Аллен Роджер Макбрайд. Кольцо Харона

   — Проверим, проверим, погодите. Итак, допустим, Кольцо работало восемь минут. Час работы для сотрудников Станции стоит пятьсот тысяч фунтов, получается шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть британских фунтов.
   — Это моя зарплата за два года! — воскликнул Ларри.
   — Значит, мы состряпаем план десятилетних выплат и представим его на рассмотрение Рафаэля, — сказала Сондра. — В первый месяц вы выплатите свой взнос, как хороший мальчик, а ко второму месяцу Институт закроется. Если Станция прекратит работу и вы перестанете получать жалованье, то каким образом с вас взыщут недоимку? А кроме того, мы укажем, что выплаты будут производиться в израильских шекелях. На сегодняшний день это конвертируемая валюта с самым высоким процентом инфляции. Через год ваш долг уменьшится вдвое.
   Ларри немного подумал и насупился.
   — Мне кажется, это не совсем честно.
   Сондра тихо выругалась.
   — А то, что Рафаэль хочет наказать вас за интересную идею и проявление инициативы — честно? Это, по-вашему, честно?
   — Но он прав. Мне не поручали проводить опыт. Я не внес его в график.
   «Людям надо, чтобы авторитет был всегда прав», — подумала Сондра.
   — Три четверти опытов проводятся здесь вне плана. Эту практику даже негласно поощряют, чтобы помешать сотрудникам выполнять левую работу для коммерческих лабораторий. Мы должны трудиться в интересах общества, а наши данные — общественное достояние. Если бы халтуру не ограничили таким образом, частные компании стали бы нанимать исследователей для проведения секретных экспериментов. Формальный запрет не предусматривает наказание» за вдохновение, и Рафаэль не вправе применять его против вас. Но, поскольку подавать ему жалобу бесполезно, мы должны найти способы обойти запрет. Предоставьте это мне, и могу поспорить, я сделаю ваш долг еще меньше.
   Ларри снова ненадолго задумался.
   — Черт, у меня нет выхода: я никак не смогу его выплатить. Будь по-вашему.
   — Вот и хорошо. Наконец-то слышу глас не мальчика, но мужа, — Сондра отложила в сторону карманный компьютер. — Теперь о главном. В действительности я пришла к вам сейчас затем, чтобы извиниться: мне надо было поддержать вас на совещании. Давайте я подгоню ваши цифры и хоть как-то заглажу свою вину.
   — Почему это вам надо было сегодня меня поддерживать? — удивился Ларри. — Мы ведь едва знакомы.
   — Да, но старожилы должны помогать новичкам, это для меня абсолютная истина. Поэтому и всем сидевшим за столом следовало сказать свое слово, но, увы, никто этого не сделал. Мы все слишком запуганы Рафаэлем.
   Ларри снова выпрямился.
   — Это, пожалуй, правда. Он напоминает мне моего дядю Таля, тот всегда находил повод показать, что я недостаточно благодарен своим родителям. Что бы я ни делал, все вызывало его недовольство. Тысячу раз я собирался высказать ему в глаза все, что о нем думаю, но мне всякий раз не хватало смелости. А доктор Рафаэль своими повадками похуже моего дяди.
   Сондра почувствовала себя не в своей тарелке. Ей было стыдно признаться, но в глубине души она восхищалась непокладистостью Рафаэля и испытывала к нему симпатию.
   — Не судите его строго, жизнь его была не слишком сладкой. Двадцать пять лет назад он защитил докторскую диссертацию, почему-то намного позже своих ровесников. Они за это время ушли вперед, а он так и не сумел наверстать упущенное и чувствовал себя всю жизнь стариком. Он жил, наблюдая, как вундеркинды вроде нас добиваются успехов. Представьте себе, каково ему было всегда хоть немного, но отставать, всегда быть лишь толковым ученым в области, где некоторые его сверстники считались гениями. Неудивительно, что у него испортился характер, — Сондра помолчала и пожала плечами. — Но в любом случае мы не должны страдать за его собственные неудачи. Мы-то тут при чем?
   — Просто не следует спускать ему, — со странной твердостью в голосе произнес Ларри. — Если бы мы ему не потакали, он не смог бы нами помыкать.
   — Я уже давно говорю себе это, — согласилась Сондра. — Но через месяц это заведение закроется, и поздно поднимать бунт.
   На лице Ларри блуждала робкая, застенчивая улыбка.
   — А мои результаты? Возможно, они чего-нибудь стоят.
