Александр Никонов
За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Вступление на скользкий путь, или Введение в отечественную мифологию
Отцвела в тени казарм наша молодость
На едином проспиртованном выдохе…
Сергей Данилов
Почему русские не улыбаются?
На этот вопрос ответить непросто, хотя задают его часто. После того как рухнул «железный занавес», мы сами отметили эту свою черту, которую ранее не замечали – повышенную угрюмость. Почему раньше мы этого не видели, понятно: сравнивать было не с чем. Если человеку под гипнозом внушить страх, а потом вывести из транса, его будет продолжать трясти. Но если спросить, как он себя чувствует, человек ответит: «Нормально». Свое состояние он воспринимает как норму, это его точка отсчета. И только если испытуемому объяснить, что его погружали в транс и внушили чувство ужаса, он осознает: «Ах, вот почему меня всего колотит!..»
Так вот, когда рухнул железный занавес, миллионы людей отправились за его руины и с удивлением обнаружили разницу: за границей люди беспричинно улыбаются друг другу, а на родине у всех губы – в суровую нитку. Колючие взгляды. Равнодушие. Человек лежит на улице – граждане проходят мимо. Тонет пассажирское судно с детьми – два корабля проплывают по Волге мимо. Мертвый человек с разбитой головой лежит на пляже в Лыткарино, вокруг него переминается наряд милиции в ожидании криминалистов, а в ста метрах от трупа располагаются только что приехавшие отдыхающие и спокойно начинают жарить на мангале мясо.
Это Россия…
На вопрос «как дела» никогда не получишь радостного ответа «прекрасно!» В лучшем случае бросят сухое «нормально», что в дополнение к невеселому виду можно перевести как «не сдох пока еще». А некоторые в ответ начинают жаловаться, словно оправдываясь за свою, в общем-то, неплохо протекающую жизнь. Будто если сказать «у меня все хорошо», это самое «все» тут же отнимут…
Русские не только не улыбаются. Они и жить не хотят. Электрик, который тянул проводку на даче моего знакомого, делал это с видом настоящего мученика, а на третий день работы с надеждой вопросил небо: «Когда ж я сдохну?»
По уровню самоубийств Россия на одном из первых мест в мире. По уровню убийств, пожалуй, на первом, если учитывать не лукавую статистику МВД, а реальное положение дел. Статистику МВД в расчет брать не стоит, поскольку только в одной станице Кущевская, куда после шумного массового убийства нагрянула высокая комиссия из Москвы, обнаружилось более 1500 скрытых от учета местной милицией преступлений, включая тяжкие. А если копнуть не в одном населенном пункте, как копнули, а по всей стране?..
Восьмисотстраничный том с характерным названием «Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности» весит немало. Авторы этого исследования из НИИ Академии Генпрокуратуры около десяти лет изучали положение дел с учетом преступлений в России и пришли к печальным выводам: полная моральная деградация населения и тотальное гниение органов правопорядка. Органы бодро рапортуют о снижении убийств и прочих преступлений, а их количество год от года растет. Пример: официально в 2009 году зарегистрировано 3 миллиона преступлений, а по данным НИИ их было совершено 26 миллионов. На порядок больше…
Но главное, конечно, убийства. Если в отчетности их число неуклонно снижается, то по факту стабильно растет. В упомянутом году МВД зарегистрировало 18 тысяч убийств, а одних только заявлений об убийствах людьми было подано более 45 тысяч! При этом количество найденных неопознанных трупов составляет 78 тысяч. А пропавших без вести (читай, ненайденных трупов) – 48,5 тысяч. Плюсуйте сами.
Половина граждан, умерших в возрасте от 20 до 40 лет, ушло на тот свет в результате «контакта с тупыми и острыми предметами».
Но если на секунду поверить лживой статистике МВД, которая часть убийств переводит в графу «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть», все равно даже по официальным данным Россия по уровню убийств находится на одном из первых мест в мире. Наша страна входит в так называемую «Большую криминальную двадцатку» – наряду с Гондурасом, Намибией и Суринамом… И это, повторюсь, по официальным, многократно заниженным данным!
Что означает подобная статистика самоубийств и убийств? Нация активно самоистребляется. Тут не до улыбок…
Сама природа, кажется, помогает россиянам в их нежелании влачить свое бренное существование. Продолжительность жизни во всем развитом мире растет. И даже в недоразвитом растет. И в странах, находящихся в промежуточном положении, – в так называемом «Втором мире» – тоже растет. Только у нас падает. Причина в бедности? Нет! По данным на конец 2008 года, продолжительность жизни мужчин в странах Евросоюза в среднем составляла 76,5 лет. К примеру, скажем, в Боснии, которую богатой страной не назовешь, – 75 лет. В нищей Индии, где миллионы людей обитают в картонных коробках и стирают в канаве, – 67 лет. А в России – 59,2!
И это вовсе не связано с «горбачевской перестройкой» и «гайдаровскими либеральными реформами, которые привели нас к нищете», как любят порассуждать отдельные демагоги за рюмкой коньяка, нанизав на вилку кусок малосольной семги, – мол, капитализм оказался несовместим с социалистической российской генетикой. Народ типа потерял уверенность в завтрашнем дне. То ли дело при Советах – все были в завтрашнем дне уверены, потому и жили долго и вполне себе припеваючи…
Все ровно наоборот! В последние несколько лет средняя продолжительность жизни в России как раз выросла примерно на три года – именно благодаря экономическим реформам и росту уровня жизни. А загадочное и противоестественное падение продолжительности жизни советского человека началось аккурат в самый разгар «социалистического благоденствия» и «уверенности в завтрашнем дне» – в шестидесятые годы. То есть в те годы, когда, по мнению красных, народ прямо-таки балдел от социализма.
Знаете, бывает так, что раковый больной, страстно желающий жить, перебарывает смертельную болезнь. А бывает, что здоровый человек настолько не хочет жить, что стареет на глазах и быстро помирает. Так, например, происходит с пожизненно заключенными, не имеющими надежды выйти на волю. К сорока годам они уже старики. Им незачем жить. И природа быстро прибирает их, включив ускоренное старение.
За что же природа прибирает русских?
У моего отца, которому на момент написания книги давно перевалило за восемьдесят и который бодр, здоров и подвижен, есть такая поговорка. Каждый раз, выслушав на своем очередном дне рождения пожелания многочисленной родни жить подольше, он произносит ответный тост: «Рад стараться, и охота есть!»
А чего ему не жить в охотку, если жизнь приносит только радость? Приезжают дети на день рождения. И внуки. И родственники. И все веселые. Пенсия нормальная. В магазине всего полным-полно. Собака добрая. Чего не жить?
Мой отец – совершенно нетипичный русский…
А книга моя – о типичных россиянах. И о том, что их такими сделало.
О качестве жизни в стране можно судить по экономическим параметрам. А можно по биологическим. Ну представьте себе, что никаких экономических данных о жизни в стране у нас нет. На секундочку. Такая вот странная попалась страна – нету по ней никаких данных, и все тут! Но зато у нас есть биологические данные, характеризующие вид разумных существ, ее населяющих. И мы, например, видим, что продолжительность жизни особей растет, а сами они становятся крупнее. О чем это говорит?
Из биологии мы знаем: в зоопарке животные живут дольше – за ними тут уход надлежащий, полноценное витаминизированное питание, врачи и антибиотики, никаких стрессов от набегающих хищников, половое общение… Мы также знаем, что при недостатке питания размеры особей уменьшаются. Если мало кормить, они плохо растут, это понятно. И если постоянно «стрессовать», организм тоже расти не захочет. Жена тверского губернатора, усыновившего детдомовского ребенка, рассказывала газетчикам: «Там все дети такие! Вот заходишь в группу, и они все там ужасно маленького роста. У них психосоциальная малорослость. В силу стресса дети там не растут и не развиваются».
Психосоциальная малорослость и недоразвитие – такой диагноз я поставил бы всему нашему обществу…
Когда-то советские газеты с восторгом писали об акселерации, то есть о том, что поколение послевоенных детей в среднем выше своих отцов и дедов. И правда, после войны дети стали расти. И правда, поколение их отцов и дедов великанским не было – когда в германские города входили победным маршем советские войска, немцы воспринимали наших солдат как малорослых и кривоногих. Это был типаж…
Как описывал Войнович своего Чонкина – этот собирательный образ русского солдата? Вот как: «Иван Васильевич Чонкин, низкорослый и кривоногий, был человеком сугубо деревенским…»
Как мемуарист Н. Никулин в книге «Воспоминания о войне» описывал наших воинов? Вот как: «Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых, скуластых».
Как польский художник Адам Мацедоньский рассказывает о вступлении советских оккупационных войск в Польшу в 1939 году? Вот как: «Большевики, которые вошли, не выглядели как армия… Все – страшно низкие. Моя мама смотрела в окно, потому что день и ночь охраняла дом, смотрела из-за занавески и вдруг воскликнула: "О, Боже, да ведь они детей в армию берут!" Потому что эти большевики были все такие маленькие».
А после войны началась акселерация. И это понятно: кончилась война с ее стрессами, перегрузками и недоеданием, улучшилась жизнь, умер тиран, закончились репрессии, страна вдохнула оттепельной свободы. Казалось, дальше будет только лучше, от грязи мы избавились раз и навсегда… Дети стали расти.
Росли дети, росла продолжительность жизни. Но это продолжалось недолго. Некоторые экономисты (профессор Э. Брейнерд, например) полагают, что рост уровня жизни в СССР завершился к концу шестидесятых. И стал снижаться, несмотря на победные реляции официальной статистики. Но мы к экономистам обращаться не будем; как только что договорились, мы с вами идем антропологической дорогой. Поэтому посмотрим на биологические показатели. Что мы увидим?
Акселерация внезапно закончилась. Средний рост детей перестал увеличиваться и начал снижаться. Наиболее длинными оказались дети восторженных шестидесятников. Рожденные в восьмидесятых были уже на несколько сантиметров ниже и детей шестидесятников, и своих европейских сверстников. Акселерация сменилась ретардацией – замедлением физического развития. Это может говорить только об одном – об ухудшении условий жизни. В чем же оно заключалось? В ухудшившемся питании? В ухудшившемся медицинском обслуживании? В росте стрессогенных факторов?
А может быть, это просто естественный природный колебательный процесс, связанный, например, с солнцем? Но почему тогда светило не подействовало на американских детей?
(Кстати, любопытный фактик в копилочку либерализма: акселерация детей вновь возобновилась после крушения советской власти, когда исчез дефицит продуктов, и выросло их разнообразие.)
Быть может, на ретардацию можно было бы и плюнуть, но параллельно с ней шли и другие процессы, не допускавшие иных толкований, кроме ухудшения условий жизни. Начала расти детская смертность, стала падать средняя продолжительность жизни.
Детская смертность начала расти с 1971 года, а продолжительность жизни мужчин – самого чувствительного элемента двуполой биологической системы – стала падать еще раньше, с середины шестидесятых, как раз когда сместили Хрущева и начали вновь закручивать гайки. Обидно: ведь к тому времени советские люди почти догнали по продолжительности жизни американцев – советские показатели отставали от американских всего на пару лет. С тех пор разрыв только увеличивался, и к восьмидесятым годам советские мужчины жили меньше американских на 8,5 лет. После этого на все разговоры о том, что уровень жизни в СССР был необычайно высок и что Советский Союз был весьма развитой в экономическом плане страной, можно наплевать и забыть. От хорошей жизни люди не мрут как мухи… Судя по скорости вымирания русских, к середине XXII века, как полагают некоторые эксперты, нас на планете вовсе не останется.
Что же с нами происходит?
Один старенький слепой профессор рассказал мне как-то чудесную историю:
– Моя секретарша снимала комнату в квартире у старухи. В комнате хозяйки стояла новая, недавно купленная кровать – роскошная, с балдахином, с бронзовыми шишками… Но старуха на ней не спала, она даже не сняла с матраца полиэтилен – оставила для сохранности. А сама спала рядом с кроватью, на полу. И на вопрос, почему, ответила: «Я на этой кровати помирать буду!» В этом вся наша ментальность. Она больше заточена на красивую смерть, а не на красивую жизнь. «На миру и смерть красна…»
Слишком хорошая вещь, чтобы ею пользоваться, – вот в чем причина… У нас вещи ценят больше, чем людей. Чем себя. Этот отголосок деревенской нищеты я замечал у многих людей старшего поколения. Однажды я подарил на день рождения гениальному профессору Нурбею Гулиа карманные часы. Полюбовавшись подарком, он тут же спрятал их подальше. Прямо в коробочке и заховал. А чего зря хорошую вещь тереть, пусть лежит! На черный день отложил?..
Или вот история. Подарил я своему отцу на день рождения набор острых японских ножей. Он, полюбовавшись блеском стали и восхитившись остротой лезвий, аккуратно сложил все обратно в коробку и убрал подальше. После чего снова стал резать хлеб своим старым, тупым ножом, сделанным когда-то из полотна косы и давно потемневшим от коррозии, со страшенной деревянной ручкой на трех медных заклепках… А чего? Этот ножик не жалко. А хорошую вещь прибережем. То же самое происходит у него с дорогими бутылками. Особенно если они в красивых коробках. Стоят годами!
И во мне это сидит, признаюсь. Вот свечка. Красивая, вычурная, декоративная, разукрашенная, фигурная. В полиэтилене, чтобы не пылилась.
– Давай ее зажжем, – предлагает жена.
– Нет! – я коршуном выхватываю у нее эту свечку, бережно поправляю упаковку и прячу подальше.
Зачем?
Помню, довелось мне услышать рассказ про одного нашего колхозника, попавшего во время войны батраком в немецкий плен, на ферму к какому-то бюргеру. Фрау хозяйка провела батрака в его комнату, где он обнаружил кровать, застеленную белыми простынями. А когда настала ночь, советский колхозник лег рядом, на прикроватный коврик – дабы не нарушить своим недостойным телом этой ослепительной белизны.
Вот еще одна история – того же времени, из военных мемуаров. Дело происходит в Германии; советский офицер рассказывает о немецких автобанах, которые так поразили вступивших в Германию наших: «Как это ни странно, но германские автострады не сразу получили признание со стороны русских. По каким-то причинам мы избегали пользоваться ими в первые месяцы после капитуляции».
Для самого автора эта нерешительность русских загадочна. Но природа ее та же, что и у русского колхозника, в нерешительности замершего перед белоснежной простыней: я, такой заскорузлый, да на такую красоту?..
Что скажет психолог, выслушав эти истории? Он будет неумолим: эти люди подсознательно считают себя недостойными тех благ, которые оказались в их руках. Поразмыслив, пожалуй, соглашусь: русские считают себя недостойными. Недоделанными. Отсюда и этот вечный комплекс принижения перед европейцами, это воздыхательное сожаление: «Нет, мы не Европа…»
Конечно, это идет от нищеты. От извечной униженности. Он перманентного ожидания черного дня, на который нужно сделать припасы. От смутного понимания того, что Россия – страна «какая-то не такая». И вот последнее – совершенно верно. Все наши ментальные проблемы лежат в природе нашей страны. Дело в том, что Россия – не настоящая страна. И подсознательно все ее жители это ощущают. Только сформулировать не могут, бедняжки.
А я могу.
Россия – страна муляжей. Страна мифов. Страна действующих макетов. Страна-зомби.
Оглянитесь вокруг. Во всех странах есть армии. В нашем государстве армии нет. Вернее, то, что у нас называется армией, по сути, армией не является. Это небоеспособное стадо невольников, которых наловили и насильно пригнали в места лишения свободы. Там царят нравы по дикости хуже тюремных, и родители никогда не знают, вернется их отпрыск из этой «армии» живым, покалеченным или в гробу. Солдат там заставляют побираться, просить милостыню у прохожих и приносить из увольнения «старикам» и офицерам деньги. Их пытают, калечат и доводят до самоубийства, если они не откупаются от армейских преступников.
Слова о небоеспособности нашей «армии» – это не мои домыслы или предположения. Владимир Путин в самом начале своей президентской карьеры признался, что после нападения боевых групп террористов на Дагестан во всей тогдашней полуторамиллионной российской армии едва удалось наскрести три-пять десятков тысяч боеспособных единиц.
А чего еще ожидать от подделки под армию? Чего ожидать от рабов? Раб есть подневольный человек, лишенный свободы. Раб обязан беспрекословно выполнять чужие приказы, а если он их не выполняет, его жестоко наказывают. Когда российского гражданина против его воли хватают и отправляют служить в армию, его, по сути, превращают на время в раба. Это называется призывным способом комплектования армии. А бывает способ более цивилизованный – добровольческий. Практически во всем развитом мире армии формируются по добровольному найму. Последней развитой страной, отказавшейся от института временного рабства, была Германия, которая только совсем недавно перешла на добровольную армию. Теперь рабский принцип комплектования сохраняют только дикие и недоразвитые страны. Один взгляд на призывную карту мира сразу все объясняет. Страны, имеющие призыв, густо располагаются в Африке, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. И Россия в числе этих цивилизационных аутсайдеров…
Среди развитых стран единственным и объяснимым исключением является Израиль, уже которое десятилетие ведущий перманентную ползучую войну с враждебным окружением. Там призывная армия. Там иначе нельзя. Там служат даже женщины, а мужчины тянут лямку аж три года. Однажды на тесных улочках Иерусалима я разговорился с израильским солдатом. Это был сибиряк – открытое лицо, голубые глаза, ямки на розовых щеках. Родители приехали из Сибири в Израиль, когда он учился в старших классах, и вот теперь он сам патрулирует улицы с М-16 на плече.
– Не тяжко три года служить? – без всякой задней мысли спросил я. – У нас теперь год служат.
– Тяжко у вас год служить, – ответил он. – Легче в Израиле три, чем в России один.
Потому что в России не армия. А уродливая подделка. Пугало – бессмысленное и беспощадное, причем не к врагам, но к своим собственным гражданам. Наша «армия» – это пыточная камера или зона, в которой нужно отбыть срок. В которой дают пару раз за весь срок службы выпустить три патрона из автомата в мишень и учат не воевать, а красить траву зеленой краской, шагать по плацу, высоко поднимая ноги, собирать окурки на территории, ненавидеть родину, незнамо зачем отнявшую у тебя год жизни, – и хорошо, если только год, а не всю жизнь… Это не армия. Это, как я уже сказал, уродливый муляж армии – пугало для тех, кто хотел бы напасть, но думает, что у нас есть армия.
И партий у нас нет. Вместо партий, выражающих интересы неких социальных групп, у нас макеты, являющие собой всего лишь социальные инструменты, используемые властью для контроля над макетным же парламентом.
И суда у нас нет.
В России нет судебной системы. А есть муляж. Издалека глянешь – вроде суд. А вблизи рассмотришь – макет судебной машины из папье-маше. На Западе количество оправдательных приговоров достигает трети. То есть суд свою сепарационную функцию выполняет. В судебной схеме любого западного государства стоит мощный логический блок, принимающий решения на основе входящих данных. У нас оправдательных приговоров практически нет. Число их не превышает нескольких долей процента! То есть, выражаясь технически, российская судебная машина, доставшаяся нам по наследству от СССР, работает с надежностью заводского штамповочного пресса. Это значит, что в социальной машине нашего общества вместо необходимого счетно-решающего устройства стоит черная коробка такого же цвета и размера. Но если ее открыть, мы не увидим там сложной логической схемы. А увидим прямой провод, тянущийся от входа к выходу. А в серединке – крохотный резистор, поставленный для отвода глаз. Он чуть-чуть сбрасывает запрашиваемый прокурором срок заключения для создания видимости самостоятельной деятельности. Но приговоры в наших судах – это на 90 % переписанное прокурорское обвинение.
В кулуарах Останкина один адвокат рассказал мне одну историю. Судья дал его подзащитному небольшой срок, хотя тот был невиновен. Это понимали и сам адвокат, и судья. Позже, случайно встретив в лифте адвоката, судья извиняющимся тоном обратился к нему:
– Иван Иванович, я понимаю, что ваш подопечный невиновен, но сделать ничего не могу…
Почему не может? Потому что система не позволяет оставаться порядочным человеком. Она не поддерживает такой опции.
История вторая… На программе Соловьева «Поединок» бывший адвокат, а ныне крупный государственный чиновник Михаил Барщевский, услышав, что парню за изнасилование после долгого-долгого и неоднократно возобновляемого следствия дали четыре года, сказал: «Вы же понимаете, если ему за такое преступление дали всего четыре года, это значит, что он невиновен».
Система работает следующим образом: если человек невиновен, ему дают небольшой срок или условное наказание. И будьте уверены, что если против вас завели уголовное дело, обвинительный приговор вы получите с практически стопроцентной вероятностью. Потому что суда у нас нет. А есть карательный придаток к прокурорской машине, выполненный в форме суда. Массогабаритный макет. Кастет в форме статуи Фемиды. Ваш срок будет чуть меньше заданного прокурором. Эта малая редукция – тот максимум самостоятельности, на которую способен российский «суд», она существует для создания видимости судейской независимости.
В том редчайшем случае, когда в судебную систему попадает честный человек, система его немедленно выдавливает, исторгает из себя, как организм человека исторгает занозу. Не приживается «честная заноза» в судебной машине России.
Это всем известно, об этом пишут газеты. Вот, например, что «Комсомольская правда» рассказывает о выдавленной за пределы судебной системы судье Кудешкиной:
«Летом 2003 года к Ольге Кудешкиной, судье первого квалификационного класса с 20-летним стажем, попало несложное дело о превышении должностных полномочий старшим следователем по особо важным делам Следственного комитета МВД.
"На процессе гособвинитель вел себя странно, – рассказывает судья, – не давал нам допрашивать потерпевших. Постоянно заявлял отводы суда. Потом меня вызывала руководительница. Из разговора стало понятно: нужен обвинительный приговор. Я не подчинилась и рассказала об этом процессе. В итоге меня обвиняют в распространении ложных сведений… Не выполнишь просьбу председателя суда – найдут, как наказать, к чему прицепиться. Мы же полностью зависим от председателя! Он и дела распределяет, премии начисляет… Никто не хочет, чтобы его постигла такая же участь, как меня или многих других судей. Если ты попадаешь в список ненадежных, обязательно найдется повод, чтобы убрать такого судью… Но самое страшное, когда дела заказные или свой интерес проявляют органы власти: исполнительной, законодательной… Словом, представители той власти, от которой зависит председатель суда. Там судья вообще ничего сделать не может. Какой бы честный он ни был. Либо он должен отказаться от рассмотрения дела, либо выполнить указания… У нас 90 процентов судей не имеют морального права быть судьями"».
Один из адвокатов прокомментировал этот материал в «КП» так:
«Я, как практикующий адвокат, полностью подтверждаю описанное. Скажу больше. Если раскрыть всю картину беспредела в судейском сообществе и в правоохранительной системе, жить не захочется… Да и не поверит обыватель… пока сам не столкнется».
Помню, один мой коллега-журналист Булат Столяров рассказывал много лет назад:
«Был у нас один честный судья по фамилии Пашин, у которого процент оправдательных приговоров был выше, чем у других. Судейское сообщество его выкинуло из своих рядов».
Я фамилию запомнил, а через несколько лет встретил на записи одной из телепрограмм господина Пашина и пожал ему руку.
Вот что рассказывал прессе выдавленный за честность из судебной системы бывший судья Пашин:
«Меняется фасад, а внутри суд остается все тем же – советским и карательным. Косметическим ремонтом нашу судебную систему делают похожей на европейскую, чтобы создать хороший имидж на Западе. Но все новшества нейтрализуются старыми технологиями работы, чтобы суды оставались управляемыми и обеспечивали интересы бюрократии. Отсюда и деформация – изменение формы без изменения сути… В России судебная власть никогда не была соперником режима, никогда ему себя не противопоставляла. И поэтому режим считает суды своей частью. Председатели судов и их заместители входят в номенклатуру и легко путешествуют по властным креслам… Судья всегда на стороне следствия. Обычно прокурор передает судье дискету с текстом обвинительного заключения, и потом приговор выходит с теми же грамматическими ошибками».