Дворянское воспитание и образование ребенка предусматривало разностороннее общегуманитарное образование, формирование духовных корней: православия и основанных на нем нравственности и национально-патриотического чувства.
Воспитание личности в России, не только в дворянских семьях, исторически традиционно опиралось на христианские православные ценности. Все будущие главнокомандующие воспитывались в православных семьях, в которых соблюдались нравственные принципы церкви, вере учили с детства, стремясь сделать ребенка «хорошим христианином». Посещение детьми церкви, соблюдение религиозных обрядов было обязательным. К этому они добросовестно и с волнением готовились, хотя в большинстве случаев суть обрядов для них оставалась непонятной.
Сослуживцы впоследствии отмечали убежденную религиозность М. В. Алексеева и необходимость для него церковной молитвы как поддержки в сверхчеловеческой работе; то, как «в церкви истово крестился» А. Е. Эверт; аккуратное посещение церкви даже в дни революции, выстаивание службы на коленях и усердное отбивание поклонов А. А. Брусиловым, подчеркнутую богомольность Н. И. Иванова.
Русская духовная культура наиболее ярко и концентрированно выражалась в народных песнях, сказках, деяниях святых и героев, произведениях писателей, поэтов, с которыми знакомили детей в семье. Через чтение вслух произведений религиозной, художественной и исторической литературы прививалась любовь к родному языку. Ребенок изучал историю своего рода и страны, армии, учился понимать природу, знакомился с характером окружающих его людей, с обществом, среди которого он жил, с его стремлениями, в итоге – с духовной жизнью народа.
Религиозное чувство, привитое ребенку в семье, внушенные с детства нравственные догмы (например, правило «служить честно», замечает О. С. Муравьева) получали дальнейшее развитие в кадетском корпусе (гимназии), военном училище и были фундаментом, на котором строилась личность будущего офицера. Формировалась система духовно-нравственных ценностей, связанная с их будущей военно-профессиональной деятельностью (патриотизм, воинский долг, воинская честь, воинская дисциплина и дисциплинированность, героизм, боевые традиции и пр.).
Так, впоследствии в аттестациях отмечалась замечательная добросовестность и безукоризненная нравственность А. Е. Эверта, отличные нравственные качества Н. В. Рузского. Выше было указано, что данные, указанные в аттестациях, не всегда соответствовали в полной мере реальности и зависели от личности, писавшей аттестацию. Это в определенной степени относится к Н. В. Рузскому.
О безукоризненной нравственности и честности сообщалось в аттестации от 30 ноября 1899 г. на Н. И. Иванова. Нравственные принципы не позволили Я. Г. Жилинскому в 1918 г. бежать из России без согласия на это Е. Н. Трубецкого, выручившего его из тюрьмы и поручившегося за него перед большевиками. В то же время некоторые поступки А. А. Брусилова, как, например, уже упомянутое угодничество перед Великим князем Николаем Николаевичем и перед Николаем II в апреле 1916 г. под Перемышлем, заискивание перед А. Ф. Керенским и показная простота в отношениях с солдатами после февральских событий 1917 г. (о чем ниже будет написано более подробно), вызывали справедливое негодование и возмущение его соратников и современников.
На детские годы главнокомандующих огромное воспитательное и дисциплинирующее значение оказали традиции их семей. К ним следует отнести передающиеся в аристократичных дворянских семьях из поколения в поколение незыблемые правила, принятый духовный кодекс поведения и стиль жизни или сложившиеся жизненные обстоятельства и формирующиеся традиции «молодых» дворянских и других семей. Бесспорно, что все семьи нельзя обобщать, отношения внутри каждой из них определялись личными качествами ее членов и тем, каких взглядов на воспитание и образование детей придерживались родители, сами воспитанные в традициях начала или первой четверти XIX в.
Примером воспитания в «семье для личности» может служить домашнее воспитание А. А. Брусилова и его братьев Бориса и Льва в семье их тетки Генриетты Антоновны Гагемейстер и ее мужа Карла Максимовича, не имевших детей, очень любивших племянников и не жалевших средств на их воспитание. Детьми занимались гувернеры с хорошим образованием, в том числе некто Бекман, кончивший университет, отлично знавший французский, немецкий и английский языки и великолепный пианист, имевший на детей громадное влияние. Сама Генриетта Антоновна славилась в то время своей игрой на рояле. Все проезжие артисты обязательно приглашались в семью, часто устраивались музыкальные вечера. Общение в детстве с интересными людьми, впоследствии прославившимися в литературе, живописи, музыке, – способствовало эмоциональному развитию детей и расширяло их кругозор.
Характеристики, которыми отмечали современники-сослуживцы Я. Г. Жилинского, дают возможность предположить, что его взгляды формировались в семье, не разделявшей западных веяний, и воспитание жестко определялось идеей служения личности социальной иерархии, царю и отечеству. Сословность общества, место личности в социальной группе, стереотип поведения имели для Я. Г. Жилинского важное значение. Он был ярым монархистом и искренне ненавидел все, что имело малейший запах демократизма.
Домашнее образование давало хорошие результаты. Этому способствовало благотворное влияние семейной обстановки и индивидуальность обучения, которое позволяло не только следовать программам гимназического курса, но и уделять больше времени и внимания иностранным языкам, благодаря чему, например, А. А. Брусилов и Я. Г. Жилинский свободно ими владели.
