23
Листки плотной бумага высыпались на кухонный стол Дирка; листки были сложены вместе и, если судить по их виду, немало попутешествовали из рук в руки.
Дирк отделял листок от листка, тщательно разглаживал каждый в отдельности и раскладывал на столе, расчищая необходимое пространство среди старых газет, пепельниц и грязных чашек, которые Элен всегда оставляла именно там, где они и были, заявляя, если ее заставляли объясняться, что она, дескать, думала, что Дирк поставил их там специально.
Несколько минут он рассматривал содержимое конверта, двигаясь от листка к листку, сравнивая их между собой, тщательно изучая — страницу за страницей, пункт за пунктом, строчку за строчкой.
Он не мог понять ни единого слова.
Вообще-то можно было и раньше догадаться, честно признался Дирк, что зеленоглазое, лохматое, машущее косой чудище вполне может от него отличаться не только общим обликом и личными повадками, но и тем, какой алфавит оно предпочитает.
Дирк разочарованно откинулся на спинку стула и потянулся за сигаретами, но пачка была пуста. Он взял карандаш, повертел в пальцах, но это не произвело должного эффекта.
Через пару минут его вдруг посетило пренеприятное подозрение: что, если орел все еще наблюдает за ним в замочную скважину? И он понял, что сосредоточиться на интересующей его проблеме в столь тяжелых условиях практически не представляется возможным, особенно без сигарет. Дирк рассердился на себя. Он знал — там, наверху у кровати, еще оставалась одна пачка, но он счел себя недостаточно компетентным орнитологом, чтобы отправиться за ней в спальню.
Он попробовал еще немного поизучать бумаги. Мелкие, неразборчивые буквы рунического письма еще вдобавок все съехали влево. Справа же практически ничего не было, кроме нескольких значков, образующих вертикальный столбец. Все это для Дирка было полной абракадаброй, но почему-то само расположение рун на листе вызывало неуловимо легкое и весьма неопределенное чувство узнавания.
Дирк опять переключился на конверт и решил повнимательней исследовать вычеркнутые имена.
Говард Белл — чрезвычайно процветающий автор бестселлеров, пишущий плохие книги, которые расходятся в невероятных количествах, несмотря на то — а может, именно потому, — что их никто не читает.
Денис Хатч — магнат музыкального бизнеса. В контексте известных теперь Дирку фактов, он понял, что прекрасно знает это имя. «Ариес Райзинг Рекорд Труп» была основана на идеалах 60-х или, по крайней мере, на том, что тогда понималось под идеалами. В 70-е она заметно выросла и, вобрав затем материализм 80-х, ничего при этом не потеряв, превратилась в мощную фирму развлекательного бизнеса по обе стороны Атлантики. Денис Хатч занял верхнее место, когда основатель умер, приняв летальную дозу кирпичной стены при помощи «феррари» и бутылки текилы. Диск «Горячая картошка» был тоже выпущен со знаком «АРРГХ».
Стэн Дубчек — старший партнер рекламной фирмы с дебильным названием, владеющей ныне большей частью рекламных компаний как в Англии, так и в Америке, с названиями куда более пристойными.
И тут-то внезапно еще одно имя стало узнаваемым, так как теперь Дирк уже знал, имена какого сорта он ищет. Родерик Мерсер — величайший издатель мира самых низкопробных газетенок. Сначала Дирк не смог распознать это имя из-за непривычного окончания «…ерик», после «Род…». Так, так, так…
Так вот здесь люди, внезапно надумал Дирк, которые действительно что-то приобрели. И безусловно, они приобрели нечто большее, чем чудесный маленький домик на Лаптон-роуд и несколько засушенных цветов. И столь же очевидно, что у них было еще одно огромное преимущество — их головы остались на плечах, если только Дирк не пропустил ничего в криминальной хронике. Ну и что все это значит? Что это за контракт? Как получилось, что все, в чьих руках он побывал, потрясающе преуспели, кроме одного — Джеффри Энсти? Каждому, через чьи руки он прошел, контракт принес прибыль, каждому, но только не тому, кто получил его последним. И у кого он остался.
Это была горячая картошка…
Это просто смешно.
Нужно раздобыть сигареты, если он намерен все обдумать хотя бы с некоторой интеллектуальной строгостью. Он натянул пальто, нахлобучил шляпу и направился к окну.
Окно не открывалось уже… Ну конечно, оно не открывалось ни разу за все время его владения этим домом, и теперь оно отчаянно сопротивлялось неожиданному посягательству на свою независимость. После непродолжительной, но напряженной борьбы Дирк одержал победу и выбрался на карниз, волоча за собой полы кожаного пальто. Отсюда не слишком удобно прыгать на мостовую, так как как раз под ним оказались ступени, огороженные железными перилами, ведущие вниз — в подвал дома. Итак, все это надо перепрыгнуть.
Без малейших колебаний, со всей присущей ему решимостью Дирк прыгнул, и уже в полете до него вдруг дошло, что ключи от машины остались на кухонном столе.
Он летел и думал, стоит иди нет исполнять дикий танец в воздухе, отчаянно пытаясь ухватиться за карниз в тщетной надежде удержаться, и по зрелом размышлении пришел к выводу, что нет, не стоит — ведь малейшая ошибка при осуществлении подобного маневра может только — предположительно — убить его, в то время как прогулка может только — вероятно — быть полезна.
Дирк тяжело приземлился по другую сторону перил, но пальто зацепилось, он стал тянуть и порвал подкладку. Как только колени перестали дрожать и он немного пришел в себя, так сразу и понял, что сейчас уже около двенадцати и все пабы, должно быть, закрыты, и возможно, ему придется совершить за сигаретами более долгую прогулку, чем ожидалось.
Дирк соображал, что делать.
Виды на будущее и состояние рассудка орла — вот главные факторы, которые необходимо учесть при выработке правильной стратегии. На настоящий момент единственный путь к ключам от машины — назад через парадную дверь в полоненный орлом холл.
Двигаясь с превеликой осторожностью, на цыпочках, он поднялся по ступеням к двери, присел на корточки и, надеясь, что проклятая тварюга не собирается верещать, тихонько приподнял заслонку почтового ящика и заглянул.
