Страница:
Елена появилась в его кабинете минут через десять.
– Я слышал, вы кого-то поселили у моей садовницы, – строго начал Крамарев. – Вы давно знаете этого человека? И вообще, кто он, откуда взялся?
– Это очень славная женщина, приезжая. Я не думала, что вы против, – несколько растерялась Абросимова. – Мы часто направляем людей к Нине Сергеевне, она с удовольствием берет жильцов, это обычная практика. Что-то не так, Максим Витальевич? Что-то случилось?
– Пока ничего, – буркнул он. – Но как вы можете быть уверены, что эта баба – не подсадная утка Разуваева? Что вы вообще о ней знаете?
– Я уверяю вас, Максим Витальевич, Валентина не имеет никакого отношения к вашей избирательной кампании. Голову даю на отсечение. Это было совершенно случайное знакомство в поезде, и инициатором знакомства была именно я, а вовсе не она.
– Ну ладно, смотрите там… А то поселится какая-нибудь гнида, вотрется в доверие к Нине, потом в дом пролезет, с моей женой познакомится, начнет вынюхивать. Этого мне только не хватало!
– Я вас уверяю, – снова повторила Елена Абросимова уже более уверенным тоном, – в данном случае ничего подобного не случится.
– Ладно, идите, – Крамарев махнул рукой. – Там в приемной кто-нибудь есть?
– Одновременно со мной пришел ваш помощник. Наверное, ждет, когда я выйду.
– Скажите ему, пусть заходит.
Помощник Крамарева вошел с деловым видом и сразу положил на стол пачку агитационных материалов Разуваева, конкурента Максима по избирательной кампании в Мосгордуму. Крамарев пробежал глазами несколько листков и поморщился. Один из основных пунктов предвыборной программы Разуваева – предложения по усилению ответственности за насилие в семье против детей, за педофилию, детскую порнографию и так далее. Усиление мер профилактики, усиление роли органов опеки и попечительства, господдержка детских домов и интернатов, одним словом, борьба за здоровое полноценное детство и за новое поколение.
– Ну-ну, – хмыкнул Крамарев, – скоро мы посмотрим, какой ты борец за счастливое детство.
Все основные дела были сделаны, можно и домой ехать.
Глава 3
– Я слышал, вы кого-то поселили у моей садовницы, – строго начал Крамарев. – Вы давно знаете этого человека? И вообще, кто он, откуда взялся?
– Это очень славная женщина, приезжая. Я не думала, что вы против, – несколько растерялась Абросимова. – Мы часто направляем людей к Нине Сергеевне, она с удовольствием берет жильцов, это обычная практика. Что-то не так, Максим Витальевич? Что-то случилось?
– Пока ничего, – буркнул он. – Но как вы можете быть уверены, что эта баба – не подсадная утка Разуваева? Что вы вообще о ней знаете?
– Я уверяю вас, Максим Витальевич, Валентина не имеет никакого отношения к вашей избирательной кампании. Голову даю на отсечение. Это было совершенно случайное знакомство в поезде, и инициатором знакомства была именно я, а вовсе не она.
– Ну ладно, смотрите там… А то поселится какая-нибудь гнида, вотрется в доверие к Нине, потом в дом пролезет, с моей женой познакомится, начнет вынюхивать. Этого мне только не хватало!
– Я вас уверяю, – снова повторила Елена Абросимова уже более уверенным тоном, – в данном случае ничего подобного не случится.
– Ладно, идите, – Крамарев махнул рукой. – Там в приемной кто-нибудь есть?
– Одновременно со мной пришел ваш помощник. Наверное, ждет, когда я выйду.
– Скажите ему, пусть заходит.
Помощник Крамарева вошел с деловым видом и сразу положил на стол пачку агитационных материалов Разуваева, конкурента Максима по избирательной кампании в Мосгордуму. Крамарев пробежал глазами несколько листков и поморщился. Один из основных пунктов предвыборной программы Разуваева – предложения по усилению ответственности за насилие в семье против детей, за педофилию, детскую порнографию и так далее. Усиление мер профилактики, усиление роли органов опеки и попечительства, господдержка детских домов и интернатов, одним словом, борьба за здоровое полноценное детство и за новое поколение.
– Ну-ну, – хмыкнул Крамарев, – скоро мы посмотрим, какой ты борец за счастливое детство.
Все основные дела были сделаны, можно и домой ехать.
Глава 3
Слезы застилали глаза, и Ольга плохо видела дорогу. Пришлось снизить скорость, но останавливаться она не стала, даже и сама не знала почему. Продолжала ехать, давиться рыданиями и в который уже раз за последние месяцы недоуменно размышлять о том, что же случилось. И в самом деле, что? Что произошло? Почему? И кто в этом виноват? Неужели она? Но ведь она не сделала ничего плохого, ничего предосудительного, и Славомир ни слова упрека ей не сказал, напротив, продолжает ей звонить, справляется о настроении, о самочувствии, о работе, утешает, если она признается, что грустит, находит какие-то ласковые и убедительные слова, и в такие моменты ей снова начинает казаться, что все будет хорошо, обязательно будет, уже завтра. Но наступает завтра, она приезжает в дом Крамаревых заниматься с их дочкой арабским языком, и снова ничего не происходит, хотя ей, Ольге, каждый раз кажется, что уж сегодня-то непременно все случится, они встретятся, объяснятся и их отношения будут продолжаться.
Вот и сегодня она вышла после урока и остановилась поболтать с садовницей Ниной Сергеевной, как делала уже много раз за последнее время. Стояла посреди участка и разговаривала с Ниной о девочке Крамаревых и о проблемах педагогики и воспитания детей, а сама каждой клеточкой мозга и всего тела ощущала стоящий справа гостевой домик, где поселился Славомир, и ей казалось, что она даже слышит его шаги по кабинету, улавливает тепло его дыхания. Она вела эти долгие и совершенно ей ненужные беседы с Ниной Сергеевной и ждала: а вдруг он выйдет! Выйдет, подойдет к ним, приветливо поздоровается, заговорит, и можно будет продолжить разговор с ним, отойдя от Нины, и, может быть, выйти, как бы между прочим, вместе за территорию и отправиться на прогулку в лес. И все разъяснится.
Но сколько она ни стояла с садовницей, Славомир из домика не выходил. Однако Ольга не оставляла надежды. И сегодня дождалась.
Пока они с Ниной Сергеевной болтали, он вышел из гостевого домика, кивнул издалека им обеим в знак приветствия и в сопровождении двух охранников вышел за территорию. А ведь мог бы подойти и обменяться с ними несколькими словами, ну хотя бы просто из вежливости. Но он не подошел. Ольга, правда, еще надеялась, что Славомир пойдет гулять вдоль ведущей к трассе дороги, по которой она поедет, и у нее будет возможность притормозить, заговорить с ним и, возможно, погулять по лесу.
Нет, видно, Славомир теперь ходит гулять куда-то в другую сторону или в глубь леса, ведь там множество прогулочных троп. Неужели он действительно избегает ее? Что же все-таки случилось?
Ольга Константиновна в свои тридцать восемь лет имела за плечами одно замужество, но такое давнее и непродолжительное, что и вспоминать не о чем. Была она сухощавой брюнеткой с короткой, под мальчика, стрижкой, в очках и с крупным носом, насчет собственной внешности никаких иллюзий не питала и вполне объективно оценивала свое единственное, на ее взгляд, достоинство – длинные красивые ноги. Но даже их она давно уже перестала подчеркивать ладно сидящими брючками или короткими юбками.
Зарплата в институте иностранных языков у нее была не так чтобы высокая, и за работу у крупного предпринимателя Максима Крамарева Ольга ухватилась с радостью. Девочка, дочка Крамаревых, ей нравилась, она была спокойной, дисциплинированной и толковой, в школе изучала немецкий и английский, но Максим Витальевич смотрел вперед и считал, что знание арабского языка очень поможет девочке при поступлении в МГИМО и в будущей карьере. Ольга занималась с ней уже год, когда в доме Крамаревых появился Славомир Ильич Гашин, ученый-химик, заканчивающий разработку нового препарата, который собирался производить фармакологический концерн Крамарева. Ольга влюбилась в него сразу же, с первой минуты, но, по обыкновению, была уверена в том, что он ее даже не заметил, и как же она обрадовалась, когда уже во время второй встречи с Гашиным выяснилось, что он не прочь поболтать с преподавательницей арабского языка и даже провести с ней пару часов в лесу, на свежем воздухе. Ухаживать за ней он начал в тот же день, говорил комплименты, смотрел тепло и ласково, то и дело, будто невзначай, касался ее руки, и от момента знакомства до настоящей близости прошло всего-то несколько дней. Гашин тогда, лукаво улыбаясь, спросил, в каком районе Москвы она живет, посетовал на то, что совсем не знает эту часть города, и как-то само собой вышло, что она пригласила его поехать вместе на ее машине. Он с готовностью принял предложение, но дал понять, что рассчитывает на чашку кофе у нее в квартире, где они и оказались после того, как Ольга довезла его до своего района и прокатила по двум-трем улицам. Никаких охранников рядом с ним тогда еще и в помине не было.
Она долго не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. Гашин, такой невозможно красивый, такой потрясающе образованный, такой умный, – и она, скромная преподавательница не первой молодости и сомнительной внешности. Правда, сам Славомир тоже был немолод, вокруг пятидесяти (отчего-то Ольга стеснялась спросить, сколько ему лет, но отчетливо видела, что он старше ее), но как же он хорош! Черные в прошлом волосы, обильно разбавленные сединой, и сегодня оставались густыми, гладкими и блестящими и лежали волосок к волоску, а гладко выбритое овальное смуглое лицо с темно-карими глазами, оттененными длинными черными ресницами, казалось произведением искусства. Ростом он был намного выше невысокой Ольги и в ее глазах выглядел почти божеством, невероятным и недосягаемым. Что он в ней нашел? За что судьба послала ей, недостойной, такой подарок? И что самое удивительное, в поведении Славомира Гашина не было и намека на то, что он считает их отношения каким-то мезальянсом, он был добрым и внимательным, не допускал никакого высокомерия или пренебрежения к ней. Правда, он был очень закрытым, ни слова не рассказывал ни о себе, ни о своей семье, ни о своей работе, но так, наверное, и должен вести себя ученый, за чьи разработки платятся такие огромные деньги. Единственное, что он довел до ее сведения, это то, что раньше он много лет работал на оборонную промышленность и занимался секретными исследованиями, а в ходе конверсии его лаборатория перешла на разработку лекарственных препаратов для общего употребления.
Их отношения сразу начались с высокой ноты, которая звучала как одно длинное «фермато», не усиливаясь, но и не ослабевая. И вдруг… Вдруг он перестал ездить вместе с ней в город и оставаться у нее ночевать, более того, он перестал разговаривать с ней, встречаясь в доме Крамарева или на территории его огромного участка, кивал, коротко здоровался и проходил мимо. И появились двое охранников, которые следовали за Славомиром по пятам, куда бы он ни направлялся. Первое, что пришло в голову Ольге: он ее бросил. Надоела она ему. Но этого и следовало ожидать, ведь кто она такая, чтобы Гашин долго увлекался ею? Однако он продолжал ей звонить. И быть ласковым и внимательным. Но только по телефону. Несколько раз она пыталась спросить Славомира, что происходит и не обидела ли она его чем-нибудь, но в ответ каждый раз слышала одно и то же: наберись терпения, это временно, работа вошла в решающую стадию, я должен быть максимально собранным и осторожным, мне нужно много работать. То есть он ее не гнал и не отталкивал, но и не приближал к себе. Ну, насчет завершающей стадии секретной работы, о промышленном шпионаже и мерах безопасности Ольга какое-никакое представление имела, поэтому отнеслась к его словам с пониманием, но ведь он ходит гулять, то есть делает перерывы в работе, так почему же…
Она так надеялась, каждый раз входя на территорию дома Крамаревых, надеялась, ведя урок, надеялась, поджидая его после урока в обществе Нины Сергеевны. И сегодня ее надежды рухнули окончательно.
Чистяков недоуменно посмотрел на жену, продолжая тасовать колоду карт – он после завтрака этим теплым субботним утром раскладывал пасьянс.
– Длинные, нас всех распустят на каникулы, а что? У тебя есть идеи?
– Есть, – кивнула Настя, – я их озвучу, только ты сразу меня не убивай, ладно?
– Ладно, убью потом. Излагай.
– Леш, меня посылают в командировку.
– Далеко?
– В Южноморск.
– Так это же здорово! – обрадовался Чистяков. – Ты сто лет на море не была. Погуляешь, позагораешь, поплаваешь. Я по телевизору прогноз погоды слышал, там уже совсем тепло. Отлично!
– Леша, куда я поплаваю? – вздохнула она. – Возьми себя в руки. Еще только конец апреля, в море небось не войдешь, вода градусов четырнадцать-шестнадцать.
– Ты права, – погрустнел он. – Но все равно, подышишь морским воздухом, это полезно.
Настя набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
– А поехали вместе, а? Стасов разрешил, я у него спрашивала.
Чистяков перестал раскладывать карты на столе и покрутил пальцем у виска.
– И что я буду там делать? Ты будешь работать, а я? Тебе мешать? Асенька, я тебе совершенно не нужен.
– Нет, нужен, – заупрямилась она, – нужен. Ты вспомни, как было хорошо, когда ты приехал ко мне в Томилин. Мы с тобой гуляли, ходили в кафе, много разговаривали. Да даже просто смотреть телевизор вдвоем, когда мы не у себя дома, а в другом городе, – и то совершенно иные ощущения. Ну ты вспомни! А там все-таки море, и хотя купаться в нем еще нельзя, но наверняка же есть набережная, по которой так приятно прогуливаться или пить кофе в кафешках, есть мороженое. Ну, Леш!
– Это я понял, – задумчиво проговорил Алексей. – Перспектива действительно приятная. Но ты же едешь работать, а не прогуливаться по набережной. Кстати, что ты собираешься там делать? Опять страшного маньяка ловить? Тогда я не согласен. И сам не поеду, и тебя не пущу.
– Да что ты, какие маньяки! Там убили старого доктора, вероятнее всего, попытка ограбления квартиры, но есть версии, что имели место личные мотивы или борьба за наследство. Надо просто пособирать сведения о жизни этого доктора, о его характере, об имуществе, о друзьях и врагах. Ничего опасного, ей-богу!
– Ну и надо было ради этого уходить с Петровки? – проворчал Чистяков. – Все то же самое, только за большие деньги.
– Вот именно, – поддакнула Настя. – Ну так что, едем?
– И когда ехать?
– Знаешь, Стасов настаивает, чтобы мы выезжали как можно скорее, вроде бы так хочет заказчик. Но у меня еще текущее дело не закончено. В общем, я тут поприкидывала, получается, что мы можем ехать числа первого-второго мая. Все равно это выходные дни, включая и третье число, а с четвертого начну работать. Думаю, недели за две управлюсь, так что смогу вернуться ориентировочно числа шестнадцатого. Так как?
Алексей внимательно осмотрел разложенный пасьянс, сделал вывод о том, что он совершенно точно не сойдется, и смешал карты.
– Едем, – решительно сказал он. – Но при одном условии.
– При каком? – насторожилась Настя.
– Мы покупаем тебе солнечные очки со стразами и шляпу, и ты их будешь там носить.
– Зачем? – испугалась она. – Что ты выдумал? Какие очки со стразами?
– Обыкновенные, желательно дорогие. Ты теперь девушка состоятельная, можешь себе позволить такую покупку. Ты едешь на море, на котором не была много лет, и я хочу, чтобы ты выглядела настоящей курортницей, красивой, богатой и беззаботной, как в западном кино. Кстати, а в чем ты собираешься ехать? Тебе есть что надеть?
Об этом она как-то не подумала. Джинсы, брюки, футболки, джемпера – всем этим набит ее шкаф, но все это темное, немаркое и довольно плотное. Летом в Москве она обычно, если было уж очень тепло, просто надевала к тем же джинсам футболку потоньше, с короткими рукавами и отлично себя чувствовала. Почему в этом нельзя ехать в Южноморск? И тут она вспомнила о платье, которое ей в феврале в Томилине сшила Тамара Виноградова.
– У меня платье есть, – гордо заявила она. – То самое, которое тебе так нравится. Оно как раз легкое.
– Ася, а обычный сарафан у тебя есть? Такой тоненький, на бретельках.
– Нету, – протянула она разочарованно.
Значит, Тамарино платье его не устраивает. Жалко. Его как раз можно было бы поносить в Южноморске, в Москве-то его совсем некуда надевать, так и висит без дела.
– А белые брюки?
– Леш, ну какие в Москве могут быть белые брюки при нашей-то грязище и пылище?
– Значит, тоже нету, – констатировал Алексей. – Ты говоришь, едем недели на две?
– Или чуть больше, – на всякий случай опасливо уточнила она. – Возьми несколько дней за свой счет, если можешь.
– То есть нашу годовщину мы с тобой проведем на море?
– Получается, что так.
– Ну что ж, – кивнул Чистяков, – может, это и неплохо. Значит, так, подруга: Тамарино платье ты берешь с собой и надеваешь тринадцатого мая, я заранее приглашаю тебя в ресторан. А мы с тобой сегодня же едем по магазинам и покупаем тебе приличествующую ситуации одежку. И очки со шляпой, это обязательно, без них я не поеду. Аська, у тебя новая прическа, которая тебе дьявольски идет и которая мне дьявольски нравится, и я просто не позволю тебе загубить ее затрапезными тряпками, которые ты постоянно носишь.
В его глазах плясали черти, и Настя внезапно развеселилась. Никогда в ее жизни этого не было: совместный с мужем шопинг перед поездкой на курорт. И пусть это всего лишь командировка, и пусть настоящий курортный сезон еще не начался, но все равно это в первый раз. Надо же, такая простая вещь – и в первый раз, хотя ей совсем скоро стукнет пятьдесят. Как много существует на свете простых вещей, которых не было в ее жизни!
– Договорились! – воскликнула она со смехом. – Но я вношу поправки. Во-первых, мы едем по магазинам не сегодня и даже не завтра, потому что у меня работа, которую я должна закончить перед отъездом в Южноморск. И во-вторых, мы покупаем новые тряпки не только мне, но и тебе. Если я буду красивая и вся в новом, то ты должен мне соответствовать.
– Аська, не валяй дурака, – очень серьезно ответил Чистяков, – у меня полно шмоток осталось после поездки в Майами, они все курортные, легкие, яркие.
– Нет, я настаиваю, чтобы тебе тоже что-нибудь купили, – продолжала дурачиться она. – Например, какие-нибудь немыслимые шорты дурацкого фасона и с вышитыми розочками на попе.
В ответ Чистяков с хохотом запустил в нее вчерашней газетой. Не попал.
– Ваш сотрудник уже уехал в Южноморск, не задав мне ни одного вопроса, – раздраженно заявила она.
– Мой сотрудник еще не уехал, – послышался в трубке спокойный голос Стасова.
– Но почему? Почему он до сих пор не поехал? Чего вы ждете?
– Мы готовим поездку, – невозмутимо отвечал руководитель агентства. – Вам не о чем беспокоиться, вы сделали заказ, все остальное – наша забота. Поезжайте к себе в Южноморск, вам совершенно необязательно сидеть в Москве и ждать. Ждать вы можете и дома.
– Ну уж нет, я останусь в Москве и буду вам регулярно звонить.
– Ну, воля ваша, – вздохнул Стасов. – На мой взгляд, это неразумно, но хозяин – барин.
– Так когда ко мне приедет ваш сотрудник?
– Вам позвонят, – коротко проинформировал он.
И Валентина ждала и нервничала. Ей казалось, что, как только она заключит соглашение с детективами, все начнет вертеться с необыкновенной быстротой и почти сразу же будет результат. Почему-то все происходило не так, и она злилась, только не могла понять, на кого: на Стасова ли, который вроде бы вовсе не торопился выполнять ее заказ, или на себя саму, понадеявшуюся на столичных сыщиков и на собственные невесть откуда взявшиеся представления о том, как они должны работать.
Все эти дни по вечерам Нина Сергеевна вела с Валентиной обстоятельные беседы, и Валентина не переставала удивляться тому, что она кому-то может быть интересной как личность, ведь она прожила всю жизнь в убеждении, что как таковая ничего собой не представляет. Да, она была красивой, даже очень красивой, и знала об этом, но считала (и надо заметить, вполне справедливо), что это не ее заслуга, а просто подарок природы. И если мужчины ею интересовались, то она была уверена, что интересовала их только ее внешность, а вовсе не душевные и интеллектуальные качества, которых у нее, по мнению Валентины, не было вовсе. Поэтому живой и искренний интерес Нины Сергеевны не только удивлял, но и вызывал неожиданное стремление быть откровенной. Нина Сергеевна умела и спрашивать, и слушать, и Валентина сама не заметила, как погрузилась в воспоминания, казалось бы, давно забытых эпизодов своей жизни.
Ей было десять лет, когда они переехали из Руновска в Южноморск и отец, Дмитрий Васильевич Евтеев, стал заведующим хирургическим отделением Южноморской детской клинической больницы. Сама Валя никаких особых перемен в своей жизни в то время не почувствовала, она всегда хорошо училась, была прилежной и примерной, получала пятерки и изредка четверки, и учителя ее хвалили и перед классом, и на всех родительских собраниях. С самого детства она была симпатичной девочкой, потом стала хорошенькой, но среди одноклассников, как говорится в американских фильмах, не была популярной. Ее словно бы не замечали, забывали пригласить на день рождения, а если она заболевала, никто не приходил ее проведать. И нельзя сказать, что ее не любили, нет, не любить Валю Евтееву было не за что, и к ней относились хорошо, ровно, и списывать все время просили, то есть давали понять, что считают ее умной и знающей, но дружить с ней почему-то никто не рвался. И когда выбирали председателя совета отряда, и когда выбирали комсорга класса, ее кандидатуру даже не предлагали к рассмотрению. Валя не понимала, отчего так происходит. Она видела, что популярностью пользуются обычно самые красивые и умные девочки и мальчики, но ведь и она не уродина, а очень даже хорошенькая, и на олимпиадах она побеждает. Почему же все так? Самой яркой девочкой в их классе была Олеся, по мнению Вали – жутко некрасивая, но она ходила с мальчиком из старшего класса, который был настоящей «звездой» – играл в школьном рок-ансамбле на гитаре и очень хорошо пел.
Четырнадцатилетняя Валя долго мучилась и наконец решилась поговорить с матерью. К этому разговору она готовилась, наверное, месяц, все не могла набраться храбрости. Разговор она затеяла во время завтрака.
– Мам, а чем Олеська лучше меня? – робко подступила девочка к тому, что ее волновало в этот момент больше всего на свете.
– С чего это вдруг? – недовольно нахмурилась Александра Андреевна, разбивая в сковороду яйца.
– Ее выбрали комсоргом, а она ведь учится на тройки, и она некрасивая. И на олимпиадах не побеждает, как я. Она в них вообще не участвует, она все время у всех списывает, и у меня тоже.
Валя напряженно замерла, ожидая в ответ каких-то убедительных объяснений, и сама не заметила, как полезла ложкой в мисочку с творожной массой.
– А ты что, хотела, чтобы тебя выбрали комсоргом? Не ешь сладкий творог, он к чаю, дождись яичницу, сейчас будет готово.
Валю покоробило, что мама может замечать такую ерунду и даже говорить о ней, когда речь идет о самых важных на свете вещах, но сдержалась.
– Нет, – соврала она, – я не хотела, чтобы меня выбрали, но я не понимаю, почему мне никто даже не предложил, как будто меня нет. Я же учусь лучше всех в классе.
– Ну, это ты брось. – Александра Андреевна выложила яичницу из сковороды в тарелки и поставила их на стол. – Ешь давай, а то в школу опоздаешь. Дима! – крикнула она в сторону комнаты. – Иди, завтрак готов.
Она поставила перед тарелкой мужа хлеб и масленку, блюдечко с нарезанным сыром, а сама залпом выпила стакан простокваши.
– Ничего не успеваю по утрам, опять опаздываю, – посетовала она. – А насчет своей учебы ты особо не заблуждайся, всегда помни, кто твой папа.
– А при чем тут папа? – не поняла Валентина.
– Ну как же, наш папа – самый известный в городе детский хирург, его все знают, уважают и любят. А у учителей есть дети и внуки. Поэтому ничего удивительного, что тебя хвалят и ставят тебе хорошие отметки. Не обольщайся, Валечка. Где моя губная помада, ты не видела?
– В коридоре, на тумбочке, – ответила девочка. – Но я же на олимпиадах побеждаю.
– Ну и что? – Мать пожала плечами. – Там тоже люди сидят, и у них тоже есть дети.
– Но я все равно не понимаю, почему Олеську выбрали, – не унималась Валя. – Почему ее все любят и все хотят с ней дружить, а меня даже не замечают.
– Не морочь себе голову, – откликнулась мать из прихожей, крася губы перед зеркалом. – Дима, все стынет, иди скорее!
Она придирчиво оглядела свое отражение, поправила прядь волос, выбившуюся из прически, потом заглянула в кухню, посмотрела на дочь, ковыряющую вилкой в тарелке.
