«Классно она умеет», – подумала Лиза. Даже не видно, что читает с экрана.
Пошарив за тумбой, Анжелика выхватила поддельный микрофон и зашагала навстречу камере, стремительно тараторя:
– В эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи – ВАУ!! ОН НАШЕЛ ВСЕХ ЕЕ ПАРНЕЙ! Оставайтесь с нами на «Мега-сорок-четвертом».
Она сделала большие глаза и умело прикрыла их веками.
– Снято, девки, перерыв, – сказал голос режиссера. Лиза вынула маленький наушник и повертела в жарком ухе пальцем. Анжелика уже курила с гостем на двоих.
– Я вот не понимаю, – говорил тот. – Мой герой, он чё вообще парится, ну залез типа бабе в телефончики, ну, с кем не бывает?
– От меня хоть отвали, сценарии пишет не ведущий, – Анжелика выпустила дым тонкой струйкой и вернула гостю сигарету.
– Нет, я как бы не против, контроверсия, оно всё такое, хороший материал, – похвалил он и коротко затянулся. – Это я как бы из любопытства.
– Слушай, он что, актер какой-то? – спросила Лиза, когда они с Анжеликой возвращались на места.
– И не какой-то, а мой знакомый. Я их всех знаю, кроме девчонки, она не из театрального.
Подошла незнакомая женщина, осмотрела Лизу и прошлась тальком по ее щеке. Лиза была растеряна.
– Тут что… всё не на самом деле?
– Это телевидение, – Анжелика подобрала и спрятала микрофон-пустышку. – Конечно тут всё не на самом деле.
– Поехали! Камера, – голосом режиссера каркнул наушник.
– Выпуск 10–01, сцена 012, – другая незнакомая женщина щелкнула хлопушкой у них под носом.
Лиза хотела спросить – неужели и в других передачах вместо гостей актеры, но Анжелика только шикнула сквозь зубы. На мониторах бесновались последние кадры вступления: лица девушек и парней, неровно вырезанные из фотографий, на фоне рисованного названия.
– Добро пожаловать, в эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи: вау, он нашел – всех – ее – парней. И сейчас я рада пригласить в студию ИХ – семерых! – она помахала кому-то рукой.
Тут должна была грянуть музыка, и не грянула – «наверное, добавят потом», – решила Лиза. Скрипя половицами в неловкой тишине, на сцену потянулась цепочка тех самых парней, что нашел герой передачи. Шестеро из них застенчиво улыбались и махали публике. Один, которому досталась роль поживее, шагнул навстречу зрителям и двумя руками послал им воздушный поцелуй. В зале немедленно захлопали и засвистели, не потому, что были ему рады, а потому, что серое табло потребовало «аплодисменты», а после «свист». Парень номер семь еще раз поднял руки и уселся на помеченный для него стул.
– Я хочу сказать тебе, Павел, – обратился он к гостю. – Что ты всё сделал правильно.
Аплодисменты.
– Это я говорю ему, Павлу, что он всё сделал правильно, – седьмой парень обернулся и подмигнул Анжелике. – Любой настоящий мужик на его месте бы поступил точно так же, и тоже сделал бы всё правильно.
Смех. Аплодисменты. Свист. Шесть парней тоже смеялись и хлопали, гость сидел молча и мял в одной руке другую.
Актеры. Из театрального. Чем дальше, тем Лизе было неуютнее. Ладно, что вся история теряла смысл: и что ей до Павлов с их Валентинами, если это просто сценарий. Речь теперь шла о постановке. Вот что не давало ей покоя. Её окружали профессионалы. Даже Катька-Анжелика, даже зрители были здесь не впервые, и роль живой публики давалась им отменно. А Лиза, дилетант на сцене, оказалась тут чисто случайно. Незачем быть психологом, чтобы сыграть психолога. Боже, да наоборот. Эти реплики, которые подсовывает телесуфлер – они же с точки зрения психолога чушь и бред.
– Напоминаю, что сегодня с нами в студии впервые – Элиза Фрейд, убийственно знающая психологию и все отношения между людьми.
Лиза вытянулась по струнке, ощущая почти физически, как жерло каждой камеры теперь упирается в нее.
«Спасибо, Анжелика», – всплыли два слова на синем экране. Больше ничего.
– Спасибо, Анжелика, – повторила Лиза. Боже, совсем ведь деревянный голос.
– Как ты думаешь, Элиза, прав ли был Павел?
– Думаю, это лишь попытка сублимировать наши личные страхи, – прочла Лиза, стараясь подавить в себе профессиональный ужас.
– О-о, вот это КРУТО! – обратилась Анжелика к публике. Аплодисменты.
На экране светилась новая реплика.
– Хочу еще заметить, – читала несчастная Лиза. – Что, если у Валентины было столько парней, это говорит о непостоянстве. Что, скорее всего, вызвано травмой в ее раннем детстве.
– Вау, типа, в три года она вывихнула ногу и теперь спит со всеми? – прочла Анжелика, сделав большие глаза.
– Нет, я подразумеваю душевную травму.
«Скорее всего, родители не уделяли Валентине должного внимания. Теперь она пытается компенсировать его в отношениях», – поднимались на экране строки, и Лиза читала их, краснея под густой косметикой.
– Простите, но я не могу согласиться, – гость поднял руку, и все парни начали возражать, сначала хором, потом вперемежку: один из них говорил, а все остальные кивали.
– Если бы всё было так просто – но всё не так просто. Совсем не просто, – сказал первый, самый широкоплечий и темноволосый.
– Это неправда, – сказал шестой парень, розовощекий купидончик в шерстяном свитере. – Я давно знаю Валентину, она порядочная девушка.
– Я согласен с остальными, – сказал второй.
– Как-то по-ханжески, извините, – сказал четвертый.
– Я думаю, в сексе девчонки пусть решают сами. Ура! – седьмой подскочил и еще раз послал зрителям воздушный поцелуй.
