только ночью пустились в путь.
"Отверженный, - с горечью думал Бройер. - Каждый прохожий может убить
меня как преступника, объявленного вне закона..."
Когда, наконец, путники явились в город, Бройер отправился к прокурору
и, назвав себя, сказал:
- Я прошу вас арестовать меня и отправить в тюрьму, иначе толпа
растерзает меня.
- Вы явились очень своевременно, - ответил прокурор, - я только что
получил приказ арестовать вас.
- Чтобы охранить меня от толпы?
- Да, - неопределенно ответил прокурор. - И не только для этого. Вам,
по-видимому, будет предъявлено обвинение.
Бройер был удивлен, но ничего не сказал. Он пожал плечами и безучастно
позволил отвезти себя в тюрьму. Скоро его перевезли в Берлин.
- Знаете ли вы о тех несчастьях, которые причинили своим изобретением?
- спросил его следователь, вызвав для допроса.
- Да, знаю. Но виновным себя признать не могу. Я предупреждал...
- О виновности речь впереди. Вы знаете то, что произошло в рыбацкой
деревне, но, вероятно, не знаете того, что произошло во всем мире.
- Вероятно, то же самое, но в большем масштабе.
- В большем масштабе! - с возмущением в голосе проговорил следователь.
- Как можете вы спокойно говорить об этом? Целые деревни, села, города
затоплены вашим ужасным тестом. Сотни тысяч, миллионы людей остались без
жилищ. Мореплавание и речное судоходство остановилось, так как воды рек и
морей превратились в какую-то тину. Вы причинили катастрофу, с которой не
может сравниться даже извержение вулкана. А вы спокойно говорите о
"большем масштабе".
- Что же мне, падать ниц и просить прощения? - уже с раздражением
сказал профессор. - Ведь не я раскидал тесто по всему земному шару, не я
затеял эту торговлю "вечным хлебом". Скажите, по крайней мере, в чем
именно вы меня обвиняете?
- В том, что вы, не закончив опытов, не исследовав всех качеств теста,
имели преступную неосторожность передать часть теста старому рыбаку Гансу.
С этого все и началось.
- Я принял все меры предосторожности. Старик Ганс обманул меня.
- Вы дали в руки полуграмотного человека страшную разрушительную силу.
Хороша предосторожность! Благоволите сообщить мне все подробно. - И
следователь, усевшись за стол, начал формальный допрос, который длился
довольно долго.
Следователя особенно интересовал вопрос, почему Бройер не сообщил в
своей телеграмме, какой именно опасности подвергается мир, а говорил
только о вредности теста для здоровья, направив, таким образом, следствие
на ложный путь.
- Если бы вы сказали правду, несчастье могло быть предотвращено. Были
бы сделаны какие-либо холодильники или герметические сосуды.
- Я полагал, что угроза отравления - самое действенное средство
заставить людей отказаться от употребления "хлеба" и истребить его.
Притом мне просто могли бы и не поверить, если бы я сказал правду.
Притом никакие холодильники и сосуды не помогли бы. Их изготовление
требует времени, тесто растет со скоростью размножения бактерий: через
двенадцать часов каждая "палочка" дает шестнадцать миллионов потомства.
Когда к профессору был допущен защитник, от него Бройер узнал еще
некоторые подробности.
- Да, дорогой профессор, наделали вы бед. Теперь люди только тем и
заняты, что сидят и толкут в ступах тесто. Богатые еще могут нанимать
бедняков работать за себя, а все остальные обречены на этот сизифов труд.
Некоторые государства пробовали даже сваливать тесто на территорию
соседних государств. Это вызвало ряд войн. Хорошо еще, что само тесто
охладило воинственный пыл. Как тут повоюешь, когда ни пройти ни проехать.
Люди и лошади вязнут в тесте. Только аэропланы подрались в воздухе, на
этом дело и кончилось. Но дальше-то, дальше что будет, скажите мне? Вот
газеты пишут, что ваше тесто расползется по всей земле, покроет земной шар
сплошной коркой, и тогда капут. Солнце подрумянит этот земной колобок. Он,
может быть, будет вкусный и питательный, только есть его будет некому. Все
живое умрет. Предусмотрительные люди - кто побогаче, конечно, - уже сейчас
покупают участки на горах. Все швейцарские ледники захвачены кучкой
богачей, которые хотят переселиться туда в надежде, что на такую высоту
тoсто не дойдет, притом же там холодно, а на холоде тесто растет медленно.
- Скажите мне, - прервал защитника Бройер, - но почему именно обвиняют
меня? Ведь хлеб продавали Роденшток и Кригман! Адвокат улыбнулся.
- Дело в том, что правительство успело объявить монополию на хлеб и уже
продавало от себя. Не может же правительство обвинить само себя! Чтобы
оправдаться перед массами, надо свалить на кого-то вину, отвлечь внимание.
- Теперь мне все понятно, - сказал Бройер. - При таких условиях мне
трудно оправдаться.
- Да, нелегко. Вы могли бы только одним купить себе оправдание -
изобрести скорее "противоядие", средство, которое уничтожило бы ваше
изобретение.
- Но для этого мне надо работать, - сказал горячо Бройер.
- Вам дадут эту возможность, - ответил адвокат. - Сегодня вас переведут
в лабораторию, оборудованную здесь же, в тюрьме. Поверьте мне, для вас это
будет лучший способ защиты.
- Позвольте представиться, приват-доцент Шмидт. Меня командировали вам
в помощь. Я уже работал по биохимии у Роденштока и Кригмана. Мне удалось
открыть состав вашего "хлеба" и вырабатывать его для экспорта.
- Вот как, - сказал Бройер, - значит, и вы "соучастник преступления"!
Не по этому ли поводу вы и оказались моим помощником в тюремной
лаборатории?
- Представьте, нет. Меня не тронули. Очевидно, признали, что и одной
жертвы достаточно.
- Но Роденшток и Кригман тоже на свободе?
- О да, и процветают по-прежнему. Они сейчас изготовляют машины для
механического истребления теста и на этом наживают большие деньги. Все
состоятельные люди обзавелись такими машинами. Тысячи рабочих работают на
истреблении "хлеба". Увы, рабочий день во всем мире удлинен до двенадцати
часов. Что делать! Везде объявлено военное положение. Рабочие работают как
военнообязанные. Всякие забастовки караются самым жестоким образом.
Бройер опустил голову и сидел подавленный.
"Бедный Бройер! Об этом ли он мечтал?" - подумал Шмидт. Ему стало жалко
старика.
- Посмотрите, как обставлена лаборатория! Не правда ли, недурно? Бройер
вышел из своей задумчивости и взглядом знатока окинул лабораторию. Он
остался доволен. Увидав микроскоп, реторты и колбы, он как будто пришел в
себя после всех перенесенных волнений. Его потянуло к работе.
- Да, да, - сказал он, - хорошая лаборатория. Здесь кое-чего не
хватает, но мы, конечно, получим все, что нужно. Работать, работать!
- Ну, вот и отлично! Мы с вами скоро справимся с тестом. Кстати,
скажите, профессор, чем вы объясняете усиление роста теста? Только ли
поднятием температуры с наступлением лета?
- Разумеется, не только этим. В самом летнем воздухе имеется больше
бактерий, чем в зимнем. Культура моих "простейших" получает большее
питание, и "хлеб" усиленно растет.
- Я так и предполагал, - сказал Шмидт. - Радикальное истребление
"вечного хлеба" поэтому может идти двумя путями. Или мы должны будем найти
культуру таких бактерий, которые бы поглощали "тесто" в большем
количестве, чем оно разрастается, или же мы должны стерилизовать воздух,
окружающий тесто, и таким образом лишить питания "простейших", из которых
состоит ваше тесто.
- Я думал о первом способе, - сказал Бройер. - Ваш способ стерилизации
воздуха мне кажется не менее интересным.
- Так вот и будем работать в двух направлениях. Бройер нашел в лице
Шмидта опытного, талантливого работника и хорошего товарища. Бройер и
Шмидт работали без устали, и их работа шла бы, вероятно, еще лучше, если
бы посещения следователя не выбивали Бройера из колеи. После этих
посещений Бройер впадал в тяжелую задумчивость или начинал нервничать.
Шмидт, как умел, пытался успокоить Бройера.
- Не обращайте внимания на эту судейскую крысу. Ваше изобретение, что
бы ни говорили, остается величайшим. Всякая научная работа сопряжена с
неуспехом. Сейчас мы работаем над тем, чтобы уничтожить ваше изобретение.
Но мы не остановимся на этой "разрушительной" работе. Мы найдем узду для
вашего теста, сделаем его послушным орудием в руках человека и освободим
человечество от голода.
Весь мир с напряженным вниманием следил за тем, что делается в тюремной
лаборатории. Однако терпение людей, видимо, истощалось. Газеты все чаще
писали о том, что пора назначить суд над профессором Бройером, так как,
видимо, ему не удастся разрешить задачу. Шмидт, который успевал
прочитывать газеты, скрывал эти сообщения от Бройера, чтобы не волновать
его.
Однако Бройер однажды прочитал эти газетные статьи. Он долго сидел в
задумчивости, а вечером уговаривал Шмидта лечь спать пораньше, так как
Шмидт уже много ночей почти не спал.
Шмидт лег в кровать, - они спали здесь же, в лаборатории, - но не мог
уснуть. Бройер вел себя в этот вечер особенно нервно, и Шмидт,
представившись спящим, следил за Бройером сквозь прикрытые глаза. Бройер
долго ходил по лаборатории, потом сел за работу. Успокоившийся за него
Шмидт начал уже засыпать, как вдруг был разбужен криком Бройера:
- Эврика (нашел)!
Шмидт хотел было встать с кровати и поздравить Бройера с открытием, но
что-то удержало его. Бройер быстро прошел к письменному столу, сжег на
спиртовке какие-то бумаги, написал несколько строк и вынул шприц.
"Он хочет покончить с собой!" - подумал Шмидт, вскочив с кровати,
бросился к профессору.
- Э, нет, дорогой профессор, так не годится! Я не позволю вам!
- Не мешайте мне, - сказал Бройер. - Если я и провинился, то и искупил
свою вину: я открыл средство уничтожения теста. Но я слишком устал...
Довольно.
- Устали - отдохнете. Такой мозг не должен погибать раньше времени. -
Вырвав из рук профессора шприц, Шмидт продолжал:
- Позвольте вас поздравить, дорогой профессор! Представьте, вы можете
поздравить и меня. Сегодня вечером я также благополучно разрешил задачу.
- Почему же вы не сказали мне?
- Мне хотелось еще кое-что проверить, - скромно отвечал Шмидт. На самом
деле он, зная, что работа Бройера близка к концу, хотел предоставить ему
честь первого открытия.
- А теперь, дорогой профессор, мы еще поживем. Поживем и поработаем. Мы
усовершенствуем свой "хлеб" - ваш "хлеб", и все будут есть его и
вспоминать добром его гениального "пекаря".
Профессор Бройер улыбнулся и протянул руку Шмидту. Скоро газеты и радио
оповестили мир о том, что средство для радикального истребления хлеба
найдено. "Грибок" профессора Бройера работал великолепно. Довольно было
бросить в тесто несколько граммов этого грибка, как тесто начинало
скисаться, оседать, и скоро на месте огромных гор студенистой массы
оставалось лишь немного серой плесени. Плесень высыхала и превращалась в
пыль. Хорошо действовали и стерилизаторы воздуха Шмидта, но средство
Бройера было проще и дешевле, и потому оно вошло во всеобщее употребление.
Мир избавился от теста.
Человечество было спасено.
Над рыбацкой деревней проносился свежий ветер ранней осени. Сильнее
чувствовался запах моря. Белые облака быстро неслись над морем. А между
морем и небом летали птицы, оглашая воздух резкими гортанными криками.
Белый прибой окатывал песчаные берега.
Вся рыбацкая деревня толпилась на берегу. Сети были починены, лодки
проконопачены и осмолены. Сейчас они поедут в море на рыбную ловлю. Лица
рыбаков сосредоточенны. Быстро и уверенно работают мускулистые руки, крепя
паруса.
- Свежий ветер, - сказал Фриц, становясь у руля.
- Хороший должен быть лов, - отозвался старый рыбак, шагая по колено в
воде в высоких рыбацких сапогах к парусной лодке.
Казалось, большой баркас подпрыгивает на волнах от нетерпения, как
застоявшаяся лошадь. Последние приготовления окончены.
Всех охватило радостно-приподнятое настроение. Ветер сразу натянул
парус, и баркас, круто повернув носом в открытое море, быстро понесся по
волнам.
Фриц приналег на руль. Свежий ветер обвевал открытую голову Фрица.
И ему казалось, что этот крепкий, соленый морской ветер делает его
вновь бодрым и сильным. Как смутный, полузабытый сон, промелькнули перед
ним картины последних месяцев: богатство, уплывшее так же неожиданно, как
оно явилось, кражи, убийства, пьянство, бессонные ночи в игорном доме,
бешеный азарт игрока, страшные картины хлебного потопа...
Неужели все это было с ним, рыбаком Фрицем? Невероятно! Чтобы
проверить, явь или сон это кошмарное прошлое, Фриц начал всматриваться в
суровое лицо старика рыбака, уверенно управлявшего парусом. Ни один мускул
не дрогнет на этом как будто высеченном топором из дуба лице с плотно
сомкнутым ртом и зоркими глазами старого морского волка.
Неужели лицо вот этого самого старика он видел там, в игорном доме, за
зеленым столом рулетки?.. Полуоткрытый рот, трясущиеся руки и глаза -
безумные, страшные глаза, горящие алчностью...
Нет, это кошмар...
Фриц так задумался, что не успел вовремя повернуть руль. Боковая волна
хлестнула через борт и окатила рыбаков.
- Малый, не зевай! - строго сказал старик.
Этот деловитый окрик спугнул кошмары Фрица. Ему стало весело. Он
навалился на руль и направил лодку прямо в открытое море, навстречу
свежему ветру.
"Отверженный, - с горечью думал Бройер. - Каждый прохожий может убить
меня как преступника, объявленного вне закона..."
Когда, наконец, путники явились в город, Бройер отправился к прокурору
и, назвав себя, сказал:
- Я прошу вас арестовать меня и отправить в тюрьму, иначе толпа
растерзает меня.
- Вы явились очень своевременно, - ответил прокурор, - я только что
получил приказ арестовать вас.
- Чтобы охранить меня от толпы?
- Да, - неопределенно ответил прокурор. - И не только для этого. Вам,
по-видимому, будет предъявлено обвинение.
Бройер был удивлен, но ничего не сказал. Он пожал плечами и безучастно
позволил отвезти себя в тюрьму. Скоро его перевезли в Берлин.
- Знаете ли вы о тех несчастьях, которые причинили своим изобретением?
- спросил его следователь, вызвав для допроса.
- Да, знаю. Но виновным себя признать не могу. Я предупреждал...
- О виновности речь впереди. Вы знаете то, что произошло в рыбацкой
деревне, но, вероятно, не знаете того, что произошло во всем мире.
- Вероятно, то же самое, но в большем масштабе.
- В большем масштабе! - с возмущением в голосе проговорил следователь.
- Как можете вы спокойно говорить об этом? Целые деревни, села, города
затоплены вашим ужасным тестом. Сотни тысяч, миллионы людей остались без
жилищ. Мореплавание и речное судоходство остановилось, так как воды рек и
морей превратились в какую-то тину. Вы причинили катастрофу, с которой не
может сравниться даже извержение вулкана. А вы спокойно говорите о
"большем масштабе".
- Что же мне, падать ниц и просить прощения? - уже с раздражением
сказал профессор. - Ведь не я раскидал тесто по всему земному шару, не я
затеял эту торговлю "вечным хлебом". Скажите, по крайней мере, в чем
именно вы меня обвиняете?
- В том, что вы, не закончив опытов, не исследовав всех качеств теста,
имели преступную неосторожность передать часть теста старому рыбаку Гансу.
С этого все и началось.
- Я принял все меры предосторожности. Старик Ганс обманул меня.
- Вы дали в руки полуграмотного человека страшную разрушительную силу.
Хороша предосторожность! Благоволите сообщить мне все подробно. - И
следователь, усевшись за стол, начал формальный допрос, который длился
довольно долго.
Следователя особенно интересовал вопрос, почему Бройер не сообщил в
своей телеграмме, какой именно опасности подвергается мир, а говорил
только о вредности теста для здоровья, направив, таким образом, следствие
на ложный путь.
- Если бы вы сказали правду, несчастье могло быть предотвращено. Были
бы сделаны какие-либо холодильники или герметические сосуды.
- Я полагал, что угроза отравления - самое действенное средство
заставить людей отказаться от употребления "хлеба" и истребить его.
Притом мне просто могли бы и не поверить, если бы я сказал правду.
Притом никакие холодильники и сосуды не помогли бы. Их изготовление
требует времени, тесто растет со скоростью размножения бактерий: через
двенадцать часов каждая "палочка" дает шестнадцать миллионов потомства.
Когда к профессору был допущен защитник, от него Бройер узнал еще
некоторые подробности.
- Да, дорогой профессор, наделали вы бед. Теперь люди только тем и
заняты, что сидят и толкут в ступах тесто. Богатые еще могут нанимать
бедняков работать за себя, а все остальные обречены на этот сизифов труд.
Некоторые государства пробовали даже сваливать тесто на территорию
соседних государств. Это вызвало ряд войн. Хорошо еще, что само тесто
охладило воинственный пыл. Как тут повоюешь, когда ни пройти ни проехать.
Люди и лошади вязнут в тесте. Только аэропланы подрались в воздухе, на
этом дело и кончилось. Но дальше-то, дальше что будет, скажите мне? Вот
газеты пишут, что ваше тесто расползется по всей земле, покроет земной шар
сплошной коркой, и тогда капут. Солнце подрумянит этот земной колобок. Он,
может быть, будет вкусный и питательный, только есть его будет некому. Все
живое умрет. Предусмотрительные люди - кто побогаче, конечно, - уже сейчас
покупают участки на горах. Все швейцарские ледники захвачены кучкой
богачей, которые хотят переселиться туда в надежде, что на такую высоту
тoсто не дойдет, притом же там холодно, а на холоде тесто растет медленно.
- Скажите мне, - прервал защитника Бройер, - но почему именно обвиняют
меня? Ведь хлеб продавали Роденшток и Кригман! Адвокат улыбнулся.
- Дело в том, что правительство успело объявить монополию на хлеб и уже
продавало от себя. Не может же правительство обвинить само себя! Чтобы
оправдаться перед массами, надо свалить на кого-то вину, отвлечь внимание.
- Теперь мне все понятно, - сказал Бройер. - При таких условиях мне
трудно оправдаться.
- Да, нелегко. Вы могли бы только одним купить себе оправдание -
изобрести скорее "противоядие", средство, которое уничтожило бы ваше
изобретение.
- Но для этого мне надо работать, - сказал горячо Бройер.
- Вам дадут эту возможность, - ответил адвокат. - Сегодня вас переведут
в лабораторию, оборудованную здесь же, в тюрьме. Поверьте мне, для вас это
будет лучший способ защиты.
- Позвольте представиться, приват-доцент Шмидт. Меня командировали вам
в помощь. Я уже работал по биохимии у Роденштока и Кригмана. Мне удалось
открыть состав вашего "хлеба" и вырабатывать его для экспорта.
- Вот как, - сказал Бройер, - значит, и вы "соучастник преступления"!
Не по этому ли поводу вы и оказались моим помощником в тюремной
лаборатории?
- Представьте, нет. Меня не тронули. Очевидно, признали, что и одной
жертвы достаточно.
- Но Роденшток и Кригман тоже на свободе?
- О да, и процветают по-прежнему. Они сейчас изготовляют машины для
механического истребления теста и на этом наживают большие деньги. Все
состоятельные люди обзавелись такими машинами. Тысячи рабочих работают на
истреблении "хлеба". Увы, рабочий день во всем мире удлинен до двенадцати
часов. Что делать! Везде объявлено военное положение. Рабочие работают как
военнообязанные. Всякие забастовки караются самым жестоким образом.
Бройер опустил голову и сидел подавленный.
"Бедный Бройер! Об этом ли он мечтал?" - подумал Шмидт. Ему стало жалко
старика.
- Посмотрите, как обставлена лаборатория! Не правда ли, недурно? Бройер
вышел из своей задумчивости и взглядом знатока окинул лабораторию. Он
остался доволен. Увидав микроскоп, реторты и колбы, он как будто пришел в
себя после всех перенесенных волнений. Его потянуло к работе.
- Да, да, - сказал он, - хорошая лаборатория. Здесь кое-чего не
хватает, но мы, конечно, получим все, что нужно. Работать, работать!
- Ну, вот и отлично! Мы с вами скоро справимся с тестом. Кстати,
скажите, профессор, чем вы объясняете усиление роста теста? Только ли
поднятием температуры с наступлением лета?
- Разумеется, не только этим. В самом летнем воздухе имеется больше
бактерий, чем в зимнем. Культура моих "простейших" получает большее
питание, и "хлеб" усиленно растет.
- Я так и предполагал, - сказал Шмидт. - Радикальное истребление
"вечного хлеба" поэтому может идти двумя путями. Или мы должны будем найти
культуру таких бактерий, которые бы поглощали "тесто" в большем
количестве, чем оно разрастается, или же мы должны стерилизовать воздух,
окружающий тесто, и таким образом лишить питания "простейших", из которых
состоит ваше тесто.
- Я думал о первом способе, - сказал Бройер. - Ваш способ стерилизации
воздуха мне кажется не менее интересным.
- Так вот и будем работать в двух направлениях. Бройер нашел в лице
Шмидта опытного, талантливого работника и хорошего товарища. Бройер и
Шмидт работали без устали, и их работа шла бы, вероятно, еще лучше, если
бы посещения следователя не выбивали Бройера из колеи. После этих
посещений Бройер впадал в тяжелую задумчивость или начинал нервничать.
Шмидт, как умел, пытался успокоить Бройера.
- Не обращайте внимания на эту судейскую крысу. Ваше изобретение, что
бы ни говорили, остается величайшим. Всякая научная работа сопряжена с
неуспехом. Сейчас мы работаем над тем, чтобы уничтожить ваше изобретение.
Но мы не остановимся на этой "разрушительной" работе. Мы найдем узду для
вашего теста, сделаем его послушным орудием в руках человека и освободим
человечество от голода.
Весь мир с напряженным вниманием следил за тем, что делается в тюремной
лаборатории. Однако терпение людей, видимо, истощалось. Газеты все чаще
писали о том, что пора назначить суд над профессором Бройером, так как,
видимо, ему не удастся разрешить задачу. Шмидт, который успевал
прочитывать газеты, скрывал эти сообщения от Бройера, чтобы не волновать
его.
Однако Бройер однажды прочитал эти газетные статьи. Он долго сидел в
задумчивости, а вечером уговаривал Шмидта лечь спать пораньше, так как
Шмидт уже много ночей почти не спал.
Шмидт лег в кровать, - они спали здесь же, в лаборатории, - но не мог
уснуть. Бройер вел себя в этот вечер особенно нервно, и Шмидт,
представившись спящим, следил за Бройером сквозь прикрытые глаза. Бройер
долго ходил по лаборатории, потом сел за работу. Успокоившийся за него
Шмидт начал уже засыпать, как вдруг был разбужен криком Бройера:
- Эврика (нашел)!
Шмидт хотел было встать с кровати и поздравить Бройера с открытием, но
что-то удержало его. Бройер быстро прошел к письменному столу, сжег на
спиртовке какие-то бумаги, написал несколько строк и вынул шприц.
"Он хочет покончить с собой!" - подумал Шмидт, вскочив с кровати,
бросился к профессору.
- Э, нет, дорогой профессор, так не годится! Я не позволю вам!
- Не мешайте мне, - сказал Бройер. - Если я и провинился, то и искупил
свою вину: я открыл средство уничтожения теста. Но я слишком устал...
Довольно.
- Устали - отдохнете. Такой мозг не должен погибать раньше времени. -
Вырвав из рук профессора шприц, Шмидт продолжал:
- Позвольте вас поздравить, дорогой профессор! Представьте, вы можете
поздравить и меня. Сегодня вечером я также благополучно разрешил задачу.
- Почему же вы не сказали мне?
- Мне хотелось еще кое-что проверить, - скромно отвечал Шмидт. На самом
деле он, зная, что работа Бройера близка к концу, хотел предоставить ему
честь первого открытия.
- А теперь, дорогой профессор, мы еще поживем. Поживем и поработаем. Мы
усовершенствуем свой "хлеб" - ваш "хлеб", и все будут есть его и
вспоминать добром его гениального "пекаря".
Профессор Бройер улыбнулся и протянул руку Шмидту. Скоро газеты и радио
оповестили мир о том, что средство для радикального истребления хлеба
найдено. "Грибок" профессора Бройера работал великолепно. Довольно было
бросить в тесто несколько граммов этого грибка, как тесто начинало
скисаться, оседать, и скоро на месте огромных гор студенистой массы
оставалось лишь немного серой плесени. Плесень высыхала и превращалась в
пыль. Хорошо действовали и стерилизаторы воздуха Шмидта, но средство
Бройера было проще и дешевле, и потому оно вошло во всеобщее употребление.
Мир избавился от теста.
Человечество было спасено.
Над рыбацкой деревней проносился свежий ветер ранней осени. Сильнее
чувствовался запах моря. Белые облака быстро неслись над морем. А между
морем и небом летали птицы, оглашая воздух резкими гортанными криками.
Белый прибой окатывал песчаные берега.
Вся рыбацкая деревня толпилась на берегу. Сети были починены, лодки
проконопачены и осмолены. Сейчас они поедут в море на рыбную ловлю. Лица
рыбаков сосредоточенны. Быстро и уверенно работают мускулистые руки, крепя
паруса.
- Свежий ветер, - сказал Фриц, становясь у руля.
- Хороший должен быть лов, - отозвался старый рыбак, шагая по колено в
воде в высоких рыбацких сапогах к парусной лодке.
Казалось, большой баркас подпрыгивает на волнах от нетерпения, как
застоявшаяся лошадь. Последние приготовления окончены.
Всех охватило радостно-приподнятое настроение. Ветер сразу натянул
парус, и баркас, круто повернув носом в открытое море, быстро понесся по
волнам.
Фриц приналег на руль. Свежий ветер обвевал открытую голову Фрица.
И ему казалось, что этот крепкий, соленый морской ветер делает его
вновь бодрым и сильным. Как смутный, полузабытый сон, промелькнули перед
ним картины последних месяцев: богатство, уплывшее так же неожиданно, как
оно явилось, кражи, убийства, пьянство, бессонные ночи в игорном доме,
бешеный азарт игрока, страшные картины хлебного потопа...
Неужели все это было с ним, рыбаком Фрицем? Невероятно! Чтобы
проверить, явь или сон это кошмарное прошлое, Фриц начал всматриваться в
суровое лицо старика рыбака, уверенно управлявшего парусом. Ни один мускул
не дрогнет на этом как будто высеченном топором из дуба лице с плотно
сомкнутым ртом и зоркими глазами старого морского волка.
Неужели лицо вот этого самого старика он видел там, в игорном доме, за
зеленым столом рулетки?.. Полуоткрытый рот, трясущиеся руки и глаза -
безумные, страшные глаза, горящие алчностью...
Нет, это кошмар...
Фриц так задумался, что не успел вовремя повернуть руль. Боковая волна
хлестнула через борт и окатила рыбаков.
- Малый, не зевай! - строго сказал старик.
Этот деловитый окрик спугнул кошмары Фрица. Ему стало весело. Он
навалился на руль и направил лодку прямо в открытое море, навстречу
свежему ветру.