лежит темная тень. Я думаю, что это скала, унесенная ледником с материка в море. Как ваше мнение?
Океанограф поправил очки, подумал, перебирая худыми, длинными пальцами редкие волоски своей взлохмаченной бородки, и, в то время как зоолог уводил лейтенанта к себе, в госпитальный отсек, спросил:
– Глубоко ли, Николай Борисович, проникают в толщу льда лучи ультразвуковой пушки, позвольте вас спросить?
– Заметное влияние на структуру льда лучи оказывают на расстоянии до шести метров, но проникают они, хотя и с ослабленной силой, конечно, еще глубже.
– Ага!.. Я уверен, Николай Борисович, что вы правы. Это, несомненно, скала… – Океанограф еще раз поправил очки, откашлялся и с видом профессора, собирающегося читать студентам лекцию, продолжал: – Сползая между горных цепей к морю, ледники часто несут на себе обломки скал, которые или сами падают на них, подточенные атмосферными влияниями – колебаниями температуры, ветром, дождем, солнцем, – или отрываются самим ледником в скалистых ущельях и долинах, по которым пролегает его путь. Эти обломки скал за время длительного прохождения ледника к морскому берегу покрываются каждый год новыми и новыми снеговыми отложениями, уплотняющимися и превращающимися наконец в лед. В результате обломки оказываются уже в середине, в самой толще движущегося льда. Когда от спускающегося в море ледника откалываются и всплывают на воде ледяные горы, внутри их нередко оказываются такие, с позволения сказать, изюминки, и часто огромного размера. Очевидно, и наш айсберг несет в себе подобного происхождения скалу. Ультразвуковые лучи и теплота накаленного корпуса подлодки, глубоко проникнув в лед, разрушили его вокруг скалы, и последняя, ничем не сдерживаемая, обрушилась на подлодку. Таким образом…
– Понимаю… – прервал эту затянувшуюся лекцию капитан, со стоическим терпением выслушивавший ее до сих пор. – Судя по силе удара, скала должна быть немалые размеров и немалого веса. Самое важное, однако, заключается в том, что она преградила нам путь…
Капитан задумался, медленно опустился на стул перед столом и начал пальцами отбивать на нем быструю дробь. Шелавин снял очки, вынул, платок и принялся усердно вытирать им стекла, прищуривая близорукие глаза. Все молчали.
Наконец старший лейтенант тихо произнес:
– Не дать ли задний ход, вернуться в полынью и пробиваться в другом месте?
Капитан отрицательно покачал головой:
– Надо сначала испробовать здесь все возможности. Я не могу потерять зря двенадцать часов, которые мы уже истратили на этот тоннель.
– Расплавляйте скалу, Николай. Борисович, – сказал Шелавин. – Самые твердые горные породы имеют точку плавления при температуре не выше тысячи трехсот – тысячи пятисот градусов. Диабаз, например, расплавляется в электрической мартеновской печи при температуре в тысячу пятьсот градусов. В нашем же распоряжении – две тысячи, а с резервами даже две тысячи двести градусов…
– Но ведь это в печи… А здесь скалу придется разогревать лишь с одной стороны, имея кругом охлаждающий лед. Потребуется еще больше времени, чем на проект товарища Богрова…
Из репродуктора прозвучал голос:
– Товарищ командир! Говорит главный электрик Корнеев. Разрешите доложить: сеть освещения восстановлена. Носовой пушке дан ток.
– Отлично, – ответил капитан. – Дайте ток в осветительную сеть. – И, повернувшись к старшему лейтенанту, сказал: – Распорядитесь, Александр Леонидович, о выключении всюду автономных аккумуляторов. У носовой пушки пусть ждут моих распоряжений. Я намерен, – продолжал он, вставая со стула, – пробивать скалу ультразвуковой пушкой и потом таранить ее. Если сосредоточенные ультразвуковые лучи способны за час разрыхлить лед на десять метров в глубину, а минерал – вдвое, втрое медленнее, то за два-три часа они справятся и с этой скалой. Не думаю, что ее толщина превышает пять метров.
Шелавин одобрительно кивнул головой.
– Александр Леонидович, – обратился капитан к старшему лейтенанту, уже успевшему выполнить поручение и вернуться на свое место у щита управления, – задний ход! На одной десятой! Вывести подлодку из тоннеля! – Затем, переключив микрофон на общекорабельную радиосеть, произнес: – Старшине водолазов – в центральный пост!
Подлодка тронулась с места, когда Скворешня быстро вошел в рубку, подошел к капитану и вытянулся во весь свой рост.
– Товарищ Скворешня, мы выводим подлодку из тоннеля, так как упавшая сверху скала преградила ей путь. Необходимо осмотреть скалу и принести образец ее. Подготовьтесь к выходу. Как только подлодка окажется в полынье, я вам дам знать в выходную камеру. Возьмите кого-нибудь с собой.
– Есть обследовать скалу и принести образцы, товарищ командир!
Через несколько минут с выходной площадки снялись три фигуры в скафандрах – большая, средняя и маленькая – и на малых оборотах винта поплыли к огромному, математически круглому отверстию, зиявшему в зеленоватой, искрящейся под лучами фонарей ледяной стене. Скворешня, Матвеев и Павлик с ломами и молотками у поясов медленно плыли под сводами гигантской трубы с гладкими, точно отполированными, стенками. Вскоре перед ними в свете фонарей возникла из мрака черная масса скалы. Три водолаза опустились перед ней на дно, но удержаться на покатой внутренней поверхности тоннеля было невозможно. Пришлось стать гуськом на нижнем закруглении трубы.
– Ну, хлопцы, – сказал Скворешня, – пока я буду отбивать образцы, осмотрите скалу кругом – с боков и сверху. Постарайтесь также добыть образцы – может быть, она не везде однородна по составу. – Последовал гулкий удар его геологического молотка по выступу скалы.
Матвеев и Павлик, опять запустив винты, начали медленно плыть вдоль краев скалы, время от времени постукивая по ней молотками и поднимаясь все выше, к своду тоннеля. У самой скалы зияли огромные выбоины, круглые стены тоннеля были изломаны и исковерканы.
Неожиданно уронив молоток, Павлик быстро отцепил от пояса лом, размахнулся и изо всей силы ударил им по выбоине под сводом. И в то же мгновение раздался его крик, полный недоумения и растерянности:
– Ах!..
Лом исчез! Едва коснувшись скалы, он скользнул по ней чуть вверх и вырвался из рук Павлика. Вильнув свободным концом, он скрылся под ледяным сводом, засыпав своего озадаченного владельца густой тучей алмазных кристалликов.
– Чего ты там ахаешь? – послышался голос Скворешни, прекратившего долбить скалу.
– Лом провалился! Идите сюда! Скорее! – кричал Павлик.
Быстро поднявшись к Павлику, Скворешня первым делом просунул руку в пробитое отверстие и с помощью своего лома попробовал определить толщину скалы. Она оказалась, по его расчетам, не толще двух-трех метров.
Через полчаса эти расчеты и многочисленные образцы породы были Скворешней доложены и представлены капитану в присутствии старшего лейтенанта, океанографа и зоолога. По образцам горной породы было установлено, что незначительной толщины скала состоит из кристаллических сланцев, легко поддающихся действию ультразвуковых лучей.
Через полчаса подлодка на самом малом ходу подплыла опять вплотную к скале и нажала на нее носом.
Капитан отдал команду носовой пушке:
– По кристаллическим сланцам! Двести двадцать тысяч килоциклов! Звук! На полную мощность!
Скала чуть смялась, как тугая, густая глина. Дюзы взрывались все чаще и сильней, напор подлодки увеличивался. Когда дюзы развили давление, соответствующее движению в свободной воде на четырех десятых хода, микрометрический спидометр отметил продвижение подлодки на несколько сантиметров вперед, в толщу скалы. Ее густая, вязкая масса, выдавливаемая кораблем, расползалась вокруг его закругленного носа. Тогда к ультразвуковой пушке присоединились высокая температура и усиленное давление. Накал корпуса подлодки был поднят до двух тысяч градусов. В этом вулканическом жаре вязкая масса скалы начала все быстрей и быстрей разжижаться и, как текучая лава, заструилась по обшивке корабля. Давление дюз возрастало, и, когда оно достигло семи десятых хода, раскаленная подлодка в огненных струях, в фейерверке горящих искр и брызг, сделав внезапный скачок, прорвала скалистую стену и ринулась в пустоту за ней. Еще миг – и подлодка с огромной скоростью налетела бы на ледяную стену в глухом конце тоннеля, но вовремя данный на десяти десятых задний ход остановил ее у самой стены.
Все на корабле облегченно вздохнули.
Ультразвуковая пушка продолжала работать на полную мощь без перерыва, накал продолжал держаться на температуре в две тысячи градусов. Под прежним давлением дюз, в кипящей воде, в струях и облаках пара со скоростью трех с лишним метров в час подлодка прожигала себе путь сквозь ледяную стену к свободной воде. Часы уходили, за часами, вахты регулярно сменялись у машин и у аппаратов, монотонное мощное гудение пушки, словно вата, залегло в ушах людей. Уже пройдена половина ледяной толщи, уже лишь тридцать, вот уже двадцать метров оставалось впереди. Напряжение на корабле возрастало. Скоро ли? Все ли будет и дальше так благополучно? Не обрушится ли какое-нибудь новое несчастье у самого конца?
Когда корпус подлодки втянулся в тоннель на шестьдесят пять метров и, по расчету, еще только одиннадцать метров отделяли ее от свободы, глухой гул потряс весь огромный айсберг от основания до верхнего плато. Грохот чудовищного взрыва покатился по тоннелю, и в то же мгновение, словно подхваченная вихрем, подлодка сделала гигантский скачок и ринулась вперед… Едва устояв на ногах от неожиданного толчка, капитан скользнул взглядом по экрану – и вскрикнул.
Темная пелена, застилавшая экран во все время прохождения подлодки в толще льда, исчезла; привычный светлый простор раскрылся на куполе и нижних полосах экрана; на нем быстро проносились извивающиеся тени рыб, колыхались медузы со свисающими прядями щупалец. Окаменев на миг от изумления, капитан вдруг громко, необычно звонким голосом закричал: