Дождавшись, когда сестра замолчит, он мягко напомнил:
– Я спрашивал о «Мальте», девочка, о крейсере, на котором я служу. Он ушел на Роон? Или уже к Эзату?
В глазах Ксении снова мелькнула растерянность.
– Я не знаю, Марк, не знаю, где твой крейсер. Ночью… нет, уже под утро в небе сверкнули зарницы, и Пьер сказал, что у нас такого быть не может, что это не атмосферное явление, а, вероятно, схватка в ближнем космосе. Значит, о нас не забыли, прислали боевые корабли! Мы… Ну ты понимаешь, что это значило для нас… Мы помчались к стадиону – там ровное место и виден весь небосвод… все побежали, Пьер, дядюшка Панчо, близнецы, мы с Майей… Сверкало до самого восхода и расплывалось зарево, такое огромное, будто небо вспыхнуло от горизонта до горизонта… Еще был свист, пронзительный свист, а потом – грохот. Пьер и дядюшка Панчо решили, что поврежденные корабли падают вниз и сгорают над Тхаром. Мы не знали, чьи, наши или дроми… наверное, те и другие… А утром… утром мы нашли тебя. Ты обгорел, и мы бы тебя не узнали, но на шлеме была чеканка – имя, звание и еще цифры. Ты был в шлеме, Марк, в шлеме и в какой-то штуке, похожей на… – Она беспомощно всплеснула руками. – Не могу сказать! Никогда не видела такого!
– Это спаскапсула с гипотермическим блоком, – произнес Марк, чувствуя, как заледенело сердце. – Вот оно что… Значит, я не добрался до «Мальты»… все же не добрался… Мой истребитель подбили, и я падал… падал на Тхар, направляя корабль к Обитаемому Поясу, к Западному Пределу, к Ибаньесу… Великая Пустота! Не помню! Я этого не помню! Хотя…
Он зажмурился и вздрогнул. Преграда в его сознании рухнула, барьер, отделявший последние минуты боя, вдруг растаял и исчез. Быть может, он сам воздвиг эту стену, не желая признать очевидное; выстроил ее инстинктивно и спрятал то, что страшило, что погружало в скорбь. Сейчас тьма Провала раскрылась перед ним, вспыхнули сотни плазменных молний, и над каменным ликом планеты закружились пылающие облака. Останки малых кораблей, фрегатов и дредноутов падали на плоскогорья Тхара, сгорали в атмосфере или, отброшенные взрывом, уносились в Провал; Великая Пустота глотала тела, разбитое оружие, куски обшивки, пластик, металл и мертвую плоть. Повсюду были враги, жерла метателей и струи смертоносной плазмы. Марк уже не слышал голос командира; связь прервалась, и только шум крови да его тяжелое дыхание разгоняли тишину. Эта битва, как и другие сражения в космосе, была беззвучной; смерть подкрадывалась на мягких лапах и молча собирала урожай.
«Ястреб» Марка сделал мертвую петлю, далекое солнце Гаммы Молота и огромный Тхар покатились по экранам, он выстрелил, и огненный шнур лазера настиг врага. Фонарь кабины потемнел, спасая глаза от ослепительной вспышки, машина вильнула, плазменные разряды пронеслись над ней, и где-то вверху, в направлении центра Галактики, вдруг стало расплываться багровое пятно. Не истребитель и не малый корабль дроми, мелькнула мысль; что-то покрупнее. Вражеский дредноут?.. Или?..
«Мальта»! То была «Мальта»! На долю секунды он ощутил агонию сотен людей, своих соратников; этот миг был краток, как промелькнувший сон, и страшен, точно видение Апокалипсиса. Затем «ястреб» встряхнуло, зажглись алые огни тревоги, и хищные тени чужих кораблей окружили его. Он бросил истребитель вниз, к планете, но фронт раскаленного облака взрыва двигался быстрей. Посудины дроми, что вились вокруг, вспыхивали точно факелы, выбрасывая смертоносные лучи; его ударило в грудь, жаркий воздух застрял в горле, ноги и поясница окаменели. Рук он тоже не чувствовал, но, став наполовину трупом, теряя сознание, все еще направлял свой кораблик – вниз, вниз, вниз, к Обитаемому Поясу Тхара, к Ибаньесу. Он еще успел разглядеть цепочку озер у экватора, зелень лесов и серые остроконечные скалы, торчавшие над деревьями, потом услышал тихий шелест гипотермического блока и погрузился в беспамятство.
Так было! Он вспомнил, соединил разорванное бытие… Но эта память оказалась горькой.
– Погибли… все погибли… – пробормотал Марк в тягостном изумлении. – Ни один корабль не смог приземлиться, и никто не уцелел… Мы потерпели поражение…
– Но ты жив! – сказала Ксения. И, будто стараясь убедить его и себя, упрямо повторила: – Ты жив, Марк! И Пьер с дядюшкой Панчо, и близнецы, и мы с Майей! Все мы живы!
Он очнулся. Секунду смотрел на свои голые руки, на шрамы, что истончались и зарастали прямо на глазах, на сдвинутую крышку саркофага. Потом повернулся к сестре и спросил:
– Майя… Это что за Майя? Та голенастая девчонка, с которой ты дружила? Помнится, их дом был на бульваре Толедо… Такая большая гасиенда в испанском стиле, с арками и витражами… Это она?
* * *
Дом, гасиенда в испанском стиле, был разрушен снарядами дроми, стены и арки рухнули, цветные стекла витражей усыпали патио, внутренний дворик, где Майя любила сидеть у бассейна, мечтая над книгой. Но это была небольшая беда; дом можно отстроить, ведь на Тхаре хватает камня, дерева и стекла, не говоря уж о роботах. Но атака врагов оказалась внезапной, и под развалинами дома сгорели мать, отец и младшая сестра. Майя спаслась лишь потому, что была в это черное утро в колледже, и когда земля задрожала и над городскими крышами встали дымные фонтаны взрывов, думала только об одном: как бы вывести детей из младшей группы в лес. Сосны, ели и заросли можжевельника подступали к самой игровой площадке, и ей повезло, удалось перебраться через открытое пространство вместе с восемью малышами. Никого не забыла, никого не потеряла! Помчалась с ними к озеру, где нашлись другие наставники и ребята старших групп – все живые, хотя и перепуганные. Но страх длился недолго; у тхаров крепкая кость, бояться они не привыкли.
В их колледже всех ребятишек спасли и вывезли в Никель, но лицей Сервантеса накрыло снарядом, и дети с учителями погибли, кто под руинами, как ее семья, а кто сгорел живьем в лицейском парке. Снаряды дроми разбрасывали струи пламени, горевшего на камне и металле, сжигавшие живое существо за несколько секунд. Через день-другой, когда Майя пришла к родному дому и увидела прах своей семьи, обугленные черепа и кости, она как будто помешалась: села в патио над тремя скелетами, стала раскачиваться словно маятник и выть. Ксения ее увела. Ксения сказала, что это сделали не люди, не фаата, не кни'лина, а монстры, которых людям не понять, и мстить этим тварям бесполезно, надо просто вышвырнуть их с Тхара. С Тхара, Роона и Эзата… Вышвырнуть их отсюда, а потом очистить каждый уголок Галактики от этих чудищ!
Так сказала Ксения. Она сильная, она из рода Вальдесов… Может быть, сильная оттого, что знает: ее родные не погибли. Марк ведь точно жив… Хотя в недавние дни они с Ксенией были в отчаянии, думали, что потеряют его… Но Марк – тхар и Вальдес; такие бьются до последнего и не спешат в Великую Пустоту…
Майя поднялась и нерешительно шагнула к двери. В округлую камеру выходили шесть тамбуров-проходов к реанимационным блокам, перегороженных массивными переборками. Лечебный центр в Ибаньесе строили столетие назад, во время Третьей Войны Провала, и укрепили капитально: стены метровой толщины, мощные перекрытия, и по всему периметру – контрфорсы и ряды колонн. Но главное, этот подземный бункер, набитый медицинской кибернетикой, с запасами лекарств и банком стволовых клеток. Удары снарядов разрушили здание, но подземелье уцелело – правда, не все компьютеры и роботы-хирурги были в исправности. Но того, что осталось, Марку хватило.
Он сейчас здесь, за этой дверью… Реаниматор отключился час назад, и Ксения сюда вошла… Вошла первой… Ее брат, ее право…
Майя прижалась ухом к переборке, но не услышала ни звука. В камере, заглубленной в грунт на двадцать метров, царила мертвая тишина. Сферический потолок, облицованный вечно светящимся пластиком, мягкие диваны и кресла у стен, низкие столики с голопроекторами и журналами… Казалось, нет в природе никаких чудовищ-дроми, нет развалин наверху и постоянного чувства голода, нет тысяч погибших и тысяч плененных; просто она ждет, когда очнется близкий друг, детская ее любовь. Вот сдвинется переборка, она войдет, улыбнется ему, и он увидит, какой она стала – не угловатая хрупкая девочка-подросток, а женщина, настоящая женщина! Ей уже двадцать два, и она…
Зеркало! Ей нужно зеркало!
Отскочив от двери, Майя включила голопроектор, коснулась клавиши настройки, вызвала зеркальную поверхность – огромную, от пола до потолка.
Это она?.. Она?.. В потертом распахнутом комбинезоне и горных ботинках, с иглометом у пояса?.. Кожа обтягивает скулы, ключицы торчат, лицо будто бы съежилось, губы поблекли, а под глазами синие тени… И ни единой округлости, приятной для мужского взгляда… Определенно в прошлом она выглядела лучше, гораздо лучше! Но с той поры минуло больше двух лет – двадцать восемь полуголодных месяцев, если быть совсем уж точной.
Что же ты так медлил, Марк?.. Почему не пришел тогда, когда мои щеки были свежи, глаза сияли, а грудь была упругой и полной?.. Где же ты был, любовь моя, куда исчез на целых девять лет?.. И помнишь ли Майю Серано, подружку твоей сестры?..
Она вздохнула, снова подошла к дверям и стала ждать.
* * *
– Это она, Майя Серано, – сказала Ксения, помогая Марку выбраться из саркофага. – Ты ее помнишь?
– Помню. Черные глазищи в пол-лица, черные волосы до плеч… Надеюсь, с нею все в порядке?
– Нет. Ее семья погибла, когда дроми разрушили Ибаньес, но лучше ей об этом не напоминать. – Ксения протянула ему комбинезон. – Вот, оденься. Как ты себя чувствуешь?
Марка слегка покачивало.
– Слабость, – пробормотал он, – проклятая слабость…
– Это пройдет. Ты был восемнадцать дней на внутривенном питании. Хочешь есть?
– Нет, пожалуй, нет. – С помощью сестры Марк натянул одежду и башмаки. – Ты выросла малышка, но похудела. Почему?
– У нас не хватает продуктов, Марк. Склады и элеваторы во всех поселениях сгорели, сельскохозяйственные роботы уничтожены, два года мы ничего не сеем и не собираем урожай. Ты удивишься, когда узнаешь, что мы едим.
– Бедная моя… – Он попытался обнять Ксению, но она отстранилась, упрямо встряхнув головой.
– Не надо меня жалеть. Всем приходится трудно, братец, и многим – куда тяжелее, чем мне. Я, по крайней мере, знаю, что все вы живы – ты, мама, отец… Или?..
В ее глазах метнулся страх, и Марк торопливо произнес:
– Никаких «или», детка, мама с отцом на «Урале». Это флагман Седьмой флотилии, и сейчас они патрулируют границу около Новой Эллады. Далековато от Тхара, но отец сюда придет. Придет или пришлет кого-нибудь, я верю! – Он подумал о «Мальте», о трех фрегатах, о сотнях погибших и опустил голову. – Жаль, что в этот раз не получилось… Мы не думали, что здесь так много жаб…
Голова у Марка кружилась. Он покачнулся, оперся руками о крышку реаниматора и перевел дыхание. Ксения обхватила его за пояс, поддержала.
– Ты должен рассказать мне про маму и отца, Марк. Все, что помнишь! Но после, после… это наше с тобой, только наше, а Западному штабу нужна информация, нужно знать, что происходит на Земле. Мы как осколок разбитого сосуда… столько месяцев никакой связи, ничего… Мы даже не знаем, что творится на Рооне…
Надо же, подумал Марк, и штаб у них есть! Западный! Наверняка имеется и Восточный! Тхар, похоже, не думал сдаваться. Впрочем, другого он от своих соотечественников не ожидал.
Ксения тянула его к выходу.
– Идем! Идем, братец!
– Подожди.
Марк вгляделся в ее повзрослевшее лицо и вдруг увидел, как она, совсем еще малышка, мчится через двор к соколятне. Соколов привез на Тхар отец, и то был подарок матери, происходившей из рода Соколовых. Редкостные птицы! Где и как Сергей Вальдес раздобыл эту первую пару, оставалось тайной, но сокол с соколихой на Тхаре прижились, ловили сирендов и местных сусликов, а в урочный час самка отложила два яйца. Пятилетняя Ксюша каждый день бегала смотреть, не вылупились ли птенцы. Через несколько лет соколов стало много, и молодое поколение угнездилось в Розовых скалах, за лесом, что подступал к городу. Но чета старых птиц и кое-кто из их потомков остались в соколятне. Когда Марк уезжал, их было не меньше дюжины.
– Наш дом разрушен? – спросил он.
Сестра молча кивнула.
– А соколы? Что стало с ними?
На ее губах промелькнула улыбка.
– Соколы живы и трудятся. Летают в Никель, Китеж, Мэйн, в Порт Колумб и Северный, всюду, где есть наши посты. Летают, носят письма.
– Зачем?
Улыбка Ксении погасла, и у губ залегли суровые морщинки.
– Мы соблюдаем режим радиомолчания. У нас нет шифровальных автоматов, и мы боимся, что дроми понимают наш язык. Возможно, у них есть трансляторы… – Марк хотел сказать, что никаких трансляторов не существует, но она снова подтолкнула его к двери. – Ну, идем же, идем! Все тебя ждут, Майя, Пьер, и дядюшка Панчо, и близнецы! Идем, братец!
Он сделал шаг к выходу.
– Я не был дома девять лет, сестренка. Ты уже совсем взрослая… Извини, если спрошу: Пьер – это ведь Пьер Граве, да?.. – кто он тебе? Просто друг или… хмм… твой возлюбленный?
– Не друг и не возлюбленный, а командир нашего поста в Ибаньесе, – строго сказала Ксения. – Как это у вас на Флоте говорят?.. Камерад, боевой товарищ. Он был геологом, работал в Никеле.
Дверная переборка сдвинулась.
– А ты? Ты говорила, что вы с Пьером наладили реаниматор… Ты врач?
– Стала врачом, а была учителем. Преподавала ботанику и биологию.
– Надо же! Время течет, наделяя нас новыми дарами, – произнес Марк и шагнул в тамбур. – А Майя кто? Помнится, она любила рисовать.
– Тоже учитель. Эстетика, танцы, живопись и изящные манеры… Но сейчас она стрелок. Тринадцать дроми на счету.
– А… – начал Марк, но тут вторая дверь открылась, и он увидел девушку в таком же комбинезоне, как у него и Ксении. Она была высока и стройна, с талией, которую можно было обхватить пальцами обеих рук, с водопадом черных волос, рассыпанных по плечам, и губами, похожими на лепестки алых тюльпанов. Испанка, настоящая красавица-испанка! Марк поймал ее взгляд и на мгновение онемел – в ее глазах читалась такая надежда, такое страстное нетерпеливое ожидание, что, казалось, любые слова будут нелепы и неуместны. Другое дело, поцелуй!
