Страница:
Весьма скромный некомплект командного состава (13 % на 1 января 1941 г.) был обусловлен вовсе не репрессиями, а троекратным за три года ростом численности и огромным ростом технической оснащенности Вооруженных Сил…
Ни на чем, кроме голословных утверждений, не основан и тезис о том, что в 37-м году «расстреляли самых лучших, а на их место назначили бездарей и проходимцев». Если судить по такому формальному критерию, как уровень образования, то с 1937-го по 1941 г. число офицеров с высшим и средним военным образованием не только не сократилось, но значительно (в два раза) возросло. Со 164 до 385 тысяч человек. На должностях от командира батальона и выше доля комсостава без военного образования составляла накануне войны всего лишь 0,1 %. Среди командиров дивизий по состоянию на 1 января 1941 г. высшее военное образование имело 40 %, среднее военное – 60 %. Среди командиров корпусов соответственно 52 % и 48 %.
Другой вопрос – каков был «коэффициент полезного действия» этого обучения, если в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковноприходской школы. К сожалению, в этих словах нет преувеличения. Именно с таким «образованием» поднялись на самый верх военной иерархии нарком обороны Ворошилов и сменивший его на посту наркома Тимошенко, командующий самым мощным, Киевским военным округом Жуков и сменивший его на этом посту Кирпонос. На таком фоне просто неприлично интеллигентно смотрится предшественник Жукова на должности начальник Генштаба Мерецков – у него было четыре класса сельской школы и вечерняя школа для взрослых в Москве»[32].
От себя добавлю, что маршал Тухачевский окончил лишь пехотное училище и более нигде не учился, а предпочитал учить других. Маршал Блюхер окончил 1 (один!) класс церковноприходской школы и более нигде не учился.
Что же касается наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и его заместителя Ивана Петровича Павлуновского, то они и военных училищ не оканчивали. Орджоникидзе в 1901–1905 гг. учился в фельдшерской школе и, видимо, ее так и не окончил. А Павлуновский вообще нигде, кроме как в церковноприходской школе, не учился. Зато Павлуновский еще ведал и мобилизационным управлением РККА. Вот эта славная троица дилетантов и вершила судьбами нашей артиллерии.
Замечу, что каждая гражданская война – это бедствие для армии, в руководство которой попадают горлопаны, «идеологи» и «партизаны». Вспомним, что в 1789–1793 гг. в генералы во Франции попало несколько тысяч адвокатов, конюхов, художников и т. п. Они ораторствовали на митингах и заседаниях, успешно убивали собственных граждан в Вандее, Бретани, Лионе и Марселе. Но вот при осаде сильно укрепленной крепости Тулон за месяц сменилось три командующих. И тут-то на военном совете среди революционных генералов протиснулся тщедушный 24-летний капитан с оливковым лицом. «Вот здесь Тулон», – ткнул он пальцем в форт Эгильет в 8 км от города. «А парень не силен в географии», – захохотали генералы. Оценил парня лишь комиссар Огюстен Робеспьер, брат всесильного диктатора.
Тулон пал за один день. И по всей Европе замаршировали большие батальоны, ведомые «маленьким капралом». Но среди его маршалов не было ни одного революционного генерала. Генералы образца 1789–1793 гг. были казнены, высланы из страны, отправлены в свои нахапанные за революционные годы поместья или, в лучшем случае, занимали административные должности в военном министерстве. А столицы Европы брали лейтенанты и рядовые, шедшие в атаку на форт Эгильет.
Так что все повторилось и в России. Устранение «героев Гражданской войны» стало не бедствием, а благом для РККА. Другой вопрос, что чистки велись варварскими методами.
Значительную роль в летне-осенней кампании 1941 г. сыграл и частичный срыв мобилизации личного состава и средств тяги, то есть тракторов и автомашин. «Всего на временно захваченной противником территории было оставлено 5 631 600 человек из мобилизационных ресурсов Советского Союза… в Прибалтийском ОВО эти потери составили 810 844, в ЗапОВО – 889 112, в КОВО – 1 625 174 и в Одесском ВО – 813 412 человек»[33]. Это связано как с нежеланием идти воевать у значительной части населения, так и с бегством самих сотрудников военкоматов.
Выдержки из доклада командира 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса: «Приписных машин из народного хозяйства, согласно мобилизационному плану, должно было поступить к исходу М-2 [то есть второго дня мобилизации]: „ГАЗ-АА“ – 188 и „ЗИС-5“ – 194. Ни одной машины из этого числа ни в М-2, ни в один из последующих дней дивизия не получила».
Из воспоминаний маршала Баграмяна: «От командира 2-й ПТАБ полковника М.И. Неделина поступило донесение, что трактора из народного хозяйства он еще не получил и двинуть к границе сможет лишь один дивизион»[34].
Причины отсутствия мехтяги были самые разные: «Крайне плохо проходила поставка по мобилизации механизированного транспорта… На сдаточных пунктах скопились тысячи автомобилей и тракторов, нуждавшихся в ремонте. Были случаи, когда автомобили на сдаточные пункты военкоматов прибывали без горючего или из-за отсутствия его в хозяйствах вовсе не прибывали… Так, из МВО не удалось отправить своим ходом автомобили, на третьи сутки мобилизации была отправлена только четверть автомобилей… Зачастую из-за большой спешки автомобильный транспорт грузился в эшелоны и отправлялся на фронт без водителей и горючего… 1320 эшелонов (50 347 вагонов) с автомобилями простаивали на железных дорогах»[35].
Генерал Владимирский назвал и некоторые причины срыва мобилизации:
«Вечером 26 июня Военный совет 5-й армии заслушал доклад о ходе автомобилизования войск и тыловых органов 5-й армии. Было установлено, что отмобилизование войск и тылов армии, которое по мобплану должно было быть завершено в 24.00 25 июня, то есть на третий день мобилизации, объявленной с 00 часов 23 июня, фактически было сорвано… Основная масса рядового состава запаса – уроженцев западных [оккупированных в сентябре 1939 г. в ходе „освободительного похода“ в Польшу] областей Украины – либо не успела явиться в части, либо уклонилась от явки по мобилизации… Немногочисленный автотранспорт местных предприятий в войска не поступил, так как был использован для эвакуации на восток семей советских служащих и рабочих»[36].
Бедой РККА летом 1941 г. стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 г., во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 г.
Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.
И замечу, Москва кое-что в этом направлении предпринимала. 22 декабря 1940 г. вышел приказ наркома обороны за № 0362, в соответствии с которым переводились на казарменное положение «летчики, штурманы и авиатехники, независимо от имеющихся у них военных званий, находящиеся в рядах Красной Армии менее 4 лет».
В 7-м пункте приказа говорилось: «Семьи летно-технического состава, переводимого на казарменное положение, к 1 февраля 1941 г. вывести с территории военных городков. Выселяемые семьи отправить на родину или переселить на местные городские и поселковые жилфонды вне расположения авиачасти»[37].
Проезд семьи по железной дороге был бесплатным. Выдавалось и «пособие на устройство в новом месте» (2000–3500 руб., в зависимости от состава семьи). Если средняя зарплата рабочего составляла в то время 350–400 рублей, то сумма эта была значительная.
В приказе наркома говорилось: «В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной – это только один шаг. Наша авиация, которая первая примет бой с противником, должна поэтому находиться в состоянии постоянной мобилизационной готовности… Задача создания обученных и вполне подготовленных к бою летчиков несовместима с современным положением, когда летчик переобременен семейными заботами… Нигде в мире не существует таких порядков, чтобы летчики жили по квартирам с семьями и чтобы авиационные части представляли из себя полугражданские поселки. Терпеть такое положение далее – это значит ставить под удар дело боевого воспитания наших летчиков, дело укрепления нашей авиации, оборону нашей страны»[38].
Между прочим, таких приказов, предвосхищавших события июня – июля 1941 г., Москва отдавала много. Вспомним несколько грозных приказов Ворошилова о маскировке аэродромов и других военных объектов. Но на местах выполнение подобных приказов попросту саботировалось.
Комсоставу, как младшему, так и старшему, уж очень не хотелось расставаться с семьями хотя бы на полгода. Лично я думаю, что тут решали все «ночные кукушки», а не интересы службы.
Риторический вопрос: кто мешал командиру дивизиона отправить отдыхать в Крым или на Кавказ свое семейство? Денег на это у него хватало. А подчиненным «порекомендовать» тоже отправить семейство куда подальше. Что, этим должен был заниматься лично Сталин?
Марк Солонин пишет: «Вот так и получилось, что утром 22 июня 1941 г. многие тысячи командиров Красной Армии оказались перед нечеловеческим выбором: выбором между долгом мужчины, обязанного защищать свою женщину и своих детей, и долгом военачальника, отвечающего за боеспособность вверенной ему части. Бог им всем судия, но вышло так, что практически повсеместно командиры Красной Армии бросили своих солдат и занялись спасением жен и детей…
Кто-то ограничился тем, что «съездил проверить тылы», посадил жену с ребенком в уходящий на восток товарный поезд и вернулся в свою воинскую часть. Кто-то грузил в машину, предназначенную для перевозки боеприпасов, домашнее барахло и фикус с горшком»[39].
В 11 ч 00 мин 22 июня 1941 г. в районе местечка Тевли артиллеристы 627-го гаубичного артполка 205-й моторизованной дивизии прямым попаданием уничтожили внезапно появившийся танк. Как оказалось, это был «Т-26, на котором эвакуировалась семья командира одного из полков 22-й дивизии»[40].
Комментарии, как говорится, излишни.
Замечу, что подобное продолжается у нас и по сей день. Так, в конце 1980-х гг. в Североморске взорвался склад боеприпасов, и над ним поднялось грибовидное облако. В результате десятки офицеров вместо того, чтобы отправиться в свою часть, занялись эвакуацией семейств в сопки.
Все серьезные авторы признают высокое профессиональное мастерство германских генералов, но, увы, никто не попытался посчитать, сколько к 1941 г. было «подкаблучников» среди германского и советского высшего комсостава. У них таковых в принципе не было, а у нас… Я сам лично знал нескольких генералов, смертельно боявшихся своих жен. Вспомним «Капитанскую дочку», где Белогорской крепостью фактически командовала жена коменданта.
На мой взгляд, не отставание в материальной части, а именно человеческий фактор сыграл решающую роль в катастрофе 1941 г. Причем основная вина лежит не на Сталине, Молотове или Ворошилове, а на командующих округами, корпусами, дивизиями и полками.
Глава 3
Ни на чем, кроме голословных утверждений, не основан и тезис о том, что в 37-м году «расстреляли самых лучших, а на их место назначили бездарей и проходимцев». Если судить по такому формальному критерию, как уровень образования, то с 1937-го по 1941 г. число офицеров с высшим и средним военным образованием не только не сократилось, но значительно (в два раза) возросло. Со 164 до 385 тысяч человек. На должностях от командира батальона и выше доля комсостава без военного образования составляла накануне войны всего лишь 0,1 %. Среди командиров дивизий по состоянию на 1 января 1941 г. высшее военное образование имело 40 %, среднее военное – 60 %. Среди командиров корпусов соответственно 52 % и 48 %.
Другой вопрос – каков был «коэффициент полезного действия» этого обучения, если в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковноприходской школы. К сожалению, в этих словах нет преувеличения. Именно с таким «образованием» поднялись на самый верх военной иерархии нарком обороны Ворошилов и сменивший его на посту наркома Тимошенко, командующий самым мощным, Киевским военным округом Жуков и сменивший его на этом посту Кирпонос. На таком фоне просто неприлично интеллигентно смотрится предшественник Жукова на должности начальник Генштаба Мерецков – у него было четыре класса сельской школы и вечерняя школа для взрослых в Москве»[32].
От себя добавлю, что маршал Тухачевский окончил лишь пехотное училище и более нигде не учился, а предпочитал учить других. Маршал Блюхер окончил 1 (один!) класс церковноприходской школы и более нигде не учился.
Что же касается наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и его заместителя Ивана Петровича Павлуновского, то они и военных училищ не оканчивали. Орджоникидзе в 1901–1905 гг. учился в фельдшерской школе и, видимо, ее так и не окончил. А Павлуновский вообще нигде, кроме как в церковноприходской школе, не учился. Зато Павлуновский еще ведал и мобилизационным управлением РККА. Вот эта славная троица дилетантов и вершила судьбами нашей артиллерии.
Замечу, что каждая гражданская война – это бедствие для армии, в руководство которой попадают горлопаны, «идеологи» и «партизаны». Вспомним, что в 1789–1793 гг. в генералы во Франции попало несколько тысяч адвокатов, конюхов, художников и т. п. Они ораторствовали на митингах и заседаниях, успешно убивали собственных граждан в Вандее, Бретани, Лионе и Марселе. Но вот при осаде сильно укрепленной крепости Тулон за месяц сменилось три командующих. И тут-то на военном совете среди революционных генералов протиснулся тщедушный 24-летний капитан с оливковым лицом. «Вот здесь Тулон», – ткнул он пальцем в форт Эгильет в 8 км от города. «А парень не силен в географии», – захохотали генералы. Оценил парня лишь комиссар Огюстен Робеспьер, брат всесильного диктатора.
Тулон пал за один день. И по всей Европе замаршировали большие батальоны, ведомые «маленьким капралом». Но среди его маршалов не было ни одного революционного генерала. Генералы образца 1789–1793 гг. были казнены, высланы из страны, отправлены в свои нахапанные за революционные годы поместья или, в лучшем случае, занимали административные должности в военном министерстве. А столицы Европы брали лейтенанты и рядовые, шедшие в атаку на форт Эгильет.
Так что все повторилось и в России. Устранение «героев Гражданской войны» стало не бедствием, а благом для РККА. Другой вопрос, что чистки велись варварскими методами.
Значительную роль в летне-осенней кампании 1941 г. сыграл и частичный срыв мобилизации личного состава и средств тяги, то есть тракторов и автомашин. «Всего на временно захваченной противником территории было оставлено 5 631 600 человек из мобилизационных ресурсов Советского Союза… в Прибалтийском ОВО эти потери составили 810 844, в ЗапОВО – 889 112, в КОВО – 1 625 174 и в Одесском ВО – 813 412 человек»[33]. Это связано как с нежеланием идти воевать у значительной части населения, так и с бегством самих сотрудников военкоматов.
Выдержки из доклада командира 10-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса: «Приписных машин из народного хозяйства, согласно мобилизационному плану, должно было поступить к исходу М-2 [то есть второго дня мобилизации]: „ГАЗ-АА“ – 188 и „ЗИС-5“ – 194. Ни одной машины из этого числа ни в М-2, ни в один из последующих дней дивизия не получила».
Из воспоминаний маршала Баграмяна: «От командира 2-й ПТАБ полковника М.И. Неделина поступило донесение, что трактора из народного хозяйства он еще не получил и двинуть к границе сможет лишь один дивизион»[34].
Причины отсутствия мехтяги были самые разные: «Крайне плохо проходила поставка по мобилизации механизированного транспорта… На сдаточных пунктах скопились тысячи автомобилей и тракторов, нуждавшихся в ремонте. Были случаи, когда автомобили на сдаточные пункты военкоматов прибывали без горючего или из-за отсутствия его в хозяйствах вовсе не прибывали… Так, из МВО не удалось отправить своим ходом автомобили, на третьи сутки мобилизации была отправлена только четверть автомобилей… Зачастую из-за большой спешки автомобильный транспорт грузился в эшелоны и отправлялся на фронт без водителей и горючего… 1320 эшелонов (50 347 вагонов) с автомобилями простаивали на железных дорогах»[35].
Генерал Владимирский назвал и некоторые причины срыва мобилизации:
«Вечером 26 июня Военный совет 5-й армии заслушал доклад о ходе автомобилизования войск и тыловых органов 5-й армии. Было установлено, что отмобилизование войск и тылов армии, которое по мобплану должно было быть завершено в 24.00 25 июня, то есть на третий день мобилизации, объявленной с 00 часов 23 июня, фактически было сорвано… Основная масса рядового состава запаса – уроженцев западных [оккупированных в сентябре 1939 г. в ходе „освободительного похода“ в Польшу] областей Украины – либо не успела явиться в части, либо уклонилась от явки по мобилизации… Немногочисленный автотранспорт местных предприятий в войска не поступил, так как был использован для эвакуации на восток семей советских служащих и рабочих»[36].
Бедой РККА летом 1941 г. стало проживание семей комсостава на приграничных территориях. Надвигалась война, и не только генералы, но и младшие командиры должны были понимать, что немцы могут начать войну лишь летом 1941 г., во всяком случае, не позднее 15 сентября. После этого срока, учитывая климатические условия и состояние дорог России, никакой блицкриг физически невозможен. Вспомним наступление и отступление наполеоновской армии в 1812 г.
Казалось бы, почему хотя бы на лето не вывезти семью комсостава из 300-километровой приграничной полосы? Тем более что 90–95 % командирских жен не были уроженками этих местностей. Ну и поехали бы к мамам, братьям и сестрам, в конце концов, в дома отдыха. Детей можно было отправить в детские сады с выездом на дачу и в пионерские лагеря, а их мам – пионервожатыми, поварихами, нянечками и т. д.
И замечу, Москва кое-что в этом направлении предпринимала. 22 декабря 1940 г. вышел приказ наркома обороны за № 0362, в соответствии с которым переводились на казарменное положение «летчики, штурманы и авиатехники, независимо от имеющихся у них военных званий, находящиеся в рядах Красной Армии менее 4 лет».
В 7-м пункте приказа говорилось: «Семьи летно-технического состава, переводимого на казарменное положение, к 1 февраля 1941 г. вывести с территории военных городков. Выселяемые семьи отправить на родину или переселить на местные городские и поселковые жилфонды вне расположения авиачасти»[37].
Проезд семьи по железной дороге был бесплатным. Выдавалось и «пособие на устройство в новом месте» (2000–3500 руб., в зависимости от состава семьи). Если средняя зарплата рабочего составляла в то время 350–400 рублей, то сумма эта была значительная.
В приказе наркома говорилось: «В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной – это только один шаг. Наша авиация, которая первая примет бой с противником, должна поэтому находиться в состоянии постоянной мобилизационной готовности… Задача создания обученных и вполне подготовленных к бою летчиков несовместима с современным положением, когда летчик переобременен семейными заботами… Нигде в мире не существует таких порядков, чтобы летчики жили по квартирам с семьями и чтобы авиационные части представляли из себя полугражданские поселки. Терпеть такое положение далее – это значит ставить под удар дело боевого воспитания наших летчиков, дело укрепления нашей авиации, оборону нашей страны»[38].
Между прочим, таких приказов, предвосхищавших события июня – июля 1941 г., Москва отдавала много. Вспомним несколько грозных приказов Ворошилова о маскировке аэродромов и других военных объектов. Но на местах выполнение подобных приказов попросту саботировалось.
Комсоставу, как младшему, так и старшему, уж очень не хотелось расставаться с семьями хотя бы на полгода. Лично я думаю, что тут решали все «ночные кукушки», а не интересы службы.
Риторический вопрос: кто мешал командиру дивизиона отправить отдыхать в Крым или на Кавказ свое семейство? Денег на это у него хватало. А подчиненным «порекомендовать» тоже отправить семейство куда подальше. Что, этим должен был заниматься лично Сталин?
Марк Солонин пишет: «Вот так и получилось, что утром 22 июня 1941 г. многие тысячи командиров Красной Армии оказались перед нечеловеческим выбором: выбором между долгом мужчины, обязанного защищать свою женщину и своих детей, и долгом военачальника, отвечающего за боеспособность вверенной ему части. Бог им всем судия, но вышло так, что практически повсеместно командиры Красной Армии бросили своих солдат и занялись спасением жен и детей…
Кто-то ограничился тем, что «съездил проверить тылы», посадил жену с ребенком в уходящий на восток товарный поезд и вернулся в свою воинскую часть. Кто-то грузил в машину, предназначенную для перевозки боеприпасов, домашнее барахло и фикус с горшком»[39].
В 11 ч 00 мин 22 июня 1941 г. в районе местечка Тевли артиллеристы 627-го гаубичного артполка 205-й моторизованной дивизии прямым попаданием уничтожили внезапно появившийся танк. Как оказалось, это был «Т-26, на котором эвакуировалась семья командира одного из полков 22-й дивизии»[40].
Комментарии, как говорится, излишни.
Замечу, что подобное продолжается у нас и по сей день. Так, в конце 1980-х гг. в Североморске взорвался склад боеприпасов, и над ним поднялось грибовидное облако. В результате десятки офицеров вместо того, чтобы отправиться в свою часть, занялись эвакуацией семейств в сопки.
Все серьезные авторы признают высокое профессиональное мастерство германских генералов, но, увы, никто не попытался посчитать, сколько к 1941 г. было «подкаблучников» среди германского и советского высшего комсостава. У них таковых в принципе не было, а у нас… Я сам лично знал нескольких генералов, смертельно боявшихся своих жен. Вспомним «Капитанскую дочку», где Белогорской крепостью фактически командовала жена коменданта.
На мой взгляд, не отставание в материальной части, а именно человеческий фактор сыграл решающую роль в катастрофе 1941 г. Причем основная вина лежит не на Сталине, Молотове или Ворошилове, а на командующих округами, корпусами, дивизиями и полками.
Глава 3
Почему УРы не остановили врага?
К началу 1938 г. только вдоль западной границы СССР протяженностью около 3200 км было построено и оборудовано 13 укрепрайонов, в которых имелось 3196 оборонительных сооружений (из них 409 – артиллерийских), а гарнизоны состояли из 25 специальных батальонов численностью до 18 тысяч кадровых бойцов и командиров.
Во всех же УРах запада и востока к 1 января 1938 г. состояли 222 капонирные пушки (111 взводов) и 99 орудий полевой артиллерии. В последнем случае речь идет о пушках, приписанных к УРам и не входивших в состав стрелковых дивизий, прикрывавших УРы.
Тем не менее между УРами еще оставались широкие незащищенные участки. Именно поэтому в 1938–1939 гг. на западной границе началось строительство еще восьми укрепрайонов: Островского, Себежского, Слуцкого, Шепетовского, Изяславского, Староконстантиновского, Остропольского и Каменец-Подольского. В этих УРах к концу 1939 г. было забетонировано 1028 долговременных фортификационных сооружений. Любопытно, что еще в начале 1920-х гг. известный фортификатор Д.М. Карбышев высказал мысль, что строительство фортификационных сооружений вблизи границ бессмысленно «ввиду временного характера наших границ».
Так и вышло. 1 февраля 1940 г. начальник Генштаба Б.М. Шапошников в докладе предсовнаркома В.М. Молотову предложил: «Укрепленные районы, в связи с изменившейся обстановкой, решено, за исключением Карельского перешейка, Могилев-Ямпольского и Каменец-Подольского укрепрайонов, упразднить, законсервировав боевые сооружения. Численность войск укрепленных районов определена – 48 000 человек».
Строительство новых УРов на старой границе (за исключением Каменец-Подольского) было законсервировано, гарнизоны в них не располагались.
Подробный рассказ об устройстве наших дотов выходит за рамки книги, а здесь я скажу лишь, что с 1930-х гг. у нас строили доты двух типов: первый выдерживал попадание 152-мм гаубичного снаряда, а второй – 203-мм гаубичного или мортирного снаряда. Вот, к примеру, выдержки из отчета по испытаниям дотов Западного особого военного округа за 28 июня 1939 г.: «Первое сооружение бетонировалось без заметных отступлений от правил бетонирования и армирования, испытания этого сооружения показали положительные результаты. В результате стрельбы 203-мм снарядом, прямым попаданием, дало проникновение в бетон на 71,5 см – менее, чем ожидалось расчетом.
Вывод: стены сооружения отлично выдержали испытания…
Второе сооружение бетонировалось и армировалось с заметным нарушением правил бетонирования и армирования и в результате стрельбы 203-мм снарядом дало проникновение на 102 мм, при этом внутренняя часть стен оказалась покрыта массой трещин, резко наметился внутренний откол (выпучивание), который удержала кольчужная проволока-сетка.
Вывод: второе сооружение по причине неправильного бетонирования испытание не выдержало»[41].
В дотах помещались 76-мм капонирные орудия царской армии и новых образцов. К первым относились капонирные лафеты системы Дурляхера, на которых устанавливались 76-мм пушки обр. 1900 г. и 76-мм капонирные установки Путиловского завода обр. 1913 г. и 76-мм пушки обр. 1902 г.
С начала мая 1932 г. приступили к испытанию новой установки, созданной на базе капонирной установки Путиловского завода обр. 1913 г. Пушка помещалась в боевом каземате капонира (полукапонира) площадью 3 × 2,3 м и высотой 2 м. В передней стенке каземата имелась амбразура прямоугольного сечения. Сферический щит выступал в нише амбразуры. Пушка с небронированной передней частью люльки также находилась в нише амбразуры. Высота ниши амбразуры 940 мм. Амбразура закрывалась бронированной заслонкой, открывающейся вниз. Время подъема заслонки – 50 с, опускания – 30 с.
Расчет установки – 7 человек. Командир капонира помещался в отдельной боевой рубке, где вел наблюдение при помощи перископа и руководил стрельбой.
Система была принята на вооружение под наименованием «76,2-мм пушка обр. 1902 г. на капонирном лафете обр. 1932 г.».
В качестве противотанковых пушек в дотах устанавливались 47-мм морские одноствольные Гочкиса на казематных станках. Так, к 1937 г. в Киевском УРе их имелось 68 штук. В отчете комиссии 1937 г., инспектировавшей УРы, сказано, что «надежной защитой против современных танков они служить не могут». На самом деле их баллистические данные почти не отличались от 45-мм противотанковых пушек. У пушек Гочкиса вес снаряда 1,5 кг, начальная скорость снаряда 701 м/с, скорострельность 20 выстрелов в минуту, а у 45-мм противотанковых пушек вес снаряда 1,43 кг, начальная скорость снаряда 760 м/с, скорострельность 20–25 выстрелов в минуту.
В феврале 1939 г. начались испытания опытной казематной установки дот-4, разработанной в ОКБ-43. Установка была снабжена 45-мм танковой пушкой, спаренной с 7,62-мм пулеметом. На полигоне дот-4 выдержала подрыв 203-мм фугасного снаряда у самой амбразуры. В отличие от 76-мм установки обр. 1932 г. дот-4 не имела поднимающейся заслонки, основой ее вращающейся части был большой броневой шар.
В 1941 г. к изготовлению установочных частей дот-4 был подключен ленинградский «Арсенал» (завод № 7). По плану во II квартале 1941 г. завод должен был изготовить 200 дот-4, в III квартале – 900, а в IV квартале – 978 установок.
Понятно, что подавляющее большинство из этих 2078 установок дот-4 в западные УРы так и не попали, зато сотни их были использованы при обороне Ленинграда.
Кроме дот-4 для противотанковой обороны использовались сотни танковых башен с 45-мм пушками, как со старых, снятых с вооружения танков, так и с новых.
В сентябре 1939 г. начались испытания казематной пушки Л-17, созданной на Кировском заводе. Подобно дот-4, система Л-17 имела шаровую установку. Ствол 76,2-мм пушки был помещен в массивную броневую трубу. Л-17 должна была выдерживать несколько прямых попаданий в амбразуру из 7,5-см германской штурмовой пушки StuG 37 на самоходном шасси.
В мае 1939 г. Кировский завод получил заказ на 600 установок Л-17. Часть коробов делал Новокраматорский завод им. Сталина. Короба первоначально изготавливали длиной 1500 мм с толщиной брони 80 мм, а затем – соответственно 1350 мм и 60 мм.
Первые установки Л-17 были смонтированы в июне 1940 г. в Каменец-Подольском укрепрайоне.
Помимо 45—76-мм капонирных установок, УРы в ряде случаев вооружались орудиями среднего калибра для контрбатарейной стрельбы. Первоначально это были старые пушки: русские 152-мм в 120 и 190 пудов обр. 1877 г., 152-мм обр. 1904 г., французские 155-мм и 120-мм обр. 1878 г. и т. п. Так, в Минском УРе к 1938 г. для них было оборудовано 7 позиций на 4 орудия каждая. Фактически это были лишь глубокие окопы без бетонированных площадок. Зато убежища для личного состава и погреба находились в бетонных блоках.
С конца 1939 г. 8 подобных артиллерийских позиций строились в Слуцком УРе. Естественно, что на этих позициях могли устанавливаться и современные артсистемы типа М-30, МЛ-20 и др.
В апреле – мае 1941 г. представители Генштаба, Наркомата обороны и ЦК ВКП(б) провели инспекцию УРов по старой границе. Вот некоторые выдержи из отчета:
«1. Намеченные мероприятия по достройке и модернизации укреплений старой госграницы в настоящее время не проведены вследствие необходимости завершения к 1 июля 1941 г. строительных работ на укреплениях новой госграницы, но будут продолжены после указанного срока…
2. Кадрами гарнизоны УР в настоящее время не обеспечены. Средняя численность гарнизона составляет в настоящее время не более 30 % от штатной (реально – 13–20 %) и не может быть увеличена ввиду отсутствия жилья и тылового обеспечения… Штатная численность пульбатов также не соответствует задачам обороны укреплений, так как может частично прикрыть не более 60 % огневых сооружений.
3. Несмотря на то что для усиления вооружения УР в 1938–1940 гг. в их распоряжение было передано большое количество артиллерийских средств, большая часть их составляет устаревшие легкие полевые орудия обр. 1877–1895 гг. без специальных станков и боеприпасов. Из сравнительно современных артиллерийских средств гарнизонам УР переданы лишь 26 76-мм орудий обр. 1902 г. и 8 76-мм полевых орудий обр. 1902/30 г. Из 200 заказанных капонирных пушек Л-17 не получено совершенно…
Установленные капонирные орудия укомплектованы не полностью… Состояние механизмов таково, что… вести из них огонь нельзя, а часто и опасно для расчета. Формуляров эти орудия не имеют… Комплекты ЗИП утрачены… Должный уход за орудиями отсутствует…
4. Стрелковое вооружение дот наполовину составляют пулеметы устаревшей конструкции и иностранных марок, к которым часто отсутствуют боеприпасы.
5. Танковые батальоны и танковые роты поддержки УР существуют только в отчетах, так как имеют устаревшую матчасть выпуска 1929–1933 гг. с полностью выработанным ресурсом, не имеют пулеметного вооружения и могут ограниченно использоваться только в качестве неподвижных огневых точек. Горючего для танковых рот поддержки нигде нет.
6. Несмотря на неоднократные указания о необходимости сооружения скрывающихся орудийных и пулеметных башенных установок… для чего в распоряжение инженерного управления было передано более 300 танков Т-18 и Т-26, ни одной установки в настоящее время в наличии нет, а танковые башни установлены на закопанные в землю танковые корпуса, иногда дополнительно небрежно забетонированные. Системы жизнеобеспечения в таких бронебашенных установках отсутствуют…»[42]
В связи с переносом границы на запад директивой Наркомата обороны от 26 июня 1940 г. было начато строительство новых укреплений в ЗапОВО. Началось строительство (с севера на юг): Гродненского (№ 68), Осовецкого (№ 66), Замбрувского (№ 64) и Брестского (№ 62) укрепрайонов. Сооружаемые высокими темпами, новые укрепрайоны отличались от ранее построенных как конструкцией огневых сооружений, так и системой построения, значительно большим (до 45 %) удельным весом орудийных сооружений для противотанковой обороны. В каждом из укрепрайонов предусматривалось иметь по две оборонительные полосы общей глубиной 15–20 км. Полосы состояли из узлов, а узлы – из опорных пунктов. Важнейшие объекты в опорных пунктах сообщались между собой подземными галереями. В первую очередь велось строительство опорных пунктов первых полос укрепрайонов.
Гродненский УР протяженностью 80 км (в полосе 3-й армии ЗапОВО) должен был иметь 28 узлов обороны (373 сооружения), из которых в первой полосе обороны – 9 узлов и во второй – 19 узлов. На 1 июня 1941 г. было построено 165 сооружений.
Осовецкий УР, занимавший по фронту 35 км, включал, помимо вновь строящихся, сооружения крепости Осовец и являлся основным объектом для 1-го стрелкового корпуса 10-й армии ЗапОВО, части которого участвовали в дооборудовании укрепрайона. Помимо долговременных железобетонных, Осовецкий УР имел 36 бронебашенных установок (с танковыми, в том числе от МС-1, башнями), а также две роты «уровских» танков МС-1 (43 танка).
Замбрувский УР также находился в полосе 10-й армии ЗапОВО.
Брестский УР (протяженностью 180 км в полосе 4-й армии ЗапОВО) имел основными участниками обороны Брестский, Семятический и Волчинский. К началу войны в укрепрайоне были забетонированы 128 дотов, 23 из которых (в районе Брест-Семятичи) находились в полной готовности – с гарнизонами, вооружением, боезапасом.
В целом на 1 июня 1941 г. Гродненский, Осовецкий, Замбрувский и Брестский укрепрайоны имели около 200 полностью вооруженных долговременных огневых сооружений, 193 бронированные огневые точки (закопанные танки МС-1), 909 оборонительных сооружений полевого типа.
Дополнительные меры по укомплектованию войск УРов определялись постановлениями Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. и Совнаркома СССР от 4 июня 1941 г.
Что касается состояния УРов на линии старой госграницы, то их, несмотря на передислокацию ряда артиллерийско-пулеметных батальонов на запад и демонтаж вооружения в части сооружений, предполагалось в военное время использовать. Постановлением Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. предусматривалось формирование большого количества артиллерийскопулеметных батальонов к 1 июля 1941 г., а еще – с 1 июля 1941-го.
16 июня 1941 г., то есть за 6 дней до начала войны, Совнарком принял постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов». Там, в частности, говорилось: «Для обеспечения выпуска в 1941 г. 1392 пушек Ф-34 к дотам и установочные части к ней на заводе № 92 с началом выпуска их с 1 сентября 1941 г.» создать специальную комиссию. Дело в том, что Грабину не весьма корректным образом удалось дискредитировать Л-17 и настоять на замене там качающейся части Л-11 на свою Ф-34.
Но самым любопытным, на мой взгляд, был пункт 1:
«До получения вооружения из промышленности разрешить Наркомобороны взять для частей укрепленных районов пулеметы:
а) за счет «НЗ» тыловых частей – 2700 ДП;
б) из мобзапаса Дальневосточного фронта – 3000 ДП и 2000 пулеметов «Максим», с возвратом в IV квартале 1941 г.».
То есть фактически шло разоружение УРов Дальнего Востока. Другой вопрос, что сделано это было слишком поздно.
Во всех же УРах запада и востока к 1 января 1938 г. состояли 222 капонирные пушки (111 взводов) и 99 орудий полевой артиллерии. В последнем случае речь идет о пушках, приписанных к УРам и не входивших в состав стрелковых дивизий, прикрывавших УРы.
Тем не менее между УРами еще оставались широкие незащищенные участки. Именно поэтому в 1938–1939 гг. на западной границе началось строительство еще восьми укрепрайонов: Островского, Себежского, Слуцкого, Шепетовского, Изяславского, Староконстантиновского, Остропольского и Каменец-Подольского. В этих УРах к концу 1939 г. было забетонировано 1028 долговременных фортификационных сооружений. Любопытно, что еще в начале 1920-х гг. известный фортификатор Д.М. Карбышев высказал мысль, что строительство фортификационных сооружений вблизи границ бессмысленно «ввиду временного характера наших границ».
Так и вышло. 1 февраля 1940 г. начальник Генштаба Б.М. Шапошников в докладе предсовнаркома В.М. Молотову предложил: «Укрепленные районы, в связи с изменившейся обстановкой, решено, за исключением Карельского перешейка, Могилев-Ямпольского и Каменец-Подольского укрепрайонов, упразднить, законсервировав боевые сооружения. Численность войск укрепленных районов определена – 48 000 человек».
Строительство новых УРов на старой границе (за исключением Каменец-Подольского) было законсервировано, гарнизоны в них не располагались.
Подробный рассказ об устройстве наших дотов выходит за рамки книги, а здесь я скажу лишь, что с 1930-х гг. у нас строили доты двух типов: первый выдерживал попадание 152-мм гаубичного снаряда, а второй – 203-мм гаубичного или мортирного снаряда. Вот, к примеру, выдержки из отчета по испытаниям дотов Западного особого военного округа за 28 июня 1939 г.: «Первое сооружение бетонировалось без заметных отступлений от правил бетонирования и армирования, испытания этого сооружения показали положительные результаты. В результате стрельбы 203-мм снарядом, прямым попаданием, дало проникновение в бетон на 71,5 см – менее, чем ожидалось расчетом.
Вывод: стены сооружения отлично выдержали испытания…
Второе сооружение бетонировалось и армировалось с заметным нарушением правил бетонирования и армирования и в результате стрельбы 203-мм снарядом дало проникновение на 102 мм, при этом внутренняя часть стен оказалась покрыта массой трещин, резко наметился внутренний откол (выпучивание), который удержала кольчужная проволока-сетка.
Вывод: второе сооружение по причине неправильного бетонирования испытание не выдержало»[41].
В дотах помещались 76-мм капонирные орудия царской армии и новых образцов. К первым относились капонирные лафеты системы Дурляхера, на которых устанавливались 76-мм пушки обр. 1900 г. и 76-мм капонирные установки Путиловского завода обр. 1913 г. и 76-мм пушки обр. 1902 г.
С начала мая 1932 г. приступили к испытанию новой установки, созданной на базе капонирной установки Путиловского завода обр. 1913 г. Пушка помещалась в боевом каземате капонира (полукапонира) площадью 3 × 2,3 м и высотой 2 м. В передней стенке каземата имелась амбразура прямоугольного сечения. Сферический щит выступал в нише амбразуры. Пушка с небронированной передней частью люльки также находилась в нише амбразуры. Высота ниши амбразуры 940 мм. Амбразура закрывалась бронированной заслонкой, открывающейся вниз. Время подъема заслонки – 50 с, опускания – 30 с.
Расчет установки – 7 человек. Командир капонира помещался в отдельной боевой рубке, где вел наблюдение при помощи перископа и руководил стрельбой.
Система была принята на вооружение под наименованием «76,2-мм пушка обр. 1902 г. на капонирном лафете обр. 1932 г.».
В качестве противотанковых пушек в дотах устанавливались 47-мм морские одноствольные Гочкиса на казематных станках. Так, к 1937 г. в Киевском УРе их имелось 68 штук. В отчете комиссии 1937 г., инспектировавшей УРы, сказано, что «надежной защитой против современных танков они служить не могут». На самом деле их баллистические данные почти не отличались от 45-мм противотанковых пушек. У пушек Гочкиса вес снаряда 1,5 кг, начальная скорость снаряда 701 м/с, скорострельность 20 выстрелов в минуту, а у 45-мм противотанковых пушек вес снаряда 1,43 кг, начальная скорость снаряда 760 м/с, скорострельность 20–25 выстрелов в минуту.
В феврале 1939 г. начались испытания опытной казематной установки дот-4, разработанной в ОКБ-43. Установка была снабжена 45-мм танковой пушкой, спаренной с 7,62-мм пулеметом. На полигоне дот-4 выдержала подрыв 203-мм фугасного снаряда у самой амбразуры. В отличие от 76-мм установки обр. 1932 г. дот-4 не имела поднимающейся заслонки, основой ее вращающейся части был большой броневой шар.
В 1941 г. к изготовлению установочных частей дот-4 был подключен ленинградский «Арсенал» (завод № 7). По плану во II квартале 1941 г. завод должен был изготовить 200 дот-4, в III квартале – 900, а в IV квартале – 978 установок.
Понятно, что подавляющее большинство из этих 2078 установок дот-4 в западные УРы так и не попали, зато сотни их были использованы при обороне Ленинграда.
Кроме дот-4 для противотанковой обороны использовались сотни танковых башен с 45-мм пушками, как со старых, снятых с вооружения танков, так и с новых.
В сентябре 1939 г. начались испытания казематной пушки Л-17, созданной на Кировском заводе. Подобно дот-4, система Л-17 имела шаровую установку. Ствол 76,2-мм пушки был помещен в массивную броневую трубу. Л-17 должна была выдерживать несколько прямых попаданий в амбразуру из 7,5-см германской штурмовой пушки StuG 37 на самоходном шасси.
В мае 1939 г. Кировский завод получил заказ на 600 установок Л-17. Часть коробов делал Новокраматорский завод им. Сталина. Короба первоначально изготавливали длиной 1500 мм с толщиной брони 80 мм, а затем – соответственно 1350 мм и 60 мм.
Первые установки Л-17 были смонтированы в июне 1940 г. в Каменец-Подольском укрепрайоне.
Помимо 45—76-мм капонирных установок, УРы в ряде случаев вооружались орудиями среднего калибра для контрбатарейной стрельбы. Первоначально это были старые пушки: русские 152-мм в 120 и 190 пудов обр. 1877 г., 152-мм обр. 1904 г., французские 155-мм и 120-мм обр. 1878 г. и т. п. Так, в Минском УРе к 1938 г. для них было оборудовано 7 позиций на 4 орудия каждая. Фактически это были лишь глубокие окопы без бетонированных площадок. Зато убежища для личного состава и погреба находились в бетонных блоках.
С конца 1939 г. 8 подобных артиллерийских позиций строились в Слуцком УРе. Естественно, что на этих позициях могли устанавливаться и современные артсистемы типа М-30, МЛ-20 и др.
В апреле – мае 1941 г. представители Генштаба, Наркомата обороны и ЦК ВКП(б) провели инспекцию УРов по старой границе. Вот некоторые выдержи из отчета:
«1. Намеченные мероприятия по достройке и модернизации укреплений старой госграницы в настоящее время не проведены вследствие необходимости завершения к 1 июля 1941 г. строительных работ на укреплениях новой госграницы, но будут продолжены после указанного срока…
2. Кадрами гарнизоны УР в настоящее время не обеспечены. Средняя численность гарнизона составляет в настоящее время не более 30 % от штатной (реально – 13–20 %) и не может быть увеличена ввиду отсутствия жилья и тылового обеспечения… Штатная численность пульбатов также не соответствует задачам обороны укреплений, так как может частично прикрыть не более 60 % огневых сооружений.
3. Несмотря на то что для усиления вооружения УР в 1938–1940 гг. в их распоряжение было передано большое количество артиллерийских средств, большая часть их составляет устаревшие легкие полевые орудия обр. 1877–1895 гг. без специальных станков и боеприпасов. Из сравнительно современных артиллерийских средств гарнизонам УР переданы лишь 26 76-мм орудий обр. 1902 г. и 8 76-мм полевых орудий обр. 1902/30 г. Из 200 заказанных капонирных пушек Л-17 не получено совершенно…
Установленные капонирные орудия укомплектованы не полностью… Состояние механизмов таково, что… вести из них огонь нельзя, а часто и опасно для расчета. Формуляров эти орудия не имеют… Комплекты ЗИП утрачены… Должный уход за орудиями отсутствует…
4. Стрелковое вооружение дот наполовину составляют пулеметы устаревшей конструкции и иностранных марок, к которым часто отсутствуют боеприпасы.
5. Танковые батальоны и танковые роты поддержки УР существуют только в отчетах, так как имеют устаревшую матчасть выпуска 1929–1933 гг. с полностью выработанным ресурсом, не имеют пулеметного вооружения и могут ограниченно использоваться только в качестве неподвижных огневых точек. Горючего для танковых рот поддержки нигде нет.
6. Несмотря на неоднократные указания о необходимости сооружения скрывающихся орудийных и пулеметных башенных установок… для чего в распоряжение инженерного управления было передано более 300 танков Т-18 и Т-26, ни одной установки в настоящее время в наличии нет, а танковые башни установлены на закопанные в землю танковые корпуса, иногда дополнительно небрежно забетонированные. Системы жизнеобеспечения в таких бронебашенных установках отсутствуют…»[42]
В связи с переносом границы на запад директивой Наркомата обороны от 26 июня 1940 г. было начато строительство новых укреплений в ЗапОВО. Началось строительство (с севера на юг): Гродненского (№ 68), Осовецкого (№ 66), Замбрувского (№ 64) и Брестского (№ 62) укрепрайонов. Сооружаемые высокими темпами, новые укрепрайоны отличались от ранее построенных как конструкцией огневых сооружений, так и системой построения, значительно большим (до 45 %) удельным весом орудийных сооружений для противотанковой обороны. В каждом из укрепрайонов предусматривалось иметь по две оборонительные полосы общей глубиной 15–20 км. Полосы состояли из узлов, а узлы – из опорных пунктов. Важнейшие объекты в опорных пунктах сообщались между собой подземными галереями. В первую очередь велось строительство опорных пунктов первых полос укрепрайонов.
Гродненский УР протяженностью 80 км (в полосе 3-й армии ЗапОВО) должен был иметь 28 узлов обороны (373 сооружения), из которых в первой полосе обороны – 9 узлов и во второй – 19 узлов. На 1 июня 1941 г. было построено 165 сооружений.
Осовецкий УР, занимавший по фронту 35 км, включал, помимо вновь строящихся, сооружения крепости Осовец и являлся основным объектом для 1-го стрелкового корпуса 10-й армии ЗапОВО, части которого участвовали в дооборудовании укрепрайона. Помимо долговременных железобетонных, Осовецкий УР имел 36 бронебашенных установок (с танковыми, в том числе от МС-1, башнями), а также две роты «уровских» танков МС-1 (43 танка).
Замбрувский УР также находился в полосе 10-й армии ЗапОВО.
Брестский УР (протяженностью 180 км в полосе 4-й армии ЗапОВО) имел основными участниками обороны Брестский, Семятический и Волчинский. К началу войны в укрепрайоне были забетонированы 128 дотов, 23 из которых (в районе Брест-Семятичи) находились в полной готовности – с гарнизонами, вооружением, боезапасом.
В целом на 1 июня 1941 г. Гродненский, Осовецкий, Замбрувский и Брестский укрепрайоны имели около 200 полностью вооруженных долговременных огневых сооружений, 193 бронированные огневые точки (закопанные танки МС-1), 909 оборонительных сооружений полевого типа.
Дополнительные меры по укомплектованию войск УРов определялись постановлениями Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. и Совнаркома СССР от 4 июня 1941 г.
Что касается состояния УРов на линии старой госграницы, то их, несмотря на передислокацию ряда артиллерийско-пулеметных батальонов на запад и демонтаж вооружения в части сооружений, предполагалось в военное время использовать. Постановлением Главного военного совета Красной Армии от 21 мая 1941 г. предусматривалось формирование большого количества артиллерийскопулеметных батальонов к 1 июля 1941 г., а еще – с 1 июля 1941-го.
16 июня 1941 г., то есть за 6 дней до начала войны, Совнарком принял постановление «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов». Там, в частности, говорилось: «Для обеспечения выпуска в 1941 г. 1392 пушек Ф-34 к дотам и установочные части к ней на заводе № 92 с началом выпуска их с 1 сентября 1941 г.» создать специальную комиссию. Дело в том, что Грабину не весьма корректным образом удалось дискредитировать Л-17 и настоять на замене там качающейся части Л-11 на свою Ф-34.
Но самым любопытным, на мой взгляд, был пункт 1:
«До получения вооружения из промышленности разрешить Наркомобороны взять для частей укрепленных районов пулеметы:
а) за счет «НЗ» тыловых частей – 2700 ДП;
б) из мобзапаса Дальневосточного фронта – 3000 ДП и 2000 пулеметов «Максим», с возвратом в IV квартале 1941 г.».
То есть фактически шло разоружение УРов Дальнего Востока. Другой вопрос, что сделано это было слишком поздно.