Страница:
Какая же ты умница, старая добрая Белая Королева! Всего каких-то тридцать семь минут, и варенье недосягаемо! Итак, допустим, что часы «Святого Антония» шли правильно. Это означает, что Солнечная система находилась в будущем относительно Земли и Мультисистемы.
Вот он, путь к решению! Новая постановка задачи звучит так: почему время в двух планетных системах течет (текло) по-разному?
Это очень хороший, очень правильный вопрос. Но как найти на него столь же правильный ответ? Почему именно тридцать семь минут, а не сорок две, не три дня, не сто двадцать три года? Может быть, величина отклонения — тридцать семь минут — сама по себе является ответом на все вопросы? Или по крайней мере ключом к разгадке?
Где были потеряны эти минуты? Или найдены? Что произошло на самом деле: Земля ушла в будущее, или Солнечная система в прошлое? И как, и почему?
Что произошло со «Святым Антонием»: он ли оказался заброшенным в будущее во время прохождения сквозь червоточину, или же Земля при этом скользнула назад, в прошлое?
Нет, так не пойдет, слишком много вопросов, и в них можно совершенно запутаться. Вот что нужно уяснить прежде всего: в одних и тех же условиях происходит одно и то же. Периодически открывающаяся червоточина не может то убыстрять время, то замедлять. Червоточина — реальный объект, физические законы его функционирования неизменны. Именно поэтому ученые не поверили часам «Святого Антония». И они были абсолютно правы, если… Если, разумеется, не произошла ошибка, и Земля прошла в Мультисистему через одну , а «Святой Антоний» через другую червоточину. Это значит, что червоточина, связывающая Точку Луны в Мультисистеме с Точкой Земли в Солнечной системе, к Земле не имеет никакого отношения. То есть все модели Мультисистемы, построенные учеными за последние пять лет, рассыпаются в прах, и нужно начинать с чистого листа. О Господи, если харонцы обуздали не только гравитацию, но и время, тогда все — остается умыть руки. И смиренно склониться перед их мощью.
Нет, рано! В душе Жанны все всколыхнулось, запротестовало против такого вывода. Во время транспортировки Земли сквозь червоточину с планетой определенно что-то произошло. Но что и каким образом? Как могло случиться, что никто не обратил на это внимания? Жанна закрыла глаза и тряхнула головой, пытаясь одолеть сумятицу мыслей. Ей уже и самой хотелось признать, что часы «Святого Антония» просто наврали. Но она была очень упряма.
Машинально откусив кусок бутерброда, Жанна аппетитно захрустела корочкой. «Спокойно, спокойно, не спеши», — уговаривала она себя. И тут вдруг почувствовала адский голод.
Она приготовила себе овсяную кашу, достала апельсин и две колбаски — пища ее не отличалась изысканностью и разнообразием. «Сначала подкреплюсь, — решила Жанна, — а уж потом за работу». Но мысли не отпускали, отчаянно бились в тенетах загадок. Вкуса еды Жанна так и не ощутила, зато придумала добрую дюжину приемлемых объяснений загадочных фактов. Спустя полчаса она уже сидела за компьютером в здании Института. Посуда на кухне так и осталась немытой.
Орбита вокруг Точки Луны. Район Обнаженного Пурпура
— А веревочка все вьется, узелков не сосчитать, — шептала тихонько Всевидящее Око.
Великий Локатор, главный эксперт в навигационном отделе ОбнаПура, прилипла к иллюминатору и, бормоча древнюю присказку, созерцала чужой космос.
— …не сосчитать, — в который раз прошептала она. Все чаще и чаще она с тоской вспоминала о своей прежней работе, о тех канувших в Лету временах, когда утверждение имело смысл, даже если не было абсолютно истинным.
Исключительной была рулетка в Свободном штате Невада, никто не мог предсказать наверняка, на какую отметку выпадет выигрыш. Никто, кроме Всевидящего Ока. После кропотливых исследований она открыла систему и получила чудесную возможность стричь купоны. И народ там собирался более чем приятный. Правда, иногда азартные игроки перевозбуждались и затевали нешуточные потасовки.
Дела давно минувших дней… Впрочем, никогда Свободный штат Невада не казался Всевидящему Оку той ареной, на которой могут раскрыться все ее дарования. Да и нет ничего этого теперь, все провалилось черт знает куда вместе с Солнечной Областью. Солнечная система, конечно, более общепринятое название, но слово «система» подразумевало некую упорядоченность, которой в действительности не наблюдалось. Нелегко было переиграть свою жизнь и посвятить ее борьбе за безграничную свободу…
Подумав о потерянном доме в Неваде, Всевидящее Око чуть слышно вздохнула. Она украдкой взглянула на монитор номер четыре, где мерцало изображение Земли. Как она близко и в то же время как недостижимо далеко. ОбнаПур плыл в пространстве, словно осажденная крепость, а вокруг него хищно кружили проклятые ОРИ. Харонские стервятники!
Эх, поиграть бы в подпольном казино! Где вы, милые, немудрящие забавы молодости, ау… С некоторых пор вся жизнь пурпуристов стала игрой в рулетку, только проигрыш в этой игре эквивалентен смерти. Так что теперь Всевидящее Око больше интересовалась небесной механикой, чем законодательством об азартных играх.
Пять лет назад, во время Большого Падения, — того, что на Земле называлось Похищением, — ОбнаПур был сорван со своей стационарной орбиты. Теперешняя его орбита, спиралью сходящаяся к черной дыре, означала лишь одно: все они здесь смертники. Вот так — простенько и забавно.
— А веревочка все вьется, — вновь зашептала Всевидящее Око. А считалка-то не слишком актуальна, вдруг подумала она. Уж ей-то прекрасно-известно: сколь веревочка ни вейся, а конец будет.
Око взглянула на часы. Если не скорректировать орбиту, черная дыра сожрет ОбнаПур через 123 дня 47 минут и 19 секунд. А где ее, к черту, скорректировать? Ничего, ну ничегошеньки от них теперь не зависело. Бешено крутящийся обруч Лунного Кольца проносился мимо ОбнаПура все быстрее и быстрее, в самых неожиданных направлениях, и так и сяк, и все у Ока шло наперекосяк. Нестабильность орбиты Лунного Кольца заметно ускоряла соскальзывание ОбнаПура к черной дыре.
Как это происходит, Око сказать не решалась. А вдруг добрые харонцы посредством гравитационных возмущений вытащат ОбнаПур на безопасную орбиту с большим периодом? Предположение было безумным, и Всевидящее Око тут же его отбросила.
На черта харонцам сдались какие-то пурпуристы вместе со своей липовой философией. Да они для их спасения не пошевелят ни пальцем, ни щупальцем, или что там у них вместо конечностей…
Топливо для маневровых двигателей практически иссякло. Из-за ОРИ Земле пришлось отказаться от регулярных грузовых рейсов.
Всевидящее Око лучше кого бы то ни было знала траекторию ОбнаПура и понимала ее смысл. Чуть раньше или чуть позже, но его существование завершится в этой самой черной дыре. Зачем же оттягивать развязку? Отныне Всевидящее Око видела свою задачу в том, чтобы это произошло как можно быстрее.
Все равно никому еще не удавалось избежать написанного на роду.
— …узелков не сосчитать, — прошептала Всевидящее Око.
6. Тайна Сферы
Вот он, путь к решению! Новая постановка задачи звучит так: почему время в двух планетных системах течет (текло) по-разному?
Это очень хороший, очень правильный вопрос. Но как найти на него столь же правильный ответ? Почему именно тридцать семь минут, а не сорок две, не три дня, не сто двадцать три года? Может быть, величина отклонения — тридцать семь минут — сама по себе является ответом на все вопросы? Или по крайней мере ключом к разгадке?
Где были потеряны эти минуты? Или найдены? Что произошло на самом деле: Земля ушла в будущее, или Солнечная система в прошлое? И как, и почему?
Что произошло со «Святым Антонием»: он ли оказался заброшенным в будущее во время прохождения сквозь червоточину, или же Земля при этом скользнула назад, в прошлое?
Нет, так не пойдет, слишком много вопросов, и в них можно совершенно запутаться. Вот что нужно уяснить прежде всего: в одних и тех же условиях происходит одно и то же. Периодически открывающаяся червоточина не может то убыстрять время, то замедлять. Червоточина — реальный объект, физические законы его функционирования неизменны. Именно поэтому ученые не поверили часам «Святого Антония». И они были абсолютно правы, если… Если, разумеется, не произошла ошибка, и Земля прошла в Мультисистему через одну , а «Святой Антоний» через другую червоточину. Это значит, что червоточина, связывающая Точку Луны в Мультисистеме с Точкой Земли в Солнечной системе, к Земле не имеет никакого отношения. То есть все модели Мультисистемы, построенные учеными за последние пять лет, рассыпаются в прах, и нужно начинать с чистого листа. О Господи, если харонцы обуздали не только гравитацию, но и время, тогда все — остается умыть руки. И смиренно склониться перед их мощью.
Нет, рано! В душе Жанны все всколыхнулось, запротестовало против такого вывода. Во время транспортировки Земли сквозь червоточину с планетой определенно что-то произошло. Но что и каким образом? Как могло случиться, что никто не обратил на это внимания? Жанна закрыла глаза и тряхнула головой, пытаясь одолеть сумятицу мыслей. Ей уже и самой хотелось признать, что часы «Святого Антония» просто наврали. Но она была очень упряма.
Машинально откусив кусок бутерброда, Жанна аппетитно захрустела корочкой. «Спокойно, спокойно, не спеши», — уговаривала она себя. И тут вдруг почувствовала адский голод.
Она приготовила себе овсяную кашу, достала апельсин и две колбаски — пища ее не отличалась изысканностью и разнообразием. «Сначала подкреплюсь, — решила Жанна, — а уж потом за работу». Но мысли не отпускали, отчаянно бились в тенетах загадок. Вкуса еды Жанна так и не ощутила, зато придумала добрую дюжину приемлемых объяснений загадочных фактов. Спустя полчаса она уже сидела за компьютером в здании Института. Посуда на кухне так и осталась немытой.
Орбита вокруг Точки Луны. Район Обнаженного Пурпура
— А веревочка все вьется, узелков не сосчитать, — шептала тихонько Всевидящее Око.
Великий Локатор, главный эксперт в навигационном отделе ОбнаПура, прилипла к иллюминатору и, бормоча древнюю присказку, созерцала чужой космос.
— …не сосчитать, — в который раз прошептала она. Все чаще и чаще она с тоской вспоминала о своей прежней работе, о тех канувших в Лету временах, когда утверждение имело смысл, даже если не было абсолютно истинным.
Исключительной была рулетка в Свободном штате Невада, никто не мог предсказать наверняка, на какую отметку выпадет выигрыш. Никто, кроме Всевидящего Ока. После кропотливых исследований она открыла систему и получила чудесную возможность стричь купоны. И народ там собирался более чем приятный. Правда, иногда азартные игроки перевозбуждались и затевали нешуточные потасовки.
Дела давно минувших дней… Впрочем, никогда Свободный штат Невада не казался Всевидящему Оку той ареной, на которой могут раскрыться все ее дарования. Да и нет ничего этого теперь, все провалилось черт знает куда вместе с Солнечной Областью. Солнечная система, конечно, более общепринятое название, но слово «система» подразумевало некую упорядоченность, которой в действительности не наблюдалось. Нелегко было переиграть свою жизнь и посвятить ее борьбе за безграничную свободу…
Подумав о потерянном доме в Неваде, Всевидящее Око чуть слышно вздохнула. Она украдкой взглянула на монитор номер четыре, где мерцало изображение Земли. Как она близко и в то же время как недостижимо далеко. ОбнаПур плыл в пространстве, словно осажденная крепость, а вокруг него хищно кружили проклятые ОРИ. Харонские стервятники!
Эх, поиграть бы в подпольном казино! Где вы, милые, немудрящие забавы молодости, ау… С некоторых пор вся жизнь пурпуристов стала игрой в рулетку, только проигрыш в этой игре эквивалентен смерти. Так что теперь Всевидящее Око больше интересовалась небесной механикой, чем законодательством об азартных играх.
Пять лет назад, во время Большого Падения, — того, что на Земле называлось Похищением, — ОбнаПур был сорван со своей стационарной орбиты. Теперешняя его орбита, спиралью сходящаяся к черной дыре, означала лишь одно: все они здесь смертники. Вот так — простенько и забавно.
— А веревочка все вьется, — вновь зашептала Всевидящее Око. А считалка-то не слишком актуальна, вдруг подумала она. Уж ей-то прекрасно-известно: сколь веревочка ни вейся, а конец будет.
