Страница:
– Уже интересовались на блокпосту. Быстро забыл? – произнес в сердцах старик.
Подъехав к дому, он несколько успокоился, увидел старика Акимыча на своем излюбленном месте. Тот стоял, прислонившись к кирпичной стене, и курил. Сразу было видно, что от празднования Дня защитника Отечества накануне он еще не оправился. А может, начал праздновать заново.
Уезжая в Москву, Иосиф угостил его чачей с бутербродами, густо намазанными черной икрой. Но судя по тому, как Акимыч боялся отойти от стены, он на этом не успокоился и наверняка сделал обход ближайших соседей с искренними поздравлениями, которые влекли за собой очередные фронтовые сто грамм.
Опытным глазом дед Иосиф сразу понял, что дело плохо. А жаль. Он почему-то был уверен, что Акимыч уже все знает и разъяснит создавшуюся ситуацию.
– Вчера ночью прилетали эти… етить их мать, – произнес вместо приветствия Акимыч.
– Кто эти, Акимыч?
– Ино.. ино… планетяне… – вымолвил наконец Акимыч. – Ты понимаешь, старик? Вышел я вчера ночью по нужде. Очень хотелось… А тут летит какая-то фиговина. Ты когда-нибудь видел, как эта… летит снаряд от этой… «катюши»?
– Нет, Акимыч, не имел такого счастья, – ответил Иосиф.
– Вы все, блин, спали, а я как верный защитник отечества…
– Ты хоть помнишь, зачем выходил во двор? Так что ври, да не завирайся, – серьезным тоном произнес грузин.
– Не в этом дело, – быстро забыв про отечество, согласился Акимыч. – Я видел и слышал, а значит, был на посту.
– Что ты слышал, Акимыч?
– Все! Как грохнуло! Потом зарево!
– А может, это был салют?
– Какой, едрить, салют? В час ночи, блин…
Дед Иосиф сам не любил сквернословия и обычно никому не позволял. Но в данной ситуации делать замечание Акимычу за использование ненормативной лексики он счел бесполезным.
Неожиданно Акимыч, вернув на место окончательно скосившиеся к носу глаза, попросил:
– Иосиф Бесланович! Уважаемый! Позвольте на вас опереться. – И не ожидая ответа, отвалился от стены и почти рухнул на деда. – А ты помнишь фильм Формана «Что-то пролетело над гнездом кукушки»?
Дед Иосиф опешил. Устами Акимыча говорил кто-то другой. Может, вселившийся в него инопланетянин?
– Нет, не помню никакой кукушки и никакого Формана. И к тому же тебе сто раз повторял: не Бесланович я, а Бесоевич…
– Врешь. Я слышал только про Бесланович. А про кукушку я к тому, что какая-то хреновина пролетела в небе и как… Ну, ты сам знаешь, как…
Дед взял Акимыча под локоть и повел в дом. Старик подумал, что Акимыч действительно бредит. Он уже хорошо изучил его повадки. Дело могла поправить только дополнительная порция водки.
– Акимыч, может, тебе все это приснилось? – как можно мягче спросил дед.
– Не обижайся, пожалуйста, я так скажу, по-дружески. У вас там, в Грузии, с этими, как их, Сакаш… ну, с этими сыкунами, жизнь хреновая. Вам и так плохо, чтобы еще лапшу на уши вешать. Так вот, моя хреновина… она взаправду была…
Дед удивленно взглянул на соседа и налил почти до краев стакан водки.
Тот недоверчиво посмотрел на Иосифа, словно сомневаясь в искренности его намерений. Потом схватил стакан обеими руками и жадно опрокинул его содержимое в ненасытное чрево.
– Ох хорошо! – воскликнул Акимыч, вытирая рукавом влажные губы. – Ты думаешь, дед, это мои бредни? – спросил он вдруг практически трезвым голосом.
– Акимыч, ты давай рассказывай. Я тоже кое-что видел уже сегодня. Тоже тебе расскажу. Обмен мнениями, понимаешь, у нас получается.
– А чего рассказывать? Какой, к хрену, у нас обмен?! Я тебе рассказываю, а ты молчишь как рыба. Только споить нас, русских, хочешь.
Акимыч снова начинал клевать носом. Прозрение кончилось.
– Слабак. С тобой все ясно. – Иосиф безнадежно махнул рукой, а про себя подумал, что надо зайти к «фельдмаршалу», имея в виду Ордынского. Может, тот что-нибудь знает?
Как ни странно, «фельдмаршал» знал не больше, чем Акимыч, но подтвердил главное, что вчера около часа ночи действительно над Рублевкой пролетел огненный шар и где-то совсем близко громко бабахнуло.
– Вот, моих гостей напугали. – Для пущей убедительности он указал в сторону двух прилично одетых мужчин, сидящих у него за столом.
– То, что гости к тебе, Петр, в такую минуту пожаловали, это хорошо. Смелые люди.
– Да вот теперь выбраться домой не можем, – сокрушенно покачал головой один из гостей, которого генерал представил как потомка известного русского рода Демидовых.
Уже который час, так и не вылезая из домашних тапочек, которые жена по случаю купила ему в одном из здешних сельмагов, спрятанных от посторонних глаз за первой линией Рублевки, Сема бесцельно шатался по дому.
Над ним почему-то, особенно в последнее время, постоянно кружил призрак «деприватизации» всего, что Сема имел на пару со своим младшим партнером Ленчиком Славиным. Особо привлекал московский универсальный магазин, на который, как ему неофициально сообщили доброжелатели, положил глаз кто-то из федералов.
Семе в это верилось достаточно легко, потому что не только этот, по их мнению, незаконно приватизированный объект уже давно был вожделенной мечтой новой поросли чиновников. Поэтому любой ненормальный ход событий – а это утро, особенно после пламенной дикторской речи по непонятно какому телеканалу, было не просто ненормальным, а даже сумасшедшим, – он истолковывал практически одинаково. Значит, что-то там наверху замышляется.
Но когда он попытался со своими навязчивыми страхами сунуться сначала к своей новой подружке писательнице Анюте Тихой, а затем и к давней любовнице, а ныне известному парапсихологу Мариночке, от обеих получил жесткий отлуп. Но поскольку прежняя любовница была далеко, а нынешняя под боком, Сема решил выместить всю зреющую в нем жабу именно на ней.
Прошлепав в очередной раз к холодильнику и не увидев там своего любимого коньяка, он вернулся в спальню с бутылкой «Эвиан» и угрожающе процедил только что проснувшейся Анюте:
– Доброе утро, ласточка!
«Голова болела нещадно. Вот и доверяй после этого армянам», – подумал он, прихлебывая из горлышка минералку.
– Кто без меня трогал мой коньяк?! – неожиданно для самого себя закричал Сема, хватаясь за голову, ибо от крика голова затрещала еще сильнее.
– Дорогой, кто без твоего разрешения может в этом доме что-то тронуть? – вопросом на вопрос ответила Анюта. И тут же с известной долей злорадства подумала: только меня…
– Ты как всегда все проспала. – На всякий случай он сменил тему. – К нам в телевизор приходил какой-то поц в костюме времен победы развитого социализма.
Торгаш на мгновение оцепенел от того, что только что сказал. Точно, национализаторы. Пели песни про одно, а понимать надо так, что скоро начнут.
– Кто приходил? Я что-то не восприняла, – переспросила писательница, томно потягиваясь на простынях с золотым шитьем.
– Твою мать! Ты что валяешься, когда кругом такие дела?
– Какие такие дела, дорогой? Я что-то опять не поняла. А коньяк? Так ты сам весь и выпил.
– Хватит все на меня валить. Или дай валидолу, или коньяка. Срочно! А то по миру пойдешь, если умру. У меня точно началась белая горячка. Вернее, чернобелая…
Анюта поверила в оба диагноза. За два месяца сожительства с известным торговцем она быстро разобралась, что к чему, поэтому препираться не стала. Она накинула легкий игривый халатик, затем в прихожей поверх него объемистую шубу из спинок шиншиллы и выскочила на мороз. На ее зов откликнулся не садовник, а огромный, как медведь, пес по кличке Басмач, который представлял собой «лицо кавказской национальности».
Анюта испуганно сжалась, так как никогда не могла предугадать намерения Басмача: то ли он ее трахнет, то ли съест с потрохами. Но Басмач ограничился тем, что попытался залезть ей под шубу и халат одновременно, откуда доносились призывные для него ароматы дамы из Одессы.
К счастью, вовремя откуда-то выползший Михей, пожилой, но вполне еще здоровый и сильный садовник, способный удовлетворить даже кобылицу, оторвал пса от хозяйки, которая в невольной борьбе обнажила перед ним свои прелести.
– Чего тебе, госпожа-хозяюшка? – осипшим голосом спросил садовник. Он давно уже перестал удивляться, когда в дом хозяина въезжала новая подружка.
– Михей, смотайся, пожалуйста, в нашу «тетю» и купи любимого коньяка хозяина, ты знаешь какого. И еще ящик водки. Хлеба свежего, яиц дюжины две, соленых огурцов… Словом, чтоб твоего хозяина вывести из этого… из этой…
– С бодуна, что ли? – пришел на помощь Михей.
– Да-да. Бодуна, – с готовностью подхватила Анюта. – Только давай быстрее обернись. Семочка в невероятном бешенстве!
Тем временем Фомарь созрел до разговора с нужным человеком в Белом доме. Но как и все владельцы мобильников на Рублевке, лишь удостоверился, что аппарат не работает. Вновь звонить по местной линии своему строптивому парапсихологу Сема не стал – заело самолюбие. Она еще отрыгнет за то, что так разговаривала. И с кем?! С тем, кто сделал из нее человека!
Отправив Михея в магазин, Анюта уже успела вернуться в дом. Завидев ее, Сема вновь закричал во всю глотку:
– Где Жора? Мать твою…
Больше срывать свою злость было не на ком.
– Так ты ж его отпустил еще позавчера. Праздновать этот ваш День защитника!
– Так что же, мне самому придется сесть за руль?
– Выходит так, милый. А коньячок, водочка скоро будут. Михей поехал за ними на твоем «Бентли».
– Вы что, совсем здесь отморозились?! На «Бентли»? Хорошо, что не на бензовозе. И то потому, что у меня в гараже просто нет бензовоза, – раздраженно буркнул Фомарь.
Он обреченно стал ждать. Чтобы сначала опохмелиться, а уже к пяти часам тащиться на Ильинку.
Карантин как приговор
Подъехав к дому, он несколько успокоился, увидел старика Акимыча на своем излюбленном месте. Тот стоял, прислонившись к кирпичной стене, и курил. Сразу было видно, что от празднования Дня защитника Отечества накануне он еще не оправился. А может, начал праздновать заново.
Уезжая в Москву, Иосиф угостил его чачей с бутербродами, густо намазанными черной икрой. Но судя по тому, как Акимыч боялся отойти от стены, он на этом не успокоился и наверняка сделал обход ближайших соседей с искренними поздравлениями, которые влекли за собой очередные фронтовые сто грамм.
Опытным глазом дед Иосиф сразу понял, что дело плохо. А жаль. Он почему-то был уверен, что Акимыч уже все знает и разъяснит создавшуюся ситуацию.
– Вчера ночью прилетали эти… етить их мать, – произнес вместо приветствия Акимыч.
– Кто эти, Акимыч?
– Ино.. ино… планетяне… – вымолвил наконец Акимыч. – Ты понимаешь, старик? Вышел я вчера ночью по нужде. Очень хотелось… А тут летит какая-то фиговина. Ты когда-нибудь видел, как эта… летит снаряд от этой… «катюши»?
– Нет, Акимыч, не имел такого счастья, – ответил Иосиф.
– Вы все, блин, спали, а я как верный защитник отечества…
– Ты хоть помнишь, зачем выходил во двор? Так что ври, да не завирайся, – серьезным тоном произнес грузин.
– Не в этом дело, – быстро забыв про отечество, согласился Акимыч. – Я видел и слышал, а значит, был на посту.
– Что ты слышал, Акимыч?
– Все! Как грохнуло! Потом зарево!
– А может, это был салют?
– Какой, едрить, салют? В час ночи, блин…
Дед Иосиф сам не любил сквернословия и обычно никому не позволял. Но в данной ситуации делать замечание Акимычу за использование ненормативной лексики он счел бесполезным.
Неожиданно Акимыч, вернув на место окончательно скосившиеся к носу глаза, попросил:
– Иосиф Бесланович! Уважаемый! Позвольте на вас опереться. – И не ожидая ответа, отвалился от стены и почти рухнул на деда. – А ты помнишь фильм Формана «Что-то пролетело над гнездом кукушки»?
Дед Иосиф опешил. Устами Акимыча говорил кто-то другой. Может, вселившийся в него инопланетянин?
