Прихлебывая горьковатый напиток, Марк обшаривал взглядом комнату, отмечая, что иглометы, ножи и мачете есть у всех, а вот оружие посерьезнее – в единственном числе и к тому же раритет, МП-36[9], вещь почтенной древности. Мощный ствол, но тяжелый, неповоротливый, годится палить из укрытия, а в рукопашном бою с этакой штукой пупок надорвешь. Прежде такими метателями вооружали десант, атаковавший в боевых скафандрах с искусственными мышцами, но вряд ли на Тхаре осталось подобное снаряжение.
А ведь я не прав, вдруг мелькнуло у Марка в голове. На всех планетах пограничной зоны есть Арсенал, и здесь он тоже наверняка имеется. Устроен во время Первой или Второй Войны Провала и набит под завязку хоть старьем, но все же не иглометами с мачете. Там и продовольствие должно найтись! Сублимированные пайки хранятся столетиями… Конечно, вкус у них тот еще, но калорийность повыше, чем у галет и крысятины… Добраться бы до этого хранилища!
Он оглядел своих отощавших компатриотов и поинтересовался:
– Кто из вас меня нашел?
– Все нашли, – буркнул Пьер. – Все мы были наверху и любовались, как жабы разносят нашу эскадру.
– Нет, – возразила Ксения, – Прохор первым тебя заметил, закричал, и подбежали мы с Майей. Потом остальные подошли.
– Я был в спаскапсуле и в шлеме, – сказал Марк. – Вы ничего не трогали? Где, например, мой шлем?
На лицо Майи набежала тень.
– Ты страшно обгорел… Одежда и кожа сходили клочьями, но тело было ледяным. И ты словно не чувствовал боли…
– Я был под действием криогенного препарата, – пояснил Марк и напомнил: – Так что там со шлемом?
– Мы не знали, как его снять, – промолвила Ксения. – Но Паша разобрался. Он среди нас лучший знаток военной техники.
Марк ткнул наугад в одного из близнецов, сидящих рядком на койке.
– Ты Павел?
– Я Кирилл, старший.
– Павел – это я, – сообщил крайний справа мальчишка.
– Значит, ты открыл магнитный замок и снял с меня шлем… Что дальше? Куда ты его дел?
– Бросил рядом с капсулой и побежал за гравиподвеской. После, старший, когда вы уже лежали в реаниматоре… – Павел смущенно потупился. – В общем, я ходил смотреть на капсулу. Любопытно! Я такой в голофильмах не видел.
– Каждый день туда бегал, – сообщил Прохор, подтолкнув брата локтем. – Пашка у нас метит во Флот.
– Бегал, но ничего не трогал! Клянусь Великой Пустотой! Только раз примерил шлем!
– И как тебе? – поинтересовался Марк.
Брови паренька печально сдвинулись.
– Он не стал со мной разговаривать Потребовал, чтобы я не прикасался к военному имуществу… Как он узнал, что я – не вы, старший?
– У меня имплант, здесь. – Марк прикоснулся к виску. – Такое опознавательное устройство есть у каждого на Флоте. Имя, звание, кодовый номер и все такое… Кстати, – он повернулся к Пьеру, – второй имплант мы мне ввели?
– Ну ты ведь нормально дышишь.
– Да, разумеется. – Кивнув, Марк нащупал крохотный шрам над левой грудью. – Завтра мы выйдем на поверхность и отыщем мою спаскапсулу и шлем.
Пьер хмыкнул.
– Это так важно?
– Очень важно. В шлеме есть кое-какие полезные штучки – бинокль, радар, пеленгатор. В капсуле – НЗ и оружие.
– Игломет?
– Бластер. Более мощный, чем эта труба. – Марк покосился на метатель плазмы.
– Хорошо, мы постараемся найти твое снаряжение. Пригодится, когда Панчо повезет тебя в Никель.
– В штаб Западного Предела?
– Да. Ты тхар, наш брат, и потому нам дорог, но ты еще источник информации. – Пьер улыбнулся. – Бесценный человек!
Марк ответил улыбкой на улыбку.
– Еще какой! Ты, Пьер, даже не догадываешься.
Голова у него кружилась. Он закрыл глаза, стараясь превозмочь слабость, но это не помогло; перед ним всплывали то лица его соратников, то темная поверхность Тхара, то жуткое облако на месте «Мальты» и сотни гибнущих людей, то ослепительный луч, что тянулся от вражеского корабля к его «ястребку». Эти картины дергались, накладывались одна на другую, не давали обрести покой. Не открывая глаз, он глубоко вздохнул, потер виски и услышал голос Ксении:
– Тебе нужно выспаться, братец. Я введу снотворное.
Прохладный кончик ампулы прижался к сгибу локтя, и это было его последним ощущением.
[10] секции связи. Мундир на нем сидел как влитой, башмаки и серебряные нашивки сверкали, на лице застыло выражение крайней сосредоточенности. Бравый молодец, с одобрением подумал Вальдес. Имени его он никак не мог запомнить, уж очень длинным было это имя, много длиннее прожитых энсином лет.
Юноша вскинул руку в салюте.
– Экстренное сообщение с Земли, адмирал. Зашифровано вашим личным кодом.
– Положите сюда. – Вальдес показал взглядом на пульт тактического компьютера, где находился дешифратор. – Благодарю, энсин. Можете идти.
– Слушаюсь, адмирал!
Снова вскинутая в салюте рука, четкий поворот, стук каблуков. Когда дверь закрылась, Вальдес поднялся из мягкого глубокого кресла, вставил рубиновый кубик с записью в дешифратор и включил прибор. Над ним возник сотканный из световых лучей цилиндр, пока еще пустой, мерцающий серебристым блеском – расшифровка требовала некоторого времени. Адмирал ждал, пристально всматриваясь в световую колонну.
Межзвездная связь была дорогим удовольствием, требующим громоздких орбитальных установок и гигантской энергии для пробоя барьера между обычной Вселенной и Лимбом. Седьмую флотилию обслуживал спутник с решетчатой антенной трехсотметрового диаметра, обращавшийся вокруг Новой Эллады, благодаря чему Вальдес имел регулярную связь со штабом Флота. Сообщения приходили каждые пять дней, но нынешнее было внеочередным. Это тревожило адмирала, хороших вестей он не ждал. Война с дроми напоминала тлеющий пожар в сыром лесу, когда пламя то вспыхивает, то пригасает. Где полыхнуло на этот раз?..
Наконец послание было расшифровано, и в световом столбе закружились темные значки глифов[11]. Вальдес, в силу давней привычки, читал их без напряжения, не пользуясь преобразователем звуковой речи. На его лбу, между бровями, прорезалась вертикальная морщина, лицо помрачнело; он втянул воздух сквозь сжатые зубы, коснулся клавиши повтора и прочитал сообщение еще раз. Затем повернулся к вокодеру внутренней связи.
– Брана и Лайтвотер, зайдите ко мне.
Коммодор Штефан Брана был первым помощником Вальдеса, и ему полагалось знать никак не меньше, чем самому адмиралу. Вождь Светлая Вода, он же – Кро Лайтвотер, официально числился эмиссаром Секретной службы[12], прикомандированным к Седьмой флотилии в качестве советника. Ему перевалило за вторую сотню лет, и такое долголетие, даже с учетом возросших сроков жизни, могло показаться странноватым. Но шефы Секретной службы старательно закрывали глаза на все странности Лайтвотера, коих насчитывалось немало, продолжая держать Вождя в своем штате. Временами Вальдес задумывался, сколько персон – разумеется, кроме него – знают, кто такой на самом деле Кро Лайтвотер, якобы землянин, якобы потомок индейцев-навахо, якобы секретный агент с самым высоким статусом. Получалось, что не более трех – глава Службы и два его заместителя.
Над дверью вновь метнулся яркий сполох, вошел Брана, а за ним – Лайтвотер. Коммодор отдал салют, Вождь, на правах старого друга и соратника по службе в Патруле, кивнул и опустился в кресло, сложив руки на коленях. Правая конечность у него отсутствовала, но биопротез неплохо ее заменял. Впрочем, для Кро не составляло труда отрастить новую руку или превратиться из меднокожего черноволосого индейца в блондина-скандинава либо в туарега, что некогда странствовали по пескам бывшей Сахары. Но он не любил афишировать свои таланты.
– Пришла информация от коллегии штаба, – произнес адмирал. – Две важные новости. К нам направляется соединение крейсеров, три новейших корабля класса «Паллада». С полными экипажами и десантным корпусом.
– Вот как! – Брови Браны взлетели вверх. – Я полагал, что все суда такого типа еще на стапелях в Поясе Астероидов.
– Я тоже, но выходит, мы оба ошибались, – сказал Вальдес и после паузы добавил: – Три мощных корабля, шесть аннигиляторов… Это весьма расширяет наши оперативные возможности, камерады. И в тактическом, и в стратегическом плане.
– Полагаете, мы можем ударить по вектору Бетельгейзе?[13]
– Не сомневаюсь. Если только не найдем более полезного приложения наших сил. Посмотрим, что за людей нам пришлют, каких капитанов и пилотов-истребителей. Если необстреленное пополнение, с наступательной инициативой придется подождать.
Лайтвотер вытянул руку с протезом, отстучал по крышке стола первые такты Третьей симфонии Горни и произнес:
– Это приятная новость. А что за плохая?
Вальдес нахмурился.
– Нет сообщений от капитана Сухраба. Прошло более двух недель, и никаких передач. Ни единого слова!
Все трое были знакомы с планами акции «Дальний рубеж» и понимали, что означает это молчание. В системе Гаммы Молота имелись два орбитальных спутника связи, у Тхара и у Роона. Не исключалось, что дроми их взорвали, сбросили с орбиты или уничтожили иным путем, и потому фрегат «Ахилл» нес оборудование для временной заатмосферной станции, монтаж которой занял бы несколько суток. В случае гибели «Ахилла» любой уцелевший корабль мог использовать собственный передатчик, не столь мощный и многоканальный, как орбитальная связная станция, однако способный послать сообщение в ближайшие миры, на Гондвану и Ваал. В самой крайней ситуации на Рооне, где население перевалило за двадцать миллионов и имелись солидные производственные мощности, переналадили бы антенны радиотелескопов или собрали новое устройство. Наконец, капитан Самид Сухраб мог отправить один из фрегатов на Гондвану, и, если считать со временем разгона и торможения, это посыльное судно добралось бы до гондванской базы за немногие дни. Но такого не произошло, и Вальдес, как и оба его собеседника, предполагал самое худшее.
Коммодор Брана, знавший, что сын адмирала на «Мальте», понурил голову.
– Если они погибли, то это самая крупная катастрофа со времен Сражения у Марсианской Орбиты…[14] Примите мое сочувствие, адмирал. Желаете, чтобы я взял на себя командование в течение нескольких ближайших дней? Если вам необходимо…
– Благодарю, Штефан, но этого не требуется, – прервал его Вальдес. – Мысль, что кто-то близкий может погибнуть, для меня не нова, как и для многих наших соратников. Я с ней смирился.
Но не смирилась Инга, подумал он. Он знал, что жена не может уснуть без ментального излучателя, и длилось это уже более двух лет – с тех пор, как дроми оккупировали Гамму Молота. Страх лишиться дочери терзал ее, страх, неизвестность, не находившая выхода тоска. Но она молчала, не позволяя ему разделить эту ношу; помнила, что Вальдес – командующий флотом и лишь потом ее муж.
Брана решил, что разговор о сыне адмирала исчерпан. Будучи сильным и скрытным человеком (а только такой мог дослужиться до коммодора в сорок лет), он уважал нежелание начальника касаться личных тем. В конце концов, личное к делам службы отношения не имело.
– Вам сообщили, когда ждать эскадру? – спросил коммодор.
– Через трое суток. Пусть интенданты озаботятся размещением экипажей, зарезервируют пайки, рассчитают количество мест в блоках питания, проверят, не надо ли подвести продовольствие, воду и воздух с Эллады. Нам придется увеличить пропускную способность лазаретов и развлекательных центров… В пополнении – шесть тысяч человек, считая с десантным корпусом.
– Я займусь этим, – сказал Брана. – Что-нибудь еще, адмирал?
– Более ничего, Штефан. Можете идти.
У дверей салона коммодор остановился.
– Полагаю, весть о прибытии эскадры нужно довести до личного состава. Это поднимет боевой дух.
– Согласен.
– А… гмм… остальную часть информации?
– Вы говорите о поражении в системе Гаммы Молота? Нет. – Вальдес переглянулся с Лайтвотером и покачал головой. – Эти сведения я доведу только до некоторых командиров и сделаю это сам. Круг лиц мы определим с советником.
Брана вышел.
Несколько минут адмирал и его советник сидели молча. Вальдес думал о том, что вот пришло к нему горе, и, как ни странно, рядом с ним не жена, не родичи, а это удивительное существо, рожденное неведомо где, попавшее на Землю в эпоху Чингисхана, прожившее с людьми целую тысячу лет и ставшее человеком – пусть не по своей физической природе, но по сути. Тысячелетие – изрядный срок даже для метаморфа, наблюдателя этой загадочной расы, умевшей изменять свое обличье; такой отрезок времени не вычеркнешь из памяти и со счетов не сбросишь. Провел его с чужим народом, и вдруг выясняется, что этот народ уже не чужой, а стал твоим, и все его беды и несчастья, радости и достижения тоже твои, и никуда от этого не деться. Превращаешься в человека и, как всякий человек, хочешь того, что метаморфам, может быть, совсем не требуется – любви, тепла, понимания, дружбы. И вот он рядом, старый друг Кро Лайтвотер, Вождь Светлая Вода, сменивший за долгую, долгую жизнь сотни прозваний и обличий… Рядом с ним, человеком по имени Вальдес, – в час, когда он узнал о гибели сына…
– Не знаю, как сказать ей об этом… – слетело с его губ. – Но если скажут другие, будет хуже.
– Я понимаю, Сергей, понимаю, – произнес Светлая Вода. – Я тоже любил и тоже терял.
Он начал изменяться: кожа и волосы посветлели, темные глаза стали серыми, ястребиные индейские черты смягчились; не Кро Лайтвотер был уже перед Вальдесом, а Клаус Зибель, соратник Пола Коркорана, ходивший с ним в первый поход к Гамме Молота. С тех пор минуло почти что два столетия, и Коркоран давно уже мертв, и мертва Селина Праа, возлюбленная Зибеля, но другой – у того, кто стал Лайтвотером – не было и нет. Зато есть друг Сергей Вальдес, прямой потомок Коркорана.
– Это лицо… – прошептал адмирал, за много лет так и не привыкший к подобным метаморфозам. – Напоминание о твоем горе, так? О том, что без горя прожить нельзя, оно неизбежно приходит к любому человеку и даже к тому, кто не совсем человек… Не надо, Кро, я знаю об этом. Верни себе прежний облик.
Чеканный лик индейца-навахо снова явился Вальдесу. Он обвел взглядом просторный отсек, запрятанный в сердцевину флагманского крейсера, мчавшегося к рою Бальдр, и задумчиво покачал головой.
– Месть дроми… Я знаю, что у них нет такого понятия, но это похоже на месть.
Лайтвотер пошевелился, стиснул пальцы протеза в кулак.
– Что ты имеешь в виду, Сергей?
– Сорок лет назад мы были в Защитниках лоона эо, Кро, мы сражались с ними в те годы и деремся сейчас, на этой войне. Мы многих уничтожили – целую флотилию, не далее как вчера… И будто в отместку дроми забирают у меня самое дорогое, сына и дочь! Марк… ну Марк солдат, а для солдата риск неизбежен. Но Ксения, моя девочка! Казалось, она в безопасности на Тхаре, в этом медвежьем углу… даже мы называем планеты Молота Дальними Мирами… Что там понадобилось дроми? Зачем их туда понесло?
– Хочешь это обсудить? – спросил Лайтвотер.
Лицо Вальдеса вдруг изменилось, словно он, как его советник, был метаморфом. Взгляд его уже не казался взглядом страдающего человека, что сетует на судьбу, – внезапно он стал острым и цепким, морщина на переносице разгладилась, губы отвердели. Теперь перед Лайтвотером сидел не отец, скорбящий о погибшем сыне, но адмирал, военачальник, вождь тысяч и тысяч людей.
– Хочу ли я это обсудить? – медленно произнес он. – Да, пожалуй. У нас в Федерации слишком мало знают о дроми, об их истории, обычаях и психике, а именно это определяет их цель и средства к ее достижению. Если бы знали больше, то нашли бы объяснение непонятным фактам. Например, такому: зачем дроми Дальние Миры? Что они ищут на границе Провала? Этот район не обладает стратегической ценностью в данной войне, однако его захватили. И видимо, силы там большие, если уничтожена эскадра из четырех кораблей. – Вальдес поднял глаза на собеседника – Ты можешь что-то мне подсказать? У дроми наверняка есть ваши эмиссары… Ты связан с этими наблюдателями? Получаешь от них информацию?
– Да, но не очень регулярно – для телепатической связи дистанция слишком велика. Пока ничего такого, что имело бы отношение к Дальним Мирам и, в частности, к Тхару… Впрочем, могу поделиться одной гипотезой.
– Я слушаю, Кро.
– Есть одни дроми и есть другие, и было бы ошибкой не делать между ними различия, – произнес Лайтвотер. – Давай рассуждать логически. Нам известно, что лоона эо вербовали наемников-дроми в течение двух тысяч лет, но в 2099 году этот договор был расторгнут, и на смену дроми пришли земляне. Лончаки предоставили новым Защитникам ряд планет для поселения и снабдили боевой техникой, ибо дроми, лишившись выгод сотрудничества со столь богатой и щедрой расой, обосновались у границ сектора лоона эо и стали грабить их торговые караваны. Но что это были за дроми? – Вождь поднял палец, призывая к вниманию. – Те, с которыми ты, я и Птурс бились у Данвейта[15] сорок лет назад? К какому клану они принадлежали? Кто были их старейшины-Патриархи?
– Это нас не слишком интересовало, – проворчал Вальдес.
– Популяция дроми очень велика, темп размножения стремителен, количество триб исчисляется миллионами… Нелепо думать, что все они вступили в борьбу с Патрулем и Конвоем. Разумеется, у границ лоона эо остались только потомки бывших Защитников, и я полагаю, что это ничтожная кучка, осколок их расы. Может быть, несколько десятков кланов или сотня… Подчинялись ли они совету старейшин на Файтарла-Ата? Были ли частью империи дроми или совершенно независимым образованием? И если верно последнее, то кем их считали – хранителями границ, оплотом против экспансии человечества или отверженными изгоями?
– Ты подводишь меня к мысли, что Дальние Миры заняты кланами бывших Защитников? – спросил Вальдес. – Теми, с кем мы дрались, когда служили у лоона эо? Это кажется мне маловероятным. Наши бывшие противники – самая боеспособная часть космических армий дроми, имеющая опыт сражений с людьми. И ее отправили в бесперспективный район, а не на острие удара… Странно!
– Странно с точки зрения человеческой логики, – возразил советник. – К сожалению, логика дроми мне так же непонятна, как тебе, и наши эмиссары в их империи не могут ее прояснить. Возможно, я не способен разобраться в их сообщениях… – Лайтвотер усмехнулся. – Став одним из вас, я потерял былую объективность, дар обозревать события сторонним взглядом и делать неожиданные выводы. Жаль!
– Не стоит сожалений. – Вальдес пожал плечами. – Я счастлив, что ты – человек. О чем я мог бы говорить с метаморфом? А так… так нам есть что вспомнить. Что и кого…
Он вновь подумал о Селине Праа и Коркоране, своем прадеде, погибшем во время Второй Войны Провала. Вероятно, Светлая Вода уловил эту мысль – его темные глаза сверкнули, губы дрогнули.
– Оставим в покое ушедших в Великую Пустоту, – произнес он, – и дроми с их тайнами тоже оставим. Вернемся к делам насущным. Не желаешь ли, друг мой, провести один эксперимент? Коснуться разумов неких молодых людей и выяснить их состояние? О чем они думают, мы, пожалуй, не поймем, но отличить жизнь от смерти… Что ж, это нам по силам!
Вальдес вздрогнул. Безумная надежда овладела им.
– Мы?.. – повторил он. – Мы?..
– Дистанция очень велика, и я один не справлюсь, – пояснил Лайтвотер. – Попытаемся вместе. Мощность ментального сигнала зависит от количества генерирующих его разумов.
– Линейно? – поинтересовался адмирал.
– Нет, зависимость более сложная. – Похоже, в детали Вождь вдаваться не хотел. – Я полагаю, вдвоем мы дотянемся до Тхара. Но есть другая сложность, помимо расстояния: селекция ментальных полей.
– Боюсь, я не совсем понимаю, Кро.
– Ты ведь не думаешь, что Ксения – единственный обитатель Тхара? Там люди, дроми, десятки тысяч разумных существ, и надо отыскать тот единственный ментальный спектр, который нужен нам. Сознание твоей дочери.
– А если обнаружить его не удастся?
Невозмутимое лицо Лайтвотера на миг исказилось.
– Это было бы печально, друг мой. Но не будем измышлять гипотез, как говорил один из ваших гениев[16], а обратимся к опыту. Ты готов?
– Сейчас, – произнес адмирал, – сейчас… – Повернувшись к пульту, он связался с корабельным компьютером. – Блокировать дверь адмиральского салона. Не беспокоить меня в течение часа. Этого хватит, Кро?
– Вполне. Ты сможешь быстро погрузиться в транс? Или нужна моя помощь?
– Нет, – пробормотал Вальдес, – нет, я справлюсь…
Его конечности стали цепенеть, пульт, кресла, столы и стены каюты начали расплываться и вскоре исчезли вместе с броней корабля, с сотнями переборок и палуб, отсеков и боевых постов, километровой шахтой контурного привода и кольцами гравидвижков. Теперь он обозревал свой крейсер снаружи, как в моменты боя, видел серебристый вытянутый корпус «Урала» и в отдалении другие фрегаты и крейсера, окружавшие идущий в центре флагман защитным конусом. Слева по курсу виднелось яркое пятнышко, солнце Новой Эллады, вверху блистающей дорогой простирался Млечный Путь и со всех сторон сияли звезды, тысячи звезд, из которых самой заметной была кроваво-красная капля Бетельгейзе. Скоро я поведу к ней корабли, подумал Вальдес, паривший в пространстве словно незримый призрак.
Он потянулся туда, где ядро Галактики расходилось тремя спиральными ветвями, неизмеримо огромными звездными течениями длиною в миллионы светолет. Взгляд его скользнул по внешнему краю среднего из этих Рукавов; где-то там, среди миллиардов других светил, затерялись земное Солнце и Центавр, звезда Барнарда, Вольф 359, Сириус, Эпсилон Эридана, 61 Лебедя и Процион[17]; каждая система – цитадель и оплот Федерации. Ближние к Солнцу звезды, когда-то такие далекие, а теперь до них один прыжок, ибо два, или три, или четыре парсека – в Лимбе не расстояние… Как изменился мир! – подумалось ему. Конечно, не все Мироздание, но пространство, доступное человеку, та частица Галактики, где он способен передвигаться и жить, строить и разрушать, уничтожать и созидать… Мысль о разрушении, о неизбежном противоборстве с другими разумными расами, отдавала горечью.
Внезапно он ощутил какую-то внешнюю силу, что подталкивала его к пропасти между двумя Рукавами. Усеянная звездами небесная сфера словно мигнула, сменившись беспросветным мраком; лишь немногие светила маячили где-то вдали цепочкой редких тусклых маяков. Эта картина была знакома Вальдесу, прожившему на Тхаре много лет – так много, что он уже не тосковал по небесам Земли, по лазурным водам океана и зеленому острову, на котором родился и вырос. Тхар, суровая планета на краю Провала, вошел в его сердце, чтобы остаться там навсегда; Тхар, родина его детей, земля камня, холода и почти беззвездного неба.
Он слился с той силой, что помогала ему и влекла в этот мир. Теперь он чувствовал планету как средоточие ментальных импульсов, отчасти нечеловеческих: излучения мелких тварей, ящериц, змей и крыс, хищная алчность каменных дьяволов, страх завидевшей куницу белки, трепет птахи в когтях сокола… Но все это было лишь фоном более отчетливой картины, сотканной мыслями разумных; они змеилось, вились, переплетались в клубке ноосферы, окружавшей Тхар, и чудилось, что в нем не разобраться даже Владыкам Пустоты. Этот телепатический водоворот оглушил Вальдеса. Видимо, его восприятие было усилено извне – обычно ему удавалось сканировать лишь разум единственного человека, но не ментальную эмиссию толпы. В этом хаосе существовала нота, некий аккорд, который он никогда не ощущал – бесспорно разумное начало, но столь же отличное от человеческого, как камень от песка. Он знал, что спектры людей индивидуальны и что из них, как из мириадов отдельных частиц, складывается та огромная дюна, что в прошлом называлась общественным сознанием; ее цементировали общность языка, обычаев и целей, но не подобие разумов. Но, очевидно, тип мышления людей не был эталоном во Вселенной – сейчас он чувствовал множество неотличимых друг от друга ментальных полей, единых, как скала. Так, во всяком случае, ему казалось.
Дроми, понял Вальдес. Общество более цельное и монолитное, чем человеческое, но лишенное гибкости и бунтарской закваски, что порождает пророков и гениев. Он не мог пересчитать пришельцев, что роились на Тхаре подобно муравьям, но, вероятно, их было великое множество, больше, чем оставшихся в живых людей. Это он осознал с полной определенностью – мощность ментальных сигналов дроми превосходила суммарное поле всех излучений, что шли от планеты.
Он сосредочился на импульсах, принадлежавших людям. Их мысли были недоступны, но аура чувств и эмоций читалась достаточно ясно, и в ней он не нашел ни страха, ни безнадежности, ни отчаяния. Только холодная ярость, только гнев и жажда мести… Это Вальдес понимал. Вторжение чужих низвело людей до рабского уровня, что было для них неприемлемо и, безусловно, являлось поводом к ожесточенной борьбе. Эпоха рабства канула в вечность, а колонисты, покинувшие Землю сто или двести лет назад, о ней вообще не ведали; в их среде свобода считалась таким же естественным состоянием, как жизнь. Особенно на Тхаре, где народ был вольнолюбив и отличался хорошей памятью; там не забыли четыре Войны Провала.