В окопах времени (сборник)

   Все рассказы этого сборника написаны постоянными участниками литературного форума «В вихре времен» (http://forum.amahrov.ru).
   Мы благодарим всех форумчан, участвовавших в обсуждении и рецензировании произведений, и надеемся увидеть в наших рядах новых людей, для которых слово «литература» означает нечто большее, нежели просто «чтиво».

Часть первая
В вихре времен

Борис Орлов
Беззвучный гром

Исток

   14.00. Красноярск. 10.07.2013.
   – Понаехали на нашу голову, – тихонько ворчал Володька Барятинский, натягивая комбинезон, – теперь все наработки отдай, все данные отдай и вообще: отдай жену дяде, а сам ступай к…
   Конец фразы он благоразумно скомкал, потому что по личному опыту знал, что некоторые американцы вполне сносно говорят по-русски и к тому же обладают весьма тонким слухом. Группа «юсовцев» нагрянула в Красноярск с тем, чтобы поучаствовать в первом в истории забросе наблюдателей в прошлое. Еще одна великая мечта человечества становилась явью.
   Изучение физики времени велось во многих странах одновременно, но к практическому решению проблемы ближе всех подошли спецы канувшего в Лету Советского Союза. И несмотря на приключившуюся в конце 80-х смертельную болезнь страны под названием «перестройка», несмотря на осложнения в виде «денационализации», «ваучеризации», «дефолта» и прочих иностранных словарных ублюдков, наука упрямо ползла, как Маресьев, к цели. И доползла. Первая.
   Разумеется, как только на горизонте забрезжили первые результаты, к русским ученым бросились их зарубежные коллеги. К их чести стоит отметить, что далеко не все они были «сливкоснимателями», охотниками до чужой славы – многие просто искренне искали нового знания и нового опыта. Но все они: и подлецы, и честные малые – все несли в клювах гранты, пожертвования, кредиты, которые все они горели желанием отдать в руки удачливых русских коллег. Естественно, при условии, что коллеги позволят принять участие в заключительной стадии экспериментов и присоединиться к первой хроноэкспедиции. И никто, конечно, не желал уступить другим, приехавшим позже или с меньшим числом нулей в чеке. В конце концов Институт физики времени превратился в некое подобие восточного базара, где вечно переругивались, спорили, торговались «двунадесять языков». Казалось, что эта торговля будет бесконечной, так как выбрать достойнейшего из созвездия достойных было совершенно неразрешимой задачей.
   Но все на свете имеет свой конец. Запоздавшим, нет, не гостем, а хозяином базара, в институт прибыла делегация США, руководитель которой, кроме предъявленного чека с внушительной суммой, в приватной беседе с директором института, академиком Каспарянцем, намекнул на возможные санкции госдепа в случае, если в первой экспедиции не примет участие гражданин самой демократической демократии…
   И вот теперь Барятинский надевал экспериментальный комбинезон хрононавта, любуясь, как такой же натягивает на себя Шеридан Хоукинс – его товарищ на ближайшие несколько суток.
   – Ладно, пошли, – сказал Владимир, одергивая комбинезон и мысленно добавляя про себя «дебил рыжий». Шеридан Хоукинс был красив, уверен в себе, из добропорядочной американской семьи, англосакс, протестант, рыжеволос, сероглаз и непроходимо туп. В физике он еще кое-как разбирался, но во всем остальном… Барятинский усмехнулся, вспомнив, как на следующий вечер после их знакомства американец сообщил ему, что хотел бы попросить своего нового русского друга отвести его в Кремль. На недоуменный вопрос Владимира, как он себе это представляет, янки, не смущаясь, ответил, что если надо, он готов оплатить машину от Красноярска до Москвы, так как деньги у него есть, а Кремль он посмотреть не успел и желает теперь восполнить этот пробел. И был крайне изумлен, когда узнал, что на машине вояж от Красноярска до Кремля займет никак не менее пяти дней…
   – Володька, ты смотри, на бабочку там не наступи, – сказала первая красавица института, смешливая аспирантка Олеся Дубовяк, проверявшая подгонку комбинезонов и работу встроенных систем, – а то изменишь прошлое и будет как у Брэдбери.
   – Невозможно, – авторитетно сказал Хоукинс. – Прошлое не изменить, оно уже было.
   Владимир согласно кивнул, но Олеся покачала головой:
   – Нечего-нечего успокаивать. Вот наступишь, вернешься, а я – негритянка!
   Она звонко расхохоталась и, чмокнув на прощание оторопевшего Барятинского в щеку, умчалась на доклад к начальству.
   Экипаж хронокапсулы занял свои места. В горле как-то сразу пересохло: захотелось глотнуть обжигающе-ледяной «кока-колы», которой торговал автомат в холле. Да поздно. «Теперь уж только, когда вернусь», – подумал Владимир. Оба исследователя отрапортовали о своей готовности, о выполнении всех предстартовых манипуляций и о нормальной работе всех систем. Академик Каспарянц и руководитель американских «товарищей», профессор Хольт Блаз, дали отсчет. При слове «ноль» в ушах возник тонкий писк, и последнее, что услышал в реальном мире Барятинский, были слова Каспарянца: «Временные флуктуации выше нормы» и ответ Блаза: «Это нитшего, они не увлекут за собой слишком большой массы».
   Владимир невольно вздрогнул, вспомнив мрачный рассказ Рэя Брэдбери «И грянул гром». Все-таки хотелось бы вернуться в свой родной мир, увидеть его еще раз.
   Потом настала тишина…

Завязь первая

   14.00. Прохоровка. 10.07.1943.
   Тройка «лаптежников» взвыла сиренами и, одновременно клюнув носами, рванулась вниз. Ухнули разрывы, взметнулись и опали багрово-черные фонтаны земли – земли, смешанной с кровью. А «восемьдесят седьмые» взмыли ввысь и вновь обрушились на окопы. Грохот разрывов и пронзительное завывание сирен доносились до КП 18-й гвардейской танковой бригады. Полковник Ермаков с досадой отвернулся от стереотрубы:
   – Гады! Второй час без роздыха утюжат! Как там «махра», комиссар? Держится?
   Замполит, полковник Райсин, вздохнул:
   – Держится, Иван Яковлевич. Должна держаться!
   Между тем позиции 1-го мотострелкового батальона окончательно заволокло пылью и дымом. Только по тому, что по стене и пламени пробегала темная рябь, можно было определить, что бомбежка продолжается, а значит, там еще есть что бомбить.
   – Еще идут, Иван Яковлевич!
   С северо-запада шла на смену новая волна вражеских самолетов…
   – Держитесь, ребятки, держитесь, родненькие…
   Внезапно мощный глухой удар встряхнул все, дрогнула земля, и сквозь бревна наката посыпался тонкой струйкой песок.
   – Ох, ты… Это чего ж так рвануло-то?
   Ответа не было. Райсин молча потянул Ермакова за рукав и показал, как из дымно-пыльной стены, закрывшей позиции пехоты, один за другим появлялись приземистые массивные танки, выдавая рублеными силуэтами принадлежность к немецкому бронированному «зверинцу»…
   14.00. Окрестности Солигорска. 08.09.1981.
   По плану учений «Запад-81» наступление танковой армии должно было вот-вот начаться. Командующий уже доложил маршалу Устинову, что все развивается согласно утвержденному плану, когда пришел доклад о странном событии. В районе Солигорска пропал 64-й гвардейский танковый полк. Пропал полностью, вместе с тыловыми службами, тягачами, танками, мотострелками, санротой и приданным артиллерийским дивизионом. А это почти шесть тысяч человек, тридцать восемь танков, двадцать пять БМП, шестьдесят пять БТР, шестнадцать САУ – не иголка, чтобы пропасть бесследно. И что особенно хреново – с боевыми патронами и снарядами. Из-за возможной реакции НАТО на довольно провокационные условия этих учений более половины участвующих в нем подразделений были полностью боеготовыми.
   Командующий обхватил руками голову, затем, в который раз, снова поднял трубку:
   – Нашел? Нет? А куда? В болоте? Всем скопом?! Да вы что там, о…ли все?! В общем так: или я через полчаса буду точно знать, куда, мать их распротак, делись эти сраные гвардейцы, или…
   Он не договорил. Но угроза была и так понятна. На том конце линии связи кинулись выполнять приказ. И опять безрезультатно…
   17.00. Прохоровка. 10.07.1943.
   Несмотря на упорное, отчаянное сопротивление, бригада погибала. Броня «тигров» и «пантер» легко противостояла орудиям «тридцать-четверок», чьи снаряды напрасно долбили лбы огромных чудищ. Высекая снопы белых искр, бронебойные болванки отлетали прочь, завывая на все голоса, словно бы жалуясь на то, что им не удалось выполнить свое предназначение. А ответный огонь был ужасен: уже не один советский танк застыл на узком участке боя, выбрасывая клубы черного дыма. Пользуясь превосходством в оптике, немцы с дальней дистанции легко расстреливали наших, выбивая их одного за другим. Да и как могли легкие Т-60 и Т-70, которых в бригаде было почти 70 %, противостоять фашистским монстрам? И все же танкисты дрались до последнего. Два немецких тяжеловеса застыли, объятые пламенем, пораженные почти в упор в борт и корму. Еще один бестолково вращался с разбитой гусеницей. Еще одного спалили пехотинцы, которые хоть и полегли почти все под бомбежкой, но сохранили несколько ПТРС и немного противотанковых гранат.
   Однако этого было мало. Бригада погибала, точно крейсер «Варяг» в неравном бою. Связи не было. Командирская была разбита, а остальные почему-то не пробивались сквозь эфир.
   17.10. Прохоровка. 10.07.1943.
   От рощи остались одни обломки. Все березы были переломаны, и только их пни торчали из черной земли, напоминая зубы неведомого зверя. Небо было абсолютно непрозрачным из-за чадного дыма догорающих танков. В воздухе плыл страшный запах войны – запах крови, земли, пороха, соляра и неуемного человеческого ужаса. Внезапно на остатки рощи наплыл неизвестно откуда взявшийся белесый непроницаемый туман. Затем раздался рев танковых дизелей, и из тумана вынырнул танк. Рядом возник еще один, еще… Колонна танкового батальона медленно выдвинулась на поле недавнего боя.
   Передовой Т-72 повернул башню и остановился. Из люка высунулся человек в шлемофоне. Он изумленно озирался, затем сплюнул и с досадой махнул рукой:
   – Заблудились, мать его… – сквозь фырчание дизеля донеслось еще несколько емких военно-народных терминов.
   Обгоняя танки, к головному подлетела полсотая кэшээмка[1], из которой вылез полноватый подполковник с красным отечным лицом:
   – Не понял – военно-народная терминология – где эта, мать ее в качели, дорога?! Полунин! – опять военно-народный фольклор. – Полунин! Чтоб у меня через пять минут была ясность: куда дорога девалась?!
   Капитан Полунин, командир второй роты, молчал, нервно покусывая губы.
   – Нет, ну чего ты на меня вылупился, как Пентагон на ЦК? Я тебя спрашиваю: где, мать ее, гребаная дорога?! И где, мать ее, гребаная связь?
   Полунин с тоской посмотрел на своего комполка. Подполковник Первушин был хорошим командиром, почти настолько хорошим, насколько вообще может быть хорошим «ба-альшой начальник». И сейчас он был прав. Полунин, как командир передовой роты, должен был следить за дорогой, а он… Э-эх! Лишними вчера были два последних стакана!
   – Товарищ подполковник! Товарищ подполковник! – из КШМ высунулся радист. – Есть связь! Есть!
   Полунин с облегчением вздохнул. Сейчас все выяснится, а там, глядишь, и забудется его ляп за всеми остальными заботами, делами и прегрешениями больших учений…
   – …Ну и что это такое, я вас спрашиваю? – Первушин оторопело смотрел на гарнитуру, которую держал в руке. – И чьи это переговоры?
   – Вроде по-немецки говорят.
   – А ты откуда знаешь, что по-немецки?
   – Так это, товарищ гвардии подполковник, в школе учил…
   – Может, ты еще и знаешь, о чем говорят?
   – Ну, настолько я не учил. Но что-то непонятное, товарищ гвардии подполковник…
   Первушин задумчиво почесал переносицу. Вроде бы гэдээровцы принимать участие в учениях не должны, но…
   – Мотострелков мне! Остапенко? Значит так: пошлешь десяток дозоров, пусть хоть как, хоть мытьем, хоть катаньем, но дорогу найдут. И вот еще что… Патроны пускай на всякий случай боевые возьмут! Вопросы? Вот и отлично…
   Трое разведчиков бесшумно скользили по лесу.
   – Слышь, скворец… Куда-то мы не туда попали…
   – Так точно, товарищ гвардии дедушка.
   – Перемолочено все так… Такого быть не должно. Бл…, а это еще что?
   Они молча застыли возле закопченной до неузнаваемости «семидесятки».
   – Молодой, это еще что?
   Боец-первогодок сдвинул назад каску:
   – Товарищ гвардии дедушка, это вроде Т-70. Танк такой был. Я про них в «Технике – молодежи» читал. Может, кино снимают?
   Старший собирался что-то сказать, но на полуслове осекся: послышалась короткая очередь. Разведчики переглянулись, не сговариваясь, загнали патроны в стволы «калашей» и, крадучись, двинулись на звук выстрелов… Через несколько секунд они лежали в пожухлой, выгоревшей траве и не верили своим глазам. На фоне горящей «тридцатьчетверки» четко вырисовывались три силуэта в знакомых с детства по фильмам и картинкам касках, переговаривающихся характерными гнусавыми голосами…
   00.00. Прохоровка. 11.07.1943.
   – Товарищи офицеры! Не знаю, каким образом, но мы попали в прошлое. Сейчас мы на Курской дуге. И идет то самое сражение. Сегодня немцы двинули свои танковые части, пытаясь прорвать фронт. Мы в тылу у врага. До наших – семь километров. Я принял решение: постараемся прорваться к нашим и поможем им. Вопросы? – Первушин отер со лба пот. – В таком случае доведите это до сведения своих батальонов и рот. Идем стандартным боевым порядком полка. Танки впереди, мотострелки, затем – тыловые службы. «Шилки» страхуют тыловиков. Артдивизион – в арьергарде. Начало движения – в 4.00. Все свободны.
   Подполковник демонстративно расстегнул кобуру пистолета, загнал в ствол патрон. Офицеры козырнули и заторопились к своим подразделениям.
   Первушин сел на броню кэшээмки, закурил. Рядом с ним устроился замполит.
   – Ну что, комиссар? Как думаешь: всыпем фрицам?
   – Должны, Николай Сергеевич, должны… Вот только, – замполит Невзоров нервно потер ладони, – нас как, потом, в ГУЛАГ не закатают?
   Среди офицеров полка Невзоров, несмотря на занимаемую должность, слыл фрондером, читал «самиздат» и в своем кругу иной раз поругивал порядки и правительство.
   Первушин усмехнулся:
   – Что, комиссар, струхнул? Диссидентов начитался? Ну-ну, – он хлопнул Невзорова по плечу, – бог не выдаст, свинья не съест! Немцы не убьют – культ личности не затронет! Да вообще, мне отец рассказывал, – подполковник понизил голос, – не было никакого культа. Так что выживем – надо бы товарищу Сталину «кукурузника» заложить, чтоб иудничать было неповадно…
   Теперь уже усмехнулся Невзоров:
   – Ты, Сергеич, сначала отсюда нас выведи, а уж потом дальнейшее планируй. А то…
   Развить свою мысль ему помешал радист:
   – Товарищ подполковник! Наши!
   Он протянул гарнитуру офицеру:
   – Кто говорит?
   – Гвардии подполковник Первушин. 64-й гвардейский танковый полк.
   – Сколько у тебя коробок осталось, Первушин?
   – А с кем я говорю?
   – «Тайга». Рубанюк.
   – У меня полный штат. Тридцать восемь танков, шестнадцать САУ, двадцать… легких танков и шестьдесят пять… броневиков. Есть еще зенитные счетверенные, – Первушин не мог найти аналогию ЗСУ «Шилка» и умолк.
   – Богато, – на том конце раздался короткий смешок. – Вот что, Первушин: немцы атакуют нас со стороны реки, мосты строят для своих тяжелых танков. Надо им помешать.
   – Понял вас. Постараемся.
   – Ты не постарайся, а сделай. Приказываю: выйти к берегу Псела, занять оборону и не допустить переправу танковых соединений противника. Повторите!
   – Приказано выйти к берегу Псела, занять оборону… «Тайга», разрешите занять оборону по западному берегу…
   – Ну, Первушин, действуй. За Родину!
   – За Родину!
   Подполковник отпустил тангету и вернул радисту гарнитуру. Посмотрел на трофейную карту, сплюнул в сторону расстрелянных немецких языков:
   – Командиры батальонов, отдельных рот и артдивизиона – ко мне…
   04.00. Прохоровка. Псел. 11.07.1943.
   Майор Венцель наблюдал за тем, как саперы ловко и сноровисто укрепляют понтонный мост. Невольно он залюбовался ловкими движениями своих подчиненных, когда в воздухе раздался хорошо знакомый шелест, а через мгновение вверх взвился огненный столб взрыва. Снаряд угодил точно в центр моста, и вверх, вместе с илом и огнем, взлетели обломки понтонов и тела работающих солдат. А потом начался ад… Из утреннего тумана почти беззвучно появились широкие тела танков неизвестной конструкции, которые врезались прямо в ряды пехоты, скопившейся в ожидании переправы. На их бортах весело заплясали огоньки выстрелов, огненные струи трассеров потянулись к опешившим в первые мгновения солдатам. Следом за неизвестными танками на берег вылетели огромные восьмиколесные невиданные бронетранспортеры. Заглушая грохот выстрелов, грянуло русское «Ура!», и с бронетранспортеров горохом посыпались русские пехотинцы. Оглушительный грохот тяжелых пулеметов вызвал еще больший ужас: громадные пули отрывали конечности, в разные стороны летели клочья мяса и костей. Каждая пронзала двух-трех солдат, собирая обильную жатву смерти.
   Венцель в смертном ужасе кинулся в свою машину, а через пятнадцать минут, счастливо избегнув русской пули или снаряда, он уже трясущимися руками колотил в броню передовой машины танковой колонны:
   – Русские! Русские! Сделайте что-нибудь!!! Это русские!
   Не вынеся кошмара положения, Венцель разрыдался…
   Оберштурмфюрер Вили Хенске высунулся из танкового люка, с секунду смотрел на бьющегося в истерике майора, сплюнул и, нырнув обратно в башню, вызвал командира. Обрисовав ситуацию со слов майора, не преминув добавить, что сапер перепуган до полусмерти и скорее всего сильно преувеличивает угрозу, оберштурмфюрер выслушал приказ командира батальона, штурмбанфюрера Шрамма, и скомандовал водителю:
   – Вперед, Курт! Нужно поторапливаться, иначе русские совсем добьют наших бравых землекопов. И тогда нашим котятам придется замочить лапки при переправе…
 
   – …Быстрей, быстрей!
   Оставшихся в живых саперов сгоняли в кучу, деловито обыскивали и ставили на колени с заложенными за голову руками. Старослужащие быстро сообразили, что уйти на грядущий дембель значительно интереснее в немецких сапогах, с ранцами из телячьих шкурок, в которых будут лежать милые штучки под названием «трофеи», но капитан Емельянов мгновенно пресек начавшееся было мародерство. Мотострелковая рота быстро занялась подготовкой к обороне: один взвод устанавливал мины, остальные рыли окопы и собирали трофейное оружие. Рядом заняла позицию противотанковая батарея ПТУРСов на БРДМ. Все спешили: вдалеке слышался завывающий вой моторов немецких танков…
   …Хенске не успел понять, откуда прилетел снаряд, отправивший весь экипаж его «тигра» в Вальхаллу. Оберштурмфюрера спасло то, что в момент попадания русского снаряда он высунулся из башни, пытаясь высмотреть в бинокль, где спрятались напугавшие сапера-паникера русские. Взрывом его вышвырнуло наружу, прокрутило в воздухе и метра через полтора основательно приложило арийской головушкой об некстати подвернувшийся жидобольшевистский булыжник. Когда перед глазами рыцаря СС перестали вращаться знаки зодиака и он сумел относительно определиться в пространстве, его роты более не существовало. Жирно чадя, горели все двадцать два «тигра», а на восток убегали несколько счастливчиков, которых проглядели валькирии. Вили Хенске с трудом поднялся на ноги, попытался расстегнуть кобуру «Вальтера» и снова грянулся наземь, сбитый молодецким ударом приклада…
   – Что, Кац, решил за Освенцим посчитаться? Ну-ну, шутю, мать его, – сержант на всякий случай отодвинулся от рядового Каца, славившегося в роте нечеловеческой силой и отсутствием чувства юмора, если дело касалось его пятого пункта…
   08.00. Прохоровка. Псел. 11.07.1943.
   За четыре часа полк отбил уже две атаки. Самонадеянные эсэсовцы, веря в несокрушимость брони своих Т-6, ломились напролом. Им и в голову не приходило, что пушки русских танков могут стрелять так далеко, так точно и, главное, так убийственно. После первой атаки на поле остались коптить двадцать два «тигра», после второй – без малого шестьдесят вражеских машин разных модификаций превратились в груды металлического хлама. Озлобленные потерями немцы вызвали авиацию. «Шилки» отправили всех прилетевших в последний полет.
   Вторая волна люфтваффе насчитывала в своем составе шестьдесят «Фокке-Вульфов D» и почти столько же «штукасов». Одни «Шилки», разумеется, не справились бы, но тут к отражению авианалета подключились ПЗРК мотострелков, КПВТ бронетранспортеров и зенитные ДШК танков. Безумный шквал огня обрушился на немецких пилотов. Один за другим самолеты вспыхивали, разваливались на куски, исчезали в слепящих облаках взрывов. Немцам удалось накрыть всего одну бээмпэшку, которая получила бомбу впритирку к борту, кувыркнулась набок и нехотя загорелась. Да еще какому-то то ли фанатику, то ли просто невезучему летуну довелось врезаться крылом в Т-80, у которого сработала система пожаротушения, а вертикальный стабилизатор пушки вышел из строя. Радуясь отсутствию потерь и временной передышке, солдаты да и офицеры загомонили, весело обсуждая подробности последнего боя. Кто-то вытащил магнитофон, и над полем боя взревела «АББА». После краткого, но содержательного внушения хозяину «музыки», шведская четверка заткнулась, а в небо взлетела песня Высоцкого «Я – Як, я – истребитель, мотор мой звенит…».
   Первушин принимал доклады от командиров подразделений, когда на позицию выскочила закопченная «тридцатьчетверка». Из нее вылез, пошатываясь, человек в грязном, некогда синем комбинезоне с закопченным окровавленным лицом.
   – Кто старший?
   Мотострелки, уловив в голосе право на вопросы, сопроводили его к командиру.
   – Подполковник Первушин. С кем имею?
   – Полковник Дегтярев. Слушай, Первушин, выручай. Наших там прижали – не вырваться. Помоги, браток. Там ведь полк погибает.
   Первушин задумался. Развернул было трофейную карту, затем спросил:
   – Товарищ полковник, а карты у вас не найдется?
   14.00. Прохоровка. 11.07.1943.
   Лейб-штандарт «Адольф Гитлер» выдвинулся на исходную позицию. Тяжелые танки, панцергренадеры, артиллеристы – все замерли в ожидании. Еще немного, еще чуть-чуть…
   …Свист приближающихся снарядов длится всего три-четыре секунды. Но как много успевает человек передумать и вспомнить! Маленький домик в Гарце, маму и бабушку, воскресный суп с клецками, белокурую Лоту, с которой впервые поцеловался… Жену и детей, если успел завести, все, что хотел сделать, но не успел за важностью повседневных дел… Многое вспоминается, пока свистят снаряды…
   …Залп шести «Акаций» и четырех «Гвоздик» был страшен. За ним последовал еще и еще, ведь на артиллерийских позициях прозвучала команда: «Шесть снарядов, беглым. Огонь!». На позициях лейб-штандарта разверзся ад. Как думали немцы. Но они ошибались…
   Последние снаряды еще рвались на земле, а уже взревели дизеля, тонко взвыли газотурбинные двигатели, и через мгновение на лейб-штандарт обрушились почти четыре десятка танков. Танков, равных которым не было и еще долго не будет в мире. Низкие, приземистые, несущиеся с немыслимой скоростью, они казались не машинами, а ангелами мщения, сошедшими с небес на землю. Грохотали выстрелы орудий, захлебывались бешеным перестуком пулеметы. Бегут, бегут немцы, бегут в тщетной попытке продлить свою жизнь хоть еще на один вздох, бегут, пока не рухнут под блестящий металл гусениц, пока не сшибет их с ног короткая пулеметная очередь или не срубит осколок стодвадцатипятимиллиметровой гранаты.
   Через полчаса лучшей танковой части СС не существовало. Шестьдесят четвертый гвардейский, потеряв в атаке два танка и шесть бэтэров, устремился вперед, в тыл второго танкового корпуса СС.
   12.00. Москва. 25.08.1943.
   – Так, говорите, документов никаких нет?
   – Так точно, товарищ Сталин!
   – А представление на Героя есть?
   – Так точно, товарищ Сталин!
   – А это какой Первушин? Тот, который Манштейна в плен взял?
   – Так точно, товарищ Сталин!
   Пауза. Синий дымок из трубки.
   – Я полагаю, что героизм проявляет человек, а не его документы, верно?
   – Так точно, товарищ Сталин!
   – Я думаю, что генерал-майору Первушину нужно выдать новые документы. И присвоить звание Героя. Вы согласны?
   – Так точно, товарищ Сталин!

Завязь вторая

   06.00. 16 августа 1812 года. Южнее Смоленска.
   Разведрота второго танкового корпуса двигалась по рокаде. Капитан Первунов высунулся из люка по пояс и напряженно вглядывался вперед, отчаянно пытаясь проникнуть взглядом за пелену тумана, укутавшую дорогу непроницаемым покрывалом. Внезапно «тридцатьчетверку» сильно тряхнуло, и Михаил Первунов услышал, как матерится прикусивший язык наводчик.
   – Стой, мать твою!
   Танк мгновенно замер, точно встретив надолб. Капитан, худощавый и малорослый, носивший у солдат прозвище «мыша», умел быть грозным и требовательным.
   Первунов недоуменно крутил головой. Что-то изменилось, но понять, что именно, он не мог. А что-то ведь изменилось…