– Нет, не помню никакой кукушки и никакого Формана. И к тому же тебе сто раз повторял: не Бесланович я, а Бесоевич…
– Врешь. Я слышал только про Бесланович. А про кукушку я к тому, что какая-то хреновина пролетела в небе и как… Ну, ты сам знаешь, как…
Дед взял Акимыча под локоть и повел в дом. Старик подумал, что Акимыч действительно бредит. Он уже хорошо изучил его повадки. Дело могла поправить только дополнительная порция водки.
– Акимыч, может, тебе все это приснилось? – как можно мягче спросил дед.
– Не обижайся, пожалуйста, я так скажу, по-дружески. У вас там, в Грузии, с этими, как их, Сакаш… ну, с этими сыкунами, жизнь хреновая. Вам и так плохо, чтобы еще лапшу на уши вешать. Так вот, моя хреновина… она взаправду была…
Дед удивленно взглянул на соседа и налил почти до краев стакан водки.
Тот недоверчиво посмотрел на Иосифа, словно сомневаясь в искренности его намерений. Потом схватил стакан обеими руками и жадно опрокинул его содержимое в ненасытное чрево.
– Ох хорошо! – воскликнул Акимыч, вытирая рукавом влажные губы. – Ты думаешь, дед, это мои бредни? – спросил он вдруг практически трезвым голосом.
– Акимыч, ты давай рассказывай. Я тоже кое-что видел уже сегодня. Тоже тебе расскажу. Обмен мнениями, понимаешь, у нас получается.
– А чего рассказывать? Какой, к хрену, у нас обмен?! Я тебе рассказываю, а ты молчишь как рыба. Только споить нас, русских, хочешь.
Акимыч снова начинал клевать носом. Прозрение кончилось.
– Слабак. С тобой все ясно. – Иосиф безнадежно махнул рукой, а про себя подумал, что надо зайти к «фельдмаршалу», имея в виду Ордынского. Может, тот что-нибудь знает?
Как ни странно, «фельдмаршал» знал не больше, чем Акимыч, но подтвердил главное, что вчера около часа ночи действительно над Рублевкой пролетел огненный шар и где-то совсем близко громко бабахнуло.
– Вот, моих гостей напугали. – Для пущей убедительности он указал в сторону двух прилично одетых мужчин, сидящих у него за столом.
– То, что гости к тебе, Петр, в такую минуту пожаловали, это хорошо. Смелые люди.
– Да вот теперь выбраться домой не можем, – сокрушенно покачал головой один из гостей, которого генерал представил как потомка известного русского рода Демидовых.
* * *
Обладатель многомиллионного состояния, сколоченного на спекуляции джинсами, а затем приумноженного благодаря торговле элитными товарами – от ювелирных изделий до эксклюзивных автомобилей, Семен Фомарь не впервые в своей жизни вновь задался философским вопросом: на кой хрен тебе бабки, если все равно пьешь дешевый коньяк? И в очередной раз не ответил на него, потому что правдивый ответ был бы лично ему неприятен. Против природы не попрешь: Сема был патологически жаден. Даже по отношению к собственной персоне.Уже который час, так и не вылезая из домашних тапочек, которые жена по случаю купила ему в одном из здешних сельмагов, спрятанных от посторонних глаз за первой линией Рублевки, Сема бесцельно шатался по дому.
Над ним почему-то, особенно в последнее время, постоянно кружил призрак «деприватизации» всего, что Сема имел на пару со своим младшим партнером Ленчиком Славиным. Особо привлекал московский универсальный магазин, на который, как ему неофициально сообщили доброжелатели, положил глаз кто-то из федералов.
Семе в это верилось достаточно легко, потому что не только этот, по их мнению, незаконно приватизированный объект уже давно был вожделенной мечтой новой поросли чиновников. Поэтому любой ненормальный ход событий – а это утро, особенно после пламенной дикторской речи по непонятно какому телеканалу, было не просто ненормальным, а даже сумасшедшим, – он истолковывал практически одинаково. Значит, что-то там наверху замышляется.
Но когда он попытался со своими навязчивыми страхами сунуться сначала к своей новой подружке писательнице Анюте Тихой, а затем и к давней любовнице, а ныне известному парапсихологу Мариночке, от обеих получил жесткий отлуп. Но поскольку прежняя любовница была далеко, а нынешняя под боком, Сема решил выместить всю зреющую в нем жабу именно на ней.
Прошлепав в очередной раз к холодильнику и не увидев там своего любимого коньяка, он вернулся в спальню с бутылкой «Эвиан» и угрожающе процедил только что проснувшейся Анюте:
– Доброе утро, ласточка!
«Голова болела нещадно. Вот и доверяй после этого армянам», – подумал он, прихлебывая из горлышка минералку.
– Кто без меня трогал мой коньяк?! – неожиданно для самого себя закричал Сема, хватаясь за голову, ибо от крика голова затрещала еще сильнее.
– Дорогой, кто без твоего разрешения может в этом доме что-то тронуть? – вопросом на вопрос ответила Анюта. И тут же с известной долей злорадства подумала: только меня…
– Ты как всегда все проспала. – На всякий случай он сменил тему. – К нам в телевизор приходил какой-то поц в костюме времен победы развитого социализма.
Торгаш на мгновение оцепенел от того, что только что сказал. Точно, национализаторы. Пели песни про одно, а понимать надо так, что скоро начнут.
– Кто приходил? Я что-то не восприняла, – переспросила писательница, томно потягиваясь на простынях с золотым шитьем.
– Твою мать! Ты что валяешься, когда кругом такие дела?
– Какие такие дела, дорогой? Я что-то опять не поняла. А коньяк? Так ты сам весь и выпил.
– Хватит все на меня валить. Или дай валидолу, или коньяка. Срочно! А то по миру пойдешь, если умру. У меня точно началась белая горячка. Вернее, чернобелая…
Анюта поверила в оба диагноза. За два месяца сожительства с известным торговцем она быстро разобралась, что к чему, поэтому препираться не стала. Она накинула легкий игривый халатик, затем в прихожей поверх него объемистую шубу из спинок шиншиллы и выскочила на мороз. На ее зов откликнулся не садовник, а огромный, как медведь, пес по кличке Басмач, который представлял собой «лицо кавказской национальности».
Анюта испуганно сжалась, так как никогда не могла предугадать намерения Басмача: то ли он ее трахнет, то ли съест с потрохами. Но Басмач ограничился тем, что попытался залезть ей под шубу и халат одновременно, откуда доносились призывные для него ароматы дамы из Одессы.
К счастью, вовремя откуда-то выползший Михей, пожилой, но вполне еще здоровый и сильный садовник, способный удовлетворить даже кобылицу, оторвал пса от хозяйки, которая в невольной борьбе обнажила перед ним свои прелести.
– Чего тебе, госпожа-хозяюшка? – осипшим голосом спросил садовник. Он давно уже перестал удивляться, когда в дом хозяина въезжала новая подружка.
– Михей, смотайся, пожалуйста, в нашу «тетю» и купи любимого коньяка хозяина, ты знаешь какого. И еще ящик водки. Хлеба свежего, яиц дюжины две, соленых огурцов… Словом, чтоб твоего хозяина вывести из этого… из этой…
– С бодуна, что ли? – пришел на помощь Михей.
– Да-да. Бодуна, – с готовностью подхватила Анюта. – Только давай быстрее обернись. Семочка в невероятном бешенстве!
Тем временем Фомарь созрел до разговора с нужным человеком в Белом доме. Но как и все владельцы мобильников на Рублевке, лишь удостоверился, что аппарат не работает. Вновь звонить по местной линии своему строптивому парапсихологу Сема не стал – заело самолюбие. Она еще отрыгнет за то, что так разговаривала. И с кем?! С тем, кто сделал из нее человека!
Отправив Михея в магазин, Анюта уже успела вернуться в дом. Завидев ее, Сема вновь закричал во всю глотку:
– Где Жора? Мать твою…
Больше срывать свою злость было не на ком.
– Так ты ж его отпустил еще позавчера. Праздновать этот ваш День защитника!
– Так что же, мне самому придется сесть за руль?
– Выходит так, милый. А коньячок, водочка скоро будут. Михей поехал за ними на твоем «Бентли».
– Вы что, совсем здесь отморозились?! На «Бентли»? Хорошо, что не на бензовозе. И то потому, что у меня в гараже просто нет бензовоза, – раздраженно буркнул Фомарь.
Он обреченно стал ждать. Чтобы сначала опохмелиться, а уже к пяти часам тащиться на Ильинку.
Карантин как приговор
Территория, на которой размещались шесть теннисных кортов, было до отказа забита публикой. Собственно, этого и следовало ожидать.
«Ничего себе! Хорошо устроились ребята», – подумал Демидов, потративший минут двадцать, чтобы хоть гденибудь припарковать свой скромный «Гольф» Генки Братеева. Генерал увязался ехать именно на их машине, и теперь бодренько тащил своих новых знакомых поближе к центру кортов. Демидов удивленно оглядывался по сторонам. Ба! Сколько сразу знакомых лиц. Только одних артистов больше, чем на кинофестивале, куда в прежние времена Дан умудрялся попадать всеми правдами и неправдами.
Толпа шумела, шушукалась, шипела от перевозбуждения и страха перед неизвестностью.
Очевидную растерянность по меньшей мере тысячи людей особенно выдавало их разношерстное облачение. Кто-то красовался в вызывающе элегантных костюмах, другие по привычке своих предыдущих посещений теннисного центра явились в спортивных куртках и брюках, а третьи вообще были одеты непонятно как. Одни дамы увесились дорогими украшениями, а другие даже не успели уложить волосы.
– Слушай, Гена. Камушков здесь, как в пещере Аладдина! – отметил Демидов.
Со стороны могло показаться, что все эти люди пришли на дискотеку поразвлечься.
Генерал Ордынский, несмотря на свой запредельный возраст, чувствовал себя в этой атмосфере как рыба в воде. Он правильно рассчитал, когда надел парадную форму со всеми регалиями. И хотя она висела на старческом теле Никодимыча как мешок, свою роль выполняла прекрасно. Словно ледокол впереди каравана гражданских судов, генеральская форма раздвигала бурлящую толпу. Сейчас бы еще духовой оркестр заиграл «Славянку» – и вперед, молодость!
– Смотри, смотри! – не скрывая возбуждения, толкнул он Демидова. – Большинство этих типов я видел только по телевизору. Смотри, вон тот, который как после оспы, – это же Никелев. А те, чуть позади, длинноносый очкарик и второй, с лицом колобка, – Эдуард Тельцовский и Марк Львов.
«Кто здесь миллионер? Кто сантехник? Кто водила? Хрен их разберешь! Какое мне до всех этих Никелевых дело? Мне надо домой…» – с грустью думал Демидов, стараясь не отставать от генерала.
Что же все-таки случилось в монотонно-сытой жизни Рублевки, где люди отгородились друг от друга высоченными заборами и практически никогда не общались друг с другом? Разве что по делам или в модных ресторанах. Тоже случайно.
Демидову было понятно, что многие из оказавшихся здесь известных в России персонажей, оправившись от первого шока неожиданной изоляции от Москвы, теперь просто жаждали театра. Каждый из олигархов наверняка уже успокоился, так как был абсолютно убежден, что кому-кому, а ему удастся решить любые проблемы. В конце концов, деньги открывают любые двери. А этих самых денег тут!! Можно всю Рублевку стодолларовыми бумажками уложить. Одну к одной.
Неожиданно Ордынский стал энергично расталкивать публику, увлекая за собой Демидова.
– Знаешь, Даниил, я хочу тебя познакомить с хорошими людьми. У нас здесь такие экземпляры тоже встречаются. Кстати, прости старика Христа ради, прости, что я давеча тебя недобро встретил. А на поверку ты оказался неплохим мужиком.
– Полно вам, Петр Никодимыч. Мы с вами ночь и день всего как знакомы, а вы мне уже как отец родной.
На глазах генерала навернулись слезы.
– Спасибо. Уважил, Даниил. Ну да ладно. Обещал же познакомить с хорошими людьми… – С этими словами генерал живо и в то же время без мельтешения подошел к стоящей возле цветного витража троице.
Демидов заметил усатого, с горбатым носом и такой же сгорбленной спиной седовласого старика в бежевом, кустарной вязки, свитере с высоким воротом. Рядом с ним стоял высокий, тоже усатый мужчина лет сорока, облаченный в черный с едва обозначенной легкой полоской костюм. Третьим в этой троице был ярко выраженный представитель местного населения в ватнике и кирзовых сапогах.
Все вместе они производили странное впечатление, напоминая знаменитый плакат, символизирующий нерушимый союз рабочего класса, трудового крестьянства и народной интеллигенции.
– Знакомьтесь, – громко и важно произнес тонким голосом Ордынский. – Это Иосиф Бесоевич. В переводе на русский язык, насколько мне известно, Иосиф Виссарионович. Сам понимаешь, Даниил, такое сочетание имени и отчества носить не очень и приятно. Поэтому дед и конспирируется. Мой приятель. Хороший человек, хоть и грузин…
– Тоже мне, нашел здесь деда. Может, ты мне сам в деды годишься, – не зло, но тем не менее укоризненно проворчал обладатель опасного имени.
Генерал и старый грузин, будто не виделись всего несколько часов назад, тепло обнялись.
– А это Михаил Давидович, внук уважаемого Иосифа, известный производитель молока и соков, в основном из каких-то натуральных порошков. Может, слышал? – Он хитро посмотрел на Агулова, мол, не обижается ли тот.
Но тот уже давно привык к солдафонским шуткам генерала, к которому для полноты ветеранской компании привязался его родной дед.
– А это еще одна местная достопримечательность и незаменимый партнер во всем, что касается… – При этом Ордынский выразительно щелкнул пальцами по кадыку. – Словом, Акимыч, наш абориген. Замечательный человек. Я его уважаю. – И не делая никакой паузы, продолжил знакомить. Генералу явно импонировала его роль. – А это мой гость с Урала, потомок знаменитого рода Демидовых – Даниил Никитич Демидов.
– Очень приятно познакомиться, – сдержанно произнес Демидов, поочередно пожимая руку каждому из новых знакомых.
Без какой-то особой прозорливости он уловил, что этих людей связывает особая близость. Нечто такое, что почти уже утеряно молодым поколением. Генерал снова дернул Демидова за рукав:
– Пошли, познакомлю тебя еще с одной нашей знаменитостью.
Но продолжение представлений пришлось на время отложить.
Неожиданно под сводами теннисного центра разнесся нарастающий гул голосов.
– Прилетел вертолет. Сам Любимов и Оржак, – передавала друг другу толпа.
Демидов увидел, как сквозь живую людскую массу, удивительно легко расступающуюся под мускулами охраны, к центру зала пробирались две фигуры в серебристого цвета комбинезонах и сдвинутых набок респираторах. В таком экзотическом виде в них трудно было признать директора ФСБ и главы Министерства спасения. Болееменее знающие их люди могли без особого труд заметить, что и столь высокого ранга чиновники выглядели порядком растерянными.
Оржак довольно резво взбежал по ступенькам на одну из судейских вышек и, усевшись там, как заправский рефери, взял в руки прикрепленный там заранее микрофон. Любимов остался стоять внизу.
– Прошу прощения, что мне придется перед вами сидеть в этом не очень удобном кресле. Но иначе тут вообще трудно удержаться.
Голос его звучал гулко, но при этом как-то неестественно.
– Чего уж там, сидите. На нас уже и так что-то уже упало. Для полного счастья только не хватает, чтобы еще кто-то с вышки свалился! – в тон ему выкрикнул издалека неизвестно кому принадлежащий голос.
Все сразу дружно стали вертеть головами, пытаясь высмотреть смельчака. Кричал, оказывается, Акимыч. Увидев, что на него разом все смотрят, Акимыч максимально приосанился и так же громко прокричал:
– Что я такого сказал? Нельзя, что ли, начальство поприветствовать?! Я, может, тоже в органах служил…
Но на него уже никто больше не обращал внимания. Все замерли, слушая Оржака.
– Я уполномочен сообщить вам, товарищи, что…
– Война, точно война! – чуть ли не с гордостью в голосе подал голос Ордынский. – Повоюем, а, Демидов?
Даниил не поддержал тему. Он пристально вглядывался в судейскую вышку, на которой странная, похожая на инопланетянина серебристая фигура главного «спасателя» страны продолжала говорить в микрофон:
– Сегодня ночью, двадцать четвертого февраля, в один час тринадцать минут в районе произошла, по предварительным сведениям, космогенная экологическая катастрофа. На территорию, близко расположенную к месту, где мы сейчас находимся, упал и взорвался метеорит диаметром около пяти метров. Сразу хочу проинформировать, что катастрофа носит локальный характер. Человеческих жертв, слава богу, нет. Однако метеоритная пыль, образовавшаяся в результате взрыва, под воздействием ветра осела в населенных пунктах вдоль всего Рублево-Успенского шоссе.
– Не тяни, директор! – снова прокричал кто-то достаточно громко.
– По имеющимся данным, – оратор не обратил никакого внимания на крик и продолжил, – эта пыль, к сожалению, содержит космические бактерии и вирусы, не известные пока на Земле. Соответствующие службы, медицинские и научные центры страны осуществляют необходимые мероприятия по ликвидации последствий экологической катастрофы. В связи с этим с сегодняшнего дня в зоне, прилегающей к Рублево-Успенскому шоссе, введен карантин. Из соображений государственной безопасности и эскалации паники за пределы пораженного района принято решение временно прервать с пораженной территорией все виды связи. Работает только местный кабельный телевизионный канал, по которому вы сможете получать необходимую информацию. К счастью, удалось восстановить работу местного телефонного узла связи.
Закончив свое выступление, Оржак лихо спрыгнул с вышки. А на нее полез директор ФСБ.
– Теперь о временном режиме проживания в карантинной зоне, – решительно начал Любимов. – Выезд с ее территории категорически запрещается до выяснения всех обстоятельств катастрофы и исследования ее последствий. То есть механизмов воздействия чужеродных вирусов и бактерий на организм человека и природную среду. К сожалению, ученым пока не удается выявить природу метеоритных вирусов и длительность инкубационного периода. Однако по выявленным у некоторых лиц симптомам можно сказать, что есть опасность проявления болезни прежде всего в психических отклонениях.
– Что-то слишком много за половину ночи и еще половину дня они успели узнать о неизвестных вирусах, – то ли вслух спросил, то озабоченно сам себе ответил стоящий чуть поодаль от Демидова мужчина. Его лицо показалось очень знакомым.
– Кто это? – тихо спросил Дан.
– На ловца и зверь бежит, – шепнул ему на ухо генерал. – Мы как раз двигались к нему, когда появились гости. Это ж Духон, еще один олигарх. Как сейчас говорят, бывший олигарх. Хотя по мне что бывший, что нынешний – разницы нет. Главное, что человек масштабный. Познакомлю.
Тем временем Любимов продолжал пугать публику все новой информацией:
– Объявленный по настоянию вирусологов и других специалистов карантин является мерой вынужденной, но необходимой, чтобы оградить незараженную часть территории страны и прежде всего Москву от вирусной опасности. В связи с этим, товарищи, прошу вас проявить терпение и нравственную зрелость. На время действия карантина в пораженном районе вводится комендантское правление. Комендантом назначен товарищ Гулькин Спиридон Петрович, опытный административно-хозяйственный работник, владеющий как местной обстановкой, так и, по специальной линии, навыками эпидемиологического противодействия. С этого момента все вопросы управления районом относятся к его компетенции.
– Товарищ Гулькин, прошу вас взобраться на вышку соседнего корта, – предложил кому-то в толпе Любимов.
На соседнюю вышку действительно поднялся невзрачного вида мужчина в аналогичном серебристом защитном одеянии. В знак приветствия он, глуповато улыбаясь, помахал рукой. Та часть аудитории, которая здесь жила, так сказать, по регистрации в паспорте, мгновенно узнала в нем директора паспортно-визового отдела в прошлом, а ныне заместителя главы местной поселковой администрации.
Аборигены Рублевки разом засвистели и заулюкали.
Тем временем, обращаясь персонально к Гулькину, Любимов внес предложение:
– Предлагается создать также общественный совет из числа авторитетных жителей Успенского поселения, который будет оказывать посильное содействие товарищу Гулькину и направленным в карантинную зону спасательным подразделениям. Еще раз прошу, господа и товарищи, проявить сознательность, соблюдать гражданскую дисциплину и не поддаваться панике! Мы надеемся на скорейший и благополучный исход. Спасибо за внимание.
Так же лихо, как Оржак, Любимов соскочил с вышки и сразу двинулся к выходу по живому коридору, в мгновение ока расчищенному спецназом.
– Паноптикум какой-то! – во весь голос возмутился совладелец молочной империи.
– Это точно, – поддержал его стоявший рядом Демидов.
Оглядев галдящую толпу, он явственно видел, что многие люди совершенно не понимают ни сути происходящего, ни смысла только что услышанного. Но признаки легкой паники были уже налицо.
Кто-то, расталкивая всех и вся, бегом двинулся к выходу. Кто-то неуместно громко, словно в накатившей истерике, дал волю эмоциям и от души хохотал. Откуда-то доносился детский плач.
– Этого еще не хватало, чтоб мною управлял какой-то Гулькин! – размашисто жестикулируя короткими ручками перед носом высокого седовласого, но еще не старого мужчины со следами детской ветрянки на лице, кричал владелец одного из крупных банков Марк Львов.
– Я вас понимаю, как мне кажется, лучше других, – вторил ему собеседник. – Вы управляете такими колоссальными финансовыми потоками, у вас столько клиентов. А тут пожалуйста, какой-то самозванец Гулькин. Что они вообще себе позволяют? Вы же знаете меня! Я признанный писатель и издатель. Мое слово ждут каждый день миллионы читателей. И на тебе, наглое ограничение гражданских свобод.
– А это кто? – спросил генерала Демидов. – Такие страсти! Он что, это все всерьез?
– Это наш местный классик. Здесь из писателей классиков почти нет. Не на что, так сказать, строиться. А наш действительно классик имеет в жилтовариществе один из лучших домов.
– А фамилия-то у него имеется? – Демидов всерьез уважал и ценил литераторов, считая их людьми из другого мира.
– Грешен, точно не помню. То ли Орлов-Таврический, то ли Соколов-Таврический?.. Не читал. Но очень талантливый писатель, ежели домину такую отгрохал. Хе-хе, – доверительно сообщил генерал, усмехаясь себе в усы.
За писателем между тем суетливо переминался с ноги на ногу еще один любопытный персонаж, которого обитатели Рублевки знали не хуже местного парапсихолога Марины Танкер.
Это был достаточно известный в определенных кругах торговец антиквариатом Михаил Николаевич Лескович. В свои шестьдесят пять лет он оставался всеуспевающим живчиком, чьей энергии мог позавидовать, наверное, любой.
Лесковичу было совершенно неважно, что сейчас творится на кортах. Он ждал своей минуты, чтобы заняться любимым делом. Например, впарить тому же писателю очередную антикварную штучку из серебра и хрусталя предположительно позапрошлого века, которую нанятые им умельцы сделали только вчера в его мастерской.
Недаром вся антиквариатолюбивая Москва называла его не иначе как Старьевщик. Михаил Николаевич доподлинно знал, кто на какую иглу собирательства подсел, и всячески старался формировать их дальнейшие вкусы. Увидев, наконец, как Орлов-Таврический остался один, он учтиво тронул его за плечо.
«Ничего себе! Хорошо устроились ребята», – подумал Демидов, потративший минут двадцать, чтобы хоть гденибудь припарковать свой скромный «Гольф» Генки Братеева. Генерал увязался ехать именно на их машине, и теперь бодренько тащил своих новых знакомых поближе к центру кортов. Демидов удивленно оглядывался по сторонам. Ба! Сколько сразу знакомых лиц. Только одних артистов больше, чем на кинофестивале, куда в прежние времена Дан умудрялся попадать всеми правдами и неправдами.
Толпа шумела, шушукалась, шипела от перевозбуждения и страха перед неизвестностью.
Очевидную растерянность по меньшей мере тысячи людей особенно выдавало их разношерстное облачение. Кто-то красовался в вызывающе элегантных костюмах, другие по привычке своих предыдущих посещений теннисного центра явились в спортивных куртках и брюках, а третьи вообще были одеты непонятно как. Одни дамы увесились дорогими украшениями, а другие даже не успели уложить волосы.
– Слушай, Гена. Камушков здесь, как в пещере Аладдина! – отметил Демидов.
Со стороны могло показаться, что все эти люди пришли на дискотеку поразвлечься.
Генерал Ордынский, несмотря на свой запредельный возраст, чувствовал себя в этой атмосфере как рыба в воде. Он правильно рассчитал, когда надел парадную форму со всеми регалиями. И хотя она висела на старческом теле Никодимыча как мешок, свою роль выполняла прекрасно. Словно ледокол впереди каравана гражданских судов, генеральская форма раздвигала бурлящую толпу. Сейчас бы еще духовой оркестр заиграл «Славянку» – и вперед, молодость!
– Смотри, смотри! – не скрывая возбуждения, толкнул он Демидова. – Большинство этих типов я видел только по телевизору. Смотри, вон тот, который как после оспы, – это же Никелев. А те, чуть позади, длинноносый очкарик и второй, с лицом колобка, – Эдуард Тельцовский и Марк Львов.
«Кто здесь миллионер? Кто сантехник? Кто водила? Хрен их разберешь! Какое мне до всех этих Никелевых дело? Мне надо домой…» – с грустью думал Демидов, стараясь не отставать от генерала.
Что же все-таки случилось в монотонно-сытой жизни Рублевки, где люди отгородились друг от друга высоченными заборами и практически никогда не общались друг с другом? Разве что по делам или в модных ресторанах. Тоже случайно.
Демидову было понятно, что многие из оказавшихся здесь известных в России персонажей, оправившись от первого шока неожиданной изоляции от Москвы, теперь просто жаждали театра. Каждый из олигархов наверняка уже успокоился, так как был абсолютно убежден, что кому-кому, а ему удастся решить любые проблемы. В конце концов, деньги открывают любые двери. А этих самых денег тут!! Можно всю Рублевку стодолларовыми бумажками уложить. Одну к одной.
Неожиданно Ордынский стал энергично расталкивать публику, увлекая за собой Демидова.
– Знаешь, Даниил, я хочу тебя познакомить с хорошими людьми. У нас здесь такие экземпляры тоже встречаются. Кстати, прости старика Христа ради, прости, что я давеча тебя недобро встретил. А на поверку ты оказался неплохим мужиком.
– Полно вам, Петр Никодимыч. Мы с вами ночь и день всего как знакомы, а вы мне уже как отец родной.
На глазах генерала навернулись слезы.
– Спасибо. Уважил, Даниил. Ну да ладно. Обещал же познакомить с хорошими людьми… – С этими словами генерал живо и в то же время без мельтешения подошел к стоящей возле цветного витража троице.
Демидов заметил усатого, с горбатым носом и такой же сгорбленной спиной седовласого старика в бежевом, кустарной вязки, свитере с высоким воротом. Рядом с ним стоял высокий, тоже усатый мужчина лет сорока, облаченный в черный с едва обозначенной легкой полоской костюм. Третьим в этой троице был ярко выраженный представитель местного населения в ватнике и кирзовых сапогах.
Все вместе они производили странное впечатление, напоминая знаменитый плакат, символизирующий нерушимый союз рабочего класса, трудового крестьянства и народной интеллигенции.
– Знакомьтесь, – громко и важно произнес тонким голосом Ордынский. – Это Иосиф Бесоевич. В переводе на русский язык, насколько мне известно, Иосиф Виссарионович. Сам понимаешь, Даниил, такое сочетание имени и отчества носить не очень и приятно. Поэтому дед и конспирируется. Мой приятель. Хороший человек, хоть и грузин…
– Тоже мне, нашел здесь деда. Может, ты мне сам в деды годишься, – не зло, но тем не менее укоризненно проворчал обладатель опасного имени.
Генерал и старый грузин, будто не виделись всего несколько часов назад, тепло обнялись.
– А это Михаил Давидович, внук уважаемого Иосифа, известный производитель молока и соков, в основном из каких-то натуральных порошков. Может, слышал? – Он хитро посмотрел на Агулова, мол, не обижается ли тот.
Но тот уже давно привык к солдафонским шуткам генерала, к которому для полноты ветеранской компании привязался его родной дед.
– А это еще одна местная достопримечательность и незаменимый партнер во всем, что касается… – При этом Ордынский выразительно щелкнул пальцами по кадыку. – Словом, Акимыч, наш абориген. Замечательный человек. Я его уважаю. – И не делая никакой паузы, продолжил знакомить. Генералу явно импонировала его роль. – А это мой гость с Урала, потомок знаменитого рода Демидовых – Даниил Никитич Демидов.
– Очень приятно познакомиться, – сдержанно произнес Демидов, поочередно пожимая руку каждому из новых знакомых.
Без какой-то особой прозорливости он уловил, что этих людей связывает особая близость. Нечто такое, что почти уже утеряно молодым поколением. Генерал снова дернул Демидова за рукав:
– Пошли, познакомлю тебя еще с одной нашей знаменитостью.
Но продолжение представлений пришлось на время отложить.
Неожиданно под сводами теннисного центра разнесся нарастающий гул голосов.
– Прилетел вертолет. Сам Любимов и Оржак, – передавала друг другу толпа.
Демидов увидел, как сквозь живую людскую массу, удивительно легко расступающуюся под мускулами охраны, к центру зала пробирались две фигуры в серебристого цвета комбинезонах и сдвинутых набок респираторах. В таком экзотическом виде в них трудно было признать директора ФСБ и главы Министерства спасения. Болееменее знающие их люди могли без особого труд заметить, что и столь высокого ранга чиновники выглядели порядком растерянными.
Оржак довольно резво взбежал по ступенькам на одну из судейских вышек и, усевшись там, как заправский рефери, взял в руки прикрепленный там заранее микрофон. Любимов остался стоять внизу.
– Прошу прощения, что мне придется перед вами сидеть в этом не очень удобном кресле. Но иначе тут вообще трудно удержаться.
Голос его звучал гулко, но при этом как-то неестественно.
– Чего уж там, сидите. На нас уже и так что-то уже упало. Для полного счастья только не хватает, чтобы еще кто-то с вышки свалился! – в тон ему выкрикнул издалека неизвестно кому принадлежащий голос.
Все сразу дружно стали вертеть головами, пытаясь высмотреть смельчака. Кричал, оказывается, Акимыч. Увидев, что на него разом все смотрят, Акимыч максимально приосанился и так же громко прокричал:
– Что я такого сказал? Нельзя, что ли, начальство поприветствовать?! Я, может, тоже в органах служил…
Но на него уже никто больше не обращал внимания. Все замерли, слушая Оржака.
– Я уполномочен сообщить вам, товарищи, что…
– Война, точно война! – чуть ли не с гордостью в голосе подал голос Ордынский. – Повоюем, а, Демидов?
Даниил не поддержал тему. Он пристально вглядывался в судейскую вышку, на которой странная, похожая на инопланетянина серебристая фигура главного «спасателя» страны продолжала говорить в микрофон:
– Сегодня ночью, двадцать четвертого февраля, в один час тринадцать минут в районе произошла, по предварительным сведениям, космогенная экологическая катастрофа. На территорию, близко расположенную к месту, где мы сейчас находимся, упал и взорвался метеорит диаметром около пяти метров. Сразу хочу проинформировать, что катастрофа носит локальный характер. Человеческих жертв, слава богу, нет. Однако метеоритная пыль, образовавшаяся в результате взрыва, под воздействием ветра осела в населенных пунктах вдоль всего Рублево-Успенского шоссе.
– Не тяни, директор! – снова прокричал кто-то достаточно громко.
– По имеющимся данным, – оратор не обратил никакого внимания на крик и продолжил, – эта пыль, к сожалению, содержит космические бактерии и вирусы, не известные пока на Земле. Соответствующие службы, медицинские и научные центры страны осуществляют необходимые мероприятия по ликвидации последствий экологической катастрофы. В связи с этим с сегодняшнего дня в зоне, прилегающей к Рублево-Успенскому шоссе, введен карантин. Из соображений государственной безопасности и эскалации паники за пределы пораженного района принято решение временно прервать с пораженной территорией все виды связи. Работает только местный кабельный телевизионный канал, по которому вы сможете получать необходимую информацию. К счастью, удалось восстановить работу местного телефонного узла связи.
Закончив свое выступление, Оржак лихо спрыгнул с вышки. А на нее полез директор ФСБ.
– Теперь о временном режиме проживания в карантинной зоне, – решительно начал Любимов. – Выезд с ее территории категорически запрещается до выяснения всех обстоятельств катастрофы и исследования ее последствий. То есть механизмов воздействия чужеродных вирусов и бактерий на организм человека и природную среду. К сожалению, ученым пока не удается выявить природу метеоритных вирусов и длительность инкубационного периода. Однако по выявленным у некоторых лиц симптомам можно сказать, что есть опасность проявления болезни прежде всего в психических отклонениях.
– Что-то слишком много за половину ночи и еще половину дня они успели узнать о неизвестных вирусах, – то ли вслух спросил, то озабоченно сам себе ответил стоящий чуть поодаль от Демидова мужчина. Его лицо показалось очень знакомым.
– Кто это? – тихо спросил Дан.
– На ловца и зверь бежит, – шепнул ему на ухо генерал. – Мы как раз двигались к нему, когда появились гости. Это ж Духон, еще один олигарх. Как сейчас говорят, бывший олигарх. Хотя по мне что бывший, что нынешний – разницы нет. Главное, что человек масштабный. Познакомлю.
Тем временем Любимов продолжал пугать публику все новой информацией:
– Объявленный по настоянию вирусологов и других специалистов карантин является мерой вынужденной, но необходимой, чтобы оградить незараженную часть территории страны и прежде всего Москву от вирусной опасности. В связи с этим, товарищи, прошу вас проявить терпение и нравственную зрелость. На время действия карантина в пораженном районе вводится комендантское правление. Комендантом назначен товарищ Гулькин Спиридон Петрович, опытный административно-хозяйственный работник, владеющий как местной обстановкой, так и, по специальной линии, навыками эпидемиологического противодействия. С этого момента все вопросы управления районом относятся к его компетенции.
– Товарищ Гулькин, прошу вас взобраться на вышку соседнего корта, – предложил кому-то в толпе Любимов.
На соседнюю вышку действительно поднялся невзрачного вида мужчина в аналогичном серебристом защитном одеянии. В знак приветствия он, глуповато улыбаясь, помахал рукой. Та часть аудитории, которая здесь жила, так сказать, по регистрации в паспорте, мгновенно узнала в нем директора паспортно-визового отдела в прошлом, а ныне заместителя главы местной поселковой администрации.
Аборигены Рублевки разом засвистели и заулюкали.
Тем временем, обращаясь персонально к Гулькину, Любимов внес предложение:
– Предлагается создать также общественный совет из числа авторитетных жителей Успенского поселения, который будет оказывать посильное содействие товарищу Гулькину и направленным в карантинную зону спасательным подразделениям. Еще раз прошу, господа и товарищи, проявить сознательность, соблюдать гражданскую дисциплину и не поддаваться панике! Мы надеемся на скорейший и благополучный исход. Спасибо за внимание.
Так же лихо, как Оржак, Любимов соскочил с вышки и сразу двинулся к выходу по живому коридору, в мгновение ока расчищенному спецназом.
– Паноптикум какой-то! – во весь голос возмутился совладелец молочной империи.
– Это точно, – поддержал его стоявший рядом Демидов.
Оглядев галдящую толпу, он явственно видел, что многие люди совершенно не понимают ни сути происходящего, ни смысла только что услышанного. Но признаки легкой паники были уже налицо.
Кто-то, расталкивая всех и вся, бегом двинулся к выходу. Кто-то неуместно громко, словно в накатившей истерике, дал волю эмоциям и от души хохотал. Откуда-то доносился детский плач.
– Этого еще не хватало, чтоб мною управлял какой-то Гулькин! – размашисто жестикулируя короткими ручками перед носом высокого седовласого, но еще не старого мужчины со следами детской ветрянки на лице, кричал владелец одного из крупных банков Марк Львов.
– Я вас понимаю, как мне кажется, лучше других, – вторил ему собеседник. – Вы управляете такими колоссальными финансовыми потоками, у вас столько клиентов. А тут пожалуйста, какой-то самозванец Гулькин. Что они вообще себе позволяют? Вы же знаете меня! Я признанный писатель и издатель. Мое слово ждут каждый день миллионы читателей. И на тебе, наглое ограничение гражданских свобод.
– А это кто? – спросил генерала Демидов. – Такие страсти! Он что, это все всерьез?
– Это наш местный классик. Здесь из писателей классиков почти нет. Не на что, так сказать, строиться. А наш действительно классик имеет в жилтовариществе один из лучших домов.
– А фамилия-то у него имеется? – Демидов всерьез уважал и ценил литераторов, считая их людьми из другого мира.
– Грешен, точно не помню. То ли Орлов-Таврический, то ли Соколов-Таврический?.. Не читал. Но очень талантливый писатель, ежели домину такую отгрохал. Хе-хе, – доверительно сообщил генерал, усмехаясь себе в усы.
За писателем между тем суетливо переминался с ноги на ногу еще один любопытный персонаж, которого обитатели Рублевки знали не хуже местного парапсихолога Марины Танкер.
Это был достаточно известный в определенных кругах торговец антиквариатом Михаил Николаевич Лескович. В свои шестьдесят пять лет он оставался всеуспевающим живчиком, чьей энергии мог позавидовать, наверное, любой.
Лесковичу было совершенно неважно, что сейчас творится на кортах. Он ждал своей минуты, чтобы заняться любимым делом. Например, впарить тому же писателю очередную антикварную штучку из серебра и хрусталя предположительно позапрошлого века, которую нанятые им умельцы сделали только вчера в его мастерской.
Недаром вся антиквариатолюбивая Москва называла его не иначе как Старьевщик. Михаил Николаевич доподлинно знал, кто на какую иглу собирательства подсел, и всячески старался формировать их дальнейшие вкусы. Увидев, наконец, как Орлов-Таврический остался один, он учтиво тронул его за плечо.