Альбано Питер. Седьмой авианосец

   — Мы мало что знаем насчет этого корабля. Это даже не корабль, а целый город.
   — Верно, Тодд. — Росс подошел к столу и сказал: — Хорошо, что они оставили нам этот блокнот. — Поднялся и Эдмундсон. Он тоже подошел к столу. Росс начал что-то чертить со словами: — Если мы хотим взять приступом город, нам нужна карта.
   — Откуда вы знаете, что представляет собой «Йонага». Разве вы можете начертить его план?
   — Я немножко осмотрел его, когда был на мостике, а во-вторых, авианосцы времен второй мировой войны, в общем-то, похожи.
   Росс чертил и приговаривал: — Мы вот здесь, во флагманском отсеке. — Эдмундсон кивнул. Карандаш Росса быстро бегал по бумаге. — Что может быть выше нас? Радар, зенитки, штурманский мостик. Вот полетная палуба. Она бронирована. Под ней, надо полагать, ангарная палуба. — Он перестал чертить. Открыл один ящик стола, другой. — А, хорошо. Вот она. — Достал линейку, стал чертить с ее помощью длинные прямые линии. Потом нарисовал короткую линию параллельно ангарной и полетной палубам. — Это галерейная палуба.
   — Там они держали нас в первый день, капитан.
   — Верно. Она обычно длиной с надстройку. Тут у них, помимо прочего, помещение для дежурных пилотов. Самое подходящее место. — Он провел карандашом вертикаль, потом начертил еще одну горизонтальную линию. — А вот ангарная палуба. — Тодд кивнул. — С точки зрения общей структуры, ангарная палуба — главная в любом авианосце.
   — Вы говорили, это очень уязвимое место, капитан.
   — Очень уязвимое, — кивнул головой Росс.
   — Но нам надо вырваться на свободу.
   — Правильно, только сначала завершим нашу карту. — Карандаш опустился еще ниже. — Вторая, третья, четвертая палубы, — говорил Росс, проводя линии.
   — Вы добрались до киля, капитан.
   — Пока что нет. Готов побиться об заклад на что угодно, на этих палубах находятся кубрик, авиационные склады, мастерские и офицерские каюты. — Карандаш провел еще две горизонтальные линии. — Вот две нижние палубы. Здесь самые важные органы корабля. — Росс изобразил несколько цилиндров. — Шестнадцать котлов, турбины, генераторы.
   — Горючее, капитан, горючее!
   — Да, оно в этих цистернах, по всему корпусу корабля. Нефть и бензин. Возможно, на «Йонаге» около четырехсот тысяч галлонов бензина…
   — Но это же у самого киля. А нам и на ангарную палубу не пробраться. — Эдмундсон в сердцах стукнул кулаком по столу. — Где у них боеприпасы? — спросил он и стал смотреть, как Росс чертит квадратики. — Над машинным отделением, капитан?
   — Да, но я забыл еще кое-что. — Карандаш стал проводить по линейке вертикальные линии. Одну впереди, другую по центру и третью у кормы.
   — Боеприпасы подаются через подъемники?
   — Не обязательно. У них могут иметься небольшие лебедки.
   — Чтобы доставлять все, что нужно на ангарную палубу?
   — И на полетную тоже.
   — Если нам удастся освободиться, достаточно стукнуть по корпусу бомбы или торпеды молотком, и тогда поминай, как звали…
   — Это все равно, что колотить молотком по скале.
   — Правда? Почему?
   — Бомбы и снаряды хороши только, когда их сбрасывают или ими стреляют. — Палец Росса показал на нижнюю часть рисунка. — Вот самое слабое место.
   — Вы уже говорили, капитан. Ангарная палуба?
   — Да, и особенно их «Зеро».
   — «Зеро»?
   — Да, это были, несомненно, лучшие истребители в сорок втором — сорок третьем годах. Они отличались такой легкостью, такой маневренностью, что союзники никак не могли справиться с ними.
   — В чем же тут слабость?
   — Тодд, вооружение — это всегда система компромиссов.
   — Не понимаю.
   — Просто ради маневренности японцы отказались от прочности. У «Зеро» нет ни брони, ни самозатягивающихся бензобаков.
   — Значит, они легко взрываются?
   — Хорошее попадание сзади кабины, и они лопаются, как хлопушки с конфетти.
   — Они стоят на ангарной палубе. Но их никто и не думал заправлять горючим.
   — Это делают перед вылетом. Во-первых, все самолеты будут заправлены, а «Вэлы» и «Кейты» к тому же снарядят бомбами и торпедами. Это самый сложный момент для авианосца: собственно, из-за этого Япония и проиграла войну.
   — Войну?
   — Ну да. При Мидуэе японцы, как и планировали, нанесли первый воздушный удар, и потом их самолеты вернулись на авианосцы. Их заново заправили, загрузили бомбами. Но они не успели взлететь и оказались беззащитными перед нашими пикирующими бомбардировщиками. Японцы потеряли четыре авианосца, своих лучших летчиков, и в конечном итоге проиграли войну.
   — У нас нет пикирующего бомбардировщика, — грустно произнес Тодд. Его надежды угасли.
   — Зато у нас есть мозги. В нас есть мужество.
   Молодой человек выпрямился. У глазах его зажглись странные огоньки.
   — Может, мы действительно умерли, как вы тогда сказали?
   — Я тогда просто сильно ошалел…
   — Может, вы правы, — говорил Тодд странно высоким голосом. — Это ад. Всюду зло. Фудзита — воплощение зла. Он сущий дьявол.
   Порох Росс схватил Тодда за плечи, потряс его.
   — Тодд! Что ты несешь! Опомнись!
   — Да. Бога ради. Надо остановить зло. Остановить дьявола и его демонов.
   Дверь распахнулась. Вошел капитан второго ранга Масао Кавамото.
   — Капитан, — сказал он, и в голосе его не было привычного презрения. — Вас приглашают на флагманский мостик.
   — Люцифер хочет вас видеть, капитан! — выкрикнул Эдмундсон. — Не заставляйте его ждать!
   — Мой матрос нездоров, — обратился к Кавамото Росс.
   Эдмундсон перепрыгнул через койку.
   — Демоны! Демоны! — Он кинулся на Кавамото, расставив руки.
   — Не надо, Тодд, — крикнул Росс, пытаясь перехватить юношу, но неудачно.
   Кавамото отпрянул в сторону, и тут появились два охранника. Эдмундсон кинулся на них. Раздался глухой звук столкнувшихся тел, и кричащего американца поволокли на его койку.
   — Не надо! — крикнул Росс, пытаясь помешать японцам, но и его быстро скрутили двое новых охранников. В мгновение ока каюта наполнилась японцами, которые что-то кричали, заглушая вопли Эдмундсона.
   Росс услышал, как Кавамото пролаял какую-то команду. Тотчас же все взоры обратились на Тодда. Он что-то кричал, извивался, а японец привязывал его к койке. На губах американца выступила пена.
   — Пожалуйста, отпустите меня, — сказал Росс Кавамото. — Все уже кончено.
   Кавамото махнул рукой. Тотчас же Росса отпустили.
   — Ему нужен укол, что-то успокаивающее, — сказал он, показывая рукой на юношу.
   — Вы сами знаете: более сорока лет мы провели в изоляции, капитан. Наши запасы лекарств оскудели. — И затем добавил, махнув рукой в сторону двери: — Это может быть сделано по распоряжению адмирала.
   У двери Порох обернулся. Дикие глаза Эдмундсона уставились на него. Уже уходя, он услышал долгий то нараставший, то затихавший вой. Вой, куда больше похожий на звериный, чем на человечий.

 

 
   Когда Росс в сопровождении охранников переступил порог адмиральской каюты, то он увидел, что Фудзита один. Как обычно, адмирал сидел в кресле за своим столом. Росс поклонился, адмирал ответил коротким кивком и, щелкнув пальцами, отпустил охрану. Затем жестом пригласил гостя садиться.
   Усаживаясь, Росс испытал смесь противоречивых чувств. Он убил офицера его императорского величества капитана второго ранга. Он ожидал, что за это его возненавидят еще больше, станут относиться с новой жестокостью, а быть может, и вовсе казнят. Однако, похоже Эдмундсон был прав. Если отношение японцев и изменилось, то в иную сторону. Они по-прежнему видели в нем врага, но врага, которого уважают. Он убил самурая, причем в ситуации, когда у него почти не было шансов уцелеть, и когда на него взирали как на нечто и в подметки не годившееся его противнику. Он знал, что, по старинным обычаям, воин должен искать себе противника среди равных себе. Он же был варвар — нечистый варвар, у которого круглые глаза и привычка есть мясо. Считалось, что убить самураю такого — раз плюнуть. И еще Росс не сомневался: на японцев произвело неизгладимое впечатление то, как он убил Хирату: беспощадно, неистово, почти что с наслаждением. Упиваясь местью. Это японцы отлично понимали. Умение отомстить особенно ценилось у самураев.
   Когда адмирал заговорил, Россу стало ясно, что тот думал примерно таким вот образом.
   — Знаете ли вы историю о сорока семи самураях, капитан?
   Росс уставился на старого моряка с немалым удивлением. Он ожидал, что речь пойдет о Хирате, о радарах, о русских, но не о старинных преданиях. Он стал смутно припоминать эту историю:
   — Старинный миф о мести, адмирал? — спросил он не в силах скрыть удивления. Впрочем, удивляли его и собственные эмоции. Сейчас он не испытывал ни ненависти к врагу, ни гнева. Снова любопытство заслоняло все остальное. Вокруг старого адмирала возникла загадочная аура, он не только внушал страх, но еще и завораживал. Реальность стала первой жертвой этой странной силы, исходившей от Фудзиты. Эта сила превращала субординацию в нечто мягкое, аморфное, словно пролитая сметана, принадлежала далекой древности, загадочной культуре и требовала безоговорочного подчинения от матросов и офицеров «Йонаги» и уважения от Пороха Росса.
   Старик являл собой связующее звено. Мостик в то прошлое, к которому принадлежал и сам Росс. Тогда он был еще молодым и сильным, а молодость и силу особенно уважают те, кто оказался на пороге старости. Росс в этом смысле не был исключением. Ему не терпелось поскорее перейти этот мост, оставив на этой стороне ненависть, страх и даже чувство реальности. Однако, покидая эту каюту, Росс всякий раз испытывал прилив прежних чувств. Он снова загорался желанием уничтожить «Йонагу», если, конечно, предоставится хотя бы малейшая возможность. Но в этой каюте он не мог и помыслить о том, чтобы нанести удар. И адмирал чувствовал это, читал его мысли. Чем еще можно было объяснить отсутствие охраны, связистов? Он знал, что адмиралу нужен собеседник. Но желания выговориться было недостаточно. Нет! Росс понимал, что адмирал Фудзита не боится его, капитана Теда Росса. Американец подозревал, что адмирал вообще никого и ничего не боится.
   — Это не миф, — продолжал тем временем Фудзита. — Это быль.
   — Прошу прощения, адмирал, — перебил старика Росс, в голове у которого вдруг внезапно все прояснилось. — Мой матрос Эдмундсон… Он заболел.
   — Знаю, — адмирал нетерпеливо похлопал по телефону. — Сейчас его осматривает наш врач.
   — Ему нужен транквилизатор. Временное помешательство.
   Адмирал откинулся на спинку кресла и сказал:
   — Капитан, мы не в состоянии давать такие лекарства даже нашим собственным больным. Все подобные препараты, которые у нас остались, мы вынуждены сохранять для раненных при выполнении боевого задания. Матрос Эдмундсон будет пока оставаться в своей каюте. Если понадобится, то его привяжут к койке. То же самое я приказал бы сделать с любым членом нашего экипажа. — В голосе адмирала чувствовались искренность, понимание ситуации.
   Росс прикусил губу, затем сказал:
   — Тогда я прошу, чтобы меня вернули к нему как можно скорее.
   — Мы не дикари, капитан. Я распорядился, чтобы к нему приставили санитара. Если ему станет хуже, то его переведут в лазарет. Поверьте, за ним сейчас ухаживают гораздо лучше, чем если бы этим занялись вы.
   Росс нетерпеливо махнул рукой.
   — Но я его капитан! Я прошу иметь возможность посещать своего матроса, если он окажется в лазарете.
   — Разумеется. Если мы сочтем эту меру необходимой и вы будете под надежной охраной. Но за этим мы проследим. — Тут на лице адмирала появилась легкая улыбка. — Я знаю, что вы человек чести и потому постараетесь вырваться на свободу при первой возможности. Чтобы нанести удар по тем, кто вас ее лишил. — Старик провел тонким скрюченным пальцем по столу. — Мы с вами знаем, что авианосцы — самые уязвимые из всех боевых кораблей.
   Россу показалось, что железные холодные пальцы стиснули ему горло. От адмирала ничего нельзя было скрыть.
   — Я бы уничтожил ваш корабль, если бы смог, — сказал он совершенно спокойным тоном.
   Адмирал снова улыбнулся и кивнул:
   — Поистине слова самурая. — Затем он положил руки на стол, подался вперед и сказал: — Вернемся к истории о сорока семи самураях. — Росс откинулся на спинку стула, и Фудзита спросил: — Вы представляете себе, что такое ронин, капитан?
   — Самурай без хозяина.
   — Да. А сегун?
   — Военный правитель. Сегуны правили Японией до прошлого столетия, лишь формально подчиняясь императору.
   — В общем-то, да, капитан. Хотя насчет того, что они лишь формально подчинялись императору, вы не совсем правы. Все ничтожно по сравнению с микадо. Сегуны правили лишь с соизволения императоров.
   — У каждого свой взгляд на историю, адмирал.
   — Это случилось в тысяча семьсот первом году, — продолжал Фудзита, — в эпоху сегуната Токугава. Всеми уважаемый самурай князь Асано из западной провинции Ако был приглашен к императорскому двору в Эдо, ныне Токио. Там во дворце его оскорбил негодяй по имени Кира. Тогда князь Асано выхватил из ножен меч и ударил обидчика, ранив его в плечо. Лишь тогда их смогли разнять. — Адмирал убрал руки со стола, откинулся на спинку стула. Он явно устал, но глаза его горели. — Известно ли вам, какое наказание полагается тому, кто осмелится обнажить свой меч во дворце императора?
   — Надо полагать, смерть, — равнодушно ответил Росс. — У вас, кажется, это самое ходовое наказание.
   — Капитан, — отозвался Фудзита. — Я предупреждал вас насчет иронии.
   Порох Росс стиснул зубы. Ответил, отчеканивая каждое слово:
   — Прошу прощения, адмирал. Пожалуйста, продолжайте.
   — Итак, князь Асано тотчас же совершил харакири, и его владения были конфискованы. Кира остался жив и процветал. — Адмирал сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, затем продолжал: — Обратите внимание на то, что когда чьи-либо земли конфисковывались, самураи прежнего владельца автоматически становились ренинами. — Росс кивнул. — Сорок семь самураев-ронинов притворились бродягами. Около года они вели разгульный образ жизни в публичных домах и кабаках, но на самом деле они ждали своего часа, чтобы отомстить.
   — Джон Уэйн^[29] поступал таким же образом раз сто, адмирал, — брякнул Росс.
   Джон Уэйн? Никогда не слышал о таком! — удивленно произнес адмирал.
   — Извините, адмирал. Собственно, он не представлял собой ничего особенного. Народный псевдогерой.
   — По крайней мере, капитан, эти сорок семь ронинов были не псевдогероями, а настоящими храбрецами. Прошел ровно год со дня смерти Асано, и в тот же день того же месяца, когда его на стало, самураи нанесли удар. Они ворвались в поместье Киры, подавили сопротивление его охраны и наконец отыскали самого хозяина, который спрятался в дровяном сарае.
   — Да, да, — перебил адмирала Росс. — Теперь я все вспомнил. Но даже если бы и не вспомнил, то все равно мог бы рассказать вам, чем все кончилось. У истории типично японская развязка. Кира был разрублен на куски, а сорок семь самураев совершили харакири.
   Старик посмотрел на Росса прищурившись.
   — А какой была бы развязка по-американски?
   — Я надеюсь, понимание и прощение…
   — В том виде, в каком вы простили Перл-Харбор?
   Росс понял, что его ловко загнали в западню. Но ему и раньше приходилось выбираться из таких волчьих ям. — Не согласен. Ваше сравнение неудачно. Налет на Перл-Харбор был ничем не спровоцированным актом…
   — Прошу вас, капитан, не будем углубляться в полемические дебри. Зачем тратить время на версии истории, в которые мы не верим? Позвольте мне договорить. — Росс кивнул, хотя внутри у него все бурлило и клокотало. Фудзита продолжал: — Вы горячо осуждали наши намерения выполнить боевой приказ…
   — Разумеется.
   — Вы не можете понять наши принципы. Вы предлагаете немыслимое. Капитуляция японских военных! Разве вам не понятно, что вы лишь укрепили нашу решимость сражаться.
   — Нет?! Но при чем тут я?!
   — Если ваша версия истории верна и «Йонага» — единственная уцелевшая боеспособная единица императорских вооруженных сил, тогда, как сорок семь самураев, мы должны отомстить.
   — Это же абсурд, адмирал. Безумие.
   — Нет! Нет! Нет! — с каждым словом маленький сухой кулачок ударял по крышке стола. — У нас есть приказ, а кроме того, у нас вполне могут быть основания для отмщения, не так ли?
   — О Боже! — сказал Росс, откинувшись на спинку стула и обхватив руками голову. — Впрочем, разве это так уж необходимо, адмирал? Зачем искать дополнительные оправдания, если ваша верность приказу непоколебима?
   — Затем, что вы, американцы, никогда не могли понять этой простой истины…
   — Но я лишь один из многих… Я не вся Америка.
   — Это не важно. Если хотя бы один американец сумеет нас понять, значит, все мои усилия не напрасны.
   Теперь Росс понял, что старику не только не терпелось выговориться, ему хотелось поиграть в диалектику. Росс почувствовал, что превращается в пешку в руках опытного шахматиста, гроссмейстера. Он решил избрать новую тактику. — Отлично, адмирал. У меня болен матрос.
   Адмирал поднял голову, посмотрел вверх. Он явно не собирался лишать себя забавы. Он избрал тему, вполне способную увлечь собеседника, и умело эксплуатировал естественное любопытство своего гостя-пленника.
   — Неужели вам не интересно знать, как мы добывали себе пропитание? — говорил Фудзита. — Как заботились о здоровье членов экипажа, как поддерживали в порядке материальную часть, как проводили учения?
   Росса весьма раздражало, что адмирал беззастенчиво использует его, но вместе с тем ему и впрямь было интересно услышать ответы на все эти вопросы.
   — Это действительно любопытно… — отозвался Росс. — То, что произошло с вашим авианосцем, находится за гранью возможного.
   — Благодарю вас, капитан, — адмирал опустил голову и с улыбкой посмотрел на американца. — Приятно слышать комплимент, а искренний он или нет, не столь важно. — Затем Фудзита снова поднял голову, устремил глаза куда-то ввысь и заговорил странным тихим голосом. — Это было долгое испытание. Чудовищно долгое… — Он вздохнул. — Когда в тот роковой день сорок первого года мы оказались в ледовом заточении, я, признаться, усомнился, сумеем ли мы выстоять. Но когда я убедился, какие достойные мужественные люди собрались на этом корабле, то понял: это настоящие самураи и мы не только выживем, но с помощью богов достойно выполним данный нам приказ. — Он снова посмотрел в упор на Росса. — Известно ли вам, что нас заперло в пещере в результате обвала ледника?
   — Да, мне рассказывали.
   — Нам удалось прорубить во льду два тоннеля, хотя работа была тяжелой и опасной и не обошлось без жертв. Мы отправляли маленькие отряды ловить рыбу, хотя это было связано с риском обнаружения.
   — Но внешний вид ваших людей…
   — Это как раз просто. Наши моряки были в толстых грубых куртках, да и у живущих в этих краях чукчей восточный тип лица. А как известно, — улыбнулся адмирал, — все азиаты похожи друг на друга как две капли…
   — Ваших рыбаков никто не заметил?
   — Время от времени, конечно, кто-то попадался им на пути, но никаких проблем не возникало. У нас действовала целая рыболовецкая флотилия. Мы изучили новую среду обитания и сумели к ней неплохо приспособиться.
   — Итак, военные моряки стали отличными рыбаками…
   — Это не все. Мы основали и усовершенствовали очень неплохую биологическую лабораторию. Учтите, мы провели там более сорока лет.
   — Адмирал, те, кто бывал в Беринговом море, знают: там и впрямь неплохо с рыбой. Там есть палтус, лосось…
   — Неплохо — не то слово! Превосходно! Мы установили, что там водится до трехсот наименований рыб. Помимо упомянутых вами палтуса и лосося, мы добывали треску, сельдь, сайду, камбалу. — Адмирал откинулся на спинку, тяжело дыша. После нескольких вдохов-выдохов он продолжил: — Мы также добывали тюленей, каланов, моржей. Изредка даже небольших китов. Мы получали все необходимые морские продукты. Кроме того, и в нашей пещере, и за ее пределами имелось немало морских водорослей. Так что с едой у нас не было проблем, капитан.
   — Но как же вы поддерживали в порядке орудия, машины, как отрабатывали боевые приемы? Да и ваши летчики, наверное, слишком стары для боевых операций.
   Адмирал сложил руки на груди, посмотрел на Росса.
   — Начнем с летного состава, — сказал он. Росс кивнул. — Вам доводилось слышать о Цутиуре?
   — Летная школа?
   Адмирал кивнул.
   — Не совсем так. Это была не просто летная школа. Это первое в мире учебное заведение такого рода выпускало в год до сотни летчиков. Это были настоящие асы.
   — Но даже асы стареют.
   — Да, но в Цутиуру принимали с пятнадцатилетнего возраста.
   — С пятнадцатилетнего возраста?
   — Двадцать восемь моих ВМЛ…
   — Простите, не понял…
   — Ах да, это военно-морские летчики рядового и сержантского состава. Росс кивнул, а адмирал продолжал. — Так вот, двадцать восемь моих ВМЛ еще не достигли шестидесятилетнего возраста.
   — Но им все равно скоро исполнится шестьдесят, а это многовато, сами понимаете, для военного летчика. А их командиры гораздо старше.
   — Да, в определенном отношении они уже люди достаточно немолодые, но это ни в коей мере не сказывается на их профессиональных качествах… — Росс усмехнулся, но адмирал вскинул руку. — Погодите, капитан. Сорок два года без женщин, табака, алкоголя и прочих сомнительных даров цивилизации. Они следили за весом, бегали, делали упражнения. Ежедневно. Вы, безусловно, обратили внимание, что многие мои летчики выглядят не по годам молодо, словно время вообще не оставило на них своего следа.
   Росс знал, что многие из японских фанатиков и впрямь сохраняли удивительную бодрость духа. То же самое он мог сказать и о тех летчиках, которых видел на авианосце. Не без зависти он сказал:
   — Да, такой способ существования как бы отдаляет старость. Но многие у вас умирали. Я видел шкатулочки…
   — Верно. У меня скончались двести двадцать три человека. При общей численности экипажа в две тысячи шестьсот четыре…
   — Такой маленький процент смертности? — недоверчиво осведомился Росс.
   — Имейте в виду: мы существовали в ледниковой пещере, свободной от микробов и бактерий. Смерть обычно наступала от возраста. Так, командир этого авианосца капитан первого ранга Горо Окагама скончался в возрасте ста девяти лет. Я взял на себя его обязанности.
   Росс задумчиво почесал подбородок и сказал:
   — Вы употребили слово «обычно».
   — Да, более сорока человек погибло в результате несчастных случаев. Двенадцать совершили харакири, а двое погибли, сражаясь с русскими. Еще один человек погиб вчера в поединке, — закончил адмирал, и лицо его помрачнело.
   — Я убил бы его еще раз, адмирал, — сказал Росс, заерзав на своем стуле.
   — Вы ожидаете ответных действий? — спросил адмирал, побарабанив по столу костлявыми пальцами.
   — Право, я не знаю, чего ожидать, адмирал. Вы впервые сейчас упомянули о капитане второго ранга Хирате. До этого вы не сказали о нем ни слова.
   — Что тут еще можно сказать? Он сам выразил своим поступком все, что хотел.
   — Он же был вашим помощником…
   — Более того, он был моим двоюродным братом…
   Росс выпрямился на стуле. Услышанное ошеломило его. Он хотел было выразить сочувствие, соболезнование, но сдержался, в конце концов ограничившись фразой:
   — Все это не имеет значения. — И добавил: — Он получил то, чего добивался.
   — Вы испытали удовольствие от того, что сделали с ним, — заметил Фудзита.
   Росс посмотрел на свой сжатый кулак, медленно покрутил им, размышляя об этом загадочном человеке, который производил на него такое мощное впечатление.
   — У меня не было выбора. Но в каком-то смысле, вы правы: я сделал это с наслаждением.
   — Капитан, вы были не единственным человеком, у кого не было выбора. То же самое можно сказать и о капитане второго ранга Хирате.
   — Я вас не понимаю…
   — Он допустил, чтобы вы вывели его из себя. Он позволил эмоциям захлестнуть его. Это нанесло удар по его карме. Он потерял лицо…
   — И он мог восстановить свою карму, только убив меня или погибнув в поединке?
   — Да. Он выбрал время и место так, что преимущество оказалось на его стороне. — Адмирал заговорил мягче. — Он потерял жизнь, но спас карму. Потому что умер, как подобает самураю. А вы, капитан, имели право на отмщение, как те самые сорок семь самураев. — Старик откинулся на спинку стула, его морщинистое лицо было грустно. Затем он заговорил с новым воодушевлением. — Вас, наверное, интересует, как мы поддерживали боевую форму, как проводили учения?..
   Росс был рад сменить тему и энергично закивал.
   — Разумеется. Самые лучшие пилоты в этом мире не могут обойтись без постоянных, систематических тренировок, полетов.
   — Учтите, капитан, что «Йонагу» отправили в Санован, прекрасно понимая, что в течение месяцев не может быть и речи об учебных полетах. В соответствии с этим на корабле было установлено тридцать специальных тренажеров, позволявших отрабатывать все необходимые маневры не в воздухе, но на палубе корабля.
   — Так, ну а как насчет технического обслуживания?