Уже начало смеркаться, когда они оба вернулись, и адвокат и майор. С заходом солнца стало заметно холоднее. Мой нос чуть-чуть пощипывало, как при легких заморозках. Майор наконец объявил, что мы свободны. И мы все четверо — Пацевич вместе с нами — спрятались от холода в салоне Костиной «Волги».
Я стала рассказывать адвокату собственную версию преступления, включая туда и свои выкладки с момента совершения его, роль Анжелки и бородавчатого в этом деле и, разумеется, мою собственную, навязанную мне роль. Выслушав меня, Пацевич сказал:
— Все это хорошо и выглядит убедительно. И как я сейчас вспоминаю факты, возразить против этой версии я не в состоянии. Только задумывались ли вы над одним очень простым вопросом: как мы все это будем доказывать?
Нет, не задумывалась! Все молчали в растерянности и недоумении, а Пацевич продолжал:
— Это ведь у Агаты Кристи да в американских фильмах все просто. Изложил преступнику свою версию, тот услышал, что все знают, как на самом деле было, испугался и во всем сознался. В том, что Чубатый нас с вами сильно испугается и сознается, я лично сомневаюсь.
Пацевич умолк, а я, набравшись храбрости, спросила:
— А кто такой этот Чубатый, вы случайно не знаете?
Пацевич оглядел нас, сидящих в «Волге», взглядом, выражавшим безнадежную печаль и сожаление.
— Сказать, что он очень солидный, один из самых солидных людей в нашем городе, — значит ничего не сказать. Разумеется, в теневой его части. В криминальном мире. Но имейте в виду, Чубатый — это как раз та часть криминалитета, с которой милиция предпочитает не связываться. Завтра у меня трудный день, — сказал адвокат со вздохом. — Судебный процесс в десять часов. И потом еще вот это. — Он кивнул из окна «Волги» на работающих при свете фар криминалистов. — Придется присутствовать при допросе Игоря Горелова. Но все равно завтра я встречусь с коллегами в суде, поспрашиваю их и завтра буду знать о Чубатом что-нибудь более определенное, только едва ли это что-нибудь изменит. К Чубатому надо подъезжать с более серьезными уликами, свидетелями, неопровержимыми доказательствами.
Он снова умолк, и молчание это навеяло на нас бесконечную тоску и безнадежность. — Знаете, я вас, конечно, должен поблагодарить за старания, — Пацевич перешел на более оптимистический тон, — спасибо за труды, это все действительно очень продвинуло дело — то, что нашли этого охранника и место убийство Сучкова. Завтра будут известны результаты экспертизы, он кивнул в сторону работающих криминалистов, — давайте завтра и поговорим. Приходите ко мне в офис, — Пацевич задумался, — часам к пяти вечера. Нет, даже чуть попозже, в половине шестого. Извините, раньше не могу, весь день забит. Тогда и обсудим все. Хорошо?
Мы согласились. Пацевич выбрался из нашей «Волги» и отправился к своей машине. А мы решили, что пора наконец отправляться по домам. Небо над нами приобретало темно-фиолетовый оттенок, и с каждой минутой разгорался ярче узенький серпик месяца. Пока Костя Шилов осторожно при свете фар пробирался по узкой полевой дороге к твердому асфальтовому покрытию улицы, я оглянулась и бросила последний взгляд на лесополосу, где при свете фар продолжали работать криминалисты. Там позавчера оборвалась человеческая жизнь.
Глава 4
Я стала рассказывать адвокату собственную версию преступления, включая туда и свои выкладки с момента совершения его, роль Анжелки и бородавчатого в этом деле и, разумеется, мою собственную, навязанную мне роль. Выслушав меня, Пацевич сказал:
— Все это хорошо и выглядит убедительно. И как я сейчас вспоминаю факты, возразить против этой версии я не в состоянии. Только задумывались ли вы над одним очень простым вопросом: как мы все это будем доказывать?
Нет, не задумывалась! Все молчали в растерянности и недоумении, а Пацевич продолжал:
— Это ведь у Агаты Кристи да в американских фильмах все просто. Изложил преступнику свою версию, тот услышал, что все знают, как на самом деле было, испугался и во всем сознался. В том, что Чубатый нас с вами сильно испугается и сознается, я лично сомневаюсь.
Пацевич умолк, а я, набравшись храбрости, спросила:
— А кто такой этот Чубатый, вы случайно не знаете?
Пацевич оглядел нас, сидящих в «Волге», взглядом, выражавшим безнадежную печаль и сожаление.
— Сказать, что он очень солидный, один из самых солидных людей в нашем городе, — значит ничего не сказать. Разумеется, в теневой его части. В криминальном мире. Но имейте в виду, Чубатый — это как раз та часть криминалитета, с которой милиция предпочитает не связываться. Завтра у меня трудный день, — сказал адвокат со вздохом. — Судебный процесс в десять часов. И потом еще вот это. — Он кивнул из окна «Волги» на работающих при свете фар криминалистов. — Придется присутствовать при допросе Игоря Горелова. Но все равно завтра я встречусь с коллегами в суде, поспрашиваю их и завтра буду знать о Чубатом что-нибудь более определенное, только едва ли это что-нибудь изменит. К Чубатому надо подъезжать с более серьезными уликами, свидетелями, неопровержимыми доказательствами.
Он снова умолк, и молчание это навеяло на нас бесконечную тоску и безнадежность. — Знаете, я вас, конечно, должен поблагодарить за старания, — Пацевич перешел на более оптимистический тон, — спасибо за труды, это все действительно очень продвинуло дело — то, что нашли этого охранника и место убийство Сучкова. Завтра будут известны результаты экспертизы, он кивнул в сторону работающих криминалистов, — давайте завтра и поговорим. Приходите ко мне в офис, — Пацевич задумался, — часам к пяти вечера. Нет, даже чуть попозже, в половине шестого. Извините, раньше не могу, весь день забит. Тогда и обсудим все. Хорошо?
Мы согласились. Пацевич выбрался из нашей «Волги» и отправился к своей машине. А мы решили, что пора наконец отправляться по домам. Небо над нами приобретало темно-фиолетовый оттенок, и с каждой минутой разгорался ярче узенький серпик месяца. Пока Костя Шилов осторожно при свете фар пробирался по узкой полевой дороге к твердому асфальтовому покрытию улицы, я оглянулась и бросила последний взгляд на лесополосу, где при свете фар продолжали работать криминалисты. Там позавчера оборвалась человеческая жизнь.
Глава 4
В понедельник, подходя к телецентру, я по привычке стала высматривать через решетчатый забор, не стоит ли кто там. Но в следующее мгновение опомнилась: бородавчатый-то уволился, больше мне в стенах родного телецентра ничего не угрожает. И действительно, дворик возле ворот был пуст, только серая Костина «Волга» замерла в углу. Самого его тоже не было видно. Странное дело, казалось, я должна быть рада, что комедия с этим идиотским ухажером наконец-то кончена, но вместо этого я ощущала разочарование и обиду: кому же понравится узнать, что ухаживание, даже такого малосимпатичного субъекта, было блефом и делалось с самой что ни на есть зловещей, преступной целью? Я не могла отделаться от мысли, что, может быть, я начала стареть, что теперь если и будут за мной ухаживать, только с какой-нибудь гнусной, омерзительной целью вроде этой.
В нашем рабочем кабинете я застала Костю Шилова, который, надо сказать, к нашей съемочной группе вовсе не принадлежал. Но они все ждали меня. И Костя Шилов рассказывал Гурьеву о результате наших вчерашних поездок — когда я вошла, он как раз говорил о женщине с собакой. Как эта, последняя, выла и скулила по покойнику в лесополосе. Из чего я сделала вывод, что Костя уже у самого финала своего рассказа и ждут они меня уже достаточно долго.
Я махнула было Шилову, чтобы он сидел и продолжал говорить, но нет, он поднялся мне навстречу во весь свой двухметровый, богатырский рост.
— Понимаете, Ирина Анатольевна, тут такое дело, — начал он извиняющимся тоном. Я уже догадывалась, что это за дело. —Меня начальство сегодня опять в район посылает. Так что извините, сопровождать вас сегодня не смогу. Но вот Валерий, он в курсе всего и обещал вам помочь.
Он смущенно умолк, а Валера, сегодня веселый и беспечный, как обычно, сказал:
— Да конечно, все будет нормально, ты не беспокойся.
Я присела на подоконник, а Костя, стоя посреди комнаты, продолжал все таким же смущенным, извиняющимся тоном:
— Я, конечно, уезжаю, но, Ирина Анатольевна, не стесняйтесь, если что случится, звоните прямо в машину, и я приеду. Вот номер нашего радиотелефона.
Он протянул мне карточку с номером, я посмотрела на нее, потом на Костю, неловко стоящего посреди комнаты. И ведь правда примчится, подумала я, бросит на произвол судьбы свою съемочную группу и примчится. Я сунула карточку с телефоном серой «Волги» между страницами своей записной книжки, однако твердо решив при этом не звонить Косте ни за что, что бы ни случилось.
— Итак, — начал Валера Гурьев, после того как Костя вышел и, наверное, отправился к своей «Волге», готовить ее к дороге, — какие, Ирина, у нас на сегодня с тобой планы? Что ты собираешься делать?
— Понятия не имею, — ответила я, пожав плечами.
— Пацевич назначил нам встречу на половину шестого вечера, а до этого — не знаю. Я за вчерашний день намоталась достаточно, раскопала, разыскала все, что могла. Версию составила, адвокат говорит, вполне правдоподобную. Что еще остается делать?..
— Теперь остается такой пустяк, как эту версию доказать, — сказал Валера Гурьев. —Ты к этому.., как его.., к Чубатому в гости съездить не хочешь?
— Зачем? — не поняла я.
— Посмотреть на него, — сказал Валерий невозмутимо. — Может, откопаем что-нибудь. А потом навестить и бородавчатого.
— И что мы будем у них спрашивать?
— Не знаю, — сказал Валера. — Сообразим что-нибудь по ходу дела. Нам нужны доказательства, что Чубатый заварил всю эту кашу, и, я так понимаю, искать эти доказательства надо начиная с визита к нему.
Я вдруг почувствовала страшное, до тошноты утомление от всей этой истории. Искать, кого-то расспрашивать, кого-то раскручивать на треп, часто против воли расспрашиваемого — этим я усиленно занималась вчера. И сегодня всем этим была сыта по горло. Хотелось отдохнуть немного.
— Слушай, — сказала я, — а милиция за нас с тобой не лучше это дело сделает? Я же ей такие карты в руки дала!
Последнее звучало так самонадеянно, что ехидный Валера Гурьев не мог не ухмыльнуться.
— Косвенные главным образом, — сказал он. — Косвенные улики ты им в руки дала. От этих улик такой человек, как Чубатый, с легкостью открестится. А прямых, чтобы как гвоздями к стене его приколотить, таких как не было, так и нет.
Я почувствовала вдруг во всем этом дикую безнадежность. Это что же значит? Вся эта беготня и нервотрепка вчера зря, что ли, была?
— Ну, Ирочка, ты не расстраивайся, усмехаясь, обнадежил меня Валера. — Все еще не так плохо. Вчера ты хорошо поработала — и головой, и ногами.
— Вернее, колесами, — поправила я хмуро. — Колесами Костиной «Волги».
— Ладно, допустим, колесами. — Валере понравилась моя невеселая шутка. — Теперь надо продолжать расследование дальше. Поэтому я предлагаю так: пункт первый — Чубатый, пункт второй — бородавчатый.
— Чубатый, — вздохнула я, — ты хоть знаешь, где его искать?
— А, да это Костя объяснил, — беспечно сказал Валера. — У него на Московском шоссе самый крупный автосервисный центр, там же и автостоянка, там же и офис у него.
— Ну и как мы туда доберемся?
— На пятьдесят третьем автобусе, — ответил Валера невозмутимо. — Так-то оно так, Ирочка. — Он ехидно, впрочем, добродушно засмеялся. — Праздник кончился, Костя со своей «Волгой» тю-тю, придется нам общественным транспортом пользоваться.
Я сказала заскочившей в этот момент в кабинет Лере Казариновой, что меня весь сегодняшний день не будет, что все текущие проблемы пусть они решают как-нибудь сами, а мы с Валерием отправляемся прочь из телецентра, на поиски новых доказательств вины некоего господина Чубатого, причастного к убийству нашего друга Сучкова.
Я нервно оглядывалась по сторонам, ожидая, что вот-вот появится мчащийся на бешеной скорости поезд. Как при этом не сломала каблук на крупнокалиберной, устилающей насыпь голубой щебенке — понятия не имею. Потом нам пришлось, согнувшись в три погибели, лезть под толстой, закутанной в теплоизоляцию трубой теплотрассы, и тогда только мы вышли на другую, очень шумное, полное мчащихся машин Московское шоссе, где и находился автосервис Чубатого.
Не знаю, как на Валеру — он, как всегда, был веселый и беспечный, — а на меня этот сервис произвел впечатление. Широкая парковочная площадка перед входом и воротами в автоцентр была сплошь заставлена автомашинами, и наших отечественных «Жигулей» и «Волг» среди них было немного. Все больше крутые иномарки, на некоторых из них знакомые мне четыре сцепленных кольца «Ауди». Внутри самого автоцентра, за высоким бетонным забором, который сверху венчала колючая проволока, царила деловитая суета и теснота.
Все это мы видели с крыльца небольшого двухэтажного, из белого кирпича здания. Несмотря на простоту и внешнюю неказистость его, именно здесь помещался офис Чубатого. Мы прошли внутрь в поисках начальственного кабинета. Странным образом никто не остановил нас и не спросил, куда мы отправляемся и что нам нужно. Только стоящий у входа охранник, настоящая горилла, вытаращил на нас, вернее, на одну меня глаза, но тоже ничего не сказал. Непонятно было, обязана ли я этим вниманием своей популярности как телеведущей или тут что-то другое. Я старалась не думать, что любой из попадающихся нам по пути людей может по совместительству с основной работой быть причастен к бандитским разборкам своего шефа, но от этой мысли трудно было отделаться.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в холл, где перед кабинетом Чубатого сидела секретарша за своим столом с телефонами, компьютером. Все, как положено в нормальном офисе. Выглядела она точно так, как я и представляла себе секретарш подобных людей: вызывающе эффектная, но какая-то неряшливая, с вульгарной внешностью. Всклокоченная нелепая прическа, густо накрашенные губы, веки, щеки. При всем том она, не стесняясь, курила на своем рабочем месте. От зажатой между двумя вытянутыми пальцами правой руки сигареты вился к потолку столь ненавистный мне сизый табачный дымок.
Мы подошли близко к ее столу, и, поздоровавшись, я спросила, можно ли поговорить с господином Чубатым. Секретарша, не отвечая, некоторое время в недоумении приоткрыв рот, рассматривала нас, потом вдруг воскликнула:
— Ой! Да ведь вы Ирина Лебедева? С телевидения?
Я подтвердила, что она самая и есть.
— Здорово! — сказала секретарша. Голос у нее был низкий, грудной и от курения чуть сиплый. — А Петра Мироновича сейчас нет, — добавила она, продолжая нас рассматривать, — он в мастерских. Вы присаживайтесь, подождите, он через полчаса подойдет.
Мы уселись на ближайшие к столу секретарши стулья, и я принялась мучительно соображать, пытаясь придумать вопрос, с которого было бы уместно начать разговор с этим человеком, но табачный дым ужасно мешал мне, от него першило в горле и путались мысли. Секретарша, видимо заметив, что от дыма я морщусь, сунула сигарету в пепельницу, где та и погасла. Но воздух от этого в холле чище не стал.
— Ничего, сейчас здесь проветрится, — успокоила секретарша, глядя на нас по-прежнему с нескрываемым любопытством. —А вы нас снимать собираетесь, а? — спросила она наконец.
— Да, собираемся! — честно соврала я. А что еще я должна была сказать? Что пришли разнюхать, как лучше посадить в тюрьму ее начальника?
— Здорово! — сказала секретарша. —Нашего пахана, да?
При слове «пахан» я вздрогнула, но постаралась не показать своего удивления.
— Ну, мы еще только подыскиваем кандидатуру для нашей программы. — Это Валера Гурьев бросился мне на помощь. Тут и мне в голову начали приходить кое-какие идеи.
— Мы хотим сделать программу с участием секретарши, — продолжала я бодро и весело врать. — Хотим, чтобы она рассказала нам про свой повседневный труд, про особенности своих взаимоотношений с начальником…
— Особенности? — Секретарша ухмыльнулась. — Вы что, не знаете, какие бывают особенности в отношениях начальника с секретаршей?
— А что, у вас есть эти особенности в отношениях? — спросил Гурьев.
— Были! — И секретарша не без горького сарказма рассмеялась. — Сейчас нет, никаких особенностей…
— Поссорились? — участливо спросила я.
— Да бог с вами! — Она криво усмехнулась. — Разве ж я могу с ним поссориться? Я человек подневольный… Новый роман у него: он у нас как поэт — то и дело влюбляется…
Она скорчила гримасу горечи и досады, потянулась было за новой сигаретой, но, вспомнив, что я не курю, сунула пачку обратно.
— А вы ее видели? — спросила я.
— Его новую-то? Появлялась здесь… —Секретарша криво усмехнулась. — Такая мымра, и чего он только в ней нашел?..
— Любовь, наверное, — предположил Валера.
— Да, любовь! — Секретарша захохотала. — Про любовь он, между прочим, всем своим бабам говорил, и мне тоже… Но вы знаете, — тут она доверительно понизила голос, — похоже, на этот раз его серьезно зацепило. Он даже жениться собирается!
И женщина захохотала, в восторге запрокидывая голову назад, а я вежливо улыбнулась в ответ на ее смех, хотя на душе у меня было как-то жутко.
— Говорят, он даже ради нее на мокрое дело пошел, представляете? — продолжала она с таинственным видом. — Мужа этой дамочки прикончил, теперь сам на ней жениться собирается. Будто попросту развестись нельзя! — Она снова рассмеялась, обнажив крупные, желтые от табака зубы. Потом вдруг осеклась, посмотрела на нас с тревогой:
— Ой, ребята, вы только не болтайте никому про это, ладно? А то пахан узнает, что я тут растрепалась, он меня уроет! Вы хоть не из милиции сюда пришли?
«Мы еще хуже, чем милиция», — хотелось мне сказать, но я промолчала и вместо этого спросила:
— А Чубатый — это настоящая фамилия или кличка вашего шефа?
Секретарша рассмеялась.
— Похоже, что фамилия, — сказала она. — Паспорт его я своими глазами видела. Да какой он, к черту, чубатый? Он лысый, как Ленин… И такой же злой!
— Он злой?
— Ну, не то чтобы патологический садист, — пояснила она, — просто человеческую жизнь ни во что не ставит. Не свою жизнь, конечно, — чужую… За свою шкуру он ой как трясется!
— Бережет себя?
— Как зеницу ока! — Секретарша криво усмехнулась. — Но других ради своих планов жалеть не станет.
Чуть кто против него — сразу в расход!
— И много он человеческих душ загубил? — спросила я как можно беспечнее, хотя у меня голова шла кругом от этой болтовни секретарши.
— Достаточно! — Та усмехнулась. — Последнее время он присмирел, конечно, последнее время с этим построже стало. Сейчас и прокуратура, и менты зашевелились немного, слава богу… А раньше — чуть ли не каждые полгода. То и дело братва собиралась — вон в том кабинете. — И она кивнула на дверь за своей спиной. — Обсуждали, как очередного убирать будут.
— И вы присутствовали?
— Ну, они ж то пива, то кофе попросят. Зайдешь, выйдешь — я у них своя считаюсь, они меня не стесняются.
— А банда большая?
— Пятеро, — ответила секретарша. —Вместе с паханом. Они все тут же, в мастерских, работают. Кроме Бородавки — этот у него в особняке привратником…
Я ни одного мгновения не сомневалась, кто такой Бородавка.
— Раньше им проще было, — сказала секретарша задумчиво, точно вспоминала что-то очень задушевное. Она все-таки вытащила сигарету и закурила ее, в горле у меня запершило, но я и виду не подала. — Раньше они все по-быстрому решали: ты стоишь здесь, ты там подъезжаешь сзади… Все ясно. Назавтра слышишь по радио: новое заказное убийство, заказчики, исполнители неизвестны… Да, теперь им труднее стало. В этот раз они два месяца сидели, головы ломали, как им лучше этого мужа новой его любовницы грохнуть. Поначалу она сама с ними тоже сидела, мозговала…
— Анжелка? — в изумлении воскликнула я. — Неужели это она все придумала!
Секретарша уставилась на меня подозрительно.
— Вы что, знакомы? — спросила она настороженно.
— Ну да… Собственно, это она мне к вам зайти посоветовала, — нашлась наконец я. — Мы с ней давние подруги, еще по университету.
— А, понятно. — Секретарша удовлетворенно кивнула. — Она вообще-то баба умная, изобретательная. Знаете, что она на этот раз придумала? — И, понизив голос, глядя на нас плутовскими глазами, открыла тайну:
— Они в этот раз Бородавку к вам на телевидение устроили, внедрили, как они выразились, представляете? Только чтобы это дело провернуть. Тоже мне разведчики хреновы!
Она захохотала, табачный дым потек у нее из ноздрей и рта мелкими частыми порциями, как из трубы паровоза на полном ходу. «Как она не закашляется при этом?» думала я, с любопытством и почти уважительно глядя на секретаршу.
— Вы его, кстати, там не встречали? — поинтересовалась она, просмеявшись.
— Он крупный такой, мешковатый, на щеке слева, вот здесь, мерзкая такая бородавка…
Более чем знакомое описание! Я была в полной растерянности, что отвечать, могло ли нам чем-то повредить то, что я честно отвечу: да, встречали, он даже за мной ухаживал. Мне было очень грустно, несмотря ни на что, услышать вот так, из чужих уст, что все это ухаживание было чистым блефом с одной-единственной целью — убить человека. И я видела, что секретарша Чубатого — кстати, так и не сказавшая нам своего имени, — осведомлена об этой истории достаточно хорошо. Однако, к счастью для нас, зачем был внедрен бородавчатый на телевидение, не знает — иначе бы она не стала нам все это рассказывать… Так что лучше промолчать обо всем этом и честно соврать, что никакого бородавчатого мы там не встречали…
Впрочем, второй раз врать секретарше Чубатого мне не пришлось, потому что внезапно она тихо ойкнула, вдавила голову в плечи и шепотом заявила:
— Атас, ребята, он идет! Ни гугу про то, что я тут говорила, иначе мне крышка!
Каким по счету, седьмым, восьмым, девятым ли чувством уловила секретарша приближение Чубатого, ей-богу не знаю. Мы оглянулись на вход в холл, но ничего не увидели и не услышали. Однако в следующее мгновение на пороге его и впрямь возник Чубатый, его уже знакомая нам складная, невысокая, но коренастая фигура, с совершенно лысой, с покатым лбом головой и огромными, акульими челюстями, которые придавали удивительно отталкивающее, злобное выражение всему его лицу. Одет он был на этот раз в униформу «нового русского»: черные штаны и длиннополый пиджак зеленого цвета. Однако на шее — никаких признаков галстука, и рубашка выглядела поношенной и плохо выглаженной.
При его появлении секретарша вскочила и серьезным, достойным губернаторской приемной тоном объявила:
— Петр Миронович, к вам посетители с телевидения…
Она кивнула на нас, тоже поднявшихся с мест. И только тогда Чубатый обратил к нам свой, как он, наверное, думал, царственный, а на самом деле акулий взор. Глаза у него и впрямь были какого-то водянистого, бледно-коричневого цвета, холодные, рыбьи, а не человечьи глаза.
Увидев меня, Чубатый на мгновение остолбенел, даже чуть приоткрыл рот: внутри оказались исключительно желтые, одни от табака, другие — из золота, зубы.
— Вы ко мне? — спросил он, забыв откашляться, поэтому голос у него получился хриплый, неуверенный. — Проходите.
Мы зашли в кабинет. Он был устроен в новом европейском, довольно аскетическом стиле: простые, из черного пластика шкафы и столы, из хромированной стали и кожи стулья, голые, ровные белые стены, матово блестящие потолок и пол.
Огромное, почти во всю стену, окно пропускало достаточно света, чтобы в кабинете было очень светло, однако этот свет не слепил глаза. Потом Валера Гурьев объяснил мне, что при всем своем внешнем аскетизме мебель в этом кабинете была офисная, выписанная из Германии и стоившая немалых денег; стены имели специальный звуконепроницаемый слой, отчего в кабинет не доносился ни один звук из внешнего мира, а штукатурка имела свойство особым образом мягко отражать падающие на нее солнечные лучи, так что они не утомляли глаз. Таким образом, выглядевший аскетично и просто кабинет Чубатого на самом деле был одним из самых крутых кабинетов в городе.
— Итак? — сказал Чубатый, когда мы уселись — он за стол, мы на стулья рядом. —Как я понимаю, вы пришли насчет телепередачи, так?
На этот раз он откашлялся и голос его звучал нормально: низкий, но какой-то вымученный, нарочито-неестественный. Наверное, считал, что говорить басом очень солидно, даже если у тебя на самом деле более высокий голос.
— Не совсем, — сказала я. — Одну передачу с вашей подачи мы уже сделали, больше нам пока не хочется.
Чубатый расхохотался, самодовольно откидываясь на спинку офисного кресла.
— С моей подачи? — весело переспросил он. — Бог знает, что вы такое говорите!.. Я к средствам массовой информации никакого отношения не имею, мой бизнес автомобили. А телепередачи готовить, как вы выразились, с моей подачи — нет, этим я не занимаюсь!
— Врете, дяденька! — сказала я упрямо, и Чубатый снова расхохотался, поглядывая на меня при этом весело, с любопытством.
— Ну, если вы пришли не по поводу телепередачи, — сказал он, — тогда чем могу быть полезен? Как вас, кстати сказать, прикажете называть?
— Как меня зовут, — сказала я сухо, это вы знаете так же хорошо, как и я сама. —Меня коробила слащавая любезность Чубатого. Вежливые из позапрошлого столетия фразы казались жутко карикатурными, вылетев из уст бандита с акульими челюстями.
— Да? — Чубатый усмехнулся. — А вы ничего не путаете?
— Нет, не путаю! — У меня вдруг возникло непреодолимое желание высказать в лицо этому преступнику все, что я о нем знаю. — И лицо мое вы хорошо знаете, видели много раз по телевизору. И не только по телевизору: во время устроенной вами разборки вы видели меня в трамвае, как я лежала там на полу. И вы мне Игоря Горелова показывали сидящим в машине с автоматом в руках, чтобы я на него в милицию донесла.
Чубатый продолжал посмеиваться, глядя на меня, но смех его стал искусственным, а бесцветные, рыбьи глаза сделались злыми, смотрели пристально и напряженно.
— Вы, наверное, бульварных детективов начитались! — сказал он наконец. — И у вас разыгралась фантазия. Вот и потеряли чувство реальности.
Но я пропустила его слова мимо ушей.
— А сделали вы это только для того, чтобы убить Сучкова! — продолжала я. —Его самого убить, дело его прибрать к рукам, а на Анжелке, его жене, жениться самому. А за убийство в тюрьме сидеть должен был ни в чем не повинный Игорь Горелов — ведь он же с Сучковым конкурент был, значит, для милиции мотив налицо, очень даже удобно его подставить, а Сучков на самом деле во время разборки уже полчаса как мертв был, в багажнике собственной «Ауди» скрюченный лежал. Вы его с кондитерской фабрики похитили.
Анжелка по уговору с вами ему позвонила, попросила его за ворота выйти, он и выскочил как дурак! Он же своей Анжелке верил во всем! И едва он вышел, как вы на него набросились, затолкали в машину, отвезли в ближайший лесок. Там приставили ему дуло к затылку, заставили позвонить Горелову, попросить его приехать на кондитерскую фабрику. После этого вы пристрелили Сучкова, засунули его в багажник собственной машины и поехали на встречу с Игорем. Остановили его машину в каменном мешке на улице Технической, вытащили его из машины, посадили в «Ауди» Сучкова… Затем ждали, пока я сяду в трамвай и поеду. Потом устроили эту фиктивную разборку. Стреляли-то вы исключительно по трамваю, чтобы людей напугать. А потом заставили даже дверь трамвая открыть, и один из ваших вышел из машины, чтобы убедиться, вижу ли я, как едет Игорь Горелов в сучковской машине. Нужно вам так было: чтобы я его там увидела и думала, что он один из бандитов. И рассказала об этом в милиции. И сел Игорь Горелов в тюрьму за убийство, которого он не совершал…
В нашем рабочем кабинете я застала Костю Шилова, который, надо сказать, к нашей съемочной группе вовсе не принадлежал. Но они все ждали меня. И Костя Шилов рассказывал Гурьеву о результате наших вчерашних поездок — когда я вошла, он как раз говорил о женщине с собакой. Как эта, последняя, выла и скулила по покойнику в лесополосе. Из чего я сделала вывод, что Костя уже у самого финала своего рассказа и ждут они меня уже достаточно долго.
Я махнула было Шилову, чтобы он сидел и продолжал говорить, но нет, он поднялся мне навстречу во весь свой двухметровый, богатырский рост.
— Понимаете, Ирина Анатольевна, тут такое дело, — начал он извиняющимся тоном. Я уже догадывалась, что это за дело. —Меня начальство сегодня опять в район посылает. Так что извините, сопровождать вас сегодня не смогу. Но вот Валерий, он в курсе всего и обещал вам помочь.
Он смущенно умолк, а Валера, сегодня веселый и беспечный, как обычно, сказал:
— Да конечно, все будет нормально, ты не беспокойся.
Я присела на подоконник, а Костя, стоя посреди комнаты, продолжал все таким же смущенным, извиняющимся тоном:
— Я, конечно, уезжаю, но, Ирина Анатольевна, не стесняйтесь, если что случится, звоните прямо в машину, и я приеду. Вот номер нашего радиотелефона.
Он протянул мне карточку с номером, я посмотрела на нее, потом на Костю, неловко стоящего посреди комнаты. И ведь правда примчится, подумала я, бросит на произвол судьбы свою съемочную группу и примчится. Я сунула карточку с телефоном серой «Волги» между страницами своей записной книжки, однако твердо решив при этом не звонить Косте ни за что, что бы ни случилось.
— Итак, — начал Валера Гурьев, после того как Костя вышел и, наверное, отправился к своей «Волге», готовить ее к дороге, — какие, Ирина, у нас на сегодня с тобой планы? Что ты собираешься делать?
— Понятия не имею, — ответила я, пожав плечами.
— Пацевич назначил нам встречу на половину шестого вечера, а до этого — не знаю. Я за вчерашний день намоталась достаточно, раскопала, разыскала все, что могла. Версию составила, адвокат говорит, вполне правдоподобную. Что еще остается делать?..
— Теперь остается такой пустяк, как эту версию доказать, — сказал Валера Гурьев. —Ты к этому.., как его.., к Чубатому в гости съездить не хочешь?
— Зачем? — не поняла я.
— Посмотреть на него, — сказал Валерий невозмутимо. — Может, откопаем что-нибудь. А потом навестить и бородавчатого.
— И что мы будем у них спрашивать?
— Не знаю, — сказал Валера. — Сообразим что-нибудь по ходу дела. Нам нужны доказательства, что Чубатый заварил всю эту кашу, и, я так понимаю, искать эти доказательства надо начиная с визита к нему.
Я вдруг почувствовала страшное, до тошноты утомление от всей этой истории. Искать, кого-то расспрашивать, кого-то раскручивать на треп, часто против воли расспрашиваемого — этим я усиленно занималась вчера. И сегодня всем этим была сыта по горло. Хотелось отдохнуть немного.
— Слушай, — сказала я, — а милиция за нас с тобой не лучше это дело сделает? Я же ей такие карты в руки дала!
Последнее звучало так самонадеянно, что ехидный Валера Гурьев не мог не ухмыльнуться.
— Косвенные главным образом, — сказал он. — Косвенные улики ты им в руки дала. От этих улик такой человек, как Чубатый, с легкостью открестится. А прямых, чтобы как гвоздями к стене его приколотить, таких как не было, так и нет.
Я почувствовала вдруг во всем этом дикую безнадежность. Это что же значит? Вся эта беготня и нервотрепка вчера зря, что ли, была?
— Ну, Ирочка, ты не расстраивайся, усмехаясь, обнадежил меня Валера. — Все еще не так плохо. Вчера ты хорошо поработала — и головой, и ногами.
— Вернее, колесами, — поправила я хмуро. — Колесами Костиной «Волги».
— Ладно, допустим, колесами. — Валере понравилась моя невеселая шутка. — Теперь надо продолжать расследование дальше. Поэтому я предлагаю так: пункт первый — Чубатый, пункт второй — бородавчатый.
— Чубатый, — вздохнула я, — ты хоть знаешь, где его искать?
— А, да это Костя объяснил, — беспечно сказал Валера. — У него на Московском шоссе самый крупный автосервисный центр, там же и автостоянка, там же и офис у него.
— Ну и как мы туда доберемся?
— На пятьдесят третьем автобусе, — ответил Валера невозмутимо. — Так-то оно так, Ирочка. — Он ехидно, впрочем, добродушно засмеялся. — Праздник кончился, Костя со своей «Волгой» тю-тю, придется нам общественным транспортом пользоваться.
Я сказала заскочившей в этот момент в кабинет Лере Казариновой, что меня весь сегодняшний день не будет, что все текущие проблемы пусть они решают как-нибудь сами, а мы с Валерием отправляемся прочь из телецентра, на поиски новых доказательств вины некоего господина Чубатого, причастного к убийству нашего друга Сучкова.
* * *
Вопреки ожиданиям, поездка на автобусе оказалась вполне приятной и комфортабельной. Автобус был немецкий, длинный, с обилием мягких сидений внутри и почти без тряски катился по разбитым улицам города. Здорово было ехать в нем. Совсем не здорово оказалось другое: от автобусной остановки до автосервисного центра Чубатого нужно было еще минут пятнадцать тащиться пешком по каким-то весьма подозрительным местам. Ни за что не согласилась бы я пойти здесь одна поздним вечером! Поначалу это было еще нормально, мы шли по тротуару какой-то довольно широкой улицы, но затем нырнули в лабиринт гаражей, вышли на железнодорожные пути.Я нервно оглядывалась по сторонам, ожидая, что вот-вот появится мчащийся на бешеной скорости поезд. Как при этом не сломала каблук на крупнокалиберной, устилающей насыпь голубой щебенке — понятия не имею. Потом нам пришлось, согнувшись в три погибели, лезть под толстой, закутанной в теплоизоляцию трубой теплотрассы, и тогда только мы вышли на другую, очень шумное, полное мчащихся машин Московское шоссе, где и находился автосервис Чубатого.
Не знаю, как на Валеру — он, как всегда, был веселый и беспечный, — а на меня этот сервис произвел впечатление. Широкая парковочная площадка перед входом и воротами в автоцентр была сплошь заставлена автомашинами, и наших отечественных «Жигулей» и «Волг» среди них было немного. Все больше крутые иномарки, на некоторых из них знакомые мне четыре сцепленных кольца «Ауди». Внутри самого автоцентра, за высоким бетонным забором, который сверху венчала колючая проволока, царила деловитая суета и теснота.
Все это мы видели с крыльца небольшого двухэтажного, из белого кирпича здания. Несмотря на простоту и внешнюю неказистость его, именно здесь помещался офис Чубатого. Мы прошли внутрь в поисках начальственного кабинета. Странным образом никто не остановил нас и не спросил, куда мы отправляемся и что нам нужно. Только стоящий у входа охранник, настоящая горилла, вытаращил на нас, вернее, на одну меня глаза, но тоже ничего не сказал. Непонятно было, обязана ли я этим вниманием своей популярности как телеведущей или тут что-то другое. Я старалась не думать, что любой из попадающихся нам по пути людей может по совместительству с основной работой быть причастен к бандитским разборкам своего шефа, но от этой мысли трудно было отделаться.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в холл, где перед кабинетом Чубатого сидела секретарша за своим столом с телефонами, компьютером. Все, как положено в нормальном офисе. Выглядела она точно так, как я и представляла себе секретарш подобных людей: вызывающе эффектная, но какая-то неряшливая, с вульгарной внешностью. Всклокоченная нелепая прическа, густо накрашенные губы, веки, щеки. При всем том она, не стесняясь, курила на своем рабочем месте. От зажатой между двумя вытянутыми пальцами правой руки сигареты вился к потолку столь ненавистный мне сизый табачный дымок.
Мы подошли близко к ее столу, и, поздоровавшись, я спросила, можно ли поговорить с господином Чубатым. Секретарша, не отвечая, некоторое время в недоумении приоткрыв рот, рассматривала нас, потом вдруг воскликнула:
— Ой! Да ведь вы Ирина Лебедева? С телевидения?
Я подтвердила, что она самая и есть.
— Здорово! — сказала секретарша. Голос у нее был низкий, грудной и от курения чуть сиплый. — А Петра Мироновича сейчас нет, — добавила она, продолжая нас рассматривать, — он в мастерских. Вы присаживайтесь, подождите, он через полчаса подойдет.
Мы уселись на ближайшие к столу секретарши стулья, и я принялась мучительно соображать, пытаясь придумать вопрос, с которого было бы уместно начать разговор с этим человеком, но табачный дым ужасно мешал мне, от него першило в горле и путались мысли. Секретарша, видимо заметив, что от дыма я морщусь, сунула сигарету в пепельницу, где та и погасла. Но воздух от этого в холле чище не стал.
— Ничего, сейчас здесь проветрится, — успокоила секретарша, глядя на нас по-прежнему с нескрываемым любопытством. —А вы нас снимать собираетесь, а? — спросила она наконец.
— Да, собираемся! — честно соврала я. А что еще я должна была сказать? Что пришли разнюхать, как лучше посадить в тюрьму ее начальника?
— Здорово! — сказала секретарша. —Нашего пахана, да?
При слове «пахан» я вздрогнула, но постаралась не показать своего удивления.
— Ну, мы еще только подыскиваем кандидатуру для нашей программы. — Это Валера Гурьев бросился мне на помощь. Тут и мне в голову начали приходить кое-какие идеи.
— Мы хотим сделать программу с участием секретарши, — продолжала я бодро и весело врать. — Хотим, чтобы она рассказала нам про свой повседневный труд, про особенности своих взаимоотношений с начальником…
— Особенности? — Секретарша ухмыльнулась. — Вы что, не знаете, какие бывают особенности в отношениях начальника с секретаршей?
— А что, у вас есть эти особенности в отношениях? — спросил Гурьев.
— Были! — И секретарша не без горького сарказма рассмеялась. — Сейчас нет, никаких особенностей…
— Поссорились? — участливо спросила я.
— Да бог с вами! — Она криво усмехнулась. — Разве ж я могу с ним поссориться? Я человек подневольный… Новый роман у него: он у нас как поэт — то и дело влюбляется…
Она скорчила гримасу горечи и досады, потянулась было за новой сигаретой, но, вспомнив, что я не курю, сунула пачку обратно.
— А вы ее видели? — спросила я.
— Его новую-то? Появлялась здесь… —Секретарша криво усмехнулась. — Такая мымра, и чего он только в ней нашел?..
— Любовь, наверное, — предположил Валера.
— Да, любовь! — Секретарша захохотала. — Про любовь он, между прочим, всем своим бабам говорил, и мне тоже… Но вы знаете, — тут она доверительно понизила голос, — похоже, на этот раз его серьезно зацепило. Он даже жениться собирается!
И женщина захохотала, в восторге запрокидывая голову назад, а я вежливо улыбнулась в ответ на ее смех, хотя на душе у меня было как-то жутко.
— Говорят, он даже ради нее на мокрое дело пошел, представляете? — продолжала она с таинственным видом. — Мужа этой дамочки прикончил, теперь сам на ней жениться собирается. Будто попросту развестись нельзя! — Она снова рассмеялась, обнажив крупные, желтые от табака зубы. Потом вдруг осеклась, посмотрела на нас с тревогой:
— Ой, ребята, вы только не болтайте никому про это, ладно? А то пахан узнает, что я тут растрепалась, он меня уроет! Вы хоть не из милиции сюда пришли?
«Мы еще хуже, чем милиция», — хотелось мне сказать, но я промолчала и вместо этого спросила:
— А Чубатый — это настоящая фамилия или кличка вашего шефа?
Секретарша рассмеялась.
— Похоже, что фамилия, — сказала она. — Паспорт его я своими глазами видела. Да какой он, к черту, чубатый? Он лысый, как Ленин… И такой же злой!
— Он злой?
— Ну, не то чтобы патологический садист, — пояснила она, — просто человеческую жизнь ни во что не ставит. Не свою жизнь, конечно, — чужую… За свою шкуру он ой как трясется!
— Бережет себя?
— Как зеницу ока! — Секретарша криво усмехнулась. — Но других ради своих планов жалеть не станет.
Чуть кто против него — сразу в расход!
— И много он человеческих душ загубил? — спросила я как можно беспечнее, хотя у меня голова шла кругом от этой болтовни секретарши.
— Достаточно! — Та усмехнулась. — Последнее время он присмирел, конечно, последнее время с этим построже стало. Сейчас и прокуратура, и менты зашевелились немного, слава богу… А раньше — чуть ли не каждые полгода. То и дело братва собиралась — вон в том кабинете. — И она кивнула на дверь за своей спиной. — Обсуждали, как очередного убирать будут.
— И вы присутствовали?
— Ну, они ж то пива, то кофе попросят. Зайдешь, выйдешь — я у них своя считаюсь, они меня не стесняются.
— А банда большая?
— Пятеро, — ответила секретарша. —Вместе с паханом. Они все тут же, в мастерских, работают. Кроме Бородавки — этот у него в особняке привратником…
Я ни одного мгновения не сомневалась, кто такой Бородавка.
— Раньше им проще было, — сказала секретарша задумчиво, точно вспоминала что-то очень задушевное. Она все-таки вытащила сигарету и закурила ее, в горле у меня запершило, но я и виду не подала. — Раньше они все по-быстрому решали: ты стоишь здесь, ты там подъезжаешь сзади… Все ясно. Назавтра слышишь по радио: новое заказное убийство, заказчики, исполнители неизвестны… Да, теперь им труднее стало. В этот раз они два месяца сидели, головы ломали, как им лучше этого мужа новой его любовницы грохнуть. Поначалу она сама с ними тоже сидела, мозговала…
— Анжелка? — в изумлении воскликнула я. — Неужели это она все придумала!
Секретарша уставилась на меня подозрительно.
— Вы что, знакомы? — спросила она настороженно.
— Ну да… Собственно, это она мне к вам зайти посоветовала, — нашлась наконец я. — Мы с ней давние подруги, еще по университету.
— А, понятно. — Секретарша удовлетворенно кивнула. — Она вообще-то баба умная, изобретательная. Знаете, что она на этот раз придумала? — И, понизив голос, глядя на нас плутовскими глазами, открыла тайну:
— Они в этот раз Бородавку к вам на телевидение устроили, внедрили, как они выразились, представляете? Только чтобы это дело провернуть. Тоже мне разведчики хреновы!
Она захохотала, табачный дым потек у нее из ноздрей и рта мелкими частыми порциями, как из трубы паровоза на полном ходу. «Как она не закашляется при этом?» думала я, с любопытством и почти уважительно глядя на секретаршу.
— Вы его, кстати, там не встречали? — поинтересовалась она, просмеявшись.
— Он крупный такой, мешковатый, на щеке слева, вот здесь, мерзкая такая бородавка…
Более чем знакомое описание! Я была в полной растерянности, что отвечать, могло ли нам чем-то повредить то, что я честно отвечу: да, встречали, он даже за мной ухаживал. Мне было очень грустно, несмотря ни на что, услышать вот так, из чужих уст, что все это ухаживание было чистым блефом с одной-единственной целью — убить человека. И я видела, что секретарша Чубатого — кстати, так и не сказавшая нам своего имени, — осведомлена об этой истории достаточно хорошо. Однако, к счастью для нас, зачем был внедрен бородавчатый на телевидение, не знает — иначе бы она не стала нам все это рассказывать… Так что лучше промолчать обо всем этом и честно соврать, что никакого бородавчатого мы там не встречали…
Впрочем, второй раз врать секретарше Чубатого мне не пришлось, потому что внезапно она тихо ойкнула, вдавила голову в плечи и шепотом заявила:
— Атас, ребята, он идет! Ни гугу про то, что я тут говорила, иначе мне крышка!
Каким по счету, седьмым, восьмым, девятым ли чувством уловила секретарша приближение Чубатого, ей-богу не знаю. Мы оглянулись на вход в холл, но ничего не увидели и не услышали. Однако в следующее мгновение на пороге его и впрямь возник Чубатый, его уже знакомая нам складная, невысокая, но коренастая фигура, с совершенно лысой, с покатым лбом головой и огромными, акульими челюстями, которые придавали удивительно отталкивающее, злобное выражение всему его лицу. Одет он был на этот раз в униформу «нового русского»: черные штаны и длиннополый пиджак зеленого цвета. Однако на шее — никаких признаков галстука, и рубашка выглядела поношенной и плохо выглаженной.
При его появлении секретарша вскочила и серьезным, достойным губернаторской приемной тоном объявила:
— Петр Миронович, к вам посетители с телевидения…
Она кивнула на нас, тоже поднявшихся с мест. И только тогда Чубатый обратил к нам свой, как он, наверное, думал, царственный, а на самом деле акулий взор. Глаза у него и впрямь были какого-то водянистого, бледно-коричневого цвета, холодные, рыбьи, а не человечьи глаза.
Увидев меня, Чубатый на мгновение остолбенел, даже чуть приоткрыл рот: внутри оказались исключительно желтые, одни от табака, другие — из золота, зубы.
— Вы ко мне? — спросил он, забыв откашляться, поэтому голос у него получился хриплый, неуверенный. — Проходите.
Мы зашли в кабинет. Он был устроен в новом европейском, довольно аскетическом стиле: простые, из черного пластика шкафы и столы, из хромированной стали и кожи стулья, голые, ровные белые стены, матово блестящие потолок и пол.
Огромное, почти во всю стену, окно пропускало достаточно света, чтобы в кабинете было очень светло, однако этот свет не слепил глаза. Потом Валера Гурьев объяснил мне, что при всем своем внешнем аскетизме мебель в этом кабинете была офисная, выписанная из Германии и стоившая немалых денег; стены имели специальный звуконепроницаемый слой, отчего в кабинет не доносился ни один звук из внешнего мира, а штукатурка имела свойство особым образом мягко отражать падающие на нее солнечные лучи, так что они не утомляли глаз. Таким образом, выглядевший аскетично и просто кабинет Чубатого на самом деле был одним из самых крутых кабинетов в городе.
— Итак? — сказал Чубатый, когда мы уселись — он за стол, мы на стулья рядом. —Как я понимаю, вы пришли насчет телепередачи, так?
На этот раз он откашлялся и голос его звучал нормально: низкий, но какой-то вымученный, нарочито-неестественный. Наверное, считал, что говорить басом очень солидно, даже если у тебя на самом деле более высокий голос.
— Не совсем, — сказала я. — Одну передачу с вашей подачи мы уже сделали, больше нам пока не хочется.
Чубатый расхохотался, самодовольно откидываясь на спинку офисного кресла.
— С моей подачи? — весело переспросил он. — Бог знает, что вы такое говорите!.. Я к средствам массовой информации никакого отношения не имею, мой бизнес автомобили. А телепередачи готовить, как вы выразились, с моей подачи — нет, этим я не занимаюсь!
— Врете, дяденька! — сказала я упрямо, и Чубатый снова расхохотался, поглядывая на меня при этом весело, с любопытством.
— Ну, если вы пришли не по поводу телепередачи, — сказал он, — тогда чем могу быть полезен? Как вас, кстати сказать, прикажете называть?
— Как меня зовут, — сказала я сухо, это вы знаете так же хорошо, как и я сама. —Меня коробила слащавая любезность Чубатого. Вежливые из позапрошлого столетия фразы казались жутко карикатурными, вылетев из уст бандита с акульими челюстями.
— Да? — Чубатый усмехнулся. — А вы ничего не путаете?
— Нет, не путаю! — У меня вдруг возникло непреодолимое желание высказать в лицо этому преступнику все, что я о нем знаю. — И лицо мое вы хорошо знаете, видели много раз по телевизору. И не только по телевизору: во время устроенной вами разборки вы видели меня в трамвае, как я лежала там на полу. И вы мне Игоря Горелова показывали сидящим в машине с автоматом в руках, чтобы я на него в милицию донесла.
Чубатый продолжал посмеиваться, глядя на меня, но смех его стал искусственным, а бесцветные, рыбьи глаза сделались злыми, смотрели пристально и напряженно.
— Вы, наверное, бульварных детективов начитались! — сказал он наконец. — И у вас разыгралась фантазия. Вот и потеряли чувство реальности.
Но я пропустила его слова мимо ушей.
— А сделали вы это только для того, чтобы убить Сучкова! — продолжала я. —Его самого убить, дело его прибрать к рукам, а на Анжелке, его жене, жениться самому. А за убийство в тюрьме сидеть должен был ни в чем не повинный Игорь Горелов — ведь он же с Сучковым конкурент был, значит, для милиции мотив налицо, очень даже удобно его подставить, а Сучков на самом деле во время разборки уже полчаса как мертв был, в багажнике собственной «Ауди» скрюченный лежал. Вы его с кондитерской фабрики похитили.
Анжелка по уговору с вами ему позвонила, попросила его за ворота выйти, он и выскочил как дурак! Он же своей Анжелке верил во всем! И едва он вышел, как вы на него набросились, затолкали в машину, отвезли в ближайший лесок. Там приставили ему дуло к затылку, заставили позвонить Горелову, попросить его приехать на кондитерскую фабрику. После этого вы пристрелили Сучкова, засунули его в багажник собственной машины и поехали на встречу с Игорем. Остановили его машину в каменном мешке на улице Технической, вытащили его из машины, посадили в «Ауди» Сучкова… Затем ждали, пока я сяду в трамвай и поеду. Потом устроили эту фиктивную разборку. Стреляли-то вы исключительно по трамваю, чтобы людей напугать. А потом заставили даже дверь трамвая открыть, и один из ваших вышел из машины, чтобы убедиться, вижу ли я, как едет Игорь Горелов в сучковской машине. Нужно вам так было: чтобы я его там увидела и думала, что он один из бандитов. И рассказала об этом в милиции. И сел Игорь Горелов в тюрьму за убийство, которого он не совершал…