Страница:
Перевод Н. Дехтеревой
Как только начало смеркаться, в этот тихий уголок тихого маленького
парка опять пришла девушка в сером платье. Она села на скамью и открыла
книгу, так как еще с полчаса можно было читать при дневном свете.
Повторяем: она была в простом сером платье - простом ровно настолько,
чтобы не бросалась в глаза безупречность его покроя и стиля. Негустая вуаль
спускалась с шляпки в виде тюрбана на лицо, сиявшее спокойной, строгой
красотой. Девушка приходила сюда в это же самое время и вчера и позавчера, и
был некто, кто знал об этом.
Молодой человек, знавший об этом, бродил неподалеку, возлагая жертвы на
алтарь Случая, в надежде на милость этого великого идола. Его благочестие
было вознаграждено, - девушка перевернула страницу, книга выскользнула у нее
из рук и упала, отлетев от скамьи на целых два шага.
Не теряя ни секунды, молодой человек алчно ринулся к яркому томику и
подал его девушке, строго придерживаясь того стиля, который укоренился в
наших парках и других общественных местах и представляет собою смесь
галантности с надеждой, умеряемых почтением к постовому полисмену на углу.
Приятным голосом он рискнул отпустить незначительное замечание относительно
погоды - обычная вступительная тема, ответственная за многие несчастья на
земле, - и замер на месте, ожидая своей участи.
Девушка не спеша окинула взглядом его скромный аккуратный костюм и
лицо, не отличавшееся особой выразительностью.
- Можете сесть, если хотите, - сказала она глубоким, неторопливым
контральто. - Право, мне даже хочется, чтобы вы сели. Все равно уже темно: и
читать трудно. Я предпочитаю поболтать.
Раб Случая с готовностью опустился на скамью.
- Известно ли вам, - начал он, изрекая формулу, которой обычно
открывают митинг ораторы и парке, - что вы самая что ни на есть потрясающая
девушка, какую я когда-либо видел? Я вчера не спускал с вас глаз. Или вы,
деточка, даже не заметили, что кое-кто совсем одурел от ваших прелестных
глазенок?
- Кто бы ни были вы, - произнесла девушка ледяным тоном, - прошу не
забывать, что я - леди. Я прощаю вам слова, с которыми вы только что
обратились ко мне, - заблуждение ваше, несомненно, вполне естественно для
человека вашего круга. Я предложила вам сесть; если мое приглашение
позволяет вам называть меня "деточкой", я беру его назад.
- Ради бога, простите, - взмолился молодой человек. Самодовольство,
написанное на его лице, сменилось выражением смирения и раскаяния. - Я
ошибся; понимаете, я хочу сказать, что обычно девушки в парке... вы этого,
конечно, не знаете, но....
- Оставим эту тему. Я, конечно, это знаю. Лучше расскажите мне обо всех
этих людях, которые проходят мимо нас, каждый своим путем. Куда идут они?
Почему так спешат? Счастливы, ли они?
Молодой человек мгновенно утратил игривый вид. Он ответил ни сразу, -
трудно было понять, какая собственно роль ему предназначена,
- Да, очень интересно наблюдать за ними, - промямлил он, решив,
наконец, что постиг настроение своей собеседницы. - Чудесная загадка
жизни... Одни идут ужинать, другие... гм... в другие места. Хотелось бы
узнать, как они живут.
- Мне - нет, - сказала девушка. - Я не настолько любознательна. Я
прихожу сюда посидеть только за тем, чтобы хоть ненадолго стать ближе к
великому, трепещущему сердцу человечества. Моя жизнь проходит так далеко от
него, что я никогда не слышу его биения. Скажите, догадываетесь ли вы,
почему я так говорю с вами, мистер...
- Паркенстэкер, - подсказал молодой человек и взглянул вопросительно и
с надеждой.
- Нет, - сказала девушка, подняв тонкий пальчики слегка улыбнувшись. -
Она слишком хорошо известна. Нет никакой возможности помешать газетам
печатать некоторые фамилии. И даже портреты. Эта вуалетка и шляпа моей
горничной делают меня "инкогнито". Если бы вы знали, как смотрит на меня
шофер всякий раз, как думает, что я не замечаю его взглядов. Скажу
откровенно: существует всего пять или шесть фамилий, принадлежащих к святая
святых; и моя, по случайности рождения, входит в их число. Я говорю все это
вам, мистер Стекенпот.
- Паркенстэкер, - скромно поправил молодой человек.
- Мистер Паркенстэкер, потому что мне хотелось хоть раз в жизни
поговорить с естественным человеком - с человеком, не испорченным презренным
блеском богатства и так называемым "высоким общественным положением". Ах, вы
не поверите, как я устала от денег - вечно деньги, деньги! И от всех, кто
окружает меня, - все пляшут, как марионетки, и все на один лад. Я просто
больна от развлечений, бриллиантов, выездов, общества, от роскоши всякого
рода.
- А я всегда был склонен думать, - осмелился нерешительно заметить
молодой человек, - что деньги, должно быть, все-таки недурная вещь.
- Достаток в средствах, конечно, желателен. Но когда у вас столько
миллионов, что... - она заключила фразу жестом отчаяния. - Однообразие,
рутина, - продолжала она, - вот что нагоняет тоску. Выезды, обеды, театры,
балы, ужины - и на всем позолота бьющего через край богатства. Порою даже
хруст льдинки в моем бокале с шампанским способен свести меня с ума.
Мистер Паркенстэкер, казалось, слушал ее с неподдельным интересом.
- Мне всегда нравилось, - проговорил он, - читать и слушать о жизни
богачей и великосветского общества. Должно быть, я немножко сноб. Но я люблю
обо всем иметь точные сведения. У меня составилось представление, что
шампанское замораживают в бутылках, а не кладут лед прямо в бокалы.
Девушка рассмеялась мелодичным смехом, - его замечание, видно,
позабавило ее от души.
- Да будет вам известно, - объяснила она снисходительным тоном, - что
мы, люди праздного сословия, часто развлекаемся именно тем, что нарушаем
установленные традиции. Как раз последнее время модно класть лед в
шампанское. Эта причуда вошла в обычай с обеда в Уолдорфе, который давали в
честь приезда татарского князя. Но скоро эта прихоть сменится другой. Неделю
тому назад на званом обеде на Мэдисон-авеню возле каждого прибора была
положена зеленая лайковая перчатка, которую полагалось надеть, кушая
маслины.
- Да, - признался молодой человек смиренно, - все эти тонкости, все эти
забавы интимных кругов высшего света остаются неизвестными широкой публике.
- Иногда, - продолжала девушка, принимая его признание в невежестве
легким кивком головы, - иногда я думаю, что если б я могла полюбить, то
только человека из низшего класса. Какого-нибудь труженика, а не трутня. Но
безусловно требования богатства и знатности окажутся сильней моих
склонностей. Сейчас, например, меня осаждают двое. Один из них герцог
немецкого княжества. Я подозреваю, что у него есть или была жена, которую он
довел до сумасшествия своей необузданностью и жестокостью. Другой претендент
- английский маркиз, такой чопорный и расчетливый, что я, пожалуй, предпочту
свирепость герцога. Но что побуждает меня говорить все это вам, мистер
Покенстэкер?
- Паркенстэкер, - едва слышно пролепетал молодой человек. - Честное
слово, вы не можете себе представить, как я ценю ваше доверие.
Девушка окинула его спокойным, безразличным взглядом, подчеркнувшим
разницу их общественного положения.
- Какая у вас профессия, мистер Паркенстэкер? - спросила она.
- Очень скромная. Но я рассчитываю кое-чего добиться в жизни. Вы это
серьезно сказали, что можете полюбить человека из низшего класса?
- Да, конечно. Но я сказала: "могла бы". Не забудьте про герцога и
маркиза. Да, ни одна профессия не показалась бы мне слишком низкой, лишь бы
сам человек мне нравился.