Смех. Аплодисменты.
Лиза устала и была рассержена. Ей подсовывали идиотские реплики, заставляли краснеть, выставляли дурой – а теперь еще публично обвинили в ханжестве.
– И вообще, какая разница? – бушевала Лиза перед Анжеликой. Они курили и готовились к еще одной порции съемок. – Я сама, знаешь, со сколькими встречалась? Побольше, чем эта «Валентина», блядь.
– Угу, – промычала Анжелика в сигарету.
– Вот у тебя самой – сколько было парней?
– Что есть «парень»?
– Не важно… Нет, хорошо бы сказать спасибо этому сценаристу, в конце концов. Вообще, не знаю, придушила бы.
– Это милая такая девочка, тихая и скромная.
– М-м, – Лиза глубоко затянулась, поправляя наушник. Вдруг он хрюкнул и кашлянул, заставив ее отдернуть руку.
– Че ты колбасишься, – сказала Анжелика. – Это же шоу. Думаешь, мне сильно нравится, что я говорю тут?
– Девки, не хочу прерывать дискуссию, – отрешенно сказал режиссер в ухе. – Но, сука, время.
Снова незнакомая женщина подняла хлопушку. На мониторах плясали неровные буквы, а позади Лизы звякнула и зажглась неоновая вывеска. «В-А-У!».
– Добро пожаловать, в эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи: вау, он нашел всех ее парней. И вот, наступает ответственный момент, поприветствуем, у нас в студии ВАЛЕНТИНА!
Серпантин. Аплодисменты. Свист. На сцену поднялась худая девушка с темно-русыми волосами, немного сбитыми на бок. Она подошла к Анжелике, зачем-то присела в реверансе и заняла кресло поодаль. Восемь парней уставились на гостью с интересом – она была не из театрального.
– Спасибо, – девушка потупила глаза, но слегка наклонила голову, чтобы ее было слышно в подвешенный микрофон. – Прежде всего я хочу сказать вам спасибо. Вы все отличные ребята, я всех вас люблю. И спасибо тебе, Павел, за то, что ты собрал всех нас здесь…
– Валентина… – Павел запнулся и встал.
Гостья встала и заговорила чуть громче.
– За то, что собрал нас здесь вместе, я страшно рада вас видеть…
– Валентина… – он сделал шаг к ней, приподняв руки.
– Я люблю вас, ребята, я люблю вас всех!
– Валентина, я… – сказал Павел. Из его глаз текли настоящие слезы. Семь парней тоже покраснели и готовы были разрыдаться. «Интересно, как у них это выходит», – подумала Лиза.
– Я люблю тебя! – воскликнул Павел.
– И я тебя, – заверила его Валентина. Они упали друг другу в объятия.
Восторг. Аплодисменты. Серпантин. Аплодисменты.
Публика бушевала. Хлопала Анжелика, и парни тоже, и Лиза, к своему ужасу, тоже начала бить в ладоши, глупо улыбаясь оператору. Маразм катился валом, он гремел и цвел, пока не истекли минуты, отпущенные графиком на финальную сцену.
– Ну что же, – Анжелика снова взяла поддельный микрофон и вышла к публике. – Это было просто супер, просто ВАУ, настоящий урок судьбы. Пожелаем Валентине и Павлу удачи, их ждет романтический ужин в коттедже у озера, напоминаю, что это приз от наших спонсоров, «Дом недвижимости», вы ищете дом? Тогда бегом – в «Дом недвижимости» – а я прощаюсь с вами, это была Анжелика Лето, программа «Вау!», до встречи в эфире!
Анжелика на секунду замерла, потом крикнула, повернувшись к гостям и семи парням.
– Еб, ТИШЕ нельзя?! Мне это говно потом переозвучивать!
Так закончилась последняя сцена, но еще оставались первые. Стремительный перекур, и шоу опять завертелось: гость мучился виной, Анжелика болтала, Элиза Фрейд несла чушь, парни спорили. Лизу уже едва держали ноги, а съемки всё шли, не думая прекращаться.
Когда Макс, одетый как последняя рвань, выпутался из лимонных кафельных тоннелей «Кропоткинской», возле арки его поймал исполнительный продюсер.
– Сетку принес?
Максим, чувствуя себя идиотом, показал ему теннисную сетку.
– Отлично, скорей, идти далеко.
– Если далеко, почему не на машине?
– Машина стоит еще дальше. Пробки.
Они бегом миновали несколько переулков и вышли к подножью высокого спуска.
– Помоги, скорее, – продюсер взялся натягивать сетку между кленом и фонарем.
– Мы перегородили аллею, – сказал Максим, помогая развернуть тяжелый рулон.
– Сам знаю. Тут никто не ходит – карабкаться долго. Теперь слушай, – исполнительный выставил палец, не дав Максу заговорить. Он глянул на часы. – Ты стоишь вот здесь.
Он взял Максима за плечи, отвел в сторону и выровнял.
«Как со шкафом обращается, урод», – подумал Макс.
– Так, сейчас вниз будет ехать паренек на доске. Он влетит в сетку, а доска поедет дальше и остановится здесь, – продюсер стукнул носком кроссовка в бордюр. – Хватай ее и беги прямо туда, по улице. Там гаражный комплекс, легко затеряться. В милицию попадешь – не страшно, я тебя заберу. Главное, не трогай пацана. Это категорически. Не дай себя разглядеть и не потеряй доску, если хочешь сохранить работу.
Максим не был уверен, что хочет этого, но продюсер не стал его слушать.
– Все, парень уже едет, я исчезаю, – сказал он и немедленно исчез, оставив Макса посреди аллеи.
«Ну, пиздец», – думал Максим, стоя в позе вратаря. Реально. Полный.
Кто-то врезался в сетку, так сильно, что с молодого клена посыпались ветки и листья. По асфальту навстречу Максу с грохотом несся черный скейт. Он громко хлопнулся о бордюр и замер. Поколебавшись, Максим неловко сгреб доску в охапку и кинулся прочь.
И вот он бежал, едва разбирая дорогу, слыша чужой топот и думая: Зачем? На хера? Кому он нужен, этот чертов скейтборд?
– Стой! Ну стой, козел! – визгливо ревел позади тот, кому скейт был определенно нужен.
Максим случайно пропустил нужный переулок и хотел нырнуть в следующий, но его обнаружить не удавалось – дома с высокими окнами ложились в ровный коридор, и улица струилась между ними.
«Только не тупик», – думал Макс. Черт, только не тупик.
Да, это был тупик. Бетонный забор и запертые ворота.
Развернуться и двинуть ему в голову, – решил Максим. Выбросить скейт и бежать. И на хер такую работу.
Между забором и домом виднелся узкий проход, и Макс бросился в него. Пробежав сквозь запах мочи, обнаружив гору строительного мусора, он взобрался наверх и замер.
Перед Максимом расстилалось целое море из рубероида, переложенного рядами бетонных плит. Это и был гаражный комплекс, точнее – крытый паркинг – но Макс оказался не внутри, а наверху. Повсюду торчали железные поганки дымоходов, гудели отдушины, выгибались дугой ребристые трубы. Гадливо ступая по хрустящему покрытию, он пробирался вперед, пока не заметил бетонную шахту. Макс укрылся в ее невысокой тени, обнял доску и сел, пытаясь тише глотать воздух.
К-БАХ! К-БАМ, К-БАХ!
Максим зажмурился, но лишь оттого, что в лицо брызнула колючая бетонная крошка. Он слишком выдохся, чтоб переживать, и только вяло удивился: пистолет? Макс не бывал под обстрелом раньше и вел себя, как пешеход на разделительной полосе.
К-БАХ! К-БАМ-М!
«Не задело бы», – подумал он и подавил усталый зевок.
– Выходи! – донесся истошный рев. – Выходи, сука! Выходи! Выходиэ-гэ-гэ…
Тьфу. Недоразвитый какой-то.
– Сука! – пищал и ревел тонкий голос. – Я всё! Папе расскажу всё!
«Черт», – подумал Макс. Черт, черт, я отобрал, меня заставили отобрать вещь у ребенка!
Ему стало противно и стыдно. Максим почти решился встать, сказать что-нибудь уместное и вернуть пареньку скейт. Но у ребенка имелась другая игрушка, и Макс не осмелился.
– Да ты слышишь хоть?! – вопил голос. – Ты знаешь, кто мой папик? Он прокурор, ты понял? Он про-ку-РОР!
Бетонная пыль оседала на доску. Максим зажал манжету в кулаке и вытер лакированную поверхность. Ему захотелось принять душ.
– Нет, это правда, – сказал исполнительный продюсер. Они сидели в кафетерии у сухого замшелого фонтана. – Отец прокурор, сын звезда хип-хопа. Вот так. Ты что пьешь? Я капуччино.
– М-м… айриш-кофе?
– Угощаю.
Макс прикурил сигарету. Он уже переоделся в нормальный костюм, а грязные уродливые шмотки остались в машине подальше от глаз. Еще принять душ – и порядок.
– Парень увлекается тем и этим… экстремальный спорт, – сказал исполнительный продюсер. – И пускай бы. Если бы не прямой эфир сегодня вечером.
– И?
– Мне говорить, во сколько нам обошлось бы любое происшествие?
– Эфир? – Максим коснулся щеки большим пальцем. – И что, по-другому нельзя?
– Я вообще бы переехал доску машиной, да она стоит почти столько же.
– Она – скейтборд что ли? – Макс толкнул доску ногой.
– Тихо. Мне еще сдавать ее вечером.
Принесли бокал айриша, и Максим присосался к нему, чувствуя, как виски пробирается в застывшие сосуды.
– Вопрос основной, – нарушил тишину продюсер. – Искренне – как тебе работа?
Макс облизнул стеклянный обод.
– Искренне, – сказал Максим, глядя в густое небо за окном. – Так себе.
Продюсер только улыбнулся.
– Хотя было интересно, – добавил Макс.
Да, и если пересказать Лизе. В него стреляли… Опять же, стреляла знаменитость.
– Продюсеры у нас – это рабы. Хотя отдача есть, – заметил исполнительный продюсер.
Максим облизал сладкий ободок и причмокнул.
Отдача была. Определенно.
– Ладно, – сказал он. – Пока сойдет. Я в деле.
– Добро. Тебя зовут…
– Максим.
– Максим. Учти, отныне твое имя – продюсер. Зовут продюсера – значит, наверняка зовут тебя, и ты приходишь. Главное – не переживай. Это вроде нефтепромысла, – исполнительный допил кофе и отставил чашку. – Готов? Ну, по машинам.
Кроме Анжелики, ей нравился только режиссер.
Его звали Алексей, но, в отличие от большинства своих пухлых и добрых тезок, режиссер был из породы тощих, энергичных, вечно недовольных Алексеев; он часто матерился, много курил и изображал на лице мину, говорившую: «я не виноват, что вокруг одни идиоты». Это был единственный человек, который не утомил Лизу в первые две недели.
– Теперь мне уже не кажется, что 250 долларов – большие деньги. Всего тысяча в месяц. Если подумать, как раз в обрез.
Лиза вздохнула. Всё стоило так дорого. Она до сих пор не купила себе никакой обуви. И почти ничего из косметики.
– Прости, – сказал Дима.
Они трое снова торчали на крыше, слушали реактивный шум Ленинградского и птичий визг. Наслаждались теплым вечером и хвойным ароматом мартини. Лиза выуживала из банки маслины, Дима накалывал их на зубочистки, а Максим раскладывал по бокалам.
– А? За что «прости»? – спросила Лиза, облизнув пальцы.
– Ну, что тебя все утомили, я тоже все время спрашиваю про разные симптомы…
– Утомили? Кто «все»?
– Ну, все, кроме режиссера.
– А, да нет, ты что! При чем тут, я же о студии. Кстати, как там наши фобии?
Дима неправильно проткнул маслину, снял ее и постарался надеть еще раз, но та упорно соскальзывала.
– Что ты с ней, как с гондоном, ну ради бога, – не выдержал Макс. – Дай сюда.
Он взял маслину и съел ее.
– Фобии кончаются, – сообщил Дима, теребя мокрую зубочистку. – Вот, закончили страх червяков недавно. Ксюша говорит, мы уже явно на последнем рубеже.
– Страх всего, – сказал Максим. – Вот о чем пиши. Фобия: человек боится всего сразу.
– Это паранойя, – сказала Лиза. И растерялась. Паранойя ведь? Как там ее. Проявляется… м-м… Позорище, и только. Психолог Элиза Фрейд.
– Макс, а что у тебя на работе? – перебила она себя.
– Интересного ничего? Темы есть? – оживился Дима.
Максим устал настолько, что едва мог думать. Морщась, он поднял бокал.
– Больше в меня не стреляли, к сожалению. Лучше бы, чтобы стреляли. И пристрелили нафиг.
Макс установил холодный бокал себе на лоб.
– Вот что странно, – сказал он. – Все эти звезды. Небесной величины. Как-то вблизи они… не впечатляют.
– Крыльев нет, что ли? – спросила Лиза.
Максим открыл глаза, сглотнул и поправил бокал на лбу.
– Нет, другое. Ну вот, разбил…
– Ничего, я выброшу, – Лиза встала, расправляя примятые волосы.
– Они маленькие.
– Что?
– Трудно объяснить. Известно, что Мадонна какая-нибудь, допустим, метр шестьдесят. Но при встрече все равно думаешь: господи, это что за карлик?
– Ого! Ты видел живую Мадонну? – спросил Дима.
Макс был не в силах даже разозлиться.
– Тьфу, – он махнул рукой и грохнулся в шезлонг.
– Не обижайся на Диму, – сказала Лиза. – У него кризис тем. Ладно, я мыть руки.
Машины шуршали все реже, и на крыше почти стало тихо. В мутном небе тонули редкие звезды. Над центром города сияло молочное зарево.
– Совсем весна. У нас первые комары появились, наверное, – сказал Дима. – А здесь нет.
Максим не ответил ничего, позволив этой информации растаять в тихом шуме.
– Макс.
Ночной ветер стремительно холодел.
– Макс?
– Да? – измученно отозвался Максим.
– Скажи, – Дима подошел и уселся рядом на корточки. – Ты разбираешься в современной музыке?
– Ну.
– Ты мог бы меня научить?
– Господи, чему? – простонал Макс.
– Научить разбираться.
Максим тяжело вздохнул. Нет, отдохнуть не удастся. Ладно, к черту, завтра суббота. Если повезет – с утра не дернут. Если повезет.
– Ладно, – Макс откинулся назад и сказал. – Вначале был Джек, и у Джека был грув.
– Что? Я…
– Ничего. Короче, – Максим поскреб щеку, мучительно думая. – Современная музыка… В общем, дело было в одном клубе в окрестностях Чикаго.
– Поттер, я не понимаю, вы что, серьезно?
– А почему нет? Шизофрения, знаете ли, может одеть любую маску.
– Надеть.
– Что?
– Одеть можно кого-нибудь. А надеть – что-либо.
– Я вас прошу, вы как этот, как текстовый редактор. Нашему брату позволительно. Мы, писатели, с языком на короткой ноге.
Глава 4. Земля
В стенах клуба, в черном зеркале, отражались золотые облака, и можно было представить, что клуб исчез, и уцелел только фасад, лиловый от неонового марева. Я пробирался среди машин, и мне навстречу волнами катился бас.
Я бывал здесь раньше, но тогда по Рейву слонялись рабочие, везде тарахтели отбойные молотки, а под ногами хрустела грязная клеенка. Фернандес мелькал тут и там в кроссовках и респираторе, оставляя меловые следы и не давая строителям продохнуть ни минуты. Ему всегда хотелось иметь ночной клуб, и Вернадский намерен был получить его. Фернандес показывал мне каждую мелочь: где поставит лазеры, где натянет экраны, где будет отдыхать сам. Поэтому я знал, откуда начать искать, и сразу нашел его в подвале, в обществе ледяной особы с огромной шапкой белых волос.
Фернандес увидел меня и поперхнулся коктейлем. Вытерев руки о джинсы, он перескочил через стол и оказался рядом.
– Й… кх-х… й-йоу! – Вернадский схватил меня за плечи. – Ха-а, убийца! Я думал, ты в Москве. Как жизнь?
– Привет.
Он почти не изменился: тот же румянец, похожий на боевую раскраску, те же сонные глаза, такая же нетвердая открытая улыбка.
Еще Фернандес маленький и рыжий – по-настоящему, по-школьному рыжий, хоть и без веснушек.
– А! – Вернадский повернулся, воздев растопыренные пальцы. – Ты пьешь?
Не пью.
– Нет? Почему?
Потому что боюсь.
– Боишься? Чего?
Пошарив за тумбой, Анжелика выхватила поддельный микрофон и зашагала навстречу камере, стремительно тараторя:
– В эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи – ВАУ!! ОН НАШЕЛ ВСЕХ ЕЕ ПАРНЕЙ! Оставайтесь с нами на «Мега-сорок-четвертом».
Она сделала большие глаза и умело прикрыла их веками.
– Снято, девки, перерыв, – сказал голос режиссера. Лиза вынула маленький наушник и повертела в жарком ухе пальцем. Анжелика уже курила с гостем на двоих.
