Страница:
— Это ваш муж, девушка? — услышала я короткий вопрос, и тут же вопрос этот был прерван двумя различными способами.
Сначала Коля Пузанов проорал недоконченную фразу:
— Это тот хмырь, что меня в-в-в… — ну а потом послышались два шлепающих удара.
Коля заткнулся сразу, а его товарищ ругнулся, и что было дальше, я не поняла, потому что опять упала.
Я поднялась с земли, дернула юбку, услышала, как она трещит, и наплевала на это: там дальше били наших!
От палатки слышались звуки ударов, Маринкин визг, и тут я в два прыжка ввалилась в самый что ни на есть эпицентр событий.
Сцена, развернувшаяся надо мной — именно надо мной, а не перед и не рядом, потому что я опять упала и под самые ноги действующим лицам и исполнителям, — представляла собою бой без правил на четыре персоны.
Виктор, как я поняла, сумел отразить первый удар Николая Пузанова. Маринка, не желая пропускать такие важные события, приняла в них самое деятельное участие, и не только оглушающим и своих, и врагов визгом.
Она подхватила знаменитый туристический топорик Виктора — как только нашла, не представляю! — и размахивала им с криком: «А ну, только подойди. А-а! Не подходи!»
Сам Виктор в это время занимался уже не Пузановым, стоящим на коленях и мотавшим больной головушкой, а его напарником. Я, ввалившись и снова споткнувшись, уцепилась чисто по инерции за ноги ближайшего ко мне человека, и оказалось, что я попала на противника Виктора! Я чуть не повалила его! То есть от меня была реальная польза в бою, а не дикий крик в ночи!
Чтобы удержаться, мужик замахал руками и, разумеется, отвлекся. Виктор воспользовался подарком судьбы в виде боевого приема, проведенного мною, и провел уже свой прием.
У него это получилось просто здорово, причем он сумел еще и ловко уклониться от Маринкиного топора!
— Брось топор! — крикнула я ей и тут получила такой качественный удар по головке, что искорки из глазок моих ровненьким строем полетели в космическое пространство, смыкаясь где-то в глубокой темноте.
Темнота была не только вокруг меня, но и внутри тоже.
— Куда бросить?! Куда, Оль?! — продолжала где-то кричать Маринка, а я, не отпуская вражеские копыта, но теперь прижимая их к себе только одной рукой, потому что второй прикрывала голову, тащила этого гада вниз.
Виктор воспользовался моей помощью сполна.
Он двумя ударами погрузил второго бандита в глубокий сон. Тот рухнул, и рядом с ним прилегла и я, продолжая поглаживать себе темечко. Посматривая на лежащего рядом мужика, я подумала: «Интересно, а вот когда так оглушают, то сны бывают какие-нибудь? Надо будет у Маринки спросить, она все знает. Только спросить потом, когда она все-таки бросит свой томагавк. И не в меня».
Я привожу тут свои мысли вовсе не потому, что они весьма ценны для последующих поколений, а чтобы вы поняли: сознание я не потеряла и соображения не утратила. То есть я была и в здравом, и в твердой. В здравом теле и в твердой воле! Или нет., в здравом духе и твердом ухе… Короче, неважно! Важно то, что мы победили, и с минимальными потерями: у меня шишка на затылке, у Виктора синяк на предплечье, и у Маринки голос подсел. Кто чем работал…
Подняв тяжелую травмированную конечность — я имею в виду голову, — я осмотрела поле битвы. А тут и луна очень любезно заявилась, и немного просветлело.
Наш уютный обеденный уголок был раскидан. словно по нему проскакало стадо носорогов. На деревянном штыре, единственном уцелевшем на своем месте из четырех аккуратно установленных Виктором, жалко висела какая-то тряпка, напоминающая кусок от моей юбки, но это случайность.
Палатка наша все так же стояла, где и была, врать не буду, но она была вся раскрыта, и на наших постелях явно кто-то потоптался. Сумка с запасами раздавлена… Одним словом, полный бенц и никакой романтики. Спать-то как?
— Ты жива? — просипела надо мною Маринка, присаживаясь рядом.
— «Еще моя старушка», — пробормотала я еле слышно. Я не шутила, просто не могла же я не продолжить цитату из стихотворения Есенина, предложенную мне Маринкой. Я же все-таки главный бухгал… то есть, я хочу сказать, редактор — Что? — переспросила Маринка.
— Это стихи, — тихо ответила я, пытаясь подняться и занять ровное вертикальное положение.
— Ты прикидываешься или на самом деле того, шизанулась? — напрямик спросила Маринка, и так же прямо я ответила:
— Все со мною нормально, только голова болит.
— А здорово я их… — начала Маринка, видя, что со мною все в порядке, но осеклась и закончила свою мысль совсем уж нелогично:
— Ну и ты тоже неплохо действовала. Ка-ак вцепилась в него, он ка-ак зашатался, тут ему Виктор и наподдал.
Маринка помогла мне встать, и я встала, все также держась за головушку. Состояние было не самым моим любимым, но ничего, главное, я вроде была жива и вроде все было при мне, даже, наверное, и обаяние тоже, только какое-то прихотливое.
Земля начала вращаться не с той скоростью, как обычно, и из-за этого все предметы вокруг меня приняли какой-то даже немного сказочный вид.
Виктор тоже подошел, но не ко мне. Он подобрал с земли прилегшего отдохнуть бандита и отнес его в сторону. Правильно сделал: нечего тут валяться всяким посторонним предметам.
— А где второй? — спросила я, поглядывая на поверженного врага. — Этот живой, кстати, или уже в лучшем мире?
— Лучший мир всегда был тут, — сипнула Маринка, — а про этого Виктор говорит, что он через пять минут очухается.
Я не стала выяснять у Маринки, что означает фраза «Виктор говорит», опасливо покосилась на своего бывшего соседа и постаралась не поворачиваться к нему спиной.
— Какой бардак, — удрученно сказала я, — а все так хорошо начиналось!
Я подобрала с земли перевернутую кастрюльку и аккуратно поставила в ее естественное положение.
— Ты что, собираешься еще здесь порядок наводить? — накинулась на меня Маринка. — Точно с ума сошла! Да я ни на секунду здесь не останусь!
Собираем манатки и сваливаем, к чертовой матери!
— А это еще куда? — спросила я. Виктор, как я заметила, тоже заинтересовался расшифровкой предложения.
— К машине срочно и едем в город! — заорала Маринка, приседая от мощи децибел своего голоса И сиплость куда-то сразу слетела, вот что странно.
— Черт с вами с обоими, — рявкнула она, — едем ко мне! У меня Толик, сосед, в милиции работает и народу живет много, коммуналка все-таки.
Погибнуть не дадут!
Маринка остановилась и внимательно осмотрела нас Виктором, оценивая впечатление от своей микроречи. Не знаю, что она ожидала увидеть. Не знаю. Может быть, открытые рты, заплаканные глаза и полуоткрытые губы, с трудом шепчущие:
«Гениально, гениально, та chere amie!» Допускаю такое предположение, но посудите сами: у меня только-только искры из очей наконец-то все вылетели и вместо них в мозгах стал подниматься несильный однотонный гул, вроде того, как бывает на аэродроме во время захода на посадку старенького АНТа. Ясно, да? Мне было не до экспрессии и не до оценки Маринкиных речей.
А про Виктора и вовсе говорить смешно: с его невозмутимой флегматичностью даже при извержении Везувия ни фига бы не случилось. А станцуй тут пред ним Маринка хоть стриптиз, хоть изобрази строевой шаг Отдельной роты почетного караула — один черт, реакция его была бы обычная: смотрел бы спокойно и думал непонятно о чем, а Маринка чувствовала бы себя круглой дурой, если бы у нее фантазии хватило, конечно.
— Виктор! Сворачивай палатку! — крикнула Маринка и потащила Виктора за руку. Тот не сопротивлялся, но это и не означает, что подчинился. Просто пошел, куда повели. Толку от такого послушания мало, это только еще больше бесит.
Маринка, подавая пример активности и полезной деятельности, начала закидывать в сумки наши тряпочки, ворча, урча и ругаясь.
Виктор покосился на меня и выдернул первый колышек из крепления палатки.
Я подумала кое-как и, признав Маринкину правоту, хоть и не хотела никуда тащиться на ночь глядя, стала помогать ей собирать наши вещички.
Тащиться не хотелось, но и ожидать нового нападения не хотелось тоже: Пузанов-то скрылся и наверняка сшивался где-то рядом. А может быть, и за подкреплением побежал, ведь нашел же он где-то себе одного подельника, следовательно, мог найти и второго.
Виктор бросил заниматься палаткой на третьем колышке, отошел и присоединился к нам только после того, как подтащил бездыханного бандита совсем близко к ближайшему дереву, крепко связал ему руки и второй конец веревки привязал к стволу дерева.
Как раз в этот момент успокоившийся браток и пошевелился, но глаз не открыл. Я сразу же поняла, что он уже начал притворяться.
Ну-ну, попритворяйся дальше. Я почему-то переполнилась вдруг такой гордыней, словно это я одна только что раскидала двоих мужиков. Одного вырубила, и это от меня теперь скрывался тот второй тощий недоумок с не подходящей ему фамилией Пузанов.
— Кстати, а куда делся Пузанов? — спросила я, утрамбовывая свою сумку.
— Убежал, я же тебе сказала, — ответила Маринка, копошащаяся тут же рядом.
— А в какую сторону? — не унималась я. Не одной же Маринке иногда хочется поговорить, и у меня бывают такие же мелкие слабости.
Маринка подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
— На все четыре стороны он убежал, Оля, на все четыре, собирайся быстрее!
Виктор свернул палатку, мы с Маринкой упаковали наши тряпочки в сумки. В последний раз оглянувшись и наброшенный лагерь, и на Волгу, которой было абсолютно плевать на то, что здесь произошло, мы направились напрямик через заросли к гужевой дороге. Она должна была нас вывести к деревне, где мы оставили машину.
До дороги мы не дошли, потому что справа, сквозь прореженные заросли, увидели качающуюся на воде яхту.
Мне показалось, что она находится так близко, что через три-четыре шага можно подойти к ней вплотную.
Виктор, шедший впереди, резко остановился, Маринка ткнулась ему в спину, я — в Маринку.
— Что? — начала было Маринка, но Виктор, резко обернувшись, приложил палец к губам. Так Маринка и осталась стоять с открытым ртом и только спустя несколько секунд очень-очень медленно закрыла его.
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Бывают у моей Маринки такие бзики на послушание, что она становится похлеще иного солдафона.
Сказано молчать — она и молчит, и даже рот старается закрыть как можно тише.
Мне кажется, что в такие моменты Маринка необычайно близко подходит к самым пошлым мужским идеалам. Может быть, потому и личная жизнь у нее бурная. Временами.
Виктор сбросил с плеча на землю палатку, знаком приказал нам оставаться там, где мы стоим, и, пригнувшись, легкими прыжками побежал к яхте.
Мы с Маринкой остались стоять одни в темноте, в лесу, беззащитные, брошенные нашим единственным мужчиной, и тесно-тесно прижались друг к другу. Так было спокойнее. И теплее, кстати.
Виктор вынырнул рядом с нами, как мне показалось, прямо из-под земли. Это, конечно же, не так, но он так неслышно и, главное, незаметно подошел, что я этого и не заметила.
Снова подняв палатку, Виктор направился к яхте. Самое интересное, что на нас он вообще не обратил никакого внимания. Хоть бы кивнул, что ли, или рукой махнул…
Мы с Маринкой потрусили за ним, надеясь, что Виктор, как всегда, прав и никто на нас не выпрыгнет с соседней ветки и не огреет дубиной по башке.
Судя по поведению Виктора, яхта была пустой, но лучше было бы знать это наверняка. Маринка не промолчала. Для нее неизвестность хуже всего, и я ее понимаю.
— Виктор, — позвала она, догоняя нашего проводника, — а там точно никого нет?
Виктор отреагировал только легким поворотом головы влево, и Маринка успокоенно пробормотала:
— Так бы сразу и сказал.
Я всегда удивлялась тому, как она приспособилась и научилась четко и однозначно понимать все жесты Виктора. Идеальная была бы пара, если бы Маринка не… Но не будем об этом.
Виктор привел нас к берегу и коротким движением не перекинул, а переложил палатку на палубу яхты. Яхта стояла в двух или трех метрах от берега, привязанная нетолстым канатом к стволу ближайшего дерева.
Виктор нагнулся и подтянул канат, яхта, покачиваясь на воде, подплыла. Берег в этом месте резко уходил вниз, осадка у яхты была небольшой, и она, даже задевая бортом берег, все равно не касалась дна.
Подав руку сперва Маринке, которая с испугом оглянулась на меня, но послушалась и первой залезла на борт, потом подсадив меня, Виктор отвязал яхту, кинул на нее веревки и сильно оттолкнул от берега. Запрыгнул сам и сел рядом с нами на палубу.
— Как пираты, — прошептала Маринка и прижалась к Виктору, — а тут точно никого нет? Ты проверял?
Виктор кивнул и встал. Он подошел к корме, подобрал длинное весло и оттолкнулся им от берега еще раз. Яхта, покачиваясь все сильнее, медленно, но уверенно стала отходить от берега.
Я осмотрелась.
Яхта была небольшая. Даже очень небольшая.
Не будь у нее высокой мачты, ее можно было бы назвать даже моторкой, но наличие мачты и флажка на ней заставляло все-таки уважительно именовать сию посудину яхтой.
Я встала и, пройдя два шага к носу яхты, спустилась вниз по трапу — кажется, так называется лестница на кораблях и пароходах — и заглянула в маленькую каюту.
Две узкие лежанки располагались здесь слева и справа, проход между ними был не шире полуметра.
Над лежанками располагались встроенные шкафчики. В общем-то, миленько, но не для такой большой и смешанной компании, как наша. Ну вы меня понимаете.
— Здорово как, — послышался голос за моей спиной. Это вошла Маринка, — Смотри-ка, тут и шкафчики есть! — Она, подтолкнув меня, прошла, потянулась, раскрыла дверки и заглянула в левый. — Ну понятно. Мужики катаются, и у них тут одни бутылки и даже банка чего-то стильного, — Маринка вынула из шкафчика банку консервов, — килька в томате! Круто!
Бросив банку обратно, она села на левую койку и потянулась.
— А я уже думала, что все, кранты моему отдыху, нашему то есть, а тут совсем даже неплохо. Верно, Оль?
Я не успела ответить, мы услышали, как ворчливо заработал мотор яхты. Переглянувшись с Маринкой, мы вышли из каюты. Виктор, сидя около мотора, смотрел на проплывающий мимо берег. Мы сели с ним рядом.
— Классно, — сказала Маринка, она свесила ноги с бор га, заболтала ими и рассмеялась. — Почти как в Калифорнии, — сказала она, — тепло, яхта и тишина.
— Почему как в Калифорнии? — не поняла я.
— А не знаю, просто так подумалось, — беспечно произнесла Маринка, — а ты бы хотела жить в Калифорнии, Оль?
— Нет, — ответила я, — ты что, телевизор не смотришь? Там у них веерное отключение электричества. Такая же бодяга.
— Да? — удивилась Маринка. — Жаль! А точнее, ни фига не жаль, даже хорошо, что у них там тоже проблемы есть. Не так обидно.
Виктор вывел яхту почти на середину Волги, пришвартовал к гладкому пеньку на маленьком островке, высовывающемся посередине фарватера, и, найдя на яхте удочки, занялся рыбалкой. Мы с Маринкой переглянулись и пошли умываться.
Рыбная ловля — вещь занимательная, но только если она спать не мешает.
Ночь пролетела незаметно, и, когда я проснулась, солнышко уже вовсю светило в иллюминатор. В этом спичечном коробке, в котором я спала, еще и иллюминатор был! Все как на настоящих лайнерах!
Маринка, каким-то чудом или по ошибке сумевшая встать раньше меня, уже загорала на палубе.
Виктор лежал рядом с нею, прикрыв лицо рубашкой. Рядом стояло ведерко, в нем били хвостами несколько рыбок. Одна из них была даже весьма приличного размера.
— Присоединяйся, мать, — позвала меня Маринка, — лови загар, а то так и останешься бледной спирохетой.
— От спирохеты слышу, — вежливо ответила я, устраиваясь рядом с нею.
Я наступила на горло собственной песне и запретила себе думать о Тарасове и редакции.
Какая еще может быть работа?!
Глава 6
Приключение троих в лодке, не считая пойманной рыбы, продолжалось.
Мы позагорали с полчасика, потом попили чаю, позагорали еще. Затем пожарили на керосинке рыбу, наловленную нашим добытчиком, после завтрака честно вымыли посуду и начали выяснять с Маринкой, где находится моя «Лада». Сперва мы с нею переругались, выясняя, на каком берегу, потом, когда выяснили про берег, стали приводить разные доводы. Мне казалось, что «наша» деревня находится справа, а Маринка выкрикивала, что слева. Или наоборот, неважно.
Пока мы с нею перекрикивали друг друга, Виктор молча вел яхту вверх по течению, и через триста или четыреста метров — сколько это будет в кабельтовых, понятия не имею, не служила я во флоте ни юнгой, ни коком — мы уже увидели сами широкий покосившийся причал, уходящий одной своей стороной в воду. Здесь у причала толпились лодки, лодчонки и два облезлых катера.
Дальше на высоком берегу начинались постройки населенного пункта. Чуть правее причала, стоя по колено в воде, мотали хвостами две пестрые коровы.
— Точно, — одобрила Маринка молчаливую работу Виктора, — яхту здесь оставим, а потом отправимся искать твою, Оль, машинешку, мне кажется, я уже вижу…
— Не машинешку, а лимузин, — кротко поправила я Маринку.
Что она там видит, интересно, кроме старикана в кепке, дремлющего с удочкой на причале?
— Что? А, поняла. — Маринка почему-то даже не стала спорить, что было странно. Я лениво покосилась на нее, а она, оказывается, в это время втихомолку делала себе бутерброд из экспроприированной кильки.
— Мадам, а это не перебор ли? — спросила я. — Вы только представьте себе: сначала несчастных мужиков избили какие-то городские хулиганки, потом забрали у них яхту погонять, а под конец и кильку сожрали! Не жалеете вы людей, мадам. Один бутерброд мне.
— Это за моральный ущерб, — прожевывая кусок, сказала Маринка, — не надо было нападать на несчастных беззащитных девушек…
— Ага, которые сначала избили, потом забрали яхту и так далее, — рассмеялась я.
Засмеялась и Маринка, да так, что закашлялась, и пришлось ее простучать по спине.
— Спасибо, — сказала она, отплевываясь. Какая подлая килька, вся в своих хозяев. Будешь?
— Уже нет, спасибо, — отказалась я и растянулась на палубе.
Лучше бы я занялась кругосветными путешествиями, а не этой дохлой журналистикой. Приятного больше, хлопот меньше, а статейки можно будет пересылать бутылочной почтой… Правда, так и спиться можно, значит, придется брать с собою и Виктора для контроля за мной… И Фиму для души… И…
— Про что думаешь? — грубо прервала мои мечты Маринка. — Все про кильку?
— Все про работу, — сурово ответила я, — день уже в разгаре, мне нужно быть в кабинете, тебе уже пора начинать варить кофе, а мы здесь прохлаждаемся!
— Знаешь что, — промурлыкала Маринка, — есть деловое предложение. Заказывай мне серию статей с борта яхты «Прекрасная Марина», и я тебе не спеша, по одному подвалу в неделю, буду отсылать с нарочным. Или с голубями.
— Или с голубчиками, — добавила я.
— Или с голубчиками, — согласилась Маринка. — Согласна?
— Нет, и по вопросу принципиальнейшему статьи с борта яхты «Прекрасная Марина» мне на фиг не нужны, и моей газете они тоже на фиг не нужны, и вообще, прекрасных Марин история не знает!
— Еще узнает! — Маринка, улыбаясь, зевнула и погрозила мне пальцем. — Ты потому и бесишься, что сама понимаешь: узнает еще история про прекрасную Марину, и какой-нибудь великий поэт сделает меня героиней своих сонетов… Так ты будешь кильку или я ее выбрасываю?
— Кидай, — разрешила я и посмотрела на приближающийся берег.
Виктор выключил мотор яхты и ловко, управляясь длинным веслом, подошел к пристани и, держа в руке конец троса, перепрыгнул мостки.
Они зашатались, притопленный их угол глубже ушел в воду, медленно возвращаясь в прежнее положение.
Дедуля с удочкой покачнулся вместе со своей пристанью и не изменил своей позы. Мне даже показалось, что он спал и не проснулся от укачивания.
Виктор подтянул яхту, крепко привязал ее тросом к столбу, вбитому прямо в воду, и подал нам руки.
— Эта палка называется «кнехт», — зачем-то бросилась объяснять мне Маринка. — Правильно, Виктор?
Виктор кивнул и ловко поймал палатку, брошенную мною. Мы взгрузили на себя сумки и спрыгнули на мостки, снова закачавшиеся.
Маринка вскрикнула и прижалась к Виктору, как маленькая девочка к былинному герою, увидев злого Бармалея или кого там…
Мне это уже стало надоедать: ну сколько можно отрабатывать один и тот же прием! Визг — прижимание, еще визг — еще прижимание. Никаких запасов в арсенале, все один и тот же дебют и, между прочим, не ехидничаю, ни-ни, всегда один и тот же финиш. Другая бы уже выводов понаделала на всю жизнь, а эта все за свое: визг — прижим, визг — при… тьфу, даже не смешно ни капельки.
Маринка, обеспечив себе условную безопасность, не забыла и о культурном развитии своей подруги.
— А этот процесс, который только что произвел Виктор, называется «принайтовить», — доложила она.
— Это сейчас-то? — спросила я.
— Это когда Виктор привязал канат к кнехту, — тоном нудного препода сказала Маринка, снисходительно взглянув на меня.
— А «пришвартовать» что такое? — Я взвалила на себя сумку и пошла по качающейся пристани к берегу.
— То же самое, — громко ответила Маринка, догоняя меня, — любопытная ты какая. Прямо не похоже на тебя.
— А что такое «отдать концы»? — спросила я, резко останавливаясь.
— То же самое, что сделал Виктор, только наоборот. Вот он сейчас привязался — это не то, а если бы он отвязался, то получилось бы «отдать концы». Поняла?
— Примерно, — буркнула я, решив, что для ссоры слишком тяжелая сумка, и она отвлекает от всего остального. — Пошли, отвязанный Виктор!
Виктор забросил весло на яхту и потопал за нами. Вот тут-то дедуля с удочкой и поднял голову.
Он, наверное, опасался, что мы на него наступим, проходя мимо, или в воду столкнем, поэтому и поднял голову, сдвигая на затылок засаленную до последнего безобразия кепку. Окинув нас хитрющим взглядом, дедуля спросил:
— A где же Сашка?
— А он чуть раньше вышел, — небрежно сказала я, — на предыдущей остановке. А нас попросил пришвартоваться здесь. Или принайтовиться.
— Чего? — переспросил дедок.
— Короче, он сказал, чтобы мы привязали байдарку здесь! — крикнула ему Маринка. — Поняли теперь?
— Еще он просил передать Григорьевичу, что все путем. Это ведь вы — Григорьевич? — спросила я.
— Петрович я! — обиделся дедуля и высморкался в воду.
— Ну точно, а я сказала Григорьевич? Ошиблась, извините. — Мы с Маринкой переглянулись, остановившись около дедули. Виктор прошел дальше.
— А ты не потеряла бумажку-то? — рассеянно спросила я у Маринки.
— Какую бумажку? — опешила Маринка, моргнула и сунула руку в карман курточки. — Какую?
Я покачала головой и нахмурилась.
— Потеряла? Так и скажи, если потеряла! Коля же дал тебе бумажку с его адресом на всякий случай, где она?
Маринка еще раз задумчиво моргнула, глядя на меня так, как будто я привидение, не очень уверенно сказала «ага» и уже более осмысленно и целеустремленно начала шарить по карманам.
Виктор остановился на берегу и без интереса смотрел на Маринку, ожидая, когда она закончит «ревизию». Я тоже ждала. Дедуля, заинтересованный поисками мифической бумажки, еще раз высморкался и с увеличивающейся хитринкой начал смотреть на Маринку. Он явно ждал, что она ничего не найдет по причине неизбывной бабьей глупости и рассеянности. Ну что ж, если ждет, то и дождется. Порадуется дедуля, а потом будет всем рассказывать, что городские барышни такие же маши-растеряши, как и свои, местные.
Маринка сперва спокойно обшарила свои карманы и сумку, затем стала делать это нервно.
— Да здесь же она была, неужели потеряла? — бормотала она. — Да не может быть.
— Ну ладно, — недовольно поморщившись, сказала я, — кажется, я помню, где он живет, хорошо, что прочитала, перед тем как тебе дать. В Заводском районе на Крымской. Вот где. Можешь больше не искать.
— Нет, на Кавказской, — твердо заявила Маринка, — я прекрасно помню. Коля написал улицу Кавказскую… или Мичурина… — Маринка растерялась и посмотрела на меня, пожимая плечами.
— Я же тебе говорю: Крымская! — сказала я. — И не спорь со мной.
Петрович, посмотрев на нас и послушав наши пререкания, снял кепку и почесал огромным синим ногтем правой руки затылок.
— Вы про хату Сашки, что ли, все спорите, девки? — спросил он.
— Ну, — повернулась я к нему, — на Крымской же, скажи, Петрович!
— Нет, — сказал Петрович и довольно ухмыльнулся, — ни на Крымской, ни на другой какой.
А живет он около крытого рынка, рядом с самим крытым рынком. Поняли?
— Нет! — в один голос воскликнули мы с Маринкой.
— Ну как выйдете сбоку-то на Чапаевскую, тут дом его и стоит, вот так вот, — дедок показал рукой, — балкон еще Сашкин выходит на самый крытый, у него еще на балконе антенна-тарелка, вот так вот. — Дед снова ткнул пальцем в пространство.
— Значит, улица Чапаева, — сказала я, — спасибо.
— Да ладно, ничего, — отмахнулся дедуля, ласково поглядывая на покрасневшую от собственной пантомимы Маринку, — а ты найди, девка, бумажку-то и посмотри, кто прав — я или ты. Хе-хе, как ты там показала-то?
— Не помню, — буркнула Маринка.
Мы попрощались с речным сторожем и направились к сторожу сухопутному, выручать из гостей мою «Ладу».
Сначала Коля Пузанов проорал недоконченную фразу:
— Это тот хмырь, что меня в-в-в… — ну а потом послышались два шлепающих удара.
Коля заткнулся сразу, а его товарищ ругнулся, и что было дальше, я не поняла, потому что опять упала.
Я поднялась с земли, дернула юбку, услышала, как она трещит, и наплевала на это: там дальше били наших!
От палатки слышались звуки ударов, Маринкин визг, и тут я в два прыжка ввалилась в самый что ни на есть эпицентр событий.
Сцена, развернувшаяся надо мной — именно надо мной, а не перед и не рядом, потому что я опять упала и под самые ноги действующим лицам и исполнителям, — представляла собою бой без правил на четыре персоны.
Виктор, как я поняла, сумел отразить первый удар Николая Пузанова. Маринка, не желая пропускать такие важные события, приняла в них самое деятельное участие, и не только оглушающим и своих, и врагов визгом.
Она подхватила знаменитый туристический топорик Виктора — как только нашла, не представляю! — и размахивала им с криком: «А ну, только подойди. А-а! Не подходи!»
Сам Виктор в это время занимался уже не Пузановым, стоящим на коленях и мотавшим больной головушкой, а его напарником. Я, ввалившись и снова споткнувшись, уцепилась чисто по инерции за ноги ближайшего ко мне человека, и оказалось, что я попала на противника Виктора! Я чуть не повалила его! То есть от меня была реальная польза в бою, а не дикий крик в ночи!
Чтобы удержаться, мужик замахал руками и, разумеется, отвлекся. Виктор воспользовался подарком судьбы в виде боевого приема, проведенного мною, и провел уже свой прием.
У него это получилось просто здорово, причем он сумел еще и ловко уклониться от Маринкиного топора!
— Брось топор! — крикнула я ей и тут получила такой качественный удар по головке, что искорки из глазок моих ровненьким строем полетели в космическое пространство, смыкаясь где-то в глубокой темноте.
Темнота была не только вокруг меня, но и внутри тоже.
— Куда бросить?! Куда, Оль?! — продолжала где-то кричать Маринка, а я, не отпуская вражеские копыта, но теперь прижимая их к себе только одной рукой, потому что второй прикрывала голову, тащила этого гада вниз.
Виктор воспользовался моей помощью сполна.
Он двумя ударами погрузил второго бандита в глубокий сон. Тот рухнул, и рядом с ним прилегла и я, продолжая поглаживать себе темечко. Посматривая на лежащего рядом мужика, я подумала: «Интересно, а вот когда так оглушают, то сны бывают какие-нибудь? Надо будет у Маринки спросить, она все знает. Только спросить потом, когда она все-таки бросит свой томагавк. И не в меня».
Я привожу тут свои мысли вовсе не потому, что они весьма ценны для последующих поколений, а чтобы вы поняли: сознание я не потеряла и соображения не утратила. То есть я была и в здравом, и в твердой. В здравом теле и в твердой воле! Или нет., в здравом духе и твердом ухе… Короче, неважно! Важно то, что мы победили, и с минимальными потерями: у меня шишка на затылке, у Виктора синяк на предплечье, и у Маринки голос подсел. Кто чем работал…
Подняв тяжелую травмированную конечность — я имею в виду голову, — я осмотрела поле битвы. А тут и луна очень любезно заявилась, и немного просветлело.
Наш уютный обеденный уголок был раскидан. словно по нему проскакало стадо носорогов. На деревянном штыре, единственном уцелевшем на своем месте из четырех аккуратно установленных Виктором, жалко висела какая-то тряпка, напоминающая кусок от моей юбки, но это случайность.
Палатка наша все так же стояла, где и была, врать не буду, но она была вся раскрыта, и на наших постелях явно кто-то потоптался. Сумка с запасами раздавлена… Одним словом, полный бенц и никакой романтики. Спать-то как?
— Ты жива? — просипела надо мною Маринка, присаживаясь рядом.
— «Еще моя старушка», — пробормотала я еле слышно. Я не шутила, просто не могла же я не продолжить цитату из стихотворения Есенина, предложенную мне Маринкой. Я же все-таки главный бухгал… то есть, я хочу сказать, редактор — Что? — переспросила Маринка.
— Это стихи, — тихо ответила я, пытаясь подняться и занять ровное вертикальное положение.
— Ты прикидываешься или на самом деле того, шизанулась? — напрямик спросила Маринка, и так же прямо я ответила:
— Все со мною нормально, только голова болит.
— А здорово я их… — начала Маринка, видя, что со мною все в порядке, но осеклась и закончила свою мысль совсем уж нелогично:
— Ну и ты тоже неплохо действовала. Ка-ак вцепилась в него, он ка-ак зашатался, тут ему Виктор и наподдал.
Маринка помогла мне встать, и я встала, все также держась за головушку. Состояние было не самым моим любимым, но ничего, главное, я вроде была жива и вроде все было при мне, даже, наверное, и обаяние тоже, только какое-то прихотливое.
Земля начала вращаться не с той скоростью, как обычно, и из-за этого все предметы вокруг меня приняли какой-то даже немного сказочный вид.
Виктор тоже подошел, но не ко мне. Он подобрал с земли прилегшего отдохнуть бандита и отнес его в сторону. Правильно сделал: нечего тут валяться всяким посторонним предметам.
— А где второй? — спросила я, поглядывая на поверженного врага. — Этот живой, кстати, или уже в лучшем мире?
— Лучший мир всегда был тут, — сипнула Маринка, — а про этого Виктор говорит, что он через пять минут очухается.
Я не стала выяснять у Маринки, что означает фраза «Виктор говорит», опасливо покосилась на своего бывшего соседа и постаралась не поворачиваться к нему спиной.
— Какой бардак, — удрученно сказала я, — а все так хорошо начиналось!
Я подобрала с земли перевернутую кастрюльку и аккуратно поставила в ее естественное положение.
— Ты что, собираешься еще здесь порядок наводить? — накинулась на меня Маринка. — Точно с ума сошла! Да я ни на секунду здесь не останусь!
Собираем манатки и сваливаем, к чертовой матери!
— А это еще куда? — спросила я. Виктор, как я заметила, тоже заинтересовался расшифровкой предложения.
— К машине срочно и едем в город! — заорала Маринка, приседая от мощи децибел своего голоса И сиплость куда-то сразу слетела, вот что странно.
— Черт с вами с обоими, — рявкнула она, — едем ко мне! У меня Толик, сосед, в милиции работает и народу живет много, коммуналка все-таки.
Погибнуть не дадут!
Маринка остановилась и внимательно осмотрела нас Виктором, оценивая впечатление от своей микроречи. Не знаю, что она ожидала увидеть. Не знаю. Может быть, открытые рты, заплаканные глаза и полуоткрытые губы, с трудом шепчущие:
«Гениально, гениально, та chere amie!» Допускаю такое предположение, но посудите сами: у меня только-только искры из очей наконец-то все вылетели и вместо них в мозгах стал подниматься несильный однотонный гул, вроде того, как бывает на аэродроме во время захода на посадку старенького АНТа. Ясно, да? Мне было не до экспрессии и не до оценки Маринкиных речей.
А про Виктора и вовсе говорить смешно: с его невозмутимой флегматичностью даже при извержении Везувия ни фига бы не случилось. А станцуй тут пред ним Маринка хоть стриптиз, хоть изобрази строевой шаг Отдельной роты почетного караула — один черт, реакция его была бы обычная: смотрел бы спокойно и думал непонятно о чем, а Маринка чувствовала бы себя круглой дурой, если бы у нее фантазии хватило, конечно.
— Виктор! Сворачивай палатку! — крикнула Маринка и потащила Виктора за руку. Тот не сопротивлялся, но это и не означает, что подчинился. Просто пошел, куда повели. Толку от такого послушания мало, это только еще больше бесит.
Маринка, подавая пример активности и полезной деятельности, начала закидывать в сумки наши тряпочки, ворча, урча и ругаясь.
Виктор покосился на меня и выдернул первый колышек из крепления палатки.
Я подумала кое-как и, признав Маринкину правоту, хоть и не хотела никуда тащиться на ночь глядя, стала помогать ей собирать наши вещички.
Тащиться не хотелось, но и ожидать нового нападения не хотелось тоже: Пузанов-то скрылся и наверняка сшивался где-то рядом. А может быть, и за подкреплением побежал, ведь нашел же он где-то себе одного подельника, следовательно, мог найти и второго.
Виктор бросил заниматься палаткой на третьем колышке, отошел и присоединился к нам только после того, как подтащил бездыханного бандита совсем близко к ближайшему дереву, крепко связал ему руки и второй конец веревки привязал к стволу дерева.
Как раз в этот момент успокоившийся браток и пошевелился, но глаз не открыл. Я сразу же поняла, что он уже начал притворяться.
Ну-ну, попритворяйся дальше. Я почему-то переполнилась вдруг такой гордыней, словно это я одна только что раскидала двоих мужиков. Одного вырубила, и это от меня теперь скрывался тот второй тощий недоумок с не подходящей ему фамилией Пузанов.
— Кстати, а куда делся Пузанов? — спросила я, утрамбовывая свою сумку.
— Убежал, я же тебе сказала, — ответила Маринка, копошащаяся тут же рядом.
— А в какую сторону? — не унималась я. Не одной же Маринке иногда хочется поговорить, и у меня бывают такие же мелкие слабости.
Маринка подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
— На все четыре стороны он убежал, Оля, на все четыре, собирайся быстрее!
Виктор свернул палатку, мы с Маринкой упаковали наши тряпочки в сумки. В последний раз оглянувшись и наброшенный лагерь, и на Волгу, которой было абсолютно плевать на то, что здесь произошло, мы направились напрямик через заросли к гужевой дороге. Она должна была нас вывести к деревне, где мы оставили машину.
До дороги мы не дошли, потому что справа, сквозь прореженные заросли, увидели качающуюся на воде яхту.
Мне показалось, что она находится так близко, что через три-четыре шага можно подойти к ней вплотную.
Виктор, шедший впереди, резко остановился, Маринка ткнулась ему в спину, я — в Маринку.
— Что? — начала было Маринка, но Виктор, резко обернувшись, приложил палец к губам. Так Маринка и осталась стоять с открытым ртом и только спустя несколько секунд очень-очень медленно закрыла его.
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Бывают у моей Маринки такие бзики на послушание, что она становится похлеще иного солдафона.
Сказано молчать — она и молчит, и даже рот старается закрыть как можно тише.
Мне кажется, что в такие моменты Маринка необычайно близко подходит к самым пошлым мужским идеалам. Может быть, потому и личная жизнь у нее бурная. Временами.
Виктор сбросил с плеча на землю палатку, знаком приказал нам оставаться там, где мы стоим, и, пригнувшись, легкими прыжками побежал к яхте.
Мы с Маринкой остались стоять одни в темноте, в лесу, беззащитные, брошенные нашим единственным мужчиной, и тесно-тесно прижались друг к другу. Так было спокойнее. И теплее, кстати.
Виктор вынырнул рядом с нами, как мне показалось, прямо из-под земли. Это, конечно же, не так, но он так неслышно и, главное, незаметно подошел, что я этого и не заметила.
Снова подняв палатку, Виктор направился к яхте. Самое интересное, что на нас он вообще не обратил никакого внимания. Хоть бы кивнул, что ли, или рукой махнул…
Мы с Маринкой потрусили за ним, надеясь, что Виктор, как всегда, прав и никто на нас не выпрыгнет с соседней ветки и не огреет дубиной по башке.
Судя по поведению Виктора, яхта была пустой, но лучше было бы знать это наверняка. Маринка не промолчала. Для нее неизвестность хуже всего, и я ее понимаю.
— Виктор, — позвала она, догоняя нашего проводника, — а там точно никого нет?
Виктор отреагировал только легким поворотом головы влево, и Маринка успокоенно пробормотала:
— Так бы сразу и сказал.
Я всегда удивлялась тому, как она приспособилась и научилась четко и однозначно понимать все жесты Виктора. Идеальная была бы пара, если бы Маринка не… Но не будем об этом.
Виктор привел нас к берегу и коротким движением не перекинул, а переложил палатку на палубу яхты. Яхта стояла в двух или трех метрах от берега, привязанная нетолстым канатом к стволу ближайшего дерева.
Виктор нагнулся и подтянул канат, яхта, покачиваясь на воде, подплыла. Берег в этом месте резко уходил вниз, осадка у яхты была небольшой, и она, даже задевая бортом берег, все равно не касалась дна.
Подав руку сперва Маринке, которая с испугом оглянулась на меня, но послушалась и первой залезла на борт, потом подсадив меня, Виктор отвязал яхту, кинул на нее веревки и сильно оттолкнул от берега. Запрыгнул сам и сел рядом с нами на палубу.
— Как пираты, — прошептала Маринка и прижалась к Виктору, — а тут точно никого нет? Ты проверял?
Виктор кивнул и встал. Он подошел к корме, подобрал длинное весло и оттолкнулся им от берега еще раз. Яхта, покачиваясь все сильнее, медленно, но уверенно стала отходить от берега.
Я осмотрелась.
Яхта была небольшая. Даже очень небольшая.
Не будь у нее высокой мачты, ее можно было бы назвать даже моторкой, но наличие мачты и флажка на ней заставляло все-таки уважительно именовать сию посудину яхтой.
Я встала и, пройдя два шага к носу яхты, спустилась вниз по трапу — кажется, так называется лестница на кораблях и пароходах — и заглянула в маленькую каюту.
Две узкие лежанки располагались здесь слева и справа, проход между ними был не шире полуметра.
Над лежанками располагались встроенные шкафчики. В общем-то, миленько, но не для такой большой и смешанной компании, как наша. Ну вы меня понимаете.
— Здорово как, — послышался голос за моей спиной. Это вошла Маринка, — Смотри-ка, тут и шкафчики есть! — Она, подтолкнув меня, прошла, потянулась, раскрыла дверки и заглянула в левый. — Ну понятно. Мужики катаются, и у них тут одни бутылки и даже банка чего-то стильного, — Маринка вынула из шкафчика банку консервов, — килька в томате! Круто!
Бросив банку обратно, она села на левую койку и потянулась.
— А я уже думала, что все, кранты моему отдыху, нашему то есть, а тут совсем даже неплохо. Верно, Оль?
Я не успела ответить, мы услышали, как ворчливо заработал мотор яхты. Переглянувшись с Маринкой, мы вышли из каюты. Виктор, сидя около мотора, смотрел на проплывающий мимо берег. Мы сели с ним рядом.
— Классно, — сказала Маринка, она свесила ноги с бор га, заболтала ими и рассмеялась. — Почти как в Калифорнии, — сказала она, — тепло, яхта и тишина.
— Почему как в Калифорнии? — не поняла я.
— А не знаю, просто так подумалось, — беспечно произнесла Маринка, — а ты бы хотела жить в Калифорнии, Оль?
— Нет, — ответила я, — ты что, телевизор не смотришь? Там у них веерное отключение электричества. Такая же бодяга.
— Да? — удивилась Маринка. — Жаль! А точнее, ни фига не жаль, даже хорошо, что у них там тоже проблемы есть. Не так обидно.
Виктор вывел яхту почти на середину Волги, пришвартовал к гладкому пеньку на маленьком островке, высовывающемся посередине фарватера, и, найдя на яхте удочки, занялся рыбалкой. Мы с Маринкой переглянулись и пошли умываться.
Рыбная ловля — вещь занимательная, но только если она спать не мешает.
Ночь пролетела незаметно, и, когда я проснулась, солнышко уже вовсю светило в иллюминатор. В этом спичечном коробке, в котором я спала, еще и иллюминатор был! Все как на настоящих лайнерах!
Маринка, каким-то чудом или по ошибке сумевшая встать раньше меня, уже загорала на палубе.
Виктор лежал рядом с нею, прикрыв лицо рубашкой. Рядом стояло ведерко, в нем били хвостами несколько рыбок. Одна из них была даже весьма приличного размера.
— Присоединяйся, мать, — позвала меня Маринка, — лови загар, а то так и останешься бледной спирохетой.
— От спирохеты слышу, — вежливо ответила я, устраиваясь рядом с нею.
Я наступила на горло собственной песне и запретила себе думать о Тарасове и редакции.
Какая еще может быть работа?!
Глава 6
Приключение троих в лодке, не считая пойманной рыбы, продолжалось.
Мы позагорали с полчасика, потом попили чаю, позагорали еще. Затем пожарили на керосинке рыбу, наловленную нашим добытчиком, после завтрака честно вымыли посуду и начали выяснять с Маринкой, где находится моя «Лада». Сперва мы с нею переругались, выясняя, на каком берегу, потом, когда выяснили про берег, стали приводить разные доводы. Мне казалось, что «наша» деревня находится справа, а Маринка выкрикивала, что слева. Или наоборот, неважно.
Пока мы с нею перекрикивали друг друга, Виктор молча вел яхту вверх по течению, и через триста или четыреста метров — сколько это будет в кабельтовых, понятия не имею, не служила я во флоте ни юнгой, ни коком — мы уже увидели сами широкий покосившийся причал, уходящий одной своей стороной в воду. Здесь у причала толпились лодки, лодчонки и два облезлых катера.
Дальше на высоком берегу начинались постройки населенного пункта. Чуть правее причала, стоя по колено в воде, мотали хвостами две пестрые коровы.
— Точно, — одобрила Маринка молчаливую работу Виктора, — яхту здесь оставим, а потом отправимся искать твою, Оль, машинешку, мне кажется, я уже вижу…
— Не машинешку, а лимузин, — кротко поправила я Маринку.
Что она там видит, интересно, кроме старикана в кепке, дремлющего с удочкой на причале?
— Что? А, поняла. — Маринка почему-то даже не стала спорить, что было странно. Я лениво покосилась на нее, а она, оказывается, в это время втихомолку делала себе бутерброд из экспроприированной кильки.
— Мадам, а это не перебор ли? — спросила я. — Вы только представьте себе: сначала несчастных мужиков избили какие-то городские хулиганки, потом забрали у них яхту погонять, а под конец и кильку сожрали! Не жалеете вы людей, мадам. Один бутерброд мне.
— Это за моральный ущерб, — прожевывая кусок, сказала Маринка, — не надо было нападать на несчастных беззащитных девушек…
— Ага, которые сначала избили, потом забрали яхту и так далее, — рассмеялась я.
Засмеялась и Маринка, да так, что закашлялась, и пришлось ее простучать по спине.
— Спасибо, — сказала она, отплевываясь. Какая подлая килька, вся в своих хозяев. Будешь?
— Уже нет, спасибо, — отказалась я и растянулась на палубе.
Лучше бы я занялась кругосветными путешествиями, а не этой дохлой журналистикой. Приятного больше, хлопот меньше, а статейки можно будет пересылать бутылочной почтой… Правда, так и спиться можно, значит, придется брать с собою и Виктора для контроля за мной… И Фиму для души… И…
— Про что думаешь? — грубо прервала мои мечты Маринка. — Все про кильку?
— Все про работу, — сурово ответила я, — день уже в разгаре, мне нужно быть в кабинете, тебе уже пора начинать варить кофе, а мы здесь прохлаждаемся!
— Знаешь что, — промурлыкала Маринка, — есть деловое предложение. Заказывай мне серию статей с борта яхты «Прекрасная Марина», и я тебе не спеша, по одному подвалу в неделю, буду отсылать с нарочным. Или с голубями.
— Или с голубчиками, — добавила я.
— Или с голубчиками, — согласилась Маринка. — Согласна?
— Нет, и по вопросу принципиальнейшему статьи с борта яхты «Прекрасная Марина» мне на фиг не нужны, и моей газете они тоже на фиг не нужны, и вообще, прекрасных Марин история не знает!
— Еще узнает! — Маринка, улыбаясь, зевнула и погрозила мне пальцем. — Ты потому и бесишься, что сама понимаешь: узнает еще история про прекрасную Марину, и какой-нибудь великий поэт сделает меня героиней своих сонетов… Так ты будешь кильку или я ее выбрасываю?
— Кидай, — разрешила я и посмотрела на приближающийся берег.
Виктор выключил мотор яхты и ловко, управляясь длинным веслом, подошел к пристани и, держа в руке конец троса, перепрыгнул мостки.
Они зашатались, притопленный их угол глубже ушел в воду, медленно возвращаясь в прежнее положение.
Дедуля с удочкой покачнулся вместе со своей пристанью и не изменил своей позы. Мне даже показалось, что он спал и не проснулся от укачивания.
Виктор подтянул яхту, крепко привязал ее тросом к столбу, вбитому прямо в воду, и подал нам руки.
— Эта палка называется «кнехт», — зачем-то бросилась объяснять мне Маринка. — Правильно, Виктор?
Виктор кивнул и ловко поймал палатку, брошенную мною. Мы взгрузили на себя сумки и спрыгнули на мостки, снова закачавшиеся.
Маринка вскрикнула и прижалась к Виктору, как маленькая девочка к былинному герою, увидев злого Бармалея или кого там…
Мне это уже стало надоедать: ну сколько можно отрабатывать один и тот же прием! Визг — прижимание, еще визг — еще прижимание. Никаких запасов в арсенале, все один и тот же дебют и, между прочим, не ехидничаю, ни-ни, всегда один и тот же финиш. Другая бы уже выводов понаделала на всю жизнь, а эта все за свое: визг — прижим, визг — при… тьфу, даже не смешно ни капельки.
Маринка, обеспечив себе условную безопасность, не забыла и о культурном развитии своей подруги.
— А этот процесс, который только что произвел Виктор, называется «принайтовить», — доложила она.
— Это сейчас-то? — спросила я.
— Это когда Виктор привязал канат к кнехту, — тоном нудного препода сказала Маринка, снисходительно взглянув на меня.
— А «пришвартовать» что такое? — Я взвалила на себя сумку и пошла по качающейся пристани к берегу.
— То же самое, — громко ответила Маринка, догоняя меня, — любопытная ты какая. Прямо не похоже на тебя.
— А что такое «отдать концы»? — спросила я, резко останавливаясь.
— То же самое, что сделал Виктор, только наоборот. Вот он сейчас привязался — это не то, а если бы он отвязался, то получилось бы «отдать концы». Поняла?
— Примерно, — буркнула я, решив, что для ссоры слишком тяжелая сумка, и она отвлекает от всего остального. — Пошли, отвязанный Виктор!
Виктор забросил весло на яхту и потопал за нами. Вот тут-то дедуля с удочкой и поднял голову.
Он, наверное, опасался, что мы на него наступим, проходя мимо, или в воду столкнем, поэтому и поднял голову, сдвигая на затылок засаленную до последнего безобразия кепку. Окинув нас хитрющим взглядом, дедуля спросил:
— A где же Сашка?
— А он чуть раньше вышел, — небрежно сказала я, — на предыдущей остановке. А нас попросил пришвартоваться здесь. Или принайтовиться.
— Чего? — переспросил дедок.
— Короче, он сказал, чтобы мы привязали байдарку здесь! — крикнула ему Маринка. — Поняли теперь?
— Еще он просил передать Григорьевичу, что все путем. Это ведь вы — Григорьевич? — спросила я.
— Петрович я! — обиделся дедуля и высморкался в воду.
— Ну точно, а я сказала Григорьевич? Ошиблась, извините. — Мы с Маринкой переглянулись, остановившись около дедули. Виктор прошел дальше.
— А ты не потеряла бумажку-то? — рассеянно спросила я у Маринки.
— Какую бумажку? — опешила Маринка, моргнула и сунула руку в карман курточки. — Какую?
Я покачала головой и нахмурилась.
— Потеряла? Так и скажи, если потеряла! Коля же дал тебе бумажку с его адресом на всякий случай, где она?
Маринка еще раз задумчиво моргнула, глядя на меня так, как будто я привидение, не очень уверенно сказала «ага» и уже более осмысленно и целеустремленно начала шарить по карманам.
Виктор остановился на берегу и без интереса смотрел на Маринку, ожидая, когда она закончит «ревизию». Я тоже ждала. Дедуля, заинтересованный поисками мифической бумажки, еще раз высморкался и с увеличивающейся хитринкой начал смотреть на Маринку. Он явно ждал, что она ничего не найдет по причине неизбывной бабьей глупости и рассеянности. Ну что ж, если ждет, то и дождется. Порадуется дедуля, а потом будет всем рассказывать, что городские барышни такие же маши-растеряши, как и свои, местные.
Маринка сперва спокойно обшарила свои карманы и сумку, затем стала делать это нервно.
— Да здесь же она была, неужели потеряла? — бормотала она. — Да не может быть.
— Ну ладно, — недовольно поморщившись, сказала я, — кажется, я помню, где он живет, хорошо, что прочитала, перед тем как тебе дать. В Заводском районе на Крымской. Вот где. Можешь больше не искать.
— Нет, на Кавказской, — твердо заявила Маринка, — я прекрасно помню. Коля написал улицу Кавказскую… или Мичурина… — Маринка растерялась и посмотрела на меня, пожимая плечами.
— Я же тебе говорю: Крымская! — сказала я. — И не спорь со мной.
Петрович, посмотрев на нас и послушав наши пререкания, снял кепку и почесал огромным синим ногтем правой руки затылок.
— Вы про хату Сашки, что ли, все спорите, девки? — спросил он.
— Ну, — повернулась я к нему, — на Крымской же, скажи, Петрович!
— Нет, — сказал Петрович и довольно ухмыльнулся, — ни на Крымской, ни на другой какой.
А живет он около крытого рынка, рядом с самим крытым рынком. Поняли?
— Нет! — в один голос воскликнули мы с Маринкой.
— Ну как выйдете сбоку-то на Чапаевскую, тут дом его и стоит, вот так вот, — дедок показал рукой, — балкон еще Сашкин выходит на самый крытый, у него еще на балконе антенна-тарелка, вот так вот. — Дед снова ткнул пальцем в пространство.
— Значит, улица Чапаева, — сказала я, — спасибо.
— Да ладно, ничего, — отмахнулся дедуля, ласково поглядывая на покрасневшую от собственной пантомимы Маринку, — а ты найди, девка, бумажку-то и посмотри, кто прав — я или ты. Хе-хе, как ты там показала-то?
— Не помню, — буркнула Маринка.
Мы попрощались с речным сторожем и направились к сторожу сухопутному, выручать из гостей мою «Ладу».