- Я работаю, - объявил мистер Паркенстэкер, - в одном ресторане.
Девушка слегка вздрогнула,
- Но не в качестве официанта? - спросила она почти умоляюще. - Всякий
труд благороден, но... личное обслуживание, вы понимаете, лакеи и...
- Нет, я не официант. Я кассир в... - Напротив, на улице, идущей вдоль
парка, сияли электрические буквы вывески "Ресторан". - Я служу кассиром вон
в том ресторане.
Девушка взглянула на крохотные часики на браслетке тонкой работы и
поспешно встала. Она сунула книгу в изящную сумочку, висевшую у пояса, в
которой книга едва помещалась.
- Почему вы не на работе? - спросила девушка.
- Я сегодня в ночной смене, - сказал молодой человек. - В моем
распоряжении еще целый час. Но ведь это не последняя наша встреча? Могу я
надеяться?..
- Не знаю. Возможно. А впрочем, может, мой каприз больше не повторится.
Я должна спешить. Меня ждет званый обед, а потом ложа в театре - опять, увы,
все тот же неразрывный круг. Вы, вероятно, когда шли сюда, заметили
автомобиль на углу возле парка? Весь белый.
- И с красными колесами? - спросил молодой человек, задумчиво сдвинув
брови.
- Да. Я всегда приезжаю сюда в этом авто. Пьер ждет меня у входа. Он
уверен, что я провожу время в магазине на площади, по ту сторону парка.
Представляете вы себе путы жизни, в которой мы вынуждены обманывать даже
собственных шоферов? До свиданья.
- Но уже совсем стемнело, - сказал мистер Паркенстэкер, - а в парке
столько всяких грубиянов. Разрешите мне проводить...
- Если вы хоть сколько-нибудь считаетесь с моими желаниями, -
решительно ответила девушка, - вы останетесь на этой скамье еще десять минут
после того, как я уйду. Я вовсе не ставлю вам это в вину, но вы, по всей
вероятности, осведомлены о том, что обычно на автомобилях стоят монограммы
их владельцев. Еще раз до свиданья.
Быстро и с достоинством удалилась она в темноту аллеи. Молодой человек
глядел вслед ее стройной фигуре, пока она не вышла из парка, направляясь к
углу, где стоял автомобиль. Затем, не колеблясь, он стал предательски
красться следом за ней, прячась за деревьями и кустами, все время идя
параллельно пути, по которому шла девушка, ни на секунду не теряя ее из
виду.
Дойдя до угла, девушка повернула голову в сторону белого автомобиля,
мельком взглянула на него, прошла мимо и стала переходить улицу. Под
прикрытием стоявшего возле парка кэба молодой человек следил взглядом за
каждым ее движением. Ступив на противоположный тротуару девушка толкнула
дверь ресторана с сияющей вывеской. Ресторан был из числа тех, где все
сверкает, все выкрашено в белую краску, всюду стекло и где можно пообедать
дешево и шикарно. Девушка прошла через весь ресторан, скрылась куда-то в
глубине его и тут же вынырнула вновь, но уже без шляпы и вуалетки.
Сразу за входной стеклянной дверью находилась касса. Рыжеволосая
девушка, сидевшая за ней, решительно взглянула на часы и стала слезать с
табурета. Девушка в сером платье заняла ее место.
Молодой человек сунул руки в карманы и медленно пошел назад. На углу он
споткнулся о маленький томик в бумажной обертке, валявшийся на земле. По
яркой обложке он узнал книгу, которую читала девушка. Он небрежно поднял ее
и прочел заголовок. "Новые сказки Шехерезады"; имя автора было Стивенсон.
Молодой человек уронил книгу в траву и с минуту стоял в нерешительности.
Потом открыл дверцу белого автомобиля, сел, откинувшись на подушки, и сказал
шоферу три слова:
- В клуб, Анри.
Перевод Н. Дехтеревой
Мисс Пози Кэрингтон заслуженно пользовалась славой. Жизнь ее началась
под малообещающей фамилией Боге, в деревушке Кранбери Корнерс. В
восемнадцать лет она приобрела фамилию Кэрингтон и положение хористки в
столичном театре фарса. После этого она легко одолела положенные ступени от
"фигурантки", участницы знаменитого октета "Пташка" в нашумевшей музыкальной
комедии "Вздор и врали", к сольному номеру в танце букашек в "Фоль де Роль"
и, наконец, к роли Тойнет в оперетке "Купальный халат короля" - роли,
завоевавшей расположение критиков и создавшей ей успех. К моменту нашего
рассказа мисс Кэрингтон купалась в славе, лести и шампанском, и дальновидный
герр Тимоти Гольдштейн, антрепренер, заручился ее подписью на солидном
документе, гласившем, что мисс Пози согласна блистать весь наступающий сезон
в новой пьесе Дайд Рича "При свете газа".
Незамедлительно к герру Тимоти явился молодой талантливый сын века,
актер на характерные роли, мистер Хайсмис, рассчитывавший получить
ангажемент на роль Соля Хэйтосера, главного мужского комического персонажа в
пьесе "При свете газа".
- Милый мой, - сказал ему Гольдштейн, - берите роль, если только вам
удастся ее получить. Мисс Кэрингтон меня все равно не послушает. Она уже
отвергла с полдюжины лучших актеров на амплуа "деревенских простаков". И
говорит, что ноги ее не будет на сцене, пока не раздобудут настоящего
Хэйтосера, Она, видите ли, выросла в провинции, и когда этакое оранжерейное
растеньице с Бродвея, понатыкав в волосы соломинок, пытается изображать
полевую травку, мисс Пози просто из себя выходит. Я спросил ее, шутки ради,
не подойдет ли для этой роли Ленман Томпсон. "Нет, - заявила она. - Не желаю
ни его, ни Джона Дрю, ни Джима Корбета, - никого из этих щеголей, которые
путают турнепс с турникетом. Мне чтобы было без подделок". Так вот, мой
милый, хотите играть Соля Хэйтосера - сумейте убедить мисс Кэрингтон. Желаю
удачи.
На следующий день Хайсмис уже ехал поездом в Кранбери Корнерс, Он
пробыл в этом глухом и скучном местечке три дня. Он разыскал Богсов и
вызубрил назубок всю историю их рода до третьего и четвертого поколений
включительно. Он тщательно изучил события и местный колорит Кранбери
Корнерс. Деревня не поспевала за мисс Кэрингтон. На взгляд Хайсмиса, там, со
времени отбытия единственной жрицы Терпсихоры, произошло так же мало
существенных перемен, как бывает на сцене, когда предполагается, что "с тех
пор прошло четыре года". Приняв, подобно хамелеону, окраску Кранбери
Корнерс, Хайсмис вернулся в город хамелеоновских превращений.
Все произошло в маленьком погребке, - именно здесь пришлось Хайсмису
блеснуть своим актерским искусством. Нет необходимости уточнять место
действия: существует только один погребок, где вы можете рассчитывать
встретить мисс Пози Кэрингтон по окончании спектакля "Купальный халат
короля".
За одним из столиков сидела небольшая оживленная компания, к которой
тянулись взгляды всех присутствующих. Миниатюрная, пикантная, задорная,
очаровательная, упоенная славой, мисс Кэрингтон по праву должна быть названа
первой. За ней герр Гольдштейн громкоголосый, курчавый, неуклюжий, чуточку
встревоженный, как медведь, каким-то чудом поймавший в лапы бабочку.
Следующий - некий служитель прессы, грустный, вечно настороженный,
расценивающий каждую обращенную к нему фразу как возможный материал для
корреспонденции и поглощающий свои омары а ля Ньюбург в величественном
молчании. И, наконец, молодой человек с пробором и с именем, которое
сверкало золотом на оборотной стороне ресторанных счетов. Они сидели за
столиком, а музыканты играли, лакеи сновали взад и вперед, выполняя свои
сложные обязанности, неизменно обернувшись спиной ко всем нуждающимся в их
услугах, и все это было очень мило и весело, потому что происходило на
девять футов ниже тротуара.
В одиннадцать сорок пять в погребок вошло некое существо. Первая
скрипка вместо ля взяла ля бемоль; кларнет пустил петуха в середине
фиоритуры; мисс Кэрингтон фыркнула, а юноша с пробором проглотил косточку от
маслины.
Вид у вновь вошедшего был восхитительно и безупречно деревенский.
Тощий, нескладный, неповоротливый парень с льняными волосами, с разинутым
ртом, неуклюжий, одуревший от обилия света и публики. На нем был костюм
цвета орехового масла и ярко-голубой галстук, из рукавов на четыре дюйма
торчали костлявые руки, а из-под брюк на такую же длину высовывались лодыжки
в белых носках. Он опрокинул стул, уселся на другой, закрутил винтом ногу
вокруг ножки столика и заискивающе улыбнулся подошедшему к нему лакею.
- Мне бы стаканчик имбирного пива, - сказал он в ответ на вежливый
вопрос официанта.
Взоры всего погребка устремились на пришельца. Он был свеж, как молодой
редис, и незатейлив, как грабли. Вытаращив глаза, он сразу же принялся
блуждать взглядом по сторонам, словно высматривая, не забрели ли свиньи на
грядки с картофелем. Наконец, его взгляд остановился на мисс Кэрингтон. Он
встал и пошел к ее столику с широкой сияющей улыбкой, краснея от приятного
смущения.
- Как поживаете, мисс Пози? - спросил он с акцентом, не оставляющим
сомнения в его происхождении. - Или вы не узнаете меня? Я ведь Билл Самерс,
- помните Самерсов, которые жили как раз за кузницей? Ну ясно, я малость
подрос с тех пор, как вы уехали из Кранбери Корнерс. А знаете, Лиза Перри
так и полагала, что я, очень даже возможно, могу встретиться с вами в
городе. Лиза ведь, знаете, вышла замуж за Бэна Станфилда, и у она говорит...
- Да что вы? - перебила его мисс Пози с живостью. - Чтобы Лиза Перри
вышла замуж? С ее-то веснушками?!
- Вышла замуж в июне, - ухмыльнулся сплетник. - Теперь она переехала в
старый Татам-Плейс А Хэм Райли, тот стал святошей. Старая мисс Близерс
продала свой домишко капитану Спунеру; у Уотерсов младшая дочка сбежала с
учителем музыки; в марте сгорело здание суда, вашего дядюшку Уайли выбрали
констеблем; Матильда Хоскинс загнала себе иглу в руку и умерла. А Том Бидл
приударяет за Салли Лазроп, - говорят, ни одного вечера не пропускает, все
торчит у них на крылечке.
- За этой лупоглазой? - воскликнула мисс Кэрингтон несколько резко. -
Но ведь Том Бидл когда-то... Простите, друзья, я сейчас. Знакомьтесь. Это
мой старый приятель, мистер как вас? Да, мистер Самерс Мистер Гольдштейн,
мистер Рикетс, мистер о, а как же ваша фамилия? Ну, все равно: Джонни. А
теперь пойдемте вон туда, расскажите мне еще что-нибудь.
Она повлекла его за собой к пустому столику, стоявшему в углу Герр
Гольдштейн пожал жирными плечами и подозвал официанта Репортер слегка
оживился и заказал абсент Юноша с пробором погрузился в меланхолию.
Посетители погребка смеялись, звенели стаканами и наслаждались спектаклем,
который Пози давала им сверх своей обычной программы. Некоторые скептики
перешептывались насчет "рекламы" и улыбались с понимающим видом.
Пози Кэрингтон оперлась на руки своим очаровательным подбородком с
ямочкой и забыла про публику - способность, принесшая ей лавры.
