В общем, отбили мы ту атаку. Тут немцы опять из пушек огонь открыли, мы все по щелям, как тараканы, попрятались. Я с этим корреспондентом в одной ячейке сижу. Вокруг грохочет, а я его все выспрашиваю, что это у них за оружие. И тут понимаю я – не корреспонденты они! Тогда я политрука напрямую спрашиваю: мол, вы кто такие? А он сначала сказал что-то вроде «Спецназ ГРУ». Видно, что машинально ответил, но потом поправился: «Мобильная группа особого назначения»! Я обрадовался было, ну еще бы – такое подспорье в обороне! Но политрук мой пыл сразу охладил. Сказал, мол, прости, лейтенант Гымза, но у нас свое задание. Хотя до вечера обещал остаться. Ну и остались они… До вечера еще три атаки отбили. Вижу я – выдохлись немцы! Затихло все, только на юге погромыхивает. Как потом выяснилось, это Гудериан к Туле прорывался. Теперь-то я знаю, что мы уже тогда почти в окружении бились. А тогда я об этом не думал, отбили атаки – и слава богу! То есть «слава труду»!
Отбились и отбились! Я, конечно, людей проверил, потери подсчитал, раненых на эвакопункт отправил. Вроде все дела свои командирские переделал. Можно отдохнуть, перекусить, принять «наркомовскую». Я тогда политруку и говорю: пошли ко мне в землянку, отметим нашу маленькую победу. А он: погоди, надо артистку нашу из убежища вызволить. Интересно мне стало, что там у него за убежище. Напросился проводить. А он идет напрямую к своей машине. Они, оказывается, в полукилометре от передовой ее оставили. Подходим мы к «ЗИСу», а возле него воронка здоровенная от пушки-гаубицы немецкой стопятимиллиметровой… Ну, думаю, если артистка где-то рядом пряталась… Жаль девушку…
Нет, подходит политрук к автомобилю, открывает дверь, и артистка живая и невредимая выпархивает… Что, блин, за чудо? Воронка в пятнадцати метрах! Простой «ЗИС» весь осколками бы посекло! Присмотрелся я тогда к машинке этой повнимательнее, хотя и темнело уже… И что ты думаешь? Нашел на борту несколько царапин! От осколков! Словно по броне чиркнуло! Да нет, Витек! С виду это самая обыкновенная машина была – ЗИС-101. Что говоришь? БА-20? Ну, ты, Витек, думай, что говоришь! Что я, кадровый офицер Красной Армии, броневик от легковушки не отличу? Вот только борта у той легковушки были попрочнее бортов броневика!!! После близкого разрыва БА-20 решето напоминает! Сколько я их за войну навидался, коробочек этих!
Ладно… Извлекли мы из «ЗИСа» артистку, гитару, коньяк, закуску эту московскую, диковинную. Почему диковинную? Ну, консервированную ветчину ты наверняка видел, а вот лапшу в коробочках, которую готовить не надо? Как это? А вот так! Заливаешь кипятком, ждешь три минуты и готово! Название у нее тоже какое-то смешное было, татарское, что ли – «Доширак»…
Ну, посидели мы душевно, это я тебе уже рассказывал… Да, песни пели, коньяк пили… Неплохо, в общем, время провели! Я все порывался политруков этих расспросить об оружии, да и обо всем другом… Но то ли постеснялся, то ли… Что потом? Потом я посты проверять отправился, а когда вернулся, мне взводные и говорят, мол, ворвался в землянку Левкович со своими подручными и арестовал наших гостей, те и сделать ничего не успели! На каком основании? Блин, Витек, какое этим уродам нужно основание? Петька, ну, зам мой, так он сказал, что, когда их обыскивали, то под шинелями много чего нашли! Рации, что ли, какие-то портативные с надписями не по-русски. Как там Петька сказал? Слово уж больно мудреное, но зам мой университет перед войной окончил… «Моторола», что ли? Да, точно – «Моторола»!
Ну, думаю, совсем Левкович оборзел – таких боевых ребят хватает! А фронт кто держать будет? Особист этот хренов со своими мордоворотами? Сел я тогда и крепко задумался. Ну не мог я допустить такую несправедливость! И вот тогда, Витька, я и решился на авантюру, по меркам нашего государства – преступление! Об этом, Витька, теперь только двое знать будут – ты и я; остальные посвященные – на том свете все: и правые и виноватые! Но я тебя с первого класса школы знаю, да и на фронте ты за чужими спинами не прятался! Вон какой иконостас у тебя, покруче моего будет! Да и то, что мы с тобой именно в госпитале встретились… Ладно-ладно, Витек, хорош обниматься! Переборщил с непривычки, парень… Еще бы – три месяца на больничной койке… Сядь, закури, дай мне историю закончить.
Ну, успокоился? Продолжаю… Подумал я тогда, да и позвал несколько ребят, в которых был уверен, как в самом себе: двоих взводных, Петьку, зама своего, да сержанта из второго взвода, пожилого дядьку, третью войну уже пахавшего. У него на Левковича зуб был: тот его за «превознесение царского генерала» арестовать хотел, комиссар полка отмазал, они с этим сержантом вместе в партию вступали, в одна тыщща девятьсот пятнадцатом году. Какого генерала? Да про Брусилова дядька красноармейцам рассказывал, про прорыв его знаменитый, хотел новобранцам мысль внушить, что немца победить можно.
Вот собрал я, значит, команду и объяснил ребятам, что делать нужно. Все со мной согласились – политруков-то мы в деле видели, а суку эту, Левковича, на дух не переносили. А задумал я отбить наших гостей-помощников… Как это можно скрыть? Так фронт же, дружище, самый передок! Всех особистов перебить, и пускай потом другие гадают: то ли шальной снаряд, то ли пулеметная очередь с самолета! Ну собрались мы, пошли… Где блиндаж особого отдела – сержант знал, точно вывел! Подходим мы, и вдруг выстрелы! Винтовки бьют, судя по звукам – две. Мы рассредоточились и подкрадываемся. Вдруг все стихло. Я поближе подобрался и слышу голоса: политрук вопросы задает, а Левкович отвечает. Причем, судя по голосу, со здоровьем в этот момент у Левковича явно нехорошо! Как-как? Ну, ранен он! Я еще ближе подполз, выглянул из-за кустов. Вижу – трупы разбросаны, а над ними эта троица стоит. Какая-какая? Блин, Витек, ты что-то совсем соображать перестал! Все, тебе больше не наливаем! Какая троица? Отец, сын и святой дух! Ха! Ну, ясно же – политруки эти да шофер их! А где девушка была? Распереживался, блин! Да все в порядке с ней было – в блиндаже она отсиживалась! Ну вот… Допросили политруки Левковича, потом старший приставил ему дуло винтовки ко лбу и спокойно спустил курок. В общем, не понадобилась им наша помощь! Сами прекрасно справились. Как я потом посмотрел – охрану блиндажа голыми руками перебили, а когда Левкович вернулся, из засады его встретили и из двух винтовок, что у охранников отобрали, всю особистскую кодлу положили! Сколько-сколько? Человек семь-восемь…
Ну, вылез я из кустов. Окликнул, конечно, предварительно, чтобы не пальнули от неожиданности. Политрук мне спасибо сказал за помощь… Объяснил, что именно за особистом его командование и послало, мол, враг народа тот был… Как же – поверил я ему! Но сделал вид, что поверил! А что? И ему и мне спокойней! Разошлись мы друзьями… Хорошие они все-таки ребята! Да, на прощание политрук спросил: служил ли в моей роте Илья Ясулович. Служил такой… Во втором взводе… Так я и ответил, и добавил, что ранило его днем и что его отправили в медсанбат. Догадался я потом, что именно Ясуловича этого они под видом репортажа и искали. Что это был за человек? Человек как человек… Вроде бы бывший аспирант, да перед войной отсидел пару лет… Ну, не за кражу же! Конечно, по политической статье!
Вот такая история, Витек! Думай, что хочешь! Да… Я потом уже узнал, что видели этих людей в медсанбате и что протащили они через фронт триста раненых. Как-как? Каком кверху! Тогда под Вязьмой слоеный пирог был… Можно было сделать, раз провели… Я сам тогда из окружения остатки батальона вывел… Хотя выводить здоровых людей проще, чем раненых. Про медсанбат мне сестричка одна рассказала, когда я после второго ранения в госпитале валялся. Узнала, что я тоже под Вязьмой бился… Еще она сказала, что забрали эти политруки двух людей – того самого Ясуловича да одного майора, командира батальона штурмового. Что-то она еще плела про пенициллин, мол, майора им из горячки вывели. Что удивительного? А то, Витек, что этот самый пенициллин только в прошлом году придумали! Ладно, давай по последней и на боковую! Что-то я тоже окосел…
Эх, хорошо пошла! К чему я все это рассказал? Да вот к чему… Как думаешь, откуда у меня коньяк этот, закуска и табак мериканский? Какую посылку из дома? Кто мне коньяк пришлет? Мать с трудом концы с концами сводит, трех сестренок ростит на один мой аттестат! Какой спецпаек? Ты что, Витек, мы с тобой в одной палате на соседних койках лежим, мне что, особые условия полагаются? Все? Сдаешься? Ладно, не буду больше томить, встретил я своего старого знакомца. Кого-кого? Политрука того, старшего! Только он теперь генерал-майор! Искал он здесь в госпитале кого-то. Меня сразу узнал, первым подошел, обнял, про здоровье спрашивал… Гостинцы эти вручил… И знаешь, Витек, что он сказал на прощанье? Недолго, говорит, осталось – через год война кончится! И знаешь, Витек, я ему почему-то верю!
Пробой реальности
Владимир Коваленко
Верный
Отбились и отбились! Я, конечно, людей проверил, потери подсчитал, раненых на эвакопункт отправил. Вроде все дела свои командирские переделал. Можно отдохнуть, перекусить, принять «наркомовскую». Я тогда политруку и говорю: пошли ко мне в землянку, отметим нашу маленькую победу. А он: погоди, надо артистку нашу из убежища вызволить. Интересно мне стало, что там у него за убежище. Напросился проводить. А он идет напрямую к своей машине. Они, оказывается, в полукилометре от передовой ее оставили. Подходим мы к «ЗИСу», а возле него воронка здоровенная от пушки-гаубицы немецкой стопятимиллиметровой… Ну, думаю, если артистка где-то рядом пряталась… Жаль девушку…
Нет, подходит политрук к автомобилю, открывает дверь, и артистка живая и невредимая выпархивает… Что, блин, за чудо? Воронка в пятнадцати метрах! Простой «ЗИС» весь осколками бы посекло! Присмотрелся я тогда к машинке этой повнимательнее, хотя и темнело уже… И что ты думаешь? Нашел на борту несколько царапин! От осколков! Словно по броне чиркнуло! Да нет, Витек! С виду это самая обыкновенная машина была – ЗИС-101. Что говоришь? БА-20? Ну, ты, Витек, думай, что говоришь! Что я, кадровый офицер Красной Армии, броневик от легковушки не отличу? Вот только борта у той легковушки были попрочнее бортов броневика!!! После близкого разрыва БА-20 решето напоминает! Сколько я их за войну навидался, коробочек этих!
Ладно… Извлекли мы из «ЗИСа» артистку, гитару, коньяк, закуску эту московскую, диковинную. Почему диковинную? Ну, консервированную ветчину ты наверняка видел, а вот лапшу в коробочках, которую готовить не надо? Как это? А вот так! Заливаешь кипятком, ждешь три минуты и готово! Название у нее тоже какое-то смешное было, татарское, что ли – «Доширак»…
Ну, посидели мы душевно, это я тебе уже рассказывал… Да, песни пели, коньяк пили… Неплохо, в общем, время провели! Я все порывался политруков этих расспросить об оружии, да и обо всем другом… Но то ли постеснялся, то ли… Что потом? Потом я посты проверять отправился, а когда вернулся, мне взводные и говорят, мол, ворвался в землянку Левкович со своими подручными и арестовал наших гостей, те и сделать ничего не успели! На каком основании? Блин, Витек, какое этим уродам нужно основание? Петька, ну, зам мой, так он сказал, что, когда их обыскивали, то под шинелями много чего нашли! Рации, что ли, какие-то портативные с надписями не по-русски. Как там Петька сказал? Слово уж больно мудреное, но зам мой университет перед войной окончил… «Моторола», что ли? Да, точно – «Моторола»!
Ну, думаю, совсем Левкович оборзел – таких боевых ребят хватает! А фронт кто держать будет? Особист этот хренов со своими мордоворотами? Сел я тогда и крепко задумался. Ну не мог я допустить такую несправедливость! И вот тогда, Витька, я и решился на авантюру, по меркам нашего государства – преступление! Об этом, Витька, теперь только двое знать будут – ты и я; остальные посвященные – на том свете все: и правые и виноватые! Но я тебя с первого класса школы знаю, да и на фронте ты за чужими спинами не прятался! Вон какой иконостас у тебя, покруче моего будет! Да и то, что мы с тобой именно в госпитале встретились… Ладно-ладно, Витек, хорош обниматься! Переборщил с непривычки, парень… Еще бы – три месяца на больничной койке… Сядь, закури, дай мне историю закончить.
Ну, успокоился? Продолжаю… Подумал я тогда, да и позвал несколько ребят, в которых был уверен, как в самом себе: двоих взводных, Петьку, зама своего, да сержанта из второго взвода, пожилого дядьку, третью войну уже пахавшего. У него на Левковича зуб был: тот его за «превознесение царского генерала» арестовать хотел, комиссар полка отмазал, они с этим сержантом вместе в партию вступали, в одна тыщща девятьсот пятнадцатом году. Какого генерала? Да про Брусилова дядька красноармейцам рассказывал, про прорыв его знаменитый, хотел новобранцам мысль внушить, что немца победить можно.
Вот собрал я, значит, команду и объяснил ребятам, что делать нужно. Все со мной согласились – политруков-то мы в деле видели, а суку эту, Левковича, на дух не переносили. А задумал я отбить наших гостей-помощников… Как это можно скрыть? Так фронт же, дружище, самый передок! Всех особистов перебить, и пускай потом другие гадают: то ли шальной снаряд, то ли пулеметная очередь с самолета! Ну собрались мы, пошли… Где блиндаж особого отдела – сержант знал, точно вывел! Подходим мы, и вдруг выстрелы! Винтовки бьют, судя по звукам – две. Мы рассредоточились и подкрадываемся. Вдруг все стихло. Я поближе подобрался и слышу голоса: политрук вопросы задает, а Левкович отвечает. Причем, судя по голосу, со здоровьем в этот момент у Левковича явно нехорошо! Как-как? Ну, ранен он! Я еще ближе подполз, выглянул из-за кустов. Вижу – трупы разбросаны, а над ними эта троица стоит. Какая-какая? Блин, Витек, ты что-то совсем соображать перестал! Все, тебе больше не наливаем! Какая троица? Отец, сын и святой дух! Ха! Ну, ясно же – политруки эти да шофер их! А где девушка была? Распереживался, блин! Да все в порядке с ней было – в блиндаже она отсиживалась! Ну вот… Допросили политруки Левковича, потом старший приставил ему дуло винтовки ко лбу и спокойно спустил курок. В общем, не понадобилась им наша помощь! Сами прекрасно справились. Как я потом посмотрел – охрану блиндажа голыми руками перебили, а когда Левкович вернулся, из засады его встретили и из двух винтовок, что у охранников отобрали, всю особистскую кодлу положили! Сколько-сколько? Человек семь-восемь…
Ну, вылез я из кустов. Окликнул, конечно, предварительно, чтобы не пальнули от неожиданности. Политрук мне спасибо сказал за помощь… Объяснил, что именно за особистом его командование и послало, мол, враг народа тот был… Как же – поверил я ему! Но сделал вид, что поверил! А что? И ему и мне спокойней! Разошлись мы друзьями… Хорошие они все-таки ребята! Да, на прощание политрук спросил: служил ли в моей роте Илья Ясулович. Служил такой… Во втором взводе… Так я и ответил, и добавил, что ранило его днем и что его отправили в медсанбат. Догадался я потом, что именно Ясуловича этого они под видом репортажа и искали. Что это был за человек? Человек как человек… Вроде бы бывший аспирант, да перед войной отсидел пару лет… Ну, не за кражу же! Конечно, по политической статье!
Вот такая история, Витек! Думай, что хочешь! Да… Я потом уже узнал, что видели этих людей в медсанбате и что протащили они через фронт триста раненых. Как-как? Каком кверху! Тогда под Вязьмой слоеный пирог был… Можно было сделать, раз провели… Я сам тогда из окружения остатки батальона вывел… Хотя выводить здоровых людей проще, чем раненых. Про медсанбат мне сестричка одна рассказала, когда я после второго ранения в госпитале валялся. Узнала, что я тоже под Вязьмой бился… Еще она сказала, что забрали эти политруки двух людей – того самого Ясуловича да одного майора, командира батальона штурмового. Что-то она еще плела про пенициллин, мол, майора им из горячки вывели. Что удивительного? А то, Витек, что этот самый пенициллин только в прошлом году придумали! Ладно, давай по последней и на боковую! Что-то я тоже окосел…
Эх, хорошо пошла! К чему я все это рассказал? Да вот к чему… Как думаешь, откуда у меня коньяк этот, закуска и табак мериканский? Какую посылку из дома? Кто мне коньяк пришлет? Мать с трудом концы с концами сводит, трех сестренок ростит на один мой аттестат! Какой спецпаек? Ты что, Витек, мы с тобой в одной палате на соседних койках лежим, мне что, особые условия полагаются? Все? Сдаешься? Ладно, не буду больше томить, встретил я своего старого знакомца. Кого-кого? Политрука того, старшего! Только он теперь генерал-майор! Искал он здесь в госпитале кого-то. Меня сразу узнал, первым подошел, обнял, про здоровье спрашивал… Гостинцы эти вручил… И знаешь, Витек, что он сказал на прощанье? Недолго, говорит, осталось – через год война кончится! И знаешь, Витек, я ему почему-то верю!
Пробой реальности
Белый свет залил фонарь кабины боевого самолета. И тут же с явно слышимым щелчком пропал. Командир элитного ударного подразделения воздушных сил ВМФ Российской Империи подполковник Антон Крюков машинально взглянул на тактический экран – все в норме, только засветились красным светом пиктограммы каналов спутниковой навигации и телеметрии с авианосца «Владимир Мономах». Затем Антон посмотрел на своего ведомого – истребитель-бомбардировщик С-150 из эскадрильи «Черный орел» шел за ним в левом пеленге.
– Командир! Что это было? – удивленно спросил сидевший рядом оператор вооружения поручик Дементьев.
– Не знаю, – ответил Крюков. – Проблемы с навигацией, переходи на запасной канал!
– Есть, командир! – поручик принялся за работу.
– Полсотни-третий! Ответь полсотни-первому! – запросил подполковник своего ведомого капитана Левшина.
– Ответил! Полсотни-третий! – раздался в наушниках флегматичный голос капитана.
– Отказ навигации! Продолжаем выполнение задания! Основная цель – тяжелый крейсер Халифата «Меч пророка»!
– Понял, командир! – подтвердил ведомый.
Антон вопросительно посмотрел на Дементьева.
– Глухо, командир! – несколько растерянно сказал оператор. – По всем трем каналам глухо!
– Спокойно, поручик! Что бы ни случилось – спокойно! – твердо сказал Антон. Поручик был молодым и шел на боевое задание второй раз. – Возможно, вспышка белого света была от действия какого-то нового оружия. Курс мы не меняли, поэтому крейсер вскоре должен появиться на наших тактических радарах.
Крюков оказался прав, и через семь минут на экранах появились сигналы.
– Командир! Неужели разведка подвела?! – удивился Дементьев. – Кораблей охранения почти в два раза больше!
– Последние данные с разведспутников и авианосца поступили к нам до этой вспышки. Всего десять, нет, уже одиннадцать минут назад. И вряд ли противник успел подтянуть дополнительные силы в этот район, – ответил подполковник. – Это могут быть ложные цели, я видел такое в боях над Суэцем во время второго Джихада!
– Полсотни-первый! Ответь полсотни-третьему! – Судя по голосу, Левшин вышел из своей обычной флегмы.
– Полсотни-первый! Слушаю! – ответил Крюков.
– На курсе 275, удаление 500 наблюдаю группу надводных целей! Количество целей не совпадает с данными разведки! Наши действия? – запросил Левшин.
– Боеголовки ракет в режим селекции тоннажа! Нижняя планка – 20 000! Повторяю – 20 000 тонн!
– Принято! – уже более спокойным голосом ответил ведомый.
– Атакуем! Слева 30, до цели 400, план номер три! – четко скомандовал Крюков.
– Принято! Атакуем! – отрапортовал Левшин.
Истребители-бомбардировщики С-150, довернув влево, легли на боевой курс…
Командир авианосца «Авраам Линкольн» ВМС США Гарри Кондейл был разбужен сигналом с мостика. Вахтенный офицер доложил Кондейлу, что самолет ДРЛО засек приближение к эскадре неопознанных воздушных высокоскоростных целей.
АУГ[7] из состава 5-го флота во главе с «Линкольном» находилась в Персидском заливе из-за очередного обострения конфликта с Ираком. Командующий группой вице-адмирал Тимоти Китинг был предупрежден о возможных провокациях со стороны иракцев, но эти самолеты шли с юга.
– Ну что тут у вас? – спросил командир, поднявшись из своей каюты в БИЦ[8].
– Цель групповая, высокоскоростная, патруль засек их на удалении 700 миль, но дежурная пара «Томкэтов» на перехват не успела. Цель движется со скоростью 4 Маха, – ответил офицер поста ПВО. – Минуту назад они довернули влево и теперь следуют точным курсом на нас. Учитывая их скорость – время до контакта 2 минуты.
– Боевая тревога! – объявил командир. Гигантское тело авианосца наполнилось громким «кваканьем» сирен и грохотом ног. Несколько тысяч моряков спешили занять свои места по боевому расписанию. Палубная команда приступила к подготовке взлета пары F-14.
– Что за шум? – брюзгливо спросил подошедший адмирал Китинг, оторванный тревогой от чтения последнего номера журнала «Hanting & Fishing».
Адмирал недоуменно посмотрел через плечо оператора на тактический дисплей. И в этот момент группа целей разделилась. Через секунду вместо двух точек на радаре появилось несколько десятков.
– Цель задействовала имитаторы! – объяснил оператор, не отрывая глаз от экрана. А спустя десять секунд добавил: – И поставила радиоэлектронные помехи!
– Противник забил все командные частоты, полностью потеряна связь с кораблями охранения! – доложил вахтенный офицер.
– Эта группа явно атакует нас! – Адмирал слегка побледнел. – Иракцы?!
– Для иракцев они слишком хорошо оснащены! – Кондейлу тоже сделалось не по себе.
Почти целую минуту в БИЦе царила тишина. Все офицеры смотрели на покрывшиеся сплошными засветками экраны радаров.
– Перехват невозможен!!! – офицер поста ПВО был близок к панике. – Мы не можем различить цели, мы их просто не видим!!!
– Сделайте хоть что-нибудь, они же нас сейчас прикончат! – заорал адмирал.
В сторону приближающихся самолетов были выпущены все зенитные ракеты, вслепую, по выбранным компьютером случайным целям открыли огонь комплексы «Вулкан-Фаланкс» правого борта.
Но все эти действия оказались тщетными.
Авиационные противокорабельные ракеты «Шестопер», используемые истребителями-бомбардировщиками ВМФ Российской Империи, были предназначены для борьбы с устаревшими, но защищенными толстой бортовой броней кораблями Халифата. Для надежного поражения цели на «Шестоперах» стояли кумулятивные фокусно-плазменные боеголовки, при номинальном весе БЧ в пятьсот килограммов имевшие мощность 12 тонн. И таких ракет каждый С-150 нес по две штуки.
Ракеты, выпущенные экипажем Крюкова, вошли в борт авианосца. Первая на полметра выше подводной защиты, проделав пробоину диаметром 20 метров и разрушив прилегающие отсеки на глубину половины корпуса. Но даже такая чудовищная рана не смогла бы вывести гигантский, водоизмещением 95 000 тонн, корабль из строя. Однако вторая ракета проделала аналогичное отверстие напротив кормового эшелона силовой установки[9]. Ядерный реактор не перенес близкого взрыва. Сработала аварийная защита, реактор был заглушен, и корабль временно, до разгона на рабочую мощность носового эшелона ЯСУ[10], остался без энергии и хода.
Ракеты, выпущенные экипажем Левшина, сделали горку и ударили сверху в идущий по инерции плавучий остров. Первая полностью разрушила надстройку, убив всех, кто в тот момент находился в боевом информационном центре, ходовой и штурманских рубках. А вторая последовательно пробила 50-миллиметровые стальные настилы полетной, ангарной и главных палуб и нырнула в трюмный отсек, который, по замыслу конструкторов, должен был являться самым защищенным, после ЯСУ, местом на корабле. Именно в трюмном отсеке находились запасы авиационного топлива и боезапаса. На беду американцев, путь «Шестоперу» преградила наполовину пустая цистерна с авиационным керосином, где, по чьему-то упущению, не была включена система заполнения инертным газом. Чудовищный взрыв вскрыл корабль, как консервную банку. Затем сдетонировали остальные цистерны и погреба боеприпасов. «Линкольн» завалился на борт и стал быстро погружаться.
Завершив противоракетный маневр, самолеты легли на обратный курс.
– Отлично сработано, ребята! Благодарю от лица службы! – по общей связи сказал Крюков.
– Рано благодарить, командир! – ответил капитан. – Параметры цели не совпадают с данными бортового вычислителя. К тому же я хорошо рассмотрел пораженный корабль – это не «Меч Пророка».
Антон не стал переспрашивать, он хорошо знал своего ведомого и поверил ему сразу. На принятие решения у командира ушло не больше пяти секунд.
– Разворот на повторную атаку! Боеголовки в режим селекции подвижных целей! Будем атаковать до полного уничтожения!
«Черные Орлы» повернули назад, на едва пришедшую в себя от стремительной атаки американскую эскадру. В бомбоотсеках русских истребителей-бомбардировщиков висело по два десятка мощных тактических ракет ближнего боя.
Москва, 2007 г.
– Командир! Что это было? – удивленно спросил сидевший рядом оператор вооружения поручик Дементьев.
– Не знаю, – ответил Крюков. – Проблемы с навигацией, переходи на запасной канал!
– Есть, командир! – поручик принялся за работу.
– Полсотни-третий! Ответь полсотни-первому! – запросил подполковник своего ведомого капитана Левшина.
– Ответил! Полсотни-третий! – раздался в наушниках флегматичный голос капитана.
– Отказ навигации! Продолжаем выполнение задания! Основная цель – тяжелый крейсер Халифата «Меч пророка»!
– Понял, командир! – подтвердил ведомый.
Антон вопросительно посмотрел на Дементьева.
– Глухо, командир! – несколько растерянно сказал оператор. – По всем трем каналам глухо!
– Спокойно, поручик! Что бы ни случилось – спокойно! – твердо сказал Антон. Поручик был молодым и шел на боевое задание второй раз. – Возможно, вспышка белого света была от действия какого-то нового оружия. Курс мы не меняли, поэтому крейсер вскоре должен появиться на наших тактических радарах.
Крюков оказался прав, и через семь минут на экранах появились сигналы.
– Командир! Неужели разведка подвела?! – удивился Дементьев. – Кораблей охранения почти в два раза больше!
– Последние данные с разведспутников и авианосца поступили к нам до этой вспышки. Всего десять, нет, уже одиннадцать минут назад. И вряд ли противник успел подтянуть дополнительные силы в этот район, – ответил подполковник. – Это могут быть ложные цели, я видел такое в боях над Суэцем во время второго Джихада!
– Полсотни-первый! Ответь полсотни-третьему! – Судя по голосу, Левшин вышел из своей обычной флегмы.
– Полсотни-первый! Слушаю! – ответил Крюков.
– На курсе 275, удаление 500 наблюдаю группу надводных целей! Количество целей не совпадает с данными разведки! Наши действия? – запросил Левшин.
– Боеголовки ракет в режим селекции тоннажа! Нижняя планка – 20 000! Повторяю – 20 000 тонн!
– Принято! – уже более спокойным голосом ответил ведомый.
– Атакуем! Слева 30, до цели 400, план номер три! – четко скомандовал Крюков.
– Принято! Атакуем! – отрапортовал Левшин.
Истребители-бомбардировщики С-150, довернув влево, легли на боевой курс…
Командир авианосца «Авраам Линкольн» ВМС США Гарри Кондейл был разбужен сигналом с мостика. Вахтенный офицер доложил Кондейлу, что самолет ДРЛО засек приближение к эскадре неопознанных воздушных высокоскоростных целей.
АУГ[7] из состава 5-го флота во главе с «Линкольном» находилась в Персидском заливе из-за очередного обострения конфликта с Ираком. Командующий группой вице-адмирал Тимоти Китинг был предупрежден о возможных провокациях со стороны иракцев, но эти самолеты шли с юга.
– Ну что тут у вас? – спросил командир, поднявшись из своей каюты в БИЦ[8].
– Цель групповая, высокоскоростная, патруль засек их на удалении 700 миль, но дежурная пара «Томкэтов» на перехват не успела. Цель движется со скоростью 4 Маха, – ответил офицер поста ПВО. – Минуту назад они довернули влево и теперь следуют точным курсом на нас. Учитывая их скорость – время до контакта 2 минуты.
– Боевая тревога! – объявил командир. Гигантское тело авианосца наполнилось громким «кваканьем» сирен и грохотом ног. Несколько тысяч моряков спешили занять свои места по боевому расписанию. Палубная команда приступила к подготовке взлета пары F-14.
– Что за шум? – брюзгливо спросил подошедший адмирал Китинг, оторванный тревогой от чтения последнего номера журнала «Hanting & Fishing».
Адмирал недоуменно посмотрел через плечо оператора на тактический дисплей. И в этот момент группа целей разделилась. Через секунду вместо двух точек на радаре появилось несколько десятков.
– Цель задействовала имитаторы! – объяснил оператор, не отрывая глаз от экрана. А спустя десять секунд добавил: – И поставила радиоэлектронные помехи!
– Противник забил все командные частоты, полностью потеряна связь с кораблями охранения! – доложил вахтенный офицер.
– Эта группа явно атакует нас! – Адмирал слегка побледнел. – Иракцы?!
– Для иракцев они слишком хорошо оснащены! – Кондейлу тоже сделалось не по себе.
Почти целую минуту в БИЦе царила тишина. Все офицеры смотрели на покрывшиеся сплошными засветками экраны радаров.
– Перехват невозможен!!! – офицер поста ПВО был близок к панике. – Мы не можем различить цели, мы их просто не видим!!!
– Сделайте хоть что-нибудь, они же нас сейчас прикончат! – заорал адмирал.
В сторону приближающихся самолетов были выпущены все зенитные ракеты, вслепую, по выбранным компьютером случайным целям открыли огонь комплексы «Вулкан-Фаланкс» правого борта.
Но все эти действия оказались тщетными.
Авиационные противокорабельные ракеты «Шестопер», используемые истребителями-бомбардировщиками ВМФ Российской Империи, были предназначены для борьбы с устаревшими, но защищенными толстой бортовой броней кораблями Халифата. Для надежного поражения цели на «Шестоперах» стояли кумулятивные фокусно-плазменные боеголовки, при номинальном весе БЧ в пятьсот килограммов имевшие мощность 12 тонн. И таких ракет каждый С-150 нес по две штуки.
Ракеты, выпущенные экипажем Крюкова, вошли в борт авианосца. Первая на полметра выше подводной защиты, проделав пробоину диаметром 20 метров и разрушив прилегающие отсеки на глубину половины корпуса. Но даже такая чудовищная рана не смогла бы вывести гигантский, водоизмещением 95 000 тонн, корабль из строя. Однако вторая ракета проделала аналогичное отверстие напротив кормового эшелона силовой установки[9]. Ядерный реактор не перенес близкого взрыва. Сработала аварийная защита, реактор был заглушен, и корабль временно, до разгона на рабочую мощность носового эшелона ЯСУ[10], остался без энергии и хода.
Ракеты, выпущенные экипажем Левшина, сделали горку и ударили сверху в идущий по инерции плавучий остров. Первая полностью разрушила надстройку, убив всех, кто в тот момент находился в боевом информационном центре, ходовой и штурманских рубках. А вторая последовательно пробила 50-миллиметровые стальные настилы полетной, ангарной и главных палуб и нырнула в трюмный отсек, который, по замыслу конструкторов, должен был являться самым защищенным, после ЯСУ, местом на корабле. Именно в трюмном отсеке находились запасы авиационного топлива и боезапаса. На беду американцев, путь «Шестоперу» преградила наполовину пустая цистерна с авиационным керосином, где, по чьему-то упущению, не была включена система заполнения инертным газом. Чудовищный взрыв вскрыл корабль, как консервную банку. Затем сдетонировали остальные цистерны и погреба боеприпасов. «Линкольн» завалился на борт и стал быстро погружаться.
Завершив противоракетный маневр, самолеты легли на обратный курс.
– Отлично сработано, ребята! Благодарю от лица службы! – по общей связи сказал Крюков.
– Рано благодарить, командир! – ответил капитан. – Параметры цели не совпадают с данными бортового вычислителя. К тому же я хорошо рассмотрел пораженный корабль – это не «Меч Пророка».
Антон не стал переспрашивать, он хорошо знал своего ведомого и поверил ему сразу. На принятие решения у командира ушло не больше пяти секунд.
– Разворот на повторную атаку! Боеголовки в режим селекции подвижных целей! Будем атаковать до полного уничтожения!
«Черные Орлы» повернули назад, на едва пришедшую в себя от стремительной атаки американскую эскадру. В бомбоотсеках русских истребителей-бомбардировщиков висело по два десятка мощных тактических ракет ближнего боя.
Москва, 2007 г.
Владимир Коваленко
Последний рыцарь
Верный
Сэр Мелвас сидит в засаде. Точнее, стоит, но принято говорить, что сидит. И не столько в засаде, сколько наблюдателем. Граф Арранс сказал – проследить, как пройдет отряд Проснувшегося, и дать знак. Кроме самого Мелваса, в пикете еще двое, но оба зелень, что непременно или веткой хрустнет, или солнечного зайчика пустит шлемом. А у Проснувшегося не те люди, что упустят столь явный знак. Если решат, что в кустах скрывается чужой – лес прочешут. И тут – дай Господь ноги унести.
Сэр Мелвас вздыхает. Еще год тому назад в любом лесу графства хозяевами были воины графа Арранса. Теперь и эта пора кажется счастливой, но тогда… Тогда Мелвас вспоминал иные деньки, еще более благословенные – дни, когда корнуолльский бритт оставался хозяином на своей земле. Да, волна варварского нашествия смывала королевство за королевством, но за прошедший с победоносных времен короля Артура срок в славном королевстве Думнония к этому привыкли. И к беженцам с севера и с запада, что ни год наполняющих города, и к тому, что на ярмарках становится все меньше купцов. Таков был ход вещей, и даже монахов, призывавших покаяться и поминавших furor germanicum, думнонии слышали, но не слушали.
Приучились – жить. Приучились – не думать о драконе по соседству. Да и надежда была: королевства, что жрал белый саксонский дракон, такие все маленькие… Потом саксы вышли к Ирландскому морю, и соседей попросту не осталось. Разве кто по морю заплывет. Все больше монахи из разоренных язычниками обителей. Рассказывали, кто и когда пал. И барды слагали печальные песни, а рыцари их слушали. Прихлебывали пиво из золоченых братин, ухмылялись в усы. Думали, нашествие мимо прокатилось. Ошибались.
Давно это было… Мелвас последний в дружине, кто – нет, не помнил – забыл. Толку-то душу рвать? А поди ты, только позабыл – стало хуже. Ведь выбил из памяти былое, как клин из бревна, что передумал раскалывать. Веселье на графском дворе, длинный стол, за которым нет места, не занятого добрым товарищем, идущая кругом чаша, круглый стол с очагом посередине, шипение мяса на вертелах, довольное бульканье котла, удалая песня… Все померкло, и, даже пожелай, всплывет в голове сухое знание – так было, а не яркие картинки: летящий под копытами наезженный тракт, майская зелень, веселое солнце сквозь ветви, гомон товарищей за спиной…
Вот это – приходит во снах, а то и наяву мнится, и дергает душу, показав наяву краешек того, что целиком уж не поймать. Того, что померкло, как свет на закате, пожухло, что трава по осени. Веселая, беззаботная жизнь дружины графа Арранса до явления Проснувшегося. Остатки счастья, которое не сумели убить даже саксы. Тогда, дюжину лет тому, казалось: не может быть ночей черней, чем наставшие дни. На западных рубежах лежало королевское войско. Хлипкий частокол на пути разлившейся реки… Подмыт стрелами, снесен копьями, топорами вымолочен, мечами перемолот. По дорогам, меся извечную грязь, шли усталые, перепачканные кровью и золой люди. Шли да рассуждали: насколько хороша здешняя глинистая земелька. Готовились делить. Ворчали: им, победителям, велели брать землю вместе с побежденными. И им навстречу из лесов выходили люди, ждавшие в чащобах голодной смерти. Те, кто не успел убежать. Обещали отдавать часть урожая, не держать в руках оружия и чтить своих новых господ.
Куда им было деваться? Тот небольшой кусок Думнонии, что не достался саксам, только потому и сохранился, что призвал иных германцев в господа, обязавшись платить за защиту тяжкую дань королевству франков. И первые платежи были сделаны не золотом, а людьми, которых нечем прокормить на белых меловых скалах…
Сэр Мелвас вздыхает. Еще год тому назад в любом лесу графства хозяевами были воины графа Арранса. Теперь и эта пора кажется счастливой, но тогда… Тогда Мелвас вспоминал иные деньки, еще более благословенные – дни, когда корнуолльский бритт оставался хозяином на своей земле. Да, волна варварского нашествия смывала королевство за королевством, но за прошедший с победоносных времен короля Артура срок в славном королевстве Думнония к этому привыкли. И к беженцам с севера и с запада, что ни год наполняющих города, и к тому, что на ярмарках становится все меньше купцов. Таков был ход вещей, и даже монахов, призывавших покаяться и поминавших furor germanicum, думнонии слышали, но не слушали.
Приучились – жить. Приучились – не думать о драконе по соседству. Да и надежда была: королевства, что жрал белый саксонский дракон, такие все маленькие… Потом саксы вышли к Ирландскому морю, и соседей попросту не осталось. Разве кто по морю заплывет. Все больше монахи из разоренных язычниками обителей. Рассказывали, кто и когда пал. И барды слагали печальные песни, а рыцари их слушали. Прихлебывали пиво из золоченых братин, ухмылялись в усы. Думали, нашествие мимо прокатилось. Ошибались.
Давно это было… Мелвас последний в дружине, кто – нет, не помнил – забыл. Толку-то душу рвать? А поди ты, только позабыл – стало хуже. Ведь выбил из памяти былое, как клин из бревна, что передумал раскалывать. Веселье на графском дворе, длинный стол, за которым нет места, не занятого добрым товарищем, идущая кругом чаша, круглый стол с очагом посередине, шипение мяса на вертелах, довольное бульканье котла, удалая песня… Все померкло, и, даже пожелай, всплывет в голове сухое знание – так было, а не яркие картинки: летящий под копытами наезженный тракт, майская зелень, веселое солнце сквозь ветви, гомон товарищей за спиной…
Вот это – приходит во снах, а то и наяву мнится, и дергает душу, показав наяву краешек того, что целиком уж не поймать. Того, что померкло, как свет на закате, пожухло, что трава по осени. Веселая, беззаботная жизнь дружины графа Арранса до явления Проснувшегося. Остатки счастья, которое не сумели убить даже саксы. Тогда, дюжину лет тому, казалось: не может быть ночей черней, чем наставшие дни. На западных рубежах лежало королевское войско. Хлипкий частокол на пути разлившейся реки… Подмыт стрелами, снесен копьями, топорами вымолочен, мечами перемолот. По дорогам, меся извечную грязь, шли усталые, перепачканные кровью и золой люди. Шли да рассуждали: насколько хороша здешняя глинистая земелька. Готовились делить. Ворчали: им, победителям, велели брать землю вместе с побежденными. И им навстречу из лесов выходили люди, ждавшие в чащобах голодной смерти. Те, кто не успел убежать. Обещали отдавать часть урожая, не держать в руках оружия и чтить своих новых господ.
Куда им было деваться? Тот небольшой кусок Думнонии, что не достался саксам, только потому и сохранился, что призвал иных германцев в господа, обязавшись платить за защиту тяжкую дань королевству франков. И первые платежи были сделаны не золотом, а людьми, которых нечем прокормить на белых меловых скалах…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента