Иногда рассказы о мучениках включают в себя ситуации, окрашенные мрачным юмором; примером может послужить следующий обмен репликами между наместником в Испании и представителем тамошней христианской общины:
Затем епископа сожгли заживо. Публичные казни (вне зависимости от того, какое преступление каралось таким образом) совершались с особой жестокостью, поскольку, согласно мнению властей, должны были послужить средством устрашения. Они также часто включались в число увеселений для публики во время празднеств. Не всех христиан подвергали смертной казни. Мужчин могли отправить на работу в принадлежавшие государству копи (условия труда в них были ужасны), женщин иногда посылали в бордели. В других случаях применялись штрафы или тюремное заключение – опять-таки в надежде вынудить осужденного отречься. Когда выносился смертный приговор, то часто он приводился в исполнение крайне жестокими методами даже по римским меркам. Во время казни толпа обычно испытывала откровенное удовольствие, и лишь изредка можно встретить признаки проявлений сочувствия с ее стороны. Так, примерно в 203 году двух молодых женщин казнили, отдав на растерзание разъяренной телке.
«Их раздели донага, обмотали сетью и в таком виде бросили на арену. Даже толпа пришла в ужас, когда увидела, что одна была совсем еще юной девушкой, а другая – женщиной, у которой капало молоко с грудей после деторождения. И тогда их вернули и одели в туники без поясов».
Судя по всему, толпа была счастлива видеть, как одетые женщины были затоптаны насмерть[140].
Казни носили зрелищный характер; для тех, кто подвергался им, то была страшная участь, однако нужно также отметить, что до середины III века они происходили редко. В течение почти всего существования римского мира большинство его населения вполне допускало, что окружающие сами могут решать, какую религию им исповедовать. Многие из нехристиан все же почитали Иисуса как святого человека. Юлия Мамея призвала в Антиохию знаменитого христианского мыслителя Оригена, чтобы иметь возможность ознакомиться с его идеями при личной встрече. Ее сын, Александр Север, говорят, даже держал у себя в комнатах среди изображений богов и великих людей, которым он поклонялся, статую Иисуса. Мы легко забываем о том, что политеистический тип мышления позволял свободно включать в поле зрения новые божества, даже при том, что сами христиане настаивали, что поклонение Христу должно означать отрицание других богов. О Филиппе сообщают, что он симпатизировал христианам; в одном из поздних источников даже говорится, что он и сам верил в Христа[141].
Преследования в адрес верующих носили локальный характер и, похоже, не замедлили распространение христианства. Как всегда в тех случаях, когда дело доходит до статистики, мы не имеем достоверных сведений о том, сколько человек исповедовало христианство в тот или иной конкретный период. Представляется, что это была в первую очередь городская религия, однако при этом мы должны учитывать, что лучше представляем себе жизнь города, а не деревни, так что это предположение может быть ошибкой. С самого начала существования христианства его адепты создавали огромное количество письменных текстов, из чего следует, что многие верующие были грамотны, а некоторые – хорошо образованны. Вероятно, среди них насчитывалось немало преуспевающих представителей «среднего класса», игравших важную роль в жизни местных общин. Среди сенаторского сословия христиане скорее всего были редкостью, но у нас нет четких доказательств.
Христианство оставалось вне закона, однако юридические санкции применялись к верующим очень редко; по большей части христиане жили нормальной жизнью и даже имели возможность исповедовать свою религию открыто (хотя бы в некоторых случаях). Эдикт Деция помешал им в этом; христиане отреагировали по-разному. Некоторые подкупили местных чиновников и приобрели свидетельство, не совершив жертвоприношения. Другие уступили и совершили жертвоприношение (иногда один из членов семьи делал это, чтобы защитить остальных). Некоторые могли отказаться от своей веры, учитывая императорский приказ. Куда больше христиан осталось верно своей религии, но то, как с ними поступили, зависело от решения местных магистратов и наместников провинций. Часть была казнена, еще больше – арестовано и наказано иными способами, однако информация в источниках слишком скудна, чтобы мы могли судить о числе пострадавших. Выдающийся теолог времен Александра Ориген, двумя десятилетиями ранее приглашенный Юлией Мамеей, стал одной из жертв случившегося: он умер в тюрьме. Эдикт Деция изменил представления о влиянии государства на верования граждан, а также сделал первоочередным вопросом официальное отношение к христианам. Принятые им меры выдают человека, недавно взошедшего на трон и охваченного тревогой: его беспокоила возможность вторжений и появления узурпаторов, а также продолжавшиеся вспышки чумы и их последствия[142].
Поражение и унижение
Глава пятая
В июне 251 года император Деций атаковал группу варваров, которые пересекли Дунай с целью грабежа римских провинций. Их возглавлял вождь по имени Книва. Император охотился за этой шайкой и другими подобными ей больше года. В начале своего правления он взял себе имя «Траян» в память о покорителе Дакии. Несомненно, идея состояла в том, чтобы подать надежды на новые победы на Дунае, однако к настоящему времени их удалось одержать очень мало. Траян был опытным командующим; в его распоряжении находилась армия, набор в которую проводился по всей стране. И войско, и империя в течение жизни целого поколения не знали гражданских войн. Деций был куда менее удачлив, значительно менее талантлив и располагал куда менее сильным войском, чем его тезка. Прошлым летом Книва уже нанес ему поражение. Впоследствии, когда враги захватили Филиппополь во Фракии, Деций либо не смог, либо не захотел двинуть войска, чтобы освободить его. В то время на Рейне и в самом Риме вновь появились узурпаторы. Всех их вскоре убили офицеры, сохранявшие верность императору, но Деций знал, что его авторитет весьма низок. Ему требовалась крупная победа.
Книва возвращался домой с добычей после набега, когда император нагнал его близ Абритта – непримечательного поселения близ тех мест, где в наши дни проходит граница между Румынией и Болгарией. Большинство подробностей происшедшего ныне утрачено. Быть может, произошло сражение или серия мелких стычек. Первоначальный успех обернулся катастрофой, когда римляне попали в засаду в болотистой местности. Деций погиб вместе со своим сыном-соправителем. Один источник утверждает, что их лошади увязли в грязи, а затем они были убиты метательными снарядами.
Нам неизвестно, сколько солдат погибло вместе с Децием и его сыном, хотя из сведений источников нельзя сделать вывод, что та или другая армия была особенно велика; они насчитывали скорее тысячи, чем десятки тысяч человек. В прошлом римским армиям доводилось терпеть поражение от варваров. Известный факт: Август потерял три легиона и приданные им вспомогательные войска – силы, насчитывавшие примерно пятнадцать – двадцать тысяч человек – в засаде, устроенной в Тевтобургском лесу в 9 году. Поражение при Абритте, вероятно, сопровождалось меньшими потерями, однако то был первый случай, когда император пал от рук иноземного врага (дело ухудшалось тем обстоятельством, что его так и не нашли и не похоронили с должными почестями). По иронии судьбы, катастрофа произошла неподалеку от Трофея Траяна – огромного монумента цилиндрической формы, воздвигнутого Траяном в ознаменование победы над даками, а также в память погибших на войне.
Набег Книвы был лишь одним из множества нападений, тревоживших население провинций империи в течение нескольких десятилетий в середине III века. Области, где в течение нескольких десятков лет царил мир – Галлия, Италия, Испания, Греция, Малая Азия и Северная Африка, – пали жертвой банд мародеров из-за границы. Большинство нападавших говорило на германских языках, но германцы делились на множество отдельных племен и более крупных объединений. Книва происходил из готского племени, то есть из народа, у которого лишь недавно возникли контакты с Римом. К концу III века готы вместе с другими, очевидно, вновь сложившимися могущественными народами, такими как франки и алеманны, создали серьезную угрозу на границах, проходивших по Дунаю и Рейну. Казалось, баланс сил претерпел значительное изменение[147].
Германцы
Наместник: Ты епископ (episcopus es)?
Епископ: Да (sum).
Наместник: Ты был им (fuisti)[139].
Затем епископа сожгли заживо. Публичные казни (вне зависимости от того, какое преступление каралось таким образом) совершались с особой жестокостью, поскольку, согласно мнению властей, должны были послужить средством устрашения. Они также часто включались в число увеселений для публики во время празднеств. Не всех христиан подвергали смертной казни. Мужчин могли отправить на работу в принадлежавшие государству копи (условия труда в них были ужасны), женщин иногда посылали в бордели. В других случаях применялись штрафы или тюремное заключение – опять-таки в надежде вынудить осужденного отречься. Когда выносился смертный приговор, то часто он приводился в исполнение крайне жестокими методами даже по римским меркам. Во время казни толпа обычно испытывала откровенное удовольствие, и лишь изредка можно встретить признаки проявлений сочувствия с ее стороны. Так, примерно в 203 году двух молодых женщин казнили, отдав на растерзание разъяренной телке.
«Их раздели донага, обмотали сетью и в таком виде бросили на арену. Даже толпа пришла в ужас, когда увидела, что одна была совсем еще юной девушкой, а другая – женщиной, у которой капало молоко с грудей после деторождения. И тогда их вернули и одели в туники без поясов».
Судя по всему, толпа была счастлива видеть, как одетые женщины были затоптаны насмерть[140].
Казни носили зрелищный характер; для тех, кто подвергался им, то была страшная участь, однако нужно также отметить, что до середины III века они происходили редко. В течение почти всего существования римского мира большинство его населения вполне допускало, что окружающие сами могут решать, какую религию им исповедовать. Многие из нехристиан все же почитали Иисуса как святого человека. Юлия Мамея призвала в Антиохию знаменитого христианского мыслителя Оригена, чтобы иметь возможность ознакомиться с его идеями при личной встрече. Ее сын, Александр Север, говорят, даже держал у себя в комнатах среди изображений богов и великих людей, которым он поклонялся, статую Иисуса. Мы легко забываем о том, что политеистический тип мышления позволял свободно включать в поле зрения новые божества, даже при том, что сами христиане настаивали, что поклонение Христу должно означать отрицание других богов. О Филиппе сообщают, что он симпатизировал христианам; в одном из поздних источников даже говорится, что он и сам верил в Христа[141].
Преследования в адрес верующих носили локальный характер и, похоже, не замедлили распространение христианства. Как всегда в тех случаях, когда дело доходит до статистики, мы не имеем достоверных сведений о том, сколько человек исповедовало христианство в тот или иной конкретный период. Представляется, что это была в первую очередь городская религия, однако при этом мы должны учитывать, что лучше представляем себе жизнь города, а не деревни, так что это предположение может быть ошибкой. С самого начала существования христианства его адепты создавали огромное количество письменных текстов, из чего следует, что многие верующие были грамотны, а некоторые – хорошо образованны. Вероятно, среди них насчитывалось немало преуспевающих представителей «среднего класса», игравших важную роль в жизни местных общин. Среди сенаторского сословия христиане скорее всего были редкостью, но у нас нет четких доказательств.
Христианство оставалось вне закона, однако юридические санкции применялись к верующим очень редко; по большей части христиане жили нормальной жизнью и даже имели возможность исповедовать свою религию открыто (хотя бы в некоторых случаях). Эдикт Деция помешал им в этом; христиане отреагировали по-разному. Некоторые подкупили местных чиновников и приобрели свидетельство, не совершив жертвоприношения. Другие уступили и совершили жертвоприношение (иногда один из членов семьи делал это, чтобы защитить остальных). Некоторые могли отказаться от своей веры, учитывая императорский приказ. Куда больше христиан осталось верно своей религии, но то, как с ними поступили, зависело от решения местных магистратов и наместников провинций. Часть была казнена, еще больше – арестовано и наказано иными способами, однако информация в источниках слишком скудна, чтобы мы могли судить о числе пострадавших. Выдающийся теолог времен Александра Ориген, двумя десятилетиями ранее приглашенный Юлией Мамеей, стал одной из жертв случившегося: он умер в тюрьме. Эдикт Деция изменил представления о влиянии государства на верования граждан, а также сделал первоочередным вопросом официальное отношение к христианам. Принятые им меры выдают человека, недавно взошедшего на трон и охваченного тревогой: его беспокоила возможность вторжений и появления узурпаторов, а также продолжавшиеся вспышки чумы и их последствия[142].
Поражение и унижение
Правление Деция длилось меньше трех лет. Вероятно, он уже предпринял шаги по смягчению своего декрета о жертвоприношениях, когда в 251 году его убили варвары во время стычки на дунайской границе. В качестве его преемника армия выбрала Галла, сенатора, наместника Мезии. Нам известна по крайней мере одна попытка узурпации в Сирии, прежде чем в 253 году поднял восстание человек, которого Галл назначил вместо себя в Мезии. Когда враждующие армии встретились, они не стали сражаться, но после переговоров просто убили Галла и его сына. Победителя, Эмилиана, всего через несколько месяцев постигла та же судьба. Валериан (полное имя – Публий Лициний Валериан) также был видным сенатором и сразу же назначил своего сына соправителем-августом. Отец вскоре отправился на восточную границу, где нарастал кризис, оставив сына, Галлиена, решать проблемы на Западе[143].
Шапур воспользовался преимуществами, которые давало ему ослабление римлян, чтобы вторгнуться в Армению. В какой-то момент он, по-видимому, организовал убийство армянского царя, а в 251 году начал полномасштабное вторжение и вытеснил оттуда его преемника, который отправился искать убежища у римлян. Шапур предпочел расценить это как нарушение клятвы, данной ему Филиппом, в том, что он будет иметь в Армении полную свободу действий. Также важную роль сыграли сведения о том, что римляне заняты междоусобной борьбой. В 252 году он двинулся вверх по Евфрату и напал на Сирию. Римская армия потерпела поражение; атакующие заняли саму Антиохию, не говоря уж о менее крупных городах. Однако персы не собирались оставаться там. Они разграбили города, захватили пленников и убрались домой. Узники имели для персидского царя большое значение: он селил их в общинах, расположенных в глубине своей страны, где они могли участвовать в крупномасштабных работах по строительству и ирригации. Во время отхода персов римские войска и местное ополчение одержали несколько незначительных побед, но в конечном итоге это лишь ускорило отступление.
К тому моменту, как Валериан прибыл в Антиохию в 255 году, активность персов сократилась. Вскоре он столкнулся с иного рода проблемами: моря бороздили целые флотилии германских пиратов, совершавших набеги. Он двинул на борьбу с ними необходимые силы, что вновь оголило границу с Персией. Шапур предпринял ряд небольших вылазок, основная цель которых заключалась в захвате приграничных городов. Затем в 260 году персидский царь предпринял новое крупномасштабное вторжение. Вначале он нанес удар по Месопотамии. Нападению подверглись Карры и Эдесса. Валериан во главе большой армии устремился на врага. Сосредоточение столь значительных сил представляло собой опасность, так как приводило к повсеместному ослаблению обороны; хуже того, недавно произошло несколько вспышек чумы. Опять-таки мы не знаем, как развивались события. Быть может, имела место битва или просто маневры. Но доподлинно известно, что Валериан и его старшие офицеры попали в плен к персам, очевидно, в разгар переговоров. На некоторых памятниках, воздвигнутых в честь победы, Шапур изображается держащим императора за запястье. По его заявлениям, побежденных римлян насчитывалось семьдесят тысяч человек, но когда мы имеем дело с утверждениями о численности врага, исходящими от персов (равно как и от римлян), необходимо относиться скептически. Персы совершали масштабные рейды по территориям Каппадокии, Сирии и даже Киликии. Возможно, Антиохия пала – уже во второй раз[144].
К тому моменту, как Валериан попал в плен, Дура-Европос уже была покинута жителями. Вероятно, между 252 и 253 годами персы на короткое время оккупировали ее, прежде чем город вновь заняли римляне. Последние вскоре приняли меры по укреплению защитных сооружений: они возвели мощную земляную насыпь за главной стеной, уничтожив в ходе этой работы стоявшие поблизости дома. Несколькими годами позже персы напали вновь. Учитывая, что к востоку протекал Евфрат, а на севере и на юге находились глубокие русла высохших речек, главный удар неизбежно должен был обрушиться на западную стену. Первый натиск на главные ворота окончился неудачей. После тяжелого боя в кирпичной кладке осталось немало застрявших там наконечников стрел. Затем персы предприняли строительные работы: они соорудили насыпь, по которой можно было подвезти к стене осадную башню или подтащить таран. Они также рыли подземные туннели, чтобы проделать подкоп под укрепления. В ответ римляне позаботились о том, чтобы надстроить стену напротив ската, а также начали работы по устройству контрподкопов. Мастерство и инженерное искусство играло в ходе осад не меньшую роль, чем грубая сила.
Персы достигли некоторого успеха, когда обрушилась башня, откуда было удобно обстреливать людей, строивших насыпь. Однако вскоре после этого успеха римляне нанесли ответный удар: они прорыли туннели под насыпью, выстроенной осаждающими, в результате чего она более не могла выдерживать вес осадных машин. Персидские саперы к этому времени уже трудились над строительством еще одного туннеля; на этот раз они собирались разрушить башню и стену близ нее и пробить брешь в укреплениях. Римляне догадались, что они задумали, и выкопали ход, который в конце концов соединился с вражеским. Вероятно, в узких туннелях разыгралась ужасная рукопашная схватка. Здесь погибло не менее двадцати римских солдат и один перс; их останки были найдены землекопами. Недавно была предложена еще одна любопытная реконструкция. Согласно ей, персы знали о приближении римлян, отправившихся на вылазку, и приготовили им страшный сюрприз: они подожгли серу и смолу, которые давали ядовитый дым. Туннели располагались таким образом, что за счет сквозняков его быстро отнесло в подземный ход римлян, и солдаты задохнулись. Позднее тела римлян, вероятно, свалили в кучу во время строительства импровизированной баррикады, которая должна была послужить защитой от новых атак, пока персы готовились сжечь опоры и обрушить весь туннель. Неведомо для них защитники, столь же обеспокоенные, заделывали другой конец хода на тот случай, если персы попытаются пробраться по нему в город. Впоследствии персы обрушили главный туннель, но это не принесло ожидаемого результата. Мы не знаем, как персы наконец проникли в Дура-Европос: защитники могли сдаться, потеряв надежду отразить новое нападение, причиной мог послужить недостаток продовольствия или отсутствие надежды на освобождение. Персы еще ненадолго задержались здесь, однако затем покинули город, и его занесло песками. Вероятно, он отстоял слишком далеко от их основных баз, чтобы они стали удерживать его длительное время[145].
Шапур воспользовался преимуществами, которые давало ему ослабление римлян, чтобы вторгнуться в Армению. В какой-то момент он, по-видимому, организовал убийство армянского царя, а в 251 году начал полномасштабное вторжение и вытеснил оттуда его преемника, который отправился искать убежища у римлян. Шапур предпочел расценить это как нарушение клятвы, данной ему Филиппом, в том, что он будет иметь в Армении полную свободу действий. Также важную роль сыграли сведения о том, что римляне заняты междоусобной борьбой. В 252 году он двинулся вверх по Евфрату и напал на Сирию. Римская армия потерпела поражение; атакующие заняли саму Антиохию, не говоря уж о менее крупных городах. Однако персы не собирались оставаться там. Они разграбили города, захватили пленников и убрались домой. Узники имели для персидского царя большое значение: он селил их в общинах, расположенных в глубине своей страны, где они могли участвовать в крупномасштабных работах по строительству и ирригации. Во время отхода персов римские войска и местное ополчение одержали несколько незначительных побед, но в конечном итоге это лишь ускорило отступление.
К тому моменту, как Валериан прибыл в Антиохию в 255 году, активность персов сократилась. Вскоре он столкнулся с иного рода проблемами: моря бороздили целые флотилии германских пиратов, совершавших набеги. Он двинул на борьбу с ними необходимые силы, что вновь оголило границу с Персией. Шапур предпринял ряд небольших вылазок, основная цель которых заключалась в захвате приграничных городов. Затем в 260 году персидский царь предпринял новое крупномасштабное вторжение. Вначале он нанес удар по Месопотамии. Нападению подверглись Карры и Эдесса. Валериан во главе большой армии устремился на врага. Сосредоточение столь значительных сил представляло собой опасность, так как приводило к повсеместному ослаблению обороны; хуже того, недавно произошло несколько вспышек чумы. Опять-таки мы не знаем, как развивались события. Быть может, имела место битва или просто маневры. Но доподлинно известно, что Валериан и его старшие офицеры попали в плен к персам, очевидно, в разгар переговоров. На некоторых памятниках, воздвигнутых в честь победы, Шапур изображается держащим императора за запястье. По его заявлениям, побежденных римлян насчитывалось семьдесят тысяч человек, но когда мы имеем дело с утверждениями о численности врага, исходящими от персов (равно как и от римлян), необходимо относиться скептически. Персы совершали масштабные рейды по территориям Каппадокии, Сирии и даже Киликии. Возможно, Антиохия пала – уже во второй раз[144].
К тому моменту, как Валериан попал в плен, Дура-Европос уже была покинута жителями. Вероятно, между 252 и 253 годами персы на короткое время оккупировали ее, прежде чем город вновь заняли римляне. Последние вскоре приняли меры по укреплению защитных сооружений: они возвели мощную земляную насыпь за главной стеной, уничтожив в ходе этой работы стоявшие поблизости дома. Несколькими годами позже персы напали вновь. Учитывая, что к востоку протекал Евфрат, а на севере и на юге находились глубокие русла высохших речек, главный удар неизбежно должен был обрушиться на западную стену. Первый натиск на главные ворота окончился неудачей. После тяжелого боя в кирпичной кладке осталось немало застрявших там наконечников стрел. Затем персы предприняли строительные работы: они соорудили насыпь, по которой можно было подвезти к стене осадную башню или подтащить таран. Они также рыли подземные туннели, чтобы проделать подкоп под укрепления. В ответ римляне позаботились о том, чтобы надстроить стену напротив ската, а также начали работы по устройству контрподкопов. Мастерство и инженерное искусство играло в ходе осад не меньшую роль, чем грубая сила.
Персы достигли некоторого успеха, когда обрушилась башня, откуда было удобно обстреливать людей, строивших насыпь. Однако вскоре после этого успеха римляне нанесли ответный удар: они прорыли туннели под насыпью, выстроенной осаждающими, в результате чего она более не могла выдерживать вес осадных машин. Персидские саперы к этому времени уже трудились над строительством еще одного туннеля; на этот раз они собирались разрушить башню и стену близ нее и пробить брешь в укреплениях. Римляне догадались, что они задумали, и выкопали ход, который в конце концов соединился с вражеским. Вероятно, в узких туннелях разыгралась ужасная рукопашная схватка. Здесь погибло не менее двадцати римских солдат и один перс; их останки были найдены землекопами. Недавно была предложена еще одна любопытная реконструкция. Согласно ей, персы знали о приближении римлян, отправившихся на вылазку, и приготовили им страшный сюрприз: они подожгли серу и смолу, которые давали ядовитый дым. Туннели располагались таким образом, что за счет сквозняков его быстро отнесло в подземный ход римлян, и солдаты задохнулись. Позднее тела римлян, вероятно, свалили в кучу во время строительства импровизированной баррикады, которая должна была послужить защитой от новых атак, пока персы готовились сжечь опоры и обрушить весь туннель. Неведомо для них защитники, столь же обеспокоенные, заделывали другой конец хода на тот случай, если персы попытаются пробраться по нему в город. Впоследствии персы обрушили главный туннель, но это не принесло ожидаемого результата. Мы не знаем, как персы наконец проникли в Дура-Европос: защитники могли сдаться, потеряв надежду отразить новое нападение, причиной мог послужить недостаток продовольствия или отсутствие надежды на освобождение. Персы еще ненадолго задержались здесь, однако затем покинули город, и его занесло песками. Вероятно, он отстоял слишком далеко от их основных баз, чтобы они стали удерживать его длительное время[145].
Глава пятая
Варвары
…боевой дух важнее для исхода войн, чем число [солдат]. У нас нет больших сил. Нас собралось всего две тысячи, и у нас есть эта пустынная местность, откуда мы вредим врагу, нападая на него малыми отрядами и устраивая засады на него… В битве мы сражаемся во имя наших детей и того, что более всего дорого для нас, и чтобы спасти это, давайте отправимся на битву вместе, призывая богов, которые охраняют нас и помогают нам.
Изложение историком Дексиппом его речи к афинянам после захвата их города в результате набега в 267/268 годах[146]
В июне 251 года император Деций атаковал группу варваров, которые пересекли Дунай с целью грабежа римских провинций. Их возглавлял вождь по имени Книва. Император охотился за этой шайкой и другими подобными ей больше года. В начале своего правления он взял себе имя «Траян» в память о покорителе Дакии. Несомненно, идея состояла в том, чтобы подать надежды на новые победы на Дунае, однако к настоящему времени их удалось одержать очень мало. Траян был опытным командующим; в его распоряжении находилась армия, набор в которую проводился по всей стране. И войско, и империя в течение жизни целого поколения не знали гражданских войн. Деций был куда менее удачлив, значительно менее талантлив и располагал куда менее сильным войском, чем его тезка. Прошлым летом Книва уже нанес ему поражение. Впоследствии, когда враги захватили Филиппополь во Фракии, Деций либо не смог, либо не захотел двинуть войска, чтобы освободить его. В то время на Рейне и в самом Риме вновь появились узурпаторы. Всех их вскоре убили офицеры, сохранявшие верность императору, но Деций знал, что его авторитет весьма низок. Ему требовалась крупная победа.
Книва возвращался домой с добычей после набега, когда император нагнал его близ Абритта – непримечательного поселения близ тех мест, где в наши дни проходит граница между Румынией и Болгарией. Большинство подробностей происшедшего ныне утрачено. Быть может, произошло сражение или серия мелких стычек. Первоначальный успех обернулся катастрофой, когда римляне попали в засаду в болотистой местности. Деций погиб вместе со своим сыном-соправителем. Один источник утверждает, что их лошади увязли в грязи, а затем они были убиты метательными снарядами.
Нам неизвестно, сколько солдат погибло вместе с Децием и его сыном, хотя из сведений источников нельзя сделать вывод, что та или другая армия была особенно велика; они насчитывали скорее тысячи, чем десятки тысяч человек. В прошлом римским армиям доводилось терпеть поражение от варваров. Известный факт: Август потерял три легиона и приданные им вспомогательные войска – силы, насчитывавшие примерно пятнадцать – двадцать тысяч человек – в засаде, устроенной в Тевтобургском лесу в 9 году. Поражение при Абритте, вероятно, сопровождалось меньшими потерями, однако то был первый случай, когда император пал от рук иноземного врага (дело ухудшалось тем обстоятельством, что его так и не нашли и не похоронили с должными почестями). По иронии судьбы, катастрофа произошла неподалеку от Трофея Траяна – огромного монумента цилиндрической формы, воздвигнутого Траяном в ознаменование победы над даками, а также в память погибших на войне.
Набег Книвы был лишь одним из множества нападений, тревоживших население провинций империи в течение нескольких десятилетий в середине III века. Области, где в течение нескольких десятков лет царил мир – Галлия, Италия, Испания, Греция, Малая Азия и Северная Африка, – пали жертвой банд мародеров из-за границы. Большинство нападавших говорило на германских языках, но германцы делились на множество отдельных племен и более крупных объединений. Книва происходил из готского племени, то есть из народа, у которого лишь недавно возникли контакты с Римом. К концу III века готы вместе с другими, очевидно, вновь сложившимися могущественными народами, такими как франки и алеманны, создали серьезную угрозу на границах, проходивших по Дунаю и Рейну. Казалось, баланс сил претерпел значительное изменение[147].
Германцы
Юлий Цезарь утверждал, что по Рейну проходит граница между местами обитания галлов и германцев; река оказалась удобной чертой, проведенной самой природой, за которой он более не завоевывал земель. Бесчисленные, агрессивные и весьма многочисленные германцы всегда стремились продвинуться на запад, в богатые земли Галлии и за ее пределы. Цезарь изобразил германские племена как полукочевников, угрожавших союзникам Италии и даже ей самой. Он беспощадно боролся с «угрозой», но из его же собственного рассказа о событиях очевидно, что ситуация была значительно сложнее. Часть германских племен уже поселилась к западу от Рейна и без труда вошла в состав населения империи, а соответствующие территории стали новыми провинциями. Цезарь также набрал к востоку от Рейна немало германских наемников, дабы те сражались бок о бок с его легионерами. С самого начала германцы представляли собой не только угрозу, но и ценный источник военной силы.
Август попытался аннексировать земли, простиравшиеся от Рейна до Эльбы, но его планы создать обширную провинцию Германия погибли вместе с легионерами в Тевтобургском лесу. Хотя римские армии отправились наказать враждебные племена за это поражение, идея насчет провинции так и не была приведена в исполнение, и граница прошла по Рейну. Ни эта река, ни Дунай не представляли собой незыблемой границы римской территории, поскольку на противоположном берегу требовалось сильное военное присутствие. К концу I века промежуток между двумя реками был соединен линией укреплений, в результате чего Рим получил в прямое управление обширные территории, известные под названием Декуматских полей. Немного позднее Траян завоевал Дакию, но затем подобные крупные изменения линии границы в Европе не происходили в течение полутора столетий. Вдоль нее дислоцировалось более половины всей римской армии (а если учитывать британский гарнизон, то почти две трети)[148].
К востоку от границы обитали племена, не все из которых относились к числу германцев. На Дунае жили карпы, родичи даков, переселившиеся сюда после завоевания их царства, и сарматы, бывшие степные кочевники, перебравшиеся на Большую Венгерскую равнину. Относительно принадлежности к числу германцев еще одного племени, бастарнов, имеются доводы как за, так и против. И все же основная масса населения приграничных территорий была именно германской, как утверждают римские источники. Однако сомнительно, что тамошние обитатели сами считали себя германцами. Некоторые племена были связаны узами родства, отправляли одни и те же культы, но, похоже, настоящего чувства принадлежности к «германцам» они не испытывали. Хотя их языки имели сходные корни, весьма вероятно, что представители племен, живших вдали друг от друга, с трудом поняли бы один другого в разговоре. Главную роль играли племенные узы; принадлежность к более мелким группам – клану и семье – была еще важнее[149].
Цезарь пишет, что германцы в основном пасли скот и не обрабатывали землю. Даже в его дни то было колоссальное преувеличение. В ряде областей, насколько можно себе представить, поселения действительно носили примитивный характер и существовали недолго: через несколько лет, истощив окрестные поля, люди перемещались на новое место. И все же в римский период общая картина являла собой зрелище преемственности и стабильности, и, возможно, значительную роль здесь сыграло установление постоянной границы. Несколько деревень, раскопанных археологами, просуществовало три или четыре столетия. По большей части они были невелики, но некоторые включали не менее дюжины (в одном случае – тридцать) основательно выстроенных деревянных домов прямоугольной формы. Население такой общины скорее всего насчитывало примерно пятьсот человек. Городов, сравнимых с тем, которые выросли в Галлии и некоторых областях Германии в позднем железном веке, здесь не было – вместо этого мы видим множество деревень и отдельных ферм[150].
Военные лидеры в I веке избирались из числа более широкого круга аристократов. Власть вождя определялась количеством воинов, из которых состояла его личная свита – выражаясь по-латыни, comitatus. Эти люди были обязаны сражаться вместе с ним в боях; в свою очередь, он устраивал для них пиры и награждал их оружием и золотом. Через сто лет подобные отношения были прославлены в таких поэмах, как «Беовульф». Один могущественный король IV века имел в своем распоряжении отряд из двухсот воинов; судя по впечатляющей коллекции оружия, обнаруженного при раскопках в Скандинавии, там их было примерно столько же. Это оружие представляло собой военную добычу, захваченную у побежденных врагов, а затем поднесенную в дар богам (победители бросили их в священное озеро). Оружия, найденного в Иллерупе в Дании (то были наконечники стрел и копий, умбоны – металлические выпуклости, крепившиеся в центре щита, и некоторое количество мечей), хватило бы на двести – триста человек; его принесли в дар божествам около 200 года. Столетие спустя в другое датское озеро близ Эйсбола было брошено такое количество оружия, которого хватило бы, чтобы снарядить в битву двести человек.
Подобные находки подтверждают впечатление, складывающееся в результате чтения источников относительно военного снаряжения германцев. Верхом ездили лишь немногие; доспехи были редкостью. Большинство воинов сражалось копьями, метало дротики и прикрывалось щитами. Значительное меньшинство также имело мечи (к III веку – почти всегда римского производства). Ныне за пределами империи найдено больше мечей, нежели на ее территории; поразительно, сколько их перешло в руки воинов из скандинавских племен, обитавших так далеко от имперской границы. Некоторые были захвачены в набегах, но большее количество было приобретено в результате торговых операций (по большей части незаконных) или могло быть даром лояльным предводителям общин[151].
Август попытался аннексировать земли, простиравшиеся от Рейна до Эльбы, но его планы создать обширную провинцию Германия погибли вместе с легионерами в Тевтобургском лесу. Хотя римские армии отправились наказать враждебные племена за это поражение, идея насчет провинции так и не была приведена в исполнение, и граница прошла по Рейну. Ни эта река, ни Дунай не представляли собой незыблемой границы римской территории, поскольку на противоположном берегу требовалось сильное военное присутствие. К концу I века промежуток между двумя реками был соединен линией укреплений, в результате чего Рим получил в прямое управление обширные территории, известные под названием Декуматских полей. Немного позднее Траян завоевал Дакию, но затем подобные крупные изменения линии границы в Европе не происходили в течение полутора столетий. Вдоль нее дислоцировалось более половины всей римской армии (а если учитывать британский гарнизон, то почти две трети)[148].
К востоку от границы обитали племена, не все из которых относились к числу германцев. На Дунае жили карпы, родичи даков, переселившиеся сюда после завоевания их царства, и сарматы, бывшие степные кочевники, перебравшиеся на Большую Венгерскую равнину. Относительно принадлежности к числу германцев еще одного племени, бастарнов, имеются доводы как за, так и против. И все же основная масса населения приграничных территорий была именно германской, как утверждают римские источники. Однако сомнительно, что тамошние обитатели сами считали себя германцами. Некоторые племена были связаны узами родства, отправляли одни и те же культы, но, похоже, настоящего чувства принадлежности к «германцам» они не испытывали. Хотя их языки имели сходные корни, весьма вероятно, что представители племен, живших вдали друг от друга, с трудом поняли бы один другого в разговоре. Главную роль играли племенные узы; принадлежность к более мелким группам – клану и семье – была еще важнее[149].
Цезарь пишет, что германцы в основном пасли скот и не обрабатывали землю. Даже в его дни то было колоссальное преувеличение. В ряде областей, насколько можно себе представить, поселения действительно носили примитивный характер и существовали недолго: через несколько лет, истощив окрестные поля, люди перемещались на новое место. И все же в римский период общая картина являла собой зрелище преемственности и стабильности, и, возможно, значительную роль здесь сыграло установление постоянной границы. Несколько деревень, раскопанных археологами, просуществовало три или четыре столетия. По большей части они были невелики, но некоторые включали не менее дюжины (в одном случае – тридцать) основательно выстроенных деревянных домов прямоугольной формы. Население такой общины скорее всего насчитывало примерно пятьсот человек. Городов, сравнимых с тем, которые выросли в Галлии и некоторых областях Германии в позднем железном веке, здесь не было – вместо этого мы видим множество деревень и отдельных ферм[150].
Военные лидеры в I веке избирались из числа более широкого круга аристократов. Власть вождя определялась количеством воинов, из которых состояла его личная свита – выражаясь по-латыни, comitatus. Эти люди были обязаны сражаться вместе с ним в боях; в свою очередь, он устраивал для них пиры и награждал их оружием и золотом. Через сто лет подобные отношения были прославлены в таких поэмах, как «Беовульф». Один могущественный король IV века имел в своем распоряжении отряд из двухсот воинов; судя по впечатляющей коллекции оружия, обнаруженного при раскопках в Скандинавии, там их было примерно столько же. Это оружие представляло собой военную добычу, захваченную у побежденных врагов, а затем поднесенную в дар богам (победители бросили их в священное озеро). Оружия, найденного в Иллерупе в Дании (то были наконечники стрел и копий, умбоны – металлические выпуклости, крепившиеся в центре щита, и некоторое количество мечей), хватило бы на двести – триста человек; его принесли в дар божествам около 200 года. Столетие спустя в другое датское озеро близ Эйсбола было брошено такое количество оружия, которого хватило бы, чтобы снарядить в битву двести человек.
Подобные находки подтверждают впечатление, складывающееся в результате чтения источников относительно военного снаряжения германцев. Верхом ездили лишь немногие; доспехи были редкостью. Большинство воинов сражалось копьями, метало дротики и прикрывалось щитами. Значительное меньшинство также имело мечи (к III веку – почти всегда римского производства). Ныне за пределами империи найдено больше мечей, нежели на ее территории; поразительно, сколько их перешло в руки воинов из скандинавских племен, обитавших так далеко от имперской границы. Некоторые были захвачены в набегах, но большее количество было приобретено в результате торговых операций (по большей части незаконных) или могло быть даром лояльным предводителям общин[151].