Для А. А. Брусилова французский язык был как родной, немецким он владел достаточно твердо, так как главное внимание в семье Гагемейстер было обращено на обучение различным иностранным языкам. Что касается Я. Г. Жилинского, то исполнение им свитских и дипломатических обязанностей при дворе, способность решать задачи, связанные с разведкой и военно-дипломатической деятельностью, было бы невозможно без общегуманитарных знаний, умения грамотно говорить, читать, писать на иностранных языках, привитых манер (правил хорошего тона), что позволяло ему появляться в высшем свете – всего того, что он получил изначально в семейном кругу и в Московской частной гимназии Франца Ивановича Креймана. По всей видимости, для состоятельных родителей Я. Г. Жилинского было важным дать сыну качественное образование и воспитание, которые не были доступны через государственную систему образования. При этом в выборе учебного заведения для родителей учеников большую роль играл преподавательский состав – кто и как учил в гимназии. В данном случае Закон Божий преподавал протопресвитер Успенского собора в Кремле, профессор богословия Московского университета и Духовной академии Н. А. Сергиевский, латинский и древнегреческий языки – И. Х. Вибер. Вместе с учениками он ставил на гимназической сцене трагедии античных авторов на языке оригинала. Вырученные от продажи билетов средства шли на помощь малоимущим ученикам и бывшим преподавателям. Математику, физику и географию преподавал Ю. Ф. Виппер, который, по словам его бывшего ученика, был одним из немногих педагогов, сумевших «предохранить высокое, но многотрудное звание от столь свойственной ему рутины. Разносторонняя начитанность по всем отраслям знаний, изумительная память, неистощимое остроумие, находчивость и замечательный дар слова Юрия Францевича поражали. Его уроки были праздником не только для нас, но и для него самого». Историю преподавал его сын Роберт Юрьевич – будущий член Академии наук СССР. Музыке и пению гимназистов обучал один из основателей Московской консерватории композитор Карл Карлович Альбрехт. Естествознание – К. Э. Линдеманн, профессор Петровской сельскохозяйственной академии выдающийся ученый. Астрономию – П. К. Штернберг, будущий директор Московской обсерватории.
К особенностям выбранной для обучения сына гимназии следует отнести: индивидуальный подход к возможностям каждого ученика; целенаправленное развитие способностей к самостоятельному труду. Это учебное заведение давало глубокие знания иностранных языков – немецкого, французского, английского, кроме того, латинского и греческого.
А. Н. Куропаткин воспитывался в семье до 10 лет, и с детства ему была привита любовь к чтению: дворянские дети рано начинали приобщаться к русской и мировой литературе. Его отец Н. Е. Куропаткин в 1845 г., еще до рождения сына, основал библиотеку в родовом имении в селе Шешурино. Во время пребывания в стенах кадетского корпуса в 1858–1864 гг. А. Н. Куропаткин сам начал собирать книги. Первыми экземплярами стали полученные в награду за благонравие и успехи в науках сочинения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, И. А. Крылова и А. В. Кольцова. Как и вся молодежь того времени, он увлекался учением народолюбцев – Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского, Д. И. Писарева. Позже ему стала интересна литература по естествознанию. В библиотеке появились книги Г. Н. Люиса, Н. М. Федоровского и др. Впоследствии А. Н. Куропаткин продолжал приобретать и коллекционировать различные труды: книги с автографами видных ученых, военных, книги по родному краю, редкие рукописи. Его собирательская деятельность позволила значительно пополнить семейную библиотеку, заведующим которой он числился с 1918 г. после национализации.
Однако только любовь к чтению не могла дать общекультурного образования и конкурировать с воспитанием в тех дворянских семьях, которые имели в этом отношении давние традиции и большие средства. С. Ю. Витте, характеризуя А. Н. Куропаткина, отмечал наряду с его «отлично подвешенным языком» и то, что «европейски культурный человек скоро бы заметил невежественность и малокультурность этого субъекта, который ест рыбу ножом и не говорит на иностранных языках».
Н. В. Рузский читал, писал и переводил с французского и немецкого языков, но объясняться не мог, о чем отмечалось в его аттестационном списке от 1.01.1893 г., когда он был начальником штаба 32-й пехотной дивизии. А. Е. Эверт, согласно сведениям аттестационного листка № 289 на него, когда он был начальником штаба 10-й дивизии, также не свободно владел французским и немецким языками. По всей видимости, за время воспитания в семье языки Н. В. Рузским и А. Е. Эвертом не были достаточно освоены. В военной гимназии, где они воспитывались с юного возраста, в результате реформ 1862–1870 гг. была введена обширная общеобразовательная программа. Однако курс иностранных языков – качество его преподавания и недостаточная требовательность со стороны руководства учебного заведения – не давал возможности полного овладения французским и немецким языками, и, конечно, индивидуальность обучения не предусматривалась. В военно-учебных заведениях России в подготовке офицеров исходили из убеждения, что образование (это формирование личности в целом) включает в себя воспитание и учение. При этом воспитание (являлось приоритетным) – целенаправленный, организованный процесс влияния на воспитанника, призванный формировать совокупность свойств, составляющих нравственный элемент воина, его силу духа или военную энергию; учение – формирование интеллекта, развитие ума обучением.
Общеобразовательная программа кадетских корпусов, в одном из которых воспитывался А. Н. Куропаткин, тем более была несовершенна до их реорганизации в военные гимназии, исчерпала себя на тот период, что и являлось одной из причин реформы военного образования.
Детские годы М. В. Алексеева протекали в обстановке бедного армейского офицера в маленьком уездном городке Вязьме, где в то время стоял 64-й Казанский полк. Достаток в семье был небольшой, и это заставляло Михаила подрабатывать и помогать семье. В этой связи Н. В. Волков-Муромцев писал: «…он наш, вязьмич, начал свою карьеру как босоногий мальчишка, продавал газеты…» Полки часто меняли свои стоянки, и семье приходилось время от времени переезжать. Благодаря матери (вероятно, сказались ее дворянские традиции) М. В. Алексеев получил воспитание и некоторое начальное образование в семье. Н. А. Епанчин (один из современнков) считал, что в молодости М. В. Алексеев не отличался хорошим умственным развитием. Но позже самолюбие, наличие природного ума, необыкновенная добросовестность и неутомимая энергия позволили ему самостоятельно приобрести обширное общее образование. Он очень много читал, покупал и выписывал военные книги. С помощью жены освоил французский и немецкий языки и читал в оригинале иностранную военную литературу. Однако сам М. В. Алексеев отмечал свою отсталость от светской жизни.