- Я что-то не припоминаю никакого Билла Самерса, - сказала она
задумчиво, глядя прямо в невинные голубые глаза сельского жителя. - Но
вообще-то Самерсов я помню У нас там, наверное, не много произошло перемен.
Вы моих давно видали?
И тут Хайсмис пустил в ход свой козырь. Роль Соля Хэйтосера требовала
не только комизма, но и пафоса. Пусть мисс Кэрингтон убедится, что и с этим
он справляется не хуже.
- Мисс Пози, - начал "Билл Самерс" - Я заходил в ваш родительский дом
всего дня три тому назад. Да, правду сказать, особо больших перемен там нет.
Вот сиреневый куст под окном кухни вырос на целый фут, а вяз во дворе засох,
пришлось его срубить. И все-таки все словно бы не то, что было раньше.
- Как мама? - спросила мисс Кэрингтон.
- Когда я в последний раз видел ее, она сидела на крылечке, вязала
дорожку на стол, - сказал "Билл". - Она постарела, мисс Пози. Но в доме все
по-прежнему. Ваша матушка предложила мне присесть. "Только, Уильям, не
троньте ту плетеную качалку, - сказала она. - Ее не касались с тех пор, как
уехала Пози. И этот фартук, который она начала подрубать, - он тоже так вот
и лежит с того дня, как она сама бросила его на ручку качалки. Я все
надеюсь, - говорит она, - что когда-нибудь Пози еще дошьет этот рубец".
Мисс Кэрингтон властным жестом подозвала лакея.
- Шампанского - пинту, сухого, - приказала она коротко. - Счет
Гольдштейну.
- Солнце светило прямо на крыльцо, - продолжал кранберийский летописец,
- и ваша матушка сидела как раз против света. Я, значит, и говорю, что,
может, ей лучше пересесть немножко в сторону. "Нет, Уильям, - говорит она, -
стоит мне только сесть вот так да начать посматривать на дорогу, и я уж не
могу сдвинуться с места. Всякий день, как только выберется свободная
минутка, я гляжу через изгородь, высматриваю, не идет ли моя Пози. Она ушла
от нас ночью, а наутро мы видели в пыли на дороге следы ее маленьких
башмачков. И до сих пор я все думаю, что когда-нибудь она вернется назад по
этой же самой дороге, когда устанет от шумной жизни и вспомнит о своей
старой матери".
- Когда я уходил, - закончил "Билл", - я сорвал вот это с куста перед
вашим домом. Мне подумалось, может я и впрямь увижу вас в городе, ну, и вам
приятно будет получить что-нибудь из родного дома.
Он вытащил из кармана пиджака розу - блекнущую, желтую, бархатистую
розу, поникшую головкой в душной атмосфере этого вульгарного погребка, как
девственница на римской арене перед горячим дыханием львов.
Громкий, но мелодичный смех мисс Пози заглушил звуки оркестра,
исполнявшего "Колокольчики".
- Ах, бог ты мой, - воскликнула она весело. - Ну есть ли что на свете
скучнее нашего Кранбери? Право, теперь бы, кажется, я не могла бы пробыть
там и двух часов - просто умерла бы со скуки. Ну да я очень рада, мистер
Самерс, что повидалась с вами: А теперь, пожалуй, мне пора отправляться
домой да хорошенько выспаться.
Она приколола желтую розу к своему чудесному элегантному шелковому
платью, встала и повелительно кивнула в сторону герра Гольдштейна.
Все трое ее спутников и "Билл Самерс" проводили мисс Пози к
поджидавшему ее кэбу. Когда все ее оборки и ленты были благополучно
размещены, мисс Кэрингтон на прощанье одарила всех ослепительным блеском,
зубок и глаз.
- Зайдите навестить меня, Билл, прежде чем поедете домой, - крикнула
она, и блестящий экипаж тронулся.
Хайсмис, как был, в своем маскарадном костюме, отправился с герром
Гольдштейном в маленькое кафе.
