Страница:
Последовавшая пауза была почти бесконечной.
– Ничего. Ничего не осталось. Это, – голос вдруг сорвался на визг, – единственная, понимаете вы, дикие существа, единственная партия!
Кенарь вдруг повернулся к нам:
– Товарищи… – его голос тоже внезапно сорвался, – товарищи… Прошу извинить, но общее собрание пока прерывается. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами…
– Да что там, – армеец, собиравшийся «таскать железо сквозь дерево», машет рукой. – Все ясно, товарищ начальник первого отдела. Пошли, мужики.
Все встали и бодро двинулись к выходу. Некоторых Кенарь останавливал, но большинство ушли и, тут же, сбившись в здоровенную кучу, принялись оживленно обсуждать новую информацию…
– Ну, если это последняя партия, так чего ж еще желать? Спалить к чертовой матери – и звиздец войне! Подождем, пока эти передохнут и все!
– Умен ты, полкан, аж зубы ломит! А если они еще сделают?
– А хрена ли тогда лоуренсий предлагали? Ну и сделали бы себе, а не выкупали. Чего ж они?
– Может, тяжко? Вдруг у них не стоит?
Общий смех. Но возбуждение не проходит:
– А зачем они такое добро здесь держали? Ну и хранили бы у пиндосов, там хоть безопасно…
– Ты их агитки слушай больше. У пиндосов тоже мужики отыскались. Командует чувак, который еще Вьетнам прошел. Он при вторжении из тюрьмы драпанул. С ним двое наших. Бывшие «солнцевские». Это командование. А так их тыщ двадцать…
– Это откуда дровишки?
– Радиограмму от них поймали. Они связи искали. Умники наши мелкие кое-что придумали. Ну и связались. Через спутник этих «пидоров»…
Из дальнейшего рассказа седого, жилистого ветерана следовало, что около двадцати тысяч амеров оказались настоящими мужчинами, которым не в карту было отдавать свои дома инопланетянам. Даже если президент приказал. Они отчаянно дрались, причем довольно умело, так как в основном были ветеранами локальных конфликтов. С оружием у них было похуже, но тоже имелось…
– Так, товарищи. На ночлег размещаемся по своим подразделениям, – из столовой вышел Кенарь. – Вас проводят. Подписку о неразглашении я с вас не беру, но сами понимаете…
Если кто-то чего-то и не понимал, то, взглянув на лицо ветеранского особиста, он сразу же захлебнулся бы в водопаде понимания. Разговор мгновенно оборвался, и мы двинулись к своим отрядам в полном молчании. Так же, в молчании, располагались по грубо сколоченным нарам, закутывались в камуфляж. Но сон не шел…
– Николай? Николай, ты спишь?
– Никак нет, товарищ майор.
– Пойдем-ка, пошепчемся… Мы выходим из комнаты, где, тяжело дыша и похрапывая, дрыхнут наши товарищи:
– Слушай, Коль… Как ты думаешь: много этих ветеранов?
– Ну-у… не знаю, товарищ майор. Не задумывался…
– Так вот, их только в Москве около пятнадцати тысяч. А есть еще в Питере, в Нижнем, на Кавказе… – Шатурин долго молчит, испытующе глядя мне в лицо. Затем продолжает: – Они победят. Я чувствую. А потом… Ты не думал: а что потом?
Потом? Потом, когда ветераны и их «умники» победят? Ну, наверное…
– Если ты еще не понял, Николай, они будут все возвращать. Назад.
– Что возвращать?
– Советский Союз. И, очень может быть, сцепятся с теми, из Штатов. Тебе не страшно?
А почему мне должно быть страшно? Янкесы всегда были нашими врагами. Даже когда мы вместе с фрицами бились…
Видно, ответ написан у меня на лице, потому что Шатурин вдруг как-то ссутуливается, съеживается. Его плечи опускаются, руки повисают безвольными плетьми…
– А мне страшно, лейтенант. Очень страшно. И знаешь, почему? Нет?
Он вдруг придвигается ко мне почти вплотную и шепчет в самое ухо:
– Потому что они – правы! Правы! И когда этого парня из «тамани» приговорили к трем годам условно, и когда меня разжаловать собрались. А знаешь, как страшно жить с теми, кто всегда прав?!
– Товарищ майор, а, по-моему, с теми, кто всегда прав, жить, может, и трудно. Зато не страшно. Вот если бы именно они вопрос с «чехами» решали – неужели столько же наших ребят там погибло? А «Норд-Ост» был бы? А Буденновск?
Он долго молчит. Потом разворачивается и уходит в комнату. Жаль его. Хороший он мужик. Просто не удержался тогда. Не сумел удержаться…
Собрание-совещание командиров не продолжилось и на следующий день. И на через следующий. Мы исправно ходили в патрули, часть отрядов разошлась по прежним местам дислокации, но всем было ясно: должно произойти что-то важное. Очень важное…
На второй день с улиц исчезли «носачи», а «карпы» пролетали только поодиночке и только на большой высоте. На третий – пропали голографические агитки. А на пятый день нам вдруг зачитали приказ о том, что «глазастиков-крыланов» не бить, а только «попрыгунчиков», и то, если попадутся, а специально не искать…
…Вечером один из наших рассказал, что болтал с кем-то из умников. И тот ему поведал, что эти самые пытырясы прилетели сюда размножаться. Вывести потомство, так сказать. Для нормального развития маленьких пытырясов земные условия подходили практически идеально. Единственное, что не соответствовало пытырясскому представлению о рае, был процент кислорода в земной атмосфере. Этим гаврикам не требуется больше пятнадцати процентов, а оптимально – что-то около двенадцати. Но пытырясы не унывали. Изменить процент кислорода можно, и даже не очень сложно. Кстати, именно в районе Внуково и должен был быть построен один из заводов по переработке кислорода. Куда должно было деться при этом коренное население Земли, пытырясов не интересовало…
Потомство свое инопланетяне доставили в трех контейнерах. Было три клана?.. семьи?.. В общем, три группы пытырясов, каждая из которых имела свой контейнер с зародышами.
Первая «группа» потеряла свой контейнер вместе с тарелкой в небе над Владивостоком. Кто был тот отчаянный парень, который на своей горящей «сушке» врезался в тарелку – русский или китаец – уже не важно. Важно то, что контейнеров осталось всего два.
Второй контейнер был уничтожен во время отчаянной атаки, предпринятой янкесами. Потеряв больше двадцати тысяч бойцов, юсовцы взломали оборону лагеря пытырясов и разнесли в щепки все, что там было. Включая контейнер. И вот теперь последняя группа, называвшаяся Эрхеи, лишилась своего последнего контейнера. И положение у пытырясов – хуже губернаторского. Вроде бы у нынешних заканчивается цикл жизни, и неясно: хватит ли им оставшегося времени на подготовку новых зародышей или нет. Так что у нас в руках и впрямь оказался могучий козырь…
…Утром был завтрак. Каша с сублимированным мясом, чай. Порции побольше, чем последнее время было принято в нашем батальоне, так что можно порадовать живот. Чем я и занимался, с аппетитом наворачивая разваристую, исходящую паром вкусную «шрапнель», когда…
– Внимание! Внимание! Командирам всех подразделений: немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три. Повторяю: командирам всех подразделений немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три.
Лихорадочно затолкав в себя последнюю ложку, в которую постарался уместить полмиски, я рванулся на выход. И только вылетев из столовой, задумался: а где этот «ярус три»? Это вверх или вниз?
– Что, Николай, заблудился? – рядом стоял Алексей. – Тебя ж вызывают, а ты тут топчешься. Не дело…
И не успеваю я спросить, где находится ярус три и комната двести одиннадцать, как Алексей быстро растолковывает мне маршрут. Спасибо вам, товарищ ветеран! Добрый вы и человечный. Не то что Джелат, который, наверное, тоже все разъяснил бы, но не преминул бы поиздеваться. Мол, вот милиция пошла – города не знает, без проводников – никуда…
Ошпаренной мартышкой я взлетел по лестнице и помчался по коридору таким галопом, которому позавидовал бы и призовой жеребец. Что-то мне не улыбается опаздывать. От этих ребят, которые «всегда правы», можно и три наряда вне очереди схлопотать. И не посмотрят, что ты – командир батальона!..
Я влетел в дверь с аккуратными циферками «211» и… замер в полной прострации. Посередине комнаты стояли несколько совершенно незнакомых мне человек в парадной форме, с какими-то неизвестными мне нашивками, орденами, значками. Все, как один, – чисто выбритые, отглаженные, в блестящих сапогах. Перехвачены скрипучими ремнями…
– О, вот и старший лейтенант Бортников прибыли, – произнес один из незнакомцев голосом Джелата. – Проходите, Николай, проходите. Будем и вас сейчас обмундировывать…
Оказывается, в свое время бойцы Сопротивления наткнулись на склады военторга. В принципе, они не знали, зачем им нужны парадные мундиры, отрезы сукна, хромовые сапоги, но по неистребимой привычке людей, привыкших к вечной нехватке чего-нибудь ценного, ветераны решили, что на что-нибудь эти «шмотки» да пригодятся. И вот теперь, собираясь на переговоры с врагами из космоса, они решили не ударить в грязь лицом и принарядится соответственно случаю…
Здесь же находилась, как выразился незнакомый мне громадного роста боец по кличке Фудзияма, «рота почетного караула» – два десятка здоровенных молодцов, экипированных а-ля президентский полк. Правда, вооружен «почетный караул» был вовсе не парадно: СВД, ПКМ, «Корд», гранатометы, ПЗРК…
– Это на случай, если они все-таки врать умеют, – насмешливо сообщил мне Джелат, попутно подгоняя кого-то, невидимого мне. – Ну, чего копаемся? Тащите мундирчик доблестному представителю советской милиции!
Мне вытащили почему-то парадный мундир военного летчика, украшенную золотым шитьем генеральскую фуражку и, зачем-то, шашку.
– Ну вот – органы правопорядка выглядят прилично, – констатировал Джелат, придирчиво оглядев меня со всех сторон.
– Что, мужики, пошли? – спросил Кенарь.
Он стоял в генеральском мундире, но без погон, и за плечом висела совершенно неположенная для такого костюма «муха».
Ветераны двинулись к выходу. Я поспешил за ними, гадая, что же такое могло случиться, что надо было переодеваться в «парадку»? Неужели?..
– Ты, парень, чувствуешь, какое событие сегодня намечается? – толкнул меня в плечо Фудзияма. – Капитуляцию идем принимать, понимать надо…
Капитуляцию? Все кончится, и можно будет снова жить спокойно?.. Нет, не может быть, не верю!..
На станции метро нас ждал мотовагон. В него закатили тележку с контейнером, тележку с пленным инопланетником, а затем зашли сами. Ехали в полном молчании, придавленные ожиданием великого, на самом деле ВЕЛИКОГО события…
На «Площади Революции» мы вышли и двинулись наверх. Каким-то чудом Штабу Сопротивления удалось запустить один из эскалаторов, и мы поднялись, не утруждая ноги. На выходе стояли суровые мужики, один из которых козырнул и доложил:
– Все чисто. Прибыла одна тарелка. «Носачей» и «карпов» нет, только один «попрыгунчик».
Наши умники готовы перехватить его управление в любой момент…
– Отлично, – кажется, это Кенарь сказал. —
Пошли, мужики…
Кремль, как ни странно, почти не пострадал. Только на Спасской башне покосилась шатровая крыша да нет флага на Кремлевском Дворце. Над Красной площадью гулко раздались наши шаги. У Лобного места стояла тарелка…
– Люди. Вы привезли контейнер. Что вы хотите взамен? – голос из невидимых динамиков больно ударил по ушам, но оставался таким же писклявым, как и у пленника.
– Чтобы вы убрались отсюда раз и навсегда! – четко произнес Кенарь. – Забирайте ваших зародышей и проваливайте. И чтоб больше мы вас не видели!
После долгого молчания писклявый голос ответил:
– Хорошо. Мы уходим.
– И оставляете нам всю наземную технику. Всех «носачей», всех «карпов», всех «глазастиков» и половину «тарелок».
– Согласны. Мы уйдем на этой тарелке. Остальные – ваши.
Кто-то из ветеранов что-то быстро заговорил в микрофон. Потом поправил гарнитуру, выслушал ответ:
– Все честно. Во Внуково наши принимают технику. «Умники» визжат от счастья…
Двое парней почетного караула толкнули вперед тележки. Из тарелки вылезли четыре головастых фигуры в скафандрах. Трое из них ухватились за тележку с контейнером и чуть только не бегом поволокли ее внутрь. Потом забрали пленного.
Четвертый инопланетянин стоял перед нами. Спокойно, бесстрастно он произнес:
– Мы уходим навсегда. Но через пятьдесят оборотов вашей планеты вокруг звезды сменится наше поколение. Они, – жест в сторону тарелки, где исчез контейнер, – могут вернуться. И тогда мы будем умнее…
– Возвращайтесь, – спокойно сказал Джелат. – Вы бы нашу историю сперва поучили. К нам вообще много кто приходил. Татары, шведы, французы… Гитлер вот… Короче: добро пожаловать!
…Тарелка улетала. Она уносилась куда-то далеко и растворялась в безоблачном небе. Мы стояли и смотрели ей вслед…
– Так, ну че стоим? Давай, мужики, двинулись. Нам еще здесь все чинить надо. И приготовиться к возможной встрече. Полста лет – срок-то совсем маленький. Поторапливайся. Чтоб им и в самом деле было «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»
Александр Ершов
Вставать ну совершенно не хотелось! Пусть самочувствие моё и было вполне пристойным после вчерашних посиделок в баре «Три поросёнка», но мягкий шелест дождя за окном навевал дремоту. Ну уж нет, хватит, расслабон перед выходом в поле до хорошего не доводит!
Энергично скинул одеяло, перекатом свалился на тёплый ковролин, уже на автомате подхватывая с прикроватной стойки пояс с грузами. Пока докатился до стены с тренажёром, пояс занял своё привычное место, и я уже в полной готовности занялся утренней разминкой. Через полчаса, взмокший, но довольный своей формой, в темпе поскакал в душевую, по дороге закинув в микроволновку дежурный завтрак и тыркнув в клавишу запуска кофеварки. Пока я плескался под тугими струями то горячей, то ледяной воды, кухонная автоматика отработала на «ять» свои несложные обязанности, и кухня встретила меня привычным ароматом кофе. Сервировать что-то особое для вполне обычного приёма пищи, как любил выражаться наш бывший ротный в бытность мою служивым, ещё в той, начинающей забываться жизни до бардака, который какой-то из выживших умников обозвал Вторжением, я не стал. Рядовой выход, обычный поиск на среднем радиусе от Посёлка, чего уж тут изысками заниматься. Вот отнесу только долю Напарнице, по вечно женской привычке весьма неодобрительно относившейся к мужским сборищам с принятием «на грудь», и можно будет заняться экипировкой. Хотя тоже рутина, всё давно готово, снаряга и оружие у меня всегда в порядке, даже после самых тяжелых выходов первым делом привожу свой арсенал в полную готовность, пусть и живу теперь в одном из самых спокойных мест на Земле.
Забрал тарелку с завтраком для Марии, налил молока, ни в коем случае не из холодильника, а из бутылки, которую прихватил по дороге из душа вместе с газетой на крыльце, где её оставил внук тёти Веры, державшей в ежовых рукавицах не только своего муженька, но и парочку коров. Вот такая привереда у меня напарница, предпочитает домашнее молоко, хотя уже больше года, как наладили старый молокозавод, и большинство жителей у нас затаривались теперь разными сметанами-кефирами в поселковом магазинчике, который по старой привычке называли «супермаркетом». Хотя какой из него супер… разве сравнить его с теми стеклянно-металлическими громадами, что остались более-менее целыми в безлюдных трущобах больших городов! Ладно, это всё лирика. Вежливо стукнув пару раз в дверь комнаты Марии, я вошёл к ней.
– Доброе утро!
В ответ, как и ожидалось, только довольно равнодушный взгляд, который тут же снова вернулся на уличный сырой пейзаж. И ведь знает, что я никогда не позволяю себе лишнего накануне работы, и повод оказался вполне достойным – Лаврентий-младший вчера проставлялся по поводу перевода из учеников в штатные Охотники, так не лениво же ей лишний раз свой норов показать! Одно слово – женщина, все они такие, с самых малых лет желают, чтобы по-ихнему было. Ну, может, это я и перегибаю слегка, учитывая не самый удачный опыт собственной семейной жизни в не таком уж далёком прошлом. Но, как опять же говорил ротный: «Тенденция имеет место быть, невзирая на уставы, а даже им вопреки». Ладно, перетерпим, не первый, да и наверняка не последний раз – на работу в поле это совершенно не влияет. Стоит нам выйти за дверь и закинуть свои тушки в бронеавтобус патрульной группы, как все домашние дрязги остаются за его синеватыми, толстенными стёклами. Опять же, проверено не единожды, и мы оба знаем, что там, где обе наши жизни (и не только наши) зависят от полного доверия друг другу, умения понимать напарника с полувздоха, лишнее, домашнее, улетучивается. Оставив посуду на столике, не удержался, подошел к окну, на широченном подоконнике которого напарница проводила большую часть свободного времени. Вот тоже загадка. У кого ни спрошу из коллег, все тоже говорят – самое их любимое место. Учёные, которые остались живы, ничего толкового по этому поводу сказать не могут, по крайней мере такого, что обычный человек в состоянии понять. Сразу скатываются в какую-то заумную белиберду, оно и понятно, что сами не могут хотя бы для себя уяснить, что и как оно там устроено, в голове-то. До сих пор ведь не разобрались, почему больше девяноста процентов людей не могут даже в метре учуять Чужого, если не видят его, не говоря уже о том, чтобы выжить после ментального удара с такой дистанции.
За стеклом ничего нового, естественно, не обнаружилось. Мокрый асфальт дороги, широкий тротуар из где-то добытой плитки, начинавшийся прямо от моего крыльца. Напротив широкое свободное пространство между домами моих соседей. Новые времена диктовали новые требования к планировке – побольше просматриваемого и простреливаемого, если вы не хотите в один печальный момент стать кормом для тройки-четвёрки ещё не инициированных Чужих. Периметр населённых пунктов, вроде нашего Посёлка, теперь больше напоминает старинные крепостные валы. Все бугорки и укромные места в радиусе до километра от стен сравнивали тяжёлой техникой, на этом горючку не экономили. Благо, если тут употребимо такое слово, в разные Европы нефть и газ давненько не качали, использовали, после того как чуть пришли в себя и навели порядок на порушенных во многих местах трубопроводах, для собственных надобностей. И знаете, даже не вякал особо никто! Не так уж и много там народу выжило, чтобы было кому выступать. Обходились местными ресурсами, нашлись и там люди рукастые, хотя, если уж совсем честно, мало меня волновало, что и как там у бывших наших заклятых друзей. Не допустили мы с амерами в последний момент обмена нюками, да и славно, честь да хвала нашим и ихним руководителям, использовали то время, что нам от щедрот своих Фортуна подкинула, с толком. Иначе ведь подумать страшно, что мы сами успели бы наворотить, случись Вторжение совершенно неожиданно. Ладно, что вспоминать, вы и сами, если живы до сих пор, отлично знаете, как оно всё происходило в те недели до падения первых капсул с зародышами Чужих, а мне уже собираться пора. Вон, уже к домику этой язвы Маринки её почти персональный транспорт подкатил, с тщательно отрисованным оранжевой арктической краской номером «13» на борту. «Почти» – так это потому, что все же иногда смены Патруля и Охотников не совпадали, и экипаж «чёртовой дюжины» катался с кем-то другим из наших коллег. Хотя ребята там подобрались такие, что только Маринка могла ими толком управлять, с её-то характером другого ожидать странно было бы, хе-хе… Дело они, конечно, знали, иначе не допустили бы их к работе, но за словом в карман не лезли, редко кто добровольно хотел с ними выезжать в поле. Меня как соседа и довольно часто работающего с Рыжей Язвой (Маринка сама придумала такой позывной для себя) на зачистках экипаж «тринадцатого» считал почти за своего. Только иногда доставали расспросами, мол, когда же мы всё-таки поженимся? Оно, конечно, и логично вроде, если со стороны посмотреть. Соседи, коллеги по работе, характеры у обоих такие, что, как считали все окружающие, уж лучше бы мы друг друга в свободное время подкалывали, чем кого-то постороннего. Но про меня они это совершенно зря, не люблю я языком трепать, если что и скажу, так это когда Маринка готова от слов к делу перейти. А оно надо кому? Рука у неё тяжёлая, даже не подумаешь сразу, что такая хрупкая с виду девушка способна отправить в нирвану мужика раза в два массивнее себя. Встречаемся мы с ней, и в свободное время тоже, особого секрета не делаем. Но в самом начале я рассказал ей о первой жене, поделился, так сказать, опасениями, на что выслушал примерно следующее: «Ты, Серый, не забивай себе тыковку, когда мне придёт в голову идея тебя совсем захомутать, первый узнаешь». Вот так и живём, Напарница, что характерно, не возражает, даже, как мне кажется, одобряет про себя, хотя с Напарником Маринки и не очень уж любезничает, только в поле. Вот там на них любо-дорого смотреть, в паре у них так ловко получается, будто они все эти приёмы и финты отрабатывают всё свободное от выходов время. Да ни разу! На чистой интуиции, или что у них там есть, такой высший пилотаж выдают, что наши гении из научной секции только руками разводят. Пока я всё это вспоминал, соседка погрузилась в машину, махнув в мою сторону рукой, не дожидаясь ответного приветствия, КАМАЗ фыркнул выхлопом, без лишнего шума и скрипа покатил вправо и быстренько скрылся из поля зрения. Пора и нам. Мне снаряжаться, а Марии ещё и перекусить, не любит она, когда кто-то наблюдает за этим процессом.
Через десять минут и мы вышли на крылечко, уже настроенные по-боевому. Если вы живёте за стеной, то ещё никто не обещал, что она для любой твари непреодолима. Хватает примеров, когда и Чужие просачивались, а больше так разные ухари, которых не успели перед Вторжением до конца проредить. Как ни крути, но на всё тогда времени не хватило, слишком быстро катавасия закрутилась. Да и как тут успеть, когда вот она, Беда, над головой висит, с каждой секундой на пяток километров ближе к тебе. А разные шизанутые кричат чуть не на каждому углу, что пришла кара, за грехи неизвестно чьи, только отвечать за них почему-то нам приходится. Общечеловеки эти недобитые, местного розлива либерасты вообще как с цепи сорвались, требуют такое, что как у них самих волосы дыбом не встают! Тьфу на них десять раз с притопом, даже вспоминать неохота. Нашлась твёрдая рука и люди вменяемые, которые, этой рукой направляемые, под общий шум, когда объявили военное положение, наплевав на ЕС и остальных шавок, дали укорот и либерастам, да и разных бандюков проредили хорошенько. Штатам в этом отношении как бы даже не труднее пришлось, чем нам, особенно в самом начале, когда Рой Вторжения приняли второпях за обычное небесное тело, в две трети Земли размером, догоняющим нашу планетку с вполне понятными последствиями.
Да что же за настроение у меня сегодня такое, вспоминальное! Не к добру это. Смотрю, а Мария так и косит на меня своими загадочными зелёными глазищами, тоже что-то чует. Опаньки, что называется, вот тебе и рядовой выезд. Раз уж мы вместе нескладуху ощущаем, будет сегодня что-то не очень приятное. Одно хорошо, только поглядывает девочка моя, других знаков не подаёт, глядишь, обойдётся дело лишней стиркой исподнего. Так уж мой организм специфически реагирует на атаки Чужих, хоть и готовлюсь специально, даже памперсы таскаю, вроде снайперов, сутками валяющихся в засадах. Всё лучше, чем получить менталкой по мозгам и брести потом овощем неразумным до ближайших невыполотых мной или коллегами коконов, где поджидают тебя твари, жадные до человечины. А так я хоть и с запашком, но только злее становлюсь, меткости прибавляется, с полусотни метров могу на бегу из своего нового десятимиллиметрового «калаша» трёхпатронную серию засандалить точно в мерзкую тушку «огородника».
Подкатил и наш автобус. Громко назвали, да сейчас многие понятия изменили своё содержание. БТР – оно, конечно, вроде надёжнее, но уж слишком прожорливая зверюга, их всё больше как стационарные блокпосты стараются использовать. А тут на КАМАЗ прифигачили КУНГ, только что бронированный, да сверху модуль «Гром»[6] без ПТУР и с заменой АГС-17 на «тридцатый». Кабину соединили с обитаемым отсеком, добавили кресло за водителем и оператором курсовых гранатомётов для Напарников. Пусть броня и стеклоблоки снижают чувствительность того неизвестного, чем наши главные живые сканеры обнаруживают Чужих, но всё равно метров за сорок-шестьдесят они их засекают. По-любому так даже удобнее, чем в БТР или БМП, в смотровые приборы которых и слона не сразу разглядишь, уж это я на себе хорошо испытал, когда в командировки нас гоняли по точкам разной температуры. Сегодня нам выделили ветеранов, не знаю уж, по каким таким причинам начальство решило дать ребятам отдохнуть от дальних рейдов. Мария сразу, как только распахнулся задний люк и из КУНГа нас хором поприветствовали, проскочила на своё место, а я дождался, когда спрыгнувший по своей всегдашней привычке прапор Михеич обежит машину, попинает колёса и протрёт жалюзи на фарах, да и тормознул его.
– Ничего. Ничего не осталось. Это, – голос вдруг сорвался на визг, – единственная, понимаете вы, дикие существа, единственная партия!
Кенарь вдруг повернулся к нам:
– Товарищи… – его голос тоже внезапно сорвался, – товарищи… Прошу извинить, но общее собрание пока прерывается. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами…
– Да что там, – армеец, собиравшийся «таскать железо сквозь дерево», машет рукой. – Все ясно, товарищ начальник первого отдела. Пошли, мужики.
Все встали и бодро двинулись к выходу. Некоторых Кенарь останавливал, но большинство ушли и, тут же, сбившись в здоровенную кучу, принялись оживленно обсуждать новую информацию…
– Ну, если это последняя партия, так чего ж еще желать? Спалить к чертовой матери – и звиздец войне! Подождем, пока эти передохнут и все!
– Умен ты, полкан, аж зубы ломит! А если они еще сделают?
– А хрена ли тогда лоуренсий предлагали? Ну и сделали бы себе, а не выкупали. Чего ж они?
– Может, тяжко? Вдруг у них не стоит?
Общий смех. Но возбуждение не проходит:
– А зачем они такое добро здесь держали? Ну и хранили бы у пиндосов, там хоть безопасно…
– Ты их агитки слушай больше. У пиндосов тоже мужики отыскались. Командует чувак, который еще Вьетнам прошел. Он при вторжении из тюрьмы драпанул. С ним двое наших. Бывшие «солнцевские». Это командование. А так их тыщ двадцать…
– Это откуда дровишки?
– Радиограмму от них поймали. Они связи искали. Умники наши мелкие кое-что придумали. Ну и связались. Через спутник этих «пидоров»…
Из дальнейшего рассказа седого, жилистого ветерана следовало, что около двадцати тысяч амеров оказались настоящими мужчинами, которым не в карту было отдавать свои дома инопланетянам. Даже если президент приказал. Они отчаянно дрались, причем довольно умело, так как в основном были ветеранами локальных конфликтов. С оружием у них было похуже, но тоже имелось…
– Так, товарищи. На ночлег размещаемся по своим подразделениям, – из столовой вышел Кенарь. – Вас проводят. Подписку о неразглашении я с вас не беру, но сами понимаете…
Если кто-то чего-то и не понимал, то, взглянув на лицо ветеранского особиста, он сразу же захлебнулся бы в водопаде понимания. Разговор мгновенно оборвался, и мы двинулись к своим отрядам в полном молчании. Так же, в молчании, располагались по грубо сколоченным нарам, закутывались в камуфляж. Но сон не шел…
– Николай? Николай, ты спишь?
– Никак нет, товарищ майор.
– Пойдем-ка, пошепчемся… Мы выходим из комнаты, где, тяжело дыша и похрапывая, дрыхнут наши товарищи:
– Слушай, Коль… Как ты думаешь: много этих ветеранов?
– Ну-у… не знаю, товарищ майор. Не задумывался…
– Так вот, их только в Москве около пятнадцати тысяч. А есть еще в Питере, в Нижнем, на Кавказе… – Шатурин долго молчит, испытующе глядя мне в лицо. Затем продолжает: – Они победят. Я чувствую. А потом… Ты не думал: а что потом?
Потом? Потом, когда ветераны и их «умники» победят? Ну, наверное…
– Если ты еще не понял, Николай, они будут все возвращать. Назад.
– Что возвращать?
– Советский Союз. И, очень может быть, сцепятся с теми, из Штатов. Тебе не страшно?
А почему мне должно быть страшно? Янкесы всегда были нашими врагами. Даже когда мы вместе с фрицами бились…
Видно, ответ написан у меня на лице, потому что Шатурин вдруг как-то ссутуливается, съеживается. Его плечи опускаются, руки повисают безвольными плетьми…
– А мне страшно, лейтенант. Очень страшно. И знаешь, почему? Нет?
Он вдруг придвигается ко мне почти вплотную и шепчет в самое ухо:
– Потому что они – правы! Правы! И когда этого парня из «тамани» приговорили к трем годам условно, и когда меня разжаловать собрались. А знаешь, как страшно жить с теми, кто всегда прав?!
– Товарищ майор, а, по-моему, с теми, кто всегда прав, жить, может, и трудно. Зато не страшно. Вот если бы именно они вопрос с «чехами» решали – неужели столько же наших ребят там погибло? А «Норд-Ост» был бы? А Буденновск?
Он долго молчит. Потом разворачивается и уходит в комнату. Жаль его. Хороший он мужик. Просто не удержался тогда. Не сумел удержаться…
Собрание-совещание командиров не продолжилось и на следующий день. И на через следующий. Мы исправно ходили в патрули, часть отрядов разошлась по прежним местам дислокации, но всем было ясно: должно произойти что-то важное. Очень важное…
На второй день с улиц исчезли «носачи», а «карпы» пролетали только поодиночке и только на большой высоте. На третий – пропали голографические агитки. А на пятый день нам вдруг зачитали приказ о том, что «глазастиков-крыланов» не бить, а только «попрыгунчиков», и то, если попадутся, а специально не искать…
…Вечером один из наших рассказал, что болтал с кем-то из умников. И тот ему поведал, что эти самые пытырясы прилетели сюда размножаться. Вывести потомство, так сказать. Для нормального развития маленьких пытырясов земные условия подходили практически идеально. Единственное, что не соответствовало пытырясскому представлению о рае, был процент кислорода в земной атмосфере. Этим гаврикам не требуется больше пятнадцати процентов, а оптимально – что-то около двенадцати. Но пытырясы не унывали. Изменить процент кислорода можно, и даже не очень сложно. Кстати, именно в районе Внуково и должен был быть построен один из заводов по переработке кислорода. Куда должно было деться при этом коренное население Земли, пытырясов не интересовало…
Потомство свое инопланетяне доставили в трех контейнерах. Было три клана?.. семьи?.. В общем, три группы пытырясов, каждая из которых имела свой контейнер с зародышами.
Первая «группа» потеряла свой контейнер вместе с тарелкой в небе над Владивостоком. Кто был тот отчаянный парень, который на своей горящей «сушке» врезался в тарелку – русский или китаец – уже не важно. Важно то, что контейнеров осталось всего два.
