Страница:
Акция протеста, к которой так убедительно и проникновенно призывал вчера Корниенко, действительно прошла перед зданием мэрии. В ней приняло участие не менее трех тысяч человек. Похоже, людей расшевелить все же удалось, и не последнюю роль в этом сыграло исчезновение Петрова. Конечно, акция была намечена задолго до этого происшествия и так и так состоялась бы, но случай с Петровым придал ей актуальную душераздирающую конкретику.
Перекусив на скорую руку бутербродами с сыром, я прошла в спальню, открыла шкаф и принялась перебирать его содержимое. Мой выбор пал на черный в тонкую белую полоску брючный костюм и строгую белую блузку.
Я сделала легкий дневной макияж, оделась и, прихватив с собой свой неизменный «Никон», вышла из квартиры. Я прямехонько отправилась в штаб «Родины», где меня должен был ждать Юрий Назарович.
Оставив машину на платной стоянке, без десяти десять я вошла в трехэтажное здание с темно-серым фасадом, что на улице Чапаева. Именно здесь и размещался штаб движения «Родина — это мы». Предъявив консьержке, сухопарой, ворчливой старушонке, свое удостоверение, я поднялась на второй этаж и что было сил толкнула высокую тяжелую дверь. Она с большой неохотой подалась, и я очутилась в неком подобии прихожей. Справа на обычной деревянной, выкрашенной лазурно-голубой краской двери висел плакат, напоминающий гражданам о неминуемости выборов в Думу и о готовности «Родины» не проиграть их. Я легонько постучала. Мой деликатный стук был неделикатно проигнорирован. Тогда я толкнула и эту даже не деревянную, а скорее фанерную дверь и вошла в большую, немного вытянутую комнату с так и эдак расставленными столами. На одном из столов, который как бы разделял комнату на два отсека, стояли два телефона, на ближнем к входной двери столе я увидела не самый слабый компьютер, за ним сидел русоволосый парень с хищным взором, трогательно пробивающейся бородкой под нижней губой и длинными волосами, забранными в хвост. У парня было волевое, сосредоточенное лицо, представлявшее причудливую, но столь дорогую сердцу любого россиянина смесь ювенальной восторженности на ясной, как сказочное утро, физиономии Алеши Поповича с орлино-гордой и победоносно-недоверчивой зрелостью на лике Ильи Муромца.
Напротив парня, на тумбочке, у одного из двух высоких и широких окон, благодаря которым сотрудники штаба могли долго не зажигать электричества, — такая светлынь несмотря на происки враждебной погоды стояла в помещении, — примостился новый «ЭЛ ДЖИ». Рядом с телевизором, как верный пес у ног хозяина, расположился видеомагнитофон. В комнате царила нормальная рабочая атмосфера, никакой суеты, только тихое жужжание голосов. Прямо по курсу, как говорится, сидела черноволосая, совершенно несимпатичная девица, которую я сочла секретаршей. На ней была бледно-кофейная блузка и черная жилетка. Мало того, что ее лицо не отличалось привлекательностью, растекшееся по нему выражение рождающейся в жутких муках мысли застыло на нем гигантским родимым пятном. Глубоко посаженные глазки — обильная тушь только подчеркивала их узость — были подернуты пленкой безрезультатной вдумчивости. Когда же она подняла их на меня, я подумала, что уже где-то видела этот взгляд — недоверчиво-острый, с оценивающе лукавым прищуром. Точно, мысленно сказала я себе, у Ильича и у комсомольских вожаков!
— Доброе утро, — улыбнулась я ей, — у меня назначена встреча с Юрием Назаровичем.
Я сделала шаг по направлению к этой партийной нимфе, которая пристально смотрела на меня. Но быстрота ее реакции оставляла желать лучшего.
— Обещал быть не позднее половины одиннадцатого, — бодро ответил за нее высокий, худощавый, длинноногий парень, внешность которого тоже по-своему была «замечательна».
Он отошел от стола, за которым разрешал какие-то проблемы с благообразным бородатым мужичком. Парню было не больше двадцати двух. Когда он повернулся ко мне в профиль, у меня появилось желание поймать его в объектив. Скошенный череп, узкий лоб, прямой, чуть вздернутый нос, пухловатые губы. Он повернулся анфас, и в его татаро-монголо-казахских глазах я увидела море амбиций и океан нарочитой серьезности.
На «друге степей» были темно-синие джинсы «Версаче», серый джемпер и черные замшевые туфли. Вот такой потомок Чингисхана.
— Марат, — обратилась к парню черноволосая девица, — сколько у нас листов вчера было забраковано?
— Двенадцать, по-моему… — небрежно ответил «друг степей». — Вы можете подождать Юрь Назарыча прямо здесь, — вяло улыбнулся он мне.
— Спасибо, но вообще-то я человек занятой, а мы с вашим шефом на десять договорились, — решила я показать этому молодчику свое "я".
Он только выпятил свои пухлые ярко-розовые губы и красноречиво пожал плечами, мол, ничего поделать не могу, у начальников свои высшие резоны.
Я вышла в прихожую, которую уже про себя окрестила предбанником. Набрала номер редакции и предупредила Кряжимского, что зависаю в штабе «Родины» и сколько это продлится, не знаю. Что делать? Помотаться по городу или зайти на Главпочтамт, посмотреть, какие новые лотки с книжной и журнальной продукцией там появились? Нет, ни то, ни другое… Ежели я — журналист, то почему бы мне не потрепаться с работниками штаба?
Я снова толкнула фанерную дверь и оказалась в той самой комнате, из которой минут пять назад вышла, горя негодованием и усердно подавляя его в себе.
— Я вообще-то фотокорреспондент еженедельника «Свидетель» Бойкрва Ольга, — как-то неловко представилась я, — у меня сегодня интервью с Юрием Назаровичем…
Озадаченные работники штаба непонимающе переглянулись.
— Давайте знакомиться, — с энтузиазмом беря ситуацию под свой контроль и глуша в себе ростки неуверенности, начала я:
— вы, — улыбчиво обратилась я к казаху, — Марат, а как вас зовут?
Я посмотрела на несимпатичную брюнетку, которая как-то затравленно, исподлобья пялилась на меня.
— Татьяна, — снова услышала я ее глуховатый голос.
— Очень приятно, — широко улыбнулась я, радуясь своему новому приколу — устроить импровизированную летучку с незнакомыми партийцами, — я ведь вчера свою подпись в поддержку Корниенко отдала, так что мы с вами в одной лодке.
Лица неоперившихся и вполне маститых функционеров просветлели, ну, точь-в-точь сегодняшнее небо. Только серьезный русоволосый парень по-прежнему не отрывал глаз от компьютера.
— Очень мило, — заскрипел бородатый мужичок, с отстраненным видом куривший у окна, — приятно, когда твое движение поддерживают журналисты, работники газет… Напер-ченов Владислав Леопольдович, начальник штаба, — с достоинством представился он. Я вежливо кивнула.
— Слышала, у вас несчастье случилось, — осторожно продолжила я, — но ваш шеф здорово вчера по телевизору выступал, уверена, его слова будут иметь широкий общественный резонанс, — польстила я Корниенко. — А как вообще обстановка?
— Наш рейтинг растет; вот представьте, чтобы партию зарегистрировали, нужно было собрать двести тысяч голосов по стране, а только у нас, в Тарасове, уже собрано более семи тысяч и это, уверяю вас, не предел, — авторитетно сказал Наперченов. — Думаю, последнее событие, я имею в виду Петрова, всколыхнет весь город. Сами понимаете, как мы, я конкретно, Марат, Татьяна, чувствуем себя. Сегодня Петров, а завтра… — он сделал грустное лицо и задумчиво посмотрел в окно, за которым творилась одна из самых захватывающих метаморфоз — солнце пробивалось сквозь курчавую тянучку сизых облаков и начинало золотить серые тротуары.
— Вам очень повезло с вашим лидером, — ободряюще улыбнулась я Марату, — только вот с пунктуальностью у него нелады, — с шутливой иронией добавила я.
— Если Юрь Назарыча нет, то, значит, он занят, — по-взрослому назидательно ответил мне не оценивший моего юмора Марат.
— Понимаю, понимаю, — дипломатично согласилась я.
— Вот, хотите почитать? Это наше партийное издание, — Марат взял с подоконника тонкую газетку и протянул мне, — «Молодой Тарасов».
— А почему «молодой»? — наивно спросила я.
Марат строго, а Наперченов насмешливо посмотрели на меня.
— Потому что наше движение молодое, — лукаво улыбнулся Наперченов, — две трети его сторонников — люди от двадцати до сорока. И потом, молодость — это всегда будущее, а так как мы будущее нашего города связываем с движением «Родина — это мы», то выходит, что название «Молодой Тарасов» как нельзя лучше отражает смелые, так сказать, устремления нашей партии расчистить это самое будущее от завалов прошлого и построить не тот иллюзорный коммунизм, который наши отцы строили, строили, да так и не построили, — пригладил он свои зачесанные назад жирные русые с рыжеватым оттенком волосы, — а просто обеспечить людям хорошую сытую жизнь в условиях демократического режима по типу, например, шведского. И партия наша социал-демократическая. А кому-то это очень не нравится, я даже скажу вам, кому, — нынешней нашей власти и Наганову.
— Оголтелый тип, — подтвердила я, — и, что самое главное, если, не дай бог, к власти придет, опять в этой стране начнется поножовщина, перераспределение собственности, экспроприация, национализация — пошло-поехало…
— Вот и я про то же, — Наперченов как страус вжал голову в плечи, а потом стремительно вытянул шею и выставил вперед свой квадратный подбородок, ослабляя одновременно рукой тугой узел светлого галстука, — поэтому мы и должны сплотить ряды, помешать этому ленинцу недобитому взять над нами верх. Вот и приходится нам иногда лукавить, строить работу свою таким образом, чтобы, например, в тех социальных слоях, где Чужкова любят, только о нем и говорить, а вот где народ уважительно к другому нашему российскому лидеру Ирмякову относится, вещать лишь о нем. Стратегия и тактика, ха-ха, — с глухим скрипом закоренелого курильщика рассмеялся Наперченов.
— Так вы считаете, что исчезновение Петрова Александра Петровича — результат происков со стороны нагановцев или нынешней администрации? — развернула я разговор лицом к интересующей меня теме.
— Ничего я не считаю, — довольно резко произнес Наперченов, — но предположить могу, что Александр Петрович пал от руки коммунистов или других наших политических конкурентов и соперников. Кто еще, по-вашему, может быть в этом заинтересован? — Он сурово насупил брови.
— А не может это быть личной историей? — осмелилась спросить я.
— Что-о?! — одновременно негодующе, насмешливо и пренебрежительно воскликнул Наперченов. — Вы имеете в виду семью Александра Петровича?!
— Семью, друзей, знакомых, приятельниц, — невозмутимо сказала я.
— Да вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Если вы явились сюда, чтобы поливать грязью Ольгу Юрьевну, то… — задохнулся от сильного эмоционального шока Наперченов.
— Все журналисты одинаковы, им палец в рот не клади, — вмешался в разговор молчавший доселе лысоватый дядя в годах. Все это время он не отрывал глаз от газеты. Его круглое, как луна, гладкое, как у евнуха, лицо и высокий, как бы хихикающий голос оставляли тяжелое впечатление природной дефективности.
— А вот с вами мы так и не познакомились, — с язвительной иронией обратилась я к этому партийному кастрату. — Как вас зовут?
— Вадим Михайлович Чижиков, — кокетливо улыбнулся мне толстяк, напоминающий педераста на пенсии.
— Очень приятно, — выдавила я из себя.
— Вадим Михалыч — помощник Юрь Назарыча, — гордо пояснил Наперченов, — а вы, девушка, поосторожнее на поворотах, этак можно все и всех одним махом очернить…
— Что-что, а чернить наша пресса умеет, — ядовито хихикнул Чижиков, — из всего выгоду извлечь горазда и все на потребу широким массам… А ведь эти массы читают вас, слушают, вы для них — единственный источник, из которого они узнать могут, что в стране творится.
Чижиков назидательно покачал головой. Вот умора!
Я уже намеревалась послать ко всем чертям этого луноликого функционера, как дверь открылась и на пороге появился Алексей, мой вчерашний знакомый.
— Здравствуйте, — несмело поздоровался он с присутствующими, оторопев от того, что и я нахожусь здесь.
Он адресовал мне удивленный, немного растерянный взгляд, но спустя минуту, собравшись с мыслями, продефилировал мимо меня и подошел к столу, за которым куксилась секретарша.
— Марат, взгляни, — жеманно сказала Татьяна, вставая из-за стола, — а я чайник поставлю.
Боже, сутулая да коротконогая какая! Я смотрела на секретаршу и, кажется, постигала подлинный смысл ее присутствия здесь. Куда еще можно податься с такой заспанной физиономией и такими лилипутскими ногами? Передо мной был живой пример, подтверждающий положение Фрейда о том, что психика человека работает по компенсаторному принципу, и выводы его последователей, согласно которым принцип компенсаторности распространяется на всю человеческую жизнь.
Плоская как доска, но ширококостная сомнамбула подошла к столу, на котором лежали разнообразные кульки и стоял электрочайник в окружении бокалов из небьющегося стекла, и принялась хозяйничать.
— Так, Самаркин, — Марат деловито склонился над подписными листами, принесенными Алексеем, — а здесь даты выдачи паспорта нет. — Он серьезно и выжидательно посмотрел на Самаркина. — Забыл?
— Эх, черт, — почесал в затылке Алексей.
— И здесь тоже, — шуршал подписными листами Марат. — Придется еще раз к этим гражданам наведаться, а так молодец, сто пятьдесят человек обошел.
Самаркин забрал два забракованных листа и полюбопытствовал, нельзя ли получить деньги.
— Завтра после обеда, — равнодушно сказал Чижиков, рядом с которым на столе лежал плотно набитый кошелек-органайзер.
— Угу, — удрученно откликнулся Алексей и направился к выходу.
— Позвони мне часа через полтора на сотовый, — незаметно шепнула я ему, когда он поравнялся со мной, и сунула визитку в карман его куртки.
Он удивленно зыркнул на меня и вышел из комнаты.
— Неплохо работаем, Марат, а? — с довольной улыбкой купца, провернувшего крупную сделку с индийскими тканями или пряностями, сказал Наперченов.
— Стараемся, Владислав Леопольдович, разжевываем все. Иногда, правда, сборщики ошибки делают, но это уж… — Марат не договорил, потому что дверь стремительно распахнулась и в комнату широкими упругими шагами вошел Корниенко.
— Всем привет! — взревел он. — А, вы меня ждете? — бросил он на меня короткий острый взгляд. — Извините, дела задержали. Марат, проводи нашу очаровательную гостью в актовый зал, а мне еще пару звонков сделать надо.
Корниенко поднес к уху мобильник. На Юрии Назаровиче была джинсовая рубашка и коричневые брюки из крупного вельвета. Пока Марат искал какие-то бумаги, я в течение пары минут смотрела на Корниенко. Перехватив мой взгляд на лету, точно сокол — утку, он рассмеялся:
— Интервью без галстука у нас сегодня будет, согласны?
Я весело мотнула головой. У меня было ощущение, что с его приходом в штабе повеяло чем-то живым и настоящим, точно свежий морской ветер сдул паутину с лиц и сердец. Я вышла из комнаты вслед за ставшим еще более озабоченно-подобострастным Маратом и вскоре очутилась в актовом зале — огромной светлой комнате с трибуной и рядами красных кожаных кресел.
Через несколько минут появился Юрий Назарович.
— Ну что же вы стоите? — Он приобнял меня за плечи и проводил к столу. — Присаживайтесь.
Устроившись, я достала из сумочки диктофон и положила перед Корниенко, севшим напротив.
— Ну-с, — он нетерпеливо потер ладони, словно собрался выпить, — начнем?
Свет из окна падал сбоку на лицо Корниенко, выгодно подчеркивая его рельефность, и я не преминула сделать пару кадров. Он ничего не сказал, только весь подобрался и напрягся, будто фотографировался первый раз в жизни.
— Начнем, — согласилась я, — тем более что мне пришлось вас ждать.
— Был у самого, — сказал он в свое оправдание, — неожиданно вызвал.
— И о чем же был разговор? — Интервью начиналось немного не так, как я планировала, поэтому я и не люблю заранее готовиться.
— Это не для печати, — он показал на диктофон, — а вообще-то мы обсуждали предстоящие выборы. Федор Дмитриевич, честно говоря, не очень хочет, чтобы я прошел в Думу.
— Я знаю, что вы находитесь в оппозиции нынешнему правительству области, — сказала я, откинувшись на спинку стула. — Как это сказывается на вашей деятельности в качестве предпринимателя?
— Мне кажется, к моему бизнесу Яценков не имеет особых претензий, — Юрий Назарович развел руками. — Налоги мы платим вовремя, а это наполняет бюджет как местный, так и федеральный.
— Понятно. — Я достала сигарету и вопросительно посмотрела на Корниенко.
— Курите, курите, — милостиво разрешил он и встал, чтобы подать мне маленькую медную пепельницу, стоявшую на подоконнике.
Я поблагодарила его и задала следующий вопрос:
— Нашим читателям интересно, каков сейчас, накануне выборов, расклад сил? Есть ли у вас шансы победить?
— Я не сомневаюсь в своей победе, — уверенно ответил Корниенко, — поэтому-то мои соперники активизировались.
— Это серьезное обвинение, — ухватилась я за его мысль, — вы кого-то подозреваете конкретно?
— Ну, конкретно, конечно, нет, — он понял, что я поймала его, — но у меня нет других предположений. Петров был примерным семьянином, и я не могу себе представить, что он пал жертвой неразделенной любви, например, или каких-то махинаций в сфере бизнеса.
— Ваш основной конкурент на выборах — это лидер партии «Народная власть» Глеб Филимонович Саблин. Вы подозреваете его? — прямо спросила я.
— Во-первых, — выпрямился Корниенко, — Саблин не единственный мой конкурент, есть еще команда губернатора во главе с Федором Дмитриевичем и коммунисты, а во-вторых, у меня нет никаких фактов, чтобы разбрасываться обвинениями в адрес моих соперников. Мы ведем честную борьбу. Во всяком случае — я. — Но вы же только что сказали, что ваши соперники активизировались. Как прикажете вас понимать?
— Я не говорил, что в исчезновении моего помощника замешаны другие кандидаты, а сказал только, что они активизировали свою борьбу за депутатские кресла. Поэтому понимать меня нужно так и только так.
Вывернулся-таки, промелькнуло у меня в мозгу, формулировочка довольно размытая, но смысл ее вполне понятен: «Я не сказал этого, но это так и есть».
— Хорошо, с этим ясно. — Я затянулась и проверила, нормально ли функционирует диктофон. — А вы лично что-нибудь предприняли, чтобы попытаться разыскать Петрова, может быть, он жив и здоров?
— Это исключено, — Корниенко резанул воздух ладонью, — Александр Петрович непременно сообщил бы мне, если бы где-нибудь задержался… А насчет того, предпринимаю ли я какие-нибудь действия… Этим у нас занимаются профессионалы — наша доблестная милиция, и она сейчас прикладывает все усилия, чтобы как-то прояснить ситуацию.
— Вы не отказались бы от помощи других людей, если бы они изъявили желание принять участие в поисках Петрова? — Этим вопросом я расчищала плацдарм для своих дальнейших действий.
— Конечно, конечно, — закивал Юрий Назарович, — мы будем благодарны любому, кто предоставит нам необходимую информацию.
— Когда Петров уехал позавчера с работы?
— Я приехал в штаб сразу после совещания в офисе, это было примерно в половине седьмого, — начал вспоминать Корниенко. — Петров появился около семи. Мы обсудили, как идет сбор подписей, и он сразу уехал.
— Он ездил без шофера?
— Да, — снова кивнул Корниенко, — у нас все по-простому.
— И на какой машине ездил (почему-то чуть не сказала «товарищ») Петров?
— На «Волге», — произнес Юрий Назарович и тут же добавил:
— Но это была его личная машина.
— Он уехал один, — продолжала я интервью, плавно перетекшее в опрос свидетеля, — или с ним кто-нибудь был?
— Да, один.
— Вы знали, куда он собирался ехать?
— По всей видимости, домой, — неуверенно произнес Корниенко, — точно я не знаю.
— У вас и у ваших сотрудников есть охрана?
— У моего заместителя, например, есть, но он оплачивает ее из своих личных средств, а я до последнего времени считал это излишним, — ответил Корниенко, — но теперь, наверное, придется подумать об этом. Борьба впереди нешуточная. Власти предержащие просто так не расстаются со своими теплыми местами.
— Вы считаете, — снова зацепила я его, отвлекшись на время от опроса его как свидетеля, — что, заняв кресло в Думе, тоже получите тепленькое местечко?
— Вы думаете, что поймали меня? — добродушно усмехнулся он. — А вот и нет! Все дело в том, как относиться к месту в Думе. Если на выборы идти для того, чтобы обеспечить себе депутатскую неприкосновенность, то здесь вы правы, место это можно назвать не только тепленьким, но и довольно безопасным. Но я еще раз повторяю, — он говорил теперь громко, как с трибуны, — как коммерсант я вовремя плачу налоги и мне нечего скрывать от фискальных органов или скрываться самому. Моя задача как депутата сделать все возможное…
Минуты три он разглагольствовал о задачах своих и своей партии. Он говорил с воодушевлением, громко и четко произнося слова, и мне показалось, что он в это время и сам верил в то, что говорил. Может быть, я ошибалась.
— ..чтобы все жители нашей области и России достигли такого уровня благосостояния, какой имеют граждане развитых стран, например Америки и Швеции, — закончил он свою помпезную и убедительную речь со всеми присущими подобному демагогическому витийству хорошо отработанными приемами и партийными клише.
— Насчет Америки я поняла, — сказала я. — Союз, а потом и Россия всегда равнялись на нее, а вот насчет Швеции мне не совсем ясно. Может, поясните немного?
— Конечно, конечно, — бодро продолжил Корниенко: видно было, что он оседлал своего любимого конька. — В Швеции ведь, как вам, наверное, известно, — социализм. С человеческим лицом, между прочим. А наша партия социал-демократическая. Мы хотим, чтобы в нашей стране уровень жизни народа был таким же и даже еще выше, чем в Швеции, а в Швеции доход на душу населения один из самых высоких в мире, не считая Арабских Эмиратов и иже с ними, в которых на каждого младенца открыт нефтяной счет в банке.
Мне показалось, что Юрий Назарович может говорить на эту тему бесконечно, и я собиралась уже остановить его, но он вдруг закончил сам. И посмотрел на часы.
— Прошу меня извинить, — сказал он тоном человека, время которого расписано по минутам, — но у меня встреча с избирателями.
— Последний вопрос. Как в семье относятся к вашему решению идти во власть?
— С женой мы давно в разводе, сын живет с ней. Мы с ним часто видимся, и он одобряет мое решение.
Он снова взглянул на часы и поднялся.
— Если хотите присутствовать на моей встрече — милости прошу.
Меня совершенно не прельщало снова выслушивать красноречивые высказывания Корниенко, поэтому, сославшись на занятость (не ты один такой деловой), я спросила:
— Так вы не против, если «Свидетель» будет вести собственное журналистское расследование по факту исчезновения вашего помощника?
— Конечно, конечно, — закивал головой Корниенко, поднимаясь из-за стола, — буду только рад и окажу всяческое содействие.
— Тогда ловлю вас на слове, — я сунула в сумку диктофон и поспешила за Юрием Назаровичем. — Как насчет встречи с сотрудниками вашей фирмы?
— Это еще зачем? — Назарыч непонимающе обернулся в дверях.
— Мы, журналисты, — народ дотошный, — пояснила я, — собираем информацию по крупинкам где придется и как придется. А раз уж вы обещали свое содействие… Ведь Петров, насколько мне известно, работал на одном из ваших предприятий…
— Хорошо, приходите, — как-то без присущего ему энтузиазма ответил Юрий Назарович, — только предупреждаю, на работе нам нужно работать, а не лясы точить, так что покороче, если можно.
— Это можно, — сказала я ему вдогонку.
Значит, на работе вы, Юрий Назарович, делами занимаетесь, подумала я, а здесь нам, избирателям, мозги пудрите…
Глава 3
Перекусив на скорую руку бутербродами с сыром, я прошла в спальню, открыла шкаф и принялась перебирать его содержимое. Мой выбор пал на черный в тонкую белую полоску брючный костюм и строгую белую блузку.
Я сделала легкий дневной макияж, оделась и, прихватив с собой свой неизменный «Никон», вышла из квартиры. Я прямехонько отправилась в штаб «Родины», где меня должен был ждать Юрий Назарович.
Оставив машину на платной стоянке, без десяти десять я вошла в трехэтажное здание с темно-серым фасадом, что на улице Чапаева. Именно здесь и размещался штаб движения «Родина — это мы». Предъявив консьержке, сухопарой, ворчливой старушонке, свое удостоверение, я поднялась на второй этаж и что было сил толкнула высокую тяжелую дверь. Она с большой неохотой подалась, и я очутилась в неком подобии прихожей. Справа на обычной деревянной, выкрашенной лазурно-голубой краской двери висел плакат, напоминающий гражданам о неминуемости выборов в Думу и о готовности «Родины» не проиграть их. Я легонько постучала. Мой деликатный стук был неделикатно проигнорирован. Тогда я толкнула и эту даже не деревянную, а скорее фанерную дверь и вошла в большую, немного вытянутую комнату с так и эдак расставленными столами. На одном из столов, который как бы разделял комнату на два отсека, стояли два телефона, на ближнем к входной двери столе я увидела не самый слабый компьютер, за ним сидел русоволосый парень с хищным взором, трогательно пробивающейся бородкой под нижней губой и длинными волосами, забранными в хвост. У парня было волевое, сосредоточенное лицо, представлявшее причудливую, но столь дорогую сердцу любого россиянина смесь ювенальной восторженности на ясной, как сказочное утро, физиономии Алеши Поповича с орлино-гордой и победоносно-недоверчивой зрелостью на лике Ильи Муромца.
Напротив парня, на тумбочке, у одного из двух высоких и широких окон, благодаря которым сотрудники штаба могли долго не зажигать электричества, — такая светлынь несмотря на происки враждебной погоды стояла в помещении, — примостился новый «ЭЛ ДЖИ». Рядом с телевизором, как верный пес у ног хозяина, расположился видеомагнитофон. В комнате царила нормальная рабочая атмосфера, никакой суеты, только тихое жужжание голосов. Прямо по курсу, как говорится, сидела черноволосая, совершенно несимпатичная девица, которую я сочла секретаршей. На ней была бледно-кофейная блузка и черная жилетка. Мало того, что ее лицо не отличалось привлекательностью, растекшееся по нему выражение рождающейся в жутких муках мысли застыло на нем гигантским родимым пятном. Глубоко посаженные глазки — обильная тушь только подчеркивала их узость — были подернуты пленкой безрезультатной вдумчивости. Когда же она подняла их на меня, я подумала, что уже где-то видела этот взгляд — недоверчиво-острый, с оценивающе лукавым прищуром. Точно, мысленно сказала я себе, у Ильича и у комсомольских вожаков!
— Доброе утро, — улыбнулась я ей, — у меня назначена встреча с Юрием Назаровичем.
Я сделала шаг по направлению к этой партийной нимфе, которая пристально смотрела на меня. Но быстрота ее реакции оставляла желать лучшего.
— Обещал быть не позднее половины одиннадцатого, — бодро ответил за нее высокий, худощавый, длинноногий парень, внешность которого тоже по-своему была «замечательна».
Он отошел от стола, за которым разрешал какие-то проблемы с благообразным бородатым мужичком. Парню было не больше двадцати двух. Когда он повернулся ко мне в профиль, у меня появилось желание поймать его в объектив. Скошенный череп, узкий лоб, прямой, чуть вздернутый нос, пухловатые губы. Он повернулся анфас, и в его татаро-монголо-казахских глазах я увидела море амбиций и океан нарочитой серьезности.
На «друге степей» были темно-синие джинсы «Версаче», серый джемпер и черные замшевые туфли. Вот такой потомок Чингисхана.
— Марат, — обратилась к парню черноволосая девица, — сколько у нас листов вчера было забраковано?
— Двенадцать, по-моему… — небрежно ответил «друг степей». — Вы можете подождать Юрь Назарыча прямо здесь, — вяло улыбнулся он мне.
— Спасибо, но вообще-то я человек занятой, а мы с вашим шефом на десять договорились, — решила я показать этому молодчику свое "я".
Он только выпятил свои пухлые ярко-розовые губы и красноречиво пожал плечами, мол, ничего поделать не могу, у начальников свои высшие резоны.
Я вышла в прихожую, которую уже про себя окрестила предбанником. Набрала номер редакции и предупредила Кряжимского, что зависаю в штабе «Родины» и сколько это продлится, не знаю. Что делать? Помотаться по городу или зайти на Главпочтамт, посмотреть, какие новые лотки с книжной и журнальной продукцией там появились? Нет, ни то, ни другое… Ежели я — журналист, то почему бы мне не потрепаться с работниками штаба?
Я снова толкнула фанерную дверь и оказалась в той самой комнате, из которой минут пять назад вышла, горя негодованием и усердно подавляя его в себе.
— Я вообще-то фотокорреспондент еженедельника «Свидетель» Бойкрва Ольга, — как-то неловко представилась я, — у меня сегодня интервью с Юрием Назаровичем…
Озадаченные работники штаба непонимающе переглянулись.
— Давайте знакомиться, — с энтузиазмом беря ситуацию под свой контроль и глуша в себе ростки неуверенности, начала я:
— вы, — улыбчиво обратилась я к казаху, — Марат, а как вас зовут?
Я посмотрела на несимпатичную брюнетку, которая как-то затравленно, исподлобья пялилась на меня.
— Татьяна, — снова услышала я ее глуховатый голос.
— Очень приятно, — широко улыбнулась я, радуясь своему новому приколу — устроить импровизированную летучку с незнакомыми партийцами, — я ведь вчера свою подпись в поддержку Корниенко отдала, так что мы с вами в одной лодке.
Лица неоперившихся и вполне маститых функционеров просветлели, ну, точь-в-точь сегодняшнее небо. Только серьезный русоволосый парень по-прежнему не отрывал глаз от компьютера.
— Очень мило, — заскрипел бородатый мужичок, с отстраненным видом куривший у окна, — приятно, когда твое движение поддерживают журналисты, работники газет… Напер-ченов Владислав Леопольдович, начальник штаба, — с достоинством представился он. Я вежливо кивнула.
— Слышала, у вас несчастье случилось, — осторожно продолжила я, — но ваш шеф здорово вчера по телевизору выступал, уверена, его слова будут иметь широкий общественный резонанс, — польстила я Корниенко. — А как вообще обстановка?
— Наш рейтинг растет; вот представьте, чтобы партию зарегистрировали, нужно было собрать двести тысяч голосов по стране, а только у нас, в Тарасове, уже собрано более семи тысяч и это, уверяю вас, не предел, — авторитетно сказал Наперченов. — Думаю, последнее событие, я имею в виду Петрова, всколыхнет весь город. Сами понимаете, как мы, я конкретно, Марат, Татьяна, чувствуем себя. Сегодня Петров, а завтра… — он сделал грустное лицо и задумчиво посмотрел в окно, за которым творилась одна из самых захватывающих метаморфоз — солнце пробивалось сквозь курчавую тянучку сизых облаков и начинало золотить серые тротуары.
— Вам очень повезло с вашим лидером, — ободряюще улыбнулась я Марату, — только вот с пунктуальностью у него нелады, — с шутливой иронией добавила я.
— Если Юрь Назарыча нет, то, значит, он занят, — по-взрослому назидательно ответил мне не оценивший моего юмора Марат.
— Понимаю, понимаю, — дипломатично согласилась я.
— Вот, хотите почитать? Это наше партийное издание, — Марат взял с подоконника тонкую газетку и протянул мне, — «Молодой Тарасов».
— А почему «молодой»? — наивно спросила я.
Марат строго, а Наперченов насмешливо посмотрели на меня.
— Потому что наше движение молодое, — лукаво улыбнулся Наперченов, — две трети его сторонников — люди от двадцати до сорока. И потом, молодость — это всегда будущее, а так как мы будущее нашего города связываем с движением «Родина — это мы», то выходит, что название «Молодой Тарасов» как нельзя лучше отражает смелые, так сказать, устремления нашей партии расчистить это самое будущее от завалов прошлого и построить не тот иллюзорный коммунизм, который наши отцы строили, строили, да так и не построили, — пригладил он свои зачесанные назад жирные русые с рыжеватым оттенком волосы, — а просто обеспечить людям хорошую сытую жизнь в условиях демократического режима по типу, например, шведского. И партия наша социал-демократическая. А кому-то это очень не нравится, я даже скажу вам, кому, — нынешней нашей власти и Наганову.
— Оголтелый тип, — подтвердила я, — и, что самое главное, если, не дай бог, к власти придет, опять в этой стране начнется поножовщина, перераспределение собственности, экспроприация, национализация — пошло-поехало…
— Вот и я про то же, — Наперченов как страус вжал голову в плечи, а потом стремительно вытянул шею и выставил вперед свой квадратный подбородок, ослабляя одновременно рукой тугой узел светлого галстука, — поэтому мы и должны сплотить ряды, помешать этому ленинцу недобитому взять над нами верх. Вот и приходится нам иногда лукавить, строить работу свою таким образом, чтобы, например, в тех социальных слоях, где Чужкова любят, только о нем и говорить, а вот где народ уважительно к другому нашему российскому лидеру Ирмякову относится, вещать лишь о нем. Стратегия и тактика, ха-ха, — с глухим скрипом закоренелого курильщика рассмеялся Наперченов.
— Так вы считаете, что исчезновение Петрова Александра Петровича — результат происков со стороны нагановцев или нынешней администрации? — развернула я разговор лицом к интересующей меня теме.
— Ничего я не считаю, — довольно резко произнес Наперченов, — но предположить могу, что Александр Петрович пал от руки коммунистов или других наших политических конкурентов и соперников. Кто еще, по-вашему, может быть в этом заинтересован? — Он сурово насупил брови.
— А не может это быть личной историей? — осмелилась спросить я.
— Что-о?! — одновременно негодующе, насмешливо и пренебрежительно воскликнул Наперченов. — Вы имеете в виду семью Александра Петровича?!
— Семью, друзей, знакомых, приятельниц, — невозмутимо сказала я.
— Да вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Если вы явились сюда, чтобы поливать грязью Ольгу Юрьевну, то… — задохнулся от сильного эмоционального шока Наперченов.
— Все журналисты одинаковы, им палец в рот не клади, — вмешался в разговор молчавший доселе лысоватый дядя в годах. Все это время он не отрывал глаз от газеты. Его круглое, как луна, гладкое, как у евнуха, лицо и высокий, как бы хихикающий голос оставляли тяжелое впечатление природной дефективности.
— А вот с вами мы так и не познакомились, — с язвительной иронией обратилась я к этому партийному кастрату. — Как вас зовут?
— Вадим Михайлович Чижиков, — кокетливо улыбнулся мне толстяк, напоминающий педераста на пенсии.
— Очень приятно, — выдавила я из себя.
— Вадим Михалыч — помощник Юрь Назарыча, — гордо пояснил Наперченов, — а вы, девушка, поосторожнее на поворотах, этак можно все и всех одним махом очернить…
— Что-что, а чернить наша пресса умеет, — ядовито хихикнул Чижиков, — из всего выгоду извлечь горазда и все на потребу широким массам… А ведь эти массы читают вас, слушают, вы для них — единственный источник, из которого они узнать могут, что в стране творится.
Чижиков назидательно покачал головой. Вот умора!
Я уже намеревалась послать ко всем чертям этого луноликого функционера, как дверь открылась и на пороге появился Алексей, мой вчерашний знакомый.
— Здравствуйте, — несмело поздоровался он с присутствующими, оторопев от того, что и я нахожусь здесь.
Он адресовал мне удивленный, немного растерянный взгляд, но спустя минуту, собравшись с мыслями, продефилировал мимо меня и подошел к столу, за которым куксилась секретарша.
— Марат, взгляни, — жеманно сказала Татьяна, вставая из-за стола, — а я чайник поставлю.
Боже, сутулая да коротконогая какая! Я смотрела на секретаршу и, кажется, постигала подлинный смысл ее присутствия здесь. Куда еще можно податься с такой заспанной физиономией и такими лилипутскими ногами? Передо мной был живой пример, подтверждающий положение Фрейда о том, что психика человека работает по компенсаторному принципу, и выводы его последователей, согласно которым принцип компенсаторности распространяется на всю человеческую жизнь.
Плоская как доска, но ширококостная сомнамбула подошла к столу, на котором лежали разнообразные кульки и стоял электрочайник в окружении бокалов из небьющегося стекла, и принялась хозяйничать.
— Так, Самаркин, — Марат деловито склонился над подписными листами, принесенными Алексеем, — а здесь даты выдачи паспорта нет. — Он серьезно и выжидательно посмотрел на Самаркина. — Забыл?
— Эх, черт, — почесал в затылке Алексей.
— И здесь тоже, — шуршал подписными листами Марат. — Придется еще раз к этим гражданам наведаться, а так молодец, сто пятьдесят человек обошел.
Самаркин забрал два забракованных листа и полюбопытствовал, нельзя ли получить деньги.
— Завтра после обеда, — равнодушно сказал Чижиков, рядом с которым на столе лежал плотно набитый кошелек-органайзер.
— Угу, — удрученно откликнулся Алексей и направился к выходу.
— Позвони мне часа через полтора на сотовый, — незаметно шепнула я ему, когда он поравнялся со мной, и сунула визитку в карман его куртки.
Он удивленно зыркнул на меня и вышел из комнаты.
— Неплохо работаем, Марат, а? — с довольной улыбкой купца, провернувшего крупную сделку с индийскими тканями или пряностями, сказал Наперченов.
— Стараемся, Владислав Леопольдович, разжевываем все. Иногда, правда, сборщики ошибки делают, но это уж… — Марат не договорил, потому что дверь стремительно распахнулась и в комнату широкими упругими шагами вошел Корниенко.
— Всем привет! — взревел он. — А, вы меня ждете? — бросил он на меня короткий острый взгляд. — Извините, дела задержали. Марат, проводи нашу очаровательную гостью в актовый зал, а мне еще пару звонков сделать надо.
Корниенко поднес к уху мобильник. На Юрии Назаровиче была джинсовая рубашка и коричневые брюки из крупного вельвета. Пока Марат искал какие-то бумаги, я в течение пары минут смотрела на Корниенко. Перехватив мой взгляд на лету, точно сокол — утку, он рассмеялся:
— Интервью без галстука у нас сегодня будет, согласны?
Я весело мотнула головой. У меня было ощущение, что с его приходом в штабе повеяло чем-то живым и настоящим, точно свежий морской ветер сдул паутину с лиц и сердец. Я вышла из комнаты вслед за ставшим еще более озабоченно-подобострастным Маратом и вскоре очутилась в актовом зале — огромной светлой комнате с трибуной и рядами красных кожаных кресел.
Через несколько минут появился Юрий Назарович.
— Ну что же вы стоите? — Он приобнял меня за плечи и проводил к столу. — Присаживайтесь.
Устроившись, я достала из сумочки диктофон и положила перед Корниенко, севшим напротив.
— Ну-с, — он нетерпеливо потер ладони, словно собрался выпить, — начнем?
Свет из окна падал сбоку на лицо Корниенко, выгодно подчеркивая его рельефность, и я не преминула сделать пару кадров. Он ничего не сказал, только весь подобрался и напрягся, будто фотографировался первый раз в жизни.
— Начнем, — согласилась я, — тем более что мне пришлось вас ждать.
— Был у самого, — сказал он в свое оправдание, — неожиданно вызвал.
— И о чем же был разговор? — Интервью начиналось немного не так, как я планировала, поэтому я и не люблю заранее готовиться.
— Это не для печати, — он показал на диктофон, — а вообще-то мы обсуждали предстоящие выборы. Федор Дмитриевич, честно говоря, не очень хочет, чтобы я прошел в Думу.
— Я знаю, что вы находитесь в оппозиции нынешнему правительству области, — сказала я, откинувшись на спинку стула. — Как это сказывается на вашей деятельности в качестве предпринимателя?
— Мне кажется, к моему бизнесу Яценков не имеет особых претензий, — Юрий Назарович развел руками. — Налоги мы платим вовремя, а это наполняет бюджет как местный, так и федеральный.
— Понятно. — Я достала сигарету и вопросительно посмотрела на Корниенко.
— Курите, курите, — милостиво разрешил он и встал, чтобы подать мне маленькую медную пепельницу, стоявшую на подоконнике.
Я поблагодарила его и задала следующий вопрос:
— Нашим читателям интересно, каков сейчас, накануне выборов, расклад сил? Есть ли у вас шансы победить?
— Я не сомневаюсь в своей победе, — уверенно ответил Корниенко, — поэтому-то мои соперники активизировались.
— Это серьезное обвинение, — ухватилась я за его мысль, — вы кого-то подозреваете конкретно?
— Ну, конкретно, конечно, нет, — он понял, что я поймала его, — но у меня нет других предположений. Петров был примерным семьянином, и я не могу себе представить, что он пал жертвой неразделенной любви, например, или каких-то махинаций в сфере бизнеса.
— Ваш основной конкурент на выборах — это лидер партии «Народная власть» Глеб Филимонович Саблин. Вы подозреваете его? — прямо спросила я.
— Во-первых, — выпрямился Корниенко, — Саблин не единственный мой конкурент, есть еще команда губернатора во главе с Федором Дмитриевичем и коммунисты, а во-вторых, у меня нет никаких фактов, чтобы разбрасываться обвинениями в адрес моих соперников. Мы ведем честную борьбу. Во всяком случае — я. — Но вы же только что сказали, что ваши соперники активизировались. Как прикажете вас понимать?
— Я не говорил, что в исчезновении моего помощника замешаны другие кандидаты, а сказал только, что они активизировали свою борьбу за депутатские кресла. Поэтому понимать меня нужно так и только так.
Вывернулся-таки, промелькнуло у меня в мозгу, формулировочка довольно размытая, но смысл ее вполне понятен: «Я не сказал этого, но это так и есть».
— Хорошо, с этим ясно. — Я затянулась и проверила, нормально ли функционирует диктофон. — А вы лично что-нибудь предприняли, чтобы попытаться разыскать Петрова, может быть, он жив и здоров?
— Это исключено, — Корниенко резанул воздух ладонью, — Александр Петрович непременно сообщил бы мне, если бы где-нибудь задержался… А насчет того, предпринимаю ли я какие-нибудь действия… Этим у нас занимаются профессионалы — наша доблестная милиция, и она сейчас прикладывает все усилия, чтобы как-то прояснить ситуацию.
— Вы не отказались бы от помощи других людей, если бы они изъявили желание принять участие в поисках Петрова? — Этим вопросом я расчищала плацдарм для своих дальнейших действий.
— Конечно, конечно, — закивал Юрий Назарович, — мы будем благодарны любому, кто предоставит нам необходимую информацию.
— Когда Петров уехал позавчера с работы?
— Я приехал в штаб сразу после совещания в офисе, это было примерно в половине седьмого, — начал вспоминать Корниенко. — Петров появился около семи. Мы обсудили, как идет сбор подписей, и он сразу уехал.
— Он ездил без шофера?
— Да, — снова кивнул Корниенко, — у нас все по-простому.
— И на какой машине ездил (почему-то чуть не сказала «товарищ») Петров?
— На «Волге», — произнес Юрий Назарович и тут же добавил:
— Но это была его личная машина.
— Он уехал один, — продолжала я интервью, плавно перетекшее в опрос свидетеля, — или с ним кто-нибудь был?
— Да, один.
— Вы знали, куда он собирался ехать?
— По всей видимости, домой, — неуверенно произнес Корниенко, — точно я не знаю.
— У вас и у ваших сотрудников есть охрана?
— У моего заместителя, например, есть, но он оплачивает ее из своих личных средств, а я до последнего времени считал это излишним, — ответил Корниенко, — но теперь, наверное, придется подумать об этом. Борьба впереди нешуточная. Власти предержащие просто так не расстаются со своими теплыми местами.
— Вы считаете, — снова зацепила я его, отвлекшись на время от опроса его как свидетеля, — что, заняв кресло в Думе, тоже получите тепленькое местечко?
— Вы думаете, что поймали меня? — добродушно усмехнулся он. — А вот и нет! Все дело в том, как относиться к месту в Думе. Если на выборы идти для того, чтобы обеспечить себе депутатскую неприкосновенность, то здесь вы правы, место это можно назвать не только тепленьким, но и довольно безопасным. Но я еще раз повторяю, — он говорил теперь громко, как с трибуны, — как коммерсант я вовремя плачу налоги и мне нечего скрывать от фискальных органов или скрываться самому. Моя задача как депутата сделать все возможное…
Минуты три он разглагольствовал о задачах своих и своей партии. Он говорил с воодушевлением, громко и четко произнося слова, и мне показалось, что он в это время и сам верил в то, что говорил. Может быть, я ошибалась.
— ..чтобы все жители нашей области и России достигли такого уровня благосостояния, какой имеют граждане развитых стран, например Америки и Швеции, — закончил он свою помпезную и убедительную речь со всеми присущими подобному демагогическому витийству хорошо отработанными приемами и партийными клише.
— Насчет Америки я поняла, — сказала я. — Союз, а потом и Россия всегда равнялись на нее, а вот насчет Швеции мне не совсем ясно. Может, поясните немного?
— Конечно, конечно, — бодро продолжил Корниенко: видно было, что он оседлал своего любимого конька. — В Швеции ведь, как вам, наверное, известно, — социализм. С человеческим лицом, между прочим. А наша партия социал-демократическая. Мы хотим, чтобы в нашей стране уровень жизни народа был таким же и даже еще выше, чем в Швеции, а в Швеции доход на душу населения один из самых высоких в мире, не считая Арабских Эмиратов и иже с ними, в которых на каждого младенца открыт нефтяной счет в банке.
Мне показалось, что Юрий Назарович может говорить на эту тему бесконечно, и я собиралась уже остановить его, но он вдруг закончил сам. И посмотрел на часы.
— Прошу меня извинить, — сказал он тоном человека, время которого расписано по минутам, — но у меня встреча с избирателями.
— Последний вопрос. Как в семье относятся к вашему решению идти во власть?
— С женой мы давно в разводе, сын живет с ней. Мы с ним часто видимся, и он одобряет мое решение.
Он снова взглянул на часы и поднялся.
— Если хотите присутствовать на моей встрече — милости прошу.
Меня совершенно не прельщало снова выслушивать красноречивые высказывания Корниенко, поэтому, сославшись на занятость (не ты один такой деловой), я спросила:
— Так вы не против, если «Свидетель» будет вести собственное журналистское расследование по факту исчезновения вашего помощника?
— Конечно, конечно, — закивал головой Корниенко, поднимаясь из-за стола, — буду только рад и окажу всяческое содействие.
— Тогда ловлю вас на слове, — я сунула в сумку диктофон и поспешила за Юрием Назаровичем. — Как насчет встречи с сотрудниками вашей фирмы?
— Это еще зачем? — Назарыч непонимающе обернулся в дверях.
— Мы, журналисты, — народ дотошный, — пояснила я, — собираем информацию по крупинкам где придется и как придется. А раз уж вы обещали свое содействие… Ведь Петров, насколько мне известно, работал на одном из ваших предприятий…
— Хорошо, приходите, — как-то без присущего ему энтузиазма ответил Юрий Назарович, — только предупреждаю, на работе нам нужно работать, а не лясы точить, так что покороче, если можно.
— Это можно, — сказала я ему вдогонку.
Значит, на работе вы, Юрий Назарович, делами занимаетесь, подумала я, а здесь нам, избирателям, мозги пудрите…
Глава 3
Дело сделано, сказала я себе, выходя из зала, где мы общались с Юрием Назаровичем, в так называемую приемную, имея в виду, что мне удалось получить от Корниенко «добро» на поиски Петрова.
Назарыч перед уходом давал последние наставления начальнику своего штаба. Марат крутился рядом, ища, чем бы угодить боссу. Вадим Михайлович отложил газету и поднялся, собираясь, кажется, удалиться вместе с Корниенко.
— Владислав Леопольдович, — громко произнес Корниенко, заметив, что я вышла в приемную, — вы бы нашей корреспондентке кофе предложили. А то подумают, что в «Родине» негостеприимные люди собрались.
— Это мы мигом, Юрий Назарыч, — откликнулся Наперченов, но не двинулся с места, а просто зыркнул глазами в сторону Татьяны.
Та, обдав меня холодным взглядом, принялась суетиться у стола, на котором были расставлены чашки.
— Собственно, мне… — попыталась я отказаться, но Корниенко почти силой усадил меня за стол.
— Может быть, с коньячком? Кофе с коньяком я себе позволяла и за рулем, потому что другие напитки (за исключением шампанского в малых дозах) просто бросали меня в сон. А мне предстояло еще работать сегодня.
Назарыч перед уходом давал последние наставления начальнику своего штаба. Марат крутился рядом, ища, чем бы угодить боссу. Вадим Михайлович отложил газету и поднялся, собираясь, кажется, удалиться вместе с Корниенко.
— Владислав Леопольдович, — громко произнес Корниенко, заметив, что я вышла в приемную, — вы бы нашей корреспондентке кофе предложили. А то подумают, что в «Родине» негостеприимные люди собрались.
— Это мы мигом, Юрий Назарыч, — откликнулся Наперченов, но не двинулся с места, а просто зыркнул глазами в сторону Татьяны.
Та, обдав меня холодным взглядом, принялась суетиться у стола, на котором были расставлены чашки.
— Собственно, мне… — попыталась я отказаться, но Корниенко почти силой усадил меня за стол.
— Может быть, с коньячком? Кофе с коньяком я себе позволяла и за рулем, потому что другие напитки (за исключением шампанского в малых дозах) просто бросали меня в сон. А мне предстояло еще работать сегодня.