   Сондра снисходительно улыбнулась. Чтобы произвести впечатление, нужны фантастические, невозможные цифры. Мелкое усовершенствование, еще один крошечный шажок никого ни в чем не убедят. Но она не скажет этого Ларри. Зачем разбивать его надежды?
   — Да, вы правы. Возможно, стоят.
   — Хотите посмотреть? — с волнением спросил Ларри.
   Не дожидаясь ответа, он сорвался с кровати, пролетел над головой Сондры и, к ее огромному удивлению, отскочил от потолка. Словно циркач, с удивительной точностью приземлился перед письменным столом и прижал ноги к ножкам стула. Очевидно, он долго тренировался, и теперь пониженная сила тяжести ему не мешала. Ларри порылся в прикрепленных к столу бумагах и вытащил из толстой пачки один листок.
   — Вот резюме, — сказал он. — У меня есть подробный отчет, но компьютер еще жует некоторые данные.
   Сондра взяла листок.
   — Почему так долго? — спросила она.
   Ларри пожал плечами.
   — Я смог запустить их на доработку только после совещания, а это сложное дело, оно отнимает уйму времени. Слишком большой объем для дистанционного терминала. Я скармливал управляющему компьютеру Кольца результаты моего опыта мелкими порциями в перерывах между плановыми работами, чтобы не перегрузить счетно-аналитическую систему. Не хочу, чтобы Рафаэль пришил мне еще незаконное использование компьютера.
   Он смущенно усмехнулся. Сондра рассмеялась.
   — Вы понемногу набираетесь опыта, — сказала она и небрежно заглянула в резюме. Потом прищурилась и посмотрела снова, более внимательно. Ей пришлось прочитать текст еще дважды, прежде чем она убедилась, что правильно все поняла. Этого не может быть. Не может.
   — Здесь наверняка ошибка, — сказала она. — Вы не могли получить такое поле тяготения. Даже знай мы, как это сделать, у нас не хватило бы мощности на меньшую в сто раз силу тяжести.
   — Цифры верны, — ответил Ларри. — Я не генерировал это поле тяготения — я собрал в фокус и усилил уже существующее. Поле тяготения Харона.
   Сондра посмотрела на него. Он говорил спокойно, в его голосе не было настороженности, он не прятал глаза. Он был совершенно убежден в правильности результатов. Сондра опять заглянула в листок, чтобы уточнить время проведения опыта. Все это случилось за несколько часов до того, как Рафаэль бросил свою «бомбу». Нет, Ларри не успел бы подтасовать данные в безумной попытке добиться отмены решения о закрытии Станции. А кроме того, эти цифры чересчур хороши для подделки. Никто бы не поверил. Они настоящие.
   Сондра вдруг заметила, что тупо таращится на страничку резюме. Она отложила листок и пристально, в упор посмотрела на Ларри. Если бы он хотел ее обмануть, он бы краснел, заикался и отводил взгляд, потому что не имеет опыта лжеца, это ясно. Но Ларри был спокоен. Итак, или данные верны, или Ларри сделал очень эффектную ошибку.
   Он-то верит. Но больше никто не поверит.
   — Рафаэль видел ваши расчеты? — постучав пальцем по бумажке с резюме, спросила Сондра.
   — У меня до сих пор не хватает духу переслать эти данные на его терминал. Я собирался обнародовать их на совещании, но не решился, — невесело признался Ларри.
   — Черт возьми! — Если бы Ларри послал их до совещания, сомнений в его честности было бы меньше. — Пошлите их прямо сейчас. И не только на его терминал, а сделайте по экземпляру для всех научных сотрудников Станции. Сейчас же. Не медля ни минуты.
   — Но…
   — Никаких «но», Ларри. Они увидят эти цифры после объявления о консервации Станции и решат, что вы подделали вычисления, чтобы предотвратить печальный финал. Если же мы распространим ваши данные немедленно, то подозрения легко будет опровергнуть — у вас просто не хватило бы времени для убедительной мистификации. Чем дольше вы будете тянуть, тем труднее будет что-либо доказать.
   — Но эти данные верны, — возразил Ларри. — Я их не подтасовывал.
   — Я это знаю, и вы это знаете, но кто нам поверит? Эти величины в пятьсот тысяч раз больше, чем можно было ожидать. Вспомним бритву Оккама. Что правдоподобнее: открытие, сделанное как на заказ, или подделка?
   Ларри с минуту подумал, затем схватил компьютер и набрал ряд команд. Долгое время в маленькой комнатке слышалось только легкое постукивание клавиатуры. Сондра с волнением глядела на Ларри, сердце у нее часто билось, на лбу выступил пот.
   «Мне страшно» — пронеслось в голове. Но почему?
   И тут она поняла. Она боялась силы, которую обнаружил Ларри. Он сумел собрать ее в крошечном объеме и всего на несколько секунд. Но это было тяготение в тысячу раз мощнее солнечного. Сила, способная сокрушить Вселенную.
   Да, она способна напугать кого угодно.
 
 
   «Джесси, я возвращаюсь домой. Домой». Саймон Рафаэль отложил старомодную ручку, и взгляд его на секунду затуманился. Глупые стариковские слезы. Впрочем, стыдиться нечего — для того и существует дневник, чтобы втайне дать выход своим чувствам, излить душу единственной любимой женщине.
   Временами, довольно часто, он спрашивал себя: может, это симптом безумия — вести дневник в форме писем к покойной жене? Но кто на Плутоне втайне не безумен? Лучше не расходовать запас благоразумия на мысли, о которых никто никогда не узнает. Лучше приберечь его для общения с другими.
   «Вчера вечером поступила лазерограмма с извещением о закрытии Станции. Теперь уже скоро, совсем скоро я буду снова гулять под голубым небом Земли. Скоро я снова приду к тебе». Ее могила была в красивом уголке, прижималась к склону скромного холма; внизу лежали зеленые поля долины Шенандоа, а наверху высились холодные хребты Голубых гор. «Я брошу это проклятое место и вернусь домой — к тебе, дорогая».
   Он снова отложил ручку, вздохнул и закрыл глаза. Рафаэль не мог понять тех, кто держался за мертвый Плутон, выдумывая причины для того, чтобы остаться здесь. Ненормальные! И если даже этот Чао серьезно считает, что сделал стоящее открытие, то это всего лишь непреднамеренное очковтирательство, прискорбное заблуждение. Хватит обманывать самих себя и друг друга!
   Рафаэль знал, что Чао ошибается. Чао не мог ничего открыть, потому что и открывать нечего. Гравитационные исследования зашли в тупик, нужно найти мужество признаться себе в этом. Только поэтому после стольких слов и дел Рафаэль решил все бросить.
   Он стянул губы в грустной улыбке и снова взялся за ручку. «Покидая эту планету, я не испытываю сожаления, — писал он. — Я сделал все, что мог, я всегда работал на пределе своих возможностей. Теперь остается лишь вспомнить слова Филдса^[3] (Джесси всегда любила старинные кинокомедии, а Рафаэль был к ним равнодушен): «Если ты не преуспел сразу, попробуй второй раз. А потом бросай. Только дурак держится за гиблое дело».

3. Из пешек в игроки

   Тысячелетней дреме Наблюдателя пришел конец. Теперь никому было не под силу загасить вспыхнувшую в нем надежду.
   В глубинах космоса что-то происходило. После того как Наблюдатель ощутил слабый энергетический укол, чувствительность его обострилась. Он улавливал множество слабых движений и шорохов, исходящих из далекого уголка Солнечной системы — от источника, который медленно перемещался по тамошней орбите.
   Наблюдателю нужно было сравнить новую информацию с чем-нибудь известным, попытаться понять ее по аналогии.
   Он порылся в блоке памяти, обращаясь не только к своему собственному, хотя и долгому, но не богатому событиями опыту, но и к опыту всех своих предшественников. В жизни далекого предка он нашел случай, чем-то похожий на теперешний.
   Но ничего, кроме разочарования, находка не принесла. В том давнем случае внезапный поток гравитационных сигналов оказался в конце концов лишь позывными, посылаемыми наугад одним из собратьев, в котором возникли неполадки.
   Итак, первая гипотеза, будь Наблюдатель человеком, формулировалась бы им с той или иной степенью точности так: некая отдаленная подсистема, другой прибор в той же галактической ветви, где находился он сам, в некотором смысле двойник Наблюдателя, дала сбой.
   Но следовал вопрос: мог ли находиться его двойник в той точке, откуда шли эти слабые сигналы? Он снова полез за информацией в блок памяти и нашел нужный ему участок неба.
   Он ожидал увидеть маленькое, движущееся по орбите небесное тело, размером с астероид, с помещенным на него собратом. Но ничего такого там не было, а было тело естественного происхождения, замерзшая планета, вокруг которой обращалась большая луна. Наблюдатель был поражен.
   Планета — источник искусственного гравитационного поля? Этого не может быть, это противоречит не только собственному опыту, но и опыту всех его предшественников. А того, чего никогда не было, не может быть никогда.
   Наблюдатель изо всех сил сосредоточился на странной планете, и его постигло еще одно потрясение. Нет, это совершенно невозможно!
   У спутника планеты имелось кольцо, не отмеченное в блоке памяти. Кольцо прерывисто мерцало, излучая все виды энергии.
   И судя по всему было родственником Наблюдателя.
 
 
   Ларри сидел как на иголках. «Приглашение» немедленно нанести визит директору Станции пришло полчаса назад, но Рафаэль, вероятно, хотел перед аудиенцией помариновать непокорного подчиненного за дверью.
   Ларри в волнении сжимал и разжимал кулаки. Он знал, что надо делать, когда получал силу тяжести в миллион нормальных. Там работала физика, комбинация законов природы, все поддавалось управлению и пониманию. Ларри просто ухватил за хвост продуктивную идею, правильно поставил опыт, и законы с неизбежностью сработали. Они не могли не сработать.
   Но вся эта мышиная возня вокруг эксперимента не имела никакого отношения к физике и была ему решительно непонятна. Прошло четыре часа с тех пор, как его краткий отчет поступил в банк данных, а на Станции все словно с ума посходили.
   При помощи Кольца Ларри высвободил волшебную силу, но этой силой можно управлять. Отключите приборы, и она успокоится, а этот переполох… Споры выпустили джинна, которого не загнать обратно в бутылку.
   Одни сотрудники воодушевились, другие разозлились, третьи и то, и другое вместе. Персонал разделился на две группы, никто не остался равнодушным, и никто не стеснялся высказывать то, что думал, прямо в глаза Ларри. Он герой. Он лжец. Он гений. Он дурак. Он заслуживает Нобелевской премии. Жаль, что Тихо больше не тюрьма, потому что по нему плачет тюремная камера. Лесть была ему так же неприятна, как и брань.
   Станция бурлила, обычный порядок жизни пошел кувырком. Ларри не удалось завершить полный анализ эксперимента — он попросту не мог пробиться к компьютеру, ибо сотрудники, пользующиеся преимущественным правом доступа к нему, пытались сами воспроизвести его ночной эксперимент.
   Рафаэль одобрил численные модели, придуманные двумя маститыми учеными. Ларри ничуть не удивился, узнав, что расчеты на основе этих моделей «подтвердили» ошибочность его результатов. В пику расчетам, одобренным Рафаэлем, группа научных сотрудников помоложе (среди них выделялась Сондра) подготовила анализ, доказывающий, что Эффект Чао существует. Ларри не знал наверняка, кто первый пустил в оборот это название, но подозревал, что Сондра.
   Он молча взирал на бурление и суматоху, понимая, что и его противники и сторонники исходят из неверных посылок.
   Но дело было даже не в том, на чьей стороне истина, истина отошла на второй план. В этой возне главенствовала уже не наука, а политика. Сотрудников разделил незримый барьер. От них требовали принять чью-либо сторону, и вовсе не по вопросу о правоте Ларри. Вопросы теперь ставились другие. Вы за или против Рафаэля? Вы за или против закрытия Станции? Вы за нас или за них? И в конечном счете все противоречия, столкновения характеров, нравственная ненормальность жизни, годами тлевшие, но притушенные видимостью общего дела, воплотились в одном нехитром вопросе: «Вы в это верите?» Научная проблема свелась к вопросу веры, к выбору между ортодоксией и ересью.
   «И после этого, — с грустью говорил себе Ларри, — здесь не осталось ничего от науки».
   Включился прибор внутренней связи, и голос Рафаэля властно произнес: «Войдите». Ларри не совсем уверенно встал. Старик даже не проверил, тут ли он. Ларри поднял голову и поискал глазами камеру. Если она и была, то тщательно замаскированная. Или смысл состоял в том, чтобы показать Ларри, насколько доктор убежден в неукоснительном соблюдении приказа? Слово доктора — закон, и никто не в праве его нарушить.
   Ларри пришло в голову, что, не явись он к нему, и Рафаэль ничего не потерял бы, поскольку заметить его промах было бы просто некому. Он чуть не поддался искушению остаться на месте и посмотреть, как отреагирует шеф. Но это было бы неверной стратегией.
   Ларри встал, открыл дверь и вошел в кабинет.
   Рафаэль сидел за столом и делал вид, что поглощен сообщением на экране компьютера. Ларри остановился перед директорским столом и замялся в нерешительности.
   С него хватит. Если Рафаэль хочет поиграть в свои игры, Ларри будет не пешкой, а игроком. С несколько театральным вздохом он уселся и вынул свой карманный компьютер. Ему есть чем заняться. По крайней мере, можно притвориться.
   Ларри включил компьютер и вывел на дисплей рабочий массив. Его лицо было спокойно, но сердце сильно билось. Красноречивый, наглый, вызывающий жест. Такое было не в правилах Ларри, он не выказывал презрения к старшим. Отец назвал бы его теперешнее поведение рецидивом унаследованного от матери ирландского гонора и, вероятно, был бы недалек от истины.
   Было мгновение, когда директор мог взять верх, если бы оторвался от работы и осадил его уничтожающим замечанием.
   Но оно было упущено, директор продолжал притворяться, что считывает информацию с экрана компьютера, а Ларри сидел в кресле для посетителей, делая вид, что с головой ушел в работу.
   И с каждой секундой Рафаэль терял возможность разыграть сцену встречи так, как он задумал.
   Ларри показалось, что Рафаэль искоса бросает на него быстрые взгляды, но не спешил поднять глаза от своего экрана, чтобы убедиться в верности догадки. Ему стало любопытно, каким образом старик попробует исправить оплошность. Наконец Рафаэль встал, взял книгу и подошел к книжной полке. Он положил книгу на полку. Книга была явно с другой полки, просто Рафаэль сделал первый ход. Он вернулся назад и сел на угол стола. Столь непринужденная поза была для него совершенно нехарактерна. Но легко объяснима — так Рафаэль мог смотреть на своего подчиненного сверху вниз. Он захватил господствующую высоту.
   — А, господин Чао! — холодно проговорил Рафаэль.
   Ларри закрыл крышку компьютера и, подняв голову, встретил недобрый взгляд.
   Директор кивнул, встал и вернулся к своему креслу. Игра продолжалась.
   — Не вижу смысла тратить время на любезности, — начал Рафаэль. — Вот уже двадцать четыре часа, как работа Станции по вашей милости нарушена. Я не могу допустить, чтобы так продолжалось и дальше. Мы воспроизвели ваш так называемый опыт и выяснили, что это самое настоящее жульничество. Таким образом, нелепость ваших претензий становится очевидной. Я не вижу необходимости в том, чтобы и дальше тратить рабочее время персонала на поиски миража, не говоря уже об использовании Кольца и другого опытного оборудования. Я приказал немедленно прекратить всю дальнейшую деятельность по проверке вашего заявления. Станция должна вернуться к нормальному графику работы. Могу добавить, что я не знаю, какие юридические и научные инстанции занимаются подобными вопросами, но в ближайшие дни собираюсь выяснить это. Самоуправство не должно оставаться безнаказанным.
   Ларри раскрыл было рот, но слова застряли в горле. Его начальник, его собственный шеф в глаза называет его лжецом, угрожает уволить и привлечь к ответственности за сделанное открытие!
   Спустя минуту Ларри все-таки обрел дар речи.
   — Вы хотите, чтобы Станция вернулась к нормальному графику работы? — спросил он. — А что это за график? График подготовки к закрытию? — Ларри в недоумении покачал головой. — Почему вам проще думать, что нанятый вами сотрудник — лжец и мошенник, чем признать сделанное открытие? Вы хоть мельком взглянули на мои данные, настоящие данные, а не на расчеты, сделанные людьми, не понимающими суть эксперимента?
   Рафаэль пренебрежительно улыбнулся.
   — Ваше открытие, господин Чао, сводится к тому, как быстрее всего и безвозвратно погубить свою карьеру. Наших численных экспериментов вполне достаточно, чтобы доказать невозможность результатов, о которых вы столь самонадеянно заявили. Наша система не способна продуцировать такое гравитационное поле.
   — Я видел их уравнения! — резко ответил Ларри. Он встал и навис над столом Рафаэля. — Они даже не пытаются учесть фокусировку внешних гравитационных полей, а ведь в этом весь смысл опыта. Разумеется, такое поле нельзя создать при помощи одного Кольца, оно возникло, когда заработал гравитационный потенциал Харона! Я поймал его и сосредоточил в малом объеме. Обработка еще не закончена, но идея-то очевидна. Попробуйте опровергнуть ее! То, что вы делаете, все равно что слепое копирование радиопередатчика без антенны. Конечно, передатчик не будет работать! Неужели, доктор, вы не понимаете, что именно таков принцип ваших хваленых модельных расчетов?
   Ларри посмотрел в горящие яростью глаза старика, повернулся и, не дожидаясь ответа, молча вышел из кабинета. Впервые в жизни им овладел гнев, настоящий, безжалостный взрослый гнев.
   Ларри был взбешен не столько пустыми обвинениями Рафаэля, сколько его тупостью и твердолобостью.
   Директор отвергал истину, отвергал то, ради чего все сюда приехали. У Ларри были компьютерные записи, цифры, показания приборов, доказывающие, что он прав. Но на Земле, в миллиардах километров от Кольца, это будет слабым утешением. Если Кольцо законсервируют, то все будет впустую, потому что начатую работу можно закончить только здесь, на Плутоне. И больше нигде.
   Вот что так возмутило Ларри — слепое и бесполезное расточительство, упущенная возможность. Будь результаты его опыта признаны и подтверждены. Кольцо наконец-то заработало бы. Несмотря на экономический спад на Земле, Финансовый комитет нашел бы средства для продолжения исследований. В финансировании проекта приняли бы участие марсианские поселения и внешние спутники. Черт возьми, да разве только они! Все, абсолютно все дадут деньги на эту работу. Если искусственная гравитация существует, не останется ничего невозможного. Какое широчайшее откроется поле для научных поисков, какие невообразимые они сулят открытия! У Ларри заколотилось сердце.
   И между ним и этим блестящим будущим стоит лишь уязвленное самолюбие вечно недовольного старика. Это нестерпимо.
   У Ларри возникло желание немедленно отыскать Сондру, чтобы посоветоваться с ней о ближайших действиях. Но он подавил его. Позволить Сондре хозяйничать не лучше, чем позволить Рафаэлю унижать его. Он должен сам принять решение. Он придет к Сондре не смущенным беспомощным мальчишкой, а мужчиной, отвечающим за свои поступки. Ларри знал: если он хочет и дальше уважать себя, то должен сам решить, что ему делать.
   Ноги сами привели его к своей комнате. Он толкнул дверь, вошел и заперся на ключ. Ему надо побыть одному в тишине и покое. Чтобы подумать. Чтобы не спеша прокрутить в голове все варианты этой проклятой игры.
   Нужен еще один опыт, срочно! Он необходим не столько в интересах науки, сколько ради рекламы. Начнется шумиха, и закрытие Станции отменят. Или, во всяком случае, отложат до выяснения всех обстоятельств.
   Если он этого не сделает, его карьеру с большой долей вероятности можно считать завершенной. Сила тяжести в миллион земных норм впечатляет, но Астрофизический фонд ООН не поверит ему на слово так же, как не верят здесь. На Земле скорее послушают Рафаэля, чем его.
   И даже если Рафаэль добьется своего, Ларри в любом случае нужен материал для продолжения работы на Земле, хотя бы для того, чтобы подготовить качественную публикацию. А одного-единственного опыта тут, конечно, мало. Ларри нахмурился. Да, все-таки это скорее политика, чем наука. Ну так что ж?
   Если он будет вести себя, как положено скромному молодому ученому» бескорыстно влюбленному в истину, его открытие останется непризнанным, и больше всего пострадает эта самая истина. То есть истина требовала, чтобы Ларри окунулся в интриги, хитрил, плутовал, истина отвергала наивный идеализм.
   «Неужели все когда-нибудь соглашаются с тем, что цель оправдывает средства?» — с некоторой грустью подумал Ларри.
   Теперь конкретно. Во-первых, нужно точно узнать положение дел на Станции. Прекращена ли проверка результатов его опыта? Что это не так, Ларри было ясно, не мог Весь научный персонал кротко подчиниться запрету самодура-директора. Но и Рафаэлю это наверняка было столь же ясно. Значит, тот, кто попытается провести испытание, замаскирует его под другой эксперимент.
   Ларри вызвал на экран карманного компьютера график опытов с Кольцом. График был напряженнейший, ни одного просвета, по минутам расписаны все двадцать четыре часа. Это было очень необычно. Конечно, можно объяснить это тем, что люди спешат закончить свои эксперименты до закрытия Станции, но что-то в этом объяснении было неубедительное, очень уж неожиданно, в один день, так уплотнилась работа.