Страница:
– Я готов, – сказал он.
Северянин одобрительно кивнул и, поклонившись мертвому Тейрату, вышел из комнаты. Подмастерье на секунду задержался. Он тоже поклонился деду, стараясь сделать это так же как Танвар. Потом вздохнул и вышел в чулан.
Там он наткнулся на северянина, который преспокойно обшаривал карманы мертвеца.
– Ты что? – удивился Фарах. – Как можно!
– Можно. И нужно. Кормить то тебя кто будет?
Подмастерье недовольно мотнул головой и вышел на улицу. Он не хотел видеть этого. Обирать мертвых… Бесстыдство!
Следом за ним вышел и Танвар.
– Туда, – сказал он. – Направо и вверх.
– К Хазиру?
– Нет, к Башмину. А потом дальше, к Масуну. Пошли, пошли. У нас впереди длинный путь, а ночь коротка. Солнце здесь встает рано.
Северянин тронул плечо паренька и зашагал в ночь. Фарах оглянулся и бросил последний взгляд на Эшмин, деревню, которую считал родной. Он знал, что эту ночь не забудет никогда. Как и обещал ему дед.
Отвернувшись, Фарах смахнул рукавом последние детские слезы и побрел за Танваром, навстречу первому дню взрослой жизни.
3
4
5
Северянин одобрительно кивнул и, поклонившись мертвому Тейрату, вышел из комнаты. Подмастерье на секунду задержался. Он тоже поклонился деду, стараясь сделать это так же как Танвар. Потом вздохнул и вышел в чулан.
Там он наткнулся на северянина, который преспокойно обшаривал карманы мертвеца.
– Ты что? – удивился Фарах. – Как можно!
– Можно. И нужно. Кормить то тебя кто будет?
Подмастерье недовольно мотнул головой и вышел на улицу. Он не хотел видеть этого. Обирать мертвых… Бесстыдство!
Следом за ним вышел и Танвар.
– Туда, – сказал он. – Направо и вверх.
– К Хазиру?
– Нет, к Башмину. А потом дальше, к Масуну. Пошли, пошли. У нас впереди длинный путь, а ночь коротка. Солнце здесь встает рано.
Северянин тронул плечо паренька и зашагал в ночь. Фарах оглянулся и бросил последний взгляд на Эшмин, деревню, которую считал родной. Он знал, что эту ночь не забудет никогда. Как и обещал ему дед.
Отвернувшись, Фарах смахнул рукавом последние детские слезы и побрел за Танваром, навстречу первому дню взрослой жизни.
3
Шли долго. Всю ночь. Фарах нисколько не устал, ему было не привыкать к долгим прогулкам по горным тропам. А вот Танвар выдыхался. Северянин шел все медленнее, бормоча под нос ругательства, да такие, что подмастерье порой вздрагивал.
Они не разговаривали, берегли дыхание. Но Фараху и не хотелось говорить. Он испытывал странное ощущение: казалось из него выпили жизнь. Подмастерье чувствовал себя пустой оболочкой, тупо переставляющей ноги и не желавшей ничего знать о конечной цели путешествия. Он шел словно во сне.
Когда до восхода осталось не больше часа, они остановились.
– Хватит, – выдохнул Танвар. – Пора отдохнуть. Эти холмы меня доконают.
Он опустился на землю, скинул с плеча мешок и улегся на него как на подушку.
– Ложись, – велел северянин Фараху. – Надо немного поспать.
Подмастерье послушно опустился рядом и лег, устроившись так же как Танвар. Мешок повернулся неудачно, под головой оказался кусок хлеба и подмастерье завозился, устраиваясь удобнее.
– Дела… – протянул Танвар. – Надо же, как все обернулось. Никогда не думал, что Тейрат умрет так – от разрыва сердца…
– Ты знал деда? – тихо спросил Фарах.
– Немного. Мы встречались в Хазире. Я даже видел тебя, ты тогда был совсем пацан.
– Я тебя не помню.
– А нас и не знакомили. Я заходил к Тейрату в гости. Один раз.
– Вы были друзьями?
– Нет. Просто знакомыми.
– Расскажи мне про деда. Что вы делали в Хазире?
– Потом. Сейчас надо спать…
– Расскажи!
– Вот так всегда, пока жив никому не интересен, как помер, так сразу – расскажи…
– Танвар!
– Ладно, ладно. Только не хнычь. Твоего деда я знал плохо. Однажды я попал в знатную переделку, был на волосок от гибели. Тейрат помог, спас мне жизнь. Потом мы виделись еще несколько раз, но мне никак не удавалось вернуть ему должок. В конце концов, он взял с меня обещание, что в день твоего восемнадцатилетия я разыщу вас и проведу в Таграм, столицу Сальстана. Это долгий путь. Не то чтобы он был слишком опасный, но Тейрат плохо знал север, а я хорошо. Так что моя помощь оказалась бы кстати. А еще я был обязан ему жизнью и твой дед мог на меня положиться. Обговорив детали, мы расстались. Как я понял, именно после этой нашей встречи, вы отправились в Эшмин. Вот и все. Я человек обязательный, долги помню. Так что по прошествии пяти лет я пришел за вами, как мы с Тейратом и договаривались. Жаль только, что я не пришел раньше. Быть может я успел бы ему помочь.
Фарах закусил губу. Нет. Нельзя плакать. Нельзя. Надо мстить. Но кому? Кому мог понадобиться старик, живущий в маленькой деревне затерявшейся на юге Каван-Сара?
– Танвар, – позвал он, – а от кого мы прятались? Дед никогда не рассказывал мне об этом. Ты знаешь?
– Не очень много. Знаю, только, что твой дед всегда опасался Темных Жрецов.
– А кто это?
– Это? Еретики. Жрецы Темного Пламени. Они извращают учение нашего светлого бога Огня Энканаса. Говорят, они приносят в жертву людей во время ритуалов. Я мало о них знаю, у нас, на севере такой заразы нет. Это здесь, в Каван-Саре, их пруд пруди.
– Жрецы Темного Пламени. – Повторил Фарах. – Значит, это они виноваты в смерти деда.
– Скорее всего. Но тот мертвец не был жрецом. Это воин. Наверно – следопыт, охотник за наградой. Выследил вас и решил либо убить, либо захватить. Очень надеюсь, что он был так же жаден, как и все следопыты и пришел один, чтобы ни с кем не делиться наградой. Понадеялся на то, что справится со стариком и подростком. Но Тейрат преподнес ему сюрприз. Твой дед всегда оставался бойцом. Не знаю, кем он был в молодости, но дрался он как солдат.
– Мой дед был самым лучшим. И учителем и воином.