- Ну, каково, а? - спросил актер, улыбаясь. - Придется ей дать мне Соля
Хэйтосера, как по-вашему? Прелестная мисс ни на секунду не усомнилась.
- Я не слышал, о чем вы там разговаривали, - сказал Гольдштейн, - но
костюм ваш и манеры - окэй. Пью за ваш успех. Советую завтра же, с утра,
заглянуть к мисс Кэрингтон и атаковать ее насчет роли. Не может быть, чтобы
она осталась равнодушна к вашим способностям.
В одиннадцать сорок пять утра на следующий день Хайсмис, элегантный,
одетый по последней моде, с уверенным видом, с цветком фуксии в петлице,
явился к мисс Кэрингтон в ее роскошные апартаменты в отеле.
К нему вышла горничная актрисы, француженка.
- Мне очень жаль, - сказала мадемуазель Гортенз, - но мне поручено
передать это всем. Ах, как жаль! Мисс Кэрингтон разорваль все контракт с
театром и уехаль жить в этот, как это? Да, в Кранбери Корнэр.
<!-- km
Перевод Н. Дарузес
Существует поговорка, что тот еще не жил полной жизнью, кто не знал
бедности, любви и войны. Справедливость такого суждения должна прельстить
всякого любителя сокращенной философии. В этих трех условиям заключается
все, что стоит знать о жизни Поверхностный мыслитель, возможно, счел бы, что
к этому списку следует прибавить еще и богатство. Но это не так. Когда
бедняк находит за подкладкой жилета давным давно провалившуюся в прореху
четверть доллара, он забрасывает лот в такие глубины жизненной радости, до
каких не добраться ни одному миллионеру. По-видимому, так распорядилась
мудрая исполнительная власть, которая управляет жизнью, что человек
неизбежно проходит через все эти три условия, и никто не может быть избавлен
от всех трех.
В сельских местностях эти условия не имеют такого значения. Бедность
гнетет меньше, любовь не так горяча, война сводится к дракам из-за соседской
курицы или границы участка. Зато в больших городах наш афоризм приобретает
особую правдивость и силу, и некоему Джону Гопкинсу досталось в удел
испытать все это на себе в сравнительно короткое время.
Квартира Гопкинса была такая же, как тысячи других. На одном окне стоял
фикус, на другом сидел блохастый терьер, изнывая от скуки.
Джон Гопкинс был такой же, как тысячи других. За двадцать долларов в
неделю он служил в девятиэтажном кирпичном доме занимаясь не то страхованием
жизни, не то подъемниками Бокля, а может быть, педикюром, ссудами, блоками,
переделкой горжеток, изготовлением искусственных рук и ног или же обучением
вальсу в пять уроков с гарантией. Не наше дело догадываться о призвании
мистера Гопкинса, судя по этим внешним признакам.
Миссис Гопкинс была такая же, как тысячи других. Золотой зуб,
наклонность к сидячей жизни, охота к перемене мест по воскресеньям, тяга в
гастрономический магазин за домашними лакомствами, погоня за дешевкой на
распродажах, чувство превосходства по отношению к жилице третьего этажа с
настоящими страусовыми перьями на шляпке и двумя фамилиями на двери, тягучие
часы, в течение которых она липла к подоконнику, бдительное уклонение от
визитов сборщика взносов за мебель, неутомимое внимание к акустическим
эффектам мусоропровода - все эти свойства обитательницы нью-йоркского
захолустья были ей не чужды.
Еще один миг, посвященный рассуждениям, - и рассказ двинется с места.
В большом городе происходят важные и неожиданные события. Заворачиваешь
за угол и попадаешь острием зонта в глаз старому знакомому из Кутни-фоллс.
Гуляешь в парке, хочешь сорвать гвоздику - и вдруг на тебя нападают бандиты,
скорая помощь везет тебя в больницу, ты женишься на сиделке; разводишься,
перебиваешься кое- как с хлеба на квас, стоишь в очереди в ночлежку,