Но до поцелуев не дошло. Опустились темные ресницы, затеняя блеск очей, шевельнулись яркие губы, и он услышал:
– Марк, Марк… Какой же ты стал большой и важный! Наверное, капитан?
– До капитана мне как до центра Галактики, – промолвил он, взял ее ладошку и нежно погладил тонкие пальцы. – Пилот и лейтенант десанта Марк Вальдес, белла донна. Училище, где я провел четыре года, было под Севильей, и там я видел девушек, похожих на тебя. Но ты красивее.
Она покачала головой.
– Я не испанка, Марк, я тхара.
– Это комплимент, – пояснила Ксения. – Наверное, в том училище под Севильей тоже был наставник эстетики и изящных манер.
Они рассмеялись, потом Ксения щелкнула пальцами, и сверху опустилась лестница. Таких Марк давно не видел – на Земле и на кораблях Космического Флота пользовались в основном гравилифтами.
– Поднимемся в ординаторскую. Там наши мужчины, все пятеро.
Очевидно, ординаторская была самым просторным из уцелевших помещений бункера. Тут стояли больничные койки на гравиподвеске, а в дальнем конце, на сдвинутых вместе столах, Марк разглядел инфракрасную печку, иглометы, голопроектор, большие фляги с водой, посуду и прочий нехитрый скарб. Что до мужчин, то их оказалось не пятеро, а двое: Пьер Граве, давний знакомец с Бельгийской эспланады, учившийся с Марком в колледже, и дядюшка Панчо Сантьяго, крепыш лет девяноста, механик и водитель краулера. Что до трех пятнадцатилетних мальчишек, неразличимых, как горошины в стручке, то их он узнать не мог, но после объятий с Панчо и Пьером они почтительно представились: Прохор, Павел и Кирилл, близнецы Семеновы с Псковского проезда. Дом с башенкой и флюгером, добавил Кирилл, и Марк кивнул, подумав: где сейчас та башенка, где флюгер!..
Все они, не исключая девушек, глядели на него с жадным любопытством, и он, решив не томить соплеменников, повел речь о том, что случилось в Федерации за два последних года. Конечно, то были вести о войне, о прорыве дроми у Бетельгейзе, о битве в системе Альфы Серпа, о пограничных колониях, которые пришлось эвакуировать, о новых флотах и сверхмощных рейдерах, заложенных в Поясе Астероидов, и о том, что лоона эо, через сервов, своих дипломатов и посланников, обещали любую разумную помощь, кроме поставок оружия. Лоона эо, древнее мудрое племя, были миролюбивы, торговали со всей обитаемой Галактикой, но оружие не продавали никому – должно быть, уверились, что младшие расы сами дойдут до всяких смертоносных штук и помогать им в этом не надо. Зато они прекратили вербовку наемников и согласились разорвать контракты со всеми кадровыми офицерами, служившими в Патруле.
Еще он рассказывал о спорах в парламенте Федерации и группе Анта Петерса, стоявшей за переговоры с дроми и посредничество в них лоона эо. Каким-то чудом группа вошла в контакт с одной из триб, то ли воинской, то ли вершившей политику в империи зеленокожих, и сорок человек отправились на безоружном лайнере к условленному месту встречи, но зонг-эр-зонг – или, поземному, Патриарх другого клана – этот корабль расстрелял. Петерс и часть его сторонников погибли, остальные сдали мандаты, и оппозиции пришел конец. Правда, были еще ксенологи, специалисты по негуманоидным культурам, предупреждавшие, что эта война будет не похожа на другие. В земных понятиях войны кончались победой или поражением, а также мирным договором, по никакой договор, как утверждали ксенологи, не остановит экспансию дроми, ибо основа ее – физиология размножения. Отсюда следовал элементарный вывод: зеленокожих нельзя победить, можно только уничтожить. Но дроми в Галактике было впятеро больше, чем землян и всех гуманоидов известных рас, их популяция приближалась к четыремстам миллиардам – не считая, разумеется, существ на стадии халлаха. Полное уничтожение дроми воистину стало бы космическим деянием, и такой масштабный геноцид страшил земных политиков.
– Вот, значит, как, – выслушав Марка, произнес дядюшка Педро, смуглый коренастый галисиец, тхар во втором поколении. – Или мы их, или они нас… Невеселая перспектива!
– Хуже некуда, – согласился Пьер Граве, потомок выходцев из Нанта. Французских семей на Тхаре было немного, в основном этот мир заселялся русскими и испанцами. Хотя попадались и другие колонисты, из Скандинавии, Кореи и Монголии. Пьер был синеглазым, белокурым и худым – впрочем, все они выглядели тощими, недокормленными, особенно близнецы.
– А что же Флот? – спросил Пьер, уставившись на Марка требовательным взглядом. – Где наш славный и могучий Флот?
– Я уже здесь, – ответил Марк и отдал салют.
– Это хорошо. Но я имел в виду не тебя персонально, а десяток крейсеров и корпус десантников. Где был Флот, когда нас убивали? И что он делает сейчас?
Марк уставился в пол.
– Не думай, что о Тхаре позабыли… о Тхаре, Рооне, Эзате… Нет, это не так! Пусть не десять крейсеров, но один ведь все-таки пришел… – и погиб, добавил он про себя. Потом поднял глаза на Пьера. – Флот сражается на границах сектора, сдерживая превосходящие силы дроми. У них гораздо больше кораблей, и пока в строй не войдут новые рейдеры, крупномасштабные операции невозможны.
Пьер вытащил игломет, почесал стволом макушку и повторил:
– Невозможны… Адмирал Вальдес тоже так думает?
– Я всего лишь лейтенант, – отозвался Марк. – Мысли адмиралов лейтенантам недоступны.
– Даже если адмирал – твой отец?
Но этот вопрос остался без ответа.
* * *
Адмирал Вальдес тоже бы ничего не ответил – за неимением времени. Стиснутый боевым коконом, он словно парил в пустоте, в восемнадцати астрономических единицах от солнца Новой Эллады, обозревая рой огромных каменных глыб. Он не нуждался в экранах, радарах и локаторах; в моменты высшего напряжения сил ему удавалось видеть – или, возможно, как-то иначе ощущать – то, что было недоступно человеку рода хомо сапиенс. На войне этот странный дар делал его блестящим тактиком, а склонность к логическому мышлению и опыт множества схваток – незаурядным стратегом.
Удачно, что в этой системе тоже есть пояс астероидов, размышлял он. В пустом пространстве, где три атома на кубометр, не укроешься, там все, как на ладони; любой маневр можно заметить, просчитать и упредить. Пустота лишает сражение внезапности, а это решающий фактор, если у врага больше кораблей. Зато дроми – противник неповоротливый и предсказуемый… Пожалуй, он успеет распылить их дредноуты первым же залпом – в крайнем случае, вторым.
Семь крейсеров его флотилии и двадцать два фрегата прятались среди гигантских скал, обломков неведомой планеты, погибшей в незапамятные времена. Как и в Солнечной системе, астероидный пояс здесь не был сплошным, а состоял из нескольких плотных роев, тщательно изученных и занесенных со всеми элементами движения в память АНК. В рое Бальдр с самыми крупными астероидами располагались база Седьмой флотилии, склады оружия и снаряжения и транспортные суда; остальные четыре роя, Один, Фрейя, Тор и Локи[8], оборудованные наблюдательными постами, позволяли засечь любой корабль, что появлялся из Лимба. Рои прикрывали внутрисистемное пространство с двумя планетами, Новой Элладой и Пелопоннесом. Оба мира были населены, и вывезти миллионы колонистов не представлялось возможным. Что до Пелопоннеса, мира скалистого и холодного, то он для дроми не подходил, а вот Эллада, теплая и зеленая, с большим количеством воды, напоминала Файтарлу-Ата, материнскую планету зеленокожих и нынешнюю их метрополию. Неудивительно, что они считали, будто Одаривший Мыслью предназначил этот мир для них, для молоди– халлаха, синн-ко и прочих каст их биологической иерархии. Адмирал Вальдес, знавший о дроми не меньше любого ксенолога, мог их понять, но понимание и согласие – разные вещи.
С какой бы стороны ни намечалась атака, он успевал перебросить флотилию в ближайший к дроми рой Сейчас он поджидал их в сгущении Фрейя, ориентированном в данный момент на северный полюс Галактики. Противник двигался плотным строем, шестнадцать больших кораблей и около сотни малых. У дроми эти боевые аппараты так и назывались: сидура – большой, халлаха – малый, но в Патруле, где в юности служил Вальдес, более крупные корабли, имевшие несколько башен с метателями плазмы, прозвали дредноутами, а малые, угловатых очертаний – корытами или лоханками.
Шестнадцать дредноутов, сотня лоханок… Дредноуты он накроет аннигиляторами крейсеров и девяти фрегатов, остальные тринадцать охватят малые суда и после первого залпа сбросят истребители… В пространстве, открывшемся перед Вальдесом, уже перемещались корабли, но это была иллюзия – он всего лишь просчитывал, откуда нанести удар и как расставить наличные силы. Здесь имелись определенные тонкости, ибо аннигилятор, самое мощное оружие его крейсеров и фрегатов, был устройством громоздким, намертво соединенным с корпусом, и выстрел требовал должной ориентации всего корабля. Поговаривали, что новые рейдеры класса «Паллада», заложенные в Солнечной системе, будут иметь по два эмиттера антиматерии, с приводами прицела. Еще толковали о новом оружии, молекулярном дисперсоре, якобы похищенном Секретной службой Флота у лоона эо; этот дисперсор будто бы уже испытали и даже запустили в производство. Адмирал относился к этим слухам скептически; в бою он привык обходиться тем, что есть под руками.
Выйдя из транса, Вальдес осмотрел огромную рубку флагмана «Урал», отметил, что люди работают спокойно, задержался взглядом на фигурке жены, запрятанной в прозрачный кокон АНК, и произнес:
– Внимание, красная тревога! Готовность к бою через сорок минут. Все крейсера и фрегаты с первого по девятый остаются на своих местах. Остальным кораблям передислоцироваться на периферию роя и быть готовыми к охвату вражеской группировки.
Вызвав голограмму роя, он указал новые позиции для тринадцати фрегатов и принял рапорты их капитанов. Потом соединился по внутренней связи с постом аннигилятора, где, в ожидании приказов, дежурил самый опытный и надежный из его подчиненных. И самый старый на всей флотилии – конечно, если не считать Кро Лайтвотера.
– Палец на кнопке, Птурс? – спросил адмирал и усмехнулся.
– Как обычно, командир. Но пока не вижу ни единого ублюдка.
– Скоро будут, дружище. Шестнадцать дредноутов, идут строем конуса. Головной – персонально для тебя. Поприветствуешь?
– Вмажу по самые помидоры, – отозвался Птурс. – Будь уверен, адмирал! Старый конь борозды не испортит.
* * *
В тот день они не поднялись в город – хватило разговоров, да и Марк чувствовал еще некую слабость. Девушки вскипятили воду, заварили кло, национальный напиток тхаров, которого Марк не пробовал целых девять лет. Кло было вдоволь, но в остальном трапеза оказалась скудной – галеты, жесткое вяленое мясо местных грызунов и по яблоку на нос. Майя и Ксения подкладывали Марку то лишнюю галету, то кусочек мяса или половинку яблока, а когда он начал возражать, Сантьяго, по праву старшего, прикрикнул: ешь, парень! Ешь, чтобы ветром не шатало! Нам нужен боец, а не инвалид!