– Это точно. И врага завалил и тебя, вон как выучил на Северном болтать. На мою голову. А теперь давай спать. Нам завтра целый день идти. Мы должны догнать караван, идущий до Башмина. Я пришел вместе с ним, но они свернули в Альташ. Еще три дня назад. Сейчас то они уже на обратном пути, так что нам нужно их догнать. С караваном не пропадем.
– А потом, – спросил Фарах, – что потом?
– Потом я отведу тебя в Башмин. Оттуда в Масун. А оттуда уж в Таграм.
– А потом?
– Ну, не знаю. Мы с Тейратом договаривались, что я отведу вас в Таграм. Наверно он знал, что делать дальше. А теперь… В Таграме у меня много друзей. Пристрою тебя к какому-нибудь делу. А потом, извини, расстанемся. Должок я, считай, верну и, наконец, займусь своими делами.
– А я?
– А что ты. Здоровый парень. Думаю, проживешь. Если что надо будет, – помогу. Ты ремеслом то владеешь?
– Я подмастерье кузнеца!
– Ну, тем более не пропадешь. В Таграме любят кузнецов. Доспехи, оружие – это добро всегда у нас в почете. Да и обычной работы, не военной, хватает.
– А как же Жрецы? А как же месть?
– Разберешься потом, что к чему. Главное – не действуй сгоряча. Знаю я вас, южан. Кровь горячая, чуть что сразу за нож. Ты норов то попридержи. Целее будешь.
– Я отомщу!
– Отомстишь, отомстишь. Только сейчас – спать. Быстро заканчивай трепотню и закрывай глаза.
Фарах замолчал, послушно закрыл глаза, но тотчас же их открыл. Перед глазами стоял дед. Живой, улыбающийся дед с глиняными табличками в руках.
– Танвар, – позвал подмастерье.
– Вот суета! Спи!
– Ты знаешь что-нибудь про моих родителей?
– Нет. Зато я знаю, что если кто-то сейчас не заснет, то получит по шее. Благой Энканас! Что я так разболтался сегодня? Старею наверно. Спи давай!
Фарах уставился в звездное небо. Закрывать глаза не хотелось. Это было слишком тяжело – вновь видеть деда, живого и здорового, зная, что это всего лишь видение. Подмастерье смотрел в темные небеса, разглядывая жемчужные огоньки звезд. Дед говорил, что это капли огненной крови Энканаса, оставшиеся на небе после битвы с Тайгреном. Дед… Фарах шумно сглотнул. Конечно, он придет в Таграм, станет кузнецом, скует себе самые лучшие северные доспехи, найдет Жрецов Темного Пламени и всех их убьет. Да будет так.
Они не разговаривали, берегли дыхание. Но Фараху и не хотелось говорить. Он испытывал странное ощущение: казалось из него выпили жизнь. Подмастерье чувствовал себя пустой оболочкой, тупо переставляющей ноги и не желавшей ничего знать о конечной цели путешествия. Он шел словно во сне.
Когда до восхода осталось не больше часа, они остановились.
– Хватит, – выдохнул Танвар. – Пора отдохнуть. Эти холмы меня доконают.
Он опустился на землю, скинул с плеча мешок и улегся на него как на подушку.
– Ложись, – велел северянин Фараху. – Надо немного поспать.
Подмастерье послушно опустился рядом и лег, устроившись так же как Танвар. Мешок повернулся неудачно, под головой оказался кусок хлеба и подмастерье завозился, устраиваясь удобнее.
– Дела… – протянул Танвар. – Надо же, как все обернулось. Никогда не думал, что Тейрат умрет так – от разрыва сердца…
– Ты знал деда? – тихо спросил Фарах.
– Немного. Мы встречались в Хазире. Я даже видел тебя, ты тогда был совсем пацан.
– Я тебя не помню.
– А нас и не знакомили. Я заходил к Тейрату в гости. Один раз.
– Вы были друзьями?
– Нет. Просто знакомыми.
– Расскажи мне про деда. Что вы делали в Хазире?
– Потом. Сейчас надо спать…
– Расскажи!
– Вот так всегда, пока жив никому не интересен, как помер, так сразу – расскажи…
– Танвар!
– Ладно, ладно. Только не хнычь. Твоего деда я знал плохо. Однажды я попал в знатную переделку, был на волосок от гибели. Тейрат помог, спас мне жизнь. Потом мы виделись еще несколько раз, но мне никак не удавалось вернуть ему должок. В конце концов, он взял с меня обещание, что в день твоего восемнадцатилетия я разыщу вас и проведу в Таграм, столицу Сальстана. Это долгий путь. Не то чтобы он был слишком опасный, но Тейрат плохо знал север, а я хорошо. Так что моя помощь оказалась бы кстати. А еще я был обязан ему жизнью и твой дед мог на меня положиться. Обговорив детали, мы расстались. Как я понял, именно после этой нашей встречи, вы отправились в Эшмин. Вот и все. Я человек обязательный, долги помню. Так что по прошествии пяти лет я пришел за вами, как мы с Тейратом и договаривались. Жаль только, что я не пришел раньше. Быть может я успел бы ему помочь.
Фарах закусил губу. Нет. Нельзя плакать. Нельзя. Надо мстить. Но кому? Кому мог понадобиться старик, живущий в маленькой деревне затерявшейся на юге Каван-Сара?
– Танвар, – позвал он, – а от кого мы прятались? Дед никогда не рассказывал мне об этом. Ты знаешь?
– Не очень много. Знаю, только, что твой дед всегда опасался Темных Жрецов.
– А кто это?
– Это? Еретики. Жрецы Темного Пламени. Они извращают учение нашего светлого бога Огня Энканаса. Говорят, они приносят в жертву людей во время ритуалов. Я мало о них знаю, у нас, на севере такой заразы нет. Это здесь, в Каван-Саре, их пруд пруди.
– Жрецы Темного Пламени. – Повторил Фарах. – Значит, это они виноваты в смерти деда.
– Скорее всего. Но тот мертвец не был жрецом. Это воин. Наверно – следопыт, охотник за наградой. Выследил вас и решил либо убить, либо захватить. Очень надеюсь, что он был так же жаден, как и все следопыты и пришел один, чтобы ни с кем не делиться наградой. Понадеялся на то, что справится со стариком и подростком. Но Тейрат преподнес ему сюрприз. Твой дед всегда оставался бойцом. Не знаю, кем он был в молодости, но дрался он как солдат.
– Мой дед был самым лучшим. И учителем и воином.
– Это точно. И врага завалил и тебя, вон как выучил на Северном болтать. На мою голову. А теперь давай спать. Нам завтра целый день идти. Мы должны догнать караван, идущий до Башмина. Я пришел вместе с ним, но они свернули в Альташ. Еще три дня назад. Сейчас то они уже на обратном пути, так что нам нужно их догнать. С караваном не пропадем.
– А потом, – спросил Фарах, – что потом?
– Потом я отведу тебя в Башмин. Оттуда в Масун. А оттуда уж в Таграм.
– А потом?
– Ну, не знаю. Мы с Тейратом договаривались, что я отведу вас в Таграм. Наверно он знал, что делать дальше. А теперь… В Таграме у меня много друзей. Пристрою тебя к какому-нибудь делу. А потом, извини, расстанемся. Должок я, считай, верну и, наконец, займусь своими делами.
– А я?
– А что ты. Здоровый парень. Думаю, проживешь. Если что надо будет, – помогу. Ты ремеслом то владеешь?
– Я подмастерье кузнеца!
– Ну, тем более не пропадешь. В Таграме любят кузнецов. Доспехи, оружие – это добро всегда у нас в почете. Да и обычной работы, не военной, хватает.
– А как же Жрецы? А как же месть?
– Разберешься потом, что к чему. Главное – не действуй сгоряча. Знаю я вас, южан. Кровь горячая, чуть что сразу за нож. Ты норов то попридержи. Целее будешь.
– Я отомщу!
– Отомстишь, отомстишь. Только сейчас – спать. Быстро заканчивай трепотню и закрывай глаза.
Фарах замолчал, послушно закрыл глаза, но тотчас же их открыл. Перед глазами стоял дед. Живой, улыбающийся дед с глиняными табличками в руках.
– Танвар, – позвал подмастерье.
– Вот суета! Спи!
– Ты знаешь что-нибудь про моих родителей?
– Нет. Зато я знаю, что если кто-то сейчас не заснет, то получит по шее. Благой Энканас! Что я так разболтался сегодня? Старею наверно. Спи давай!
Фарах уставился в звездное небо. Закрывать глаза не хотелось. Это было слишком тяжело – вновь видеть деда, живого и здорового, зная, что это всего лишь видение. Подмастерье смотрел в темные небеса, разглядывая жемчужные огоньки звезд. Дед говорил, что это капли огненной крови Энканаса, оставшиеся на небе после битвы с Тайгреном. Дед… Фарах шумно сглотнул. Конечно, он придет в Таграм, станет кузнецом, скует себе самые лучшие северные доспехи, найдет Жрецов Темного Пламени и всех их убьет. Да будет так.
4
Караван они догнали на следующий день, к вечеру. Шли быстро, не таясь, прямо по дороге. Танвар сказал, что слежки можно не опасаться, дескать, он такое дело нутром чует. Но Фараху показалось, что на самом деле северянин просто устал от горных тропок и решил, что по дороге будет идти удобнее. Наверно, так оно и было, но подмастерье не решился высказать свои предположения вслух.
Они шли по утоптанной дороге, ведущей от Эшмина к Башмину. Альташ, большая деревня, остался восточнее. К счастью караван, немного задержался, иначе бы его пришлось нагонять дня два.
По дороге говорили мало. Северянин не привычный к жаре, быстро устал, и постоянно прикладывался к бурдюку с подкисленной водой. В конце концов, Фарах отобрал бурдюк и сказал, что так много пить нельзя. Неожиданно северянин согласился. Теперь он брался за бурдюк только тогда, когда ему разрешал подмастерье, знавший, сколько воды нужно пить в жару.
Танвар оказался приятным спутником. Не смотря на разбойничью внешность, он сразу пришелся Фараху по душе. Северянин казался добрым и открытым, иногда до простоты. Про таких в Эшмине говорили: что на уме то и на языке и худа от них не ждали. К тому же оказалось, что северянин не так уж стар, как показалось вначале. Ему было всего тридцать лет. Конечно, по сравнению с Фарахом, он выглядел самым настоящим опытным мужчиной, воином, побывавшим во многих переделках. Но Фараху, привыкшему общаться с дедом, Танвар представлялся скорее старшим братом, нежели наставником. Так что и общались они почти на равных.
Шли быстро. Пыльная и сухая дорога сама ложилась под ноги, и казалось, звала за собой, манила в новые земли. Горы вскоре остались позади, и они вышли на холмистую равнину. Строго говоря, настоящие горы начинались от Эшмина, и простирались далеко на юг, до самой пустыни Бога Огня, где почти никто не бывал. А здесь располагались лишь большие холмы, поросшие редкой травой, жесткой как ювелирная проволока. Но северянин упорно именовал их горами, и проклинал их почем зря.
Фарах, привычный к долгим прогулкам шел ровно – не быстро и не медленно, берег дыхание и силы. Танвар же, одетый в кольчугу, изнемогал от жары и постоянно останавливался перевести дух. К счастью, подмастерье, привыкший к родным местам, догадался повязать голову северянина чистым полотенцем, захваченным из дома. Так что голову ему не пекло, но с повязкой на голове Танвар стал еще больше походить на разбойника.
К вечеру, когда солнце стало закатываться к западу, норовя нырнуть в холмы, северянин выдохся. Он остановился посреди дороги, беспомощно оглянулся по сторонам и позвал Фараха, шедшего впереди.
– Эй, парень! Фарах!
Подмастерье остановился и подождал, пока северянин его догонит.
– Вот что, – сказал Танвар. – Не могу я больше. Ты скачешь как горный козел, а я совсем выдохся. Надо сделать привал и чего-нибудь погрызть. Я уж не мечтаю в волю напиться, но горло промочить надо. Оно у меня забито пылью. Еще немного и буду ею пердеть.
Фарах улыбнулся. Шуточки северянина, которые не решился бы повторить в слух даже кузнец, – главный сквернослов деревни, – ему нравились. Он тоже был не прочь отдохнуть, и собрался уж сказать об этом спутнику, но в этот момент ему послышался странный звук. Танвар продолжал проклинать пыль и жару, шумно жаловаться на сушь, так что подмастерью пришлось схватить его за руку.
Северянин моментально замолчал, насторожился, и положил ладонь на рукоять меча.
– Что это? – шепотом спросил он, услышав, наконец, тот же звук что и Фарах. В тоже мгновение довольно ухмыльнулся, и сам ответил на свой вопрос:
– Это же быки!
Подмастерье согласно кивнул, мысленно выругав себя за то, что сразу не узнал звуки. Это действительно были южные быки, – большие рослые животные, заросшие густой рыжей шерстью. Они были очень сильны и неприхотливы, за что весьма ценились. В Эшмине их не держали, деревня не настолько богата, но Фарах уже видел этих животных, правда, давно – лет пять назад, во время путешествия на юг. Надо же, их голос.
– Пошли, – подхватился Танвар, – давай быстрей. Это караван, мы его догнали!
Он вскинул на плечо мешок, поправил полотенце на голове и решительно зашагал по дороге. Казалось, у него открылось второе дыхание. Вся его усталость пропала, и теперь Танвар выглядел посвежевшим, словно и впрямь напился досыта холодной воды.
– Идем! Да побыстрее, растяпа! У меня место в караване оплачено, и припасы отложены. Если только их еще не сожрали эти жадные дети собак.
Подмастерье улыбнулся и поспешил за спутником. В самом деле, если погонщики добрались до запасов северянина, то им придется не сладко. Судя по всему, Танвар был скор и на слова и на дела.
Караван они увидели сразу, едва свернули за очередной холм. Десять быков, две повозки и восемь человек – вот и весь караван. Что и говорить, не много. Фараху доводилось за время скитаний видеть караваны и по двадцать, тридцать повозок, но здесь, в краю деревень, и две повозки – караван.
Погонщики разбили лагерь у подножия большого холма. Между двух повозок разожгли костер, и теперь люди суетились у него, деловито переговариваясь. Быки стояли спокойно, но порой издавали утробные звуки, словно жаловались на свою нелегкую судьбу. Их то и услышали путники.
Танвар шел быстро, почти бежал, и подмастерье едва поспевал за ним. Караванщики, заприметив путников, сначала всполошились, похватали из повозок оружие, но, видя что гостей всего двое, успокоились.
У самых повозок Танвар сбавил ход и подождал Фараха.
– Слушай, – сказал он, – они по северному плохо лопочут. Ты уж пообщайся с ними, смотри, чтоб нас не обжулили. Тут только зазевайся, мигом без порток останешься. И поменьше трепись о том, куда идем. И о смерти деда – никому не слова! Идешь со мной в Башмин на базар и вот и все дела.
Фарах кивнул, и они неспешно подошли к костру. Шли нарочито медленно, не торопясь, подчеркнуто держа руки на виду. В последнее время на трактах пошаливали разбойники, поэтому не стоило понапрасну волновать караванщиков. Они стали около костра, вглядывались в гостей и держа оружие наготове – кто деревянную пику с дрянным медным наконечником, доставшуюся от деда, кто палку окованную железом, кто нож. Всего их было восемь.
В сгущавшихся сумерках Фараху было плохо видно их лица, но крайнего слева он сразу признал – по халату. Халат знатный: толстый, с двойным воротом, сшитый из зеленых и красных клочков материи. Ужасен на вид, и одеть его мог только Хасир – торговец из Башмина, иногда заглядывающий в деревню Фараха. Сам Хасир считал, что халат замечательный и не расставался с ним ни на день.
– Хасир! – крикнул подмастерье, подходя к костру. – Хасир, это вы?
Обладатель примечательного халата подался вперед, опустил дубинку и вгляделся в темноту.
– Фарах? Молодой кузнец! Ты ли это!
– Я!
– Хо! – крикнул торговец. – Почтенные, опустите оружие! Я знаю этого мальчишку!
– А я, – северянина. Это он обыграл меня три дня назад в кости! – подал голос один из караванщиков. – Эту бледную шкуру зовут Танвар.
Северянин, державшийся поодаль, услышав свое имя, заулыбался и ткнул себя пальцем в грудь.
– Подходите гости, подходите, – заволновался Хасир. – Садитесь к костру! Ночь на дворе, не след в одиночку бродить в темноте!
Караванщики повеселели, загомонили, наперебой приглашая путешественников присоединиться к ужину.
Танвар и Фарах подошли к костру и разделились. Подмастерье уселся рядом с Хасиром, а северянин сел с другой стороны костра, рядом с знакомым караванщиком. В руках у него моментально появился бурдюк с кислым Башминским вином и глаза его радостно заблестели.
– Каким ветром тебя занесло так далеко от Эшмина? – Поинтересовался Хасир, присаживаясь рядом с подмастерьем.
– Иду в Башмин, – ответил Фарах. – С Танваром. Это друг деда, надо его проводить.
– Уважишь гостя, и тебе почет и ему радость, – согласился торговец. – Вот, возьми.
Он потянулся к сумкам, и добыл из них большой кусок сыра и мягкую хлебную лепешку. Фарах с благодарностью принял еду. Хасир шумно булькнул – рассмеялся. Выглядел он отвратно: толстый, заплывший жиром, с огромной бородавкой на подбородке… Халат едва налезал на его огромное тело. Подмастерье с неприязнью посмотрел на руки торговца. Пальцы – словно колбасы, толстые, безволосые… Таким людям нельзя доверять. Толстым, шумным, показушно добрым. Но сейчас, увы, это единственный знакомый ему человек среди караванщиков.
– Как там поживает Старый Тейрат? —поинтересовался торговец, шумно отдуваясь. – Все чертит буковки?
– Да. Чертит. – Ответил Фарах, надеясь, что в темноте не видно его покрасневших щек. Лгать он не умел. Знал, что так надо, Танвар его предупредил, но ему никогда еще не приходилось так поступать.
– Не смог к вам заглянуть в этот раз. Дела. – Важно сказал Хасир. – Думаю, в следующем месяце доберусь и до Эшмина. Какие у вас там новости?
– Да никаких, – ответил Фарах, жалея, что сел рядом с торговцем. Теперь придется весь вечер врать напропалую, чтобы уйти расспросов. К счастью, подмастерье знал безотказный способ отвлечь внимание торговца от собственной персоны. Этому его научил дед, еще во время путешествия на юг.
– Уважаемый Хасир, как идет торговля? – спросил подмастерье и впился зубами в твердый сыр.
– Торговля? Хо! Дети собак напели главе Башмина, что торговцы хорошо живут! И он снова поднял налог на продажу шкур. А какой тут налог, и так едва-едва отбиваю вложенные деньги!
Хасир возмущенно всплеснул руками и обрушил на подмастерья поток жалоб и причитаний. По его словам торговля шла из рук вон плохо. Он жаловался, что налоги растут, а доходы падают. Что в деревнях не покупают ничего, потому что тоже платят налоги. Что стражники в Башмине окончательно обнаглели и требуют за вход в город аж целую северную марку. Что разбойники совсем распустились и нападают на караваны среди бела дня…
Фарах слушал этот поток торгового красноречия, иногда кивая и не забывая вгрызаться в сыр. Ему не впервой было выслушивать подобные жалобы. Подмастерье знал, что отведя душу, торговец начнет распространяться об упущенных выгодных сделках, валя вину на недобросовестных конкурентов, потом перейдет к неурядицам в семейной жизни, а потом расскажет самые свежие слухи Башмина и его окрестностей. Так и должно быть. Не часто торговцу попадаются люди, готовые его выслушать.
Так что подмастерье спокойно ужинал, временами посматривая в сторону северянина. Тот сидел у костра рядом с караванщиками, довольно посмеивался и выглядел довольным. Видимо все его вещи остались целы. Караванщики затеяли игру в кости, и Танвар принимал в ней активное участие, хотя его запас "южных" слов был не очень велик. Разговаривал он с жутким акцентом, но, судя по всему, ни самого северянина, ни его партнеров по игре, это не смущало. Ловко пользуясь известными словами и помогая себе жестами, Танвар прекрасно общался с караванщиками и, похоже, даже выигрывал. Во всяком случае, погонщики часто костерили его на все лады, пользуясь тем, что удачливый игрок плохо знает южный язык.
Когда время подошло к полночи, Фарах заснул, так и оставшись сидеть на подушке с горбушкой хлеба в руках. Он так сильно устал за день, что ему не помешали ни словоизлияния Хасира, ни ругань караванщиков.
Разбудил его Танвар. Северянин толкнул его в плечо и указал на одеяло, расстеленное у костра. Фарах оглянулся по сторонам и увидел, что все уже устроились на ночлег: кто у костра, кто у быков. Лишь один из караванщиков уселся на край повозки, спиной к костру. Ему предстояло дежурить полночи – охранять сон товарищей.
Фарах улегся на одеяло, уже привычно подтянул под голову мешок и уснул, успев услышать, как рядом устраивается на ночлег Танвар.
Они шли по утоптанной дороге, ведущей от Эшмина к Башмину. Альташ, большая деревня, остался восточнее. К счастью караван, немного задержался, иначе бы его пришлось нагонять дня два.
По дороге говорили мало. Северянин не привычный к жаре, быстро устал, и постоянно прикладывался к бурдюку с подкисленной водой. В конце концов, Фарах отобрал бурдюк и сказал, что так много пить нельзя. Неожиданно северянин согласился. Теперь он брался за бурдюк только тогда, когда ему разрешал подмастерье, знавший, сколько воды нужно пить в жару.
Танвар оказался приятным спутником. Не смотря на разбойничью внешность, он сразу пришелся Фараху по душе. Северянин казался добрым и открытым, иногда до простоты. Про таких в Эшмине говорили: что на уме то и на языке и худа от них не ждали. К тому же оказалось, что северянин не так уж стар, как показалось вначале. Ему было всего тридцать лет. Конечно, по сравнению с Фарахом, он выглядел самым настоящим опытным мужчиной, воином, побывавшим во многих переделках. Но Фараху, привыкшему общаться с дедом, Танвар представлялся скорее старшим братом, нежели наставником. Так что и общались они почти на равных.
Шли быстро. Пыльная и сухая дорога сама ложилась под ноги, и казалось, звала за собой, манила в новые земли. Горы вскоре остались позади, и они вышли на холмистую равнину. Строго говоря, настоящие горы начинались от Эшмина, и простирались далеко на юг, до самой пустыни Бога Огня, где почти никто не бывал. А здесь располагались лишь большие холмы, поросшие редкой травой, жесткой как ювелирная проволока. Но северянин упорно именовал их горами, и проклинал их почем зря.
Фарах, привычный к долгим прогулкам шел ровно – не быстро и не медленно, берег дыхание и силы. Танвар же, одетый в кольчугу, изнемогал от жары и постоянно останавливался перевести дух. К счастью, подмастерье, привыкший к родным местам, догадался повязать голову северянина чистым полотенцем, захваченным из дома. Так что голову ему не пекло, но с повязкой на голове Танвар стал еще больше походить на разбойника.
К вечеру, когда солнце стало закатываться к западу, норовя нырнуть в холмы, северянин выдохся. Он остановился посреди дороги, беспомощно оглянулся по сторонам и позвал Фараха, шедшего впереди.
– Эй, парень! Фарах!
Подмастерье остановился и подождал, пока северянин его догонит.
– Вот что, – сказал Танвар. – Не могу я больше. Ты скачешь как горный козел, а я совсем выдохся. Надо сделать привал и чего-нибудь погрызть. Я уж не мечтаю в волю напиться, но горло промочить надо. Оно у меня забито пылью. Еще немного и буду ею пердеть.
Фарах улыбнулся. Шуточки северянина, которые не решился бы повторить в слух даже кузнец, – главный сквернослов деревни, – ему нравились. Он тоже был не прочь отдохнуть, и собрался уж сказать об этом спутнику, но в этот момент ему послышался странный звук. Танвар продолжал проклинать пыль и жару, шумно жаловаться на сушь, так что подмастерью пришлось схватить его за руку.
Северянин моментально замолчал, насторожился, и положил ладонь на рукоять меча.
– Что это? – шепотом спросил он, услышав, наконец, тот же звук что и Фарах. В тоже мгновение довольно ухмыльнулся, и сам ответил на свой вопрос:
– Это же быки!
Подмастерье согласно кивнул, мысленно выругав себя за то, что сразу не узнал звуки. Это действительно были южные быки, – большие рослые животные, заросшие густой рыжей шерстью. Они были очень сильны и неприхотливы, за что весьма ценились. В Эшмине их не держали, деревня не настолько богата, но Фарах уже видел этих животных, правда, давно – лет пять назад, во время путешествия на юг. Надо же, их голос.
– Пошли, – подхватился Танвар, – давай быстрей. Это караван, мы его догнали!
Он вскинул на плечо мешок, поправил полотенце на голове и решительно зашагал по дороге. Казалось, у него открылось второе дыхание. Вся его усталость пропала, и теперь Танвар выглядел посвежевшим, словно и впрямь напился досыта холодной воды.
– Идем! Да побыстрее, растяпа! У меня место в караване оплачено, и припасы отложены. Если только их еще не сожрали эти жадные дети собак.
Подмастерье улыбнулся и поспешил за спутником. В самом деле, если погонщики добрались до запасов северянина, то им придется не сладко. Судя по всему, Танвар был скор и на слова и на дела.
Караван они увидели сразу, едва свернули за очередной холм. Десять быков, две повозки и восемь человек – вот и весь караван. Что и говорить, не много. Фараху доводилось за время скитаний видеть караваны и по двадцать, тридцать повозок, но здесь, в краю деревень, и две повозки – караван.
Погонщики разбили лагерь у подножия большого холма. Между двух повозок разожгли костер, и теперь люди суетились у него, деловито переговариваясь. Быки стояли спокойно, но порой издавали утробные звуки, словно жаловались на свою нелегкую судьбу. Их то и услышали путники.
Танвар шел быстро, почти бежал, и подмастерье едва поспевал за ним. Караванщики, заприметив путников, сначала всполошились, похватали из повозок оружие, но, видя что гостей всего двое, успокоились.
У самых повозок Танвар сбавил ход и подождал Фараха.
– Слушай, – сказал он, – они по северному плохо лопочут. Ты уж пообщайся с ними, смотри, чтоб нас не обжулили. Тут только зазевайся, мигом без порток останешься. И поменьше трепись о том, куда идем. И о смерти деда – никому не слова! Идешь со мной в Башмин на базар и вот и все дела.
Фарах кивнул, и они неспешно подошли к костру. Шли нарочито медленно, не торопясь, подчеркнуто держа руки на виду. В последнее время на трактах пошаливали разбойники, поэтому не стоило понапрасну волновать караванщиков. Они стали около костра, вглядывались в гостей и держа оружие наготове – кто деревянную пику с дрянным медным наконечником, доставшуюся от деда, кто палку окованную железом, кто нож. Всего их было восемь.
В сгущавшихся сумерках Фараху было плохо видно их лица, но крайнего слева он сразу признал – по халату. Халат знатный: толстый, с двойным воротом, сшитый из зеленых и красных клочков материи. Ужасен на вид, и одеть его мог только Хасир – торговец из Башмина, иногда заглядывающий в деревню Фараха. Сам Хасир считал, что халат замечательный и не расставался с ним ни на день.
– Хасир! – крикнул подмастерье, подходя к костру. – Хасир, это вы?
Обладатель примечательного халата подался вперед, опустил дубинку и вгляделся в темноту.
– Фарах? Молодой кузнец! Ты ли это!
– Я!
– Хо! – крикнул торговец. – Почтенные, опустите оружие! Я знаю этого мальчишку!
– А я, – северянина. Это он обыграл меня три дня назад в кости! – подал голос один из караванщиков. – Эту бледную шкуру зовут Танвар.
Северянин, державшийся поодаль, услышав свое имя, заулыбался и ткнул себя пальцем в грудь.
– Подходите гости, подходите, – заволновался Хасир. – Садитесь к костру! Ночь на дворе, не след в одиночку бродить в темноте!
Караванщики повеселели, загомонили, наперебой приглашая путешественников присоединиться к ужину.
Танвар и Фарах подошли к костру и разделились. Подмастерье уселся рядом с Хасиром, а северянин сел с другой стороны костра, рядом с знакомым караванщиком. В руках у него моментально появился бурдюк с кислым Башминским вином и глаза его радостно заблестели.
– Каким ветром тебя занесло так далеко от Эшмина? – Поинтересовался Хасир, присаживаясь рядом с подмастерьем.
– Иду в Башмин, – ответил Фарах. – С Танваром. Это друг деда, надо его проводить.
– Уважишь гостя, и тебе почет и ему радость, – согласился торговец. – Вот, возьми.
Он потянулся к сумкам, и добыл из них большой кусок сыра и мягкую хлебную лепешку. Фарах с благодарностью принял еду. Хасир шумно булькнул – рассмеялся. Выглядел он отвратно: толстый, заплывший жиром, с огромной бородавкой на подбородке… Халат едва налезал на его огромное тело. Подмастерье с неприязнью посмотрел на руки торговца. Пальцы – словно колбасы, толстые, безволосые… Таким людям нельзя доверять. Толстым, шумным, показушно добрым. Но сейчас, увы, это единственный знакомый ему человек среди караванщиков.
– Как там поживает Старый Тейрат? —поинтересовался торговец, шумно отдуваясь. – Все чертит буковки?
– Да. Чертит. – Ответил Фарах, надеясь, что в темноте не видно его покрасневших щек. Лгать он не умел. Знал, что так надо, Танвар его предупредил, но ему никогда еще не приходилось так поступать.
– Не смог к вам заглянуть в этот раз. Дела. – Важно сказал Хасир. – Думаю, в следующем месяце доберусь и до Эшмина. Какие у вас там новости?
– Да никаких, – ответил Фарах, жалея, что сел рядом с торговцем. Теперь придется весь вечер врать напропалую, чтобы уйти расспросов. К счастью, подмастерье знал безотказный способ отвлечь внимание торговца от собственной персоны. Этому его научил дед, еще во время путешествия на юг.
– Уважаемый Хасир, как идет торговля? – спросил подмастерье и впился зубами в твердый сыр.
– Торговля? Хо! Дети собак напели главе Башмина, что торговцы хорошо живут! И он снова поднял налог на продажу шкур. А какой тут налог, и так едва-едва отбиваю вложенные деньги!
Хасир возмущенно всплеснул руками и обрушил на подмастерья поток жалоб и причитаний. По его словам торговля шла из рук вон плохо. Он жаловался, что налоги растут, а доходы падают. Что в деревнях не покупают ничего, потому что тоже платят налоги. Что стражники в Башмине окончательно обнаглели и требуют за вход в город аж целую северную марку. Что разбойники совсем распустились и нападают на караваны среди бела дня…
Фарах слушал этот поток торгового красноречия, иногда кивая и не забывая вгрызаться в сыр. Ему не впервой было выслушивать подобные жалобы. Подмастерье знал, что отведя душу, торговец начнет распространяться об упущенных выгодных сделках, валя вину на недобросовестных конкурентов, потом перейдет к неурядицам в семейной жизни, а потом расскажет самые свежие слухи Башмина и его окрестностей. Так и должно быть. Не часто торговцу попадаются люди, готовые его выслушать.
Так что подмастерье спокойно ужинал, временами посматривая в сторону северянина. Тот сидел у костра рядом с караванщиками, довольно посмеивался и выглядел довольным. Видимо все его вещи остались целы. Караванщики затеяли игру в кости, и Танвар принимал в ней активное участие, хотя его запас "южных" слов был не очень велик. Разговаривал он с жутким акцентом, но, судя по всему, ни самого северянина, ни его партнеров по игре, это не смущало. Ловко пользуясь известными словами и помогая себе жестами, Танвар прекрасно общался с караванщиками и, похоже, даже выигрывал. Во всяком случае, погонщики часто костерили его на все лады, пользуясь тем, что удачливый игрок плохо знает южный язык.
Когда время подошло к полночи, Фарах заснул, так и оставшись сидеть на подушке с горбушкой хлеба в руках. Он так сильно устал за день, что ему не помешали ни словоизлияния Хасира, ни ругань караванщиков.
Разбудил его Танвар. Северянин толкнул его в плечо и указал на одеяло, расстеленное у костра. Фарах оглянулся по сторонам и увидел, что все уже устроились на ночлег: кто у костра, кто у быков. Лишь один из караванщиков уселся на край повозки, спиной к костру. Ему предстояло дежурить полночи – охранять сон товарищей.
Фарах улегся на одеяло, уже привычно подтянул под голову мешок и уснул, успев услышать, как рядом устраивается на ночлег Танвар.
5
На следующее утро, караванщики поднялись рано. По холодку, пока благословенный дом Энканаса еще не взошел, они свернули лагерь, и приготовились тронуться в путь.
Танвар и Фарах помогали торговцам собираться. Когда все вещи уложили, а быков навьючили тюками, друзья устроились в одной из повозок, на том самом "оплаченном" Танваром месте. Северянин сел рядом с погонщиком, а Фарах удобно устроился у высокого борта, сплетенного из крепких сухих прутьев.
Сотворив утреннюю молитву Энканасу, об удачной дороге, караванщики подхлестнули быков, и караван тронулся в путь. На одном из быков восседал Хасир, – считалось, что именно он вел караван. Хотя на самом деле вел его Сасар – худощавый и жилистый погонщик, сидящий на втором быке. У него не было своего товара, но он хорошо знал дорогу и брал плату за то, что служил проводником. Следом за ними шла первая повозка, нагруженная так и не проданной материей. За ней катилась вторая, пустая. В ней то и устроились Танвар и Фарах. Хозяин повозки и двух быков, запряженных в нее, удачно продал свой товар и теперь пребывал в благостном расположении духа. К тому же ему удалось обыграть Танвара в кости, прошлой ночью, так что торговец, назвавшийся Масаром, весьма радушно относился к попутчикам. Он пытался болтать с Танваром, иногда обращаясь за помощью к Фараху, – тот переводил для северянина сложные фразы.
Следом за повозкой тянулись остальные быки, навьюченные мешками и тюками с разнообразным товаром. Некоторые погонщики шли рядом с быками, другие устроились поверх своей клади. Фарах так и не познакомился с ними, но об этом не жалел. Сейчас он думал о том, как сохранить в тайне то, что его дед мертв. Тут уж не до знакомств и не до разговоров – не проболтаться бы.
Еще два дня назад весь мир казался ему простым и понятным. Он знал свою судьбу наперед. Знал, что, став мужчиной, мог рассчитывать на свой новый дом. Знал, что через год или пусть даже через два, он стал бы вторым кузнецом. Потом Фарах привел бы к деду свою избранницу – Фаие, первую красавицу Эшмина. Дед бы усмехнулся в бороду и благословил молодых. Староста повез бы их в Башмин – к Жрецу Огня, чтобы тот связал молодых узами брака. Уж расстарался бы для нового кузнеца, да для учителя. А по приезду из Эшмина, для молодой семьи начали бы строить дом. Всем миром, как и полагалось. У них с Фаие родился бы мальчик – шустрый смуглый малец, наследник. Умный и красивый. А потом, Фарах стал главным кузнецом Эшмина. И чем не шутит судьба, – быть может, его пригласили бы в Башмин. А потом…
Да. Так могло быть. Но судьба выбросила черные кости. Из уважаемого подмастерья кузнеца, Фарах превратился в беглеца. Деда убили – предательски, в ночи. Напасть на беззащитного старика, что может быть хуже! На такое способны лишь падальщики, дети собак. Мир перевернулся. И теперь Фарах не знал куда ему бежать, что ему делать. Будущее туманно. Больше всего Фараха пугало то, что он не знал от кого ему прятаться. Танвар уверял, что за стариком и внуком охотились Темные Жрецы. Но почему бы тогда не обратиться за помощью к старосте? Или, раз уж они едут в Башмин, к Жрецу Огня? Подмастерье задавал себе все новые и новые вопросы и не находил на них ответов.
Впереди лежал долгий путь, времени для размышлений было предостаточно. Покачиваясь в повозке и прижимаясь щекой к теплым прутьям борта, подмастерье порой кидал взгляд на спину северянина. Тот все еще болтал с Масаром. Похоже, запас тем для общения не иссякал. Фарах думал, как бы поговорить с северянином, так чтобы никто им не помешал. Но как тут поговоришь – в дороге то. Разве что на привале.
Но в обед привал делать не стали. Поели на ходу, – быки шли медленно, размеренно, и можно было спокойно кусать хлеб и сыр, не опасаясь прикусить язык.
После еды, Танвар перебрался к Фараху и улегся рядом, прямо на тюк с материей. Масар сначала заволновался, но потом махнул рукой: мол, отдыхай дорогой гость, ничего для тебя не пожалею.
Танвар же придвинулся ближе к Фараху и стал расспрашивать его о житье в деревне. Подмастерье отвечал вяло, неохотно. Его злило то, что он не мог расспросить Танвара о том, что его интересовало. Фарах подумал о том, что если разговаривать на северном языке, то никто их не поймет. Но также понимал, что подобные разговоры не для чужих ушей. Торговцы, они народ ушлый. Может, и не смогут составить прошение саддину на северном, но наверняка смогут разобрать чужой разговор. К тому же Фарах не знал погонщиков. Быть может, кто-то из них действительно знает северный язык.
Танвар же не замолкал ни на минуту: то принимался петь грубые северные песни, то расписывал достоинства кабаков Таграма, то пытался объяснить Фараху разницу между ножом и кинжалом.
Наконец подмастерье не выдержал. Резко наклонился к северянину, ухватил его за ворот кожаной рубахи, от которой нестерпимо воняло потом, и прошептал:
– Танвар, надо поговорить…
Северянин громко расхохотался, заглушив последние слова Фараха, и грубо отбил его руку в сторону. Но в туже секунду переменился в лице, став серьезным и собранным.
– Потом. – Быстро шепнул он. – Вечером.
Через мгновение перед Фарахом снова оказался весельчак и болтун Танвар. Он широко улыбался, почесывался и жаловался на жару.
Фарах через силу улыбнулся, подыгрывая северянину и беззвучно выругал себя последними словами. Конечно, как можно так рисковать! Танвар наверняка все продумал заранее. Его напускное веселье, шутовство – лишь маска. Никто из караванщиков и помыслить не мог, что этот шумный северянин от кого-то скрывается. Перед ними предстал обычный северный варвар – невоспитанный и прожорливый, как и все сальстанцы. Съездил к знакомому в Эшмин, теперь возвращается обратно. Даже с провожатым. Не чужак, – знакомый знакомого уже почти друг. Безопасное трепло, жизнерадостное и шумное. Гораздое только языком трепать. А то, что меч на боку, так как же в дальней дороге без оружия. Нынче без этого не обойтись. Сами бы обзавелись, да не на что.
При всем при том, только сейчас Фарах сообразил, что хоть Танвар и не умолкал ни на минуту, ничего важного он так и не сказал. Ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. Из северянина как из дырявого мешка сыпались байки, сплетни, неприличные песенки, и больше ничего. Ни слова о нем самом и о Фарахе.
Подмастерье взглянул на своего путника по иному, с уважением. Только теперь он понял, почему дед выбрал провожатым северянина. Танвар не просто боец, и не обычный проводник. Он опытный путешественник. Знает о чем можно говорить, о чем нельзя. Когда надо улыбнуться, а когда пригрозить. Кем бы он ни был на самом деле, наемником, воином, следопытом – дело свое он знал хорошо.
Танвар и Фарах помогали торговцам собираться. Когда все вещи уложили, а быков навьючили тюками, друзья устроились в одной из повозок, на том самом "оплаченном" Танваром месте. Северянин сел рядом с погонщиком, а Фарах удобно устроился у высокого борта, сплетенного из крепких сухих прутьев.
Сотворив утреннюю молитву Энканасу, об удачной дороге, караванщики подхлестнули быков, и караван тронулся в путь. На одном из быков восседал Хасир, – считалось, что именно он вел караван. Хотя на самом деле вел его Сасар – худощавый и жилистый погонщик, сидящий на втором быке. У него не было своего товара, но он хорошо знал дорогу и брал плату за то, что служил проводником. Следом за ними шла первая повозка, нагруженная так и не проданной материей. За ней катилась вторая, пустая. В ней то и устроились Танвар и Фарах. Хозяин повозки и двух быков, запряженных в нее, удачно продал свой товар и теперь пребывал в благостном расположении духа. К тому же ему удалось обыграть Танвара в кости, прошлой ночью, так что торговец, назвавшийся Масаром, весьма радушно относился к попутчикам. Он пытался болтать с Танваром, иногда обращаясь за помощью к Фараху, – тот переводил для северянина сложные фразы.
Следом за повозкой тянулись остальные быки, навьюченные мешками и тюками с разнообразным товаром. Некоторые погонщики шли рядом с быками, другие устроились поверх своей клади. Фарах так и не познакомился с ними, но об этом не жалел. Сейчас он думал о том, как сохранить в тайне то, что его дед мертв. Тут уж не до знакомств и не до разговоров – не проболтаться бы.
Еще два дня назад весь мир казался ему простым и понятным. Он знал свою судьбу наперед. Знал, что, став мужчиной, мог рассчитывать на свой новый дом. Знал, что через год или пусть даже через два, он стал бы вторым кузнецом. Потом Фарах привел бы к деду свою избранницу – Фаие, первую красавицу Эшмина. Дед бы усмехнулся в бороду и благословил молодых. Староста повез бы их в Башмин – к Жрецу Огня, чтобы тот связал молодых узами брака. Уж расстарался бы для нового кузнеца, да для учителя. А по приезду из Эшмина, для молодой семьи начали бы строить дом. Всем миром, как и полагалось. У них с Фаие родился бы мальчик – шустрый смуглый малец, наследник. Умный и красивый. А потом, Фарах стал главным кузнецом Эшмина. И чем не шутит судьба, – быть может, его пригласили бы в Башмин. А потом…
Да. Так могло быть. Но судьба выбросила черные кости. Из уважаемого подмастерья кузнеца, Фарах превратился в беглеца. Деда убили – предательски, в ночи. Напасть на беззащитного старика, что может быть хуже! На такое способны лишь падальщики, дети собак. Мир перевернулся. И теперь Фарах не знал куда ему бежать, что ему делать. Будущее туманно. Больше всего Фараха пугало то, что он не знал от кого ему прятаться. Танвар уверял, что за стариком и внуком охотились Темные Жрецы. Но почему бы тогда не обратиться за помощью к старосте? Или, раз уж они едут в Башмин, к Жрецу Огня? Подмастерье задавал себе все новые и новые вопросы и не находил на них ответов.
Впереди лежал долгий путь, времени для размышлений было предостаточно. Покачиваясь в повозке и прижимаясь щекой к теплым прутьям борта, подмастерье порой кидал взгляд на спину северянина. Тот все еще болтал с Масаром. Похоже, запас тем для общения не иссякал. Фарах думал, как бы поговорить с северянином, так чтобы никто им не помешал. Но как тут поговоришь – в дороге то. Разве что на привале.
Но в обед привал делать не стали. Поели на ходу, – быки шли медленно, размеренно, и можно было спокойно кусать хлеб и сыр, не опасаясь прикусить язык.
После еды, Танвар перебрался к Фараху и улегся рядом, прямо на тюк с материей. Масар сначала заволновался, но потом махнул рукой: мол, отдыхай дорогой гость, ничего для тебя не пожалею.
Танвар же придвинулся ближе к Фараху и стал расспрашивать его о житье в деревне. Подмастерье отвечал вяло, неохотно. Его злило то, что он не мог расспросить Танвара о том, что его интересовало. Фарах подумал о том, что если разговаривать на северном языке, то никто их не поймет. Но также понимал, что подобные разговоры не для чужих ушей. Торговцы, они народ ушлый. Может, и не смогут составить прошение саддину на северном, но наверняка смогут разобрать чужой разговор. К тому же Фарах не знал погонщиков. Быть может, кто-то из них действительно знает северный язык.
Танвар же не замолкал ни на минуту: то принимался петь грубые северные песни, то расписывал достоинства кабаков Таграма, то пытался объяснить Фараху разницу между ножом и кинжалом.
Наконец подмастерье не выдержал. Резко наклонился к северянину, ухватил его за ворот кожаной рубахи, от которой нестерпимо воняло потом, и прошептал:
– Танвар, надо поговорить…
Северянин громко расхохотался, заглушив последние слова Фараха, и грубо отбил его руку в сторону. Но в туже секунду переменился в лице, став серьезным и собранным.
– Потом. – Быстро шепнул он. – Вечером.
Через мгновение перед Фарахом снова оказался весельчак и болтун Танвар. Он широко улыбался, почесывался и жаловался на жару.
Фарах через силу улыбнулся, подыгрывая северянину и беззвучно выругал себя последними словами. Конечно, как можно так рисковать! Танвар наверняка все продумал заранее. Его напускное веселье, шутовство – лишь маска. Никто из караванщиков и помыслить не мог, что этот шумный северянин от кого-то скрывается. Перед ними предстал обычный северный варвар – невоспитанный и прожорливый, как и все сальстанцы. Съездил к знакомому в Эшмин, теперь возвращается обратно. Даже с провожатым. Не чужак, – знакомый знакомого уже почти друг. Безопасное трепло, жизнерадостное и шумное. Гораздое только языком трепать. А то, что меч на боку, так как же в дальней дороге без оружия. Нынче без этого не обойтись. Сами бы обзавелись, да не на что.
При всем при том, только сейчас Фарах сообразил, что хоть Танвар и не умолкал ни на минуту, ничего важного он так и не сказал. Ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. Из северянина как из дырявого мешка сыпались байки, сплетни, неприличные песенки, и больше ничего. Ни слова о нем самом и о Фарахе.
Подмастерье взглянул на своего путника по иному, с уважением. Только теперь он понял, почему дед выбрал провожатым северянина. Танвар не просто боец, и не обычный проводник. Он опытный путешественник. Знает о чем можно говорить, о чем нельзя. Когда надо улыбнуться, а когда пригрозить. Кем бы он ни был на самом деле, наемником, воином, следопытом – дело свое он знал хорошо.