У Н. И. Иванова в аттестации 1899 г. отмечались хорошие умственные способности, присущие ему усердие, энергичность, твердая воля, полная отдача служебным делам. Тем не менее недостатки воспитания и общекультурной подготовки, неоднозначность происхождения вызывали снисходительное отношение к нему в высших кругах Петербургского общества, «…его считали «goujat»[4] и никак не могли понять, почему Государь пожаловал его генерал-адъютантом».
Сословные и семейные традиции дворянства предопределяли будущее ребенка, не оставляя ему возможности делать самостоятельный выбор, сообразуясь со своими наклонностями и желаниями. Выбор профессии в других социальных слоях основывался на иных принципах, среди которых материальное состояние семьи было на одном из первых мест.
Выбор профессии
Военное образование
Кадетские корпуса
Воспитание личности в России, не только в дворянских семьях, исторически традиционно опиралось на христианские православные ценности. Все будущие главнокомандующие воспитывались в православных семьях, в которых соблюдались нравственные принципы церкви, вере учили с детства, стремясь сделать ребенка «хорошим христианином». Посещение детьми церкви, соблюдение религиозных обрядов было обязательным. К этому они добросовестно и с волнением готовились, хотя в большинстве случаев суть обрядов для них оставалась непонятной.
Сослуживцы впоследствии отмечали убежденную религиозность М. В. Алексеева и необходимость для него церковной молитвы как поддержки в сверхчеловеческой работе; то, как «в церкви истово крестился» А. Е. Эверт; аккуратное посещение церкви даже в дни революции, выстаивание службы на коленях и усердное отбивание поклонов А. А. Брусиловым, подчеркнутую богомольность Н. И. Иванова.
Русская духовная культура наиболее ярко и концентрированно выражалась в народных песнях, сказках, деяниях святых и героев, произведениях писателей, поэтов, с которыми знакомили детей в семье. Через чтение вслух произведений религиозной, художественной и исторической литературы прививалась любовь к родному языку. Ребенок изучал историю своего рода и страны, армии, учился понимать природу, знакомился с характером окружающих его людей, с обществом, среди которого он жил, с его стремлениями, в итоге – с духовной жизнью народа.
Религиозное чувство, привитое ребенку в семье, внушенные с детства нравственные догмы (например, правило «служить честно», замечает О. С. Муравьева) получали дальнейшее развитие в кадетском корпусе (гимназии), военном училище и были фундаментом, на котором строилась личность будущего офицера. Формировалась система духовно-нравственных ценностей, связанная с их будущей военно-профессиональной деятельностью (патриотизм, воинский долг, воинская честь, воинская дисциплина и дисциплинированность, героизм, боевые традиции и пр.).
Так, впоследствии в аттестациях отмечалась замечательная добросовестность и безукоризненная нравственность А. Е. Эверта, отличные нравственные качества Н. В. Рузского. Выше было указано, что данные, указанные в аттестациях, не всегда соответствовали в полной мере реальности и зависели от личности, писавшей аттестацию. Это в определенной степени относится к Н. В. Рузскому.
О безукоризненной нравственности и честности сообщалось в аттестации от 30 ноября 1899 г. на Н. И. Иванова. Нравственные принципы не позволили Я. Г. Жилинскому в 1918 г. бежать из России без согласия на это Е. Н. Трубецкого, выручившего его из тюрьмы и поручившегося за него перед большевиками. В то же время некоторые поступки А. А. Брусилова, как, например, уже упомянутое угодничество перед Великим князем Николаем Николаевичем и перед Николаем II в апреле 1916 г. под Перемышлем, заискивание перед А. Ф. Керенским и показная простота в отношениях с солдатами после февральских событий 1917 г. (о чем ниже будет написано более подробно), вызывали справедливое негодование и возмущение его соратников и современников.
На детские годы главнокомандующих огромное воспитательное и дисциплинирующее значение оказали традиции их семей. К ним следует отнести передающиеся в аристократичных дворянских семьях из поколения в поколение незыблемые правила, принятый духовный кодекс поведения и стиль жизни или сложившиеся жизненные обстоятельства и формирующиеся традиции «молодых» дворянских и других семей. Бесспорно, что все семьи нельзя обобщать, отношения внутри каждой из них определялись личными качествами ее членов и тем, каких взглядов на воспитание и образование детей придерживались родители, сами воспитанные в традициях начала или первой четверти XIX в.
Примером воспитания в «семье для личности» может служить домашнее воспитание А. А. Брусилова и его братьев Бориса и Льва в семье их тетки Генриетты Антоновны Гагемейстер и ее мужа Карла Максимовича, не имевших детей, очень любивших племянников и не жалевших средств на их воспитание. Детьми занимались гувернеры с хорошим образованием, в том числе некто Бекман, кончивший университет, отлично знавший французский, немецкий и английский языки и великолепный пианист, имевший на детей громадное влияние. Сама Генриетта Антоновна славилась в то время своей игрой на рояле. Все проезжие артисты обязательно приглашались в семью, часто устраивались музыкальные вечера. Общение в детстве с интересными людьми, впоследствии прославившимися в литературе, живописи, музыке, – способствовало эмоциональному развитию детей и расширяло их кругозор.
Характеристики, которыми отмечали современники-сослуживцы Я. Г. Жилинского, дают возможность предположить, что его взгляды формировались в семье, не разделявшей западных веяний, и воспитание жестко определялось идеей служения личности социальной иерархии, царю и отечеству. Сословность общества, место личности в социальной группе, стереотип поведения имели для Я. Г. Жилинского важное значение. Он был ярым монархистом и искренне ненавидел все, что имело малейший запах демократизма.
Домашнее образование давало хорошие результаты. Этому способствовало благотворное влияние семейной обстановки и индивидуальность обучения, которое позволяло не только следовать программам гимназического курса, но и уделять больше времени и внимания иностранным языкам, благодаря чему, например, А. А. Брусилов и Я. Г. Жилинский свободно ими владели.
Для А. А. Брусилова французский язык был как родной, немецким он владел достаточно твердо, так как главное внимание в семье Гагемейстер было обращено на обучение различным иностранным языкам. Что касается Я. Г. Жилинского, то исполнение им свитских и дипломатических обязанностей при дворе, способность решать задачи, связанные с разведкой и военно-дипломатической деятельностью, было бы невозможно без общегуманитарных знаний, умения грамотно говорить, читать, писать на иностранных языках, привитых манер (правил хорошего тона), что позволяло ему появляться в высшем свете – всего того, что он получил изначально в семейном кругу и в Московской частной гимназии Франца Ивановича Креймана. По всей видимости, для состоятельных родителей Я. Г. Жилинского было важным дать сыну качественное образование и воспитание, которые не были доступны через государственную систему образования. При этом в выборе учебного заведения для родителей учеников большую роль играл преподавательский состав – кто и как учил в гимназии. В данном случае Закон Божий преподавал протопресвитер Успенского собора в Кремле, профессор богословия Московского университета и Духовной академии Н. А. Сергиевский, латинский и древнегреческий языки – И. Х. Вибер. Вместе с учениками он ставил на гимназической сцене трагедии античных авторов на языке оригинала. Вырученные от продажи билетов средства шли на помощь малоимущим ученикам и бывшим преподавателям. Математику, физику и географию преподавал Ю. Ф. Виппер, который, по словам его бывшего ученика, был одним из немногих педагогов, сумевших «предохранить высокое, но многотрудное звание от столь свойственной ему рутины. Разносторонняя начитанность по всем отраслям знаний, изумительная память, неистощимое остроумие, находчивость и замечательный дар слова Юрия Францевича поражали. Его уроки были праздником не только для нас, но и для него самого». Историю преподавал его сын Роберт Юрьевич – будущий член Академии наук СССР. Музыке и пению гимназистов обучал один из основателей Московской консерватории композитор Карл Карлович Альбрехт. Естествознание – К. Э. Линдеманн, профессор Петровской сельскохозяйственной академии выдающийся ученый. Астрономию – П. К. Штернберг, будущий директор Московской обсерватории.
К особенностям выбранной для обучения сына гимназии следует отнести: индивидуальный подход к возможностям каждого ученика; целенаправленное развитие способностей к самостоятельному труду. Это учебное заведение давало глубокие знания иностранных языков – немецкого, французского, английского, кроме того, латинского и греческого.
А. Н. Куропаткин воспитывался в семье до 10 лет, и с детства ему была привита любовь к чтению: дворянские дети рано начинали приобщаться к русской и мировой литературе. Его отец Н. Е. Куропаткин в 1845 г., еще до рождения сына, основал библиотеку в родовом имении в селе Шешурино. Во время пребывания в стенах кадетского корпуса в 1858–1864 гг. А. Н. Куропаткин сам начал собирать книги. Первыми экземплярами стали полученные в награду за благонравие и успехи в науках сочинения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, И. А. Крылова и А. В. Кольцова. Как и вся молодежь того времени, он увлекался учением народолюбцев – Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского, Д. И. Писарева. Позже ему стала интересна литература по естествознанию. В библиотеке появились книги Г. Н. Люиса, Н. М. Федоровского и др. Впоследствии А. Н. Куропаткин продолжал приобретать и коллекционировать различные труды: книги с автографами видных ученых, военных, книги по родному краю, редкие рукописи. Его собирательская деятельность позволила значительно пополнить семейную библиотеку, заведующим которой он числился с 1918 г. после национализации.
Однако только любовь к чтению не могла дать общекультурного образования и конкурировать с воспитанием в тех дворянских семьях, которые имели в этом отношении давние традиции и большие средства. С. Ю. Витте, характеризуя А. Н. Куропаткина, отмечал наряду с его «отлично подвешенным языком» и то, что «европейски культурный человек скоро бы заметил невежественность и малокультурность этого субъекта, который ест рыбу ножом и не говорит на иностранных языках».
Н. В. Рузский читал, писал и переводил с французского и немецкого языков, но объясняться не мог, о чем отмечалось в его аттестационном списке от 1.01.1893 г., когда он был начальником штаба 32-й пехотной дивизии. А. Е. Эверт, согласно сведениям аттестационного листка № 289 на него, когда он был начальником штаба 10-й дивизии, также не свободно владел французским и немецким языками. По всей видимости, за время воспитания в семье языки Н. В. Рузским и А. Е. Эвертом не были достаточно освоены. В военной гимназии, где они воспитывались с юного возраста, в результате реформ 1862–1870 гг. была введена обширная общеобразовательная программа. Однако курс иностранных языков – качество его преподавания и недостаточная требовательность со стороны руководства учебного заведения – не давал возможности полного овладения французским и немецким языками, и, конечно, индивидуальность обучения не предусматривалась. В военно-учебных заведениях России в подготовке офицеров исходили из убеждения, что образование (это формирование личности в целом) включает в себя воспитание и учение. При этом воспитание (являлось приоритетным) – целенаправленный, организованный процесс влияния на воспитанника, призванный формировать совокупность свойств, составляющих нравственный элемент воина, его силу духа или военную энергию; учение – формирование интеллекта, развитие ума обучением.
Общеобразовательная программа кадетских корпусов, в одном из которых воспитывался А. Н. Куропаткин, тем более была несовершенна до их реорганизации в военные гимназии, исчерпала себя на тот период, что и являлось одной из причин реформы военного образования.
Детские годы М. В. Алексеева протекали в обстановке бедного армейского офицера в маленьком уездном городке Вязьме, где в то время стоял 64-й Казанский полк. Достаток в семье был небольшой, и это заставляло Михаила подрабатывать и помогать семье. В этой связи Н. В. Волков-Муромцев писал: «…он наш, вязьмич, начал свою карьеру как босоногий мальчишка, продавал газеты…» Полки часто меняли свои стоянки, и семье приходилось время от времени переезжать. Благодаря матери (вероятно, сказались ее дворянские традиции) М. В. Алексеев получил воспитание и некоторое начальное образование в семье. Н. А. Епанчин (один из современнков) считал, что в молодости М. В. Алексеев не отличался хорошим умственным развитием. Но позже самолюбие, наличие природного ума, необыкновенная добросовестность и неутомимая энергия позволили ему самостоятельно приобрести обширное общее образование. Он очень много читал, покупал и выписывал военные книги. С помощью жены освоил французский и немецкий языки и читал в оригинале иностранную военную литературу. Однако сам М. В. Алексеев отмечал свою отсталость от светской жизни.
У Н. И. Иванова в аттестации 1899 г. отмечались хорошие умственные способности, присущие ему усердие, энергичность, твердая воля, полная отдача служебным делам. Тем не менее недостатки воспитания и общекультурной подготовки, неоднозначность происхождения вызывали снисходительное отношение к нему в высших кругах Петербургского общества, «…его считали «goujat»[4] и никак не могли понять, почему Государь пожаловал его генерал-адъютантом».
Сословные и семейные традиции дворянства предопределяли будущее ребенка, не оставляя ему возможности делать самостоятельный выбор, сообразуясь со своими наклонностями и желаниями. Выбор профессии в других социальных слоях основывался на иных принципах, среди которых материальное состояние семьи было на одном из первых мест.
Выбор профессии
В дворянских семьях, где военное дело было традиционно (А. А. Брусилов, Я. Г. Жилинский), к выбору профессии побуждал дух семьи. Своими сложившимися порядками, привычками, отношением к военной службе семья оказывала влияние на развитие у мальчика интереса к армии. Ребенок с детства ориентировался, настраивался на военную службу, видя, как отец и (или) родственники увлечены ее особенностями и следуют идеалам воинской доблести. Родственники – ветераны-участники войн делились с подраставшим поколением воспоминаниями о боях, рассказывали о благородстве, стойкости, мужестве русского воина, что уже, по сути, было элементом патриотически-народного воспитания. В комнатах висели картины сражений и портреты героев войн. А. А. Брусилов упоминал, что «…самым главным впечатлением моей юности были, несомненно, рассказы о героях кавказской войны…». Многие подростки, наблюдая военные парады, учения, обращали внимание на знамена, полученные полками за победы в боях, мундиры, головные уборы. Военные атрибуты представлялись детскому воображению знаками благородства и воинской чести. Возможно, кого-то из ребят влекла романтика военной службы, а кто-то, увлекаясь военными играми в «солдатики» и постигая некоторые законы тактики, мечтал о славе. Как правило, дети офицеров становились также офицерами. С. Карпущенко писал: «…что такое сын офицера? В большинстве это человек, который с детских пеленок проникается оригинальной прелестью военной жизни. В младенческом возрасте он уже бывает счастлив, когда ему импровизируют военный мундир. Едва он начинает лепетать, как уже учат его военной молитве за царя, и образ государя, столь обаятельный в военном мире, чудно рисуется в его детском воображении. Он засыпает под звуки военной зари и далеко уносится в своих мечтах в область героизма, слушая солдатские песни, исполненные военной поэзии. Учения, маневры, стрельба, стройные линии солдат, военная музыка, знамя, окруженное своими защитниками, – все это становится ему близким, родным, он тоскует по этой обстановке, если отрывается от нее, и его совсем не тянет в какой-нибудь иной мир; он мечтает о кадетском корпусе…»
Приобщаясь к военному быту с детства, подростки впоследствии не так тяготились «полусвободным существованием» и режимом военного учебного заведения, как выходцы из невоенной среды. Среди источников информации о любом виде деятельности подростком всегда положительно воспринимается информация, исходящая от представителей «своей» группы лиц: родителей, близких родственников, друзей семьи. Однако в случае, когда в силу семейных традиций, или желания «закалить характер и укрепить волю», или по материальным соображениям ни у родителей, ни у подростков не существует ощущения необходимости в выборе профессии, подросток не самоопределяется, а его «определяют». Тем более что, имея романтический образ профессии, сформированный в раннем возрасте, часто отдаленный от реальности, ребенок, соглашаясь с мнением близких и значимых для себя людей, иногда может делать не вполне адекватный выбор. Но в семьях традиции не обсуждали, а соблюдали, писала О. С. Муравьева, и выбор профессии делался вполне определенный: военная служба или, по крайней мере, военное образование. По воспоминаниям А. А. Игнатьева, «…отец позвал меня как-то вечером в свой кабинет и, предложив мне впредь вместо гимназии готовиться к поступлению в кадетский корпус, взял с меня слово пройти в будущем курс Академии генерального штаба… Военная моя карьера была предрешена». Тем более, как было указано выше, за выбор карьеры для сына отвечал отец.
Император Николай II, великие князья и генералы обходят строй Лейб-гвардии Преображенского полка. 1902 г.
Такой выбор пути (военная служба) в дальнейшем мог стать источником разочарований и последующих сложностей адаптации в профессиональной сфере, во многом предопределяя уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи – и жизнь, и смерть. Применявшаяся в процессе учебы военная дрессировка (весьма слабая) не в состоянии была возместить отсутствие призвания. Правда, после окончания кадетского корпуса можно было наравне с выпускниками реальных гимназий держать конкурсный экзамен в любое из высших технических учебных заведений. Однако для семнадцатилетнего мальчика после семи лет кадетского «монастыря» избрать себе самостоятельный, рискованный путь было не так-то легко, особенно при полном отсутствии денежных средств, что бывало часто. По утверждению Е. И. Мартынова, большинство офицеров русской армии поступало на военную службу, не имея никакого призвания к ней, они чувствовали, что попали не на свою дорогу. Для очень многих наступало разочарование. В некоторых глухих гарнизонах вне ограды полкового кладбища было и «кладбище самоубийц», вспоминал А. И. Деникин, на котором похоронены были молодые офицеры, не справившиеся с тоской и примитивностью захолустной жизни. Это только первые годы службы после производства в офицеры проходили в наслаждении непривычной свободой. Об этом писал и молодой прапорщик А. А. Брусилов, который по выпуску из Пажеского корпуса в период 1872–1877 гг. служил на Кавказе и «…в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей…». За участие в дуэли в качестве секунданта он даже находился на гауптвахте в течение двух месяцев.
Во второй половине XIX в. идеальная схема становления офицера должна была выглядеть так: молодой человек получает общее среднее образование в кадетском корпусе (военной гимназии), затем – специальное военное образование в военном училище, далее образование дополняется курсом офицерской школы, затем, по желанию или необходимости, – получение высшего военного образования в академии. Выбор профессии и получение военного образования всеми исследуемыми военачальниками (за исключением М. В. Алексеева и Н. И. Иванова) полностью совпадает с предложенной схемой.
Для Я. Г. Жилинского военная служба была естественным продолжением дела его семьи как служилого сословия и способствовала развитию чувства самоуважения и внутренней уверенности в собственной ценности. В 1873 г. в возрасте 20 лет он поступил на службу в «1-й гусарский Сумской его Королевского Высочества Наследного принца Датского полк». Начало его пути практически укладывалось в классическую схему службы Петровской эпохи: дворянин, начавший службу в войсках рядовым, по выражению Петра – с «фундаменту».
Для М. В. Алексеева и Н. И. Иванова выбор военного пути был сделан вынужденно, из материальных соображений. М. В. Алексеев получал образование в Тверской мужской классической гимназии, куда принимались дети всех состояний, всех званий и вероисповеданий и где стремились развить до глубокой зрелости умственные способности, воспитать благородную религиозность, всесторонне и глубоко пробудить все силы мальчика и юноши и дать общее образование.
Для юношей, окончивших классические гимназии, существовали преимущества при поступлении в университеты. Можно предположить, что в силу того, что на семью не давило «потомственное дворянство» со служилыми традициями, гимназия для Михаила Алексеева была выбрана с целью получения в дальнейшем не военной, а гражданской профессии. Иначе можно было определить ребенка в кадетский корпус, что упрощало бы задачу получения образования и приобретения профессии. Для юношей из многих семей обедневших потомственных дворян или выслуживших личное дворянство и изначально малообеспеченных существовала возможность определять своих сыновей в кадетские корпуса (гимназии), армейские школы (прогимназии), юнкерские училища и не платить за обучение, пропитание и обмундирование. Следует отметить, что в кадетские корпуса принимались дети генералов, штаб– и обер-офицеров, военных врачей и священников, которые прослужили в военном ведомстве не менее 10 лет, а своекоштными (т. е. платно) – дети дворян и чиновников различных государственных учреждений.
В Тверской классической гимназии «…учение… шло не особенно блестяще, и будущий Верховный Вождь России особых успехов не оказывал…». Возможно, вина М. В. Алексеева в этом была частична. Правительственный циркуляр 1899 г. констатировал, что при излишестве механического труда классическая гимназия давала слишком мало знаний и охоты приобрести их, что воспитание личности было совершенно невозможно в ней вследствие канцелярского формализма, характеризовавшего отношения школы к семье и учителей к ученикам. Что касается педагогической стороны дела в классической гимназии, о ней красноречиво свидетельствовал такой статистический факт, что в 1872–1890 годах только 4–9 учеников из сотни кончали эту гимназию в срок, т. е. за 8 лет, и только 21–37 % добирались до конца с остановками; а от 63 до 79 гимназистов из каждой сотни, т. е. огромное большинство, выбрасывались из школы, как непригодные для нее. Таким образом, не школа существовала для учащихся, а учащиеся для школы. Факт неудачи классической школы пришлось признать в полном размере.
Изменившиеся семейные обстоятельства и нужда не позволили окончить полный курс и М. В. Алексееву. После шести лет обучения в гимназии в 1873 г. ему пришлось по экзамену поступить в качестве вольноопределяющегося[5] на службу во 2-й гренадерский Ростовский полк, где в звании унтер-офицера он находился до 8 сентября 1874 г. – даты поступления в Московское пехотное юнкерское училище.
Н. И. Иванов высоким покровительством великого князя Михаила Николаевича был определен в Павловский кадетский корпус, отличие которого от других корпусов заключалось в том, что он по преимуществу был предназначен для детей-сирот дворянского происхождения, увечных солдат и вдовцов-чиновников, служивших в отдаленных частях империи.
Выбор профессии предполагал и выбор учебного заведения, в котором предусматривалось получение специального образования. Здесь в полной мере сказывалось различие в социальном статусе семей будущих главнокомандующих, которое предопределяло выбор того или иного военного училища. Семейное решение не оставляло подросткам практически никакого выбора.
