– Что делать, я тебе подскажу, – с надменной улыбкой ответила Ирка.
   – Спасибо, не надо, – холодно сказала я. – Знаю я твои подсказки.
   – Значит, не хочешь? – подвела итог разговора Ирка. – Сводничества не признаешь? Ну и будешь сидеть одна, принца ждать.
   – Да, – отрезала я. – Ты уж там как-нибудь одна со своим Володечкой, Юрочкой или Геночкой.
   – Ну и дура, – констатировала Ирка. – Ты еще вся карасевским мхом опутана.
   Ирка встала и пошла из кухни. В дверях она неожиданно задержалась и, развернувшись, заговорила жестким тоном:
   – Но если ты, как в прошлый раз, будешь Юрку своими длиннющими ходулями смущать, у нас с тобой, – тут она направила на меня свой указательный палец, – потом будет долгий и душещипательный разговор.
   Выдержав паузу, Ирка перевела свой указующий перст на раковину:
   – Сегодня твоя очередь мыть посуду.
   С этими словами она развернулась и, плавно покачивая бедрами, отправилась по коридору в свою комнату.
   – Мне что теперь – каждый раз комбинезон надевать, когда твои женихи припираются?! – прокричала я ей вслед. – К тому же ты не учла мой цикл!
   Но ответа я не получила. Из большой комнаты, которую занимала Ирка, донеслась громкая музыка и голоса – подруга включила телевизор.
   Я быстро помыла и вытерла сухим полотенцем посуду, убрала недоеденные куски курицы в холодильник, места в котором было более чем достаточно. Выключила в кухне свет и отправилась в свою комнату. Проходя через прихожую, я случайно бросила взгляд на тумбочку, где лежал черный конверт, и снова вспомнила все, что со мной произошло. Я взяла конверт и пошла к себе.
   В моем распоряжении была меньшая из двух комнат, но, на мой взгляд, более уютная. Обои, оставшиеся от прежних хозяев, имели приятные, теплые тона. На стены я повесила две дешевые репродукции – натюрморт и сельский пейзаж. Большую часть двери занимал календарь с портретом Хулио Иглесиаса. Рядом с кроватью стоял высокий торшер, привезенный из Карасева моей мамой. Уже лет десять он занимал неизменное место в моем изголовье – сначала в Карасеве, теперь перебрался сюда. И эта частица дома также добавляла уюта в мое нынешнее жилище.
   Я плюхнулась на кровать и включила торшер. Несколько секунд, раздумывая, вертела черный конверт в руках. Любопытно было узнать, что внутри. Наконец я решилась и надорвала край. Если там светочувствительная бумага, то потеря будет не велика. Если же что-то иное, то зря я, что ли, сегодня натерпелась – в конце концов заслужила хотя бы право знать, что там.
   Я распаковала конверт и, тряхнув им, высыпала на кровать содержимое. К моему легкому недоумению, это оказались фотографии.
   – Зачем тогда было запечатывать? – вслух удивилась я, но, взяв в руки фотографии, начала кое-что понимать.
   По мере того как я просматривала снимок за снимком, раскладывая их на кровати, точно карточный пасьянс, мое удивление и растерянность возрастали. Я чувствовала, что краснею, но в то же время было любопытно.
   Почти все запечатленные на фотографиях сцены носили порнографический характер. Однако я быстро смекнула, что порнографией эти снимки не являлись. На них были изображены не позирующие актеры, а обычные люди, заснятые на пьянке и явно ни сном, ни духом не подозревавшие, что их снимают. Оглядев все фотографии еще раз, я окончательно пришла к выводу, что все они были сделаны скрытой камерой. Заснятые мужчины и женщины держались естественно, не позировали, не таращились в объектив. К тому же на большинстве снимков ракурс был не очень удачный – как правило, камера располагалась где-то сверху и сбоку от центра действия.
   Главной целью фотографа было не запечатлеть само эротическое действие, как это было на порнографических снимках и видеокассетах, которые мне, хоть и не часто, но доводилось видеть, а зафиксировать на снимке именно лица людей, занимающихся сексом.
   Сначала шли несколько фотографий общего плана, охватывающих всю или почти всю компанию. Здесь были четверо мужчин и пятеро женщин. Интерьер, в котором делались снимки, однозначно говорил в пользу того, что действие происходит в бане. В пользу этого говорили и наряды участников. На дамах были, в лучшем случае, одни лишь трусики, мужчины прикрывали свои голые торсы простынями. Волосы почти у всех влажные и в беспорядке.
   На групповых снимках было изображено застолье: невысокий столик сервирован закусками и обильно уставлен бутылками с горячительными напитками. Среди последних превалировала водка. Эротизм выражался пока лишь в том, что дамы обнимали и лобзали своих собутыльников.
   Снимки же, которые я окрестила «персональными», были куда откровеннее. Камера выхватывала фрагменты банального полового акта.
   На этих снимках фотограф уделил внимание лишь двоим мужчинам, причем одному из них отдал явное предпочтение. Это был довольно пожилой полный мужчина с обширной плешью на затылке, волосатой грудью и большим, свисающим складками животом. Фотографии легко рассортировались на две стопки. На одних толстячок занимался сексом с рыжеволосой женщиной крупных форм. Здесь он занимал активную позицию, то есть был сверху и, судя по эмоциям, отраженным на его лице, очень старался. На другой группе фотографий старикан, по-видимому, устал и перешел к «активному отдыху». Сменив пышнотелую партнершу на худенькую черноволосую нимфетку и посадив ее сверху, он лежал на спине с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на устах.
   Я не могла понять, почему именно этот мужчина особенно приглянулся фотографу – с эстетической точки зрения любовные игры с его участием были не слишком привлекательны. Куда выигрышнее смотрелся более молодой и, судя по снимкам, более изобретательный худощавый брюнет в паре с крашеной блондинкой.
   Итак, внимательно рассмотрев все имеющиеся в моем распоряжении фотографии, я решила, что пора делать выводы. Их было несколько.
   Фотографии, лежащие у меня на постели, являлись компроматом, и компрометировали скорее всего того самого лысого толстяка.
   Совершенно ясно, что люди, преследовавшие на моих глазах парня в джинсовой куртке, не пугали его стрельбой в воздух, а всерьез хотели убить.
   Не вызывал сомнения и тот факт, что целью их было добыть те фотографии, которые теперь находились у меня в руках.
   Судя по всему, сегодняшний беглец и являлся фотографом, сделавшим эти снимки. Последний вывод вдруг совершенно неожиданно вызвал в моем сознании сцену двухмесячной давности.
   В тот день, ранним утром, когда мы с Ириной стояли на остановке в ожидании автобуса, к нам стал клеиться невысокий светловолосый парень, одетый в белую рубашку с короткими рукавами, черные джинсы и кроссовки. Не помню, что он тогда говорил, обычный бессодержательный треп заигрывающего кавалера. Вообще-то такое случалось не раз, как-никак мы с Иркой не самые последние уродины в городе. Но этот парень запомнился мне тем, что на плече у него висела большая квадратная кожаная сумка, с которыми обычно ходят профессиональные фотографы. Его жидкие, коротко постриженные волосы торчали ежиком. Мы вместе влезли в автобус, где в давке его оттеснили от нас, после чего мы потеряли его из виду и даже не узнали, на какой остановке он сошел.
   Теперь я была совершенно уверена в том, что парень, сбивший меня сегодня у подъезда, и кадривший нас два месяца назад на остановке фотограф – одно и то же лицо. Мне тут же приспичило рвануть в комнату к Ирке и сообщить ей о своем открытии. Но я спохватилась, бросив взгляд на разложенные фотографии – почему-то не хотелось показывать их Ирке, по крайней мере сейчас.
   Я быстро собрала фотографии и положила их обратно в черный конверт. Спрятав его под матрас, встала и отправилась в комнату Иринки. Открыв без стука ее дверь, я просунула голову и тихо позвала:
   – Ир…
   Но Ирина не ответила. В комнате лишь оглушительно бубнил телевизор.
   – Ира, – позвала я ее громче и, подойдя к телевизору, убавила звук. Моя подружка, лежа на боку, тихо посапывала, но, когда я окликнула ее в третий раз еще громче, зашевелилась и, не отрывая лица от подушки, сонно пробормотала:
   – Чего тебе?
   – Ир, я вспомнила того парня! – радостным голосом объявила я и начала излагать подробности своего экскурса в историю.
   Ирка не сразу «въехала», о чем идет речь, а когда до нее дошло, она издала протяжный тоскливый вой и, взмахнув рукой, перевернулась на спину.
   – Слушай, – завопила она, – ты достала меня за сегодняшний вечер своими рассказами! На кой черт мне сдался твой фотограф?! Чего ты вообще от меня хочешь?!
   Ирка села на кровати.
   – Ворвалась, понимаешь, к спящему человеку и загружаешь его всяким бредом.
   – Откуда я знала, что ты спишь, – обиделась я. – У тебя телевизор так орет, что скоро все соседи придут жаловаться.
   – Так, – сказала Ирка, хлопнув руками по коленям, – какого хрена тебе от меня надо? Что ты хочешь, чтобы я сделала? Узнала что-нибудь про этого фотографа?
   – Ну, в общем, это было бы… – неопределенно начала я.
   – Хорошо, – оборвала меня Ирка, – если он местный, это не проблема. Завтра мы с тобой пойдем к дяде Пете платить за квартиру. Если этот парень снимал квартиру в нашем подъезде, дядя Петя скажет нам, кто он и где его можно найти. А если его таки грохнули сегодня вечером, то мы узнаем об этом еще раньше – утром в новостях по кабельному телевидению.
   Ирка бросила на меня взгляд снизу вверх и спросила:
   – Все? Вопр-росы есть? Если нет, то выключай телевизор и шагом марш к себе в комнату!
   Произнеся это, Ирка перекатилась на бок и натянула на себя одеяло, давая понять, что разговор окончен.
   Я давно утвердилась в мысли, что выйти замуж за офицера для Ирки самое то – из нее вышла бы кондовая генеральша. Во всяком случае, общение с женихами-курсантами сильно милитаризировало ее словарный запас. Но, как всегда, Ирка сумела повернуть ситуацию так, что мне оставалось только подчиниться.
   Я выключила телевизор и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью – маленькая месть этой грубиянке за понесенные мной моральные потери. Утром Ирка отправилась звонить своему курсанту. Я же, расположившись на застланной кровати подруги, смотрела новости по местному кабельному телевидению.
   Кабельное телевидение было одним из немногих достижений цивилизации в области сервиса, которое коснулось микрорайона «Солнечный». Местный кабельный видеоканал так и назывался «Солнечный» и был настолько солидным, что даже имел свою программу новостей, правда, довольно скучных. Но блок криминальных сообщений в них был достаточно подробным. По крайней мере, в нем сообщалось о всех наиболее значимых происшествиях на территории района за последние сутки. Я просмотрела весь блок новостей – никаких сообщений об убийствах не было. Перечислялись кражи, драки, мелкие хулиганства, но ни одного «мокрого дела». У меня немного полегчало на душе, и я отправилась готовить завтрак.
   Однако завтракала я в одиночестве – Ирка вернулась лишь к обеду. Полдня ей понадобилось, чтобы позвонить с центрального телеграфа и заодно заглянуть в парикмахерскую, где ее постригли и превратили из жгучей брюнетки в даму с волосами неопределенного цвета.
   Неопределенного, по крайней мере, на мой непросвещенный взгляд: одни пряди остались черными, другие приобрели русо-пепельный оттенок.
   Я сразу выразила свой скепсис по поводу этого макаронного эффекта на голове, но Ирка заявила, что я ничего не понимаю и что этот тип окраски волос – последний писк моды. Я не стала спорить, на сей раз у меня имелась на то причина: Ирка должна была выполнить для меня то, что обещала вчера вечером.
   За обедом Ирка спросила:
   – Новости смотрела? Что там?
   Я кивнула.
   – Никаких убийств. Когда идем к дяде Пете?
   – Сегодня суббота, – напомнила мне Ирка, – значит, пойдем часа в четыре: они уже точно не работают, но еще не в жопу пьяные.
   Так мы и поступили.
   Около четырех часов дня мы с Иркой вошли в подъезд пятиэтажной «хрущевки» на окраине 6-го квартала и стали подниматься на пятый этаж.
   – А ты уверена, что они здесь? – спросила я Ирку.
   – Здесь-здесь, где им еще быть, – уверенно ответила она.
   – Странное место для офиса, – заметила я.
   – А это не совсем офис, – уточнила Ирина, – это у них что-то вроде комнаты отдыха. Между прочим, новая явка. От старой пришлось отказаться, так как «доброжелатели» засветили ее перед их женами.
   – А ты про нее откуда в таком случае знаешь?
   Ирка усмехнулась:
   – Мне они доверяют, как человеку нейтральному.
   Мы поднялись на пятый этаж, и Ирка позвонила в одну из дверей.
   Дверь была металлическая, и в дверной глазок пробивался узкий лучик света, видимо, от лампочки, горевшей в прихожей. Через некоторое время за дверью раздался шорох, и лучик в глазке исчез: похоже, нас изучали. Еще через несколько секунд послышался голос:
   – Кто там?
   Я скептически посмотрела на Ирку, которая только что говорила мне о безграничном доверии родственников. Мою подругу это явно задело, и она со злостью в голосе произнесла:
   – Девочки по вызову! Витька, ты кончишь придуряться? Открывай давай!
   – Ирк, ты, что ли? – раздалось за дверью.
   – А что, в глазок не видно? Или ты не в тот смотрел?
   Загрохотал замок, дверь отворилась, и на лестничную площадку вышел племянник и компаньон дяди Пети Виктор.
   «Вот он, «новый русский» на отдыхе», – подумала я, оглядывая его с ног до головы.
   Рост средний, волосы вихрастые, словно только что поднял голову с подушки, большое довольное лицо. Взгляд прямой, немигающий, с застывшим в нем вечным вопросом российского бизнесмена, адресованным любому собеседнику: «Когда отдашь деньги?» Свежая белая майка, правда, уже слегка заляпанная чем-то, похожим на губную помаду, обтягивала плотный торс. Дорогие, но тоже чем-то заляпанные брюки. Волосатые руки по локоть засунуты в карманы.
   – Ты что, не узнал, что ли – полчаса в глазок таращился? – спросила Ирка.
   – Я смотрю, ты не одна, с какой-то незнакомкой, – начал оправдываться Виктор.
   – Это Ольга, моя подруга, мы с ней вместе у вас квартиру арендуем.
   – Да, а чё пришли-то?
   – Деньги за сентябрь отдать, да и дело одно есть. Дядя Петя дома?
   – Здесь он, здесь. Но если у вас к нему дело, это стремно, наверное, придется отложить. Он уже того – не в рабочем состоянии. Ладно, проходите, сами увидите…
   Мы миновали маленькую прихожую и вошли в большую, хотя и проходную, залу двухкомнатной квартиры. Посередине стояли рядом диван и стол. На столе были холодные закуски – порезанная телятина и колбаса на тарелках, вскрытые банки рыбных консервов. Все это было мало тронуто, а вот многочисленные бутылки горячительного изрядно початы. Две уже пустые бутылки из-под водки стояли на полу. К концу подходила литровая бутыль джина. Похоже, или Ирка ошиблась в расчетах, или родственник начал сегодня раньше.
   На диване сидел сам король квартирного бизнеса, дядя Петя. Это был крепкий рослый мужчина лет пятидесяти с небольшим от роду. Крупная голова с обширными залысинами покоилась на многоскладчатом, словно мехи гармошки, подбородке. Раскинув руки по спинке дивана, дядюшка смотрел на нас тусклыми глазами без всякого выражения.
   Однако все же до него дошло, что явились особи женского пола. Взгляд его слегка потеплел, и он покосился на Виктора:
   – Вить, а ты что, еще телок вызвал?
   – Какие телки, совсем сбрендил, старый дурень?! – бесцеремонно ответил ему Витек. – Это племянница твоя пришла, Ирка, с подругой.
   – А… то-то я смотрю, что-то знакомое, – протянул дядюшка, уставившись на меня.
   Однако, так и не найдя во мне черт своей любимой племянницы, он задал еще один вопрос все тому же Витьку:
   – А зачем они пришли?
   – Дело у них к тебе есть, – сказал Виктор, усаживаясь на табуретку. Руки он вынул наконец из карманов и положил перед собой на стол ладонями вниз.
   – Дело? – переспросил дядюшка и, вздохнув, закрыл глаза. Видимо, от этого слова его клонило в сон.
   – Дядь Петь, – заговорила Ирка и подсела к дядюшке на диван. Дядюшка тут же открыл глаза и автоматически обнял Ирку.
   – Ира, это ты? – спросил он, уставившись на нее. Виктор воздержался от комментариев, лишь устало покачав головой.
   – Да я, я, – созналась Ирка. – Дядь Петь, у меня к тебе дело.
   – Никаких дел на сегодня, – решительно сказал дядя Петя и, потянувшись к столу, свободной от объятий рукой налил себе еще джину. – Сейчас Витек сбегает еще за водкой, потом позвонит в агентство «Кристина» и вызовет нам девочек.
   – Водки у нас – залейся, – тут же возразил Виктор. – А баб мы уже вызвали. Они в соседней комнате сейчас, уже два часа дрыхнут.
   – Да? – снова переспросил дядя. – А почему? Я их что, так утомил?
   Дядюшка уже начал было раздуваться от гордости за свершенные им сексуальные подвиги.
   – Нет, утомил их я! Обеих! – с довольным видом осадил его Виктор. – А ты их просто достал своей половой несостоятельностью и назойливым трепом.
   – Да? – уже с грустью переспросил дядюшка и поднес наполненный почти до краев стакан к лицу.
   – Дядь Петь, может, ты не будешь пить? – предложила сидящая с ним в обнимку Ирка.
   Дядюшка задумчиво смотрел на прозрачную жидкость в стакане, потом слегка плаксивым голосом заговорил:
   – А может быть, я хочу напиться и… и…
   Дядюшка медлил и не решался произнести это роковое слово. За него докончил Витька:
   – И обдуться! Знаем, плавали. Всю обшивку у дивана пришлось сменить.
   Дядюшка посмотрел на своего помощника и грустно сказал:
   – Злой ты, Витек. Нехороший. Выгоню я тебя.
   – Ну да, «выгоню». А кто, в натуре, вместо тебя, когда ты в запое, работать будет?
   Дядюшка не ответил и начал медленно, но уверенно и не морщась поглощать содержимое своего стакана.
   В этот момент Ирка поняла, что от дядюшки сегодня уже действительно толку не добиться, и обратилась к Виктору:
   – Вить, раз такое дело, нам с тобой поговорить надо.
   – О чем поговорить?
   – Вопрос один есть. Может быть, ты нам поможешь.
   – Ну, пошли, поговорим. – Виктор встал, опять засунул руки в карманы и заорал: – Ленка!
   Из соседней комнаты вышла высокая светловолосая девица в мужской рубашке, наброшенной на голое тело.
   – Ну чего? – лениво спросила она, облокотившись на дверной косяк.
   – Займи их сиятельство.
   Труженица на ниве любви перевела взгляд на дядюшку и уныло спросила:
   – Чё делать-то?
   – Что хочешь, лишь бы он не скучал.
   Девица плюхнулась на диван рядом с дядей Петей. Тот тут же машинально обнял ее, как только что Ирку, и положил голову на ее пышную грудь.
   Мы втроем вышли на кухню, Виктор закрыл дверь и спросил:
   – Ну, что у вас там? Выкладывайте…
   – Во-первых, на тебе двести рублей за сентябрь.
   Виктор вынул правую руку из кармана и тут же засунул ее обратно вместе с деньгами.
   – Чё еще? – спросил он.
   – Вить, в подъезде, где мы живем, у вас есть еще какие-нибудь хаты, которые вы в аренду сдаете?
   Виктор несколько секунд размышлял, потом ответил:
   – Наших нет, но недавно я одной тетке из однокомнатной на втором этаже нашел жильца, она просила. Сама у дочери живет, квартира стоит пустая. Вот она и обратилась ко мне, помоги, мол, только чтобы приличный человек был…
   – А кто этот жилец? – спросила я.
   – Вам-то он на хрена сдался?
   – Да понимаешь, вчера Ольгу какой-то мудила у самого подъезда с ног сшиб. Бежал как оглашенный, а за ним еще два урода. Мы ему хотим иск вчинить за порванный плащ и колготки и за моральный ущерб, – соврала Ирка, не моргнув и глазом.
   – Знаете, невысокий такой, толстенький, волосы ежиком, – начала я описывать внешность фотографа.
   – Похож на Андрюху, – кивнул Витька.
   – Он, по-моему, фотографом работает. Я его раньше с сумкой для аппаратуры встречала.
   – Точно, он! – подтвердил Виктор. – Он и хату-то снял для того, чтобы фотолабораторию иметь. Дома у него условий нету.
   – А где его можно найти?
   – Не знаю, – пожал плечами Виктор, – наверное, в этой квартире и можно, что в вашем подъезде. А кто, ты говоришь, за ним гнался?
   – Кабы мы знали, – вздохнула Ирка. – Так ты говоришь, второй этаж, номер-то квартиры какой?
   – Пятый.
   – Ну, ясненько. Раз ты о нем больше ничего не знаешь, тогда мы пошли.
   – Ну, вообще-то адрес, где он прописан, у меня есть, – нерешительно протянул Виктор, – но, по-моему, он там не живет. Так, во всяком случае, мне сказал, а там кто его знает…
   Виктор достал из заднего кармана брюк записную книжку и, полистав ее, сказал:
   – А, вот он. Андрей Канарейкин, Буровая, 15.
   – Спасибо, Витя, – поблагодарила его Ирка.
   Мы вышли из кухни и через залу отправились в прихожую. На диване царила идиллия: дядя Петя, словно большой младенец, посапывал на груди у девицы, она же, в свою очередь, прикорнула, уткнув лицо в его обширную лысину.

Глава третья

   Когда мы с Иркой подходили к своему подъезду, у меня родилась идея.
   – Ирк, давай поднимемся на второй этаж и навестим фотографа в его жилище, – озвучила я мысль подруге.
   – Да его там наверняка нет, – отмахнулась Ирка.
   – Ну и что, – не отставала я, – попробовать-то можно.
   С этими словами я направилась по лестничному маршу на второй этаж.
   – Вот, черт. Сдался он тебе, – устало произнесла Ирка, но все-таки пошла вслед за мной.
   Остановившись у квартиры номер 5, я коротко позвонила. Подождала несколько секунд, потом повторила попытку. За дверью царила тишина.
   – Ну, что? Убедилась? Пошли домой, – сказала Ирка и подошла к лифту с намерением его вызвать. Я на всякий случай еще раз нажала на кнопку звонка и в некотором раздражении слегка ткнула ногой дверь.
   К моему и Иркиному удивлению, дверь оказалась не заперта, а лишь плотно прикрыта. От моего пинка она медленно распахнулась, издав омерзительный, протяжный скрип, который оборвал лишь тупой удар створки о стену прихожей.
   Перед нами открылся коридор обычной однокомнатной квартиры. Голые обшарпанные стены, старенькая, видавшая виды дверь санузла. В общем, ничего особенного. Однако меня охватила какая-то странная нервная дрожь. Нечто подобное, видимо, происходило с моей подругой. Она немигающим взглядом уставилась в открытую дверь.
   Я решила воспользоваться случаем, пока Ирка не спохватилась и не запричитала, что пора домой, и переступила порог квартиры. Ирка машинально и, слава богу, молча последовала за мной.
   Я закрыла за нами дверь и прошла в комнату. Это была обычная комната, сдаваемая в аренду жильцам. Минимум мебели, минимум уюта. Обои не менялись уже лет десять, с потолка кусками осыпалась побелка. Но даже то небольшое количество мебели и вещей, которое присутствовало в комнате, было буквально перевернуто вверх дном. Матрас, подушка и одеяло, скинутые с кровати, валялись на полу, причем матрас был вспорот. Из старого комода вытряхнули все имеющиеся в нем ящики, двери пустого шкафа были распахнуты настежь. Посреди комнаты валялся перевернутый стул, рядом с которым лежал кусок бечевки.
   Любой дилетант в криминальных делах, попавший в подобную обстановку, без труда сделал бы вывод, что в этой комнате происходили борьба, обыск, захват заложника. Располагая дополнительным объемом информации, я могла сделать вывод, что, видимо, бечевкой фотограф был связан, но ему удалось каким-то образом освободиться и бежать. Причем последнее было неожиданностью для его стражей, поскольку фора, имевшаяся у беглеца перед преследователями, была значительной.
   Что искали бандиты в квартире фотографа – мне было ясно, поскольку волею случая искомое находилось теперь у меня. Однако я забыла о немаловажной вещи: были ведь негативы, с которых делались снимки. О них я вспомнила, когда осматривала ванную комнату, на полу которой валялись несколько проявленных и высушенных фотопленок. Я просмотрела все их, но той, с которой были сделаны имеющиеся у меня фотографии, среди них не было. Или эту пленку унес с собой фотограф, или ее забрали бандиты.
   В ванной комнате на тумбочке стояла уже знакомая мне кожаная сумка фотографа. Она была раскрыта. Осмотрев ее содержимое, я пришла к выводу, что все вооружение фотографа на месте, по крайней мере, с моей непрофессиональной точки зрения. Фотоаппарат был не заряжен, задняя крышка открыта. В специальных гнездах покоились фотовспышка и аккумуляторные батареи. Тут же находился сменный фотообъектив для дальней съемки. Вся аппаратура была дорогой. Почему же фотограф за ней не явился ни вчера, ни сегодня, хотя никакой засады в квартире не было?
   С моей точки зрения, это означало лишь одно: убежать фотографу не удалось. Его или убили, скрыв тело, или снова взяли в плен.
   Тут наконец опомнилась молча ходившая за мной по пятам Ирка.
   – Оль, – взяла она меня за локоть, – пошли отсюда.
   – Да, – согласилась я, – пожалуй, можно уже уходить. Все, что можно было узнать от посещения этой берлоги, я уже узнала.
   Мы молча двинулись к выходу.
   Выйдя вслед за Иркой на лестничную клетку, я аккуратно прикрыла дверь, и мы поднялись пешком на свой пятый этаж. Когда за нами закрылась дверь, Ирка, видимо, почувствовав себя на своей территории, вновь осмелела.
   – Ну, и скажи мне на милость, какого хрена мы поперлись в эту конуру на втором этаже?
   – Мы узнали очень важную вещь, – буркнула я в ответ, снимая туфли, и, сунув ноги в тапочки, сразу же отправилась в свою комнату. Настроение у меня было далеко не самое лучшее, и мне хотелось побыть одной. Но Ирка не собиралась оставлять меня в одиночестве.