Страница:
– Видишь, как вертится, – продолжал он, указывая папиросой на Эдика. – Хор-р-рошенький. Ух, ух. Большой такой. Хочешь, я приглашу его на танец? – Его единственный глаз, похожий на засаленный оловянный шарик, наполовину прикрытый отяжелевшим пьяным веком, неторопливо перекатывался из одного края глазницы к другому.
– Не вмешивайся, не твое дело, – приструнил его Сергей.
– Знамо, не мое дело, – согласился одноглазый. – А не найдется ли у тебя, Сережа, хлебнуть дыму? – заискивающее спросил он.
– Не сейчас. Скоро привезут, – пообещал Сергей и поднялся. Эти двое зашли слишком далеко. Сергей подошел к танцующим и потянул Эдика за рукав. Лена выползла из объятий актера и с опаской уставилась на Сергея пьяными, вороватыми глазами.
– Ты, приятель, многое себе позволяешь, – спокойно упрекнул он актера. – Не испытывай мое терпение. Тебе завтра или послезавтра уезжать, а ей оставаться.
– Мы же старые друзья, – пыталась оправдываться Лена. – Мы давно не виделись, Сережа.
– А ты не вмешивайся, – грубо оборвал ее Сергей. – Я с тобой после поговорю.
– Ну, ты, – возмутился актер. – Чего тебе надо?
– Мне надо, чтобы ты с ней больше не танцевал, – хмуро продолжал Сергей. – Она пьяна и не соображает, что делает. А тебе незачем рисковать. Из-за чего?
– Сережа, успокойся, – вмешалась Лена, протискиваясь между ними. – Что с тобой?
Эдик театрально отступил на шаг и грозно окинул Сергея надменным взглядом. Эдик был актер, и все вокруг воспринимал как актер, принимая внешнюю оболочку за сущность. Если человек был высокий, широкоплечий и имел гордый, мужественный вид, какой имел он сам, значит, по его мнению, это сильный и мужественный человек. Если же он при этом еще пугающе кричит, размахивает руками и грозится, как это делают актеры в момент убийства на сцене, значит это страшный человек и его нужно бояться. Сергей не походил под категорию опасных людей. Он был высок, но не широк в плечах и не производил впечатление физически сильного человека. Он не щурил злобно глаза, как должен делать отрицательный герой перед ужасной расправой. Он даже не повышал голоса, и не сильно угрожал.
Сергей же был человек совсем другого склада. Внешний вид его не мог обмануть. Он всегда пытался понять сущность вещей и людей, порой глубоко запрятанной под обманчивой внешностью. Эдик для него был не более как бездарный, актер, пьяный, не понимающий, куда он попал, с кем говорит и что ему грозит. Сергей улыбнулся, как улыбаются учителя, разговаривая с недоразвитыми детьми.
– Ты лучше уйми свой пыл, – посоветовал он актеру. Ему не хотелось привлекать внимания окружающих. Гога уже стал потихоньку приближаться, опасаясь скандала. Гога заметно нервничал. Он за все время не притронулся к водке, не сидел за столом, а медленно прохаживался вдоль стен клуба, озабоченно поглядывая на Сергея. Ему явно не нравилось, что происходит.
– Здесь места очень опасные, – продолжал Сергей убеждать актера. – Отстань от нее и уйди отсюда восвояси. Ты приехал сюда на пару дней, а ей здесь оставаться. Не понимаешь, что-ли?
Эдик посчитал, что это ничтожество нужно просто послать подальше.
– Ты, как тебя, – надменно сказал Эдик, сделав суровое и грозное лицо. – Не надоедай мне. Если ты меня разозлишь окончательно, я поговорю насчет тебя с милиционером или с начальником леспромхоза. У меня с ними отличные отношения. Понял? Намотай на ус. – Тут Эдик, довольный своим актерским исполнением, картинно отвернулся от Сергея и, широко расставив локти и выпятив грудь, не торопясь вразвалочку пошел прочь. Такую осанку обычно принимают герои американских боевиков, демонстрируя отчаянную смелость и хладнокровие перед врагами, в минуту смертельной опасности. Сергей посмотрел на Лену, ее раскрасневшееся возбужденное лицо, бегающие глаза и понуро направился к выходу. Он пришел к себе домой и лег на кровать не раздеваясь, со слабой надеждой на то, что Лена вернется к нему после веселья и тогда можно будет с ней серьезно поговорить. Он не мог справится с болью своей, не мог прийти ни к какому решению и не мог обуздать свою ревность и отчаяние. Поздно ночью на него навалился тяжелый, как бред, сон, с удушьями и погоней. Рано утром, в шесть часов, его разбудил легкий стук в окно. Сергей встал, раскрыл створки настежь и увидел Амбала.
– Ты что так рано? – спросил Сергей тревожно, предчувствуя беду.
– Мы с Бобром в карты играли. К нам Руль подсел, хвостом виляет, трясется от страха. Мы его малость раздели.
– Ты говори, зачем пришел.
– Проходил мимо ее хаты. Там слышно все из окна. По моему этот фраер у нее. Хочешь, помогу? Поставим на четыре кости, я его обкозлю.
– Не нужно, – хмуро сказал Сергей. – Иди к себе. Я сам разберусь. – Сергей закрыл окно, взял с собой отвертку, ключ от лениной хаты и вышел. Поселок еще не проснулся, и только веселый щебет ранних птиц приветствовал его. Он тихо опер дверь избы, где жила Лена, и вошел внутр. Лена и актер спали в объятиях друг друга, на ее узкой кровати, изможденные ночной баталией. Лена во сне почувствовала его взгляд, ресницы ее затрепетали, она открыла глаза и несколько мгновений смотрела на него в ужасе, не в силах поверить, что это не во сне. Потом она вскрикнула, приподнялась, облокотившись на спинку кровати, стянула на себя одеяло и замерла. Актер тоже проснулся, взглянул на Сергея и побелел. Сейчас внешний вид его был страшнее, чем у самых лучших актеров. Эдик жалобно, визгливо закричал в предчувствии смерти, соскочил с кровати, но ноги его подкосились, он сел на пол и стал пытаться отползти к стене. Лена не в силах была ни говорить, ни кричать. Сергей схватил ее за волосы левой рукой, а правой воткнул ей в горло отвертку, в углубление, где шея соединяется с грудью. Она дернулась в конвульсии и сразу обмякла. Сергей разжал пальцы, сжимавшие ее волосы, и ее голова и правая рука безжизненно свесились вниз с края постели. Из ее рта и горла побежали ручейки крови к носу и открытым глазам. Она была мертва.
Актер в это время поднялся с пола, но когда Сергей повернулся к нему, он потерял сознание от страха и рухнул на пол, театрально раскинув руки в стороны, как по настоящему хороший актер в сцене убийства. Сергей бросил на пол окровавленную отвертку и вышел, оставив за собой настежь распахнутую дверь. Он пошел по той тропе, по которой они шли с Леной первый раз, по направлению к пристани. Подойдя к берегу он сел на землю, положил руки на колени, опустил голову на руки и так сидел, неподвижно, не замечая времени, в тишине летнего утра. За спиной его послышался хруст лесного мусора под тяжелыми сапогами. Сергей знал, кто пришел, не глядя.
– Вставай, – сказал Гога тихо. – Мне нужно на тебя наручники надеть. – Сергей поднял голову и оглянулся. Гога стоял, направив на него пистолет. Сергей отвернулся и уставился вдаль, на спокойно текущие воды реки, на березки, одетые в трепещущие от радости новые листочки, на голубое небо и отраженные в реке облака. Солнце уже проложило первую золотую дорожку по ровной глади реки.
– Говорил тебе, – сказал Гога – не связывайся ты с ней. Отшворил, и ладно. Ведь потаскуха она, и воровка. – Сергей снова оглянулся, но во взгляде его не было гнева и угрозы.
– Откуда ты это знаешь? – устало спросил он.
– У меня на нее все есть. Она воровала наркотики в больнице, и продавала. Раньше не было судима, вот и отправили ее на химию. У нее там покровители остались. Я все о ней узнал.
– Почему же ты мне не сказал? – спросил Сергей, снова переводя взгляд на реку.
– Я пытался, – ответил Гога, – да ты не хотел слушать. Ты меня чуть не удушил, помнишь? Ослеп ты от любви к этой шлюхе, и сам захотел оставаться слепым. А ведь здесь не бывает хороших людей: все шваль. Бежать тебе отсюда надо было без оглядки. Теперь что? Третье опасное преступление, считаешься особо опасный рецидивист. Попадешь сейчас к полосатикам.
Сергей снова опустил голову на руки и вдруг зарыдал, содрогаясь, всхлипывая какими то странными воющими звуками. Так плачут сильные мужчины один раз в жизни – почти с каждым это бывает. Гога молча стоял, пораженный. Он опустил пистолет, положил его в кобуру и стал терпеливо ждать. Сергей затих внезапно, как будто в нем что-то оборвалось. Он вытер слезы рукавом, поднялся и заложил руки за спину. Это снова был прежний Сергей, каким Гога знал его всегда: спокойный и самоуверенный, с властным, непроницаемым лицом. Гога надел на него наручники, слегка подтолкнул в спину и они пошли к поселку в обычной цепи преступника и охраны. Сергей шел впереди, а Гога – сзади. Возле обшарпанного здания КПЗ Гога остановился, отпер входную дверь, потом одну из четырех камер, снял с Сергея наручники и запер за ним дверь.
– Эх, Серега, Серега, – с укоризненным вздохом произнес Гога за дверью. Послышались его удаляющиеся шаги, шорох которых быстро растаял в наступившей тишине.
ТАЕЖНАЯ ФЕЯ
В июне, далеко за шестидесятой параллелью, там, где встречаются Северный и Приполярный Урал, нет ласковых летних ночей, света ночных фонарей и звездного неба. В вечерние часы там солнце заливает тайгу горячим, бездушным светом и, бесшумно касаясь верхушек деревьев, снова поднимается ввысь. В этих безлюдных краях нет ни комфорта, ни покоя. Четверо путешественников, сплавлявшихся по реке на двух потрепанных лодках, поняли это в первый же день пути. Стояла изнуряющая жара, но раздеться нельзя было из за кишащей массы комаров. Они облепляли одежду черным ковром и проникали глубоко сквозь нее жалами своих ненасытных хоботков, болезненно вонзаясь в тело. А мошкá проползала под одежду и разрывала кожу своими свирепыми маленькими челюстями. Взятые в дорогу лучшие средства не оказывали на маленьких дьяволов никакого действия. На десятый день, одуревшие от недостатка сна и изнуряющих солнечных ночей, с лицами, распухшими от укусов, четверо путников мечтали только о том, чтобы найти место где можно выйти на берег, расставить палатки и завалиться спать после двадцати часов беспрерывного сплава. Найти такое место было не просто. Тайга буйно наступала на берега и, казалось, пыталась задавить реку. Деревья росли и падали, росли и падали, тысячи и тысячи лет подряд, не тронутые ни человеком, ни огнем, образуя беспорядочный барьер ветвистых стволов на подходе к суше. Ни человек, ни зверь не в состоянии преодолеть эту преграду. Таежный бурелом тянулся десятки километров, чередуясь обманчивыми просторами коварных, непроходимых болот.
Несмотря на усталость путешественники не теряли бодрости духа. Ведь сюда попадают только искатели приключений, а где же приключения бывают с комфортом и без риска жизни? Трое из них были видавшие виды походники, которых ничем не удивишь. В соседней лодке, на корме ее, сидел руководитель экспедиции, Савва Дорофеев. Всегда спокойный, невозмутимый при любых обстоятельствах, он лениво смотрел вдаль, как будто мечтая и находясь вне мира сего. На самом же деле он замечал все, до мельчайших деталей. Он знал, кто больше всех устал, у кого плохое настроение, когда нужно сделать привал и где. Савва почти никогда не смотрел на карту; он помнил ее всю, до мелочей; она всегда была у него перед глазами, как развернутая на столе.
На носу той же лодки сидел Федор Афанасьев, поэт, влюбленный в тайгу и одиночество. Живописно свалявшиеся волосы на его голове сейчас торчали в разные стороны, как нескошенная трава на измятом, запущенном газоне. Густая темная борода превратилась в пристанище комаров, от которых он даже не отмахивался. Как и следовало ожидать от мастера слова, он грязно сквернословил и богохульничал, когда их укусы становились невыносимы, и громко объявлял на всю тайгу что желает их комариной маме и папе самых больших сексуальных неприятностей.
Как и большинство поэтов нашего времени и режима, он был поэт не признанный. По его словам, не признанный поэт еще не значит плохой, хотя противоположное утверждение справедливо; поэт признанный – всегда плохой. Он часто уходил в тайгу один, порой на месяц – два, добывая себе еду охотой и рыбной ловлей, и писал стихи. Несмотря на свою склонность к одиночеству, он имел замечательную способность сходиться с людьми и заводить дружбу навек с первого знакомства.
На корме другой лодки находился Сергей Полынин, бывалый походник и отчаянный малый. На всем белом свете он боялся только одного человека: свою мать. Она заставляла его играть на скрипке с раннего детства, считая, что музыкальное образование облагораживает. Ее мнение резко расходилось с мнением соседей, которым приходилось слушать его игру, и с мнением самого Сергея, но он послушно играл, проводя в отчаяние учителей и окружающих. А когда он поступил в институт, в нем вдруг проснулся революционер и мятежник. Он отважно заявил матери, что никогда в жизни больше не возьмет в руки ни смычок, ни скрипку, даже для подсобных, бытовых целей, и будет теперь заниматься спортом. Мать смирилась с судьбой и спрятала скрипку с тайной надеждой обучать на ней внуков. Возможно, это и было причиной того, что она до сих пор внуков не имела.
Ну а четвертый был моложе всех, только недавно закончил институт и пошел с ними из бравады, чтобы доказать неизвестно что, и себе и другим, а получилось, как и следовало ожидать, что он оказался тяжелым грузом для всей экспедиции. А до конца путешествия все еще было далеко. Судя по карте, до ближайшего селения оставалось километров двести вниз по реке.
Справедливости ради нужно отметить, что он старался изо всех сил. Не ныл, не хныкал, не трусил в минуты опасности, однако сказывалось отсутствие тренировки и опыта во всем, что бы он ни делал. И вот сейчас, когда впереди послышался звук водопада, он вдруг встал и потянулся, не в силах больше сидеть в одной и той же позе и, потеряв центр тяжести, шлепнулся в реку. Сергею удалось выпрямить накренившийся каяк, но помочь ему он ничем не мог. Река сужалась на подходе к водопаду и течение ее становилось все быстрее. Нужно было изо всех сил маневрировать и работать веслом, чтобы не перевернуться с грузом. Без палаток, еды и походного оборудования им грозила верная смерть.
– Игорь, плыви к берегу и зацепись за что-нибудь, – закричал ему Савва Дорофеев. – Мы скоро вернемся к тебе.
Игорь плавать умел, но намокшая одежда и ботинки мешали двигаться и тянули вниз, как свинцовый груз. Вода была ледяная, несмотря на жару. Пить ее было приятно на привалах, как воду из холодильника, а вот находиться в ней можно было не более пяти – десяти минут. Если человека за это время не спасти, наступало переохлаждение организма и смерть. Течение все ускорялось, и Игорь понял, что до берега добраться не успеет: его несло прямо к водопаду. На самой кромке его он зацепился штаниной за какую-то застрявшую между камней корягу, панически рванулся и почувствовал резкую, раздирающую боль в ноге. Течение подхватило его и сбросило вниз. К счастью, водопад оказался невелик, всего метр или полтора высотой. Он выкарабкался на поверхность, жадно хватая воздух открытым ртом, и почувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг стало все безразлично. Захотелось закрыть глаза и уснуть, и не видеть, не чувствовать ничего.
– Неужели смерть? – в бессильном отчаянии подумал он, пытаясь сбросить намокшую обувь. Но река вдруг сделала крутой поворот влево и вынесла его к берегу. Судьба была милостива к нему и на этот раз! Игорь схватился за ветку упавшего дерева, но сил на больше ни на что уже не осталось.
– Давай, давай руку! – услышал он вдруг властный, но почти детский девичий голос где-то совсем близко. – Протяни мне руку свою, ну! – Игорь поднял голову. На поваленном бревне, в метре от него, стояла девушка, ухватившись одной рукой за выступавший из воды сук, а другую протягивая ему. Игорь не удивился ее появлению: у него не было сил даже на это. Увидев, что он никак не отвечает на ее команду, девушка спрыгнула в воду, ухватила его за ворот куртки и потащила наверх, продираясь сквозь ветки и стволы поваленных деревьев. Ну и силища у нее была! Вытащила его из воды на твердый берег, обхватила за талию и потащила, как мешок. Метров через пятьдесят бурелом кончился и они выбрались на открытое место. Игорь сделал несколько шагов и упал на землю, в изнеможении закрыв глаза. Он почувствовал, что его волокут по земле, а потом привалили спиной к какой-то шершавой стенке. Чьи-то умелые руки сняли с него одежду, чтобы дать ему согреться под жарким северным солнцем. Они знали, что нужно делать, эти умелые руки. Силы снова стали возвращаются к нему, он выпрямился и сел, опираясь спиной на колючую груду бревен.
С него сняли все, кроме трусов, и жаркое солнце начало возвращать ему тепло, отданное ледяной воде. Он поднял голову и увидел две склонившиеся над ним фигуры. Мужчина с суровым, давно не бритым лицом разглядывал его внимательно и угрюмо. Рядом с ним стояла молоденькая девушка, в мокром, стекающем веселыми струйками платье; она улыбалась, щурилась от бьющего в глаза солнечного света, и прикрывала глаза ладонью. Это, конечно, была та самая, которая вытащила его из воды. Она вся промокла, даже тяжелая русая коса, переброшенная через плечо на грудь, потемнела от воды.
Казалось, все происходит в каком-то нереальном мире. Откуда эти двое появились здесь, в необитаемых местах, среди комаров и болот? И эта девушка, с большими голубыми глазами, струившимися радостным задором юности, с длинными ресницами, которые трепетали, как крылья бабочки. Они создавали впечатление что из ее глаз струятся счастливые голубые лучи. Он не мог отвести от нее взгляд, хоть и начал чувствовать, согреваясь, свирепую атаку комаров.
– Что, пришли в себя? – спросила девушка, и ее пухлые, почти детские губы расползлись в заражающей улыбке. Игорь невольно улыбнулся ей в ответ, утвердительно кивнул, встал и огляделся. Наискосок от берега в тайгу уходила полоска домов какого-то странного поселения. Не было в нем обычной для деревни пыльной дороги и играющих на ней неухоженных детей. Не было оград вокруг домов, и не было даже определенного порядка расположения изб. Не видно было и баб, судачивших о своих женских делах или идущих домой с коромыслом. Только неподалеку одиноко стоял рыжий детина, неподвижно, как языческий идол, вырезанный из ствола дерева. Он наблюдал за всеми угрюмо и внимательно. Игорь случайно встретился с ним взглядом: рыжий смотрел на него замороженными, широко открытыми, не мигающими глазами, как смотрят мертвецы. Игорь вспомнил слова его бабушки: «в каждой деревне обязательно есть хоть один юродивый».
В этот момент со стороны реки донеслись возбужденные крики и тотчас из-за пригорка появились его друзья, торопливо, почти бегом направляясь к Игорю.
– Ну как, живой? – радостно кричал Сергей, его напарник по лодке. – У-у, да ты никак ногу себе распорол. Погоди-ка, я сбегаю, бинт из лодки принесу.
– Не нужно, – остановила его девушка. – Я все сделаю. Давайте, зайдем к нам в избу, у меня там все есть.
– Верно, – вмешался небритый мужчина – она у нас знахарка, хоть чего вылечит. А что, ребята, водка у вас есть?
– Есть, – сказал Игорь, переводя взгляд на девушку. Его все еще трясло от холода.
– Водка, – это первое дело от простуды, – пояснил мужчина авторитетно. – Ну и мы, заодним, для профилактики. Хватит на всех? – Он поскреб затылок, с надеждой заглядывая пришельцам в глаза.
– Хватит на всех, – заверил его Сергей. – По такому случаю не грех и выпить, как следует. – Небритое лицо мужика озарилось улыбкой праведника, повстречавшегося с апостолом. Он оглядел прибывших, как своих любимых родственников, и широко расставил руки, как будто хотел сказать: – Добро пожаловать, ангелочки!
– Как это вы его спасли? – спросил Савва Дорофеев, обращаясь к небритому мужчине. – Как вам удалось его заметить?
– Это не я, – ответил мужчина. – Это вот моя дочь, – сказал он гордо и кивнул в сторону девушки. – Настенька-то у меня глазастая.
– А я стою на пригорке, с Петром разговариваю, – возбужденно, звонким юношеским голосом стала пояснять Настя, улыбаясь и защищаясь ладонью от солнца – и гляжу, две лодки появились. Вдруг из одной лодки кто-то бултых – в воду, и понесло его. Я побежала туда, куда его примерно течение должно снести. Вода-то холоднющая, за несколько минут околеть можно.
– Никак не пойму, как это вы меня вытащили? – обратился к ней Игорь. Девушка была ниже среднего роста, стройная и красиво сложена, но не видно в ней было достаточно физической силы, чтобы вытащить мужчину из воды.
– Я – сильная, – задорно похвасталась девушка. – Я и не то еще могу сделать.
– А это что за человек стоит? – поинтересовался дотошный Савва Дорофеев, указав на рыжего истукана.
– А-а, это… – Небритый рассеянно посмотрел куда-то вдаль, в тайгу. – Это наш кузнец, Петр. В кузне, стало быть, работает. Ну, пошли в дом. – Игорь оглянулся и увидел рыжего, который последовал за ними, как тень, сильно хромая на левую ногу. Метрах в двадцати от дома он остановился, провожая чужаков недобрым взглядом.
– Как вас зовут? – обратился к гостеприимному хозяину Федор Афанасьев.
– Меня то? Василий. Как еще в деревне могут звать? Василий да Иван. Я тут егерем работаю. Мы в первой же избе с Настенькой и живем. Вот тут. – Подойдя к срубленному из бревен дому, он распахнул дверь и жестом пригласил гостей внутрь. Гости прошли через сени и очутились в просторной комнате, посреди которой стоял стол, надежно сбитый из толстых, хорошо отструганных досок. Вокруг стола в беспорядке стояли табуретки, сделанные, как и все в доме, местными умельцами, надежно, грубо и добросовестно. Сквозь маленькие окна, прорубленные в метре от огромной русской печи, желтым пыльным столбом застыли лучи неторопливого северного солнца.
– Располагайтесь, где кто хочет, – пригласил егерь. – У нас большой дом. Здесь вот моя спальня, там настина, а вот в углу вход в комнатенку – ну, так, не для жилья, за ней расположена кладовка. Там лавка большая есть, на ней тоже можно постелить.
– Первым делом, – вмешалась Настя, – нужно ему ногу забинтовать. Идите сюда, – позвала она Игоря, – ко мне в комнату. У меня все есть. Вот сюда, – командовала она, слегка подталкивая его.
Настина комната располагалась справа по выходу из сеней. Игорь остановился на ее пороге, и с любопытством осмотрел настино жилье. Возле стены, напротив окна, в дальнем левом углу стояла железная кровать, тщательно застеленная, с белоснежными наволочками на подушках. В углу над кроватью висела икона. Лик какого-то святого умиротворенно и одобрительно смотрел на Игоря, но следовал за ним взглядом, куда бы Игорь не двигался. К самому окну был придвинут небольшой стол, накрытый дешевой чистой клеенкой, а под ним виднелись две табуретки. Справа от кровати стояли самодельные полки с книгами, да еще ряд полок с какими-то банками, бутылками и корзинками с травами. У входа висел умывальник. Стекла на низко расположенных окнах были тщательно вымыты и на подоконнике стоял горшок с цветами. Комната, казалось, было наполнена радостью бытия и благодарностью миру Божьему.
– Садитесь-ка сюда, – пригласила его Настя, подвинув табуретку. – Вот, возьмите полотенце, а ноги поставьте в таз. Да побыстрее! Видите, как кровь течет. Надо остановить. – Настя смочила марлю какой-то жидкостью и стала осторожно протирать рану. Игорь поморщился от боли.
– Потерпите, потерпите, – увещевала его Настя, понизив голос. – Счас закончу вот, и вам полегчает. Она смазала рану какой-то мазью и тщательно, умело забинтовала ногу.
– Откуда ты умеешь все это делать? – спросил Игорь.
– Я у Авдотьи, знахарки нашей, многому научилась, – пояснила Настя, заканчивая работу. – Я у нее часто провожу время, помогаю ей всякие лекарства готовить и лечить людей, да и скотину тоже. У нас ведь здесь нет ни ветеринара, ни врача, ни даже фельдшера. Я сама хочу выучиться, только не на врача, а на ветеринара. Я животных люблю. Да для этого нужно в большой город ехать, а паспорта у меня нет. Без паспорта и не пропишут, и документы в институт не примут.
– Почему у тебя паспорта нет? – заинтересовался Игорь.
– Не дают. Разве вы не знаете? Нам, деревенским, паспортов не дают. А без паспорта куда денешься? А парни то наши, они из армии сюда не возвращаются. Получат паспорт где ни есть, в городе каком, и все тут, там и остаются. Даже навестить сюда не приезжают. Потому и помирает деревня. Во многих избах уж давно никто не живет. – Она выпрямилась и, подойдя к окну, села на другую табуретку.
– Вы…, вы где-нибудь учитесь? – с жадным любопытством спросила она. – Может, работаете? А что вы здесь делаете? Надолго в наши края? – Она рассматривала Игоря во все глаза, как пришельца с другой планеты.
– Я уже выучился, – улыбнулся Игорь. – Закончил политехнический институт. Первый год работаю. А почему тебя это так интересует?
– Вы уж извините, – смутилась девушка. – У нас здесь годами новых то людей не бывает. Значит, вы инженер? – Она не в силах была скрыть своего восхищения. – Вот здорово! А сколько вам лет?
– Двадцать три. Скоро двадцать четыре. Называй меня на ты. А тебе сколько лет?
– Семнадцать. Я только в этом году школу закончила. Меня на зиму отец отправлял в районный центр к тетке, чтобы я в школу ходила. Далеко отсюда. Я одна из всей деревни десять классов закончила. Здесь никто никогда столько не учился.
– Не вмешивайся, не твое дело, – приструнил его Сергей.
– Знамо, не мое дело, – согласился одноглазый. – А не найдется ли у тебя, Сережа, хлебнуть дыму? – заискивающее спросил он.
– Не сейчас. Скоро привезут, – пообещал Сергей и поднялся. Эти двое зашли слишком далеко. Сергей подошел к танцующим и потянул Эдика за рукав. Лена выползла из объятий актера и с опаской уставилась на Сергея пьяными, вороватыми глазами.
– Ты, приятель, многое себе позволяешь, – спокойно упрекнул он актера. – Не испытывай мое терпение. Тебе завтра или послезавтра уезжать, а ей оставаться.
– Мы же старые друзья, – пыталась оправдываться Лена. – Мы давно не виделись, Сережа.
– А ты не вмешивайся, – грубо оборвал ее Сергей. – Я с тобой после поговорю.
– Ну, ты, – возмутился актер. – Чего тебе надо?
– Мне надо, чтобы ты с ней больше не танцевал, – хмуро продолжал Сергей. – Она пьяна и не соображает, что делает. А тебе незачем рисковать. Из-за чего?
– Сережа, успокойся, – вмешалась Лена, протискиваясь между ними. – Что с тобой?
Эдик театрально отступил на шаг и грозно окинул Сергея надменным взглядом. Эдик был актер, и все вокруг воспринимал как актер, принимая внешнюю оболочку за сущность. Если человек был высокий, широкоплечий и имел гордый, мужественный вид, какой имел он сам, значит, по его мнению, это сильный и мужественный человек. Если же он при этом еще пугающе кричит, размахивает руками и грозится, как это делают актеры в момент убийства на сцене, значит это страшный человек и его нужно бояться. Сергей не походил под категорию опасных людей. Он был высок, но не широк в плечах и не производил впечатление физически сильного человека. Он не щурил злобно глаза, как должен делать отрицательный герой перед ужасной расправой. Он даже не повышал голоса, и не сильно угрожал.
Сергей же был человек совсем другого склада. Внешний вид его не мог обмануть. Он всегда пытался понять сущность вещей и людей, порой глубоко запрятанной под обманчивой внешностью. Эдик для него был не более как бездарный, актер, пьяный, не понимающий, куда он попал, с кем говорит и что ему грозит. Сергей улыбнулся, как улыбаются учителя, разговаривая с недоразвитыми детьми.
– Ты лучше уйми свой пыл, – посоветовал он актеру. Ему не хотелось привлекать внимания окружающих. Гога уже стал потихоньку приближаться, опасаясь скандала. Гога заметно нервничал. Он за все время не притронулся к водке, не сидел за столом, а медленно прохаживался вдоль стен клуба, озабоченно поглядывая на Сергея. Ему явно не нравилось, что происходит.
– Здесь места очень опасные, – продолжал Сергей убеждать актера. – Отстань от нее и уйди отсюда восвояси. Ты приехал сюда на пару дней, а ей здесь оставаться. Не понимаешь, что-ли?
Эдик посчитал, что это ничтожество нужно просто послать подальше.
– Ты, как тебя, – надменно сказал Эдик, сделав суровое и грозное лицо. – Не надоедай мне. Если ты меня разозлишь окончательно, я поговорю насчет тебя с милиционером или с начальником леспромхоза. У меня с ними отличные отношения. Понял? Намотай на ус. – Тут Эдик, довольный своим актерским исполнением, картинно отвернулся от Сергея и, широко расставив локти и выпятив грудь, не торопясь вразвалочку пошел прочь. Такую осанку обычно принимают герои американских боевиков, демонстрируя отчаянную смелость и хладнокровие перед врагами, в минуту смертельной опасности. Сергей посмотрел на Лену, ее раскрасневшееся возбужденное лицо, бегающие глаза и понуро направился к выходу. Он пришел к себе домой и лег на кровать не раздеваясь, со слабой надеждой на то, что Лена вернется к нему после веселья и тогда можно будет с ней серьезно поговорить. Он не мог справится с болью своей, не мог прийти ни к какому решению и не мог обуздать свою ревность и отчаяние. Поздно ночью на него навалился тяжелый, как бред, сон, с удушьями и погоней. Рано утром, в шесть часов, его разбудил легкий стук в окно. Сергей встал, раскрыл створки настежь и увидел Амбала.
– Ты что так рано? – спросил Сергей тревожно, предчувствуя беду.
– Мы с Бобром в карты играли. К нам Руль подсел, хвостом виляет, трясется от страха. Мы его малость раздели.
– Ты говори, зачем пришел.
– Проходил мимо ее хаты. Там слышно все из окна. По моему этот фраер у нее. Хочешь, помогу? Поставим на четыре кости, я его обкозлю.
– Не нужно, – хмуро сказал Сергей. – Иди к себе. Я сам разберусь. – Сергей закрыл окно, взял с собой отвертку, ключ от лениной хаты и вышел. Поселок еще не проснулся, и только веселый щебет ранних птиц приветствовал его. Он тихо опер дверь избы, где жила Лена, и вошел внутр. Лена и актер спали в объятиях друг друга, на ее узкой кровати, изможденные ночной баталией. Лена во сне почувствовала его взгляд, ресницы ее затрепетали, она открыла глаза и несколько мгновений смотрела на него в ужасе, не в силах поверить, что это не во сне. Потом она вскрикнула, приподнялась, облокотившись на спинку кровати, стянула на себя одеяло и замерла. Актер тоже проснулся, взглянул на Сергея и побелел. Сейчас внешний вид его был страшнее, чем у самых лучших актеров. Эдик жалобно, визгливо закричал в предчувствии смерти, соскочил с кровати, но ноги его подкосились, он сел на пол и стал пытаться отползти к стене. Лена не в силах была ни говорить, ни кричать. Сергей схватил ее за волосы левой рукой, а правой воткнул ей в горло отвертку, в углубление, где шея соединяется с грудью. Она дернулась в конвульсии и сразу обмякла. Сергей разжал пальцы, сжимавшие ее волосы, и ее голова и правая рука безжизненно свесились вниз с края постели. Из ее рта и горла побежали ручейки крови к носу и открытым глазам. Она была мертва.
Актер в это время поднялся с пола, но когда Сергей повернулся к нему, он потерял сознание от страха и рухнул на пол, театрально раскинув руки в стороны, как по настоящему хороший актер в сцене убийства. Сергей бросил на пол окровавленную отвертку и вышел, оставив за собой настежь распахнутую дверь. Он пошел по той тропе, по которой они шли с Леной первый раз, по направлению к пристани. Подойдя к берегу он сел на землю, положил руки на колени, опустил голову на руки и так сидел, неподвижно, не замечая времени, в тишине летнего утра. За спиной его послышался хруст лесного мусора под тяжелыми сапогами. Сергей знал, кто пришел, не глядя.
– Вставай, – сказал Гога тихо. – Мне нужно на тебя наручники надеть. – Сергей поднял голову и оглянулся. Гога стоял, направив на него пистолет. Сергей отвернулся и уставился вдаль, на спокойно текущие воды реки, на березки, одетые в трепещущие от радости новые листочки, на голубое небо и отраженные в реке облака. Солнце уже проложило первую золотую дорожку по ровной глади реки.
– Говорил тебе, – сказал Гога – не связывайся ты с ней. Отшворил, и ладно. Ведь потаскуха она, и воровка. – Сергей снова оглянулся, но во взгляде его не было гнева и угрозы.
– Откуда ты это знаешь? – устало спросил он.
– У меня на нее все есть. Она воровала наркотики в больнице, и продавала. Раньше не было судима, вот и отправили ее на химию. У нее там покровители остались. Я все о ней узнал.
– Почему же ты мне не сказал? – спросил Сергей, снова переводя взгляд на реку.
– Я пытался, – ответил Гога, – да ты не хотел слушать. Ты меня чуть не удушил, помнишь? Ослеп ты от любви к этой шлюхе, и сам захотел оставаться слепым. А ведь здесь не бывает хороших людей: все шваль. Бежать тебе отсюда надо было без оглядки. Теперь что? Третье опасное преступление, считаешься особо опасный рецидивист. Попадешь сейчас к полосатикам.
Сергей снова опустил голову на руки и вдруг зарыдал, содрогаясь, всхлипывая какими то странными воющими звуками. Так плачут сильные мужчины один раз в жизни – почти с каждым это бывает. Гога молча стоял, пораженный. Он опустил пистолет, положил его в кобуру и стал терпеливо ждать. Сергей затих внезапно, как будто в нем что-то оборвалось. Он вытер слезы рукавом, поднялся и заложил руки за спину. Это снова был прежний Сергей, каким Гога знал его всегда: спокойный и самоуверенный, с властным, непроницаемым лицом. Гога надел на него наручники, слегка подтолкнул в спину и они пошли к поселку в обычной цепи преступника и охраны. Сергей шел впереди, а Гога – сзади. Возле обшарпанного здания КПЗ Гога остановился, отпер входную дверь, потом одну из четырех камер, снял с Сергея наручники и запер за ним дверь.
– Эх, Серега, Серега, – с укоризненным вздохом произнес Гога за дверью. Послышались его удаляющиеся шаги, шорох которых быстро растаял в наступившей тишине.
ТАЕЖНАЯ ФЕЯ
Несмотря на усталость путешественники не теряли бодрости духа. Ведь сюда попадают только искатели приключений, а где же приключения бывают с комфортом и без риска жизни? Трое из них были видавшие виды походники, которых ничем не удивишь. В соседней лодке, на корме ее, сидел руководитель экспедиции, Савва Дорофеев. Всегда спокойный, невозмутимый при любых обстоятельствах, он лениво смотрел вдаль, как будто мечтая и находясь вне мира сего. На самом же деле он замечал все, до мельчайших деталей. Он знал, кто больше всех устал, у кого плохое настроение, когда нужно сделать привал и где. Савва почти никогда не смотрел на карту; он помнил ее всю, до мелочей; она всегда была у него перед глазами, как развернутая на столе.
На носу той же лодки сидел Федор Афанасьев, поэт, влюбленный в тайгу и одиночество. Живописно свалявшиеся волосы на его голове сейчас торчали в разные стороны, как нескошенная трава на измятом, запущенном газоне. Густая темная борода превратилась в пристанище комаров, от которых он даже не отмахивался. Как и следовало ожидать от мастера слова, он грязно сквернословил и богохульничал, когда их укусы становились невыносимы, и громко объявлял на всю тайгу что желает их комариной маме и папе самых больших сексуальных неприятностей.
Как и большинство поэтов нашего времени и режима, он был поэт не признанный. По его словам, не признанный поэт еще не значит плохой, хотя противоположное утверждение справедливо; поэт признанный – всегда плохой. Он часто уходил в тайгу один, порой на месяц – два, добывая себе еду охотой и рыбной ловлей, и писал стихи. Несмотря на свою склонность к одиночеству, он имел замечательную способность сходиться с людьми и заводить дружбу навек с первого знакомства.
На корме другой лодки находился Сергей Полынин, бывалый походник и отчаянный малый. На всем белом свете он боялся только одного человека: свою мать. Она заставляла его играть на скрипке с раннего детства, считая, что музыкальное образование облагораживает. Ее мнение резко расходилось с мнением соседей, которым приходилось слушать его игру, и с мнением самого Сергея, но он послушно играл, проводя в отчаяние учителей и окружающих. А когда он поступил в институт, в нем вдруг проснулся революционер и мятежник. Он отважно заявил матери, что никогда в жизни больше не возьмет в руки ни смычок, ни скрипку, даже для подсобных, бытовых целей, и будет теперь заниматься спортом. Мать смирилась с судьбой и спрятала скрипку с тайной надеждой обучать на ней внуков. Возможно, это и было причиной того, что она до сих пор внуков не имела.
Ну а четвертый был моложе всех, только недавно закончил институт и пошел с ними из бравады, чтобы доказать неизвестно что, и себе и другим, а получилось, как и следовало ожидать, что он оказался тяжелым грузом для всей экспедиции. А до конца путешествия все еще было далеко. Судя по карте, до ближайшего селения оставалось километров двести вниз по реке.
Справедливости ради нужно отметить, что он старался изо всех сил. Не ныл, не хныкал, не трусил в минуты опасности, однако сказывалось отсутствие тренировки и опыта во всем, что бы он ни делал. И вот сейчас, когда впереди послышался звук водопада, он вдруг встал и потянулся, не в силах больше сидеть в одной и той же позе и, потеряв центр тяжести, шлепнулся в реку. Сергею удалось выпрямить накренившийся каяк, но помочь ему он ничем не мог. Река сужалась на подходе к водопаду и течение ее становилось все быстрее. Нужно было изо всех сил маневрировать и работать веслом, чтобы не перевернуться с грузом. Без палаток, еды и походного оборудования им грозила верная смерть.
– Игорь, плыви к берегу и зацепись за что-нибудь, – закричал ему Савва Дорофеев. – Мы скоро вернемся к тебе.
Игорь плавать умел, но намокшая одежда и ботинки мешали двигаться и тянули вниз, как свинцовый груз. Вода была ледяная, несмотря на жару. Пить ее было приятно на привалах, как воду из холодильника, а вот находиться в ней можно было не более пяти – десяти минут. Если человека за это время не спасти, наступало переохлаждение организма и смерть. Течение все ускорялось, и Игорь понял, что до берега добраться не успеет: его несло прямо к водопаду. На самой кромке его он зацепился штаниной за какую-то застрявшую между камней корягу, панически рванулся и почувствовал резкую, раздирающую боль в ноге. Течение подхватило его и сбросило вниз. К счастью, водопад оказался невелик, всего метр или полтора высотой. Он выкарабкался на поверхность, жадно хватая воздух открытым ртом, и почувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг стало все безразлично. Захотелось закрыть глаза и уснуть, и не видеть, не чувствовать ничего.
– Неужели смерть? – в бессильном отчаянии подумал он, пытаясь сбросить намокшую обувь. Но река вдруг сделала крутой поворот влево и вынесла его к берегу. Судьба была милостива к нему и на этот раз! Игорь схватился за ветку упавшего дерева, но сил на больше ни на что уже не осталось.
– Давай, давай руку! – услышал он вдруг властный, но почти детский девичий голос где-то совсем близко. – Протяни мне руку свою, ну! – Игорь поднял голову. На поваленном бревне, в метре от него, стояла девушка, ухватившись одной рукой за выступавший из воды сук, а другую протягивая ему. Игорь не удивился ее появлению: у него не было сил даже на это. Увидев, что он никак не отвечает на ее команду, девушка спрыгнула в воду, ухватила его за ворот куртки и потащила наверх, продираясь сквозь ветки и стволы поваленных деревьев. Ну и силища у нее была! Вытащила его из воды на твердый берег, обхватила за талию и потащила, как мешок. Метров через пятьдесят бурелом кончился и они выбрались на открытое место. Игорь сделал несколько шагов и упал на землю, в изнеможении закрыв глаза. Он почувствовал, что его волокут по земле, а потом привалили спиной к какой-то шершавой стенке. Чьи-то умелые руки сняли с него одежду, чтобы дать ему согреться под жарким северным солнцем. Они знали, что нужно делать, эти умелые руки. Силы снова стали возвращаются к нему, он выпрямился и сел, опираясь спиной на колючую груду бревен.
С него сняли все, кроме трусов, и жаркое солнце начало возвращать ему тепло, отданное ледяной воде. Он поднял голову и увидел две склонившиеся над ним фигуры. Мужчина с суровым, давно не бритым лицом разглядывал его внимательно и угрюмо. Рядом с ним стояла молоденькая девушка, в мокром, стекающем веселыми струйками платье; она улыбалась, щурилась от бьющего в глаза солнечного света, и прикрывала глаза ладонью. Это, конечно, была та самая, которая вытащила его из воды. Она вся промокла, даже тяжелая русая коса, переброшенная через плечо на грудь, потемнела от воды.
Казалось, все происходит в каком-то нереальном мире. Откуда эти двое появились здесь, в необитаемых местах, среди комаров и болот? И эта девушка, с большими голубыми глазами, струившимися радостным задором юности, с длинными ресницами, которые трепетали, как крылья бабочки. Они создавали впечатление что из ее глаз струятся счастливые голубые лучи. Он не мог отвести от нее взгляд, хоть и начал чувствовать, согреваясь, свирепую атаку комаров.
– Что, пришли в себя? – спросила девушка, и ее пухлые, почти детские губы расползлись в заражающей улыбке. Игорь невольно улыбнулся ей в ответ, утвердительно кивнул, встал и огляделся. Наискосок от берега в тайгу уходила полоска домов какого-то странного поселения. Не было в нем обычной для деревни пыльной дороги и играющих на ней неухоженных детей. Не было оград вокруг домов, и не было даже определенного порядка расположения изб. Не видно было и баб, судачивших о своих женских делах или идущих домой с коромыслом. Только неподалеку одиноко стоял рыжий детина, неподвижно, как языческий идол, вырезанный из ствола дерева. Он наблюдал за всеми угрюмо и внимательно. Игорь случайно встретился с ним взглядом: рыжий смотрел на него замороженными, широко открытыми, не мигающими глазами, как смотрят мертвецы. Игорь вспомнил слова его бабушки: «в каждой деревне обязательно есть хоть один юродивый».
В этот момент со стороны реки донеслись возбужденные крики и тотчас из-за пригорка появились его друзья, торопливо, почти бегом направляясь к Игорю.
– Ну как, живой? – радостно кричал Сергей, его напарник по лодке. – У-у, да ты никак ногу себе распорол. Погоди-ка, я сбегаю, бинт из лодки принесу.
– Не нужно, – остановила его девушка. – Я все сделаю. Давайте, зайдем к нам в избу, у меня там все есть.
– Верно, – вмешался небритый мужчина – она у нас знахарка, хоть чего вылечит. А что, ребята, водка у вас есть?
– Есть, – сказал Игорь, переводя взгляд на девушку. Его все еще трясло от холода.
– Водка, – это первое дело от простуды, – пояснил мужчина авторитетно. – Ну и мы, заодним, для профилактики. Хватит на всех? – Он поскреб затылок, с надеждой заглядывая пришельцам в глаза.
– Хватит на всех, – заверил его Сергей. – По такому случаю не грех и выпить, как следует. – Небритое лицо мужика озарилось улыбкой праведника, повстречавшегося с апостолом. Он оглядел прибывших, как своих любимых родственников, и широко расставил руки, как будто хотел сказать: – Добро пожаловать, ангелочки!
– Как это вы его спасли? – спросил Савва Дорофеев, обращаясь к небритому мужчине. – Как вам удалось его заметить?
– Это не я, – ответил мужчина. – Это вот моя дочь, – сказал он гордо и кивнул в сторону девушки. – Настенька-то у меня глазастая.
– А я стою на пригорке, с Петром разговариваю, – возбужденно, звонким юношеским голосом стала пояснять Настя, улыбаясь и защищаясь ладонью от солнца – и гляжу, две лодки появились. Вдруг из одной лодки кто-то бултых – в воду, и понесло его. Я побежала туда, куда его примерно течение должно снести. Вода-то холоднющая, за несколько минут околеть можно.
– Никак не пойму, как это вы меня вытащили? – обратился к ней Игорь. Девушка была ниже среднего роста, стройная и красиво сложена, но не видно в ней было достаточно физической силы, чтобы вытащить мужчину из воды.
– Я – сильная, – задорно похвасталась девушка. – Я и не то еще могу сделать.
– А это что за человек стоит? – поинтересовался дотошный Савва Дорофеев, указав на рыжего истукана.
– А-а, это… – Небритый рассеянно посмотрел куда-то вдаль, в тайгу. – Это наш кузнец, Петр. В кузне, стало быть, работает. Ну, пошли в дом. – Игорь оглянулся и увидел рыжего, который последовал за ними, как тень, сильно хромая на левую ногу. Метрах в двадцати от дома он остановился, провожая чужаков недобрым взглядом.
– Как вас зовут? – обратился к гостеприимному хозяину Федор Афанасьев.
– Меня то? Василий. Как еще в деревне могут звать? Василий да Иван. Я тут егерем работаю. Мы в первой же избе с Настенькой и живем. Вот тут. – Подойдя к срубленному из бревен дому, он распахнул дверь и жестом пригласил гостей внутрь. Гости прошли через сени и очутились в просторной комнате, посреди которой стоял стол, надежно сбитый из толстых, хорошо отструганных досок. Вокруг стола в беспорядке стояли табуретки, сделанные, как и все в доме, местными умельцами, надежно, грубо и добросовестно. Сквозь маленькие окна, прорубленные в метре от огромной русской печи, желтым пыльным столбом застыли лучи неторопливого северного солнца.
– Располагайтесь, где кто хочет, – пригласил егерь. – У нас большой дом. Здесь вот моя спальня, там настина, а вот в углу вход в комнатенку – ну, так, не для жилья, за ней расположена кладовка. Там лавка большая есть, на ней тоже можно постелить.
– Первым делом, – вмешалась Настя, – нужно ему ногу забинтовать. Идите сюда, – позвала она Игоря, – ко мне в комнату. У меня все есть. Вот сюда, – командовала она, слегка подталкивая его.
Настина комната располагалась справа по выходу из сеней. Игорь остановился на ее пороге, и с любопытством осмотрел настино жилье. Возле стены, напротив окна, в дальнем левом углу стояла железная кровать, тщательно застеленная, с белоснежными наволочками на подушках. В углу над кроватью висела икона. Лик какого-то святого умиротворенно и одобрительно смотрел на Игоря, но следовал за ним взглядом, куда бы Игорь не двигался. К самому окну был придвинут небольшой стол, накрытый дешевой чистой клеенкой, а под ним виднелись две табуретки. Справа от кровати стояли самодельные полки с книгами, да еще ряд полок с какими-то банками, бутылками и корзинками с травами. У входа висел умывальник. Стекла на низко расположенных окнах были тщательно вымыты и на подоконнике стоял горшок с цветами. Комната, казалось, было наполнена радостью бытия и благодарностью миру Божьему.
– Садитесь-ка сюда, – пригласила его Настя, подвинув табуретку. – Вот, возьмите полотенце, а ноги поставьте в таз. Да побыстрее! Видите, как кровь течет. Надо остановить. – Настя смочила марлю какой-то жидкостью и стала осторожно протирать рану. Игорь поморщился от боли.
– Потерпите, потерпите, – увещевала его Настя, понизив голос. – Счас закончу вот, и вам полегчает. Она смазала рану какой-то мазью и тщательно, умело забинтовала ногу.
– Откуда ты умеешь все это делать? – спросил Игорь.
– Я у Авдотьи, знахарки нашей, многому научилась, – пояснила Настя, заканчивая работу. – Я у нее часто провожу время, помогаю ей всякие лекарства готовить и лечить людей, да и скотину тоже. У нас ведь здесь нет ни ветеринара, ни врача, ни даже фельдшера. Я сама хочу выучиться, только не на врача, а на ветеринара. Я животных люблю. Да для этого нужно в большой город ехать, а паспорта у меня нет. Без паспорта и не пропишут, и документы в институт не примут.
– Почему у тебя паспорта нет? – заинтересовался Игорь.
– Не дают. Разве вы не знаете? Нам, деревенским, паспортов не дают. А без паспорта куда денешься? А парни то наши, они из армии сюда не возвращаются. Получат паспорт где ни есть, в городе каком, и все тут, там и остаются. Даже навестить сюда не приезжают. Потому и помирает деревня. Во многих избах уж давно никто не живет. – Она выпрямилась и, подойдя к окну, села на другую табуретку.
– Вы…, вы где-нибудь учитесь? – с жадным любопытством спросила она. – Может, работаете? А что вы здесь делаете? Надолго в наши края? – Она рассматривала Игоря во все глаза, как пришельца с другой планеты.
– Я уже выучился, – улыбнулся Игорь. – Закончил политехнический институт. Первый год работаю. А почему тебя это так интересует?
– Вы уж извините, – смутилась девушка. – У нас здесь годами новых то людей не бывает. Значит, вы инженер? – Она не в силах была скрыть своего восхищения. – Вот здорово! А сколько вам лет?
– Двадцать три. Скоро двадцать четыре. Называй меня на ты. А тебе сколько лет?
– Семнадцать. Я только в этом году школу закончила. Меня на зиму отец отправлял в районный центр к тетке, чтобы я в школу ходила. Далеко отсюда. Я одна из всей деревни десять классов закончила. Здесь никто никогда столько не учился.