Око взглянула на часы. Если не скорректировать орбиту, черная дыра сожрет ОбнаПур через 123 дня 47 минут и 19 секунд. А где ее, к черту, скорректировать? Ничего, ну ничегошеньки от них теперь не зависело. Бешено крутящийся обруч Лунного Кольца проносился мимо ОбнаПура все быстрее и быстрее, в самых неожиданных направлениях, и так и сяк, и все у Ока шло наперекосяк. Нестабильность орбиты Лунного Кольца заметно ускоряла соскальзывание ОбнаПура к черной дыре.
Как это происходит, Око сказать не решалась. А вдруг добрые харонцы посредством гравитационных возмущений вытащат ОбнаПур на безопасную орбиту с большим периодом? Предположение было безумным, и Всевидящее Око тут же его отбросила.
На черта харонцам сдались какие-то пурпуристы вместе со своей липовой философией. Да они для их спасения не пошевелят ни пальцем, ни щупальцем, или что там у них вместо конечностей…
Топливо для маневровых двигателей практически иссякло. Из-за ОРИ Земле пришлось отказаться от регулярных грузовых рейсов.
Всевидящее Око лучше кого бы то ни было знала траекторию ОбнаПура и понимала ее смысл. Чуть раньше или чуть позже, но его существование завершится в этой самой черной дыре. Зачем же оттягивать развязку? Отныне Всевидящее Око видела свою задачу в том, чтобы это произошло как можно быстрее.
Все равно никому еще не удавалось избежать написанного на роду.
— …узелков не сосчитать, — прошептала Всевидящее Око.
6. Тайна Сферы
Отрицание может двигать горы. Мы в этом убедились еще раз. В последние пять лет отказ воспринимать очевидные истины стал основным психологическим механизмом, обеспечившим выживание не только отдельных людей, но и всего общества в целом. Но вместе с тем отказ видеть Вселенную такой, как она есть, привел к массовой мании воздушных замков. Сейчас мы спрашиваем себя: а не будет ли выздоровление тяжелее самой болезни, возможно ли оно для отдельной личности и для общества в целом; можно ли обеспечить сохранение механизма самозащиты?
Д-р Вольф Бернхардт, Генеральный директор Управления пространственных исследований ООН. Речь на открытии памятника экипажу «Рэкера». 4 июня 2436 г.
Штат Нью-Йорк. Институт исследований Мультисистемы
Институт исследований Мультисистемы при Колумбийском университете в Нью-Йорке был дырой, каких мало, и в середине двадцать пятого столетия это уже ни для кого не являлось новостью.
Подземное строительство стало в известной степени популярным еще до Похищения. Технология, разработанная на Луне, получила невиданное распространение именно на Земле. Она облегчала управление окружающей средой и экономила площади на поверхности.
Разумеется, после Похищения условия изменились. Нью-Йорк новой эпохи выглядел гораздо более унылым и подозрительным, чем когда бы то ни было в прошлом. У людей осталось единственное желание — затаиться.
Многие чувствовали себя спокойнее под землей, хотя в действительности спрятаться там можно было разве что от плохой погоды да от уличной преступности. Непрестанные разговоры о харонцах лишь поддерживали атмосферу, в которой уход людей в подземелье приобретал какую-то видимость смысла. Истинная же психологическая подоплека этого ухода была до глупого проста: люди не желали видеть над головой чужое небо. Именно это нежелание гнало их вниз. Жить под землей стало модно.
Однако все хорошо в меру, ИИМ блистательно доказал это на собственном примере. Подъемник не успевал перевозить всех желающих, и каждое утро Жанна Колетт бежала сломя голову, мечтая занять в нем место. Сегодня она встала ни свет ни заря, и — о чудо! — в подъемнике не было ни души. Прислонившись спиной к стене кабины, она крепко схватилась руками за поручни и затаила дыхание.
— Базовый уровень, — сказала Жанна в микрофон, покорно ожидая предстоящего издевательства. Базовый уровень ИИМ находился на 300 метров ниже уровня земли и скорость, развиваемая подъемником практически переходившем в свободное падение, оставалась предметом постоянной гордости институтского персонала. Жанна предпочла бы в два раза меньшую, но и во столько же раз менее тошнотворную скорость.
Взвыли двигатели, кабина начала падать, и недавно съеденный завтрак пополз вверх по пищеводу. Жанна крепко зажмурилась и постаралась оглохнуть. Безуспешно. Кабина бешено дрожала, моторы грохотали, и что-то дзенькало, словно душа этого своенравного устройства приговаривала пассажиру: скоро, скоро, скоро шмяк… Комфортом здесь ясно не баловались. Кроме всего прочего, Жанну пугала скорая, неизбежная и все равно внезапная кульминация.
Жанна вдруг стала в несколько раз тяжелее, словно каменная глыба свалилась ей на плечи, колени бессильно подогнулись… и медленно-медленно разогнулись обратно. Уф! Счастливая Жанна поняла, что на сей раз лифт пока решил доставить ее в ИИМ живой и нерасплющенной. Могло быть и хуже — она представила себя лежащей на дне шахты, в виде кровавого месива, по консистенции напоминающего варенье.
Кстати, о варенье! Жанна усмехнулась. Двери разъехались, и уши заложило от перепада давления. Варенье может быть только вчера или только завтра! Варенью нет места сегодня! Если подъемник согласен с этим правилом Белой Королевы, то у Жанны есть еще надежда. Но доверять коварному механизму все-таки нельзя.
Жанна стояла на широкой платформе, в которую упиралась шахта подъемника. Платформа находилась десятью метрами выше базового уровня, куда отсюда вела широкая лестница.
В затылке приятно щекотало, щекотка напоминала Жанне о ночном откровении. Сегодня все получится, это ясно. Сегодня звездный день Жанны. Она внимательно огляделась, запоминая подробности этого дня. Ведь она, несомненно, захочет вспомнить его не раз. Когда-нибудь потом, в будущем.
Базовый уровень ИИМ не был ни зданием, ни частью здания, а просто полостью ста пятидесяти метров шириной и трехсот длиной, забитая лабораториями, офисами и служебными помещениями.
Потолок представлял собой не совсем уместную здесь имитацию ярко-голубого неба, по которому ползли пухлые белые тучки. Комбинация проекционных картинок и экранов создавала иллюзию движения тучек по небу. Ослепительный желто-белый диск, тоже подвижный, изображал Солнце. Сейчас он висел над восточной частью полости и был красноватым. Самое странное, что это обманное небо и впрямь действовало на нервы успокаивающе, в точном соответствии с замыслом проектировщиков.
Проходил день, и дневное небо сменялось ночным, со звездами, планетами и Луной, именно таким, каким оно было над Нью-Йорком, когда с Землей еще ничего не случилось. Люди как-то забывали, что звезд-то в Нью-Йорке никто не видел уже несколько столетий. Звезды там заменяли назойливые огни рекламы.
При помощи современных технологий удалось добиться полной иллюзии бесконечной удаленности небосвода от наблюдателя. Жанну, впрочем, обмануть этим великолепием было уже невозможно. Она не любила закрытых помещений. Может быть, именно поэтому она ненавидела харонцев столь искренне и глубоко — харонцев, запихнувших ее родную планету в мешок газопылевых облаков Мультисистемы. Жанна бывала в Кембридже и своими глазами видела древние четырехугольные дворики тамошних колледжей. Ее поразило, как они похожи друг на друга — с одинаково расположенными библиотекой, студенческими кельями, обеденным залом. Все колледжи строились по одному и тому же проекту. Ее восхитил дух столетних традиций, явственно витающий в древних стенах. Мир привычно сходил с ума, менялся по мановению, палочки таинственного дирижера, но Кембриджу не было дела до его ребяческой непоседливости. Все здесь дышало солидным спокойствием и размеренностью. Жанна буквально влюбилась в Кембридж, до потери сил бродила по истертым булыжным мостовым. ИИМ своей планировкой повторял древнюю планировку Кембриджа, и Жанну всегда удивляло это вечное возвращение на круги своя. И если проектировщики ИИМа тем самым действительно признали преимущество древних традиций, а не просто захотели соригинальничать, то это было прекрасно. Тогда Жанна мысленно им аплодировала.
Она слышала, что ИИМ называют «подколпачной лужайкой», и это было недалеко от истины.
Ряд построек протянулись от увитого плющом кирпичного здания Центра компьютерного моделирования до грибообразного Главного рабочего корпуса. Жанна словно наяву увидела Синюю Гусеницу из кэрролловской «Алисы», сидящую на крыше ГРК и медленно курящую свой кальян. Самое место.
Вокруг зданий зеленели лужайки. Был даже настоящий пруд, по которому деловито плавали гуси. У дальнего берега, в тени деревьев застыли силуэты двух больших лебедей.
Вздохнув, Жанна побежала вниз по лестнице к Главному рабочему корпусу.
Нереальность декораций вдруг стала почти осязаемой. Искусственно имитируемый запах свежего воздуха, искусственный свежий ветерок, создаваемый сетью управляемых компьютером компрессоров, искусственная лужайка, всегда выглядевшая по-весеннему нарядной, — все было ненастоящее и напоминало необычайно яркий сон при лихорадке.
Иногда самые стоящие предметы начинают казаться подделками. Вот и сейчас писк гусят, барахтавшихся в воде, ощущение неудобства в желудке после путешествия на подъемнике, даже отдаленное эхо чужих разговоров казались частью какого-то грандиозного обмана, смысл которого Жанне был непонятен. Зачем натужно бодриться и малодушно отворачиваться от правды?
«Все прекрасно, — говорил Институт каждому посетителю. — Здесь вы в полной безопасности, и все обстоит именно так, как должно обстоять».
Все действительно прекрасно — за исключением того, что Земля похищена врагами, и уже ничто не обстоит так, как должно обстоять.
Хмурясь этим мыслям, Жанна вошла в здание ГРК. «Если мы, подобно страусам, будем прятать голову в песок, то грош нам цена, — думала она, поднимаясь на эскалаторе. — О какой надежде на спасение может идти речь, раз мы успокаиваем себя красивыми видами потерянного неба, раз не хотим глядеть врагу в лицо, раз…» Но она уже приехала.
Десятью минутами позже, согретая ароматным горячим чаем, Жанна вновь ожила. Утренняя вера в свои силы не покинула ее, мозг только ждал приказа, чтобы ринуться в бой, исходные вопросы были сформулированы.
«Итак, — вернулась она к самому началу, — предположим, что часы „Святого Антония“ были исправны…»
— Привет, Жанна. Доброе утро! — раздалось у нее за спиной.
Проклятие, почему он не постучал? Она сдержала ругательство, готовое сорваться с губ, и раздраженно грохнула чайным стаканом по столу. Нет, он неисправим. Она когда-нибудь соберется с духом и переставит здесь всю мебель так, чтобы сидеть всегда лицом к двери, а еще лучше, вообще забаррикадируется. Жанну совершенно не беспокоило, что тогда и без того тесная комнатка станет еще теснее: зато появится собственное место, а с ним и возможность не отвлекаться на непрошеных гостей.
— Привет, Уолли, — ответила Жанна, так и не повернувшись лицом к вошедшему. Она изо всех сил пыталась успокоиться, с остервенением вытирая расплесканный чай. Вот бы выгнать наглеца пинком под зад! Но с Уолли так обращаться нельзя, бедняга обидится на всю жизнь. И какой идиот придумал этот гуманизм!
Швырнув стакан в ведро, Жанна резко крутанулась в кресле и оказалась с Уолли лицом к лицу. Теперь она была сама вежливость, но какая! От такой вежливости запросто можно превратиться в сосульку.
Уолли Стурджис неуверенно переминался в дверях. Одному. Богу известно, как он умудрялся казаться застенчивым и робким, не напрягая ни одного мускула, у Уолли это всегда получалось.
— Привет, Жанна. Что прив-в-в-ело тебя, э-э-э… сюда… э-э-э… в столь ранний час? — спросил он, скромно опустив глаза долу.
Уолли, 43-летний кандидат, был приглашен в Институт исследований Мультисистемы на работу по контракту из Лаборатории математического моделирования Колумбийского университета. Он воплощал собой образ «вечного студента», человека, жившего какой-то собственной внутренней жизнью и абсолютно не обеспокоенного своей фатальной отстраненностью от всего на свете.
Жанна изобразила ядовитую любезность:
— Да вот пришло на ум несколько идеек, которые мне хотелось бы обмозговать до того, как сюда нагрянет гогочущая толпа. Мне нужно немного тишины и одиночества.
Слабая надежда на то, что он поймет намек, исчахла, едва родившись. Прогугукав нечто неопределенное, Стурджис энергично кивнул и, стараясь держаться как можно дальше от Жанны, направился к свободному столу. Словно не замечая ее людоедски-ласкового взгляда, он плюхнулся в кресло, сложил на коленях руки и, отыскав глазами пятнышко на полу, принялся внимательно его изучать. Последовала долгая пауза.
— Мне это хорошо известно, — наконец сказал он. — Когда никого вокруг нет, можно горы свернуть. Я просто ненавижу, когда вокруг толкутся… М-да. Ага.
Внезапно он весь озарился улыбкой и решился посмотреть собеседнице в глаза. Выражение ее лица, кажется, не на шутку его встревожило. Жанне пришлось выдавливать из себя улыбку, но получившаяся гримаса повергла Уолли в еще больший страх. Смекнув наконец, что ему лучше исчезнуть, Уолли попытался сделать это не вылезая из кресла. Нет, это немыслимо! Она же еще и должна беспокоиться о его самочувствии. Кто, кроме Уолли, способен заявиться, помешать работе и при этом поведать, как сам не любит, когда ему мешают…
Жанна знала, что достаточно одного ласкового слова, и Уолли снова станет абсолютно счастлив. Но, то ли из зловредности, то ли от нежелания брать на себя роль постоянной утешительницы Стурджиса, промолчала.
Впервые она познакомилась с Уолли Стурджисом, когда четыре года назад защитила диплом. Жанна спросила, нравится ли ему заниматься моделированием. Уолли начал говорить сперва спокойным, скромным голосом, но вскоре разошелся, лицо его раскраснелось и наконец закричал, живописуя достоинства и недостатки многомерных проективных пространств. Его монолог был прерван лишь бегством Жанны, с трудом придумавшей предлог.
Вскоре после этого Жанне вдруг взбрело в голову, что пора раскрыть Уолли глаза на то, как удивительно прекрасен окружающий мир, вытащить его из скучной клетки, куда он добровольно заточил себя. Откуда у глупой пятнадцатилетней девчонки появилось такое желание, Жанна и до сих пор не понимала. Во всяком случае, физическое совершенство Уолли ее не прельщало, это уж точно. Фигура Уолли напоминала короткое и очень толстое веретено. Косматые каштановые волосы сосульками падали на плечи — похоже, он не знал, для чего предназначена расческа. Не говоря уже о парикмахерской.
Один из торцов веретена блестел огромной округлой плешью. Плешь недвусмысленно намекала окружающим, что веретено не придает значения своему внешнему виду — тщеславие ему было чуждо. Уолли ведь ничего не стоило два раза в день шлепнуть себе на лысину немного крема, и через месяц плешь заросла бы густейшей шевелюрой. Но для этого требовалось вспоминать о лысине хотя бы два раза в день, а на подобное усилие Уолли был неспособен. Одежда его была вполне достойна своего хозяина: мятые, пропахшие потом темно-голубые рубашки, словно изжеванные рабочие брюки и стоптанные туфли. Похоже, он не утруждал себя раздеванием перед тем, как забраться в постель. Безумная попытка Жанны сделать из Уолли нормального человека потерпела полнейшее фиаско, если не считать появления в его гардеробе цветных сорочек. Вообще-то самым практичным и красивым цветом, по мнению Уолли, был черный.
На лице «вечного студента» выделялись густые брови, под которыми спрятались глубоко посаженные глаза неопределенного цвета. Сразу обращал на себя внимание клювообразный нос, под каковым топорщилась во все стороны некая поросль. Массивный подбородок, всегда покрытый неопрятной щетиной, и бледная, словно мятая кожа выдавали человека, безвылазно торчащего под землей в помещениях с искусственным микроклиматом.
Впрочем, все это было не так уж и важно. По Земле бродило немало «вечных студентов», их повадки всем давно известны. В институте давно решили, что сделать Уолли доктором и более или менее терпимого в общении человека удастся не раньше, чем отправить его на пенсию.
Понятно, что к нынешнему утру социальных навыков в копилке у Уолли не прибавилось. Он упорно сидел в кресле и молчал, Скованный ужасом, что нагнала на него Жанна. Она так и не сообразила, что же выражало его лицо. Но разгадывать эту загадку не было времени.
— Ты прав, Уолли, — сказала она. — Жизнь проходит, а ничего не сделано. А у тебя как дела?
— Что ты имеешь в виду? — с готовностью переспросил он.
Интересно, что творится у него в голове?
— Что ты здесь делаешь, Уолли, — повторила ласково Жанна. Так добросовестная учительница, сдерживая раздражение, втолковывает простенькое определение дубоватому ученику, а тот хлопает глазами и ничего не понимает.
— А? Что? Ах да… Меня перевели сюда из Лаборатории математического моделирования…
— Нет, Уолли. — Жанна старалась не повышать голоса. — Почему ты здесь именно сегодня утром ? Ты помят больше, чем обычно. Опять всю ночь работал?
Уолли внимательно посмотрел себе под ноги, недоумевая, как его вид может натолкнуть кого-то на столь нелепое предположение.
— Я? Нет, я вчера ушел отсюда в девять вечера. Я только что пришел. Меня пригласил доктор Соколов, чтобы промоделировать потроха Сферы. Он считает, что вот-вот сумеет окончательно установить местонахождение Централа.
— Они еще не бросили им заниматься?
Уолли улыбнулся, его глазки заблестели от удовольствия.
— Нет, конечно, доктор Соколов уверен, что Централ Харона существует. Но… э-э-э… я-то знаю, что он ошибается. Каждый раз он требует от меня немедленно проверить его очередную теорию. Так что скоро все прояснится. — Уолли не переставал радостно улыбаться.
— Возможно, они просто хотели подшутить над тобой, Уолли. Но это же чистейшей воды фантастика. Нет ни одного серьезного доказательства гипотезы Соколова о том, что Мультисистемой управляет ядро Сферы. Это уже не наука, черт побери, а религия какая-то. Соколов придумал сказку про харонцев, поверил в нее сам, а теперь пытается уверить других. — Наверное, Жанна несколько преувеличивала, но она далеко не единственная считала, что Соколов излишне склонен к бездоказательным утверждениям. — Это смахивает на поиски Святого Грааля, философского камня или вычисление квадратуры круга. Если задача сейчас непосильна, не проще ли смириться с тем, что ответа не существует?
— Но… э-э-э… я не понимаю… — начал Уолли. Он не любил споров, не любил вообще никаких конфронтации.
— Смотри, — сказала Жанна, — однажды мы, если очень повезет, обнаружим Централ Харона. Конечно, если он существует на самом деле. Разумеется, это будет чрезвычайно важным открытием. Но тем временем харонцы задушат нас в своих ласковых объятиях. Что толку в этом Централе, если мы туда не можем проникнуть? Мы даже за пределы планеты выбраться не в состоянии.
— Это так, — согласился Уолли. — Но можем же мы послать автоматы к «Терра Нове» и Скиту…
— ОРИ уничтожают каждый третий аппарат, это раз. А во-вторых, обратной-то связи нет…
— Ну да, конечно, это будет нелегко, — сказал Уолли. — Но что же плохого в попытках узнать, где именно находится Централ?
— Абсолютно ничего, за исключением того, что распыление научных сил отдаляет решение главной задачи — бегства отсюда. И самое главное сейчас — найти ахиллесову пяту ОРИ, чтобы успешно бороться с ними…
— Я хочу построить модель Централа Харона! — раздраженно заявил Уолли. — ОРИ я моделировал уже миллионы раз. Они мне надоели до чертиков.
Только Уолли мог любить одни свои компьютерные модели больше, чем другие.
— Никого не интересует, что тебе нравится больше, Уолли, сейчас важнее всего собрать наши силы в кулак. ОРИ…
Д-р Вольф Бернхардт, Генеральный директор Управления пространственных исследований ООН. Речь на открытии памятника экипажу «Рэкера». 4 июня 2436 г.
Штат Нью-Йорк. Институт исследований Мультисистемы
Институт исследований Мультисистемы при Колумбийском университете в Нью-Йорке был дырой, каких мало, и в середине двадцать пятого столетия это уже ни для кого не являлось новостью.
Подземное строительство стало в известной степени популярным еще до Похищения. Технология, разработанная на Луне, получила невиданное распространение именно на Земле. Она облегчала управление окружающей средой и экономила площади на поверхности.
Разумеется, после Похищения условия изменились. Нью-Йорк новой эпохи выглядел гораздо более унылым и подозрительным, чем когда бы то ни было в прошлом. У людей осталось единственное желание — затаиться.
Многие чувствовали себя спокойнее под землей, хотя в действительности спрятаться там можно было разве что от плохой погоды да от уличной преступности. Непрестанные разговоры о харонцах лишь поддерживали атмосферу, в которой уход людей в подземелье приобретал какую-то видимость смысла. Истинная же психологическая подоплека этого ухода была до глупого проста: люди не желали видеть над головой чужое небо. Именно это нежелание гнало их вниз. Жить под землей стало модно.
Однако все хорошо в меру, ИИМ блистательно доказал это на собственном примере. Подъемник не успевал перевозить всех желающих, и каждое утро Жанна Колетт бежала сломя голову, мечтая занять в нем место. Сегодня она встала ни свет ни заря, и — о чудо! — в подъемнике не было ни души. Прислонившись спиной к стене кабины, она крепко схватилась руками за поручни и затаила дыхание.
— Базовый уровень, — сказала Жанна в микрофон, покорно ожидая предстоящего издевательства. Базовый уровень ИИМ находился на 300 метров ниже уровня земли и скорость, развиваемая подъемником практически переходившем в свободное падение, оставалась предметом постоянной гордости институтского персонала. Жанна предпочла бы в два раза меньшую, но и во столько же раз менее тошнотворную скорость.
Взвыли двигатели, кабина начала падать, и недавно съеденный завтрак пополз вверх по пищеводу. Жанна крепко зажмурилась и постаралась оглохнуть. Безуспешно. Кабина бешено дрожала, моторы грохотали, и что-то дзенькало, словно душа этого своенравного устройства приговаривала пассажиру: скоро, скоро, скоро шмяк… Комфортом здесь ясно не баловались. Кроме всего прочего, Жанну пугала скорая, неизбежная и все равно внезапная кульминация.
Жанна вдруг стала в несколько раз тяжелее, словно каменная глыба свалилась ей на плечи, колени бессильно подогнулись… и медленно-медленно разогнулись обратно. Уф! Счастливая Жанна поняла, что на сей раз лифт пока решил доставить ее в ИИМ живой и нерасплющенной. Могло быть и хуже — она представила себя лежащей на дне шахты, в виде кровавого месива, по консистенции напоминающего варенье.
Кстати, о варенье! Жанна усмехнулась. Двери разъехались, и уши заложило от перепада давления. Варенье может быть только вчера или только завтра! Варенью нет места сегодня! Если подъемник согласен с этим правилом Белой Королевы, то у Жанны есть еще надежда. Но доверять коварному механизму все-таки нельзя.
Жанна стояла на широкой платформе, в которую упиралась шахта подъемника. Платформа находилась десятью метрами выше базового уровня, куда отсюда вела широкая лестница.
В затылке приятно щекотало, щекотка напоминала Жанне о ночном откровении. Сегодня все получится, это ясно. Сегодня звездный день Жанны. Она внимательно огляделась, запоминая подробности этого дня. Ведь она, несомненно, захочет вспомнить его не раз. Когда-нибудь потом, в будущем.
Базовый уровень ИИМ не был ни зданием, ни частью здания, а просто полостью ста пятидесяти метров шириной и трехсот длиной, забитая лабораториями, офисами и служебными помещениями.
Потолок представлял собой не совсем уместную здесь имитацию ярко-голубого неба, по которому ползли пухлые белые тучки. Комбинация проекционных картинок и экранов создавала иллюзию движения тучек по небу. Ослепительный желто-белый диск, тоже подвижный, изображал Солнце. Сейчас он висел над восточной частью полости и был красноватым. Самое странное, что это обманное небо и впрямь действовало на нервы успокаивающе, в точном соответствии с замыслом проектировщиков.
Проходил день, и дневное небо сменялось ночным, со звездами, планетами и Луной, именно таким, каким оно было над Нью-Йорком, когда с Землей еще ничего не случилось. Люди как-то забывали, что звезд-то в Нью-Йорке никто не видел уже несколько столетий. Звезды там заменяли назойливые огни рекламы.
При помощи современных технологий удалось добиться полной иллюзии бесконечной удаленности небосвода от наблюдателя. Жанну, впрочем, обмануть этим великолепием было уже невозможно. Она не любила закрытых помещений. Может быть, именно поэтому она ненавидела харонцев столь искренне и глубоко — харонцев, запихнувших ее родную планету в мешок газопылевых облаков Мультисистемы. Жанна бывала в Кембридже и своими глазами видела древние четырехугольные дворики тамошних колледжей. Ее поразило, как они похожи друг на друга — с одинаково расположенными библиотекой, студенческими кельями, обеденным залом. Все колледжи строились по одному и тому же проекту. Ее восхитил дух столетних традиций, явственно витающий в древних стенах. Мир привычно сходил с ума, менялся по мановению, палочки таинственного дирижера, но Кембриджу не было дела до его ребяческой непоседливости. Все здесь дышало солидным спокойствием и размеренностью. Жанна буквально влюбилась в Кембридж, до потери сил бродила по истертым булыжным мостовым. ИИМ своей планировкой повторял древнюю планировку Кембриджа, и Жанну всегда удивляло это вечное возвращение на круги своя. И если проектировщики ИИМа тем самым действительно признали преимущество древних традиций, а не просто захотели соригинальничать, то это было прекрасно. Тогда Жанна мысленно им аплодировала.
Она слышала, что ИИМ называют «подколпачной лужайкой», и это было недалеко от истины.
Ряд построек протянулись от увитого плющом кирпичного здания Центра компьютерного моделирования до грибообразного Главного рабочего корпуса. Жанна словно наяву увидела Синюю Гусеницу из кэрролловской «Алисы», сидящую на крыше ГРК и медленно курящую свой кальян. Самое место.
Вокруг зданий зеленели лужайки. Был даже настоящий пруд, по которому деловито плавали гуси. У дальнего берега, в тени деревьев застыли силуэты двух больших лебедей.
Вздохнув, Жанна побежала вниз по лестнице к Главному рабочему корпусу.
Нереальность декораций вдруг стала почти осязаемой. Искусственно имитируемый запах свежего воздуха, искусственный свежий ветерок, создаваемый сетью управляемых компьютером компрессоров, искусственная лужайка, всегда выглядевшая по-весеннему нарядной, — все было ненастоящее и напоминало необычайно яркий сон при лихорадке.
Иногда самые стоящие предметы начинают казаться подделками. Вот и сейчас писк гусят, барахтавшихся в воде, ощущение неудобства в желудке после путешествия на подъемнике, даже отдаленное эхо чужих разговоров казались частью какого-то грандиозного обмана, смысл которого Жанне был непонятен. Зачем натужно бодриться и малодушно отворачиваться от правды?
«Все прекрасно, — говорил Институт каждому посетителю. — Здесь вы в полной безопасности, и все обстоит именно так, как должно обстоять».
Все действительно прекрасно — за исключением того, что Земля похищена врагами, и уже ничто не обстоит так, как должно обстоять.
Хмурясь этим мыслям, Жанна вошла в здание ГРК. «Если мы, подобно страусам, будем прятать голову в песок, то грош нам цена, — думала она, поднимаясь на эскалаторе. — О какой надежде на спасение может идти речь, раз мы успокаиваем себя красивыми видами потерянного неба, раз не хотим глядеть врагу в лицо, раз…» Но она уже приехала.
Десятью минутами позже, согретая ароматным горячим чаем, Жанна вновь ожила. Утренняя вера в свои силы не покинула ее, мозг только ждал приказа, чтобы ринуться в бой, исходные вопросы были сформулированы.
«Итак, — вернулась она к самому началу, — предположим, что часы „Святого Антония“ были исправны…»
— Привет, Жанна. Доброе утро! — раздалось у нее за спиной.
Проклятие, почему он не постучал? Она сдержала ругательство, готовое сорваться с губ, и раздраженно грохнула чайным стаканом по столу. Нет, он неисправим. Она когда-нибудь соберется с духом и переставит здесь всю мебель так, чтобы сидеть всегда лицом к двери, а еще лучше, вообще забаррикадируется. Жанну совершенно не беспокоило, что тогда и без того тесная комнатка станет еще теснее: зато появится собственное место, а с ним и возможность не отвлекаться на непрошеных гостей.
— Привет, Уолли, — ответила Жанна, так и не повернувшись лицом к вошедшему. Она изо всех сил пыталась успокоиться, с остервенением вытирая расплесканный чай. Вот бы выгнать наглеца пинком под зад! Но с Уолли так обращаться нельзя, бедняга обидится на всю жизнь. И какой идиот придумал этот гуманизм!
Швырнув стакан в ведро, Жанна резко крутанулась в кресле и оказалась с Уолли лицом к лицу. Теперь она была сама вежливость, но какая! От такой вежливости запросто можно превратиться в сосульку.
Уолли Стурджис неуверенно переминался в дверях. Одному. Богу известно, как он умудрялся казаться застенчивым и робким, не напрягая ни одного мускула, у Уолли это всегда получалось.
— Привет, Жанна. Что прив-в-в-ело тебя, э-э-э… сюда… э-э-э… в столь ранний час? — спросил он, скромно опустив глаза долу.
Уолли, 43-летний кандидат, был приглашен в Институт исследований Мультисистемы на работу по контракту из Лаборатории математического моделирования Колумбийского университета. Он воплощал собой образ «вечного студента», человека, жившего какой-то собственной внутренней жизнью и абсолютно не обеспокоенного своей фатальной отстраненностью от всего на свете.
Жанна изобразила ядовитую любезность:
— Да вот пришло на ум несколько идеек, которые мне хотелось бы обмозговать до того, как сюда нагрянет гогочущая толпа. Мне нужно немного тишины и одиночества.
Слабая надежда на то, что он поймет намек, исчахла, едва родившись. Прогугукав нечто неопределенное, Стурджис энергично кивнул и, стараясь держаться как можно дальше от Жанны, направился к свободному столу. Словно не замечая ее людоедски-ласкового взгляда, он плюхнулся в кресло, сложил на коленях руки и, отыскав глазами пятнышко на полу, принялся внимательно его изучать. Последовала долгая пауза.
— Мне это хорошо известно, — наконец сказал он. — Когда никого вокруг нет, можно горы свернуть. Я просто ненавижу, когда вокруг толкутся… М-да. Ага.
Внезапно он весь озарился улыбкой и решился посмотреть собеседнице в глаза. Выражение ее лица, кажется, не на шутку его встревожило. Жанне пришлось выдавливать из себя улыбку, но получившаяся гримаса повергла Уолли в еще больший страх. Смекнув наконец, что ему лучше исчезнуть, Уолли попытался сделать это не вылезая из кресла. Нет, это немыслимо! Она же еще и должна беспокоиться о его самочувствии. Кто, кроме Уолли, способен заявиться, помешать работе и при этом поведать, как сам не любит, когда ему мешают…
Жанна знала, что достаточно одного ласкового слова, и Уолли снова станет абсолютно счастлив. Но, то ли из зловредности, то ли от нежелания брать на себя роль постоянной утешительницы Стурджиса, промолчала.
Впервые она познакомилась с Уолли Стурджисом, когда четыре года назад защитила диплом. Жанна спросила, нравится ли ему заниматься моделированием. Уолли начал говорить сперва спокойным, скромным голосом, но вскоре разошелся, лицо его раскраснелось и наконец закричал, живописуя достоинства и недостатки многомерных проективных пространств. Его монолог был прерван лишь бегством Жанны, с трудом придумавшей предлог.
Вскоре после этого Жанне вдруг взбрело в голову, что пора раскрыть Уолли глаза на то, как удивительно прекрасен окружающий мир, вытащить его из скучной клетки, куда он добровольно заточил себя. Откуда у глупой пятнадцатилетней девчонки появилось такое желание, Жанна и до сих пор не понимала. Во всяком случае, физическое совершенство Уолли ее не прельщало, это уж точно. Фигура Уолли напоминала короткое и очень толстое веретено. Косматые каштановые волосы сосульками падали на плечи — похоже, он не знал, для чего предназначена расческа. Не говоря уже о парикмахерской.
Один из торцов веретена блестел огромной округлой плешью. Плешь недвусмысленно намекала окружающим, что веретено не придает значения своему внешнему виду — тщеславие ему было чуждо. Уолли ведь ничего не стоило два раза в день шлепнуть себе на лысину немного крема, и через месяц плешь заросла бы густейшей шевелюрой. Но для этого требовалось вспоминать о лысине хотя бы два раза в день, а на подобное усилие Уолли был неспособен. Одежда его была вполне достойна своего хозяина: мятые, пропахшие потом темно-голубые рубашки, словно изжеванные рабочие брюки и стоптанные туфли. Похоже, он не утруждал себя раздеванием перед тем, как забраться в постель. Безумная попытка Жанны сделать из Уолли нормального человека потерпела полнейшее фиаско, если не считать появления в его гардеробе цветных сорочек. Вообще-то самым практичным и красивым цветом, по мнению Уолли, был черный.
На лице «вечного студента» выделялись густые брови, под которыми спрятались глубоко посаженные глаза неопределенного цвета. Сразу обращал на себя внимание клювообразный нос, под каковым топорщилась во все стороны некая поросль. Массивный подбородок, всегда покрытый неопрятной щетиной, и бледная, словно мятая кожа выдавали человека, безвылазно торчащего под землей в помещениях с искусственным микроклиматом.
Впрочем, все это было не так уж и важно. По Земле бродило немало «вечных студентов», их повадки всем давно известны. В институте давно решили, что сделать Уолли доктором и более или менее терпимого в общении человека удастся не раньше, чем отправить его на пенсию.
Понятно, что к нынешнему утру социальных навыков в копилке у Уолли не прибавилось. Он упорно сидел в кресле и молчал, Скованный ужасом, что нагнала на него Жанна. Она так и не сообразила, что же выражало его лицо. Но разгадывать эту загадку не было времени.
— Ты прав, Уолли, — сказала она. — Жизнь проходит, а ничего не сделано. А у тебя как дела?
— Что ты имеешь в виду? — с готовностью переспросил он.
Интересно, что творится у него в голове?
— Что ты здесь делаешь, Уолли, — повторила ласково Жанна. Так добросовестная учительница, сдерживая раздражение, втолковывает простенькое определение дубоватому ученику, а тот хлопает глазами и ничего не понимает.
— А? Что? Ах да… Меня перевели сюда из Лаборатории математического моделирования…
— Нет, Уолли. — Жанна старалась не повышать голоса. — Почему ты здесь именно сегодня утром ? Ты помят больше, чем обычно. Опять всю ночь работал?
Уолли внимательно посмотрел себе под ноги, недоумевая, как его вид может натолкнуть кого-то на столь нелепое предположение.
— Я? Нет, я вчера ушел отсюда в девять вечера. Я только что пришел. Меня пригласил доктор Соколов, чтобы промоделировать потроха Сферы. Он считает, что вот-вот сумеет окончательно установить местонахождение Централа.
— Они еще не бросили им заниматься?
Уолли улыбнулся, его глазки заблестели от удовольствия.
— Нет, конечно, доктор Соколов уверен, что Централ Харона существует. Но… э-э-э… я-то знаю, что он ошибается. Каждый раз он требует от меня немедленно проверить его очередную теорию. Так что скоро все прояснится. — Уолли не переставал радостно улыбаться.
— Возможно, они просто хотели подшутить над тобой, Уолли. Но это же чистейшей воды фантастика. Нет ни одного серьезного доказательства гипотезы Соколова о том, что Мультисистемой управляет ядро Сферы. Это уже не наука, черт побери, а религия какая-то. Соколов придумал сказку про харонцев, поверил в нее сам, а теперь пытается уверить других. — Наверное, Жанна несколько преувеличивала, но она далеко не единственная считала, что Соколов излишне склонен к бездоказательным утверждениям. — Это смахивает на поиски Святого Грааля, философского камня или вычисление квадратуры круга. Если задача сейчас непосильна, не проще ли смириться с тем, что ответа не существует?
— Но… э-э-э… я не понимаю… — начал Уолли. Он не любил споров, не любил вообще никаких конфронтации.
— Смотри, — сказала Жанна, — однажды мы, если очень повезет, обнаружим Централ Харона. Конечно, если он существует на самом деле. Разумеется, это будет чрезвычайно важным открытием. Но тем временем харонцы задушат нас в своих ласковых объятиях. Что толку в этом Централе, если мы туда не можем проникнуть? Мы даже за пределы планеты выбраться не в состоянии.
— Это так, — согласился Уолли. — Но можем же мы послать автоматы к «Терра Нове» и Скиту…
— ОРИ уничтожают каждый третий аппарат, это раз. А во-вторых, обратной-то связи нет…
— Ну да, конечно, это будет нелегко, — сказал Уолли. — Но что же плохого в попытках узнать, где именно находится Централ?
— Абсолютно ничего, за исключением того, что распыление научных сил отдаляет решение главной задачи — бегства отсюда. И самое главное сейчас — найти ахиллесову пяту ОРИ, чтобы успешно бороться с ними…
— Я хочу построить модель Централа Харона! — раздраженно заявил Уолли. — ОРИ я моделировал уже миллионы раз. Они мне надоели до чертиков.
Только Уолли мог любить одни свои компьютерные модели больше, чем другие.
— Никого не интересует, что тебе нравится больше, Уолли, сейчас важнее всего собрать наши силы в кулак. ОРИ…