Я умолкла, чувствуя, как всю меня трясет. Еще немного, и начнется истерика, и я снова буду рыдать как полоумная. Чубатый смотрел на меня внешне спокойно, только лицо его стало чуть бледнее, и рыбьи глаза выражали откровенную злобу и ненависть.
— Ах ты, маленькая!.. — сказал он наконец. И голос его зазвучал теперь хрипло, высоко, настоящий голос уголовника. — У тебя есть доказательства всего этого, что ты мне тут наговорила?
— Есть! — Удивительно, как я научилась легко и спокойно врать перед этими людьми.
— Врешь, детка! — сказал Чубатый и цинично засмеялся. — Нет у тебя доказательств! Будь они у тебя, ты побежала бы к ментам, а не ко мне. Потому что из этой истории тебе самой выпутываться надо! У тебя у самой рыльце-то в пуху. — Он снова рассмеялся, откидываясь на спинку офисного стула. — Вот это самое рыльце — в пуху!
Он протянул руку к моему лицу, наверное, чтобы потрепать за щечку. Меня охватило несказанное омерзение, когда я увидела, как приближаются ко мне его толстые, как сардельки, безобразные пальцы какого-то коричневого цвета — может быть, пропитанные за годы работы шофером машинным маслом и бензином. Но мне казалось, что на них кровь.
Хотелось оттолкнуть эту тянущуюся ко мне безобразную руку. Но вместо этого я своей рукой резко сдавила Чубатому запястье, и его рука с грохотом ударилась о стол, по лицу его пробежала гримаса боли.
— Так, кусаемся! — зло рассмеялся он, убирая руку. — Дружить не хотим! Жалко: мне вы как раз такой очень нравитесь.
Чубатый был явно из тех, кто уважает только тех, кто сумел набить ему морду.
— И сказки хорошие рассказываете, продолжал он. — Захватывающие, как детектив. Жалко только, с действительностью ничего общего не имеющие… Вы примите мой совет: займитесь сочинением детективов, у вас получится. И снимайте их на своем телевидении, будет превосходный сериал. А про историю, что вы мне тут рассказали, лучше забудьте: она не реалистична. Слишком надуманна, для нормального детектива чересчур сложна и запутанна.
Чубатый снова рассмеялся, откидываясь на спинку стула, а у меня опять мороз пошел по коже.
— И про меня тоже забудьте, — продолжал Чубатый. — И про Анжелку. Мой вам совет: если хотите, чтобы с вами или с вашими близкими не случилось какой беды, — он сделал многозначительную паузу, и у меня тоскливо сжалось в груди, — то пойдите в милицию и скажите там, что на разборке видели Игоря Горелова. Между прочим, это будет правдой, так что угрызений совести у вас быть не должно. А теперь, — и тут Чубатый поднялся и вышел из-за стола, — не смею вас больше задерживать. К сожалению, у меня дела.
Он сделал приглашающий жест к двери. Мы с Валерой подскочили и через мгновение очутились с обратной ее стороны только там я обнаружила, что колени мои дрожат, а Валера тщетно силится улыбнуться. Мы пропустили мимо ушей вопрос секретарши — что, ничего не вышло с телепередачей? — и направились было прочь из холла, но так быстро уйти нам было не суждено, потому что на пороге мы столкнулись нос к носу с Анжелкой Сучковой, за спиной которой маячила фигура майора Белоглазова.
— О, ты уже здесь! — не сказала, а прошипела она, едва завидев меня. В таком состоянии едва сдерживаемой ярости никогда прежде я ее ни разу не видела. — И у тебя новый спутник! — продолжила она, заметив Валеру. — Ну, те, с кем ты была вчера, намного круче! — Она криво усмехнулась, оглядывая Валеру, и впрямь худощавого и небольшого роста, с ног до головы. Будто ее Чубатый был с пожарную каланчу!
Они прошли в холл, майор поздоровался со мной, а Валере Гурьеву пожал руку.
— Ого! — воскликнула Анжелка, видя это. — Так ты у ментов свой человек! Значит, это я тебе должна сказать спасибо за то, что сегодня ко мне мент припрется вопросами меня донимать?!
Анжелка была в совершеннейшей ярости, еще немного, и она бросится на меня, чтобы выцарапать глаза. Я с тревогой смотрела на ее длинные, крашенные кроваво-красным лаком ногти.
— Успокойтесь, гражданка Сучкова! сказал Белоглазов бесстрастно. — Пожалуйста, проходите в кабинет.
— Заткнись ты-то еще! — взвилась Анжелка. — Я тебя предупредила, ты, дятел: если не оставишь меня в покое, тебя из органов выпрут. Ты понял?..
В это время на пороге кабинета возник Чубатый.
— Ты слышал? — грубо, как базарная баба, крикнула ему Анжелка, ничуть не стесняясь нашего присутствия. — Этот хрен, ментовская морда, приперся к нам сегодня в особняк, стал вынюхивать, какие у нас с тобой отношения! Спрашивается, кто им про это наболтал?
На этот раз голос Чубатого прозвучал не громко, но властно.
— Ладно, хорош орать! — сказал он спокойно. — Заходи сюда, поговорим…
И они, все трое, скрылись за дверью чубатовского кабинета. А мы с Валерой поспешили вниз, на улицу; мне катастрофически не хватало воздуха.
Валера выглядел смущенным и не таким ехидным, как обычно.
— Да все нормально, Ирина! — сказал он наконец. — Ты его и без помощников прекрасно раскрутила, лучше быть не может.
— Да, ты так считаешь? — Похвала Валеры в тот момент показалась мне едкой насмешкой. — Ты доволен результатами нашего расследования?
Валера пожал плечами.
— А что, собственно, ты ожидала? спросил он. — Что он расплачется и попросит у нас прощения?
— Идиоты мы оба, вот что! — сказала я с горечью. — Наивные, как дети, и такие же беспомощные! Поперлись к самому главному бандиту, думали напугать его тем, что правду о нем знаем… Да он теперь нас самих в расход пустит, как Сучкова, вот и все!
— Ну, это вряд ли, — сказал Валера преспокойно. — Наша гибель только навлечет на них лишние подозрения, ни одной проблемы не решив. Все, что мы о них знаем, все, что вредит им, знает и милиция. А то, что им на пользу, ты милиции так и не сказала. И пока ты этого не скажешь, можешь считать себя в полной безопасности, как у Христа за пазухой: никто тебя не тронет.
И вновь, как всегда, слова Валеры вселили в меня уверенность и спокойствие, однако я не хотела так просто поддаться его утешениям.
— Ну и что же нам теперь делать, ты, умник? — сказала я с горечью. — Это ты, может быть, тоже знаешь?
— Поехать в гости к бородавчатому, — отвечал Валера. — Как ты уже слышала сегодня, он работает привратником в особняке у Чубатого.
Опять Валерий с этим бородавчатым! Не догадывается, что ли, как неприятно мне лишний раз видеть его дебильную физиономию? Он уже, наверное, думает, что я не только должна поговорить, но и немного пококетничать с ним, чтобы выудить нужные сведения. Кстати сказать, какие?
— А что, собственно говоря, ты собираешься узнать у бородавчатого? — спросила я.
— Что-нибудь. — Валера пожал плечами. — Я понятия не имею, что может нам тут быть полезным…
— Но спрашивать-то что я должна? — спросила я с некоторой досадой: что за нелепую роль он мне придумал: пойди туда, не знаю куда, узнай то, не знаю что.
— Да спроси что хочешь! — сказал Валера. — Спроси, как дела, спроси, почему с телевидения ушел. Главное — втянуть его в разговор, чтобы он потрепался о чем-нибудь, а там, глядишь, скажет что-нибудь интересное, какую-нибудь зацепку назовет. Да что я это тебе объясняю? Ты это лучше меня знаешь, вон как Чубатого зацепила…
— Ну а толку-то от этого? — сказала я с горечью. — Много мы таким образом узнали?
Валера не ответил, и мне не хотелось далее продолжать бесполезный разговор. За бодрым, веселым тоном Гурьева чувствовались скрытое уныние и безнадежность. Потому что фактически мы были в тупике, хотя уже много чего раскопали, знаем даже, как все было и кто преступник. Но доказательств у нас никаких, и где их взять, мы не знаем. А пока у нас нет доказательств, будет Чубатый гулять на свободе, а Игорь Горелов сидеть вместо него в тюрьме. И по напряженному, сумрачному молчанию идущего рядом со мной Валерия я поняла, что и он не очень-то верит в успех визита к бородавчатому, не надеется, что мы узнаем от него что-то важное.
Той же тернистой тропинкой, нырнув под трубы теплотрассы и пройдя по железнодорожной насыпи, вернулись мы на проспект 50-летия Октября, чтобы сесть там в трамвай. Он довез нас до Пятой Дачной, где, сойдя с трамвая, мы пешком стали подниматься по узкой извилистой улочке, с тоской вспоминая — я, во всяком случае, — как здорово было проехаться по ней на Костиной «Волге».
Чубатовский особняк стоял на прежнем месте, столь же величественный и безобразный. Мы подошли к полупрозрачному решетчатому забору, и тут же огромная овчарка, бросившись нам навстречу, стала яростно лаять, так что колени у меня сделались ватными: между нами и страшной собачьей пастью был только узорчатый забор, и, к ужасу своему, я обнаружила, что собака вовсе не на цепи и при желании легко перепрыгнет через невысокую преграду. Мы позвонили, нажав кнопку электрического звонка на калитке.
Бородавчатый показался тут же, выглянул из-за двери особняка, сквозь оглушительный собачий лай мы едва расслышали его слова:
— Хозяев никого нет дома. Уходите! —И он собрался закрыть дверь.
Но тут Валера Гурьев не растерялся и громко, перекрывая собачий лай, крикнул:
— Эй, Бородавка! Выйди сюда, поговорить надо!
Вопреки моему ожиданию, тот послушался. Бородавка на его щеке на этот раз сидела неподвижно, даже не шевеля волосками, и, впервые заглянув ему в глаза, я вдруг обнаружила, что они были такие же бесцветные, водянистые, как и у его хозяина: только более глупые и бессмысленные.
— Ну, чего надо? — Бородавчатый недовольно и хмуро смотрел на нас.
— Ну, ты убери собаку-то! — так же властно сказал Валера. — В таком шуме как разговаривать…
Бородавчатый, не церемонясь, дал псу хорошего пинка, попал, видимо, в живот, так что тот жалобно заскулил, пополз прочь от нас, робко поджав хвост, точно какая-нибудь дворняга. Мне вдруг стало жалко этого верного и честного стража таких жестоких хозяев.
— Ну? — снова спросил бородавчатый. Я почувствовала, как Валера осторожно толкает меня в бок: давай, мол, начинай разговор. И я начала, правда, не без некоторого замешательства: надо же было вспомнить, как бородавчатого зовут по имени.
— Миша, вы так внезапно исчезли с работы, — начала я, — что-нибудь случилось?
Бородавчатый тупо смотрел на меня.
— Нет, — ответил он хмуро, — ничего со мной не случилось.
— А почему же вы уволились?
— Так было надо.
— Кому надо?
Бородавчатый смотрел на меня откровенно враждебно.
— Я… — пробормотал он, — я нашел лучшую работу, более высокооплачиваемую…
Возникла пауза, во время которой я лихорадочно думала, о чем бы еще его спросить. Впрочем, тут Гурьев пришел мне на помощь.
— Слушай, Бородавка, — довольно развязно сказал он, — про тебя комендант общежития спрашивает. Ты там что-то за комнату задолжал, говорит, рублей сорок-пятьдесят. Просил зайти, как время будет.
Я восхитилась феноменальной способностью Валерия придумывать на ходу, когда надо.
— Нет, я не могу! — пробурчал бородавчатый. — Я все время должен быть здесь, у ворот. — Он посмотрел на нас недоверчиво и злобно, потом вдруг полез во внутренний карман. — Нате, вот! — сказал он, подавая нам сторублевую купюру. — Возьмите, отдайте в общаге. Скажите, что сам я никак не могу прийти…
Валера в растерянности взял купюру, и мы, совершенно обалдевшие от такого развития событий, снова умолкли, понимая, что теперь нам ничего не остается, как только убраться восвояси, и вдруг у меня возникла идея.
— Да, Миша, я чуть не забыла, — сказала я.
— Майор Белоглазов, следователь по делу об убийстве Сучкова, просил тебя зайти в ближайшее время. Ты ему очень нужен!
— Я?.. — Бородавчатый заметно побледнел, его рот в испуге приоткрылся, бородавка в панике зашевелила волосиками. — Но я.., зачем я ему нужен?
— По поводу разборки у завода «Корпус», — сказала я невинно. — Ты ведь же был ее свидетелем, правда?
— Я? — Бородавчатый испугался еще больше. — Вовсе я не был ее свидетелем!
«Правильно! — подумала я зло. — Ты не был свидетелем, ты был ее участником!» Но вслух так же невинно продолжала:
— Как? Разве ты не был поблизости, когда там начали стрелять?
— Не был! — отвечал убежденно Бородавка.
— А откуда же ты тогда знаешь, что я там была? — спросила я, разыгрывая наивное удивление. — Ведь ты даже уговаривал меня в милицию пойти, рассказать, что я там видела. И у нас на телевидении ты всем это рассказывал!
— Нет, ничего такого я не рассказывал!
— Да врешь ты, Бородавка! — воскликнул, смеясь, Валерий Гурьев. — Ты нам тогда все уши прожужжал, что Ирина попала в разборку и видела там Игоря Горелова!
— И по телефону доверия тоже ведь ты звонил, правда? — сказала я. — Говорят, голос низкий, чуть гнусавый, ну совсем как у тебя! И про Игоря Горелова ты им в милиции рассказал!
— Ничего я не рассказывал! — воскликнул бородавчатый. — И никуда не звонил! И никакого Игоря не знаю!
— Однако Кошелеву ты говорил, что Гореловы тебя на улице подобрали, до беспамятства пьяного. Накормили, вымыли, вывели из запоя. Ведь это ты подбросил нашему шефу идею пригласить Наташу Горелову на ток-шоу «Женское счастье»?
— Ничего я не подбрасывал! — Вид у бородавчатого был откровенно затравленный. — Что вы оба хотите от меня?
— Чтобы ты нам рассказал, зачем ты все это устроил, — преспокойно сказал Валера Гурьев.
Бородавчатый некоторое время смотрел на нас тупо и злобно, потом вдруг резко и грубо бросил:
— Вы бы лучше катились отсюда! — При этих его словах мне стало не по себе. —Пока пахан не вернулся. Если он узнает, что вы все разнюхали, вам крышка. Так что валите отсюда, пока целы! А то собаку спущу.
Пес, словно ожидая этих слов, выскочил откуда-то из-под стены дома и бросился на нас с яростным лаем. Напрасно я пожалела его нелегкую собачью долю — добрее от этого он не стал.
— Лучше уходите! — повторил бородавчатый, не повышая голоса, и из-за собачьего лая мы едва слышали его. — Учтите, пес запросто ограду перескакивает, тогда вам точно худо будет!
Бородавчатый повернулся и не спеша пошел к дому, и нам ничего не оставалось, как тоже отправиться восвояси. Мы возвращались той же узкой извилистой улочкой, спускающейся вниз, и собачий лай еще долго звучал нам вслед.
— Ох, Ирка, замолчи! — отозвался он, вздохнув. — И без тебя на душе погано.
— Однако ты не очень любезен с дамой!
— Извини! Но тут — сама понимаешь… Я понимала.
— Чем ехидствовать, — сказал Валера, — давай лучше подумаем, какой вывод можно сделать из состоявшейся беседы…
— Да какие тут могут быть выводы? — пожала я плечами. — Это бородавчатый будет делать выводы, что мы все о нем знаем. А мы…
— Ты его неплохо зацепила с этим его враньем.
— Может быть, — согласилась я. — Да что толку? На что мы надеялись, собственно, с ним? Бородавчатый такой же бандит, как его хозяин, и испугать его можно с таким же успехом. Наверняка, если бы на моем месте оказался майор Белоглазов, результат беседы был бы иной.
— Но захочет ли майор с ним разговаривать — большой вопрос, — заметил Гурьев. — У него против Бородавки ничего нет, и мы не можем сообщить ничего нового ему, не навлекая подозрений на Игоря Горелова.
— Он же уже был здесь, этот майор! вдруг вспомнила я наш утренний визит к Чубатому. — И разговаривал здесь с Анжелкой. А потом вместе с ней поехал разговаривать с Чубатым.
— А с Бородавкой он не говорил, — сказал Валера, — поэтому он так нагло себя и ведет.
Показался трамвай. При виде его я вдруг вспомнила, что нам надо еще зайти к дяде Сучкова — зря, что ли, я так долго выпрашивала у Пацевича его фамилию и адрес!
— Слушай, Валера, — сказала я. — Отсюда проспект Строителей далеко?
— Если напрямик, то близко. Но понимаешь, туда напрямик ни один транспорт не идет, туда лучше пешком. А какой дом?
— Где-то возле ДК «Техстекло». — Я протянула Валере бумажку с адресом. Глянув на него, он кивнул и стал подталкивать меня к двери подъехавшего как раз и остановившегося трамвая.
— Отлично, это недалеко, — сказал он при этом. — Я знаю, как туда пройти. Только на трамвае пару остановок проедем. —И, уже оказавшись в вагоне, добавил:
—Только опять придется пересекать железную дорогу.
Я вздохнула: вечно Валера съехидничает. В другое время я бы на него обиделась за то, что он издевается над моими страданиями, но сегодня, после этих кошмарных встреч с Чубатым, Анжелкой и бородавчатым, чувствовала себя совершенно разбитой и расстроенной.
— Ладно! — сказала я покорно. — Через железную так через железную.
— Сейчас выходим! — сказал Валера. —Дальше пешком. Скажи, а это имеет какое-то отношение к нашему делу?
— Прямое: там живет дядя убитого Сучкова, — пояснила я. — Я договорилась, что сегодня приду к нему с визитом.
— Ты думаешь, он что-то знает?
— Честно говоря, я раньше думала, что он мог все это устроить. У него и мотив для этого был шикарный: Сучков растратил на свое дело все его сбережения, а возвращать не собирался. Однако теперь думаю, чушь это все.
— Тогда зачем он нам нужен? — пожал плечами Валера.
— Но ты же сам говоришь, что мы должны искать зацепку где только можно! — возразила я. — Вот и пойдем искать зацепку у дяди Сучкова. А вдруг он что-то знает?
Валера с сомнением покачал головой, хотел что-то возразить, но не успел: трамвай подошел к остановке, и нам нужно было выходить.
Железная дорога, которую я преодолевала нынешним утром, оказалась пустячком в сравнении с тем, что предстояло пересечь теперь. Для начала мы прошли между высокими стенами каких-то заводских корпусов в проулок, имевший такой вид, что порядочные люди сюда, наверное, не заглядывали и после захода солнца девушкам здесь путь заказан. Но Валера Гурьев шел спокойно, будто все так и надо, только подходя к железнодорожному мосту, вдруг тихо присвистнул.
— Ого! Вот это да! — воскликнул он. —Давненько же я тут не ходил, не ездил! За это время мост успели сломать.
На мосту и в самом деле часть ступенек была разобрана и висела табличка: «Проход воспрещен». Так что нам пришлось тащиться через железнодорожное полотно, которое в этом месте было высоким, и нам пришлось взбираться на щебенчатую насыпь, потом спускаться с нее. На этот раз я боялась сломать уже не каблук, а шею и о вероятности появления поезда даже и не думала. И правильно делала, потому что поезд все равно не появился, все было тихо, спокойно и безлюдно. Валера Гурьев, как мог, помогал мне справиться с препятствиями, приговаривая при этом виноватым голосом:
— Извини, Ирина! Не знал, что мост закрыли на ремонт, иначе бы не повел тебя здесь…
Потом мы шли по каким-то узким проулкам между высотными домами; Валерий и в самом деле знал тут все подворотни. Потом мы выбрались на проспект Строителей, широкий, шумный, полный машин и людей, и стали спрашивать у прохожих, где находится дом, который мы ищем. Уныние и усталость, которые чувствовали мы оба во время этих поисков, сменились напряженным ожиданием, когда мы оказались наконец перед дверью в квартиру Сучкова.
Нам открыла дверь небольшого роста сутулая старушка с растрепанными седыми волосами, обрамляющими ее морщинистое лицо. На меня она посмотрела пристально: узнала, должно быть, — я почувствовала это — известную в городе телеведущую — и пригласила войти, едва ответив на наше приветствие и даже не улыбнувшись.
Я оказалась в главной и единственной жилой комнате однокомнатной квартиры. Вид у нее был самый заурядный: две кровати, диван, кресла. У окна — стол и телевизор, который был теперь выключен, но, как я поняла, с его помощью коротали старики отпущенное им время на жизнь.
В углу на диване сидел сам Николай Васильевич. Это был довольно упитанный старик, и я без труда могла, несмотря на его сидячую позу, увидеть его круглый, плотный животик. Лицо у Сучкова было широкое, скуластое, щеки обрюзгшие, как у бульдога, совершенно лысая голова, только по бокам ее торчали лохматые седые космы. По бледному, желтоватому цвету лица нетрудно было заключить, что он редко выходит на улицу.
— Садитесь, не стойте как неприкаянные, — сказал он высоким, дребезжащим, типично старческим голосом. — В ногах, как говорится, правды нет. — И он указал нам рукой на противоположный край дивана, где сидел сам; мы уселись и украдкой продолжали разглядывать старика. Не могла не подивиться про себя мысли: какой же я была дурой, если могла всерьез считать его убийцей собственного племянника!
— Если не ошибаюсь, — вновь заговорил старик своим высоким, дребезжащим голосом, — вы пришли ко мне по поводу моего непутевого племянника, не так ли?
Голос его дрогнул, и старик задумчиво уставился куда-то перед собой, мне показалось, что в глазах его блеснули слезы. Я проследила за его взглядом и увидела то, что при беглом взгляде на комнату ускользнуло от моего внимания: большой портрет Дмитрия Сучкова в траурной рамке на полке книжного шкафа. Только это был не тот, что я уже видела у Анжелки, — портрет тридцатилетнего Сучкова. Николай Васильевич увеличил и вставил в рамку портрет совсем еще юного племянника, может быть, восемнадцатилетнего, с нежным пушком над верхней губой и пышной копной аккуратно причесанных волос на голове. Разглядывая эту фотографию, я вдруг обнаружила, что Дима Сучков был очень даже симпатичным юношей.
Сутулая старушка, открывшая нам дверь, вошла в комнату и села на стул напротив нас. Как мы догадались, это была супруга Николая Васильевича.
— Ну-с? — вновь заговорил старик. —Чем могу быть полезен?
Я решила, что с Николаем Васильевичем надо разговаривать в прямой и доверительной манере.
— Мы ищем способ доказать вину убийц Сучкова, — начала я.
— Доказать вину убийц моего Димки? переспросил старик. Каждое слово выговаривал он медленно, с трудом. — Однако мне рассказывали, будто милиция уже арестовала какого-то Димкиного конкурента и доказательств его вины у них предостаточно.
— Конкурент — Игорь Горелов, но он не убивал, — сказала я. — Его подставили. А вот тех, кто подставил и на самом деле убил Дмитрия, мы хотим вывести на чистую воду.
— И вы знаете, кто это на самом деле сделал?
— Знаем, — сказала я. — А вот доказательств у нас нет. Вернее, у нас масса улик, но они все косвенные, и милиция особого значения им не придает. Им нужны настоящие, веские доказательства, а где их взять, мы не знаем.
— Ну-ка, ну-ка! — В поблекших глазах старого прокурора внезапно возник интерес. — Ну-ка, расскажите мне об этих уликах. И откуда они. Посмотрим, что можно из этого извлечь.
И я стала рассказывать. Все, не скрывая ничего и никого не жалея: и про Анжелку, и про бородавчатого, и про Чубатого, все то, что я сегодня утром выплеснула в лицо Чубатому, и свою версию преступления — все это я рассказала старому прокурору, родному дяде убитого. Тот слушал молча, внимательно и, казалось, бесстрастно. Только когда я говорила, как Сучкова застрелили в лесу и как потом везли в багажнике «Ауди», выбросили его безжизненное тело на асфальт, пухлые, обрюзгшие щеки старого прокурора задрожали, и он быстро отвернулся к окну, но я успела заметить блеснувшие в его глазах слезы. К концу моего рассказа он уже вполне овладел собой и, дослушав, пристально и сосредоточенно поглядел на меня в упор.
Когда я наконец умолкла, ненадолго воцарилось молчание, которое вскоре прервал старик.
— Вот, значит, как! — сказал он со вздохом. — Получается, из-за его жены его и убили.
Мы с Валерой вежливо молчали, ожидая, пока Сучков заговорит опять.
— Знал я это, знал! — Его тихий, с надрывом голос выражал невыносимую душевную боль. — С самого начала я ее терпеть не мог, будто предчувствовал, что она доведет Димку до беды… Но что так получится, что его убьют из-за нее — нет, такого я и по, — мыслить не мог.
Голова старика бессильно поникла, плечи едва заметно вздрагивали. Я понимала, что мне бы лучше помолчать, но не смогла: меня терзал один вопрос.
— А почему, Николай Васильевич? спросила я старика. — Почему вы были уверены, что их отношения кончатся бедой?
Старик медленно поднял голову.
— И вы еще спрашиваете, почему? — проговорил он. — Вы же говорите, вы в юности дружили с Анжелой. Значит, знали, как она деньгами любила швырять. А вот как их зарабатывать, ей было неинтересно.
— Но ведь из-за этого не убивают!
— Ну да, — согласился старик. — Я тоже так думал. Полагал, что Анжела попросту разорит Димку, по ветру его деньги пустит. А потом, как увидит, что их больше нет, взять с него больше нечего, бросит его и пойдет разорять другого. А оно видите, как обернулось!
Мы снова помолчали.
— Ах ты, маленькая!.. — сказал он наконец. И голос его зазвучал теперь хрипло, высоко, настоящий голос уголовника. — У тебя есть доказательства всего этого, что ты мне тут наговорила?
— Есть! — Удивительно, как я научилась легко и спокойно врать перед этими людьми.
— Врешь, детка! — сказал Чубатый и цинично засмеялся. — Нет у тебя доказательств! Будь они у тебя, ты побежала бы к ментам, а не ко мне. Потому что из этой истории тебе самой выпутываться надо! У тебя у самой рыльце-то в пуху. — Он снова рассмеялся, откидываясь на спинку офисного стула. — Вот это самое рыльце — в пуху!
Он протянул руку к моему лицу, наверное, чтобы потрепать за щечку. Меня охватило несказанное омерзение, когда я увидела, как приближаются ко мне его толстые, как сардельки, безобразные пальцы какого-то коричневого цвета — может быть, пропитанные за годы работы шофером машинным маслом и бензином. Но мне казалось, что на них кровь.
Хотелось оттолкнуть эту тянущуюся ко мне безобразную руку. Но вместо этого я своей рукой резко сдавила Чубатому запястье, и его рука с грохотом ударилась о стол, по лицу его пробежала гримаса боли.
— Так, кусаемся! — зло рассмеялся он, убирая руку. — Дружить не хотим! Жалко: мне вы как раз такой очень нравитесь.
Чубатый был явно из тех, кто уважает только тех, кто сумел набить ему морду.
— И сказки хорошие рассказываете, продолжал он. — Захватывающие, как детектив. Жалко только, с действительностью ничего общего не имеющие… Вы примите мой совет: займитесь сочинением детективов, у вас получится. И снимайте их на своем телевидении, будет превосходный сериал. А про историю, что вы мне тут рассказали, лучше забудьте: она не реалистична. Слишком надуманна, для нормального детектива чересчур сложна и запутанна.
Чубатый снова рассмеялся, откидываясь на спинку стула, а у меня опять мороз пошел по коже.
— И про меня тоже забудьте, — продолжал Чубатый. — И про Анжелку. Мой вам совет: если хотите, чтобы с вами или с вашими близкими не случилось какой беды, — он сделал многозначительную паузу, и у меня тоскливо сжалось в груди, — то пойдите в милицию и скажите там, что на разборке видели Игоря Горелова. Между прочим, это будет правдой, так что угрызений совести у вас быть не должно. А теперь, — и тут Чубатый поднялся и вышел из-за стола, — не смею вас больше задерживать. К сожалению, у меня дела.
Он сделал приглашающий жест к двери. Мы с Валерой подскочили и через мгновение очутились с обратной ее стороны только там я обнаружила, что колени мои дрожат, а Валера тщетно силится улыбнуться. Мы пропустили мимо ушей вопрос секретарши — что, ничего не вышло с телепередачей? — и направились было прочь из холла, но так быстро уйти нам было не суждено, потому что на пороге мы столкнулись нос к носу с Анжелкой Сучковой, за спиной которой маячила фигура майора Белоглазова.
— О, ты уже здесь! — не сказала, а прошипела она, едва завидев меня. В таком состоянии едва сдерживаемой ярости никогда прежде я ее ни разу не видела. — И у тебя новый спутник! — продолжила она, заметив Валеру. — Ну, те, с кем ты была вчера, намного круче! — Она криво усмехнулась, оглядывая Валеру, и впрямь худощавого и небольшого роста, с ног до головы. Будто ее Чубатый был с пожарную каланчу!
Они прошли в холл, майор поздоровался со мной, а Валере Гурьеву пожал руку.
— Ого! — воскликнула Анжелка, видя это. — Так ты у ментов свой человек! Значит, это я тебе должна сказать спасибо за то, что сегодня ко мне мент припрется вопросами меня донимать?!
Анжелка была в совершеннейшей ярости, еще немного, и она бросится на меня, чтобы выцарапать глаза. Я с тревогой смотрела на ее длинные, крашенные кроваво-красным лаком ногти.
— Успокойтесь, гражданка Сучкова! сказал Белоглазов бесстрастно. — Пожалуйста, проходите в кабинет.
— Заткнись ты-то еще! — взвилась Анжелка. — Я тебя предупредила, ты, дятел: если не оставишь меня в покое, тебя из органов выпрут. Ты понял?..
В это время на пороге кабинета возник Чубатый.
— Ты слышал? — грубо, как базарная баба, крикнула ему Анжелка, ничуть не стесняясь нашего присутствия. — Этот хрен, ментовская морда, приперся к нам сегодня в особняк, стал вынюхивать, какие у нас с тобой отношения! Спрашивается, кто им про это наболтал?
На этот раз голос Чубатого прозвучал не громко, но властно.
— Ладно, хорош орать! — сказал он спокойно. — Заходи сюда, поговорим…
И они, все трое, скрылись за дверью чубатовского кабинета. А мы с Валерой поспешили вниз, на улицу; мне катастрофически не хватало воздуха.
* * *
— Мне кажется, ты тоже мог бы хоть пару реплик вставить, — заметила я Валере злым, обиженным тоном, когда мы выбрались наконец на улицу. —Не все же мне одной ему правду в глаза…Валера выглядел смущенным и не таким ехидным, как обычно.
— Да все нормально, Ирина! — сказал он наконец. — Ты его и без помощников прекрасно раскрутила, лучше быть не может.
— Да, ты так считаешь? — Похвала Валеры в тот момент показалась мне едкой насмешкой. — Ты доволен результатами нашего расследования?
Валера пожал плечами.
— А что, собственно, ты ожидала? спросил он. — Что он расплачется и попросит у нас прощения?
— Идиоты мы оба, вот что! — сказала я с горечью. — Наивные, как дети, и такие же беспомощные! Поперлись к самому главному бандиту, думали напугать его тем, что правду о нем знаем… Да он теперь нас самих в расход пустит, как Сучкова, вот и все!
— Ну, это вряд ли, — сказал Валера преспокойно. — Наша гибель только навлечет на них лишние подозрения, ни одной проблемы не решив. Все, что мы о них знаем, все, что вредит им, знает и милиция. А то, что им на пользу, ты милиции так и не сказала. И пока ты этого не скажешь, можешь считать себя в полной безопасности, как у Христа за пазухой: никто тебя не тронет.
И вновь, как всегда, слова Валеры вселили в меня уверенность и спокойствие, однако я не хотела так просто поддаться его утешениям.
— Ну и что же нам теперь делать, ты, умник? — сказала я с горечью. — Это ты, может быть, тоже знаешь?
— Поехать в гости к бородавчатому, — отвечал Валера. — Как ты уже слышала сегодня, он работает привратником в особняке у Чубатого.
Опять Валерий с этим бородавчатым! Не догадывается, что ли, как неприятно мне лишний раз видеть его дебильную физиономию? Он уже, наверное, думает, что я не только должна поговорить, но и немного пококетничать с ним, чтобы выудить нужные сведения. Кстати сказать, какие?
— А что, собственно говоря, ты собираешься узнать у бородавчатого? — спросила я.
— Что-нибудь. — Валера пожал плечами. — Я понятия не имею, что может нам тут быть полезным…
— Но спрашивать-то что я должна? — спросила я с некоторой досадой: что за нелепую роль он мне придумал: пойди туда, не знаю куда, узнай то, не знаю что.
— Да спроси что хочешь! — сказал Валера. — Спроси, как дела, спроси, почему с телевидения ушел. Главное — втянуть его в разговор, чтобы он потрепался о чем-нибудь, а там, глядишь, скажет что-нибудь интересное, какую-нибудь зацепку назовет. Да что я это тебе объясняю? Ты это лучше меня знаешь, вон как Чубатого зацепила…
— Ну а толку-то от этого? — сказала я с горечью. — Много мы таким образом узнали?
Валера не ответил, и мне не хотелось далее продолжать бесполезный разговор. За бодрым, веселым тоном Гурьева чувствовались скрытое уныние и безнадежность. Потому что фактически мы были в тупике, хотя уже много чего раскопали, знаем даже, как все было и кто преступник. Но доказательств у нас никаких, и где их взять, мы не знаем. А пока у нас нет доказательств, будет Чубатый гулять на свободе, а Игорь Горелов сидеть вместо него в тюрьме. И по напряженному, сумрачному молчанию идущего рядом со мной Валерия я поняла, что и он не очень-то верит в успех визита к бородавчатому, не надеется, что мы узнаем от него что-то важное.
Той же тернистой тропинкой, нырнув под трубы теплотрассы и пройдя по железнодорожной насыпи, вернулись мы на проспект 50-летия Октября, чтобы сесть там в трамвай. Он довез нас до Пятой Дачной, где, сойдя с трамвая, мы пешком стали подниматься по узкой извилистой улочке, с тоской вспоминая — я, во всяком случае, — как здорово было проехаться по ней на Костиной «Волге».
Чубатовский особняк стоял на прежнем месте, столь же величественный и безобразный. Мы подошли к полупрозрачному решетчатому забору, и тут же огромная овчарка, бросившись нам навстречу, стала яростно лаять, так что колени у меня сделались ватными: между нами и страшной собачьей пастью был только узорчатый забор, и, к ужасу своему, я обнаружила, что собака вовсе не на цепи и при желании легко перепрыгнет через невысокую преграду. Мы позвонили, нажав кнопку электрического звонка на калитке.
Бородавчатый показался тут же, выглянул из-за двери особняка, сквозь оглушительный собачий лай мы едва расслышали его слова:
— Хозяев никого нет дома. Уходите! —И он собрался закрыть дверь.
Но тут Валера Гурьев не растерялся и громко, перекрывая собачий лай, крикнул:
— Эй, Бородавка! Выйди сюда, поговорить надо!
Вопреки моему ожиданию, тот послушался. Бородавка на его щеке на этот раз сидела неподвижно, даже не шевеля волосками, и, впервые заглянув ему в глаза, я вдруг обнаружила, что они были такие же бесцветные, водянистые, как и у его хозяина: только более глупые и бессмысленные.
— Ну, чего надо? — Бородавчатый недовольно и хмуро смотрел на нас.
— Ну, ты убери собаку-то! — так же властно сказал Валера. — В таком шуме как разговаривать…
Бородавчатый, не церемонясь, дал псу хорошего пинка, попал, видимо, в живот, так что тот жалобно заскулил, пополз прочь от нас, робко поджав хвост, точно какая-нибудь дворняга. Мне вдруг стало жалко этого верного и честного стража таких жестоких хозяев.
— Ну? — снова спросил бородавчатый. Я почувствовала, как Валера осторожно толкает меня в бок: давай, мол, начинай разговор. И я начала, правда, не без некоторого замешательства: надо же было вспомнить, как бородавчатого зовут по имени.
— Миша, вы так внезапно исчезли с работы, — начала я, — что-нибудь случилось?
Бородавчатый тупо смотрел на меня.
— Нет, — ответил он хмуро, — ничего со мной не случилось.
— А почему же вы уволились?
— Так было надо.
— Кому надо?
Бородавчатый смотрел на меня откровенно враждебно.
— Я… — пробормотал он, — я нашел лучшую работу, более высокооплачиваемую…
Возникла пауза, во время которой я лихорадочно думала, о чем бы еще его спросить. Впрочем, тут Гурьев пришел мне на помощь.
— Слушай, Бородавка, — довольно развязно сказал он, — про тебя комендант общежития спрашивает. Ты там что-то за комнату задолжал, говорит, рублей сорок-пятьдесят. Просил зайти, как время будет.
Я восхитилась феноменальной способностью Валерия придумывать на ходу, когда надо.
— Нет, я не могу! — пробурчал бородавчатый. — Я все время должен быть здесь, у ворот. — Он посмотрел на нас недоверчиво и злобно, потом вдруг полез во внутренний карман. — Нате, вот! — сказал он, подавая нам сторублевую купюру. — Возьмите, отдайте в общаге. Скажите, что сам я никак не могу прийти…
Валера в растерянности взял купюру, и мы, совершенно обалдевшие от такого развития событий, снова умолкли, понимая, что теперь нам ничего не остается, как только убраться восвояси, и вдруг у меня возникла идея.
— Да, Миша, я чуть не забыла, — сказала я.
— Майор Белоглазов, следователь по делу об убийстве Сучкова, просил тебя зайти в ближайшее время. Ты ему очень нужен!
— Я?.. — Бородавчатый заметно побледнел, его рот в испуге приоткрылся, бородавка в панике зашевелила волосиками. — Но я.., зачем я ему нужен?
— По поводу разборки у завода «Корпус», — сказала я невинно. — Ты ведь же был ее свидетелем, правда?
— Я? — Бородавчатый испугался еще больше. — Вовсе я не был ее свидетелем!
«Правильно! — подумала я зло. — Ты не был свидетелем, ты был ее участником!» Но вслух так же невинно продолжала:
— Как? Разве ты не был поблизости, когда там начали стрелять?
— Не был! — отвечал убежденно Бородавка.
— А откуда же ты тогда знаешь, что я там была? — спросила я, разыгрывая наивное удивление. — Ведь ты даже уговаривал меня в милицию пойти, рассказать, что я там видела. И у нас на телевидении ты всем это рассказывал!
— Нет, ничего такого я не рассказывал!
— Да врешь ты, Бородавка! — воскликнул, смеясь, Валерий Гурьев. — Ты нам тогда все уши прожужжал, что Ирина попала в разборку и видела там Игоря Горелова!
— И по телефону доверия тоже ведь ты звонил, правда? — сказала я. — Говорят, голос низкий, чуть гнусавый, ну совсем как у тебя! И про Игоря Горелова ты им в милиции рассказал!
— Ничего я не рассказывал! — воскликнул бородавчатый. — И никуда не звонил! И никакого Игоря не знаю!
— Однако Кошелеву ты говорил, что Гореловы тебя на улице подобрали, до беспамятства пьяного. Накормили, вымыли, вывели из запоя. Ведь это ты подбросил нашему шефу идею пригласить Наташу Горелову на ток-шоу «Женское счастье»?
— Ничего я не подбрасывал! — Вид у бородавчатого был откровенно затравленный. — Что вы оба хотите от меня?
— Чтобы ты нам рассказал, зачем ты все это устроил, — преспокойно сказал Валера Гурьев.
Бородавчатый некоторое время смотрел на нас тупо и злобно, потом вдруг резко и грубо бросил:
— Вы бы лучше катились отсюда! — При этих его словах мне стало не по себе. —Пока пахан не вернулся. Если он узнает, что вы все разнюхали, вам крышка. Так что валите отсюда, пока целы! А то собаку спущу.
Пес, словно ожидая этих слов, выскочил откуда-то из-под стены дома и бросился на нас с яростным лаем. Напрасно я пожалела его нелегкую собачью долю — добрее от этого он не стал.
— Лучше уходите! — повторил бородавчатый, не повышая голоса, и из-за собачьего лая мы едва слышали его. — Учтите, пес запросто ограду перескакивает, тогда вам точно худо будет!
Бородавчатый повернулся и не спеша пошел к дому, и нам ничего не оставалось, как тоже отправиться восвояси. Мы возвращались той же узкой извилистой улочкой, спускающейся вниз, и собачий лай еще долго звучал нам вслед.
* * *
— Ну как, на этот раз ты доволен сбором доказательств? — спросила я Валерия, когда мы наконец дошли до трамвайной остановки и ждали означенное транспортное средство.— Ох, Ирка, замолчи! — отозвался он, вздохнув. — И без тебя на душе погано.
— Однако ты не очень любезен с дамой!
— Извини! Но тут — сама понимаешь… Я понимала.
— Чем ехидствовать, — сказал Валера, — давай лучше подумаем, какой вывод можно сделать из состоявшейся беседы…
— Да какие тут могут быть выводы? — пожала я плечами. — Это бородавчатый будет делать выводы, что мы все о нем знаем. А мы…
— Ты его неплохо зацепила с этим его враньем.
— Может быть, — согласилась я. — Да что толку? На что мы надеялись, собственно, с ним? Бородавчатый такой же бандит, как его хозяин, и испугать его можно с таким же успехом. Наверняка, если бы на моем месте оказался майор Белоглазов, результат беседы был бы иной.
— Но захочет ли майор с ним разговаривать — большой вопрос, — заметил Гурьев. — У него против Бородавки ничего нет, и мы не можем сообщить ничего нового ему, не навлекая подозрений на Игоря Горелова.
— Он же уже был здесь, этот майор! вдруг вспомнила я наш утренний визит к Чубатому. — И разговаривал здесь с Анжелкой. А потом вместе с ней поехал разговаривать с Чубатым.
— А с Бородавкой он не говорил, — сказал Валера, — поэтому он так нагло себя и ведет.
Показался трамвай. При виде его я вдруг вспомнила, что нам надо еще зайти к дяде Сучкова — зря, что ли, я так долго выпрашивала у Пацевича его фамилию и адрес!
— Слушай, Валера, — сказала я. — Отсюда проспект Строителей далеко?
— Если напрямик, то близко. Но понимаешь, туда напрямик ни один транспорт не идет, туда лучше пешком. А какой дом?
— Где-то возле ДК «Техстекло». — Я протянула Валере бумажку с адресом. Глянув на него, он кивнул и стал подталкивать меня к двери подъехавшего как раз и остановившегося трамвая.
— Отлично, это недалеко, — сказал он при этом. — Я знаю, как туда пройти. Только на трамвае пару остановок проедем. —И, уже оказавшись в вагоне, добавил:
—Только опять придется пересекать железную дорогу.
Я вздохнула: вечно Валера съехидничает. В другое время я бы на него обиделась за то, что он издевается над моими страданиями, но сегодня, после этих кошмарных встреч с Чубатым, Анжелкой и бородавчатым, чувствовала себя совершенно разбитой и расстроенной.
— Ладно! — сказала я покорно. — Через железную так через железную.
— Сейчас выходим! — сказал Валера. —Дальше пешком. Скажи, а это имеет какое-то отношение к нашему делу?
— Прямое: там живет дядя убитого Сучкова, — пояснила я. — Я договорилась, что сегодня приду к нему с визитом.
— Ты думаешь, он что-то знает?
— Честно говоря, я раньше думала, что он мог все это устроить. У него и мотив для этого был шикарный: Сучков растратил на свое дело все его сбережения, а возвращать не собирался. Однако теперь думаю, чушь это все.
— Тогда зачем он нам нужен? — пожал плечами Валера.
— Но ты же сам говоришь, что мы должны искать зацепку где только можно! — возразила я. — Вот и пойдем искать зацепку у дяди Сучкова. А вдруг он что-то знает?
Валера с сомнением покачал головой, хотел что-то возразить, но не успел: трамвай подошел к остановке, и нам нужно было выходить.
Железная дорога, которую я преодолевала нынешним утром, оказалась пустячком в сравнении с тем, что предстояло пересечь теперь. Для начала мы прошли между высокими стенами каких-то заводских корпусов в проулок, имевший такой вид, что порядочные люди сюда, наверное, не заглядывали и после захода солнца девушкам здесь путь заказан. Но Валера Гурьев шел спокойно, будто все так и надо, только подходя к железнодорожному мосту, вдруг тихо присвистнул.
— Ого! Вот это да! — воскликнул он. —Давненько же я тут не ходил, не ездил! За это время мост успели сломать.
На мосту и в самом деле часть ступенек была разобрана и висела табличка: «Проход воспрещен». Так что нам пришлось тащиться через железнодорожное полотно, которое в этом месте было высоким, и нам пришлось взбираться на щебенчатую насыпь, потом спускаться с нее. На этот раз я боялась сломать уже не каблук, а шею и о вероятности появления поезда даже и не думала. И правильно делала, потому что поезд все равно не появился, все было тихо, спокойно и безлюдно. Валера Гурьев, как мог, помогал мне справиться с препятствиями, приговаривая при этом виноватым голосом:
— Извини, Ирина! Не знал, что мост закрыли на ремонт, иначе бы не повел тебя здесь…
Потом мы шли по каким-то узким проулкам между высотными домами; Валерий и в самом деле знал тут все подворотни. Потом мы выбрались на проспект Строителей, широкий, шумный, полный машин и людей, и стали спрашивать у прохожих, где находится дом, который мы ищем. Уныние и усталость, которые чувствовали мы оба во время этих поисков, сменились напряженным ожиданием, когда мы оказались наконец перед дверью в квартиру Сучкова.
Нам открыла дверь небольшого роста сутулая старушка с растрепанными седыми волосами, обрамляющими ее морщинистое лицо. На меня она посмотрела пристально: узнала, должно быть, — я почувствовала это — известную в городе телеведущую — и пригласила войти, едва ответив на наше приветствие и даже не улыбнувшись.
Я оказалась в главной и единственной жилой комнате однокомнатной квартиры. Вид у нее был самый заурядный: две кровати, диван, кресла. У окна — стол и телевизор, который был теперь выключен, но, как я поняла, с его помощью коротали старики отпущенное им время на жизнь.
В углу на диване сидел сам Николай Васильевич. Это был довольно упитанный старик, и я без труда могла, несмотря на его сидячую позу, увидеть его круглый, плотный животик. Лицо у Сучкова было широкое, скуластое, щеки обрюзгшие, как у бульдога, совершенно лысая голова, только по бокам ее торчали лохматые седые космы. По бледному, желтоватому цвету лица нетрудно было заключить, что он редко выходит на улицу.
— Садитесь, не стойте как неприкаянные, — сказал он высоким, дребезжащим, типично старческим голосом. — В ногах, как говорится, правды нет. — И он указал нам рукой на противоположный край дивана, где сидел сам; мы уселись и украдкой продолжали разглядывать старика. Не могла не подивиться про себя мысли: какой же я была дурой, если могла всерьез считать его убийцей собственного племянника!
— Если не ошибаюсь, — вновь заговорил старик своим высоким, дребезжащим голосом, — вы пришли ко мне по поводу моего непутевого племянника, не так ли?
Голос его дрогнул, и старик задумчиво уставился куда-то перед собой, мне показалось, что в глазах его блеснули слезы. Я проследила за его взглядом и увидела то, что при беглом взгляде на комнату ускользнуло от моего внимания: большой портрет Дмитрия Сучкова в траурной рамке на полке книжного шкафа. Только это был не тот, что я уже видела у Анжелки, — портрет тридцатилетнего Сучкова. Николай Васильевич увеличил и вставил в рамку портрет совсем еще юного племянника, может быть, восемнадцатилетнего, с нежным пушком над верхней губой и пышной копной аккуратно причесанных волос на голове. Разглядывая эту фотографию, я вдруг обнаружила, что Дима Сучков был очень даже симпатичным юношей.
Сутулая старушка, открывшая нам дверь, вошла в комнату и села на стул напротив нас. Как мы догадались, это была супруга Николая Васильевича.
— Ну-с? — вновь заговорил старик. —Чем могу быть полезен?
Я решила, что с Николаем Васильевичем надо разговаривать в прямой и доверительной манере.
— Мы ищем способ доказать вину убийц Сучкова, — начала я.
— Доказать вину убийц моего Димки? переспросил старик. Каждое слово выговаривал он медленно, с трудом. — Однако мне рассказывали, будто милиция уже арестовала какого-то Димкиного конкурента и доказательств его вины у них предостаточно.
— Конкурент — Игорь Горелов, но он не убивал, — сказала я. — Его подставили. А вот тех, кто подставил и на самом деле убил Дмитрия, мы хотим вывести на чистую воду.
— И вы знаете, кто это на самом деле сделал?
— Знаем, — сказала я. — А вот доказательств у нас нет. Вернее, у нас масса улик, но они все косвенные, и милиция особого значения им не придает. Им нужны настоящие, веские доказательства, а где их взять, мы не знаем.
— Ну-ка, ну-ка! — В поблекших глазах старого прокурора внезапно возник интерес. — Ну-ка, расскажите мне об этих уликах. И откуда они. Посмотрим, что можно из этого извлечь.
И я стала рассказывать. Все, не скрывая ничего и никого не жалея: и про Анжелку, и про бородавчатого, и про Чубатого, все то, что я сегодня утром выплеснула в лицо Чубатому, и свою версию преступления — все это я рассказала старому прокурору, родному дяде убитого. Тот слушал молча, внимательно и, казалось, бесстрастно. Только когда я говорила, как Сучкова застрелили в лесу и как потом везли в багажнике «Ауди», выбросили его безжизненное тело на асфальт, пухлые, обрюзгшие щеки старого прокурора задрожали, и он быстро отвернулся к окну, но я успела заметить блеснувшие в его глазах слезы. К концу моего рассказа он уже вполне овладел собой и, дослушав, пристально и сосредоточенно поглядел на меня в упор.
Когда я наконец умолкла, ненадолго воцарилось молчание, которое вскоре прервал старик.
— Вот, значит, как! — сказал он со вздохом. — Получается, из-за его жены его и убили.
Мы с Валерой вежливо молчали, ожидая, пока Сучков заговорит опять.
— Знал я это, знал! — Его тихий, с надрывом голос выражал невыносимую душевную боль. — С самого начала я ее терпеть не мог, будто предчувствовал, что она доведет Димку до беды… Но что так получится, что его убьют из-за нее — нет, такого я и по, — мыслить не мог.
Голова старика бессильно поникла, плечи едва заметно вздрагивали. Я понимала, что мне бы лучше помолчать, но не смогла: меня терзал один вопрос.
— А почему, Николай Васильевич? спросила я старика. — Почему вы были уверены, что их отношения кончатся бедой?
Старик медленно поднял голову.
— И вы еще спрашиваете, почему? — проговорил он. — Вы же говорите, вы в юности дружили с Анжелой. Значит, знали, как она деньгами любила швырять. А вот как их зарабатывать, ей было неинтересно.
— Но ведь из-за этого не убивают!
— Ну да, — согласился старик. — Я тоже так думал. Полагал, что Анжела попросту разорит Димку, по ветру его деньги пустит. А потом, как увидит, что их больше нет, взять с него больше нечего, бросит его и пойдет разорять другого. А оно видите, как обернулось!
Мы снова помолчали.