– Ешь, не размазывай. Да кто ты такая, чтобы тебя замечать и любить? Это для учителей ты папина дочка, а для одноклассников ты никто. В тебе нет интересной личности, вот они тебя и не замечают. Да, ты очень хорошенькая в отличие от этой твоей Олеськи, которая страшна как смертный грех, тут я с тобой согласна, но запомни, Валюша: красота – это не твоя заслуга, это природа так распорядилась. Вон, смотри, твоя Олеська хоть и страшная, а дружит с самым заметным мальчиком из вашей школы, значит, он что-то в ней нашел, то есть она, получается, что-то собой представляет. Она интересная, в ней есть изюминка, иначе он в ее сторону и не посмотрел бы. И вообще, внешность – это не самое главное, главное, чтобы ты была личностью интересной и глубокой. А в тебе ничего такого нет, ты самая обыкновенная девочка. Твоя задача – учиться хорошо. Давай, старайся. Я побежала. Посуду помой, я уже не успеваю.
Валентина осталась со своими неразрешенными вопросами и в тот момент пожалела, что брата Жени нет ни дома, ни вообще в городе: он был старше на целых семь лет и уже учился в институте в Москве. Не с папой же говорить о том, почему ее никто не любит и не замечает…
Александра Андреевна даже не поняла, как важен был для ее дочери этот разговор, как трепетно девочка к нему подступала и как вслушивалась в каждое мамино слово. Мать была занята, ей нужно было накормить завтраком мужа и дочку, привести себя в порядок и не опоздать на работу, и время для столь ответственного разговора Валя выбрала далеко не самое удачное, но она этого не понимала так же, как ее мать не поняла в тот момент, что иногда лучше опоздать на работу, но не ранить подростка необдуманным, брошенным вскользь словом. Однако все случилось так, как случилось, и с того момента Валя стала внимательно присматриваться ко всему происходящему, в каждом факте выискивая и, что самое ужасное, находя подтверждение маминой правоты. Если на нее обращают внимание, то только потому, что она – дочка того самого доктора Евтеева, и хвалят ее тоже только поэтому или, на худой конец, потому, что она очень хорошенькая. Но можно ли этим гордиться и этому радоваться, если внешность – не ее заслуга, а уж про папу и говорить нечего, она к его успехам и славе никакого отношения не имеет. Она – пустое место, ничего собой не представляет, в ней нет изюминки, нет глубины, она никому не интересна. Вот учительница химии хвалит ее за отлично написанную лабораторную работу:
Вот и сегодня она вышла после урока и остановилась поболтать с садовницей Ниной Сергеевной, как делала уже много раз за последнее время. Стояла посреди участка и разговаривала с Ниной о девочке Крамаревых и о проблемах педагогики и воспитания детей, а сама каждой клеточкой мозга и всего тела ощущала стоящий справа гостевой домик, где поселился Славомир, и ей казалось, что она даже слышит его шаги по кабинету, улавливает тепло его дыхания. Она вела эти долгие и совершенно ей ненужные беседы с Ниной Сергеевной и ждала: а вдруг он выйдет! Выйдет, подойдет к ним, приветливо поздоровается, заговорит, и можно будет продолжить разговор с ним, отойдя от Нины, и, может быть, выйти, как бы между прочим, вместе за территорию и отправиться на прогулку в лес. И все разъяснится.
Но сколько она ни стояла с садовницей, Славомир из домика не выходил. Однако Ольга не оставляла надежды. И сегодня дождалась.
Пока они с Ниной Сергеевной болтали, он вышел из гостевого домика, кивнул издалека им обеим в знак приветствия и в сопровождении двух охранников вышел за территорию. А ведь мог бы подойти и обменяться с ними несколькими словами, ну хотя бы просто из вежливости. Но он не подошел. Ольга, правда, еще надеялась, что Славомир пойдет гулять вдоль ведущей к трассе дороги, по которой она поедет, и у нее будет возможность притормозить, заговорить с ним и, возможно, погулять по лесу.
Нет, видно, Славомир теперь ходит гулять куда-то в другую сторону или в глубь леса, ведь там множество прогулочных троп. Неужели он действительно избегает ее? Что же все-таки случилось?
Ольга Константиновна в свои тридцать восемь лет имела за плечами одно замужество, но такое давнее и непродолжительное, что и вспоминать не о чем. Была она сухощавой брюнеткой с короткой, под мальчика, стрижкой, в очках и с крупным носом, насчет собственной внешности никаких иллюзий не питала и вполне объективно оценивала свое единственное, на ее взгляд, достоинство – длинные красивые ноги. Но даже их она давно уже перестала подчеркивать ладно сидящими брючками или короткими юбками.
Зарплата в институте иностранных языков у нее была не так чтобы высокая, и за работу у крупного предпринимателя Максима Крамарева Ольга ухватилась с радостью. Девочка, дочка Крамаревых, ей нравилась, она была спокойной, дисциплинированной и толковой, в школе изучала немецкий и английский, но Максим Витальевич смотрел вперед и считал, что знание арабского языка очень поможет девочке при поступлении в МГИМО и в будущей карьере. Ольга занималась с ней уже год, когда в доме Крамаревых появился Славомир Ильич Гашин, ученый-химик, заканчивающий разработку нового препарата, который собирался производить фармакологический концерн Крамарева. Ольга влюбилась в него сразу же, с первой минуты, но, по обыкновению, была уверена в том, что он ее даже не заметил, и как же она обрадовалась, когда уже во время второй встречи с Гашиным выяснилось, что он не прочь поболтать с преподавательницей арабского языка и даже провести с ней пару часов в лесу, на свежем воздухе. Ухаживать за ней он начал в тот же день, говорил комплименты, смотрел тепло и ласково, то и дело, будто невзначай, касался ее руки, и от момента знакомства до настоящей близости прошло всего-то несколько дней. Гашин тогда, лукаво улыбаясь, спросил, в каком районе Москвы она живет, посетовал на то, что совсем не знает эту часть города, и как-то само собой вышло, что она пригласила его поехать вместе на ее машине. Он с готовностью принял предложение, но дал понять, что рассчитывает на чашку кофе у нее в квартире, где они и оказались после того, как Ольга довезла его до своего района и прокатила по двум-трем улицам. Никаких охранников рядом с ним тогда еще и в помине не было.
Она долго не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. Гашин, такой невозможно красивый, такой потрясающе образованный, такой умный, – и она, скромная преподавательница не первой молодости и сомнительной внешности. Правда, сам Славомир тоже был немолод, вокруг пятидесяти (отчего-то Ольга стеснялась спросить, сколько ему лет, но отчетливо видела, что он старше ее), но как же он хорош! Черные в прошлом волосы, обильно разбавленные сединой, и сегодня оставались густыми, гладкими и блестящими и лежали волосок к волоску, а гладко выбритое овальное смуглое лицо с темно-карими глазами, оттененными длинными черными ресницами, казалось произведением искусства. Ростом он был намного выше невысокой Ольги и в ее глазах выглядел почти божеством, невероятным и недосягаемым. Что он в ней нашел? За что судьба послала ей, недостойной, такой подарок? И что самое удивительное, в поведении Славомира Гашина не было и намека на то, что он считает их отношения каким-то мезальянсом, он был добрым и внимательным, не допускал никакого высокомерия или пренебрежения к ней. Правда, он был очень закрытым, ни слова не рассказывал ни о себе, ни о своей семье, ни о своей работе, но так, наверное, и должен вести себя ученый, за чьи разработки платятся такие огромные деньги. Единственное, что он довел до ее сведения, это то, что раньше он много лет работал на оборонную промышленность и занимался секретными исследованиями, а в ходе конверсии его лаборатория перешла на разработку лекарственных препаратов для общего употребления.
Их отношения сразу начались с высокой ноты, которая звучала как одно длинное «фермато», не усиливаясь, но и не ослабевая. И вдруг… Вдруг он перестал ездить вместе с ней в город и оставаться у нее ночевать, более того, он перестал разговаривать с ней, встречаясь в доме Крамарева или на территории его огромного участка, кивал, коротко здоровался и проходил мимо. И появились двое охранников, которые следовали за Славомиром по пятам, куда бы он ни направлялся. Первое, что пришло в голову Ольге: он ее бросил. Надоела она ему. Но этого и следовало ожидать, ведь кто она такая, чтобы Гашин долго увлекался ею? Однако он продолжал ей звонить. И быть ласковым и внимательным. Но только по телефону. Несколько раз она пыталась спросить Славомира, что происходит и не обидела ли она его чем-нибудь, но в ответ каждый раз слышала одно и то же: наберись терпения, это временно, работа вошла в решающую стадию, я должен быть максимально собранным и осторожным, мне нужно много работать. То есть он ее не гнал и не отталкивал, но и не приближал к себе. Ну, насчет завершающей стадии секретной работы, о промышленном шпионаже и мерах безопасности Ольга какое-никакое представление имела, поэтому отнеслась к его словам с пониманием, но ведь он ходит гулять, то есть делает перерывы в работе, так почему же…
Она так надеялась, каждый раз входя на территорию дома Крамаревых, надеялась, ведя урок, надеялась, поджидая его после урока в обществе Нины Сергеевны. И сегодня ее надежды рухнули окончательно.
* * *
– Леш, а у тебя будут длинные праздники или два раза по три дня?Чистяков недоуменно посмотрел на жену, продолжая тасовать колоду карт – он после завтрака этим теплым субботним утром раскладывал пасьянс.
– Длинные, нас всех распустят на каникулы, а что? У тебя есть идеи?
– Есть, – кивнула Настя, – я их озвучу, только ты сразу меня не убивай, ладно?
– Ладно, убью потом. Излагай.
– Леш, меня посылают в командировку.
– Далеко?
– В Южноморск.
– Так это же здорово! – обрадовался Чистяков. – Ты сто лет на море не была. Погуляешь, позагораешь, поплаваешь. Я по телевизору прогноз погоды слышал, там уже совсем тепло. Отлично!
– Леша, куда я поплаваю? – вздохнула она. – Возьми себя в руки. Еще только конец апреля, в море небось не войдешь, вода градусов четырнадцать-шестнадцать.
– Ты права, – погрустнел он. – Но все равно, подышишь морским воздухом, это полезно.
Настя набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
– А поехали вместе, а? Стасов разрешил, я у него спрашивала.
Чистяков перестал раскладывать карты на столе и покрутил пальцем у виска.
– И что я буду там делать? Ты будешь работать, а я? Тебе мешать? Асенька, я тебе совершенно не нужен.
– Нет, нужен, – заупрямилась она, – нужен. Ты вспомни, как было хорошо, когда ты приехал ко мне в Томилин. Мы с тобой гуляли, ходили в кафе, много разговаривали. Да даже просто смотреть телевизор вдвоем, когда мы не у себя дома, а в другом городе, – и то совершенно иные ощущения. Ну ты вспомни! А там все-таки море, и хотя купаться в нем еще нельзя, но наверняка же есть набережная, по которой так приятно прогуливаться или пить кофе в кафешках, есть мороженое. Ну, Леш!
– Это я понял, – задумчиво проговорил Алексей. – Перспектива действительно приятная. Но ты же едешь работать, а не прогуливаться по набережной. Кстати, что ты собираешься там делать? Опять страшного маньяка ловить? Тогда я не согласен. И сам не поеду, и тебя не пущу.
– Да что ты, какие маньяки! Там убили старого доктора, вероятнее всего, попытка ограбления квартиры, но есть версии, что имели место личные мотивы или борьба за наследство. Надо просто пособирать сведения о жизни этого доктора, о его характере, об имуществе, о друзьях и врагах. Ничего опасного, ей-богу!
– Ну и надо было ради этого уходить с Петровки? – проворчал Чистяков. – Все то же самое, только за большие деньги.
– Вот именно, – поддакнула Настя. – Ну так что, едем?
– И когда ехать?
– Знаешь, Стасов настаивает, чтобы мы выезжали как можно скорее, вроде бы так хочет заказчик. Но у меня еще текущее дело не закончено. В общем, я тут поприкидывала, получается, что мы можем ехать числа первого-второго мая. Все равно это выходные дни, включая и третье число, а с четвертого начну работать. Думаю, недели за две управлюсь, так что смогу вернуться ориентировочно числа шестнадцатого. Так как?
Алексей внимательно осмотрел разложенный пасьянс, сделал вывод о том, что он совершенно точно не сойдется, и смешал карты.
– Едем, – решительно сказал он. – Но при одном условии.
– При каком? – насторожилась Настя.
– Мы покупаем тебе солнечные очки со стразами и шляпу, и ты их будешь там носить.
– Зачем? – испугалась она. – Что ты выдумал? Какие очки со стразами?
– Обыкновенные, желательно дорогие. Ты теперь девушка состоятельная, можешь себе позволить такую покупку. Ты едешь на море, на котором не была много лет, и я хочу, чтобы ты выглядела настоящей курортницей, красивой, богатой и беззаботной, как в западном кино. Кстати, а в чем ты собираешься ехать? Тебе есть что надеть?
Об этом она как-то не подумала. Джинсы, брюки, футболки, джемпера – всем этим набит ее шкаф, но все это темное, немаркое и довольно плотное. Летом в Москве она обычно, если было уж очень тепло, просто надевала к тем же джинсам футболку потоньше, с короткими рукавами и отлично себя чувствовала. Почему в этом нельзя ехать в Южноморск? И тут она вспомнила о платье, которое ей в феврале в Томилине сшила Тамара Виноградова.
– У меня платье есть, – гордо заявила она. – То самое, которое тебе так нравится. Оно как раз легкое.
– Ася, а обычный сарафан у тебя есть? Такой тоненький, на бретельках.
– Нету, – протянула она разочарованно.
Значит, Тамарино платье его не устраивает. Жалко. Его как раз можно было бы поносить в Южноморске, в Москве-то его совсем некуда надевать, так и висит без дела.
– А белые брюки?
– Леш, ну какие в Москве могут быть белые брюки при нашей-то грязище и пылище?
– Значит, тоже нету, – констатировал Алексей. – Ты говоришь, едем недели на две?
– Или чуть больше, – на всякий случай опасливо уточнила она. – Возьми несколько дней за свой счет, если можешь.
– То есть нашу годовщину мы с тобой проведем на море?
– Получается, что так.
– Ну что ж, – кивнул Чистяков, – может, это и неплохо. Значит, так, подруга: Тамарино платье ты берешь с собой и надеваешь тринадцатого мая, я заранее приглашаю тебя в ресторан. А мы с тобой сегодня же едем по магазинам и покупаем тебе приличествующую ситуации одежку. И очки со шляпой, это обязательно, без них я не поеду. Аська, у тебя новая прическа, которая тебе дьявольски идет и которая мне дьявольски нравится, и я просто не позволю тебе загубить ее затрапезными тряпками, которые ты постоянно носишь.
В его глазах плясали черти, и Настя внезапно развеселилась. Никогда в ее жизни этого не было: совместный с мужем шопинг перед поездкой на курорт. И пусть это всего лишь командировка, и пусть настоящий курортный сезон еще не начался, но все равно это в первый раз. Надо же, такая простая вещь – и в первый раз, хотя ей совсем скоро стукнет пятьдесят. Как много существует на свете простых вещей, которых не было в ее жизни!
– Договорились! – воскликнула она со смехом. – Но я вношу поправки. Во-первых, мы едем по магазинам не сегодня и даже не завтра, потому что у меня работа, которую я должна закончить перед отъездом в Южноморск. И во-вторых, мы покупаем новые тряпки не только мне, но и тебе. Если я буду красивая и вся в новом, то ты должен мне соответствовать.
– Аська, не валяй дурака, – очень серьезно ответил Чистяков, – у меня полно шмоток осталось после поездки в Майами, они все курортные, легкие, яркие.
– Нет, я настаиваю, чтобы тебе тоже что-нибудь купили, – продолжала дурачиться она. – Например, какие-нибудь немыслимые шорты дурацкого фасона и с вышитыми розочками на попе.
В ответ Чистяков с хохотом запустил в нее вчерашней газетой. Не попал.
* * *
После визита в детективное агентство «Власта» Валентина со дня на день ждала, что позвонит и приедет сотрудник Стасова, ведь Стасов обещал, что человек, которому он поручит ее дело, перед отъездом в Южноморск должен будет встретиться с Валентиной и задать ей еще какие-то вопросы. Но прошли суббота и воскресенье, миновали понедельник и вторник, а ей никто не звонил и никто не приезжал. Она начала нервничать и позвонила Владиславу сама.– Ваш сотрудник уже уехал в Южноморск, не задав мне ни одного вопроса, – раздраженно заявила она.
– Мой сотрудник еще не уехал, – послышался в трубке спокойный голос Стасова.
– Но почему? Почему он до сих пор не поехал? Чего вы ждете?
– Мы готовим поездку, – невозмутимо отвечал руководитель агентства. – Вам не о чем беспокоиться, вы сделали заказ, все остальное – наша забота. Поезжайте к себе в Южноморск, вам совершенно необязательно сидеть в Москве и ждать. Ждать вы можете и дома.
– Ну уж нет, я останусь в Москве и буду вам регулярно звонить.
– Ну, воля ваша, – вздохнул Стасов. – На мой взгляд, это неразумно, но хозяин – барин.
– Так когда ко мне приедет ваш сотрудник?
– Вам позвонят, – коротко проинформировал он.
И Валентина ждала и нервничала. Ей казалось, что, как только она заключит соглашение с детективами, все начнет вертеться с необыкновенной быстротой и почти сразу же будет результат. Почему-то все происходило не так, и она злилась, только не могла понять, на кого: на Стасова ли, который вроде бы вовсе не торопился выполнять ее заказ, или на себя саму, понадеявшуюся на столичных сыщиков и на собственные невесть откуда взявшиеся представления о том, как они должны работать.
Все эти дни по вечерам Нина Сергеевна вела с Валентиной обстоятельные беседы, и Валентина не переставала удивляться тому, что она кому-то может быть интересной как личность, ведь она прожила всю жизнь в убеждении, что как таковая ничего собой не представляет. Да, она была красивой, даже очень красивой, и знала об этом, но считала (и надо заметить, вполне справедливо), что это не ее заслуга, а просто подарок природы. И если мужчины ею интересовались, то она была уверена, что интересовала их только ее внешность, а вовсе не душевные и интеллектуальные качества, которых у нее, по мнению Валентины, не было вовсе. Поэтому живой и искренний интерес Нины Сергеевны не только удивлял, но и вызывал неожиданное стремление быть откровенной. Нина Сергеевна умела и спрашивать, и слушать, и Валентина сама не заметила, как погрузилась в воспоминания, казалось бы, давно забытых эпизодов своей жизни.
Ей было десять лет, когда они переехали из Руновска в Южноморск и отец, Дмитрий Васильевич Евтеев, стал заведующим хирургическим отделением Южноморской детской клинической больницы. Сама Валя никаких особых перемен в своей жизни в то время не почувствовала, она всегда хорошо училась, была прилежной и примерной, получала пятерки и изредка четверки, и учителя ее хвалили и перед классом, и на всех родительских собраниях. С самого детства она была симпатичной девочкой, потом стала хорошенькой, но среди одноклассников, как говорится в американских фильмах, не была популярной. Ее словно бы не замечали, забывали пригласить на день рождения, а если она заболевала, никто не приходил ее проведать. И нельзя сказать, что ее не любили, нет, не любить Валю Евтееву было не за что, и к ней относились хорошо, ровно, и списывать все время просили, то есть давали понять, что считают ее умной и знающей, но дружить с ней почему-то никто не рвался. И когда выбирали председателя совета отряда, и когда выбирали комсорга класса, ее кандидатуру даже не предлагали к рассмотрению. Валя не понимала, отчего так происходит. Она видела, что популярностью пользуются обычно самые красивые и умные девочки и мальчики, но ведь и она не уродина, а очень даже хорошенькая, и на олимпиадах она побеждает. Почему же все так? Самой яркой девочкой в их классе была Олеся, по мнению Вали – жутко некрасивая, но она ходила с мальчиком из старшего класса, который был настоящей «звездой» – играл в школьном рок-ансамбле на гитаре и очень хорошо пел.
Четырнадцатилетняя Валя долго мучилась и наконец решилась поговорить с матерью. К этому разговору она готовилась, наверное, месяц, все не могла набраться храбрости. Разговор она затеяла во время завтрака.
– Мам, а чем Олеська лучше меня? – робко подступила девочка к тому, что ее волновало в этот момент больше всего на свете.
– С чего это вдруг? – недовольно нахмурилась Александра Андреевна, разбивая в сковороду яйца.
– Ее выбрали комсоргом, а она ведь учится на тройки, и она некрасивая. И на олимпиадах не побеждает, как я. Она в них вообще не участвует, она все время у всех списывает, и у меня тоже.
Валя напряженно замерла, ожидая в ответ каких-то убедительных объяснений, и сама не заметила, как полезла ложкой в мисочку с творожной массой.
– А ты что, хотела, чтобы тебя выбрали комсоргом? Не ешь сладкий творог, он к чаю, дождись яичницу, сейчас будет готово.
Валю покоробило, что мама может замечать такую ерунду и даже говорить о ней, когда речь идет о самых важных на свете вещах, но сдержалась.
– Нет, – соврала она, – я не хотела, чтобы меня выбрали, но я не понимаю, почему мне никто даже не предложил, как будто меня нет. Я же учусь лучше всех в классе.
– Ну, это ты брось. – Александра Андреевна выложила яичницу из сковороды в тарелки и поставила их на стол. – Ешь давай, а то в школу опоздаешь. Дима! – крикнула она в сторону комнаты. – Иди, завтрак готов.
Она поставила перед тарелкой мужа хлеб и масленку, блюдечко с нарезанным сыром, а сама залпом выпила стакан простокваши.
– Ничего не успеваю по утрам, опять опаздываю, – посетовала она. – А насчет своей учебы ты особо не заблуждайся, всегда помни, кто твой папа.
– А при чем тут папа? – не поняла Валентина.
– Ну как же, наш папа – самый известный в городе детский хирург, его все знают, уважают и любят. А у учителей есть дети и внуки. Поэтому ничего удивительного, что тебя хвалят и ставят тебе хорошие отметки. Не обольщайся, Валечка. Где моя губная помада, ты не видела?
– В коридоре, на тумбочке, – ответила девочка. – Но я же на олимпиадах побеждаю.
– Ну и что? – Мать пожала плечами. – Там тоже люди сидят, и у них тоже есть дети.
– Но я все равно не понимаю, почему Олеську выбрали, – не унималась Валя. – Почему ее все любят и все хотят с ней дружить, а меня даже не замечают.
– Не морочь себе голову, – откликнулась мать из прихожей, крася губы перед зеркалом. – Дима, все стынет, иди скорее!
Она придирчиво оглядела свое отражение, поправила прядь волос, выбившуюся из прически, потом заглянула в кухню, посмотрела на дочь, ковыряющую вилкой в тарелке.
– Ешь, не размазывай. Да кто ты такая, чтобы тебя замечать и любить? Это для учителей ты папина дочка, а для одноклассников ты никто. В тебе нет интересной личности, вот они тебя и не замечают. Да, ты очень хорошенькая в отличие от этой твоей Олеськи, которая страшна как смертный грех, тут я с тобой согласна, но запомни, Валюша: красота – это не твоя заслуга, это природа так распорядилась. Вон, смотри, твоя Олеська хоть и страшная, а дружит с самым заметным мальчиком из вашей школы, значит, он что-то в ней нашел, то есть она, получается, что-то собой представляет. Она интересная, в ней есть изюминка, иначе он в ее сторону и не посмотрел бы. И вообще, внешность – это не самое главное, главное, чтобы ты была личностью интересной и глубокой. А в тебе ничего такого нет, ты самая обыкновенная девочка. Твоя задача – учиться хорошо. Давай, старайся. Я побежала. Посуду помой, я уже не успеваю.
Валентина осталась со своими неразрешенными вопросами и в тот момент пожалела, что брата Жени нет ни дома, ни вообще в городе: он был старше на целых семь лет и уже учился в институте в Москве. Не с папой же говорить о том, почему ее никто не любит и не замечает…
Александра Андреевна даже не поняла, как важен был для ее дочери этот разговор, как трепетно девочка к нему подступала и как вслушивалась в каждое мамино слово. Мать была занята, ей нужно было накормить завтраком мужа и дочку, привести себя в порядок и не опоздать на работу, и время для столь ответственного разговора Валя выбрала далеко не самое удачное, но она этого не понимала так же, как ее мать не поняла в тот момент, что иногда лучше опоздать на работу, но не ранить подростка необдуманным, брошенным вскользь словом. Однако все случилось так, как случилось, и с того момента Валя стала внимательно присматриваться ко всему происходящему, в каждом факте выискивая и, что самое ужасное, находя подтверждение маминой правоты. Если на нее обращают внимание, то только потому, что она – дочка того самого доктора Евтеева, и хвалят ее тоже только поэтому или, на худой конец, потому, что она очень хорошенькая. Но можно ли этим гордиться и этому радоваться, если внешность – не ее заслуга, а уж про папу и говорить нечего, она к его успехам и славе никакого отношения не имеет. Она – пустое место, ничего собой не представляет, в ней нет изюминки, нет глубины, она никому не интересна. Вот учительница химии хвалит ее за отлично написанную лабораторную работу: