Страница:
– Хватит, Солдат, завязываем. Пошли, оттащим все домой и перекусим перед обедом.
Одежда пошла на просушку, хозяйственная мелочовка и напитки – в нычку строительной кучи (могут нагрянуть бандюки, да и вообще – замков нет), мыть приятно пахнущие кремом руки и откушать, что бог послал.
– Да, братишка, недурственная молочка.
– Усно ета, Сеант.
– Точно, еда вкусная. Стоп, Солдат, это оставим на ужин.
Подвесив пакет в шалаше, вспомнил про заряжающуюся на солнце в неприметном месте электронику. Калькулятор… Нажатие «On» – работает. Цифирки бегают, считает правильно. Кладем на место дозаряжаться. Часы… Облом. Не реагируют. Но ведь там и аккумуляторы помощнее. Пока оставим. Только потянуло подремать на солнышке – обеденный колокол. Идем.
Процедура вручения благодарности дядьке прошла идеально – я и рта не успел открыть, как бутылочка оказалась за баком. Знакомец кивнул и многозначительно показал глазами на своего напарника.
– Постараемся.
Все, очередь унесла нас. У выхода пришлось притормозить – опять разборка. Но на этот раз развлекающиеся уроды, не подумав, что-то ответили бандюку с дубинкой. Соответственно, тут же были этой дубинкой поощрены. Да, издевка судьбы – быки в роли надсмотрщиков, авторитеты управляют лагерем. Еще и закон есть. По дороге задался вопросом: «А где живет основное население?» Аналогичные нашей с Солдатом постройки видел у пищевой помойки (кстати, надо сходить за витаминчиками). Но не на триста же человек. А сколько у нас ангаров? Не меньше пяти. Один – столовая, самый большой – сортировка, бандиты живут в еще одном. Минимум два – на остальных. Понятно, где живет народ зимой. Нет, хоть ночью и прохладно, но пока к ним не тянет. Здоровья – отстаивать свое место под солнцем – еще мало, терпеть издевки неохота, да и не похомячишь – все хорошее отберут.
Прибытие домой взволновало – я сразу увидел торчащие из шалаша ноги. Прячем варево, подбираемся…
– Вот же мразь!
Грязнющий, с могучим амбре, опустившийся мужик валяется на нашей постели.
– Он еще и обосрался! Слышишь, тварюга, вставай, уматывай!
Ноль эмоций. Но живой – слышен храп, спит. А ну-ка, наклонимся. Точно, ужратый. Нашел чем набухаться.
– Солдат, хватай за ногу, вытаскивать будем.
Вытягиваем за ноги, подхватываем за плечи, волочем – амнезия полная. Только еще раз зажурчал, мразина. Оттащив почти до продуктовой помойки, бросаем.
– Пойдем обедать, братишка.
Вытащив пованивающую рванину из шалаша на солнце, вымыв руки и лицо с жидким мылом (гигиена), мы наконец добрались до горячего. С хлебными корками (висящий пакет алкаш не тронул) и сладкой горчицей разваренная баланда прошла на «отлично». Запив водно-соковым коктейлем, почувствовал себя совсем хорошо.
– Аж вспотел, так поработал. Ты как, Солдат?
Улыбка на лице напарника выражает полное удовлетворение. Солнышко греет, в животе не пусто, в сон клонит. Правильно, послеобеденный отдых прописан больным для ускорения выздоровления. От сна оторвал странный звук. Мелодичный перелив, вроде как птица или… Часы! Бегу доставать. Дисплей контрастно показывает «PM 2:37», внизу строка календаря. Сегодня пятое августа 1992 года, среда. Обалдеть. Жму кнопки. Секундомер, будильник, подсветка. А это? Цифры пригасли, опять мелодичный перелив (восхищение на лице напарника), все показывает. Ага, пропадает мелким шрифтом надпись «коррекция». То-то мне часть схемы на приемный контур похожей показалась. Не слабо – автоматическая радиокоррекция по сигналу станции. Значит, дата и время реальные. Отключаем полностью звуки, возвращаем к калькулятору на дозарядку. Мда, здорово, аж спать перехотелось. Надо поработать – берем палку-цапалку, шпатель, мажем руки кремом (ночной питательный для лица), надеваем резиновые перчатки и вперед – к офисным залежам.
Отошли недалеко – попался мешок, явно потерянный нашим обгадившимся визитером. В объедках – четыре пинтовки просроченного крепкого (13 градусов) сидра. И пять пустых бутылочек валяется рядом. Ликвидируем улики: объедки вытряхиваем, пакет и пустую тару бросаем подальше, пинтовки в мешочек почище и назад – прятать добычу.
Не зря говорят, что возвращение – к неудаче. Сколько потрошим мешки – и крысы в большинстве до еды добрались, и калькуляторов всего пара. Ручки, карандаши – это привычно, как и журналы. Сетевой шнур от электроники (жила обломана у вилки), остатки скотча на двух катушках, симпатичная прозрачная пластиковая папка для бумаг, кусок линейки (шкала в дюймах), понемногу пополняются запасы воды. Все. Остальное – бумага. Большей частью, заполненные от руки бланки, четверть – цветные, местами расплывшиеся от влаги, распечатки на струйном принтере, много и от печатных машинок. Нет, принципиально добиваем эту кучу – благо, мешков двадцать осталось.
– Терпение и труд все перетрут, братишка.
– На, Сеант.
Уставший и довольный Солдат протягивает еще один калькулятор, а в мешке видна хорошая добыча. Похоже, игрался корпоратив, и уборщицы смели наутро все, особо не разбираясь. Фаянсовая кружка, целая, в остатках засохшего кофе, две металлические чайные ложки, пяток пластмассовых тарелок (нормальных, не одноразовых, с красивым рисунком), несколько неполных пачек сигарет и зажигалки, остатки печенек, бисквитов, хлебцев. Даже шоколадная конфета («Солдат, открой рот, закрой глаза») и полтюбика понравившейся горчицы. Остальное съедобное, к сожалению, испортилось и весело плесневеет на одноразовой посуде. Следующий мешок – опять повезло. Куча бутылок от того же, похоже, корпоратива. Щедро отдыхали – виски, бренди, вина… Нам достались минералка и томатный сок. Добиваем мешки – ничего путного, кроме подмоченного рулона туалетной бумаги. Подойдет, высушим – используем.
К жилищу подбирались осторожно, но посетители на сегодня закончились. Время: «РМ 6:40». Еду подвешиваем, мелочовку в нычку. А заняться надо нашей постелью. Отбросив безвозвратно погибшую и воняющую дерьмом рвань, задумался над интересной идеей. Реализуем. Четыре мешка из синтетического волокна тщательно выбиваем, наполняем рваной одеждой. Раскладываем на картоне пола. Еще два мешка наполняем на треть утеплителем из строительной кучи, сворачиваем. Подушки готовы, кладем. Где наши шторы? Выбиваем. Вот и две простыни. Сверху многострадальное пальто.
– Как, братишка, тебе наша постель?
– Хоо, Сеант.
– Вот и я думаю, что хорошо.
После ужина я прикинул время до захода солнца: час еще точно есть. Надо подкатиться к кухонному дядьке – они ведь где-то воду берут. Прихватим-ка пару бутылок крепкого сидра и пару журналов для мужчин. По дороге инструктирую напарника:
– Солдат, к ангару, где еда, я пойду один. Ты стоишь с пакетом и ждешь. Если ко мне пристанут уроды – уходи. Я подойду сам потом. Главное, чтобы пакет не отобрали. Если найдут сидр – нам жизни не будет. Будут искать и отберут все наши вещи, да еще и побьют. Понял, братишка?
– А, поня, Сеант.
– Хорошо. Не подведи.
У ангара пусто (интересно, когда ужин у сортировки?), только у входа курит знакомый персонаж. Боров. Рискнуть и подойти? Рискну.
– Доброго вечера вам.
– Здорово, зомбачек. Пожрать приперло?
– Нет. Мне бы знакомого увидеть. Он тут на раздаче работает, дядька в возрасте.
– Черп? Зачем тебе?
– Надо. Поговорить, спросить одно дело.
Боров смерил меня недоверчивым взглядом, подумал.
– Ну, жди, сейчас позову.
– Благодарю вас.
Минуты через три вышел дядька-раздатчик
– Чего тебе? Жрать нет.
– Я не жрать. Подарочек принес. Отойдем?
– Интересно. Пойдем.
За углом я махнул Солдату.
– Вот, наша благодарность.
Черп недоверчиво глянул на этикетку, аккуратно свернул пробку (зашипело, приятно запахло яблоками), сделал пробный глоток.
– О, как здорово! Еще есть?
– Нет. Найдем – принесу. А журналы не нужны?
– Нет, эти я не люблю. «Колониан географикс» попадется – тащи. Люблю про путешествия. А эти Борову отдай, он сейчас с корешем перетрет и подтянется.
– Хорошо. А не подскажете, где бы нам водичкой разжиться – вещички постирать.
– Чего?
Мужик с изумлением смотрит на нас.
– Ты какой-то неправильный. Первый раз вижу, чтобы стертый хотел вещи постирать.
– Не знаю, Черп. Так как насчет воды?
Дядька задумался.
– В три ночи для завтрака набирать будем. Днем дать не могу – запрещено, законники следить будут. А как ты к трем ночи подойдешь?
– Это моя проблема. Куда и сколько тары можно взять?
– Тары сколько унесешь. А подходить… Вон к тому углу. Если опоздаешь – уходи, ничего не получишь.
– Понял, буду.
Черп, кивнув, отошел. Вот и Боров.
– Уважаемый, вам журналы нужны?
– Ха, ты меня второй раз удивил, зомбачок. Давай. О, отличные телки! И за что это так?
– За закон у карьера.
Бандюк расплылся в улыбке.
– Да, Шило конкретно попал. И поделом ему, не люблю борзых.
– Я еще хочу журналов принести. Как вам отдать?
– Слушай, зомбачок, говори просто – на «ты» и «Боров», забодал своей культурой. А журналы – да хоть в обед, спроси у любого из наших законника Борова.
– А как правильно обратиться, чтобы дубинкой не схлопотать?
– Да так и спрашивай: «законник». Мля, своим скажу – оборжутся – вежливый зомбак. Ты кореша своего нормально базарить, в натуре, еще не научил?
– Еще нет, законник Боров. Так мы пойдем?
– Канай, канай, вежливый зомбачок.
Уф, кажется, дело сделано.
По пути в шалаш вспоминал разговор с Боровом – что-то в нем показалось странным. Так, кажется, уловил – вместе с бандитским лексиконом проскакивает и нормальная человеческая речь. Черт, сужу ведь по своему миру. Неизвестно, как все обстоит здесь.
Я сижу у шалаша и в свете заходящего солнца изучаю в маленьком зеркальце новое лицо. Рядом, стараясь заглянуть через плечо, ждет своей очереди Солдат. Ощущения, мягко говоря, спорные. Все, что ты чувствуешь своим – чужое. И любая гримаса в зеркале это подчеркивает. Не урод, не красавец, худое, но уже не болезненное (вон, даже румянец угадывается) нормальное лицо. Сколько лет? Двадцать, двадцать три. Не мое. Хотя взгляд, да и цвет глаз… Это да. Мысленно поблагодарив предшественника и пожелав ему Рая (распадающаяся оболочка, боль и безумие искры), отдаю зеркало напарнику. Он поймал взором отражение, улыбка стала шире, а потом стала уменьшаться. Сосредоточенно наморщившись, с болезненной гримасой, напарник что-то вспоминал. Вдруг резко вскочил, уронив зеркальце, обвел потрясенным взглядом мусорный пейзаж, шагнул ко мне.
– Сеант!
Уткнувшись в плечо, Солдат горько плачет. Худое тело сотрясается от рыданий. Я осторожно, обходя шишки, глажу его по голове:
– Успокойся, братишка. Не плачь, ты же Солдат.
Наконец слезы иссякли. Сначала неуверенно, потом привычно, он немного смущенно улыбнулся. Из глаз ушли глубинные прояснение и ужас, отравленное в лабораториях сознание личности снова легло в забытье на дно души. Бедный парень. Не бандюк, не мразь человеческая, стал расходным материалом, использован и выброшен на свалку. Мир процветающего фашизма. «Неграждане третьего разряда». Твари.
Заломило голову, похоже, и я перенервничал. Надо отвлечься. Главный вопрос сейчас: сколько унесем в литрах. Потянем по десять кило? Должны. В офисных залежах были здоровые бутыли с ручками.
– Солдат, быстро идем за тарой, пока солнце не зашло.
Пи-пип, пи-пип – на часах стоит подсвеченное «АМ 2:15». Тяжело вставать, но надо.
– Подъем, Солдат.
Помог со шнурками, потянул к ангарам. Черт, он же не видит ночью! Как я мог забыть? Руку мне на шею, обнимаю за талию, перехватываем бутыли, шагаем. У ангаров стало получше – кое-где над входами тускло горят лампы (кстати, столбов с проводами не видел), нет мусорных куч под ногами, долетают лучи фар с дороги. Стоим, ждем. А вот и наш знакомый при пластиковом фонаре со свечой внутри.
– Доброй ночи, уважаемый Черп.
– Ты смотри, все-таки пришел! А я сомневался, думал, Зомбак языком мелет.
– Как можно, уважаемый? Дал слово – держи. Вот и журналы ваши, про путешествия.
– Ну, вообще молодец. Еще принесешь? И сидру тоже?
– Постараюсь. Повезет найти нам – будет и вам.
– Поищи. Я едой не обделю – Черп добро помнит. Давай пойдем, мои уже качать, наверное, заканчивают.
На огороженном невысоким пластиковым забором участке стоит обычная колонка с ручным насосом. Два мужичка (одного знаю – напарник дядьки по раздаче) сидят на тележке у наполненных водой баков.
– Что долго так, Черп? Из-за дохляков, что ли, попусту сидим?
– Попусту ты, Ложка. А я (дядька подсветил фонарем стопку журналов в пакете) с прибылью.
– Ух ты. Дашь полистать?
– Как попросишь. Могу даже пересказать.
– Сговоримся, Черп.
– А то. А пока накачай ребятам воду в бутыли.
– Подставляй.
Насос скрежетал и сипел, мужик размеренно (вот у кого с силой нормально) работал рычагом.
Наконец с фырканьем, толчками из трубы забила темная в слабом освещении вода.
– Благодарю, уважаемый Ложка.
– О, точно Боров базарил – вежливый Зомбак! А это твой кореш Полудурок?
– Можно сказать и так.
– Интересные дохляки. На сортировке были?
– Я первый раз пойду, а мой друг две отработал.
– Да, жаль, если ты зажмуришься. Хотя… Воду сам потащишь?
– Конечно, возьмем по бутыли в руку и пойдем.
– Тогда, может, и не зажмуришься.
Нести тяжело. Совсем плохо стало, когда зашли за кучи и Солдат перестал видеть.
– Стой, братишка. Давай ты остаешься здесь, а я оттащу тару по одной и проведу тебя.
Да и одна бутыль – не малина. Хорошо, что вчера крышки нашел, расплескал бы половину. Шалаш. Ставим и назад. Со второй вообще поплохело. Пришлось остановиться и подышать минут пять. Назад даже пустым идти нелегко.
– Погоди, дружище, передохну. Пожадничал, силы не рассчитал.
– Сеант, есте, есте.
– Вместе предлагаешь? Попробуем.
Плечом к плечу, поддерживая друг друга, спотыкаясь, на заплетающихся ногах еле дошли. Накрываем тару картоном, снимаем кроссовки, смотрим время – ого, пятый час. Все, спать. Здоровый сон продлился почти до обеда. Только и успел, что отложить журналов с комиксами и кобылками да получше спрятать емкости с мутноватой водой.
– Уважаемый законник, вы не могли бы позвать законника Борова?
– Ахренеть. Ты кто?
– Зомбак.
– Мля, Боров пари выиграл. А все думали – порожняк гонит. Ну-ка, вякни еще чо.
– Уважаемый законник, я думаю, что законник Боров выйдет с удовольствием – он выиграл. А кто проиграл пари?
– Мля, вежливый Зомбак, гы-гы. Шило с Кожаном, фуфлыжники, просрали, гы-гы. Ща, жди.
Дожевывая, из ангара выходит Боров. Лицо его просто лучится удовольствием.
– Ха, зомбачок! Как, не кашляешь?
– И тебе здоровья, законник Боров. С выигрышем.
– Да, мля, Шило с Кожаном попали. Кожан расплатится, а вот Шилу – кранты. Что в мешке?
– Журналы. Эти – с комиксами, эти – с женщинами.
– Ну-ка. Мля, нормально. Путем. А что еще дельное есть?
– Так я же не знаю, что в цене, что надо.
– Мля, я и забыл, что ты стертый – базаришь по делу, башка варит. Короче, шмотье поновее, бухло, ну, с градусами, журнальчики, курево… Если что необычное, чтобы лампочки там, с кнопками – все ко мне. Уяснил, зомбачок?
– Я понял, законник Боров. Только тут проблема вырисовывается: Шило с Кожаном ведь отомстить захотят. На законника они не прыгнут, а меня с корешем ведь и убить могут.
– М-да? Что, складно базаришь, в масть. Ладно, я с братвой перетру. Но на сортировке каждый отвечает за себя сам.
– Да я согласен, только чтобы по закону все было.
– Не ссы, зомбачок. Когда поднесешь? По роже твоей хитрой вижу, что нычка есть. Так?
– На понт берешь, законник Боров. Как добуду, так и принесу.
– Ха! Ну, лады. Куда щас?
– В очередь, за обедом.
– Для Борова очередей нет. Где твой кореш?
Я махнул выглядывающему из-за угла Солдату, и Боров повел нас в ангар к раздаче.
– Стоять, дохлятина.
Заросший, с застарелым могучем амбре мужик испуганно сжался и отшатнулся от бака.
– Ложка, сделай по-щедрому.
Да, столько нам еще не наливали – до краев. И, похоже, мясцо проскочило. Вместе с Боровом подошли к выходу.
– Не ссы, Зомбак, канай, я позырю.
– Благодарю, законник Боров. До свидания.
– Тебе не кашлять.
При всем желании и аппетите съесть такие порции не получилось. С тугим, как барабан, животом, вспотев, отваливаюсь от ведерка. Еще треть осталась.
– Солдат, я готов. Ты как?
Напарник с осоловевшим видом через силу добивает свою половинку честно разделенного пополам кусочка проваренного бекона.
– Давай, братишка, оставим на полдник. У нас еще хлебушек есть, горчица. А сейчас пойдем поспим.
– Пои, Сеант.
Сон – лучшее лекарство. Проснулся бодрый, с настроением поработать. Не заняться ли нам стиркой? Давно пора.
Еще при разборке строительных мешков отложил три пластмассовых ведра литров по семь. Теперь два шкурю шпателем от остатков засохшей белой краски, третье Солдат аккуратно отбивает от штукатурного раствора. Споласкиваем, переливаем воду. М-да, осадок грязи на дне бутылей заметный. Без кипячения пить опасно. В первом ведре замачиваем, во втором будем стирать, а третье – полоскать. Начать надо с трусов, пары самых крепких футболок, всех целых носков и полотенца. Где наша канистра с моющей смесью?
Первый раз в этом мире ложусь спать с потрясающим ощущением чистоты. Выстирав и развесив вещи, мы с Солдатом намылились и вымылись сами, вылив на себя и грязнющую воду для замачивания, и не менее черную стирочную, и мутную для ополаскивания. Израсходовалось и отложенное НЗ в четвертой емкости. Но оно того стоило. Завернувшись в шторы, умиротворенно доели все продуктовые запасы, попили из чистых настоящих чашек водно-соковую смесь. До захода солнца напарник рисовал, я из нескольких неисправных поясных ремней делал два рабочих – хватит нам шпагатом подпоясываться, довел до ума дождевые накидки. Нарастил длину, ширину, подклеив скотчем полосы полиэтилена, скотчем же прихватил обрезки шпагата – получились завязки.
Я сидел во главе длинного стола. Жена, сын, сильно постаревший отец, вся родня что-то обсуждали, выпивая без тостов и закусывая. Слов не слышу, но знаю – говорят обо мне. А где моя тарелка? Стеклянная стена отгораживает застолье, в спину тянет зябкой сыростью, нарастает тревога. А за столом уже все молчат и горько, со слезами смотрят на меня. Что? Нет! Рванувшись к ним, ударился о твердь стены, и сон рассыпался.
Тянет прохладой, в щелях сереет рассвет, подсыхают слезы на щеках. Прижавшись теплой спиной, тихонечко посапывает Солдат. «Девять дней», – я это знаю точно. Девять дней прошло там, в моем мире, покинутом навсегда. Воспоминания о прошлой жизни пролистывались в памяти: школа в военном городке, военное училище, увольнительные, отпуска, стажировки, встреча с будущей женой. И вот лейтенантские погоны, первая воинская часть, рождение сына. Командировки, служба, дом. Тоска подхлестывает чувства, страницы жизни мелькают быстрее, ярче, и так до последнего дня, до молнии, оборвавшей прошлую жизнь и начавшей новую. Я помню и фрагменты из безвременья о будущем родных. Спасибо, Господь, за это.
Прогорев, печаль тихо спряталась в глубине души вместе с первыми лучами солнца.
– Подъем, Солдат, для нас наступает рабочий день.
– Поем, Сеант.
Мы опять слаженно «бомбим» бытовые кучи. И пусть они бедноваты на еду (с трудом накопали засохших печенек, хлопьев и корок на завтрак), зато одежда, журналы, раскрошившиеся сигареты в мятых пачках попадаются регулярно. Набрал несколько пар сломанных солнцезащитных очков (может, починю), зажигалок, а главное – нашли гнутые маникюрные ножницы и жменю таблеток и пузырьков из просроченной аптечки. Не забыл и про моющие средства, и про недодавленные тюбики. В общем, на обед идем с хорошим настроением.
Расположившиеся у входа в ангар бандюки сгоняли всех приходящих в одну кучу. Попались и мы с Солдатом. Стояли со своими ведерками, наблюдая, как в ангаре исчезает хвост очереди пришедшей на обед сортировки. Напарник, да и остальные не дергались, похоже, такие сборы случаются регулярно. Новые люди практически перестали подходить, и из кольца бандюков выдвинулся один.
– Ша, завалили жральники, дохлятина! Сегодня с вечера вы, уроды, подрываетесь на сортировку. Как заходит солнце – жратва. Мля, все поняли, дохлятина? Кто снычится – хана, уроем, в натуре. Все, жрать, твари.
Толпа качнулась, двинула к воротам.
– Зомбак, канай сюда.
– Доброго дня, законник Боров.
– Не кашлять. Есть что?
– Журналы там остались, а принес – вот.
Заглянув в пачку сигарет, Боров расплылся в улыбке:
– Путем, не зря за тебя с братвой тер.
– Это только целые, хорошие.
– Зомбачок, чудило, все собирать надо.
– Да мы и собирали, нести не решился – вдруг западло.
– Мля, чтобы вечером все принес, понял? Тут уши без курева пухнут, а он понтовые выбирает. Западло только чинарики, вкурил?
– Понятно, законник Боров. Вечером принесу с журналами. А как у нас с вечера все будет?
– После жратвы загоняют стадо в тот барак – там сейчас последний день дохляки доматывают. Там нары, будешь с Полудурком по ночам дрыхнуть. С восьми до восьми сортировка, жрать утром и после работы вечером, обед ты видел. Срать в сортир за ангаром, не вздумай на улице – прибьют. В бараке спи в шмотье, а то попрут сразу, если кто лезет – в рыло. Если что – там в выгородке кореша дежурные кантуются, я скажу, можешь по делу подойти. Сортировка десять дней, мля, хреново будет, если ты не вывезешь и завалишься.
– Во время работы попить, в сортир?
– Что с собой или найдешь – пей. Сортир – только поссать, и то если норму делаешь. Все, харэ базарить, канаем к Черпу, хавчика нагрузит.
– Благодарю, законник.
Поев и подремав, мы сидим у шалаша. Все собранное я спрятал в строительной куче и тщательно замаскировал. Сейчас проверяю нашу готовность. Одежда – норма, длинные рукава, свободные штаны (строительные на Солдате). Перчатки – матерчатые, резиновые, пара резиновых в карман про запас. Крем – три недодавленных тюбика. Шишки Солдата смазаны противовоспалительной мазью (разобрал латынь с английским), мазь в кармане. Ведерки с ложками – вот. Пакет Черпу и пакет Борову. Кажется, все. Даже ногти подстрижены, целый час бился, ножницы подгибать все время приходилось, зато Солдат до сих пор удивляется. Солнце заходит.
– Что, братишка, пойдем?
– Пои, Сеант.
Четыре тусклых лампы, длиннющие, застеленные грязным замасленным картоном двухэтажные нары. Две каменные печки (понятно, по холодам топятся). Пиная попадающихся под ноги, Боров сосредоточенно шагает к противоположному закрытому входу. Солдат и я поспеваем следом. У закрытых ворот расположилась группа мужиков, заметно выделяющаяся на общем фоне. Жилистые, можно сказать, крепкие, держащиеся вместе, пригнанная, не самая грязная одежда. Да они еще и подстрижены, несколько человек вообще выбриты, у других – аккуратные шкиперские бородки.
– Кэп, базар есть.
От группы неспешно отделился один, остальные внимательно смотрят. А Боров-то явно их опасается.
– Не кашлять, Боров. Что за дело?
– И тебе не кашлять. Это – Зомбак и Полудурок, два кореша. Не ссутся, не срутся, зомбачок вообще вежливый. Короче, пусть кантуются рядом с твоими.
Кэп помолчал, окинул нас пытливым взором.
– Ну, пусть кантуются.
Твердый палец Борова уткнулся мне в грудь.
– Смотри, Зомбак, я за тебя перетер. Будешь должен.
– Я запомнил, законник Боров.
– Ну, не кашляй.
Боров ушел. Взяв Солдата за руку, шагнул к мужикам:
– Доброго вечера вам, уважаемые. Где наше место?
Приглушенно бубнили голоса, кто-то стонал, кто-то обгадился и его с руганью выпинывали с нар, под лампой на листе пластика компания играла в карты. Время от времени в открытые ворота впихивали очередного постояльца – похоже, бандюки качественно прочесывали территорию. Получив на прощание поперек хребта, мужик (большей частью грязный и опустившийся) вставал и флегматично искал себе место. Но рядом с нами как будто пролегала незримая граница – редких желающих встречал жесткий рык одного из двух мрачных парней: «Занято. Вали отсюда». Повторять не приходилось, да и свободных мест хватало – ангар заполнился едва ли на две трети.
Одежда пошла на просушку, хозяйственная мелочовка и напитки – в нычку строительной кучи (могут нагрянуть бандюки, да и вообще – замков нет), мыть приятно пахнущие кремом руки и откушать, что бог послал.
– Да, братишка, недурственная молочка.
– Усно ета, Сеант.
– Точно, еда вкусная. Стоп, Солдат, это оставим на ужин.
Подвесив пакет в шалаше, вспомнил про заряжающуюся на солнце в неприметном месте электронику. Калькулятор… Нажатие «On» – работает. Цифирки бегают, считает правильно. Кладем на место дозаряжаться. Часы… Облом. Не реагируют. Но ведь там и аккумуляторы помощнее. Пока оставим. Только потянуло подремать на солнышке – обеденный колокол. Идем.
Процедура вручения благодарности дядьке прошла идеально – я и рта не успел открыть, как бутылочка оказалась за баком. Знакомец кивнул и многозначительно показал глазами на своего напарника.
– Постараемся.
Все, очередь унесла нас. У выхода пришлось притормозить – опять разборка. Но на этот раз развлекающиеся уроды, не подумав, что-то ответили бандюку с дубинкой. Соответственно, тут же были этой дубинкой поощрены. Да, издевка судьбы – быки в роли надсмотрщиков, авторитеты управляют лагерем. Еще и закон есть. По дороге задался вопросом: «А где живет основное население?» Аналогичные нашей с Солдатом постройки видел у пищевой помойки (кстати, надо сходить за витаминчиками). Но не на триста же человек. А сколько у нас ангаров? Не меньше пяти. Один – столовая, самый большой – сортировка, бандиты живут в еще одном. Минимум два – на остальных. Понятно, где живет народ зимой. Нет, хоть ночью и прохладно, но пока к ним не тянет. Здоровья – отстаивать свое место под солнцем – еще мало, терпеть издевки неохота, да и не похомячишь – все хорошее отберут.
Прибытие домой взволновало – я сразу увидел торчащие из шалаша ноги. Прячем варево, подбираемся…
– Вот же мразь!
Грязнющий, с могучим амбре, опустившийся мужик валяется на нашей постели.
– Он еще и обосрался! Слышишь, тварюга, вставай, уматывай!
Ноль эмоций. Но живой – слышен храп, спит. А ну-ка, наклонимся. Точно, ужратый. Нашел чем набухаться.
– Солдат, хватай за ногу, вытаскивать будем.
Вытягиваем за ноги, подхватываем за плечи, волочем – амнезия полная. Только еще раз зажурчал, мразина. Оттащив почти до продуктовой помойки, бросаем.
– Пойдем обедать, братишка.
Вытащив пованивающую рванину из шалаша на солнце, вымыв руки и лицо с жидким мылом (гигиена), мы наконец добрались до горячего. С хлебными корками (висящий пакет алкаш не тронул) и сладкой горчицей разваренная баланда прошла на «отлично». Запив водно-соковым коктейлем, почувствовал себя совсем хорошо.
– Аж вспотел, так поработал. Ты как, Солдат?
Улыбка на лице напарника выражает полное удовлетворение. Солнышко греет, в животе не пусто, в сон клонит. Правильно, послеобеденный отдых прописан больным для ускорения выздоровления. От сна оторвал странный звук. Мелодичный перелив, вроде как птица или… Часы! Бегу доставать. Дисплей контрастно показывает «PM 2:37», внизу строка календаря. Сегодня пятое августа 1992 года, среда. Обалдеть. Жму кнопки. Секундомер, будильник, подсветка. А это? Цифры пригасли, опять мелодичный перелив (восхищение на лице напарника), все показывает. Ага, пропадает мелким шрифтом надпись «коррекция». То-то мне часть схемы на приемный контур похожей показалась. Не слабо – автоматическая радиокоррекция по сигналу станции. Значит, дата и время реальные. Отключаем полностью звуки, возвращаем к калькулятору на дозарядку. Мда, здорово, аж спать перехотелось. Надо поработать – берем палку-цапалку, шпатель, мажем руки кремом (ночной питательный для лица), надеваем резиновые перчатки и вперед – к офисным залежам.
Отошли недалеко – попался мешок, явно потерянный нашим обгадившимся визитером. В объедках – четыре пинтовки просроченного крепкого (13 градусов) сидра. И пять пустых бутылочек валяется рядом. Ликвидируем улики: объедки вытряхиваем, пакет и пустую тару бросаем подальше, пинтовки в мешочек почище и назад – прятать добычу.
Не зря говорят, что возвращение – к неудаче. Сколько потрошим мешки – и крысы в большинстве до еды добрались, и калькуляторов всего пара. Ручки, карандаши – это привычно, как и журналы. Сетевой шнур от электроники (жила обломана у вилки), остатки скотча на двух катушках, симпатичная прозрачная пластиковая папка для бумаг, кусок линейки (шкала в дюймах), понемногу пополняются запасы воды. Все. Остальное – бумага. Большей частью, заполненные от руки бланки, четверть – цветные, местами расплывшиеся от влаги, распечатки на струйном принтере, много и от печатных машинок. Нет, принципиально добиваем эту кучу – благо, мешков двадцать осталось.
– Терпение и труд все перетрут, братишка.
– На, Сеант.
Уставший и довольный Солдат протягивает еще один калькулятор, а в мешке видна хорошая добыча. Похоже, игрался корпоратив, и уборщицы смели наутро все, особо не разбираясь. Фаянсовая кружка, целая, в остатках засохшего кофе, две металлические чайные ложки, пяток пластмассовых тарелок (нормальных, не одноразовых, с красивым рисунком), несколько неполных пачек сигарет и зажигалки, остатки печенек, бисквитов, хлебцев. Даже шоколадная конфета («Солдат, открой рот, закрой глаза») и полтюбика понравившейся горчицы. Остальное съедобное, к сожалению, испортилось и весело плесневеет на одноразовой посуде. Следующий мешок – опять повезло. Куча бутылок от того же, похоже, корпоратива. Щедро отдыхали – виски, бренди, вина… Нам достались минералка и томатный сок. Добиваем мешки – ничего путного, кроме подмоченного рулона туалетной бумаги. Подойдет, высушим – используем.
К жилищу подбирались осторожно, но посетители на сегодня закончились. Время: «РМ 6:40». Еду подвешиваем, мелочовку в нычку. А заняться надо нашей постелью. Отбросив безвозвратно погибшую и воняющую дерьмом рвань, задумался над интересной идеей. Реализуем. Четыре мешка из синтетического волокна тщательно выбиваем, наполняем рваной одеждой. Раскладываем на картоне пола. Еще два мешка наполняем на треть утеплителем из строительной кучи, сворачиваем. Подушки готовы, кладем. Где наши шторы? Выбиваем. Вот и две простыни. Сверху многострадальное пальто.
– Как, братишка, тебе наша постель?
– Хоо, Сеант.
– Вот и я думаю, что хорошо.
После ужина я прикинул время до захода солнца: час еще точно есть. Надо подкатиться к кухонному дядьке – они ведь где-то воду берут. Прихватим-ка пару бутылок крепкого сидра и пару журналов для мужчин. По дороге инструктирую напарника:
– Солдат, к ангару, где еда, я пойду один. Ты стоишь с пакетом и ждешь. Если ко мне пристанут уроды – уходи. Я подойду сам потом. Главное, чтобы пакет не отобрали. Если найдут сидр – нам жизни не будет. Будут искать и отберут все наши вещи, да еще и побьют. Понял, братишка?
– А, поня, Сеант.
– Хорошо. Не подведи.
У ангара пусто (интересно, когда ужин у сортировки?), только у входа курит знакомый персонаж. Боров. Рискнуть и подойти? Рискну.
– Доброго вечера вам.
– Здорово, зомбачек. Пожрать приперло?
– Нет. Мне бы знакомого увидеть. Он тут на раздаче работает, дядька в возрасте.
– Черп? Зачем тебе?
– Надо. Поговорить, спросить одно дело.
Боров смерил меня недоверчивым взглядом, подумал.
– Ну, жди, сейчас позову.
– Благодарю вас.
Минуты через три вышел дядька-раздатчик
– Чего тебе? Жрать нет.
– Я не жрать. Подарочек принес. Отойдем?
– Интересно. Пойдем.
За углом я махнул Солдату.
– Вот, наша благодарность.
Черп недоверчиво глянул на этикетку, аккуратно свернул пробку (зашипело, приятно запахло яблоками), сделал пробный глоток.
– О, как здорово! Еще есть?
– Нет. Найдем – принесу. А журналы не нужны?
– Нет, эти я не люблю. «Колониан географикс» попадется – тащи. Люблю про путешествия. А эти Борову отдай, он сейчас с корешем перетрет и подтянется.
– Хорошо. А не подскажете, где бы нам водичкой разжиться – вещички постирать.
– Чего?
Мужик с изумлением смотрит на нас.
– Ты какой-то неправильный. Первый раз вижу, чтобы стертый хотел вещи постирать.
– Не знаю, Черп. Так как насчет воды?
Дядька задумался.
– В три ночи для завтрака набирать будем. Днем дать не могу – запрещено, законники следить будут. А как ты к трем ночи подойдешь?
– Это моя проблема. Куда и сколько тары можно взять?
– Тары сколько унесешь. А подходить… Вон к тому углу. Если опоздаешь – уходи, ничего не получишь.
– Понял, буду.
Черп, кивнув, отошел. Вот и Боров.
– Уважаемый, вам журналы нужны?
– Ха, ты меня второй раз удивил, зомбачок. Давай. О, отличные телки! И за что это так?
– За закон у карьера.
Бандюк расплылся в улыбке.
– Да, Шило конкретно попал. И поделом ему, не люблю борзых.
– Я еще хочу журналов принести. Как вам отдать?
– Слушай, зомбачок, говори просто – на «ты» и «Боров», забодал своей культурой. А журналы – да хоть в обед, спроси у любого из наших законника Борова.
– А как правильно обратиться, чтобы дубинкой не схлопотать?
– Да так и спрашивай: «законник». Мля, своим скажу – оборжутся – вежливый зомбак. Ты кореша своего нормально базарить, в натуре, еще не научил?
– Еще нет, законник Боров. Так мы пойдем?
– Канай, канай, вежливый зомбачок.
Уф, кажется, дело сделано.
По пути в шалаш вспоминал разговор с Боровом – что-то в нем показалось странным. Так, кажется, уловил – вместе с бандитским лексиконом проскакивает и нормальная человеческая речь. Черт, сужу ведь по своему миру. Неизвестно, как все обстоит здесь.
Я сижу у шалаша и в свете заходящего солнца изучаю в маленьком зеркальце новое лицо. Рядом, стараясь заглянуть через плечо, ждет своей очереди Солдат. Ощущения, мягко говоря, спорные. Все, что ты чувствуешь своим – чужое. И любая гримаса в зеркале это подчеркивает. Не урод, не красавец, худое, но уже не болезненное (вон, даже румянец угадывается) нормальное лицо. Сколько лет? Двадцать, двадцать три. Не мое. Хотя взгляд, да и цвет глаз… Это да. Мысленно поблагодарив предшественника и пожелав ему Рая (распадающаяся оболочка, боль и безумие искры), отдаю зеркало напарнику. Он поймал взором отражение, улыбка стала шире, а потом стала уменьшаться. Сосредоточенно наморщившись, с болезненной гримасой, напарник что-то вспоминал. Вдруг резко вскочил, уронив зеркальце, обвел потрясенным взглядом мусорный пейзаж, шагнул ко мне.
– Сеант!
Уткнувшись в плечо, Солдат горько плачет. Худое тело сотрясается от рыданий. Я осторожно, обходя шишки, глажу его по голове:
– Успокойся, братишка. Не плачь, ты же Солдат.
Наконец слезы иссякли. Сначала неуверенно, потом привычно, он немного смущенно улыбнулся. Из глаз ушли глубинные прояснение и ужас, отравленное в лабораториях сознание личности снова легло в забытье на дно души. Бедный парень. Не бандюк, не мразь человеческая, стал расходным материалом, использован и выброшен на свалку. Мир процветающего фашизма. «Неграждане третьего разряда». Твари.
Заломило голову, похоже, и я перенервничал. Надо отвлечься. Главный вопрос сейчас: сколько унесем в литрах. Потянем по десять кило? Должны. В офисных залежах были здоровые бутыли с ручками.
– Солдат, быстро идем за тарой, пока солнце не зашло.
Пи-пип, пи-пип – на часах стоит подсвеченное «АМ 2:15». Тяжело вставать, но надо.
– Подъем, Солдат.
Помог со шнурками, потянул к ангарам. Черт, он же не видит ночью! Как я мог забыть? Руку мне на шею, обнимаю за талию, перехватываем бутыли, шагаем. У ангаров стало получше – кое-где над входами тускло горят лампы (кстати, столбов с проводами не видел), нет мусорных куч под ногами, долетают лучи фар с дороги. Стоим, ждем. А вот и наш знакомый при пластиковом фонаре со свечой внутри.
– Доброй ночи, уважаемый Черп.
– Ты смотри, все-таки пришел! А я сомневался, думал, Зомбак языком мелет.
– Как можно, уважаемый? Дал слово – держи. Вот и журналы ваши, про путешествия.
– Ну, вообще молодец. Еще принесешь? И сидру тоже?
– Постараюсь. Повезет найти нам – будет и вам.
– Поищи. Я едой не обделю – Черп добро помнит. Давай пойдем, мои уже качать, наверное, заканчивают.
На огороженном невысоким пластиковым забором участке стоит обычная колонка с ручным насосом. Два мужичка (одного знаю – напарник дядьки по раздаче) сидят на тележке у наполненных водой баков.
– Что долго так, Черп? Из-за дохляков, что ли, попусту сидим?
– Попусту ты, Ложка. А я (дядька подсветил фонарем стопку журналов в пакете) с прибылью.
– Ух ты. Дашь полистать?
– Как попросишь. Могу даже пересказать.
– Сговоримся, Черп.
– А то. А пока накачай ребятам воду в бутыли.
– Подставляй.
Насос скрежетал и сипел, мужик размеренно (вот у кого с силой нормально) работал рычагом.
Наконец с фырканьем, толчками из трубы забила темная в слабом освещении вода.
– Благодарю, уважаемый Ложка.
– О, точно Боров базарил – вежливый Зомбак! А это твой кореш Полудурок?
– Можно сказать и так.
– Интересные дохляки. На сортировке были?
– Я первый раз пойду, а мой друг две отработал.
– Да, жаль, если ты зажмуришься. Хотя… Воду сам потащишь?
– Конечно, возьмем по бутыли в руку и пойдем.
– Тогда, может, и не зажмуришься.
Нести тяжело. Совсем плохо стало, когда зашли за кучи и Солдат перестал видеть.
– Стой, братишка. Давай ты остаешься здесь, а я оттащу тару по одной и проведу тебя.
Да и одна бутыль – не малина. Хорошо, что вчера крышки нашел, расплескал бы половину. Шалаш. Ставим и назад. Со второй вообще поплохело. Пришлось остановиться и подышать минут пять. Назад даже пустым идти нелегко.
– Погоди, дружище, передохну. Пожадничал, силы не рассчитал.
– Сеант, есте, есте.
– Вместе предлагаешь? Попробуем.
Плечом к плечу, поддерживая друг друга, спотыкаясь, на заплетающихся ногах еле дошли. Накрываем тару картоном, снимаем кроссовки, смотрим время – ого, пятый час. Все, спать. Здоровый сон продлился почти до обеда. Только и успел, что отложить журналов с комиксами и кобылками да получше спрятать емкости с мутноватой водой.
– Уважаемый законник, вы не могли бы позвать законника Борова?
– Ахренеть. Ты кто?
– Зомбак.
– Мля, Боров пари выиграл. А все думали – порожняк гонит. Ну-ка, вякни еще чо.
– Уважаемый законник, я думаю, что законник Боров выйдет с удовольствием – он выиграл. А кто проиграл пари?
– Мля, вежливый Зомбак, гы-гы. Шило с Кожаном, фуфлыжники, просрали, гы-гы. Ща, жди.
Дожевывая, из ангара выходит Боров. Лицо его просто лучится удовольствием.
– Ха, зомбачок! Как, не кашляешь?
– И тебе здоровья, законник Боров. С выигрышем.
– Да, мля, Шило с Кожаном попали. Кожан расплатится, а вот Шилу – кранты. Что в мешке?
– Журналы. Эти – с комиксами, эти – с женщинами.
– Ну-ка. Мля, нормально. Путем. А что еще дельное есть?
– Так я же не знаю, что в цене, что надо.
– Мля, я и забыл, что ты стертый – базаришь по делу, башка варит. Короче, шмотье поновее, бухло, ну, с градусами, журнальчики, курево… Если что необычное, чтобы лампочки там, с кнопками – все ко мне. Уяснил, зомбачок?
– Я понял, законник Боров. Только тут проблема вырисовывается: Шило с Кожаном ведь отомстить захотят. На законника они не прыгнут, а меня с корешем ведь и убить могут.
– М-да? Что, складно базаришь, в масть. Ладно, я с братвой перетру. Но на сортировке каждый отвечает за себя сам.
– Да я согласен, только чтобы по закону все было.
– Не ссы, зомбачок. Когда поднесешь? По роже твоей хитрой вижу, что нычка есть. Так?
– На понт берешь, законник Боров. Как добуду, так и принесу.
– Ха! Ну, лады. Куда щас?
– В очередь, за обедом.
– Для Борова очередей нет. Где твой кореш?
Я махнул выглядывающему из-за угла Солдату, и Боров повел нас в ангар к раздаче.
– Стоять, дохлятина.
Заросший, с застарелым могучем амбре мужик испуганно сжался и отшатнулся от бака.
– Ложка, сделай по-щедрому.
Да, столько нам еще не наливали – до краев. И, похоже, мясцо проскочило. Вместе с Боровом подошли к выходу.
– Не ссы, Зомбак, канай, я позырю.
– Благодарю, законник Боров. До свидания.
– Тебе не кашлять.
При всем желании и аппетите съесть такие порции не получилось. С тугим, как барабан, животом, вспотев, отваливаюсь от ведерка. Еще треть осталась.
– Солдат, я готов. Ты как?
Напарник с осоловевшим видом через силу добивает свою половинку честно разделенного пополам кусочка проваренного бекона.
– Давай, братишка, оставим на полдник. У нас еще хлебушек есть, горчица. А сейчас пойдем поспим.
– Пои, Сеант.
Сон – лучшее лекарство. Проснулся бодрый, с настроением поработать. Не заняться ли нам стиркой? Давно пора.
Еще при разборке строительных мешков отложил три пластмассовых ведра литров по семь. Теперь два шкурю шпателем от остатков засохшей белой краски, третье Солдат аккуратно отбивает от штукатурного раствора. Споласкиваем, переливаем воду. М-да, осадок грязи на дне бутылей заметный. Без кипячения пить опасно. В первом ведре замачиваем, во втором будем стирать, а третье – полоскать. Начать надо с трусов, пары самых крепких футболок, всех целых носков и полотенца. Где наша канистра с моющей смесью?
Первый раз в этом мире ложусь спать с потрясающим ощущением чистоты. Выстирав и развесив вещи, мы с Солдатом намылились и вымылись сами, вылив на себя и грязнющую воду для замачивания, и не менее черную стирочную, и мутную для ополаскивания. Израсходовалось и отложенное НЗ в четвертой емкости. Но оно того стоило. Завернувшись в шторы, умиротворенно доели все продуктовые запасы, попили из чистых настоящих чашек водно-соковую смесь. До захода солнца напарник рисовал, я из нескольких неисправных поясных ремней делал два рабочих – хватит нам шпагатом подпоясываться, довел до ума дождевые накидки. Нарастил длину, ширину, подклеив скотчем полосы полиэтилена, скотчем же прихватил обрезки шпагата – получились завязки.
Я сидел во главе длинного стола. Жена, сын, сильно постаревший отец, вся родня что-то обсуждали, выпивая без тостов и закусывая. Слов не слышу, но знаю – говорят обо мне. А где моя тарелка? Стеклянная стена отгораживает застолье, в спину тянет зябкой сыростью, нарастает тревога. А за столом уже все молчат и горько, со слезами смотрят на меня. Что? Нет! Рванувшись к ним, ударился о твердь стены, и сон рассыпался.
Тянет прохладой, в щелях сереет рассвет, подсыхают слезы на щеках. Прижавшись теплой спиной, тихонечко посапывает Солдат. «Девять дней», – я это знаю точно. Девять дней прошло там, в моем мире, покинутом навсегда. Воспоминания о прошлой жизни пролистывались в памяти: школа в военном городке, военное училище, увольнительные, отпуска, стажировки, встреча с будущей женой. И вот лейтенантские погоны, первая воинская часть, рождение сына. Командировки, служба, дом. Тоска подхлестывает чувства, страницы жизни мелькают быстрее, ярче, и так до последнего дня, до молнии, оборвавшей прошлую жизнь и начавшей новую. Я помню и фрагменты из безвременья о будущем родных. Спасибо, Господь, за это.
Прогорев, печаль тихо спряталась в глубине души вместе с первыми лучами солнца.
– Подъем, Солдат, для нас наступает рабочий день.
– Поем, Сеант.
Мы опять слаженно «бомбим» бытовые кучи. И пусть они бедноваты на еду (с трудом накопали засохших печенек, хлопьев и корок на завтрак), зато одежда, журналы, раскрошившиеся сигареты в мятых пачках попадаются регулярно. Набрал несколько пар сломанных солнцезащитных очков (может, починю), зажигалок, а главное – нашли гнутые маникюрные ножницы и жменю таблеток и пузырьков из просроченной аптечки. Не забыл и про моющие средства, и про недодавленные тюбики. В общем, на обед идем с хорошим настроением.
Расположившиеся у входа в ангар бандюки сгоняли всех приходящих в одну кучу. Попались и мы с Солдатом. Стояли со своими ведерками, наблюдая, как в ангаре исчезает хвост очереди пришедшей на обед сортировки. Напарник, да и остальные не дергались, похоже, такие сборы случаются регулярно. Новые люди практически перестали подходить, и из кольца бандюков выдвинулся один.
– Ша, завалили жральники, дохлятина! Сегодня с вечера вы, уроды, подрываетесь на сортировку. Как заходит солнце – жратва. Мля, все поняли, дохлятина? Кто снычится – хана, уроем, в натуре. Все, жрать, твари.
Толпа качнулась, двинула к воротам.
– Зомбак, канай сюда.
– Доброго дня, законник Боров.
– Не кашлять. Есть что?
– Журналы там остались, а принес – вот.
Заглянув в пачку сигарет, Боров расплылся в улыбке:
– Путем, не зря за тебя с братвой тер.
– Это только целые, хорошие.
– Зомбачок, чудило, все собирать надо.
– Да мы и собирали, нести не решился – вдруг западло.
– Мля, чтобы вечером все принес, понял? Тут уши без курева пухнут, а он понтовые выбирает. Западло только чинарики, вкурил?
– Понятно, законник Боров. Вечером принесу с журналами. А как у нас с вечера все будет?
– После жратвы загоняют стадо в тот барак – там сейчас последний день дохляки доматывают. Там нары, будешь с Полудурком по ночам дрыхнуть. С восьми до восьми сортировка, жрать утром и после работы вечером, обед ты видел. Срать в сортир за ангаром, не вздумай на улице – прибьют. В бараке спи в шмотье, а то попрут сразу, если кто лезет – в рыло. Если что – там в выгородке кореша дежурные кантуются, я скажу, можешь по делу подойти. Сортировка десять дней, мля, хреново будет, если ты не вывезешь и завалишься.
– Во время работы попить, в сортир?
– Что с собой или найдешь – пей. Сортир – только поссать, и то если норму делаешь. Все, харэ базарить, канаем к Черпу, хавчика нагрузит.
– Благодарю, законник.
Поев и подремав, мы сидим у шалаша. Все собранное я спрятал в строительной куче и тщательно замаскировал. Сейчас проверяю нашу готовность. Одежда – норма, длинные рукава, свободные штаны (строительные на Солдате). Перчатки – матерчатые, резиновые, пара резиновых в карман про запас. Крем – три недодавленных тюбика. Шишки Солдата смазаны противовоспалительной мазью (разобрал латынь с английским), мазь в кармане. Ведерки с ложками – вот. Пакет Черпу и пакет Борову. Кажется, все. Даже ногти подстрижены, целый час бился, ножницы подгибать все время приходилось, зато Солдат до сих пор удивляется. Солнце заходит.
– Что, братишка, пойдем?
– Пои, Сеант.
Четыре тусклых лампы, длиннющие, застеленные грязным замасленным картоном двухэтажные нары. Две каменные печки (понятно, по холодам топятся). Пиная попадающихся под ноги, Боров сосредоточенно шагает к противоположному закрытому входу. Солдат и я поспеваем следом. У закрытых ворот расположилась группа мужиков, заметно выделяющаяся на общем фоне. Жилистые, можно сказать, крепкие, держащиеся вместе, пригнанная, не самая грязная одежда. Да они еще и подстрижены, несколько человек вообще выбриты, у других – аккуратные шкиперские бородки.
– Кэп, базар есть.
От группы неспешно отделился один, остальные внимательно смотрят. А Боров-то явно их опасается.
– Не кашлять, Боров. Что за дело?
– И тебе не кашлять. Это – Зомбак и Полудурок, два кореша. Не ссутся, не срутся, зомбачок вообще вежливый. Короче, пусть кантуются рядом с твоими.
Кэп помолчал, окинул нас пытливым взором.
– Ну, пусть кантуются.
Твердый палец Борова уткнулся мне в грудь.
– Смотри, Зомбак, я за тебя перетер. Будешь должен.
– Я запомнил, законник Боров.
– Ну, не кашляй.
Боров ушел. Взяв Солдата за руку, шагнул к мужикам:
– Доброго вечера вам, уважаемые. Где наше место?
Приглушенно бубнили голоса, кто-то стонал, кто-то обгадился и его с руганью выпинывали с нар, под лампой на листе пластика компания играла в карты. Время от времени в открытые ворота впихивали очередного постояльца – похоже, бандюки качественно прочесывали территорию. Получив на прощание поперек хребта, мужик (большей частью грязный и опустившийся) вставал и флегматично искал себе место. Но рядом с нами как будто пролегала незримая граница – редких желающих встречал жесткий рык одного из двух мрачных парней: «Занято. Вали отсюда». Повторять не приходилось, да и свободных мест хватало – ангар заполнился едва ли на две трети.