Второй контейнер был уничтожен во время отчаянной атаки, предпринятой янкесами. Потеряв больше двадцати тысяч бойцов, юсовцы взломали оборону лагеря пытырясов и разнесли в щепки все, что там было. Включая контейнер. И вот теперь последняя группа, называвшаяся Эрхеи, лишилась своего последнего контейнера. И положение у пытырясов – хуже губернаторского. Вроде бы у нынешних заканчивается цикл жизни, и неясно: хватит ли им оставшегося времени на подготовку новых зародышей или нет. Так что у нас в руках и впрямь оказался могучий козырь…
…Утром был завтрак. Каша с сублимированным мясом, чай. Порции побольше, чем последнее время было принято в нашем батальоне, так что можно порадовать живот. Чем я и занимался, с аппетитом наворачивая разваристую, исходящую паром вкусную «шрапнель», когда…
– Внимание! Внимание! Командирам всех подразделений: немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три. Повторяю: командирам всех подразделений немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три.
Лихорадочно затолкав в себя последнюю ложку, в которую постарался уместить полмиски, я рванулся на выход. И только вылетев из столовой, задумался: а где этот «ярус три»? Это вверх или вниз?
– Что, Николай, заблудился? – рядом стоял Алексей. – Тебя ж вызывают, а ты тут топчешься. Не дело…
И не успеваю я спросить, где находится ярус три и комната двести одиннадцать, как Алексей быстро растолковывает мне маршрут. Спасибо вам, товарищ ветеран! Добрый вы и человечный. Не то что Джелат, который, наверное, тоже все разъяснил бы, но не преминул бы поиздеваться. Мол, вот милиция пошла – города не знает, без проводников – никуда…
Ошпаренной мартышкой я взлетел по лестнице и помчался по коридору таким галопом, которому позавидовал бы и призовой жеребец. Что-то мне не улыбается опаздывать. От этих ребят, которые «всегда правы», можно и три наряда вне очереди схлопотать. И не посмотрят, что ты – командир батальона!..
Я влетел в дверь с аккуратными циферками «211» и… замер в полной прострации. Посередине комнаты стояли несколько совершенно незнакомых мне человек в парадной форме, с какими-то неизвестными мне нашивками, орденами, значками. Все, как один, – чисто выбритые, отглаженные, в блестящих сапогах. Перехвачены скрипучими ремнями…
– О, вот и старший лейтенант Бортников прибыли, – произнес один из незнакомцев голосом Джелата. – Проходите, Николай, проходите. Будем и вас сейчас обмундировывать…
Оказывается, в свое время бойцы Сопротивления наткнулись на склады военторга. В принципе, они не знали, зачем им нужны парадные мундиры, отрезы сукна, хромовые сапоги, но по неистребимой привычке людей, привыкших к вечной нехватке чего-нибудь ценного, ветераны решили, что на что-нибудь эти «шмотки» да пригодятся. И вот теперь, собираясь на переговоры с врагами из космоса, они решили не ударить в грязь лицом и принарядится соответственно случаю…
Здесь же находилась, как выразился незнакомый мне громадного роста боец по кличке Фудзияма, «рота почетного караула» – два десятка здоровенных молодцов, экипированных а-ля президентский полк. Правда, вооружен «почетный караул» был вовсе не парадно: СВД, ПКМ, «Корд», гранатометы, ПЗРК…
– Это на случай, если они все-таки врать умеют, – насмешливо сообщил мне Джелат, попутно подгоняя кого-то, невидимого мне. – Ну, чего копаемся? Тащите мундирчик доблестному представителю советской милиции!
Мне вытащили почему-то парадный мундир военного летчика, украшенную золотым шитьем генеральскую фуражку и, зачем-то, шашку.
– Ну вот – органы правопорядка выглядят прилично, – констатировал Джелат, придирчиво оглядев меня со всех сторон.
– Что, мужики, пошли? – спросил Кенарь.
Он стоял в генеральском мундире, но без погон, и за плечом висела совершенно неположенная для такого костюма «муха».
Ветераны двинулись к выходу. Я поспешил за ними, гадая, что же такое могло случиться, что надо было переодеваться в «парадку»? Неужели?..
– Ты, парень, чувствуешь, какое событие сегодня намечается? – толкнул меня в плечо Фудзияма. – Капитуляцию идем принимать, понимать надо…
Капитуляцию? Все кончится, и можно будет снова жить спокойно?.. Нет, не может быть, не верю!..
На станции метро нас ждал мотовагон. В него закатили тележку с контейнером, тележку с пленным инопланетником, а затем зашли сами. Ехали в полном молчании, придавленные ожиданием великого, на самом деле ВЕЛИКОГО события…
На «Площади Революции» мы вышли и двинулись наверх. Каким-то чудом Штабу Сопротивления удалось запустить один из эскалаторов, и мы поднялись, не утруждая ноги. На выходе стояли суровые мужики, один из которых козырнул и доложил:
– Все чисто. Прибыла одна тарелка. «Носачей» и «карпов» нет, только один «попрыгунчик».
Наши умники готовы перехватить его управление в любой момент…
– Отлично, – кажется, это Кенарь сказал. —
Пошли, мужики…
Кремль, как ни странно, почти не пострадал. Только на Спасской башне покосилась шатровая крыша да нет флага на Кремлевском Дворце. Над Красной площадью гулко раздались наши шаги. У Лобного места стояла тарелка…
– Люди. Вы привезли контейнер. Что вы хотите взамен? – голос из невидимых динамиков больно ударил по ушам, но оставался таким же писклявым, как и у пленника.
– Чтобы вы убрались отсюда раз и навсегда! – четко произнес Кенарь. – Забирайте ваших зародышей и проваливайте. И чтоб больше мы вас не видели!
После долгого молчания писклявый голос ответил:
– Хорошо. Мы уходим.
– И оставляете нам всю наземную технику. Всех «носачей», всех «карпов», всех «глазастиков» и половину «тарелок».
– Согласны. Мы уйдем на этой тарелке. Остальные – ваши.
Кто-то из ветеранов что-то быстро заговорил в микрофон. Потом поправил гарнитуру, выслушал ответ:
– Все честно. Во Внуково наши принимают технику. «Умники» визжат от счастья…
Двое парней почетного караула толкнули вперед тележки. Из тарелки вылезли четыре головастых фигуры в скафандрах. Трое из них ухватились за тележку с контейнером и чуть только не бегом поволокли ее внутрь. Потом забрали пленного.
Четвертый инопланетянин стоял перед нами. Спокойно, бесстрастно он произнес:
– Мы уходим навсегда. Но через пятьдесят оборотов вашей планеты вокруг звезды сменится наше поколение. Они, – жест в сторону тарелки, где исчез контейнер, – могут вернуться. И тогда мы будем умнее…
– Возвращайтесь, – спокойно сказал Джелат. – Вы бы нашу историю сперва поучили. К нам вообще много кто приходил. Татары, шведы, французы… Гитлер вот… Короче: добро пожаловать!
…Тарелка улетала. Она уносилась куда-то далеко и растворялась в безоблачном небе. Мы стояли и смотрели ей вслед…
– Так, ну че стоим? Давай, мужики, двинулись. Нам еще здесь все чинить надо. И приготовиться к возможной встрече. Полста лет – срок-то совсем маленький. Поторапливайся. Чтоб им и в самом деле было «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»
Александр Ершов
МЕЖЗВЕЗДНАЯ САРАНЧА
4 августа Шестого года Вторжения (2018 год по старому стилю)
Сергей Акимов, Охотник.Вставать ну совершенно не хотелось! Пусть самочувствие моё и было вполне пристойным после вчерашних посиделок в баре «Три поросёнка», но мягкий шелест дождя за окном навевал дремоту. Ну уж нет, хватит, расслабон перед выходом в поле до хорошего не доводит!
Энергично скинул одеяло, перекатом свалился на тёплый ковролин, уже на автомате подхватывая с прикроватной стойки пояс с грузами. Пока докатился до стены с тренажёром, пояс занял своё привычное место, и я уже в полной готовности занялся утренней разминкой. Через полчаса, взмокший, но довольный своей формой, в темпе поскакал в душевую, по дороге закинув в микроволновку дежурный завтрак и тыркнув в клавишу запуска кофеварки. Пока я плескался под тугими струями то горячей, то ледяной воды, кухонная автоматика отработала на «ять» свои несложные обязанности, и кухня встретила меня привычным ароматом кофе. Сервировать что-то особое для вполне обычного приёма пищи, как любил выражаться наш бывший ротный в бытность мою служивым, ещё в той, начинающей забываться жизни до бардака, который какой-то из выживших умников обозвал Вторжением, я не стал. Рядовой выход, обычный поиск на среднем радиусе от Посёлка, чего уж тут изысками заниматься. Вот отнесу только долю Напарнице, по вечно женской привычке весьма неодобрительно относившейся к мужским сборищам с принятием «на грудь», и можно будет заняться экипировкой. Хотя тоже рутина, всё давно готово, снаряга и оружие у меня всегда в порядке, даже после самых тяжелых выходов первым делом привожу свой арсенал в полную готовность, пусть и живу теперь в одном из самых спокойных мест на Земле.
Забрал тарелку с завтраком для Марии, налил молока, ни в коем случае не из холодильника, а из бутылки, которую прихватил по дороге из душа вместе с газетой на крыльце, где её оставил внук тёти Веры, державшей в ежовых рукавицах не только своего муженька, но и парочку коров. Вот такая привереда у меня напарница, предпочитает домашнее молоко, хотя уже больше года, как наладили старый молокозавод, и большинство жителей у нас затаривались теперь разными сметанами-кефирами в поселковом магазинчике, который по старой привычке называли «супермаркетом». Хотя какой из него супер… разве сравнить его с теми стеклянно-металлическими громадами, что остались более-менее целыми в безлюдных трущобах больших городов! Ладно, это всё лирика. Вежливо стукнув пару раз в дверь комнаты Марии, я вошёл к ней.
– Доброе утро!
В ответ, как и ожидалось, только довольно равнодушный взгляд, который тут же снова вернулся на уличный сырой пейзаж. И ведь знает, что я никогда не позволяю себе лишнего накануне работы, и повод оказался вполне достойным – Лаврентий-младший вчера проставлялся по поводу перевода из учеников в штатные Охотники, так не лениво же ей лишний раз свой норов показать! Одно слово – женщина, все они такие, с самых малых лет желают, чтобы по-ихнему было. Ну, может, это я и перегибаю слегка, учитывая не самый удачный опыт собственной семейной жизни в не таком уж далёком прошлом. Но, как опять же говорил ротный: «Тенденция имеет место быть, невзирая на уставы, а даже им вопреки». Ладно, перетерпим, не первый, да и наверняка не последний раз – на работу в поле это совершенно не влияет. Стоит нам выйти за дверь и закинуть свои тушки в бронеавтобус патрульной группы, как все домашние дрязги остаются за его синеватыми, толстенными стёклами. Опять же, проверено не единожды, и мы оба знаем, что там, где обе наши жизни (и не только наши) зависят от полного доверия друг другу, умения понимать напарника с полувздоха, лишнее, домашнее, улетучивается. Оставив посуду на столике, не удержался, подошел к окну, на широченном подоконнике которого напарница проводила большую часть свободного времени. Вот тоже загадка. У кого ни спрошу из коллег, все тоже говорят – самое их любимое место. Учёные, которые остались живы, ничего толкового по этому поводу сказать не могут, по крайней мере такого, что обычный человек в состоянии понять. Сразу скатываются в какую-то заумную белиберду, оно и понятно, что сами не могут хотя бы для себя уяснить, что и как оно там устроено, в голове-то. До сих пор ведь не разобрались, почему больше девяноста процентов людей не могут даже в метре учуять Чужого, если не видят его, не говоря уже о том, чтобы выжить после ментального удара с такой дистанции.
За стеклом ничего нового, естественно, не обнаружилось. Мокрый асфальт дороги, широкий тротуар из где-то добытой плитки, начинавшийся прямо от моего крыльца. Напротив широкое свободное пространство между домами моих соседей. Новые времена диктовали новые требования к планировке – побольше просматриваемого и простреливаемого, если вы не хотите в один печальный момент стать кормом для тройки-четвёрки ещё не инициированных Чужих. Периметр населённых пунктов, вроде нашего Посёлка, теперь больше напоминает старинные крепостные валы. Все бугорки и укромные места в радиусе до километра от стен сравнивали тяжёлой техникой, на этом горючку не экономили. Благо, если тут употребимо такое слово, в разные Европы нефть и газ давненько не качали, использовали, после того как чуть пришли в себя и навели порядок на порушенных во многих местах трубопроводах, для собственных надобностей. И знаете, даже не вякал особо никто! Не так уж и много там народу выжило, чтобы было кому выступать. Обходились местными ресурсами, нашлись и там люди рукастые, хотя, если уж совсем честно, мало меня волновало, что и как там у бывших наших заклятых друзей. Не допустили мы с амерами в последний момент обмена нюками, да и славно, честь да хвала нашим и ихним руководителям, использовали то время, что нам от щедрот своих Фортуна подкинула, с толком. Иначе ведь подумать страшно, что мы сами успели бы наворотить, случись Вторжение совершенно неожиданно. Ладно, что вспоминать, вы и сами, если живы до сих пор, отлично знаете, как оно всё происходило в те недели до падения первых капсул с зародышами Чужих, а мне уже собираться пора. Вон, уже к домику этой язвы Маринки её почти персональный транспорт подкатил, с тщательно отрисованным оранжевой арктической краской номером «13» на борту. «Почти» – так это потому, что все же иногда смены Патруля и Охотников не совпадали, и экипаж «чёртовой дюжины» катался с кем-то другим из наших коллег. Хотя ребята там подобрались такие, что только Маринка могла ими толком управлять, с её-то характером другого ожидать странно было бы, хе-хе… Дело они, конечно, знали, иначе не допустили бы их к работе, но за словом в карман не лезли, редко кто добровольно хотел с ними выезжать в поле. Меня как соседа и довольно часто работающего с Рыжей Язвой (Маринка сама придумала такой позывной для себя) на зачистках экипаж «тринадцатого» считал почти за своего. Только иногда доставали расспросами, мол, когда же мы всё-таки поженимся? Оно, конечно, и логично вроде, если со стороны посмотреть. Соседи, коллеги по работе, характеры у обоих такие, что, как считали все окружающие, уж лучше бы мы друг друга в свободное время подкалывали, чем кого-то постороннего. Но про меня они это совершенно зря, не люблю я языком трепать, если что и скажу, так это когда Маринка готова от слов к делу перейти. А оно надо кому? Рука у неё тяжёлая, даже не подумаешь сразу, что такая хрупкая с виду девушка способна отправить в нирвану мужика раза в два массивнее себя. Встречаемся мы с ней, и в свободное время тоже, особого секрета не делаем. Но в самом начале я рассказал ей о первой жене, поделился, так сказать, опасениями, на что выслушал примерно следующее: «Ты, Серый, не забивай себе тыковку, когда мне придёт в голову идея тебя совсем захомутать, первый узнаешь». Вот так и живём, Напарница, что характерно, не возражает, даже, как мне кажется, одобряет про себя, хотя с Напарником Маринки и не очень уж любезничает, только в поле. Вот там на них любо-дорого смотреть, в паре у них так ловко получается, будто они все эти приёмы и финты отрабатывают всё свободное от выходов время. Да ни разу! На чистой интуиции, или что у них там есть, такой высший пилотаж выдают, что наши гении из научной секции только руками разводят. Пока я всё это вспоминал, соседка погрузилась в машину, махнув в мою сторону рукой, не дожидаясь ответного приветствия, КАМАЗ фыркнул выхлопом, без лишнего шума и скрипа покатил вправо и быстренько скрылся из поля зрения. Пора и нам. Мне снаряжаться, а Марии ещё и перекусить, не любит она, когда кто-то наблюдает за этим процессом.
Через десять минут и мы вышли на крылечко, уже настроенные по-боевому. Если вы живёте за стеной, то ещё никто не обещал, что она для любой твари непреодолима. Хватает примеров, когда и Чужие просачивались, а больше так разные ухари, которых не успели перед Вторжением до конца проредить. Как ни крути, но на всё тогда времени не хватило, слишком быстро катавасия закрутилась. Да и как тут успеть, когда вот она, Беда, над головой висит, с каждой секундой на пяток километров ближе к тебе. А разные шизанутые кричат чуть не на каждому углу, что пришла кара, за грехи неизвестно чьи, только отвечать за них почему-то нам приходится. Общечеловеки эти недобитые, местного розлива либерасты вообще как с цепи сорвались, требуют такое, что как у них самих волосы дыбом не встают! Тьфу на них десять раз с притопом, даже вспоминать неохота. Нашлась твёрдая рука и люди вменяемые, которые, этой рукой направляемые, под общий шум, когда объявили военное положение, наплевав на ЕС и остальных шавок, дали укорот и либерастам, да и разных бандюков проредили хорошенько. Штатам в этом отношении как бы даже не труднее пришлось, чем нам, особенно в самом начале, когда Рой Вторжения приняли второпях за обычное небесное тело, в две трети Земли размером, догоняющим нашу планетку с вполне понятными последствиями.
Да что же за настроение у меня сегодня такое, вспоминальное! Не к добру это. Смотрю, а Мария так и косит на меня своими загадочными зелёными глазищами, тоже что-то чует. Опаньки, что называется, вот тебе и рядовой выезд. Раз уж мы вместе нескладуху ощущаем, будет сегодня что-то не очень приятное. Одно хорошо, только поглядывает девочка моя, других знаков не подаёт, глядишь, обойдётся дело лишней стиркой исподнего. Так уж мой организм специфически реагирует на атаки Чужих, хоть и готовлюсь специально, даже памперсы таскаю, вроде снайперов, сутками валяющихся в засадах. Всё лучше, чем получить менталкой по мозгам и брести потом овощем неразумным до ближайших невыполотых мной или коллегами коконов, где поджидают тебя твари, жадные до человечины. А так я хоть и с запашком, но только злее становлюсь, меткости прибавляется, с полусотни метров могу на бегу из своего нового десятимиллиметрового «калаша» трёхпатронную серию засандалить точно в мерзкую тушку «огородника».
Подкатил и наш автобус. Громко назвали, да сейчас многие понятия изменили своё содержание. БТР – оно, конечно, вроде надёжнее, но уж слишком прожорливая зверюга, их всё больше как стационарные блокпосты стараются использовать. А тут на КАМАЗ прифигачили КУНГ, только что бронированный, да сверху модуль «Гром»[6] без ПТУР и с заменой АГС-17 на «тридцатый». Кабину соединили с обитаемым отсеком, добавили кресло за водителем и оператором курсовых гранатомётов для Напарников. Пусть броня и стеклоблоки снижают чувствительность того неизвестного, чем наши главные живые сканеры обнаруживают Чужих, но всё равно метров за сорок-шестьдесят они их засекают. По-любому так даже удобнее, чем в БТР или БМП, в смотровые приборы которых и слона не сразу разглядишь, уж это я на себе хорошо испытал, когда в командировки нас гоняли по точкам разной температуры. Сегодня нам выделили ветеранов, не знаю уж, по каким таким причинам начальство решило дать ребятам отдохнуть от дальних рейдов. Мария сразу, как только распахнулся задний люк и из КУНГа нас хором поприветствовали, проскочила на своё место, а я дождался, когда спрыгнувший по своей всегдашней привычке прапор Михеич обежит машину, попинает колёса и протрёт жалюзи на фарах, да и тормознул его.