– Я вот не понимаю, – говорил тот. – Мой герой, он чё вообще парится, ну залез типа бабе в телефончики, ну, с кем не бывает?
– От меня хоть отвали, сценарии пишет не ведущий, – Анжелика выпустила дым тонкой струйкой и вернула гостю сигарету.
– Нет, я как бы не против, контроверсия, оно всё такое, хороший материал, – похвалил он и коротко затянулся. – Это я как бы из любопытства.
– Слушай, он что, актер какой-то? – спросила Лиза, когда они с Анжеликой возвращались на места.
– И не какой-то, а мой знакомый. Я их всех знаю, кроме девчонки, она не из театрального.
Подошла незнакомая женщина, осмотрела Лизу и прошлась тальком по ее щеке. Лиза была растеряна.
– Тут что… всё не на самом деле?
– Это телевидение, – Анжелика подобрала и спрятала микрофон-пустышку. – Конечно тут всё не на самом деле.
– Поехали! Камера, – голосом режиссера каркнул наушник.
– Выпуск 10–01, сцена 012, – другая незнакомая женщина щелкнула хлопушкой у них под носом.
Лиза хотела спросить – неужели и в других передачах вместо гостей актеры, но Анжелика только шикнула сквозь зубы. На мониторах бесновались последние кадры вступления: лица девушек и парней, неровно вырезанные из фотографий, на фоне рисованного названия.
– Добро пожаловать, в эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи: вау, он нашел – всех – ее – парней. И сейчас я рада пригласить в студию ИХ – семерых! – она помахала кому-то рукой.
Тут должна была грянуть музыка, и не грянула – «наверное, добавят потом», – решила Лиза. Скрипя половицами в неловкой тишине, на сцену потянулась цепочка тех самых парней, что нашел герой передачи. Шестеро из них застенчиво улыбались и махали публике. Один, которому досталась роль поживее, шагнул навстречу зрителям и двумя руками послал им воздушный поцелуй. В зале немедленно захлопали и засвистели, не потому, что были ему рады, а потому, что серое табло потребовало «аплодисменты», а после «свист». Парень номер семь еще раз поднял руки и уселся на помеченный для него стул.
– Я хочу сказать тебе, Павел, – обратился он к гостю. – Что ты всё сделал правильно.
Аплодисменты.
– Это я говорю ему, Павлу, что он всё сделал правильно, – седьмой парень обернулся и подмигнул Анжелике. – Любой настоящий мужик на его месте бы поступил точно так же, и тоже сделал бы всё правильно.
Смех. Аплодисменты. Свист. Шесть парней тоже смеялись и хлопали, гость сидел молча и мял в одной руке другую.
Актеры. Из театрального. Чем дальше, тем Лизе было неуютнее. Ладно, что вся история теряла смысл: и что ей до Павлов с их Валентинами, если это просто сценарий. Речь теперь шла о постановке. Вот что не давало ей покоя. Её окружали профессионалы. Даже Катька-Анжелика, даже зрители были здесь не впервые, и роль живой публики давалась им отменно. А Лиза, дилетант на сцене, оказалась тут чисто случайно. Незачем быть психологом, чтобы сыграть психолога. Боже, да наоборот. Эти реплики, которые подсовывает телесуфлер – они же с точки зрения психолога чушь и бред.
– Напоминаю, что сегодня с нами в студии впервые – Элиза Фрейд, убийственно знающая психологию и все отношения между людьми.
Лиза вытянулась по струнке, ощущая почти физически, как жерло каждой камеры теперь упирается в нее.
«Спасибо, Анжелика», – всплыли два слова на синем экране. Больше ничего.
– Спасибо, Анжелика, – повторила Лиза. Боже, совсем ведь деревянный голос.
– Как ты думаешь, Элиза, прав ли был Павел?
– Думаю, это лишь попытка сублимировать наши личные страхи, – прочла Лиза, стараясь подавить в себе профессиональный ужас.
– О-о, вот это КРУТО! – обратилась Анжелика к публике. Аплодисменты.
На экране светилась новая реплика.
– Хочу еще заметить, – читала несчастная Лиза. – Что, если у Валентины было столько парней, это говорит о непостоянстве. Что, скорее всего, вызвано травмой в ее раннем детстве.
– Вау, типа, в три года она вывихнула ногу и теперь спит со всеми? – прочла Анжелика, сделав большие глаза.
– Нет, я подразумеваю душевную травму.
«Скорее всего, родители не уделяли Валентине должного внимания. Теперь она пытается компенсировать его в отношениях», – поднимались на экране строки, и Лиза читала их, краснея под густой косметикой.
– Простите, но я не могу согласиться, – гость поднял руку, и все парни начали возражать, сначала хором, потом вперемежку: один из них говорил, а все остальные кивали.
– Если бы всё было так просто – но всё не так просто. Совсем не просто, – сказал первый, самый широкоплечий и темноволосый.
– Это неправда, – сказал шестой парень, розовощекий купидончик в шерстяном свитере. – Я давно знаю Валентину, она порядочная девушка.
– Я согласен с остальными, – сказал второй.
– Как-то по-ханжески, извините, – сказал четвертый.
– Я думаю, в сексе девчонки пусть решают сами. Ура! – седьмой подскочил и еще раз послал зрителям воздушный поцелуй.
Смех. Аплодисменты.
Лиза устала и была рассержена. Ей подсовывали идиотские реплики, заставляли краснеть, выставляли дурой – а теперь еще публично обвинили в ханжестве.
– И вообще, какая разница? – бушевала Лиза перед Анжеликой. Они курили и готовились к еще одной порции съемок. – Я сама, знаешь, со сколькими встречалась? Побольше, чем эта «Валентина», блядь.
– Угу, – промычала Анжелика в сигарету.
– Вот у тебя самой – сколько было парней?
– Что есть «парень»?
– Не важно… Нет, хорошо бы сказать спасибо этому сценаристу, в конце концов. Вообще, не знаю, придушила бы.
– Это милая такая девочка, тихая и скромная.
– М-м, – Лиза глубоко затянулась, поправляя наушник. Вдруг он хрюкнул и кашлянул, заставив ее отдернуть руку.
– Че ты колбасишься, – сказала Анжелика. – Это же шоу. Думаешь, мне сильно нравится, что я говорю тут?
– Девки, не хочу прерывать дискуссию, – отрешенно сказал режиссер в ухе. – Но, сука, время.
Снова незнакомая женщина подняла хлопушку. На мониторах плясали неровные буквы, а позади Лизы звякнула и зажглась неоновая вывеска. «В-А-У!».
– Добро пожаловать, в эфире «Вау!», я Анжелика Лето, и тема сегодняшней передачи: вау, он нашел всех ее парней. И вот, наступает ответственный момент, поприветствуем, у нас в студии ВАЛЕНТИНА!
Серпантин. Аплодисменты. Свист. На сцену поднялась худая девушка с темно-русыми волосами, немного сбитыми на бок. Она подошла к Анжелике, зачем-то присела в реверансе и заняла кресло поодаль. Восемь парней уставились на гостью с интересом – она была не из театрального.
– Спасибо, – девушка потупила глаза, но слегка наклонила голову, чтобы ее было слышно в подвешенный микрофон. – Прежде всего я хочу сказать вам спасибо. Вы все отличные ребята, я всех вас люблю. И спасибо тебе, Павел, за то, что ты собрал всех нас здесь…
– Валентина… – Павел запнулся и встал.
Гостья встала и заговорила чуть громче.
– За то, что собрал нас здесь вместе, я страшно рада вас видеть…
– Валентина… – он сделал шаг к ней, приподняв руки.
– Я люблю вас, ребята, я люблю вас всех!
– Валентина, я… – сказал Павел. Из его глаз текли настоящие слезы. Семь парней тоже покраснели и готовы были разрыдаться. «Интересно, как у них это выходит», – подумала Лиза.
– Я люблю тебя! – воскликнул Павел.
– И я тебя, – заверила его Валентина. Они упали друг другу в объятия.
Восторг. Аплодисменты. Серпантин. Аплодисменты.
Публика бушевала. Хлопала Анжелика, и парни тоже, и Лиза, к своему ужасу, тоже начала бить в ладоши, глупо улыбаясь оператору. Маразм катился валом, он гремел и цвел, пока не истекли минуты, отпущенные графиком на финальную сцену.
– Ну что же, – Анжелика снова взяла поддельный микрофон и вышла к публике. – Это было просто супер, просто ВАУ, настоящий урок судьбы. Пожелаем Валентине и Павлу удачи, их ждет романтический ужин в коттедже у озера, напоминаю, что это приз от наших спонсоров, «Дом недвижимости», вы ищете дом? Тогда бегом – в «Дом недвижимости» – а я прощаюсь с вами, это была Анжелика Лето, программа «Вау!», до встречи в эфире!
Анжелика на секунду замерла, потом крикнула, повернувшись к гостям и семи парням.
– Еб, ТИШЕ нельзя?! Мне это говно потом переозвучивать!
Так закончилась последняя сцена, но еще оставались первые. Стремительный перекур, и шоу опять завертелось: гость мучился виной, Анжелика болтала, Элиза Фрейд несла чушь, парни спорили. Лизу уже едва держали ноги, а съемки всё шли, не думая прекращаться.
22 апреля 2003 годаЗахлебываясь воздухом, он несся по тротуару. Уродливые спортивные штаны хлопали как парус, глаза заливал пот, а пыльный краденый скейт, который Максим прижимал к груди, то и дело норовил поддать ему в челюсть. Но самое главное: на хер все это было нужно? Бежать переулками от незнакомого придурка, страдать от гипервентиляции, и главное, на кой черт исполнительному понадобился этот скейтборд?
Когда Макс, одетый как последняя рвань, выпутался из лимонных кафельных тоннелей «Кропоткинской», возле арки его поймал исполнительный продюсер.
– Сетку принес?
Максим, чувствуя себя идиотом, показал ему теннисную сетку.
– Отлично, скорей, идти далеко.
– Если далеко, почему не на машине?
– Машина стоит еще дальше. Пробки.
Они бегом миновали несколько переулков и вышли к подножью высокого спуска.
– Помоги, скорее, – продюсер взялся натягивать сетку между кленом и фонарем.
– Мы перегородили аллею, – сказал Максим, помогая развернуть тяжелый рулон.
– Сам знаю. Тут никто не ходит – карабкаться долго. Теперь слушай, – исполнительный выставил палец, не дав Максу заговорить. Он глянул на часы. – Ты стоишь вот здесь.
Он взял Максима за плечи, отвел в сторону и выровнял.
«Как со шкафом обращается, урод», – подумал Макс.
– Так, сейчас вниз будет ехать паренек на доске. Он влетит в сетку, а доска поедет дальше и остановится здесь, – продюсер стукнул носком кроссовка в бордюр. – Хватай ее и беги прямо туда, по улице. Там гаражный комплекс, легко затеряться. В милицию попадешь – не страшно, я тебя заберу. Главное, не трогай пацана. Это категорически. Не дай себя разглядеть и не потеряй доску, если хочешь сохранить работу.
Максим не был уверен, что хочет этого, но продюсер не стал его слушать.
– Все, парень уже едет, я исчезаю, – сказал он и немедленно исчез, оставив Макса посреди аллеи.
«Ну, пиздец», – думал Максим, стоя в позе вратаря. Реально. Полный.
Кто-то врезался в сетку, так сильно, что с молодого клена посыпались ветки и листья. По асфальту навстречу Максу с грохотом несся черный скейт. Он громко хлопнулся о бордюр и замер. Поколебавшись, Максим неловко сгреб доску в охапку и кинулся прочь.