В сей же миг в руку впился коготь, а клюв чуть-чуть промахнулся и не угодил в глаз, но зато оцарапал его многострадальный нос.
Дирк взвыл от боли и отскочил, правда, недалеко — ведь коготь крепко вцепился в руку. Он отчаянно отбивался и ударил по когтю, но стало еще хуже, коготь впился глубже, а за дверью орел яростно бился, и малейшее его движение отдавалось в руке Дирка нестерпимой болью.
Дирк ухватился за огромную лапу свободной рукой и попытался выдернуть коготь. Наконец он высвободил израненную руку и бережно прижал к себе.
Орел резко втянул лапу обратно, и Дирк слышал, как он хлопал крыльями, вопил и верещал, а потом заметался по холлу, царапая стены.
Дирк обыграл идею поджечь дом, но, как только боль немного утихла, он остыл и попробовал, если сможет, посмотреть на вещи с точки зрения орла.
Он не смог.
Он не имел ни малейшего представления, какими вещи представляются орлу вообще, что уж тут говорить о данной особи с явными отклонениями психики.
С минуту или чуть дольше он нянчил руку, но потом любопытство и уверенность, что орел перелетел в дальний конец холла, победили, и он приподнял заслонку карандашом и оглядел холл с безопасного расстояния в несколько дюймов.
Орел был прекрасно виден — он угнездился на перилах и смотрел обиженно. Дирк просто ошалел от подобной наглости — только что сам напал на него, а теперь сидит с оскорбленным видом!
Орел же, похоже, был страшно доволен, что ему удалось привлечь внимание к собственной персоне. Он привстал и начал медленно расправлять гигантские крылья и делать осторожные взмахи, словно пытаясь удержать равновесие. Именно эта жестикуляция и вызвала паническое бегство Дирка с кухни. На этот раз он, правда, был защищен доброй парой дюймов крепкой древесины и мог удержать свои позиции. Орел тем временем вытянул шею, раскрыл клюв и жалобно закаркал, чем немало удивил Дирка.
А потом он заметил и еще нечто удивительное для орла — на крыльях странные, не орлиные, отметины, как огромные круги. По цвету они не слишком отличались от остального оперения и только благодаря безукоризненной четкости линии выделялись столь явно. У Дирка появилось очень отчетливое чувство, что орел хочет показать ему отметины на крыльях и все это время просто всячески старался привлечь его внимание. Каждый раз, когда птица наскакивала на него, все неизменно начиналось с таких вот взмахов крыльями. И каждый раз Дирк думал только о том, как бы поскорее удрать, и потому не мог уделить демонстрации оперения должного внимания.
— Эй, приятель, у тебя есть деньги на чашку чаю?
— Да, спасибо, — сказал Дирк. — Все в порядке.
Он думал только об орле и даже не оглянулся.
— Нет, я хотел сказать, не найдется ли у тебя пары монет только на чашку чаю?
— Что? — На этот раз Дирк раздраженно оглянулся.
На мостовой стоял бродяга неопределенного возраста. Он стоял, слегка раскачиваясь, и разочарованно смотрел на Дирка.
Не получив незамедлительно ответа, бродяга вперил взор в землю в ярде от себя и пошатывался. Он вытянул руки вперед, немного развел в стороны, отвел назад и продолжал раскачиваться. Вдруг нахмурился, уставясь в землю. Потом хмуро глянул на другое место. Потом повернул голову и нахмурился на всю улицу.
— Вы что-то потеряли? — сказал Дирк.
— Я что-то потерял? — удивленно спросил он. — Я что-то потерял?
Похоже, это был самый удивительный вопрос, какой он когда-либо слышал. Он опять некоторое время смотрел в сторону, стоя неподвижно, и, видимо, пытался соотнести этот вопрос с привычным порядком вещей. Это вызвало немного больше раскачиваний и немного больше хмурости. Наконец он, кажется, пришел к некоему подобию ответа.
— Небо? — сказал он, всем своим видом побуждая Дирка счесть такой ответ достаточно хорошим.
Он осторожно повернул голову и посмотрел вверх, стараясь сохранить равновесие. Казалось, ему не понравилось то, что он увидел в тусклой бледности облаков, и он опять посмотрел вниз, под ноги.
— Землю? — сказал он, явно неудовлетворенный подобным предположением, и вдруг его осенило. — Лягушек? — Он неуверенно глянул на Дирка. — Мне всегда нравились… лягушки.
Теперь он не отрываясь смотрел на Дирка с таким видом, что любой бы догадался — вот теперь-то он сказал все, что хотел; а уж что до остального, пусть Дирк сам решает.
Дирк совершенно растерялся. Он затосковал о благословенных временах, когда жизнь была столь легка и он не ведал забот, о тех великих временах, когда он общался всего лишь с простым сумасшедшим орлом, правда, тот вел себя как маньяк-убийца, ну да это ерунда — теперь он казался Дирку совсем безобидным и милым. С воздушными налетами он хотя бы мог справиться, а что делать с навалившимся неизвестно откуда безымянным чувством вины?
— Что тебе от меня нужно? — сдавленно произнес Дирк.
— Сигаретку, приятель, — сказал бродяга, — или что-нибудь на чашку чаю.
Дирк сунул ему фунт, в панике побежал по улице и в двадцати ярдах наткнулся на строительную вагонетку, в которой угрожающе маячил его старый холодильник.
Дирк отделял листок от листка, тщательно разглаживал каждый в отдельности и раскладывал на столе, расчищая необходимое пространство среди старых газет, пепельниц и грязных чашек, которые Элен всегда оставляла именно там, где они и были, заявляя, если ее заставляли объясняться, что она, дескать, думала, что Дирк поставил их там специально.
Несколько минут он рассматривал содержимое конверта, двигаясь от листка к листку, сравнивая их между собой, тщательно изучая — страницу за страницей, пункт за пунктом, строчку за строчкой.
Он не мог понять ни единого слова.
Вообще-то можно было и раньше догадаться, честно признался Дирк, что зеленоглазое, лохматое, машущее косой чудище вполне может от него отличаться не только общим обликом и личными повадками, но и тем, какой алфавит оно предпочитает.
Дирк разочарованно откинулся на спинку стула и потянулся за сигаретами, но пачка была пуста. Он взял карандаш, повертел в пальцах, но это не произвело должного эффекта.
Через пару минут его вдруг посетило пренеприятное подозрение: что, если орел все еще наблюдает за ним в замочную скважину? И он понял, что сосредоточиться на интересующей его проблеме в столь тяжелых условиях практически не представляется возможным, особенно без сигарет. Дирк рассердился на себя. Он знал — там, наверху у кровати, еще оставалась одна пачка, но он счел себя недостаточно компетентным орнитологом, чтобы отправиться за ней в спальню.
Он попробовал еще немного поизучать бумаги. Мелкие, неразборчивые буквы рунического письма еще вдобавок все съехали влево. Справа же практически ничего не было, кроме нескольких значков, образующих вертикальный столбец. Все это для Дирка было полной абракадаброй, но почему-то само расположение рун на листе вызывало неуловимо легкое и весьма неопределенное чувство узнавания.
Дирк опять переключился на конверт и решил повнимательней исследовать вычеркнутые имена.
Говард Белл — чрезвычайно процветающий автор бестселлеров, пишущий плохие книги, которые расходятся в невероятных количествах, несмотря на то — а может, именно потому, — что их никто не читает.
Денис Хатч — магнат музыкального бизнеса. В контексте известных теперь Дирку фактов, он понял, что прекрасно знает это имя. «Ариес Райзинг Рекорд Труп» была основана на идеалах 60-х или, по крайней мере, на том, что тогда понималось под идеалами. В 70-е она заметно выросла и, вобрав затем материализм 80-х, ничего при этом не потеряв, превратилась в мощную фирму развлекательного бизнеса по обе стороны Атлантики. Денис Хатч занял верхнее место, когда основатель умер, приняв летальную дозу кирпичной стены при помощи «феррари» и бутылки текилы. Диск «Горячая картошка» был тоже выпущен со знаком «АРРГХ».
Стэн Дубчек — старший партнер рекламной фирмы с дебильным названием, владеющей ныне большей частью рекламных компаний как в Англии, так и в Америке, с названиями куда более пристойными.
И тут-то внезапно еще одно имя стало узнаваемым, так как теперь Дирк уже знал, имена какого сорта он ищет. Родерик Мерсер — величайший издатель мира самых низкопробных газетенок. Сначала Дирк не смог распознать это имя из-за непривычного окончания «…ерик», после «Род…». Так, так, так…
Так вот здесь люди, внезапно надумал Дирк, которые действительно что-то приобрели. И безусловно, они приобрели нечто большее, чем чудесный маленький домик на Лаптон-роуд и несколько засушенных цветов. И столь же очевидно, что у них было еще одно огромное преимущество — их головы остались на плечах, если только Дирк не пропустил ничего в криминальной хронике. Ну и что все это значит? Что это за контракт? Как получилось, что все, в чьих руках он побывал, потрясающе преуспели, кроме одного — Джеффри Энсти? Каждому, через чьи руки он прошел, контракт принес прибыль, каждому, но только не тому, кто получил его последним. И у кого он остался.
Это была горячая картошка…
Дирку вдруг открылось, что именно Джеф Энсти и услышал разговор о горячей картошке, о том, что от нее надо поскорее избавиться и передать дальше. Если Дирк сейчас правильно помнит интервью с Пейном, тот вроде не говорил, что он сам слышал этот разговор.
Лучше с ней не попадайся, когда босс придет.
Его открытие было ужасно, и если попытаться это сформулировать, то получится примерно следующее: «Джеф Энсти потрясающе наивен». Он услышал этот разговор, вот только между кем… — Дирк взял конверт и пробежал список имен, — и Джеф подумал, что в нем есть отличный танцевальный ритм. Он ни на мгновение не осознал, что, собственно, он услышал. Да, похоже, Джефф так и не понял, что этот разговор приведет его к смерти. Он сделал хит, а когда ему действительно протянули реальную горячую картошку, он ее преспокойненько взял.
Лучше с ней не попадайся, когда босс придет.
И вместо того, чтобы последовать совету, он написал песню на эти слова…
Ты не тронь ее, не тронь…
…а он вместо этого засунул конверт за золотой диск, болтающийся на стенке в ванной.
Побыстрее передай ее другому…
Дирк нахмурился и медленно, вдумчиво затянулся карандашом.
Лучше с ней не попадайся, когда босс придет.
Это просто смешно.
Нужно раздобыть сигареты, если он намерен все обдумать хотя бы с некоторой интеллектуальной строгостью. Он натянул пальто, нахлобучил шляпу и направился к окну.
Окно не открывалось уже… Ну конечно, оно не открывалось ни разу за все время его владения этим домом, и теперь оно отчаянно сопротивлялось неожиданному посягательству на свою независимость. После непродолжительной, но напряженной борьбы Дирк одержал победу и выбрался на карниз, волоча за собой полы кожаного пальто. Отсюда не слишком удобно прыгать на мостовую, так как как раз под ним оказались ступени, огороженные железными перилами, ведущие вниз — в подвал дома. Итак, все это надо перепрыгнуть.
Без малейших колебаний, со всей присущей ему решимостью Дирк прыгнул, и уже в полете до него вдруг дошло, что ключи от машины остались на кухонном столе.
Он летел и думал, стоит иди нет исполнять дикий танец в воздухе, отчаянно пытаясь ухватиться за карниз в тщетной надежде удержаться, и по зрелом размышлении пришел к выводу, что нет, не стоит — ведь малейшая ошибка при осуществлении подобного маневра может только — предположительно — убить его, в то время как прогулка может только — вероятно — быть полезна.
Дирк тяжело приземлился по другую сторону перил, но пальто зацепилось, он стал тянуть и порвал подкладку. Как только колени перестали дрожать и он немного пришел в себя, так сразу и понял, что сейчас уже около двенадцати и все пабы, должно быть, закрыты, и возможно, ему придется совершить за сигаретами более долгую прогулку, чем ожидалось.
Дирк соображал, что делать.
Виды на будущее и состояние рассудка орла — вот главные факторы, которые необходимо учесть при выработке правильной стратегии. На настоящий момент единственный путь к ключам от машины — назад через парадную дверь в полоненный орлом холл.
Двигаясь с превеликой осторожностью, на цыпочках, он поднялся по ступеням к двери, присел на корточки и, надеясь, что проклятая тварюга не собирается верещать, тихонько приподнял заслонку почтового ящика и заглянул.
В сей же миг в руку впился коготь, а клюв чуть-чуть промахнулся и не угодил в глаз, но зато оцарапал его многострадальный нос.
Дирк взвыл от боли и отскочил, правда, недалеко — ведь коготь крепко вцепился в руку. Он отчаянно отбивался и ударил по когтю, но стало еще хуже, коготь впился глубже, а за дверью орел яростно бился, и малейшее его движение отдавалось в руке Дирка нестерпимой болью.
Дирк ухватился за огромную лапу свободной рукой и попытался выдернуть коготь. Наконец он высвободил израненную руку и бережно прижал к себе.
Орел резко втянул лапу обратно, и Дирк слышал, как он хлопал крыльями, вопил и верещал, а потом заметался по холлу, царапая стены.
Дирк обыграл идею поджечь дом, но, как только боль немного утихла, он остыл и попробовал, если сможет, посмотреть на вещи с точки зрения орла.
Он не смог.
Он не имел ни малейшего представления, какими вещи представляются орлу вообще, что уж тут говорить о данной особи с явными отклонениями психики.
С минуту или чуть дольше он нянчил руку, но потом любопытство и уверенность, что орел перелетел в дальний конец холла, победили, и он приподнял заслонку карандашом и оглядел холл с безопасного расстояния в несколько дюймов.
Орел был прекрасно виден — он угнездился на перилах и смотрел обиженно. Дирк просто ошалел от подобной наглости — только что сам напал на него, а теперь сидит с оскорбленным видом!
Орел же, похоже, был страшно доволен, что ему удалось привлечь внимание к собственной персоне. Он привстал и начал медленно расправлять гигантские крылья и делать осторожные взмахи, словно пытаясь удержать равновесие. Именно эта жестикуляция и вызвала паническое бегство Дирка с кухни. На этот раз он, правда, был защищен доброй парой дюймов крепкой древесины и мог удержать свои позиции. Орел тем временем вытянул шею, раскрыл клюв и жалобно закаркал, чем немало удивил Дирка.
А потом он заметил и еще нечто удивительное для орла — на крыльях странные, не орлиные, отметины, как огромные круги. По цвету они не слишком отличались от остального оперения и только благодаря безукоризненной четкости линии выделялись столь явно. У Дирка появилось очень отчетливое чувство, что орел хочет показать ему отметины на крыльях и все это время просто всячески старался привлечь его внимание. Каждый раз, когда птица наскакивала на него, все неизменно начиналось с таких вот взмахов крыльями. И каждый раз Дирк думал только о том, как бы поскорее удрать, и потому не мог уделить демонстрации оперения должного внимания.
— Эй, приятель, у тебя есть деньги на чашку чаю?
— Да, спасибо, — сказал Дирк. — Все в порядке.
Он думал только об орле и даже не оглянулся.
— Нет, я хотел сказать, не найдется ли у тебя пары монет только на чашку чаю?
— Что? — На этот раз Дирк раздраженно оглянулся.
На мостовой стоял бродяга неопределенного возраста. Он стоял, слегка раскачиваясь, и разочарованно смотрел на Дирка.
Не получив незамедлительно ответа, бродяга вперил взор в землю в ярде от себя и пошатывался. Он вытянул руки вперед, немного развел в стороны, отвел назад и продолжал раскачиваться. Вдруг нахмурился, уставясь в землю. Потом хмуро глянул на другое место. Потом повернул голову и нахмурился на всю улицу.
— Вы что-то потеряли? — сказал Дирк.
— Я что-то потерял? — удивленно спросил он. — Я что-то потерял?
Похоже, это был самый удивительный вопрос, какой он когда-либо слышал. Он опять некоторое время смотрел в сторону, стоя неподвижно, и, видимо, пытался соотнести этот вопрос с привычным порядком вещей. Это вызвало немного больше раскачиваний и немного больше хмурости. Наконец он, кажется, пришел к некоему подобию ответа.
— Небо? — сказал он, всем своим видом побуждая Дирка счесть такой ответ достаточно хорошим.
Он осторожно повернул голову и посмотрел вверх, стараясь сохранить равновесие. Казалось, ему не понравилось то, что он увидел в тусклой бледности облаков, и он опять посмотрел вниз, под ноги.
— Землю? — сказал он, явно неудовлетворенный подобным предположением, и вдруг его осенило. — Лягушек? — Он неуверенно глянул на Дирка. — Мне всегда нравились… лягушки.
Теперь он не отрываясь смотрел на Дирка с таким видом, что любой бы догадался — вот теперь-то он сказал все, что хотел; а уж что до остального, пусть Дирк сам решает.
Дирк совершенно растерялся. Он затосковал о благословенных временах, когда жизнь была столь легка и он не ведал забот, о тех великих временах, когда он общался всего лишь с простым сумасшедшим орлом, правда, тот вел себя как маньяк-убийца, ну да это ерунда — теперь он казался Дирку совсем безобидным и милым. С воздушными налетами он хотя бы мог справиться, а что делать с навалившимся неизвестно откуда безымянным чувством вины?
— Что тебе от меня нужно? — сдавленно произнес Дирк.
— Сигаретку, приятель, — сказал бродяга, — или что-нибудь на чашку чаю.
Дирк сунул ему фунт, в панике побежал по улице и в двадцати ярдах наткнулся на строительную вагонетку, в которой угрожающе маячил его старый холодильник.
24
Кейт спустилась по ступенькам. Заметно похолодало. Хмурые облака тяжело нависли над землей. Тор рванул в сторону парка, и Кейт послушно поспешила за ним, стараясь не отставать.
Богатырь стремительно проследовал по улицам Примроуз-Хилл, и, наблюдая за ним, Кейт поняла, что, к сожалению, он был совершенно прав — встречные старательно отводили взгляд, когда Тор проходил мимо. Он вовсе не был невидимым. Просто не вписывался в окружающее, и его предпочитали не замечать.
Парк уже закрыли на ночь, но Тор быстро перемахнул через ограду, потом подхватил Кейт и перенес с такой легкостью, как будто она букет цветов.
Как и всегда, влажная и мягкая трава оказывала совершенно магическое действие на горожанина. И на этот раз Кейт поступила как обычно — она присела и коснулась ладонью влажной земли. Она никогда толком не понимала, зачем это делает, и ей часто приходилось что-нибудь подбирать с земли или поправлять, чтобы никто не заметил ее странного поступка, но на самом деле она просто хотела на мгновение почувствовать траву и влажную землю на ладонях.
Парк терялся в темноте, и когда они поднялись на холм и остановились на вершине, то увидели, как вдалеке к югу над темнотой парка светится центр Лондона. Уродливые башни зловеще возвышались на горизонте, властвуя над парком, небом и городом.
Пронизывающий, влажный ветер то и дело проносился по парку, как взмахи хвоста задумчивой лошади. В этих порывах ветра ощущались обеспокоенность и раздражение. И действительно в самом ночном небе Кейт чудился бег без устали мчащихся коней, и ветер свистел в ушах, когда они во весь опор проносились мимо. А еще ей чудилось, что все движение исходит из одного центра — и этот центр совсем рядом с ней. Она пожурила себя за столь абсурдные предположения, но тем не менее ей продолжало казаться, что все вертится вокруг них в ожидании приказаний.
Тор еще раз вытащил молот и держал перед собой — задумчиво и отсутствующе, примерно так же, как и несколько минут назад в ее квартире. Он нахмурился и, казалось, очищал молот от мельчайших невидимых пылинок. Все это слегка напоминало то, как самка шимпанзе ищет блох в шерсти своего приятеля, или… О да, конечно! Сравнение, разумеется, не совсем обычное, но это объясняло, почему она столь неотрывно наблюдала за Тором, когда он проделывал это в прошлый раз. Именно так Джимми Конорс пробует, как натянуты струны ракетки, готовясь выйти на корт.
Тор еще раз внимательно посмотрел, отвел руку назад и стал раскручивать молот — один оборот, второй, третий, он вращается с трудом, сапоги увязают в грязи — и вот с поразительной силой запускает молот в небеса.
Молот почти мгновенно исчезает в пасмурном небе и дает о себе знать только трассирующими вспышками, прочерчивая длинную параболу в мареве облаков. В дальней точке параболы он вынырнул из облаков, уже видимый как малюсенькая черная точка, и двигался теперь медленно, накапливая энергию для обратного полета, Кейт следила, затаив дыхание, как он проплыл над куполом собора святого Павла. А затем, казалось, он и вовсе остановился, неправдоподобно зависнув в воздухе, и начал приближаться, становясь все больше и больше.
Затем, возвращаясь, он вдруг свернул с первоначального пути и уже не описывал простую параболу, но вместо этого следовал по другой траектории, напоминающей гигантскую ленту Мебиуса, которая обвела его вокруг телебашни. Затем внезапно он с невероятной скоростью помчался прямо к ним. Кейт отскочила и чуть не грохнулась в обморок, но тут Тор выступил вперед и поймал молот, пробурчав что-то.
Земля разок содрогнулась, и молот послушно затих в руках Тора.
Кейт чувствовала, что ее шатает. Она толком не поняла, что именно только что произошло, но одно знала твердо — ее мама никогда бы не одобрила ничего подобного.
— Все это действительно нужно проделал, чтобы попасть в Асгард? — спросила она. — Или вы просто изволите дурачиться?
— Мы отправимся в Асгард… сейчас, — сказал он.
В это мгновение он поднял руку, как будто собирался сорвать яблоко, но вместо этого сделал неуловимо резкое вращательное движение. Эффект был поразительный — как будто он сразу повернул весь мир на бесконечно малый угол. Все сдвинулось, на мгновение расплылось и внезапно стало совсем иным миром.
Этот мир оказался более темным и холодным.
Дул такой сильный и резкий ветер, что перехватывало дыхание. И под ногами уже не мягкая трава, а хлюпающее болото. Тьма простиралась до самого горизонта, и лишь кое-где мелькали отдельные огоньки да примерно в миле от них к юго-востоку виднелось огромное пятно света.
Там фантастические замки вздымались в ночное небо, огромные остроконечные скалы и причудливые башенки мерцали в неверном свете, льющемся из тысяч окон. Все это противоречило здравому смыслу, да что там — просто глумилось над реальностью.
— Дворец моего отца, — сказал Тор. — Великий Зал Вальгаллы, туда-то мы и направляемся.
У Кейт уже вертелся на кончике языка вопрос: а почему эта местность столь странно ей знакома, — как вдруг ветер донес до них стук копыт. И она увидела невдалеке факелы.
И опять Тор принялся с интересом изучать молот. И опять принялся раскручивать молот — раз, и два, и три — и запустил молот в небо. На этот раз, правда, он раскручивал молот только правой рукой, а левой придерживал Кейт за талию.
Богатырь стремительно проследовал по улицам Примроуз-Хилл, и, наблюдая за ним, Кейт поняла, что, к сожалению, он был совершенно прав — встречные старательно отводили взгляд, когда Тор проходил мимо. Он вовсе не был невидимым. Просто не вписывался в окружающее, и его предпочитали не замечать.
Парк уже закрыли на ночь, но Тор быстро перемахнул через ограду, потом подхватил Кейт и перенес с такой легкостью, как будто она букет цветов.
Как и всегда, влажная и мягкая трава оказывала совершенно магическое действие на горожанина. И на этот раз Кейт поступила как обычно — она присела и коснулась ладонью влажной земли. Она никогда толком не понимала, зачем это делает, и ей часто приходилось что-нибудь подбирать с земли или поправлять, чтобы никто не заметил ее странного поступка, но на самом деле она просто хотела на мгновение почувствовать траву и влажную землю на ладонях.
Парк терялся в темноте, и когда они поднялись на холм и остановились на вершине, то увидели, как вдалеке к югу над темнотой парка светится центр Лондона. Уродливые башни зловеще возвышались на горизонте, властвуя над парком, небом и городом.
Пронизывающий, влажный ветер то и дело проносился по парку, как взмахи хвоста задумчивой лошади. В этих порывах ветра ощущались обеспокоенность и раздражение. И действительно в самом ночном небе Кейт чудился бег без устали мчащихся коней, и ветер свистел в ушах, когда они во весь опор проносились мимо. А еще ей чудилось, что все движение исходит из одного центра — и этот центр совсем рядом с ней. Она пожурила себя за столь абсурдные предположения, но тем не менее ей продолжало казаться, что все вертится вокруг них в ожидании приказаний.
Тор еще раз вытащил молот и держал перед собой — задумчиво и отсутствующе, примерно так же, как и несколько минут назад в ее квартире. Он нахмурился и, казалось, очищал молот от мельчайших невидимых пылинок. Все это слегка напоминало то, как самка шимпанзе ищет блох в шерсти своего приятеля, или… О да, конечно! Сравнение, разумеется, не совсем обычное, но это объясняло, почему она столь неотрывно наблюдала за Тором, когда он проделывал это в прошлый раз. Именно так Джимми Конорс пробует, как натянуты струны ракетки, готовясь выйти на корт.
Тор еще раз внимательно посмотрел, отвел руку назад и стал раскручивать молот — один оборот, второй, третий, он вращается с трудом, сапоги увязают в грязи — и вот с поразительной силой запускает молот в небеса.
Молот почти мгновенно исчезает в пасмурном небе и дает о себе знать только трассирующими вспышками, прочерчивая длинную параболу в мареве облаков. В дальней точке параболы он вынырнул из облаков, уже видимый как малюсенькая черная точка, и двигался теперь медленно, накапливая энергию для обратного полета, Кейт следила, затаив дыхание, как он проплыл над куполом собора святого Павла. А затем, казалось, он и вовсе остановился, неправдоподобно зависнув в воздухе, и начал приближаться, становясь все больше и больше.
Затем, возвращаясь, он вдруг свернул с первоначального пути и уже не описывал простую параболу, но вместо этого следовал по другой траектории, напоминающей гигантскую ленту Мебиуса, которая обвела его вокруг телебашни. Затем внезапно он с невероятной скоростью помчался прямо к ним. Кейт отскочила и чуть не грохнулась в обморок, но тут Тор выступил вперед и поймал молот, пробурчав что-то.
Земля разок содрогнулась, и молот послушно затих в руках Тора.
Кейт чувствовала, что ее шатает. Она толком не поняла, что именно только что произошло, но одно знала твердо — ее мама никогда бы не одобрила ничего подобного.
— Все это действительно нужно проделал, чтобы попасть в Асгард? — спросила она. — Или вы просто изволите дурачиться?
— Мы отправимся в Асгард… сейчас, — сказал он.
В это мгновение он поднял руку, как будто собирался сорвать яблоко, но вместо этого сделал неуловимо резкое вращательное движение. Эффект был поразительный — как будто он сразу повернул весь мир на бесконечно малый угол. Все сдвинулось, на мгновение расплылось и внезапно стало совсем иным миром.
Этот мир оказался более темным и холодным.
Дул такой сильный и резкий ветер, что перехватывало дыхание. И под ногами уже не мягкая трава, а хлюпающее болото. Тьма простиралась до самого горизонта, и лишь кое-где мелькали отдельные огоньки да примерно в миле от них к юго-востоку виднелось огромное пятно света.
Там фантастические замки вздымались в ночное небо, огромные остроконечные скалы и причудливые башенки мерцали в неверном свете, льющемся из тысяч окон. Все это противоречило здравому смыслу, да что там — просто глумилось над реальностью.
— Дворец моего отца, — сказал Тор. — Великий Зал Вальгаллы, туда-то мы и направляемся.
У Кейт уже вертелся на кончике языка вопрос: а почему эта местность столь странно ей знакома, — как вдруг ветер донес до них стук копыт. И она увидела невдалеке факелы.
И опять Тор принялся с интересом изучать молот. И опять принялся раскручивать молот — раз, и два, и три — и запустил молот в небо. На этот раз, правда, он раскручивал молот только правой рукой, а левой придерживал Кейт за талию.
25
Совершенно очевидно, что в эту ночь сигареты стали главной проблемой Дирка.
А ведь почти весь день, кроме момента пробуждения и потом еще немного, ну и не считая вертящейся головы Джефа Энсти, что вполне понятно, и если еще почти не учитывать их пребывание в пабе с Кейт, то он совершенно не курил — вообще ни одной сигареты.
Ни одной. Он их выбросил из своей жизни. Он в них не нуждался. Он вполне мог обходиться без них. Они только делали жизнь несносной, но он твердо решил и запросто может с этим справиться.
Так, ну и что теперь? Вот он принял решение — вполне обдуманное, смею заметить, решение, а не просто сдался, ну и что дальше? Может ли он раздобыть хоть одну сигарету? Нет, не может.
В такое время все бары давно позакрывались. Ночной магазинчик на углу явно расходится во взглядах с Дирком, что понимать под словом «ночной», и хотя он вполне уверен, что сможет доказать владельцу свою правоту, применив несколько изящных силлогизмов, но этот проклятый тип уже ушел, и Дирку просто не к кому обратиться с достойной речью.
Всего в миле отсюда есть круглосуточная заправочная станция, но оказалось, что она только что подверглась вооруженному нападению. Стекло вдребезги, полиции полно, дежурный ранен в руку, он в шоке, и никто не продаст Дирку никаких сигарет. Они явно не в том настроении.
— Даже во время бомбежки можно было купить сигареты, — протестовал Дирк. — Да, и люди этим гордились. Даже когда на город сыпались бомбы и все вокруг горело, вас не отказывались обслуживать. Какой-нибудь несчастный, только что потерявший двух дочерей и ногу, все равно бы сказал: «Вам простые или с фильтром?» — если бы его спросили, конечно.
— Надеюсь, вы поступили бы так же, — пробормотал бледнолицый молоденький полицейский.
— Это дух того времени, — сказал Дирк.
— Проваливай, — сказал полицейский.
А это, думал Дирк, дух этого времени. Он удалился восвояси и решил немного побродить по улицам.
Пассаж «Кэмден». Старинные часы. Старинная одежда. Никаких сигарет.
Чэпел-маркет. Коробки из-под яиц, бумажные пакеты, пачки сигарет — пустые, разумеется.
Пентонвиль-роуд. Безликие бетонные громады. Ни малейших признаков сигарет.
Станция Кинг-Кросс. Господи помилуй, ну хоть тут-то должны быть сигареты! Дирк заторопился.
Старый фасад, желтая кирпичная стена, башня с часами, две величественные арки. Прямо перед Дирком современный зал ожидания, уже сейчас более обшарпанный, чем старый вокзал, построенный веком ранее. Этот одноэтажный зал ожидания портил весь вид. Дирк представил, как архитекторы, составляя проект этой пристройки, наслаждались, представляя, сколь захватывающим и полным контрастов будет диалог между новым и старым.
Станция Кинг-Кросс — как раз то самое место, где происходят ужасные вещи — с людьми, машинами, поездами — и как раз по время ожидания, и если не поостережетесь, то вы и сами обязательно станете участником событий, захватывающих и полных контрастов. Пока вы ждете, вам могут установить в машине дешевый радиоприемник, а если вы на пару минут отвернетесь, его уберут, пока вы ждете. Кроме того, вполне можно лишиться содержимого кошелька и желудка, а также рассудка и воли к жизни, пока вы ждете. Проститутки и торговцы наркотиками, сутенеры и продавцы гамбургеров — порядок не имеет значения — вполне могли это вам устроить.
Но могли ли они устроить пачку сигарет, думал Дирк с все возрастающим чувством тревоги. Он пересек Йорк-Вэй, заодно отклонив парочку удивляющих «предложений на том основании, что они не открывали очевидной и незамедлительной возможности получить пачку сигарет, быстро миновал закрытый книжный магазин и, пройдя в двери зала ожидания, распростился с жизнью улиц, вступив в более безопасные владения Британской железной дороги.
Он посмотрел по сторонам.
Здесь все казалось довольно странным, и ему стало интересно почему — впрочем, он всего лишь поинтересовался, да и интерес это вызвало достаточно мимолетный, потому что гораздо интереснее, есть ли здесь где-нибудь в продаже сигареты, но нет, их как раз и не было.
Он совсем скис. Ну вот, такое ощущение, как будто целый день напролет играешь с миром в салочки. Утро началось столь бедственно, что хуже и представить себе невозможно, да и потом, за что ни схватишься, все ускользает из рук. Да, действительно, очень напоминает попытку покататься на норовистой лошади — одна нога в стремени, а другая безнадежно волочится сзади по земле. А теперь еще вдобавок оказалось, что он не в состоянии даже раздобыть пачку сигарет.
Дирк вздохнул и пошел искать, где бы присесть, может, хоть местечко на лавке найдется.
И это оказалось совсем непросто. Что-то слишком многолюдно в столь позднее время — а сколько сейчас? Он посмотрел на часы — вот именно, час ночи. О Господи! Что он здесь делает? В час ночи на станции Кинг-Кросс, и нет у него ни сигарет, ни дома, куда бы он мог спокойно отправиться и где бы его не заклевал насмерть чокнутый орел.
Дирк решил пожалеть себя — так хоть время быстрее пройдет. Но немного погодя приступ жалости к собственной персоне стал проходить, не сразу, а постепенно — по мере того как он вникал в окружающую обстановку.
Очень странно — такое безусловно знакомое место и столь незнакомо выглядит. Билетная касса открыта, и билеты продаются, но вид у нее мрачный и затравленный, и, похоже, она бы предпочла закрыться.
Вот газетный киоск уже закрылся на ночь. Никому уже сегодня не понадобятся газеты и журналы, разве что для ночлега, но укрываться вполне можно и старыми газетами.
Все проститутки и сутенеры, все торговцы наркотиками и продавцы гамбургеров в такое время тусуются на улицах и в грязных забегаловках. И если вам нужен секс, или наркотики, или — Господи, помоги — гамбургер, то вам следует именно туда и отправляться.
Здесь же остались только те, от кого никому ничего не нужно. Именно здесь они собирались и сидели до тех пор, пока их периодически не выпроваживали. И если люди чего-то и хотели от них, то только одного — их отсутствия. Этот товар пользуется огромным спросом, да вот только удовлетворить сей спрос нелегко — ведь каждый где-нибудь пребывает, иначе никак не получается.
Дирк поглядывал то на одного, то на другого, то на мужчин, то на женщин, бесцельно слоняющихся по залу ожидания или сидящих сгорбившись на сиденьях. Некоторые пытались поспать, растянувшись на скамье, но конструкция сидений проектировалась именно так, чтобы воспрепятствовать им в осуществлении этого намерения.
— Угости сигареткой, приятель.
— Что? Нет, мне очень жаль. У меня нет сигарет, — ответил Дирк и неловко похлопал по карманам, как бы предлагая поискать, но и так понятно, что это совершенно бесполезно.
— Ну что же… На вот, возьми. — Старик протянул ему мятую сигарету из мятой пачки.
— Что? О, благодарю! Благодарю вас.
На мгновение растерявшись, Дирк все-таки с благодарностью принял сигарету и прикурил от зажженной сигареты старика.
— Чего тебе здесь надо? — спросил старик, без вызова, просто из любопытства.
А ведь почти весь день, кроме момента пробуждения и потом еще немного, ну и не считая вертящейся головы Джефа Энсти, что вполне понятно, и если еще почти не учитывать их пребывание в пабе с Кейт, то он совершенно не курил — вообще ни одной сигареты.
Ни одной. Он их выбросил из своей жизни. Он в них не нуждался. Он вполне мог обходиться без них. Они только делали жизнь несносной, но он твердо решил и запросто может с этим справиться.
Так, ну и что теперь? Вот он принял решение — вполне обдуманное, смею заметить, решение, а не просто сдался, ну и что дальше? Может ли он раздобыть хоть одну сигарету? Нет, не может.
В такое время все бары давно позакрывались. Ночной магазинчик на углу явно расходится во взглядах с Дирком, что понимать под словом «ночной», и хотя он вполне уверен, что сможет доказать владельцу свою правоту, применив несколько изящных силлогизмов, но этот проклятый тип уже ушел, и Дирку просто не к кому обратиться с достойной речью.
Всего в миле отсюда есть круглосуточная заправочная станция, но оказалось, что она только что подверглась вооруженному нападению. Стекло вдребезги, полиции полно, дежурный ранен в руку, он в шоке, и никто не продаст Дирку никаких сигарет. Они явно не в том настроении.
— Даже во время бомбежки можно было купить сигареты, — протестовал Дирк. — Да, и люди этим гордились. Даже когда на город сыпались бомбы и все вокруг горело, вас не отказывались обслуживать. Какой-нибудь несчастный, только что потерявший двух дочерей и ногу, все равно бы сказал: «Вам простые или с фильтром?» — если бы его спросили, конечно.
— Надеюсь, вы поступили бы так же, — пробормотал бледнолицый молоденький полицейский.
— Это дух того времени, — сказал Дирк.
— Проваливай, — сказал полицейский.
А это, думал Дирк, дух этого времени. Он удалился восвояси и решил немного побродить по улицам.
Пассаж «Кэмден». Старинные часы. Старинная одежда. Никаких сигарет.
Чэпел-маркет. Коробки из-под яиц, бумажные пакеты, пачки сигарет — пустые, разумеется.
Пентонвиль-роуд. Безликие бетонные громады. Ни малейших признаков сигарет.
Станция Кинг-Кросс. Господи помилуй, ну хоть тут-то должны быть сигареты! Дирк заторопился.
Старый фасад, желтая кирпичная стена, башня с часами, две величественные арки. Прямо перед Дирком современный зал ожидания, уже сейчас более обшарпанный, чем старый вокзал, построенный веком ранее. Этот одноэтажный зал ожидания портил весь вид. Дирк представил, как архитекторы, составляя проект этой пристройки, наслаждались, представляя, сколь захватывающим и полным контрастов будет диалог между новым и старым.
Станция Кинг-Кросс — как раз то самое место, где происходят ужасные вещи — с людьми, машинами, поездами — и как раз по время ожидания, и если не поостережетесь, то вы и сами обязательно станете участником событий, захватывающих и полных контрастов. Пока вы ждете, вам могут установить в машине дешевый радиоприемник, а если вы на пару минут отвернетесь, его уберут, пока вы ждете. Кроме того, вполне можно лишиться содержимого кошелька и желудка, а также рассудка и воли к жизни, пока вы ждете. Проститутки и торговцы наркотиками, сутенеры и продавцы гамбургеров — порядок не имеет значения — вполне могли это вам устроить.
Но могли ли они устроить пачку сигарет, думал Дирк с все возрастающим чувством тревоги. Он пересек Йорк-Вэй, заодно отклонив парочку удивляющих «предложений на том основании, что они не открывали очевидной и незамедлительной возможности получить пачку сигарет, быстро миновал закрытый книжный магазин и, пройдя в двери зала ожидания, распростился с жизнью улиц, вступив в более безопасные владения Британской железной дороги.
Он посмотрел по сторонам.
Здесь все казалось довольно странным, и ему стало интересно почему — впрочем, он всего лишь поинтересовался, да и интерес это вызвало достаточно мимолетный, потому что гораздо интереснее, есть ли здесь где-нибудь в продаже сигареты, но нет, их как раз и не было.
Он совсем скис. Ну вот, такое ощущение, как будто целый день напролет играешь с миром в салочки. Утро началось столь бедственно, что хуже и представить себе невозможно, да и потом, за что ни схватишься, все ускользает из рук. Да, действительно, очень напоминает попытку покататься на норовистой лошади — одна нога в стремени, а другая безнадежно волочится сзади по земле. А теперь еще вдобавок оказалось, что он не в состоянии даже раздобыть пачку сигарет.
Дирк вздохнул и пошел искать, где бы присесть, может, хоть местечко на лавке найдется.
И это оказалось совсем непросто. Что-то слишком многолюдно в столь позднее время — а сколько сейчас? Он посмотрел на часы — вот именно, час ночи. О Господи! Что он здесь делает? В час ночи на станции Кинг-Кросс, и нет у него ни сигарет, ни дома, куда бы он мог спокойно отправиться и где бы его не заклевал насмерть чокнутый орел.
Дирк решил пожалеть себя — так хоть время быстрее пройдет. Но немного погодя приступ жалости к собственной персоне стал проходить, не сразу, а постепенно — по мере того как он вникал в окружающую обстановку.
Очень странно — такое безусловно знакомое место и столь незнакомо выглядит. Билетная касса открыта, и билеты продаются, но вид у нее мрачный и затравленный, и, похоже, она бы предпочла закрыться.
Вот газетный киоск уже закрылся на ночь. Никому уже сегодня не понадобятся газеты и журналы, разве что для ночлега, но укрываться вполне можно и старыми газетами.
Все проститутки и сутенеры, все торговцы наркотиками и продавцы гамбургеров в такое время тусуются на улицах и в грязных забегаловках. И если вам нужен секс, или наркотики, или — Господи, помоги — гамбургер, то вам следует именно туда и отправляться.
Здесь же остались только те, от кого никому ничего не нужно. Именно здесь они собирались и сидели до тех пор, пока их периодически не выпроваживали. И если люди чего-то и хотели от них, то только одного — их отсутствия. Этот товар пользуется огромным спросом, да вот только удовлетворить сей спрос нелегко — ведь каждый где-нибудь пребывает, иначе никак не получается.
Дирк поглядывал то на одного, то на другого, то на мужчин, то на женщин, бесцельно слоняющихся по залу ожидания или сидящих сгорбившись на сиденьях. Некоторые пытались поспать, растянувшись на скамье, но конструкция сидений проектировалась именно так, чтобы воспрепятствовать им в осуществлении этого намерения.
— Угости сигареткой, приятель.
— Что? Нет, мне очень жаль. У меня нет сигарет, — ответил Дирк и неловко похлопал по карманам, как бы предлагая поискать, но и так понятно, что это совершенно бесполезно.
— Ну что же… На вот, возьми. — Старик протянул ему мятую сигарету из мятой пачки.
— Что? О, благодарю! Благодарю вас.
На мгновение растерявшись, Дирк все-таки с благодарностью принял сигарету и прикурил от зажженной сигареты старика.
— Чего тебе здесь надо? — спросил старик, без вызова, просто из любопытства.