Приобщаясь к военному быту с детства, подростки впоследствии не так тяготились «полусвободным существованием» и режимом военного учебного заведения, как выходцы из невоенной среды. Среди источников информации о любом виде деятельности подростком всегда положительно воспринимается информация, исходящая от представителей «своей» группы лиц: родителей, близких родственников, друзей семьи. Однако в случае, когда в силу семейных традиций, или желания «закалить характер и укрепить волю», или по материальным соображениям ни у родителей, ни у подростков не существует ощущения необходимости в выборе профессии, подросток не самоопределяется, а его «определяют». Тем более что, имея романтический образ профессии, сформированный в раннем возрасте, часто отдаленный от реальности, ребенок, соглашаясь с мнением близких и значимых для себя людей, иногда может делать не вполне адекватный выбор. Но в семьях традиции не обсуждали, а соблюдали, писала О. С. Муравьева, и выбор профессии делался вполне определенный: военная служба или, по крайней мере, военное образование. По воспоминаниям А. А. Игнатьева, «…отец позвал меня как-то вечером в свой кабинет и, предложив мне впредь вместо гимназии готовиться к поступлению в кадетский корпус, взял с меня слово пройти в будущем курс Академии генерального штаба… Военная моя карьера была предрешена». Тем более, как было указано выше, за выбор карьеры для сына отвечал отец.
Такой выбор пути (военная служба) в дальнейшем мог стать источником разочарований и последующих сложностей адаптации в профессиональной сфере, во многом предопределяя уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи – и жизнь, и смерть. Применявшаяся в процессе учебы военная дрессировка (весьма слабая) не в состоянии была возместить отсутствие призвания. Правда, после окончания кадетского корпуса можно было наравне с выпускниками реальных гимназий держать конкурсный экзамен в любое из высших технических учебных заведений. Однако для семнадцатилетнего мальчика после семи лет кадетского «монастыря» избрать себе самостоятельный, рискованный путь было не так-то легко, особенно при полном отсутствии денежных средств, что бывало часто. По утверждению Е. И. Мартынова, большинство офицеров русской армии поступало на военную службу, не имея никакого призвания к ней, они чувствовали, что попали не на свою дорогу. Для очень многих наступало разочарование. В некоторых глухих гарнизонах вне ограды полкового кладбища было и «кладбище самоубийц», вспоминал А. И. Деникин, на котором похоронены были молодые офицеры, не справившиеся с тоской и примитивностью захолустной жизни. Это только первые годы службы после производства в офицеры проходили в наслаждении непривычной свободой. Об этом писал и молодой прапорщик А. А. Брусилов, который по выпуску из Пажеского корпуса в период 1872–1877 гг. служил на Кавказе и «…в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей…». За участие в дуэли в качестве секунданта он даже находился на гауптвахте в течение двух месяцев.
Во второй половине XIX в. идеальная схема становления офицера должна была выглядеть так: молодой человек получает общее среднее образование в кадетском корпусе (военной гимназии), затем – специальное военное образование в военном училище, далее образование дополняется курсом офицерской школы, затем, по желанию или необходимости, – получение высшего военного образования в академии. Выбор профессии и получение военного образования всеми исследуемыми военачальниками (за исключением М. В. Алексеева и Н. И. Иванова) полностью совпадает с предложенной схемой.
Для Я. Г. Жилинского военная служба была естественным продолжением дела его семьи как служилого сословия и способствовала развитию чувства самоуважения и внутренней уверенности в собственной ценности. В 1873 г. в возрасте 20 лет он поступил на службу в «1-й гусарский Сумской его Королевского Высочества Наследного принца Датского полк». Начало его пути практически укладывалось в классическую схему службы Петровской эпохи: дворянин, начавший службу в войсках рядовым, по выражению Петра – с «фундаменту».
Для М. В. Алексеева и Н. И. Иванова выбор военного пути был сделан вынужденно, из материальных соображений. М. В. Алексеев получал образование в Тверской мужской классической гимназии, куда принимались дети всех состояний, всех званий и вероисповеданий и где стремились развить до глубокой зрелости умственные способности, воспитать благородную религиозность, всесторонне и глубоко пробудить все силы мальчика и юноши и дать общее образование.
Для юношей, окончивших классические гимназии, существовали преимущества при поступлении в университеты. Можно предположить, что в силу того, что на семью не давило «потомственное дворянство» со служилыми традициями, гимназия для Михаила Алексеева была выбрана с целью получения в дальнейшем не военной, а гражданской профессии. Иначе можно было определить ребенка в кадетский корпус, что упрощало бы задачу получения образования и приобретения профессии. Для юношей из многих семей обедневших потомственных дворян или выслуживших личное дворянство и изначально малообеспеченных существовала возможность определять своих сыновей в кадетские корпуса (гимназии), армейские школы (прогимназии), юнкерские училища и не платить за обучение, пропитание и обмундирование. Следует отметить, что в кадетские корпуса принимались дети генералов, штаб– и обер-офицеров, военных врачей и священников, которые прослужили в военном ведомстве не менее 10 лет, а своекоштными (т. е. платно) – дети дворян и чиновников различных государственных учреждений.
В Тверской классической гимназии «…учение… шло не особенно блестяще, и будущий Верховный Вождь России особых успехов не оказывал…». Возможно, вина М. В. Алексеева в этом была частична. Правительственный циркуляр 1899 г. констатировал, что при излишестве механического труда классическая гимназия давала слишком мало знаний и охоты приобрести их, что воспитание личности было совершенно невозможно в ней вследствие канцелярского формализма, характеризовавшего отношения школы к семье и учителей к ученикам. Что касается педагогической стороны дела в классической гимназии, о ней красноречиво свидетельствовал такой статистический факт, что в 1872–1890 годах только 4–9 учеников из сотни кончали эту гимназию в срок, т. е. за 8 лет, и только 21–37 % добирались до конца с остановками; а от 63 до 79 гимназистов из каждой сотни, т. е. огромное большинство, выбрасывались из школы, как непригодные для нее. Таким образом, не школа существовала для учащихся, а учащиеся для школы. Факт неудачи классической школы пришлось признать в полном размере.
Изменившиеся семейные обстоятельства и нужда не позволили окончить полный курс и М. В. Алексееву. После шести лет обучения в гимназии в 1873 г. ему пришлось по экзамену поступить в качестве вольноопределяющегося[5] на службу во 2-й гренадерский Ростовский полк, где в звании унтер-офицера он находился до 8 сентября 1874 г. – даты поступления в Московское пехотное юнкерское училище.
Н. И. Иванов высоким покровительством великого князя Михаила Николаевича был определен в Павловский кадетский корпус, отличие которого от других корпусов заключалось в том, что он по преимуществу был предназначен для детей-сирот дворянского происхождения, увечных солдат и вдовцов-чиновников, служивших в отдаленных частях империи.
Выбор профессии предполагал и выбор учебного заведения, в котором предусматривалось получение специального образования. Здесь в полной мере сказывалось различие в социальном статусе семей будущих главнокомандующих, которое предопределяло выбор того или иного военного училища. Семейное решение не оставляло подросткам практически никакого выбора.
Военное образование
Получение военного образования исследуемыми генералами пришлось на переходный период в российской военной школе, вызванный «Милютинской военной реформой» (1860–1870 гг.). Она кардинально изменила существующую до нее систему военного образования, в которой основу составляли кадетские корпуса. Рассмотрим кратко военно-учебные заведения, в которых учились исследуемые военачальники до и после реформы (см. таблицу 3), сосредоточив внимание на характерных для каждого образовательного учреждения воспитательном и образовательном аспектах.
Таблица 3
Военно-учебные заведения, которые заканчивали будущие главнокомандующие
Таблица 3
Военно-учебные заведения, которые заканчивали будущие главнокомандующие
Кадетские корпуса
С момента своего образования (1731 г.) кадетские корпуса являлись учебными заведениями, в которых дети дворян получали начальное, среднее и высшее образование. Эти учебные заведения были наиболее престижными и востребованными, так как готовили и офицеров для армии, и чиновников для гражданских ведомств.
В предреформенный период цель военного образования, отмечали В. М. Крылов и В. В Семичев, понималась следующим образом: «Главное назначение всех их (будущих офицеров. – А. П.) есть поприще военное; но они должны иметь сведения общие, сведения необходимые и для образованного человека, и для члена семейства, и для члена гражданского общества». Слушатели кадетских крпусов получали на тот период неплохое общее образование. Хорошо было поставлено обучение в 1-м кадетском корпусе, который накопил большой педагогический опыт и хорошие воспитательные традиции, имел квалифицированный преподавательский состав, богатые коллекции учебных пособий и книг. В области образования очень много прогрессивного на тот период внедрил и развил в этом учебном заведении заведующий учебной частью Кушакевич. Диктовки и зазубривание уходили в прошлое. Преподавание строилось на принципах сознательности, системности и последовательности. Появилась связь между изучаемыми предметами. Педагоги развивали в кадетах способность мыслить, правильно и ясно излагать свои понятия, отмечал другой исследователь дореволюционной школы интернатного типа Алпатов Н. И.
Таблица 4
Учебный план кадетских корпусов в период, предшествующий Милютинской реформе[6]
В учебный план к середине XIX в. были внесены изменения. Добавлены предметы физика, химия, механика, математическая и физическая география за счет сокращения часов на изучение русского и иностранных языков. Несколько увеличено время на изучение законоведения и военных наук. В последующие предреформенные годы в учебный план вносились небольшие изменения, и окончательный вид программы обучения представлен в таблице 4. Данные таблицы свидетельствуют о достаточно широком спектре наук, изучаемых в кадетских корпусах. Должное внимание в корпусах уделялось гуманитарным предметам: литературе, истории, языкам.
В предреформенный период цель военного образования, отмечали В. М. Крылов и В. В Семичев, понималась следующим образом: «Главное назначение всех их (будущих офицеров. – А. П.) есть поприще военное; но они должны иметь сведения общие, сведения необходимые и для образованного человека, и для члена семейства, и для члена гражданского общества». Слушатели кадетских крпусов получали на тот период неплохое общее образование. Хорошо было поставлено обучение в 1-м кадетском корпусе, который накопил большой педагогический опыт и хорошие воспитательные традиции, имел квалифицированный преподавательский состав, богатые коллекции учебных пособий и книг. В области образования очень много прогрессивного на тот период внедрил и развил в этом учебном заведении заведующий учебной частью Кушакевич. Диктовки и зазубривание уходили в прошлое. Преподавание строилось на принципах сознательности, системности и последовательности. Появилась связь между изучаемыми предметами. Педагоги развивали в кадетах способность мыслить, правильно и ясно излагать свои понятия, отмечал другой исследователь дореволюционной школы интернатного типа Алпатов Н. И.
Таблица 4
Учебный план кадетских корпусов в период, предшествующий Милютинской реформе[6]
В учебный план к середине XIX в. были внесены изменения. Добавлены предметы физика, химия, механика, математическая и физическая география за счет сокращения часов на изучение русского и иностранных языков. Несколько увеличено время на изучение законоведения и военных наук. В последующие предреформенные годы в учебный план вносились небольшие изменения, и окончательный вид программы обучения представлен в таблице 4. Данные таблицы свидетельствуют о достаточно широком спектре наук, изучаемых в кадетских корпусах. Должное внимание в корпусах уделялось гуманитарным предметам: литературе, истории, языкам.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента