— Да я понял! — вскричал Форд с несвойственной ему горячностью. — Все я прекрасно понял. Вот потому и хочу выпить, сколько успею, и протанцевать со сколькими девушками успею, пока все не кончилось. Если все, что ты нам показывал, правда…
— Ну разумеется, правда!
— …то нас вмиг слопают и тапочек не выплюнут.
— Чего не выплюнут? — не понял Артур.
— Та-по-чек.
— А до этого с нами что сделают?
— Сло-па-ют.
— Кто, белые роботы?
— Кто ж еще!
— Я думал, роботы питаются горючим, а не… бр-р… тапочками.
— «Слопают и тапочек не выплюнут», — сказал Форд со всей отчетливостью и быстротой, на какие был способен, — это фигуральное выражение, обозначающее в данном контексте, что нас убьют в мгновение ока. Понял?
— Понял. А зачем им наши тапочки?
— Это художественный образ.
Артур смирился, и Форд продолжал свою речь, стараясь вновь обрести первоначальную пламенность.
— Ты задумайся, кто мы все такие! — вскричал он. — И я, и ты, Слартибартфаст, и Артур — особенно Артур — мы же просто дилетанты, сачки, перекати-поле. Фраера, если хочешь.
Слартибартфаст нахмурился, обиженно и недоуменно, начал было что-то говорить:
— …э-э…
Форд прервал его:
— Понимаешь, мы никакие не фанатики. Ни с какого боку. — Голос Форда креп.
— …э-э…
— А это ключевой фактор. Против фанатиков мы бессильны. Нам, по большому счету, все по фигу — а им совсем наоборот. Значит, они победят.
— Мне очень многое на свете не «по фигу», — дрожащим от раздражения и неуверенности голосом проговорил Слартибартфаст.
— Например?
— Ну, например, — сказал старец, — жизнь. Вселенная. Да все на свете! Фьорды.
— И что, ты готов за них умереть?
— За фьорды? — изумленно захлопал глазами Слартибартфаст. — Зачем?
— Вот видишь!
— Честно говоря, не понимаю.
— А я никак не пойму, — вставил Артур, — при чем тут мои тапочки?
Сознавая, что власть над ситуацией ускользает из его рук. Форд решил не сдаваться.
— Вся штука в том, — прошипел он сквозь зубы, — что мы не фанатики! И настоящие фанатики нас вмиг слопают и та…
— Мои тапочки, то есть шлепанцы, — гнул свое Артур, — это почти все, что я вынес с Земли. Я их просто так не отдам!
— Да заткнись ты со своими тапочками!
— Как скажешь. Ты сам о них первый заговорил.
— Мало ли чего ни ляпнешь, — буркнул Форд. — Суть вот в чем…
Наклонившись вперед, он подпер лоб рукой.
— О чем это я? — произнес он устало.
— Давайте просто отправимся на вечеринку, — предложил Слартибартфаст, — не важно зачем. — И встал, мотая головой.
— По-моему, именно это я и хотел сказать, — заявил Форд.
По таинственному капризу конструкторов, телепортационные кабинки находились за дверью с надписью «Туалет».
— Ну разумеется, правда!
— …то нас вмиг слопают и тапочек не выплюнут.
— Чего не выплюнут? — не понял Артур.
— Та-по-чек.
— А до этого с нами что сделают?
— Сло-па-ют.
— Кто, белые роботы?
— Кто ж еще!
— Я думал, роботы питаются горючим, а не… бр-р… тапочками.
— «Слопают и тапочек не выплюнут», — сказал Форд со всей отчетливостью и быстротой, на какие был способен, — это фигуральное выражение, обозначающее в данном контексте, что нас убьют в мгновение ока. Понял?
— Понял. А зачем им наши тапочки?
— Это художественный образ.
Артур смирился, и Форд продолжал свою речь, стараясь вновь обрести первоначальную пламенность.
— Ты задумайся, кто мы все такие! — вскричал он. — И я, и ты, Слартибартфаст, и Артур — особенно Артур — мы же просто дилетанты, сачки, перекати-поле. Фраера, если хочешь.
Слартибартфаст нахмурился, обиженно и недоуменно, начал было что-то говорить:
— …э-э…
Форд прервал его:
— Понимаешь, мы никакие не фанатики. Ни с какого боку. — Голос Форда креп.
— …э-э…
— А это ключевой фактор. Против фанатиков мы бессильны. Нам, по большому счету, все по фигу — а им совсем наоборот. Значит, они победят.
— Мне очень многое на свете не «по фигу», — дрожащим от раздражения и неуверенности голосом проговорил Слартибартфаст.
— Например?
— Ну, например, — сказал старец, — жизнь. Вселенная. Да все на свете! Фьорды.
— И что, ты готов за них умереть?
— За фьорды? — изумленно захлопал глазами Слартибартфаст. — Зачем?
— Вот видишь!
— Честно говоря, не понимаю.
— А я никак не пойму, — вставил Артур, — при чем тут мои тапочки?
Сознавая, что власть над ситуацией ускользает из его рук. Форд решил не сдаваться.
— Вся штука в том, — прошипел он сквозь зубы, — что мы не фанатики! И настоящие фанатики нас вмиг слопают и та…
— Мои тапочки, то есть шлепанцы, — гнул свое Артур, — это почти все, что я вынес с Земли. Я их просто так не отдам!
— Да заткнись ты со своими тапочками!
— Как скажешь. Ты сам о них первый заговорил.
— Мало ли чего ни ляпнешь, — буркнул Форд. — Суть вот в чем…
Наклонившись вперед, он подпер лоб рукой.
— О чем это я? — произнес он устало.
— Давайте просто отправимся на вечеринку, — предложил Слартибартфаст, — не важно зачем. — И встал, мотая головой.
— По-моему, именно это я и хотел сказать, — заявил Форд.
По таинственному капризу конструкторов, телепортационные кабинки находились за дверью с надписью «Туалет».
17
Все больше распространяется мнение, что путешествия во времени представляют собой угрозу экологии, так как влекут за собой загрязнение истории.
Теория и практика путешествий во времени пространно описаны в соответствующих статьях «Большой Галактической Энциклопедии». Правда, эта наука темпоральных перемещений недоступна для всех, кто не изучал высочайшую гиперматематику по крайней мере в течение четырех жизней. Поскольку до изобретения самой машины времени подобный студенческий подвиг был просто физически невозможен, совершенно непонятно, каким образом люди изначально умудрились эту машину изобрести. Есть гипотеза, что машина времени, как ей и положено по определению, была изобретена во всех эпохах одновременно, но это явная чушь.
Вся беда в том, что масса исторических событий тоже оказалась явной чушью.
Вот один пример. Возможно, некоторым он покажется маловажным, но жизнь многих других он буквально перевернул. Значение этого события уже в том, что именно оно стало первым толчком к учреждению Движения за Реальное Время. (Первым? А может, итоговым? Это зависит от того, в какую сторону, по вашему мнению, движется история. А этот вопрос на данный момент не имеет однозначного ответа.) Есть (был и сплыл?) один поэт. Звали его Лаллафа, и написал он «Песни Долгой Страны» — цикл стихотворений, которые вся Галактика единодушно признала величайшими стихами всех времен и народов.
Эти стихи несказанно прекрасны (доселе были несказанно прекрасны?). То есть человека, возжелавшего поделиться впечатлениями от них, очень скоро переполняло столь сильное душевное волнение, чувство единения с истиной, ощущение цельности и нераздельности всего сущего и т.п., что оставалось только выбежать на улицу, стремглав обогнуть квартал и перехватить в ближайшем баре рюмочку меры всех вещей с содовой. Только после этой процедуры человек вновь мог спокойно воспринимать окружающую действительность. Вот какие чудо-стихи сочинял Лаллафа.
Жизнь поэта прошла в лесах Долгой Страны на планете Эффа. Там он жил, там он сочинял свои шедевры. Он записывал их на высушенных листах хабубры, обходясь и без благ цивилизации, и без жидкости «Штрих». Он описывал лучи солнца в лесу и свои мысли на сей счет. Он описывал тьму в лесу и свои мысли на сей счет. Он описывал девушку, которая его бросила, и свои чрезвычайно образные мысли о ней и ее поведении.
Спустя много лет после его смерти стихи были найдены и произвели фурор. Весть о них мгновенно, точно взошедшее солнце, озарила Галактику. В течение многих веков они были водой и светом для многих множеств людей, чья жизнь иначе была бы куда суше и темнее.
Но вот вскоре после изобретения машины времени руководству одной крупной корпорации по производству жидкости «Штрих» пришло в голову, что, возможно, будь в распоряжении Лаллафы несколько тюбиков высококачественного «Штриха», его стихи оказались бы еще чудеснее. Не худо также устроить, чтобы он сказал несколько слов по этому поводу.
Они пустились в плавание по волнам времени, отыскали Лаллафу и — не без труда — растолковали ему свое предложение. И в конце концов убедили его согласиться. Собственно, они так хорошо его убедили, что он дико разбогател на этом проекте, и девушка, которой попервоначалу было суждено стать героиней столь образного стихотворения, даже не подумала его бросать. Лаллафа и девушка переехали из леса в город, в прелестный шалаш со всеми удобствами, и поэт часто путешествовал в будущее, чтобы блистать остроумием в телевизионных интервью.
Разумеется, ни одного из своих великих стихотворений он так и не написал. Просто руки не дошли. Но эта проблема оказалась легкоразрешимой. Время от времени корпорация по производству «Штриха» просто отправляла Лаллафу на недельку в какое-нибудь курортное место, снабдив его запасом сушеных листьев хабубры и академическим изданием его произведений, дабы он просто списывал их с книги, для правдоподобия уснащая текст мелкими описками и исправлениями.
И теперь многие говорят, что стихи Лаллафы вдруг лишились всякого очарования. Другие возражают, что они ничем не отличаются от тех, какими были изначально, так в чем же перемена? Первые заявляют, что суть проблемы не в этом. В чем именно суть, они сформулировать не могут, но что суть есть и что сама проблема есть, не сомневаются. Чтобы воспрепятствовать повторению подобных порочных инцидентов, они учредили Движение за Реальное Время. Их влияние немало возросло благодаря одному совпадению — спустя неделю после учреждения ДРВ разнеслась весть, что знаменитый Халезмийский собор, снесенный, дабы освободить место для нового ионообогатительного завода, исчез не просто из настоящего, но и из минувшего. Строительство ионообогатительного завода так затянулось, что ради сдачи объекта к сроку конструкторы были вынуждены все дальше и дальше отступать в прошлое. И в итоге вышло так, что Халезмийский собор вообще не был построен — его место еще в начале времен занял завод. Открытки с изображением собора внезапно стали цениться на вес золота.
Итак, история гибнет бесследно. Движение за Реальное Время заявляет, что, подобно тому, как облегчение передвижений в пространстве стерло различия между разными странами и планетами, унифицировало их, так и путешествия во времени постепенно стирают различия между разными эпохами. «Теперь прошлое страшно похоже на чужие страны, — говорят они. — Там все точно такое же, как у нас».
Теория и практика путешествий во времени пространно описаны в соответствующих статьях «Большой Галактической Энциклопедии». Правда, эта наука темпоральных перемещений недоступна для всех, кто не изучал высочайшую гиперматематику по крайней мере в течение четырех жизней. Поскольку до изобретения самой машины времени подобный студенческий подвиг был просто физически невозможен, совершенно непонятно, каким образом люди изначально умудрились эту машину изобрести. Есть гипотеза, что машина времени, как ей и положено по определению, была изобретена во всех эпохах одновременно, но это явная чушь.
Вся беда в том, что масса исторических событий тоже оказалась явной чушью.
Вот один пример. Возможно, некоторым он покажется маловажным, но жизнь многих других он буквально перевернул. Значение этого события уже в том, что именно оно стало первым толчком к учреждению Движения за Реальное Время. (Первым? А может, итоговым? Это зависит от того, в какую сторону, по вашему мнению, движется история. А этот вопрос на данный момент не имеет однозначного ответа.) Есть (был и сплыл?) один поэт. Звали его Лаллафа, и написал он «Песни Долгой Страны» — цикл стихотворений, которые вся Галактика единодушно признала величайшими стихами всех времен и народов.
Эти стихи несказанно прекрасны (доселе были несказанно прекрасны?). То есть человека, возжелавшего поделиться впечатлениями от них, очень скоро переполняло столь сильное душевное волнение, чувство единения с истиной, ощущение цельности и нераздельности всего сущего и т.п., что оставалось только выбежать на улицу, стремглав обогнуть квартал и перехватить в ближайшем баре рюмочку меры всех вещей с содовой. Только после этой процедуры человек вновь мог спокойно воспринимать окружающую действительность. Вот какие чудо-стихи сочинял Лаллафа.
Жизнь поэта прошла в лесах Долгой Страны на планете Эффа. Там он жил, там он сочинял свои шедевры. Он записывал их на высушенных листах хабубры, обходясь и без благ цивилизации, и без жидкости «Штрих». Он описывал лучи солнца в лесу и свои мысли на сей счет. Он описывал тьму в лесу и свои мысли на сей счет. Он описывал девушку, которая его бросила, и свои чрезвычайно образные мысли о ней и ее поведении.
Спустя много лет после его смерти стихи были найдены и произвели фурор. Весть о них мгновенно, точно взошедшее солнце, озарила Галактику. В течение многих веков они были водой и светом для многих множеств людей, чья жизнь иначе была бы куда суше и темнее.
Но вот вскоре после изобретения машины времени руководству одной крупной корпорации по производству жидкости «Штрих» пришло в голову, что, возможно, будь в распоряжении Лаллафы несколько тюбиков высококачественного «Штриха», его стихи оказались бы еще чудеснее. Не худо также устроить, чтобы он сказал несколько слов по этому поводу.
Они пустились в плавание по волнам времени, отыскали Лаллафу и — не без труда — растолковали ему свое предложение. И в конце концов убедили его согласиться. Собственно, они так хорошо его убедили, что он дико разбогател на этом проекте, и девушка, которой попервоначалу было суждено стать героиней столь образного стихотворения, даже не подумала его бросать. Лаллафа и девушка переехали из леса в город, в прелестный шалаш со всеми удобствами, и поэт часто путешествовал в будущее, чтобы блистать остроумием в телевизионных интервью.
Разумеется, ни одного из своих великих стихотворений он так и не написал. Просто руки не дошли. Но эта проблема оказалась легкоразрешимой. Время от времени корпорация по производству «Штриха» просто отправляла Лаллафу на недельку в какое-нибудь курортное место, снабдив его запасом сушеных листьев хабубры и академическим изданием его произведений, дабы он просто списывал их с книги, для правдоподобия уснащая текст мелкими описками и исправлениями.
И теперь многие говорят, что стихи Лаллафы вдруг лишились всякого очарования. Другие возражают, что они ничем не отличаются от тех, какими были изначально, так в чем же перемена? Первые заявляют, что суть проблемы не в этом. В чем именно суть, они сформулировать не могут, но что суть есть и что сама проблема есть, не сомневаются. Чтобы воспрепятствовать повторению подобных порочных инцидентов, они учредили Движение за Реальное Время. Их влияние немало возросло благодаря одному совпадению — спустя неделю после учреждения ДРВ разнеслась весть, что знаменитый Халезмийский собор, снесенный, дабы освободить место для нового ионообогатительного завода, исчез не просто из настоящего, но и из минувшего. Строительство ионообогатительного завода так затянулось, что ради сдачи объекта к сроку конструкторы были вынуждены все дальше и дальше отступать в прошлое. И в итоге вышло так, что Халезмийский собор вообще не был построен — его место еще в начале времен занял завод. Открытки с изображением собора внезапно стали цениться на вес золота.
Итак, история гибнет бесследно. Движение за Реальное Время заявляет, что, подобно тому, как облегчение передвижений в пространстве стерло различия между разными странами и планетами, унифицировало их, так и путешествия во времени постепенно стирают различия между разными эпохами. «Теперь прошлое страшно похоже на чужие страны, — говорят они. — Там все точно такое же, как у нас».
18
Артур материализовался. Коленки у него подгибались, сердце сжимали спазмы, горло перехватило, конечности ныли. Таковы были обычные болезненные последствия очередной материализации после пользования проклятым телепортом. Артур мужественно решился не позволять себе свыкнуться с ними.
Он поискал глазами остальных.
Их нигде не было видно.
Он вновь поискал их глазами.
Все равно никого.
Он зажмурился.
Вновь раскрыл глаза.
Поискал глазами остальных.
Те упорствовали в своем отсутствии.
Он вновь закрыл глаза, готовясь еще раз проделать всю абсолютно тщетную процедуру высматривания, и только тут, когда его мозг наконец-то принялся обрабатывать увиденное глазами до их зажмуривания, Артур озадаченно наморщил лоб.
Он снова раскрыл глаза, чтобы проверить их первоначальные показания. Озадаченное выражение так и приросло к его лицу.
Если он действительно попал на вечеринку, то явно на очень неудачную. Видимо, такую фиговую, что все остальные гости давно уже разошлись. Тут Артур отбросил эту гипотезу как дурацкую. Очевидно, он находился не на вечеринке, но в некой пещере, либо в лабиринте, либо в тоннеле — точнее нельзя было сказать из-за дефицита света. Артура окружала тьма, кромешная, сырая, какая-то лоснящаяся. И только его собственные прерывистые вздохи слышались в тишине. Артур тихонько кашлянул — и был вынужден долго-долго слушать, как тоненькое призрачное эхо его кашля путешествует по извилистым коридорам и темным залам этого колоссального лабиринта, чтобы в итоге вернуться к нему по этим же коридорам, как бы намекая: «Ау?»
Подобная история повторялась со всяким малейшим звуком и шумом. Что ужасно действовало на нервы. Артур попробовал было напеть под нос одну веселую песенку, но умолк на полутакте, когда она вернулась к нему в обличье заунывного надгробного плача.
Перед его мысленным взором вновь предстали персонажи рассказа Слартибартфаста. Он почти ожидал, что сейчас из тьмы выступят церемониальным шагом ужасные белые роботы и расправятся с ним. Он затаил дыхание. Роботы не появлялись. Он шумно перевел дух. Теперь он вообще не знал, чего ждать.
Однако кто-то или что-то ожидал его тут, потому что вдали во тьме вспыхнула зеленым огнем таинственная неоновая надпись вроде вывески:
ТЕБЯ ПЕРЕХВАТИЛИ
Надпись погасла, причем то, как именно она погасла, Артуру никак не понравилось. Она погасла, сверкнув напоследок с каким-то демонстративным презрением. Артур попытался внушить себе, что это просто воображение шалит. Неоновые вывески либо горят, либо не горят, в зависимости оттого, проходит ли в данный момент сквозь них электрический ток. И — втолковывал он себе — ни одна вывеска просто технически не способна переходить из одного режима в другой с демонстративным презрением. Поплотнее закутавшись в халат, Артур затрясся.
Вдруг в недрах тьмы опять загорелись неоновые знаки. На этот раз это было нечто совершенно непостижимое. А именно: многоточие и запятая. Вот такие:
…,
Только не черным по белому, а зеленым светом по тьме.
После одной-двух секунд вдумчивого созерцания Артур сообразил, что этим его предупреждают, что предложение еще не окончилось. Предупреждают с какой-то почти сверхчеловеческой педантичностью, отметил он. Как минимум с нечеловеческой.
Тут появился финал предложения:
АРТУР ДЕНТ
Артур Дент пошатнулся. Заставил себя присмотреться к вывеске. «АРТУР ДЕНТ», и все тут. Артура опять шатнуло.
Надпись вновь погасла, погрузив изумленного Артура во тьму. На его сетчатке мерцал лишь тусклый красный контур его имени — остаточный след.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, — нежданно заявила надпись.
Но спустя минуту добавила:
ОЙ ЛИ?
Хладный, как змея, ужас, все это время витавший над Артуром в ожидании подходящего случая, осознал, что его время пришло, и ринулся в душу землянина. Однако Артур не сдался без боя. Он попытался было настороженно, но стойко припасть к земле, как делал это герой какого-то телефильма, но, должно быть, у того были лучше развиты коленные мышцы. Артур воровато вгляделся в тьму впереди.
— Э-э, ау? — вымолвил он.
Прочистив глотку, он вновь воззвал ко тьме, на этот раз громче и без приставки «э-э». Вместо ответа в дальнем конце коридора начали бить в большой барабан. Во всяком случае, так казалось.
Прислушавшись, Артур сообразил, что это стучит его собственное сердце.
Еще раз прислушавшись, Артур пришел к выводу, что это все же не сердце, а барабан в дальнем конце коридора.
Круглые капельки пота выступили на его лбу, собрались с силами и покатились вниз. Артур оперся рукой об пол — для устойчивости, ибо поза настороженного охотника не очень-то получалась. Надпись вновь обновилась. Теперь она гласила:
НЕ НЕРВНИЧАЙ
Затем добавила:
ТРЕПЕЩИ, КАК ОСИНОВЫЙ ЛИСТ, АРТУР ДЕНТ
И в очередной раз погасла. В очередной раз погрузив Артура во тьму. Его глаза были готовы выскочить из своих орбит, и Артур сам не знал, почему: то ли они желали получше разглядеть то, что впереди, то ли, наоборот, ретироваться.
— Ау? — вновь воззвал Артур, пытаясь придать своему голосу оттенок хриплой, агрессивной самоуверенности. — Есть здесь кто-нибудь?
Ответа не последовало. Ну вообще никакого.
Это взволновало Артура куда сильнее, чем какой бы то ни было из возможных ответов. Он начал пятиться прочь от жуткого ничто. И чем дальше пятился, тем глубже его душа уходила в пятки. Немного погодя он сообразил, что это влияние просмотренных фильмов, где герой частенько пятится от какой-то воображаемой угрозы — прямиком в лапы какой-то угрозе подлинной, поражающей его со спины.
И только тут он догадался срочно обернуться.
Пусто.
Одна только тьма.
Это явилось решающим ударом для его нервов. Он попятился назад, к тому месту, от которого пятился сначала.
Спустя некоторое время до него дошло, что он движется спиной вперед к тому месту, от которого вначале улепетывал.
И был вынужден сознаться, что поступает глупо. Он решил, что безопаснее будет пятиться в ту сторону, куда он пятился сначала, и вновь развернулся.
Тут-то и оказалось, что второе движение его души оказалось верным, ибо за его спиной тихо стояло неописуемо ужасное чудовище. Артур дико возопил. Его кожа рванулась в одну сторону, а скелет — в противоположную, меж тем как мозг серьезно задумался, которое из двух ушей использовать в качестве аварийного выхода.
— Спорим, ты не ждал, что опять со мной свидишься, — проговорило чудище.
Артур невольно удивился — прежде он с этим чудовищем не встречался. Доказательством тому служил сей неоспоримый факт, что до сих пор Артур спал по ночам спокойным сном. Оно было… было… было оно…
Артур захлопал глазами. Чудище стояло совершенно бездвижно. Кого-то оно напоминало…
Ужасный хладный покой снизошел на Артура — он осознал, что перед ним предстало топографическое изображение мухи комнатной, шести футов высотой.
Он подивился, зачем это ему демонстрируют шестифутовую голографическую муху. И чей же голос он слышал?
Голограмма выглядела до озноба жизнеподобно.
Она исчезла.
— А может, я лучше тебе запомнился, — произнес голос, густой, гулкий, злобный голос — точно расплавленная смола с каким-то нехорошим намерением выливалась из котла — в обличье кролика.
Раздался щелчок, и во тьме лабиринта появился кролик, колоссально, ужасающе, кошмарно пушистый и очаровательный кролик — тоже голограмма, но очень качественная: каждый пушистый и очаровательный волосок его пушистой очаровательной шубки казался настоящим. Артур ошеломленно узрел во влажном, очаровательном, немигающем карем глазу кролика собственное отражение.
— Рожденный во тьме, — загремел голос, — вскормленный во тьме. Однажды утром я впервые высунул свою головку в дивный новый мир — и череп мой хрустнул под каким-то примитивным кремневым орудием.
Изготовленным тобой, Артур Дент, и тобой же занесенным. Довольно тяжелым, настолько мне помнится.
Из моей шкурки ты сделал сумку для хранения красивых камешков. Мне это известно, поскольку в следующем перерождении я вернулся к жизни в обличье мухи, а ты меня прихлопнул. Вновь. Только на этот раз ты прихлопнул меня сумкой, сшитой из моей предыдущей шкурки.
Артур Дент, ты не просто жесток и бессердечен, но еще и лишен малейшего понятия о такте.
Голос временно умолк. Артур только беззвучно разевал рот.
— Вижу, сумку ты потерял, — заявил голос. — Что, надоела?
Артур беспомощно покрутил головой. Он хотел объяснить, что вообще-то, напротив, очень любил эту сумку, и очень ее берег, и всюду брал с собой, но по какой-то неизвестной причине после каждого путешествия у него на плече оказывалась совершенно не та сумка. И прямо в этот момент, как ни странно, он впервые заметил, что теперь у него на плече висит сумка из отвратительного искусственного леопардового меха, а не та, которая была у него еще несколько минут назад там, откуда он сюда прибыл. Будь его воля, он бы и в руки такую сумку не взял, и одному Богу известно, что в ней лежит, поскольку это не его сумка, и, конечно, он предпочел бы получить свою подлинную сумку назад, хотя, конечно, ему ужасно жаль, что он столь преждевременно отобрал ее, точнее, сырье для нее, то есть кроличью шкурку, у прежнего владельца, в смысле кролика, к которому он сейчас безуспешно пытался обратиться.
Все, что ему удалось произнести вслух, — это «Эхм».
— Познакомься с тритоном, на которого ты наступил, — произнес голос.
И вот в коридоре перед Артуром предстал тритон: гигантский, чешуйчатый, зеленый. Обернувшись, Артур вскричал благим матом, отпрыгнул назад и оказался посреди кролика. Он снова вскричал, но отпрыгивать было больше некуда.
— Это тоже был я, — вкрадчиво зарычал голос, — можно подумать, ты не знал…
— Не знал? — вскинулся Артур. — Это можно было знать?
— Чем любопытна реинкарнация, — прогудел голос, — большинство индивидуумов, большинство душ даже не подозревают, что проходят через нее.
Он многозначительно умолк. Артуру показалось, что многозначительности в атмосфере встречи и так хватает.
— Я ОСОЗНАЛ, — прошипел голос, — то есть МОЕ СОЗНАНИЕ ПРОБУДИЛОСЬ. Медленно. Шаг за шагом.
Неизвестный вновь помолчал, переводя дух.
— Разве я мог что-то изменить, — взревел он, — когда каждый раз, вновь и вновь, вновь и вновь, меня постигала все одна и та же судьба! В каждом очередном перерождении я погибал от руки Артура Дента. В любом теле, на любой планете, в любой момент времени не успеваю я оглянуться, как приходит Артур Дент и — хрясь — со мной расправляется.
Трудненько не заметить. Нехилая памятка. Нехилый узелок на носовом платке. Вечная премия от судьбы, черт бы ее…
«Ну и ну, — говорила моя душа самой себе всякий раз, когда возносилась назад в астрал после очередной бесплодной, Денто-пресеченной вылазки в край живых, — этот тип, который переехал меня, когда я, никого не трогая, скакала по шоссе к своему любимому пруду… где-то я его уже видела…» И постепенно я воссоздал цельную картину происходящего. Дент, ты мой многократный убийца!
Отголоски вопля гулко покатились в оба конца коридора. Похолодевший Артур молчал, недоверчиво крутя головой.
— Вот этот миг, Дент, — завизжал голос, срываясь на писк от ненависти,
— вот миг, когда у меня наконец-то отверзлись очи!
Перед Артуром, задохнувшимся от ужаса, предстало нечто неописуемо отвратительное.
Попробуем все же описать эту картину. Огромная пещера с сырыми, трепещущими стенами, в которой ворочалось, облизывая жуткие белые надгробия, колоссальное, скользкое, могучее китообразное существо. Высоко над пещерой поднимался широкий мыс, за которым виднелись темные закоулки еще двух отвратительных пещер, где…
Внезапно Артур Дент сообразил, что смотрит самому себе в рот, хотя прежде всего должен был обратить внимание на живую устрицу, которая беспомощно в этот рот погружалась.
Он с криком отпрянул, отводя глаза.
Когда он снова поднял голову, отвратительное видение улетучилось. В коридоре было темно, а некоторое время даже и тихо. Он остался наедине со своими мыслями. И мысли эти были весьма неприятные. Им не помешал бы вооруженный конвой.
Затем раздался низкий, гулкий скрип. Большой кусок стены отъехал в сторону, открыв обзор на еще один участок кромешной тьмы. Артур заглянул туда с не меньшей опаской, чем мышь в темную собачью будку.
Голос вновь заговорил с ним:
— Скажи мне, что это было совпадение, Дент. Только осмелься сказать мне, что это было совпадение!
— Это правда было совпадение, — поспешно выпалил Артур.
— Вранье! — зарычали в ответ.
— Это было… — повторил Артур, — …было…
— Если это совпадение, — взревел голос, — то я не Аграджаг!!!
— Видимо, — проговорил Артур, — вы будете утверждать, что вы Аграджаг.
— Да! — прошипел Аграджаг, словно тяжким усилием мысли проник в смысл запутанного силлогизма.
— Э-э, боюсь, все равно это было случайным совпадением, — сказал Артур.
— Ну-ка поди сюда и повтори! — взвыл голос в новом припадке ярости.
Артур вошел в дверь и повторил, что то было совпадение, точнее, почти повторил. На последних слогах его язык лишился чувств, ибо зажегся свет, озарив помещение, в которое Артур забрел.
То был Собор Ненависти.
То был плод сознания не просто искалеченного, но буквально согнутого в дугу.
Он был велик и ужасен.
В нем находилась Статуя.
К Статуе мы еще вернемся.
Просторный, невероятно просторный зал — точно внутренность выскобленной изнутри горы (так оно и было в действительности). Ошалелому Артуру померещилось, что стены головокружительно вращаются вокруг него.
Стены были черны.
Там, где черный уступал место другим цветам, наблюдатель немедленно сожалел об этом, поскольку эти цвета принадлежали к широкой глазо-резущей гамме от Инфра-Страшного до Ультра-Вампиретового. Среди них можно было распознать такие оттенки, как Желтая Похоть, Красный Гадмий, Синий Ультрауморин, Берлинская Кобра, Змеиная Лазурь, Гнусно-Лиловый номер 13 и Холерная Зелень.
Этими красками были раскрашены для заметности скульптурные украшения, а именно химеры, от которых стошнило бы самого Босха.
Все без исключения химеры пялились со стен, с колонн, с висячих контрфорсов, с хоров — пялились на Статую, до которой мы вскоре дойдем.
Хоть химеры и были таковы, что от них стошнило бы самого Босха, выражения их физиономий свидетельствовали, что при виде Статуи стошнило бы их самих (если б они имели желудки и прежде нашли кого-либо, кто не побоялся бы подать им обед).
Стены были облицованы мемориальными досками — в память о каждом из убиенных Артуром Дентом.
Некоторые из этих имен были подчеркнуты и отмечены звездочками. Так, корова, из чьего мяса была приготовлена говяжья отбивная, которую Артуру когда-то подали в одном ресторане, удостоилась лишь наимельчайшего петита, в то время как имя рыбы, которую Артур самолично выловил, а потом, решив, что она невкусная, выбросил недоеденной на помойку, было подчеркнуто двумя жирными линиями, а также уснащено тремя рядами звездочек и изображением окровавленного кинжала.
Но самым удручающим — помимо Статуи, к которой мы кругами да около подбираемся, — был тот несомненный факт, что все эти люди и существа были одним и тем же лицом.
И точно так же было несомненно, что это лицо, справедливо ли, несправедливо, было чрезвычайно уязвлено и разгневано.
Собственно, не будет преувеличением сказать, что подобного гнева Вселенная еще не видывала. То был гнев эпического размаха, жгучее, ослепительное пламя гнева, гнево-протуберанец, протянувшийся от края до края пространства и времени.
Свое наиболее полное воплощение этот гнев нашел в Статуе — главном экспонате этого музея кошмаров. То было скульптурное изображение Артура Дента. Причем весьма нелицеприятное. Пятьдесят футов в высоту — и в каждом дюйме из этих пятидесяти футов овеществлено ярое рвение оскорбить, высмеять, принизить. От крохотного прыщика на левой ноздре до мешковатого покроя халата — ни единого аспекта внешности Артура Дента скульптор не упустил, ни единой мелочи не преминул извратить и осмеять.
Артур был представлен в виде монстра, мерзкого, ненасытного, прожорливого великана, огнем, мечом и челюстями прокладывающего себе путь сквозь невинную Вселенную, которую олицетворяли его жертвы. Точнее, жертва, единая во многих лицах.
Каждая из тридцати рук, которыми снабдило Артура священное негодование скульптора, совершала свое, отдельное позорное деяние: одна разбивала череп кролику, другая давила муху, третья мяла в пальцах цветок, четвертая ловила в волосах блох… Что делают некоторые руки, Артур сначала даже и не понял.
Многочисленные ноги Статуи по большей части были заняты растаптыванием муравьев.
Закрыв руками лицо, Артур беспомощно замотал головой из стороны в сторону, сокрушаясь и дивясь безумным капризам мироздания.
Когда же он снова отвел руки от своих глаз, перед ним стоял тот самый не то человек, не то зверь — существо, в общем, — которое, если верить его словам, Артур и преследовал столь безжалостно из перерождения в перерождение.
Он поискал глазами остальных.
Их нигде не было видно.
Он вновь поискал их глазами.
Все равно никого.
Он зажмурился.
Вновь раскрыл глаза.
Поискал глазами остальных.
Те упорствовали в своем отсутствии.
Он вновь закрыл глаза, готовясь еще раз проделать всю абсолютно тщетную процедуру высматривания, и только тут, когда его мозг наконец-то принялся обрабатывать увиденное глазами до их зажмуривания, Артур озадаченно наморщил лоб.
Он снова раскрыл глаза, чтобы проверить их первоначальные показания. Озадаченное выражение так и приросло к его лицу.
Если он действительно попал на вечеринку, то явно на очень неудачную. Видимо, такую фиговую, что все остальные гости давно уже разошлись. Тут Артур отбросил эту гипотезу как дурацкую. Очевидно, он находился не на вечеринке, но в некой пещере, либо в лабиринте, либо в тоннеле — точнее нельзя было сказать из-за дефицита света. Артура окружала тьма, кромешная, сырая, какая-то лоснящаяся. И только его собственные прерывистые вздохи слышались в тишине. Артур тихонько кашлянул — и был вынужден долго-долго слушать, как тоненькое призрачное эхо его кашля путешествует по извилистым коридорам и темным залам этого колоссального лабиринта, чтобы в итоге вернуться к нему по этим же коридорам, как бы намекая: «Ау?»
Подобная история повторялась со всяким малейшим звуком и шумом. Что ужасно действовало на нервы. Артур попробовал было напеть под нос одну веселую песенку, но умолк на полутакте, когда она вернулась к нему в обличье заунывного надгробного плача.
Перед его мысленным взором вновь предстали персонажи рассказа Слартибартфаста. Он почти ожидал, что сейчас из тьмы выступят церемониальным шагом ужасные белые роботы и расправятся с ним. Он затаил дыхание. Роботы не появлялись. Он шумно перевел дух. Теперь он вообще не знал, чего ждать.
Однако кто-то или что-то ожидал его тут, потому что вдали во тьме вспыхнула зеленым огнем таинственная неоновая надпись вроде вывески:
ТЕБЯ ПЕРЕХВАТИЛИ
Надпись погасла, причем то, как именно она погасла, Артуру никак не понравилось. Она погасла, сверкнув напоследок с каким-то демонстративным презрением. Артур попытался внушить себе, что это просто воображение шалит. Неоновые вывески либо горят, либо не горят, в зависимости оттого, проходит ли в данный момент сквозь них электрический ток. И — втолковывал он себе — ни одна вывеска просто технически не способна переходить из одного режима в другой с демонстративным презрением. Поплотнее закутавшись в халат, Артур затрясся.
Вдруг в недрах тьмы опять загорелись неоновые знаки. На этот раз это было нечто совершенно непостижимое. А именно: многоточие и запятая. Вот такие:
…,
Только не черным по белому, а зеленым светом по тьме.
После одной-двух секунд вдумчивого созерцания Артур сообразил, что этим его предупреждают, что предложение еще не окончилось. Предупреждают с какой-то почти сверхчеловеческой педантичностью, отметил он. Как минимум с нечеловеческой.
Тут появился финал предложения:
АРТУР ДЕНТ
Артур Дент пошатнулся. Заставил себя присмотреться к вывеске. «АРТУР ДЕНТ», и все тут. Артура опять шатнуло.
Надпись вновь погасла, погрузив изумленного Артура во тьму. На его сетчатке мерцал лишь тусклый красный контур его имени — остаточный след.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, — нежданно заявила надпись.
Но спустя минуту добавила:
ОЙ ЛИ?
Хладный, как змея, ужас, все это время витавший над Артуром в ожидании подходящего случая, осознал, что его время пришло, и ринулся в душу землянина. Однако Артур не сдался без боя. Он попытался было настороженно, но стойко припасть к земле, как делал это герой какого-то телефильма, но, должно быть, у того были лучше развиты коленные мышцы. Артур воровато вгляделся в тьму впереди.
— Э-э, ау? — вымолвил он.
Прочистив глотку, он вновь воззвал ко тьме, на этот раз громче и без приставки «э-э». Вместо ответа в дальнем конце коридора начали бить в большой барабан. Во всяком случае, так казалось.
Прислушавшись, Артур сообразил, что это стучит его собственное сердце.
Еще раз прислушавшись, Артур пришел к выводу, что это все же не сердце, а барабан в дальнем конце коридора.
Круглые капельки пота выступили на его лбу, собрались с силами и покатились вниз. Артур оперся рукой об пол — для устойчивости, ибо поза настороженного охотника не очень-то получалась. Надпись вновь обновилась. Теперь она гласила:
НЕ НЕРВНИЧАЙ
Затем добавила:
ТРЕПЕЩИ, КАК ОСИНОВЫЙ ЛИСТ, АРТУР ДЕНТ
И в очередной раз погасла. В очередной раз погрузив Артура во тьму. Его глаза были готовы выскочить из своих орбит, и Артур сам не знал, почему: то ли они желали получше разглядеть то, что впереди, то ли, наоборот, ретироваться.
— Ау? — вновь воззвал Артур, пытаясь придать своему голосу оттенок хриплой, агрессивной самоуверенности. — Есть здесь кто-нибудь?
Ответа не последовало. Ну вообще никакого.
Это взволновало Артура куда сильнее, чем какой бы то ни было из возможных ответов. Он начал пятиться прочь от жуткого ничто. И чем дальше пятился, тем глубже его душа уходила в пятки. Немного погодя он сообразил, что это влияние просмотренных фильмов, где герой частенько пятится от какой-то воображаемой угрозы — прямиком в лапы какой-то угрозе подлинной, поражающей его со спины.
И только тут он догадался срочно обернуться.
Пусто.
Одна только тьма.
Это явилось решающим ударом для его нервов. Он попятился назад, к тому месту, от которого пятился сначала.
Спустя некоторое время до него дошло, что он движется спиной вперед к тому месту, от которого вначале улепетывал.
И был вынужден сознаться, что поступает глупо. Он решил, что безопаснее будет пятиться в ту сторону, куда он пятился сначала, и вновь развернулся.
Тут-то и оказалось, что второе движение его души оказалось верным, ибо за его спиной тихо стояло неописуемо ужасное чудовище. Артур дико возопил. Его кожа рванулась в одну сторону, а скелет — в противоположную, меж тем как мозг серьезно задумался, которое из двух ушей использовать в качестве аварийного выхода.
— Спорим, ты не ждал, что опять со мной свидишься, — проговорило чудище.
Артур невольно удивился — прежде он с этим чудовищем не встречался. Доказательством тому служил сей неоспоримый факт, что до сих пор Артур спал по ночам спокойным сном. Оно было… было… было оно…
Артур захлопал глазами. Чудище стояло совершенно бездвижно. Кого-то оно напоминало…
Ужасный хладный покой снизошел на Артура — он осознал, что перед ним предстало топографическое изображение мухи комнатной, шести футов высотой.
Он подивился, зачем это ему демонстрируют шестифутовую голографическую муху. И чей же голос он слышал?
Голограмма выглядела до озноба жизнеподобно.
Она исчезла.
— А может, я лучше тебе запомнился, — произнес голос, густой, гулкий, злобный голос — точно расплавленная смола с каким-то нехорошим намерением выливалась из котла — в обличье кролика.
Раздался щелчок, и во тьме лабиринта появился кролик, колоссально, ужасающе, кошмарно пушистый и очаровательный кролик — тоже голограмма, но очень качественная: каждый пушистый и очаровательный волосок его пушистой очаровательной шубки казался настоящим. Артур ошеломленно узрел во влажном, очаровательном, немигающем карем глазу кролика собственное отражение.
— Рожденный во тьме, — загремел голос, — вскормленный во тьме. Однажды утром я впервые высунул свою головку в дивный новый мир — и череп мой хрустнул под каким-то примитивным кремневым орудием.
Изготовленным тобой, Артур Дент, и тобой же занесенным. Довольно тяжелым, настолько мне помнится.
Из моей шкурки ты сделал сумку для хранения красивых камешков. Мне это известно, поскольку в следующем перерождении я вернулся к жизни в обличье мухи, а ты меня прихлопнул. Вновь. Только на этот раз ты прихлопнул меня сумкой, сшитой из моей предыдущей шкурки.
Артур Дент, ты не просто жесток и бессердечен, но еще и лишен малейшего понятия о такте.
Голос временно умолк. Артур только беззвучно разевал рот.
— Вижу, сумку ты потерял, — заявил голос. — Что, надоела?
Артур беспомощно покрутил головой. Он хотел объяснить, что вообще-то, напротив, очень любил эту сумку, и очень ее берег, и всюду брал с собой, но по какой-то неизвестной причине после каждого путешествия у него на плече оказывалась совершенно не та сумка. И прямо в этот момент, как ни странно, он впервые заметил, что теперь у него на плече висит сумка из отвратительного искусственного леопардового меха, а не та, которая была у него еще несколько минут назад там, откуда он сюда прибыл. Будь его воля, он бы и в руки такую сумку не взял, и одному Богу известно, что в ней лежит, поскольку это не его сумка, и, конечно, он предпочел бы получить свою подлинную сумку назад, хотя, конечно, ему ужасно жаль, что он столь преждевременно отобрал ее, точнее, сырье для нее, то есть кроличью шкурку, у прежнего владельца, в смысле кролика, к которому он сейчас безуспешно пытался обратиться.
Все, что ему удалось произнести вслух, — это «Эхм».
— Познакомься с тритоном, на которого ты наступил, — произнес голос.
И вот в коридоре перед Артуром предстал тритон: гигантский, чешуйчатый, зеленый. Обернувшись, Артур вскричал благим матом, отпрыгнул назад и оказался посреди кролика. Он снова вскричал, но отпрыгивать было больше некуда.
— Это тоже был я, — вкрадчиво зарычал голос, — можно подумать, ты не знал…
— Не знал? — вскинулся Артур. — Это можно было знать?
— Чем любопытна реинкарнация, — прогудел голос, — большинство индивидуумов, большинство душ даже не подозревают, что проходят через нее.
Он многозначительно умолк. Артуру показалось, что многозначительности в атмосфере встречи и так хватает.
— Я ОСОЗНАЛ, — прошипел голос, — то есть МОЕ СОЗНАНИЕ ПРОБУДИЛОСЬ. Медленно. Шаг за шагом.
Неизвестный вновь помолчал, переводя дух.
— Разве я мог что-то изменить, — взревел он, — когда каждый раз, вновь и вновь, вновь и вновь, меня постигала все одна и та же судьба! В каждом очередном перерождении я погибал от руки Артура Дента. В любом теле, на любой планете, в любой момент времени не успеваю я оглянуться, как приходит Артур Дент и — хрясь — со мной расправляется.
Трудненько не заметить. Нехилая памятка. Нехилый узелок на носовом платке. Вечная премия от судьбы, черт бы ее…
«Ну и ну, — говорила моя душа самой себе всякий раз, когда возносилась назад в астрал после очередной бесплодной, Денто-пресеченной вылазки в край живых, — этот тип, который переехал меня, когда я, никого не трогая, скакала по шоссе к своему любимому пруду… где-то я его уже видела…» И постепенно я воссоздал цельную картину происходящего. Дент, ты мой многократный убийца!
Отголоски вопля гулко покатились в оба конца коридора. Похолодевший Артур молчал, недоверчиво крутя головой.
— Вот этот миг, Дент, — завизжал голос, срываясь на писк от ненависти,
— вот миг, когда у меня наконец-то отверзлись очи!
Перед Артуром, задохнувшимся от ужаса, предстало нечто неописуемо отвратительное.
Попробуем все же описать эту картину. Огромная пещера с сырыми, трепещущими стенами, в которой ворочалось, облизывая жуткие белые надгробия, колоссальное, скользкое, могучее китообразное существо. Высоко над пещерой поднимался широкий мыс, за которым виднелись темные закоулки еще двух отвратительных пещер, где…
Внезапно Артур Дент сообразил, что смотрит самому себе в рот, хотя прежде всего должен был обратить внимание на живую устрицу, которая беспомощно в этот рот погружалась.
Он с криком отпрянул, отводя глаза.
Когда он снова поднял голову, отвратительное видение улетучилось. В коридоре было темно, а некоторое время даже и тихо. Он остался наедине со своими мыслями. И мысли эти были весьма неприятные. Им не помешал бы вооруженный конвой.
Затем раздался низкий, гулкий скрип. Большой кусок стены отъехал в сторону, открыв обзор на еще один участок кромешной тьмы. Артур заглянул туда с не меньшей опаской, чем мышь в темную собачью будку.
Голос вновь заговорил с ним:
— Скажи мне, что это было совпадение, Дент. Только осмелься сказать мне, что это было совпадение!
— Это правда было совпадение, — поспешно выпалил Артур.
— Вранье! — зарычали в ответ.
— Это было… — повторил Артур, — …было…
— Если это совпадение, — взревел голос, — то я не Аграджаг!!!
— Видимо, — проговорил Артур, — вы будете утверждать, что вы Аграджаг.
— Да! — прошипел Аграджаг, словно тяжким усилием мысли проник в смысл запутанного силлогизма.
— Э-э, боюсь, все равно это было случайным совпадением, — сказал Артур.
— Ну-ка поди сюда и повтори! — взвыл голос в новом припадке ярости.
Артур вошел в дверь и повторил, что то было совпадение, точнее, почти повторил. На последних слогах его язык лишился чувств, ибо зажегся свет, озарив помещение, в которое Артур забрел.
То был Собор Ненависти.
То был плод сознания не просто искалеченного, но буквально согнутого в дугу.
Он был велик и ужасен.
В нем находилась Статуя.
К Статуе мы еще вернемся.
Просторный, невероятно просторный зал — точно внутренность выскобленной изнутри горы (так оно и было в действительности). Ошалелому Артуру померещилось, что стены головокружительно вращаются вокруг него.
Стены были черны.
Там, где черный уступал место другим цветам, наблюдатель немедленно сожалел об этом, поскольку эти цвета принадлежали к широкой глазо-резущей гамме от Инфра-Страшного до Ультра-Вампиретового. Среди них можно было распознать такие оттенки, как Желтая Похоть, Красный Гадмий, Синий Ультрауморин, Берлинская Кобра, Змеиная Лазурь, Гнусно-Лиловый номер 13 и Холерная Зелень.
Этими красками были раскрашены для заметности скульптурные украшения, а именно химеры, от которых стошнило бы самого Босха.
Все без исключения химеры пялились со стен, с колонн, с висячих контрфорсов, с хоров — пялились на Статую, до которой мы вскоре дойдем.
Хоть химеры и были таковы, что от них стошнило бы самого Босха, выражения их физиономий свидетельствовали, что при виде Статуи стошнило бы их самих (если б они имели желудки и прежде нашли кого-либо, кто не побоялся бы подать им обед).
Стены были облицованы мемориальными досками — в память о каждом из убиенных Артуром Дентом.
Некоторые из этих имен были подчеркнуты и отмечены звездочками. Так, корова, из чьего мяса была приготовлена говяжья отбивная, которую Артуру когда-то подали в одном ресторане, удостоилась лишь наимельчайшего петита, в то время как имя рыбы, которую Артур самолично выловил, а потом, решив, что она невкусная, выбросил недоеденной на помойку, было подчеркнуто двумя жирными линиями, а также уснащено тремя рядами звездочек и изображением окровавленного кинжала.
Но самым удручающим — помимо Статуи, к которой мы кругами да около подбираемся, — был тот несомненный факт, что все эти люди и существа были одним и тем же лицом.
И точно так же было несомненно, что это лицо, справедливо ли, несправедливо, было чрезвычайно уязвлено и разгневано.
Собственно, не будет преувеличением сказать, что подобного гнева Вселенная еще не видывала. То был гнев эпического размаха, жгучее, ослепительное пламя гнева, гнево-протуберанец, протянувшийся от края до края пространства и времени.
Свое наиболее полное воплощение этот гнев нашел в Статуе — главном экспонате этого музея кошмаров. То было скульптурное изображение Артура Дента. Причем весьма нелицеприятное. Пятьдесят футов в высоту — и в каждом дюйме из этих пятидесяти футов овеществлено ярое рвение оскорбить, высмеять, принизить. От крохотного прыщика на левой ноздре до мешковатого покроя халата — ни единого аспекта внешности Артура Дента скульптор не упустил, ни единой мелочи не преминул извратить и осмеять.
Артур был представлен в виде монстра, мерзкого, ненасытного, прожорливого великана, огнем, мечом и челюстями прокладывающего себе путь сквозь невинную Вселенную, которую олицетворяли его жертвы. Точнее, жертва, единая во многих лицах.
Каждая из тридцати рук, которыми снабдило Артура священное негодование скульптора, совершала свое, отдельное позорное деяние: одна разбивала череп кролику, другая давила муху, третья мяла в пальцах цветок, четвертая ловила в волосах блох… Что делают некоторые руки, Артур сначала даже и не понял.
Многочисленные ноги Статуи по большей части были заняты растаптыванием муравьев.
Закрыв руками лицо, Артур беспомощно замотал головой из стороны в сторону, сокрушаясь и дивясь безумным капризам мироздания.
Когда же он снова отвел руки от своих глаз, перед ним стоял тот самый не то человек, не то зверь — существо, в общем, — которое, если верить его словам, Артур и преследовал столь безжалостно из перерождения в перерождение.