И вот он бежал, едва разбирая дорогу, слыша чужой топот и думая: Зачем? На хера? Кому он нужен, этот чертов скейтборд?
– Стой! Ну стой, козел! – визгливо ревел позади тот, кому скейт был определенно нужен.
Максим случайно пропустил нужный переулок и хотел нырнуть в следующий, но его обнаружить не удавалось – дома с высокими окнами ложились в ровный коридор, и улица струилась между ними.
«Только не тупик», – думал Макс. Черт, только не тупик.
Да, это был тупик. Бетонный забор и запертые ворота.
Развернуться и двинуть ему в голову, – решил Максим. Выбросить скейт и бежать. И на хер такую работу.
Между забором и домом виднелся узкий проход, и Макс бросился в него. Пробежав сквозь запах мочи, обнаружив гору строительного мусора, он взобрался наверх и замер.
Перед Максимом расстилалось целое море из рубероида, переложенного рядами бетонных плит. Это и был гаражный комплекс, точнее – крытый паркинг – но Макс оказался не внутри, а наверху. Повсюду торчали железные поганки дымоходов, гудели отдушины, выгибались дугой ребристые трубы. Гадливо ступая по хрустящему покрытию, он пробирался вперед, пока не заметил бетонную шахту. Макс укрылся в ее невысокой тени, обнял доску и сел, пытаясь тише глотать воздух.
К-БАХ! К-БАМ, К-БАХ!
Максим зажмурился, но лишь оттого, что в лицо брызнула колючая бетонная крошка. Он слишком выдохся, чтоб переживать, и только вяло удивился: пистолет? Макс не бывал под обстрелом раньше и вел себя, как пешеход на разделительной полосе.
К-БАХ! К-БАМ-М!
«Не задело бы», – подумал он и подавил усталый зевок.
– Выходи! – донесся истошный рев. – Выходи, сука! Выходи! Выходиэ-гэ-гэ…
Тьфу. Недоразвитый какой-то.
– Сука! – пищал и ревел тонкий голос. – Я всё! Папе расскажу всё!
«Черт», – подумал Макс. Черт, черт, я отобрал, меня заставили отобрать вещь у ребенка!
Ему стало противно и стыдно. Максим почти решился встать, сказать что-нибудь уместное и вернуть пареньку скейт. Но у ребенка имелась другая игрушка, и Макс не осмелился.
– Да ты слышишь хоть?! – вопил голос. – Ты знаешь, кто мой папик? Он прокурор, ты понял? Он про-ку-РОР!
Бетонная пыль оседала на доску. Максим зажал манжету в кулаке и вытер лакированную поверхность. Ему захотелось принять душ.
– Нет, это правда, – сказал исполнительный продюсер. Они сидели в кафетерии у сухого замшелого фонтана. – Отец прокурор, сын звезда хип-хопа. Вот так. Ты что пьешь? Я капуччино.
– М-м… айриш-кофе?
– Угощаю.
Макс прикурил сигарету. Он уже переоделся в нормальный костюм, а грязные уродливые шмотки остались в машине подальше от глаз. Еще принять душ – и порядок.
– Парень увлекается тем и этим… экстремальный спорт, – сказал исполнительный продюсер. – И пускай бы. Если бы не прямой эфир сегодня вечером.
– И?
– Мне говорить, во сколько нам обошлось бы любое происшествие?
– Эфир? – Максим коснулся щеки большим пальцем. – И что, по-другому нельзя?
– Я вообще бы переехал доску машиной, да она стоит почти столько же.
– Она – скейтборд что ли? – Макс толкнул доску ногой.
– Тихо. Мне еще сдавать ее вечером.
Принесли бокал айриша, и Максим присосался к нему, чувствуя, как виски пробирается в застывшие сосуды.
– Вопрос основной, – нарушил тишину продюсер. – Искренне – как тебе работа?
Макс облизнул стеклянный обод.
– Искренне, – сказал Максим, глядя в густое небо за окном. – Так себе.
Продюсер только улыбнулся.
– Хотя было интересно, – добавил Макс.
Да, и если пересказать Лизе. В него стреляли… Опять же, стреляла знаменитость.
– Продюсеры у нас – это рабы. Хотя отдача есть, – заметил исполнительный продюсер.
Максим облизал сладкий ободок и причмокнул.
Отдача была. Определенно.
– Ладно, – сказал он. – Пока сойдет. Я в деле.
– Добро. Тебя зовут…
– Максим.
– Максим. Учти, отныне твое имя – продюсер. Зовут продюсера – значит, наверняка зовут тебя, и ты приходишь. Главное – не переживай. Это вроде нефтепромысла, – исполнительный допил кофе и отставил чашку. – Готов? Ну, по машинам.
17 мая 2003 годаКонечно, всё оказалось не так радужно. Кроме съемок приходилось высиживать долгую переозвучку в компании режиссера и крикливых монтажников. Анжелике хватало двадцати минут, а Лиза застревала в студии часов на пять, долго разминалась и кашляла в микрофон, пробовала говорить, вечно сбивалась или путалась.
Кроме Анжелики, ей нравился только режиссер.
Его звали Алексей, но, в отличие от большинства своих пухлых и добрых тезок, режиссер был из породы тощих, энергичных, вечно недовольных Алексеев; он часто матерился, много курил и изображал на лице мину, говорившую: «я не виноват, что вокруг одни идиоты». Это был единственный человек, который не утомил Лизу в первые две недели.
– Теперь мне уже не кажется, что 250 долларов – большие деньги. Всего тысяча в месяц. Если подумать, как раз в обрез.
Лиза вздохнула. Всё стоило так дорого. Она до сих пор не купила себе никакой обуви. И почти ничего из косметики.
– Прости, – сказал Дима.
Они трое снова торчали на крыше, слушали реактивный шум Ленинградского и птичий визг. Наслаждались теплым вечером и хвойным ароматом мартини. Лиза выуживала из банки маслины, Дима накалывал их на зубочистки, а Максим раскладывал по бокалам.
– А? За что «прости»? – спросила Лиза, облизнув пальцы.
– Ну, что тебя все утомили, я тоже все время спрашиваю про разные симптомы…
– Утомили? Кто «все»?
– Ну, все, кроме режиссера.
– А, да нет, ты что! При чем тут, я же о студии. Кстати, как там наши фобии?
Дима неправильно проткнул маслину, снял ее и постарался надеть еще раз, но та упорно соскальзывала.
– Что ты с ней, как с гондоном, ну ради бога, – не выдержал Макс. – Дай сюда.
Он взял маслину и съел ее.
– Фобии кончаются, – сообщил Дима, теребя мокрую зубочистку. – Вот, закончили страх червяков недавно. Ксюша говорит, мы уже явно на последнем рубеже.
– Страх всего, – сказал Максим. – Вот о чем пиши. Фобия: человек боится всего сразу.
– Это паранойя, – сказала Лиза. И растерялась. Паранойя ведь? Как там ее. Проявляется… м-м… Позорище, и только. Психолог Элиза Фрейд.
– Макс, а что у тебя на работе? – перебила она себя.
– Интересного ничего? Темы есть? – оживился Дима.
Максим устал настолько, что едва мог думать. Морщась, он поднял бокал.
– Больше в меня не стреляли, к сожалению. Лучше бы, чтобы стреляли. И пристрелили нафиг.
Макс установил холодный бокал себе на лоб.
– Вот что странно, – сказал он. – Все эти звезды. Небесной величины. Как-то вблизи они… не впечатляют.
– Крыльев нет, что ли? – спросила Лиза.
Максим открыл глаза, сглотнул и поправил бокал на лбу.
– Нет, другое. Ну вот, разбил…
– Ничего, я выброшу, – Лиза встала, расправляя примятые волосы.
– Они маленькие.
– Что?
– Трудно объяснить. Известно, что Мадонна какая-нибудь, допустим, метр шестьдесят. Но при встрече все равно думаешь: господи, это что за карлик?
– Ого! Ты видел живую Мадонну? – спросил Дима.
Макс был не в силах даже разозлиться.
– Тьфу, – он махнул рукой и грохнулся в шезлонг.
– Не обижайся на Диму, – сказала Лиза. – У него кризис тем. Ладно, я мыть руки.
Машины шуршали все реже, и на крыше почти стало тихо. В мутном небе тонули редкие звезды. Над центром города сияло молочное зарево.
– Совсем весна. У нас первые комары появились, наверное, – сказал Дима. – А здесь нет.
Максим не ответил ничего, позволив этой информации растаять в тихом шуме.
– Макс.
Ночной ветер стремительно холодел.
– Макс?
– Да? – измученно отозвался Максим.
– Скажи, – Дима подошел и уселся рядом на корточки. – Ты разбираешься в современной музыке?
– Ну.
– Ты мог бы меня научить?
– Господи, чему? – простонал Макс.
– Научить разбираться.
Максим тяжело вздохнул. Нет, отдохнуть не удастся. Ладно, к черту, завтра суббота. Если повезет – с утра не дернут. Если повезет.
– Ладно, – Макс откинулся назад и сказал. – Вначале был Джек, и у Джека был грув.
– Что? Я…
– Ничего. Короче, – Максим поскреб щеку, мучительно думая. – Современная музыка… В общем, дело было в одном клубе в окрестностях Чикаго.
5 сентября 2005 года– Следователи эти – вот кого надо лечить. Водят его и водят. Обсессивно-компульсивное расстройство налицо.
– Поттер, я не понимаю, вы что, серьезно?
– А почему нет? Шизофрения, знаете ли, может одеть любую маску.
– Надеть.
– Что?
– Одеть можно кого-нибудь. А надеть – что-либо.
– Я вас прошу, вы как этот, как текстовый редактор. Нашему брату позволительно. Мы, писатели, с языком на короткой ноге.
Глава 4. Земля
24 июля 2005 годаЗа окружной, где три прожектора обшаривают небо, раньше был многоэтажный паркинг. Отец Вернадского тогда заасфальтировал под автостоянку целое поле, а посередине возвел эту бетонную коробку. Он подарил ее Фернандесу, а тот переделал коробку в Рейв.
В стенах клуба, в черном зеркале, отражались золотые облака, и можно было представить, что клуб исчез, и уцелел только фасад, лиловый от неонового марева. Я пробирался среди машин, и мне навстречу волнами катился бас.
Я бывал здесь раньше, но тогда по Рейву слонялись рабочие, везде тарахтели отбойные молотки, а под ногами хрустела грязная клеенка. Фернандес мелькал тут и там в кроссовках и респираторе, оставляя меловые следы и не давая строителям продохнуть ни минуты. Ему всегда хотелось иметь ночной клуб, и Вернадский намерен был получить его. Фернандес показывал мне каждую мелочь: где поставит лазеры, где натянет экраны, где будет отдыхать сам. Поэтому я знал, откуда начать искать, и сразу нашел его в подвале, в обществе ледяной особы с огромной шапкой белых волос.
Фернандес увидел меня и поперхнулся коктейлем. Вытерев руки о джинсы, он перескочил через стол и оказался рядом.
– Й… кх-х… й-йоу! – Вернадский схватил меня за плечи. – Ха-а, убийца! Я думал, ты в Москве. Как жизнь?
– Привет.
Он почти не изменился: тот же румянец, похожий на боевую раскраску, те же сонные глаза, такая же нетвердая открытая улыбка.
Еще Фернандес маленький и рыжий – по-настоящему, по-школьному рыжий, хоть и без веснушек.
– А! – Вернадский повернулся, воздев растопыренные пальцы. – Ты пьешь?
Не пью.
– Нет? Почему?
Потому что боюсь.
– Боишься? Чего?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента