Страница:
Бенедита постоянно бывала в обществе мужчин, достаточно было позвать ее, и она приходила, пила, пела, танцевала и иногда спала с кем-нибудь из них. Поговаривали о некоем Отониэле, торговом служащем, бледнолицем глуповатом типе, который будто бы был ее возлюбленным. Однако ничего определенного никто не знал. Бенедита была свободна и проводила время, как ей заблагорассудится, очевидно, этот Отониэл не имел для нее большого значения.
Случилось так, что в ту ночь, когда было выпито столько кашасы, что все свалились — даже неутомимый Жезуино Бешеный Петух, — на ногах остался лишь негр Массу, который никогда не терял ясности рассудка и силы. С ним и отправилась на песчаный берег Бенедита и ему отдалась. Причем бедняжка ничего не знала о тайной страсти Массу, давно сохнувшего по ней. Они улеглись на песок, и Бенедита приняла его с радостью, она всегда была весела и готова к ласкам.
Встречи с другими мужчинами не оставляли заметного следа в ее жизни. По-иному получилось с Массу. Не только следы своих поцелуев оставил он на ее теле, он требовал полного подчинения Бенедиты своему страстному желанию, своей ревности.
Уже на следующий день он назначил свидание на берегу и, не найдя ее там, пришел в ярость, грозя разнести бар Изидро до Батуалэ. Его удержали с трудом. А потом, узнав, что она виделась с Отониэлом, приказчиком из магазина хозяйственных товаров в Сан-Педро, он помчался туда как безумный. Вытащил Отониэла из-за прилавка и швырнул прямо на кухонную утварь, затем избил еще двух приказчиков и управляющего, а под конец обратил в бегство и самого хозяина. Лишь четверо полицейских смогли утихомирить его; избив негра ножнами палашей, они потащили его по улицам.
Бенедита, воспользовавшись тем, что Массу посадили в кутузку и после бурных событий наступили спокойные дни, объявила о своей беременности и исчезла. Исчез и Отониэл, но не вместе с Бенедитой — он еще не сошел с ума и не желал рисковать жизнью, поскольку Массу угрожал убить его, если он еще раз полезет к девушке. Получив рекомендательное письмо, Отониэл отправился в Рио-де-Жанейро, чтобы попытаться там устроить свою жизнь. Массу, выпущенный наконец на свободу благодаря вмешательству майора Косме де Фариа, не нашел и следа Бенедиты. Некоторое время негр ходил злой, на всех кидался, но в конце концов успокоился, забыл Бенедиту и ночь на песчаном берегу. Снова стал добрым и отзывчивым Массу с площади Семи Ворот и уже больше не вспоминал о девушке.
И вот однажды вечером она появилась у него в доме с ребенком на руках. Малыш смешно топал, делая первые шаги, падал, снова поднимался, цепляясь за юбку Вевевы и забавно улыбаясь. Это дитя было зачато Массу, ведь они несколько месяцев назад были любовниками — возможно, бабушка Вевева не знала об этом. Неужели ей никто не говорил? Так вот, она забеременела от Массу, а потом он оставил ее. У нее родился ребенок, этот ангелочек, и она не подумала бы бросать его, если бы не заболела и не нуждалась в больничном лечении. Где же ей в таком случае оставить ребенка, как не в доме отца? Она твердо знает: Массу добр, он не покинет сына в беде.
Именно в это время Массу вернулся домой. Он принес бабке немного денег, чтобы та купила еды. Услышав слова Бенедиты, он взглянул на ребенка, ползающего по полу. Вот малыш шлепнулся и, посмотрев на Массу, засмеялся. Негр вздрогнул: где же скиталась Бенедита, что стала такой худой и некрасивой, такой изможденной, с костлявыми, как у скелета, руками? Но мальчик выглядел здоровым и сильным, у него были крепкие ручки и ножки. Это, разумеется, его сын. Правда, было бы лучше, если б он был не такой белый и более курчавый. Но, в сущности, какое это имеет значение?
— Он весь в моего деда по матери, который был блондином с голубыми глазами и говорил на чужом языке. Он получился белым, но мог получиться и черным, просто победила моя кровь. Но сложение у него в точности твое. И смеется он, как ты…
— Смеется, как я? Да это же чудесно! — Негр присел на корточки, мальчик подполз, встал у него между ног, сказал «папа», затем повторил еще раз. Массу захохотал так, что задрожали стены. Бенедита улыбнулась и ушла успокоенная. Слезы, выступившие у нее на глазах, были вызваны разлукой с сыном, а отнюдь не страхом за его будущее.
Пожалуй, еще никто не видел отца и сына, которые были бы так дружны. Массу сажал малыша к себе на спину и скакал с ним по комнате. Оба смеялись, смеялась и бабушка Вевева.
Но ребенка надо было крестить. Где это видано, говорила Вевева, мальчику уже одиннадцать месяцев, а он все еще не крещен?
2
3
Случилось так, что в ту ночь, когда было выпито столько кашасы, что все свалились — даже неутомимый Жезуино Бешеный Петух, — на ногах остался лишь негр Массу, который никогда не терял ясности рассудка и силы. С ним и отправилась на песчаный берег Бенедита и ему отдалась. Причем бедняжка ничего не знала о тайной страсти Массу, давно сохнувшего по ней. Они улеглись на песок, и Бенедита приняла его с радостью, она всегда была весела и готова к ласкам.
Встречи с другими мужчинами не оставляли заметного следа в ее жизни. По-иному получилось с Массу. Не только следы своих поцелуев оставил он на ее теле, он требовал полного подчинения Бенедиты своему страстному желанию, своей ревности.
Уже на следующий день он назначил свидание на берегу и, не найдя ее там, пришел в ярость, грозя разнести бар Изидро до Батуалэ. Его удержали с трудом. А потом, узнав, что она виделась с Отониэлом, приказчиком из магазина хозяйственных товаров в Сан-Педро, он помчался туда как безумный. Вытащил Отониэла из-за прилавка и швырнул прямо на кухонную утварь, затем избил еще двух приказчиков и управляющего, а под конец обратил в бегство и самого хозяина. Лишь четверо полицейских смогли утихомирить его; избив негра ножнами палашей, они потащили его по улицам.
Бенедита, воспользовавшись тем, что Массу посадили в кутузку и после бурных событий наступили спокойные дни, объявила о своей беременности и исчезла. Исчез и Отониэл, но не вместе с Бенедитой — он еще не сошел с ума и не желал рисковать жизнью, поскольку Массу угрожал убить его, если он еще раз полезет к девушке. Получив рекомендательное письмо, Отониэл отправился в Рио-де-Жанейро, чтобы попытаться там устроить свою жизнь. Массу, выпущенный наконец на свободу благодаря вмешательству майора Косме де Фариа, не нашел и следа Бенедиты. Некоторое время негр ходил злой, на всех кидался, но в конце концов успокоился, забыл Бенедиту и ночь на песчаном берегу. Снова стал добрым и отзывчивым Массу с площади Семи Ворот и уже больше не вспоминал о девушке.
И вот однажды вечером она появилась у него в доме с ребенком на руках. Малыш смешно топал, делая первые шаги, падал, снова поднимался, цепляясь за юбку Вевевы и забавно улыбаясь. Это дитя было зачато Массу, ведь они несколько месяцев назад были любовниками — возможно, бабушка Вевева не знала об этом. Неужели ей никто не говорил? Так вот, она забеременела от Массу, а потом он оставил ее. У нее родился ребенок, этот ангелочек, и она не подумала бы бросать его, если бы не заболела и не нуждалась в больничном лечении. Где же ей в таком случае оставить ребенка, как не в доме отца? Она твердо знает: Массу добр, он не покинет сына в беде.
Именно в это время Массу вернулся домой. Он принес бабке немного денег, чтобы та купила еды. Услышав слова Бенедиты, он взглянул на ребенка, ползающего по полу. Вот малыш шлепнулся и, посмотрев на Массу, засмеялся. Негр вздрогнул: где же скиталась Бенедита, что стала такой худой и некрасивой, такой изможденной, с костлявыми, как у скелета, руками? Но мальчик выглядел здоровым и сильным, у него были крепкие ручки и ножки. Это, разумеется, его сын. Правда, было бы лучше, если б он был не такой белый и более курчавый. Но, в сущности, какое это имеет значение?
— Он весь в моего деда по матери, который был блондином с голубыми глазами и говорил на чужом языке. Он получился белым, но мог получиться и черным, просто победила моя кровь. Но сложение у него в точности твое. И смеется он, как ты…
— Смеется, как я? Да это же чудесно! — Негр присел на корточки, мальчик подполз, встал у него между ног, сказал «папа», затем повторил еще раз. Массу захохотал так, что задрожали стены. Бенедита улыбнулась и ушла успокоенная. Слезы, выступившие у нее на глазах, были вызваны разлукой с сыном, а отнюдь не страхом за его будущее.
Пожалуй, еще никто не видел отца и сына, которые были бы так дружны. Массу сажал малыша к себе на спину и скакал с ним по комнате. Оба смеялись, смеялась и бабушка Вевева.
Но ребенка надо было крестить. Где это видано, говорила Вевева, мальчику уже одиннадцать месяцев, а он все еще не крещен?
2
Крещение ребенка может показаться весьма простым делом, но вы увидите, что это далеко не так, наоборот, дело это сложное и ответственное; кто думает, что достаточно взять ребенка, собрать знакомых, отправиться с ними в первую попавшуюся церковь, договориться со священником и все будет в порядке, тот глубоко заблуждается. Если бы дело обстояло так, не было бы никакой проблемы. А между тем падре и церковь нужно выбрать заблаговременно, учитывая интересы ребенка, а также набожность родителей, волю божеств и колдунов, с которыми они связаны, нужно подготовить одеяние для младенца, подобрать крестных, приготовить угощение для друзей, раздобыть денег на предстоящие расходы. Все это весьма трудно и хлопотно.
Старая негритянка Вевева ничего не желала слушать: она не допустит, чтобы мальчик дожил до года некрещеным, как какой-то звереныш. Она возмущалась легкомыслием Бенедиты, ее пренебрежением к ребенку. Дала младенцу имя, назвала его, неизвестно почему, Фелисио[35], и все. Имя в общем неплохое, но если бы пришлось выбирать ей, Вевева предпочла бы назвать внука Асдрубалом или Алсебиадесом. Впрочем, Фелисио тоже годится, любое имя годится, лишь бы ребенок был крещен и ему не грозила смерть без причастия и возможность никогда не вкусить райского блаженства, предварительно побывав в чистилище — месте влажном и дождливом, как представляла себе Вевева.
Массу обещал сделать все необходимое. Но торопиться он не станет, мальчик, слава богу, не умирает, а поспешность может только повредить его будущему. Массу посоветуется с друзьями и начнет приготовления. Вевева дала ему сроку две недели.
Сначала негр решил, что это слишком мало, однако Жезуино Бешеный Петух, с которым он посоветовался, счел все же срок разумным, учитывая, что вскоре у мальчика будет день рождения, поэтому постановили: крещение и день рождения отпраздновать вместе, это будет более торжественно и менее накладно. Мудрое решение Бешеного Петуха восхитило Массу — Жезуино молодец, всегда найдет наилучший выход. И вот начались длительные совещания друзей, сопровождавшиеся обильной выпивкой, на которых обсуждались различные проблемы, связанные с крещением Фелисио.
Поначалу особых затруднений не возникало. Жезуино обязательно предлагал тот или иной выход, приводя разумные доводы, и если приятели не разрешили всех вопросов за один вечер, то лишь потому, что это оказалось бы слишком утомительно для некоторых из них, в частности для самого Жезуино и Гвоздики. Последний и Эдуардо Ипсилон активно участвовали в дискуссии наряду с Ветрогоном, Капралом Мартином и Курио. Ветрогон открыл заседание:
— Если бы моя воля, я бы крестил его во всех церквах: в католической, баптистской, у свидетелей Иеговы, у прочих протестантов и спиритов. Так мы застрахуем ребенка сразу по всем линиям, и тогда он обязательно попадет в рай.
Однако этот любопытный тезис не был принят во внимание. И Ветрогон на нем не настаивал. Он выступал со своими предложениями не ради того, чтобы их обсуждали, хвалили или порицали, не ради того, чтобы блеснуть. Он желал лишь бескорыстно помочь другу. Ветрогон же оплачивал кашасу в тот вечер, так как остальные сидели на мели, даже у Капрала гроша за душой не было. Вообще-то, когда он играл, деньги у него водились. Но в тот вечер он гулял с Оталией и накупил ей журналов, а потом они ходили смотреть свадьбу — Оталия обожала это занятие.
В первый вечер приятели справились с большинством обсуждавшихся вопросов: одежду для крещения преподнесет Тиберия, деньги на угощение соберут друзья. Крестить младенца будут в церкви Розарио дос Негрос на площади Позорного Столба: не только потому, что там тридцать с лишним лет назад крестили самого негра, но и потому, что тамошний ризничий — сеньор Иносенсио до Эспирито Санто, чопорный мулат, в свободные часы занимавшийся маклерством, был их хороший знакомый. Он носил темные очки и повсюду таскал с собой подарок одного священника — молитвенник, между страниц которого он прятал списки держателей пари. Сеньор до Эспирито Санто пользовался у последних большим доверием, так как неизбежно спасался от полицейских облав, к тому же он был превосходным ризничим с более чем двадцатилетним стажем. Время от времени он вставлял в разговор латинские фразы, вроде: «Deo gratis»[36] или «Per omnia sekula sekulorum»[37], что возвышало его в глазах слушателей. У дона Иносенсио просили советов, поговаривали даже, что он обладает даром провидения, но подтверждений этому не было. Однако, несмотря на свой лицемерно благочестивый вид, темные очки и молитвенник, он был человеком компанейским, любителем вкусно поесть и поволочиться, хотя боялся постороннего глаза, ибо заботился о чистоте своей репутации. В этом отношении он был целиком солидарен с Мартином, который в любом оскорблении себе усматривал оскорбление всей славной армии. Иносенсио тоже не отделял свою репутацию от репутации католической церкви вообще. Пятно на репутации ризничего ложилось на всех христиан. Поэтому он был осторожен и не путался с кем придется.
Уже этого было достаточно, чтобы они остановили свой выбор на церкви Розарио дос Негрос, но к тому была еще одна серьезная причина: сеньор до Эспирито Санто был обязан Курио и до известной степени негру Массу — они помогли ему спасти репутацию.
Массу представил Курио своему другу — фармацевту-любителю, знавшему толк в травах и изобретателю чудодейственного средства для лечения венерических болезней. Курио получил от него флаконы с этим лекарством для продажи в предместьях и один флакон уступил сеньору Иносенсио.
Дело в том, что ризничий был горько обманут в своих лучших чувствах к одной из тех красоток, что прикидываются святошами. Девица каждое утро являлась в ризницу, якобы молиться, и кидала на Иносенсио кроткие, ангельские взоры. Как-то раз Иносенсио осмелился коснуться ее ягодиц, она не отодвинулась, тогда он позволил себе большее. Девица для порядка немного пожеманилась, но Иносенсио перешел в атаку. Он был в восторге от этого приключения: девушка была не очень молода, зато горяча, изящна, из хорошей семьи. Иносенсио настолько разобрало, что на следующий день он не пошел к мулатке Кремилдес, у которой с давних пор бывал каждый вторник. А через три дня стало ясно, что святоша наградила его дурной болезнью. Перед ризничим встал выбор: либо подвергнуться всеобщему осуждению, отправившись к одному из врачей-специалистов, которые держали лечебницы в Террейро и Сэ, либо гнить молча. Само собой разумеется, едва кумушки увидят, что он входит в один из этих кабинетов, как слух о его болезни разнесется повсюду. Он может даже потерять работу.
Как раз в это время Иносенсио услышал в таверне Алонсо чей-то рассказ о чудодейственном лекарстве, которым торгует Курио. Иносенсио знал зазывалу, они поддерживали дружеские отношения и неоднократно встречались на площади Позорного Столба. Ризничий воспрял духом: наконец-то он увидел выход из создавшегося положения.
Он отыскал Курио и рассказал ему весьма запутанную историю: будто бы один его друг, человек из приличной семьи, заразился дурной болезнью и не может вылечиться. Он постеснялся обратиться к Курио и попросил сделать это Иносенсио. Но Иносенсио в свою очередь просит Курио никому не говорить о его участии в этом деликатном деле, иначе сплетницы выдумают всякую ерунду и разнесут слух о том, что это он, Иносенсио, нуждается в снадобье. Курио не только обещал сохранить все в строгой тайне, но и уступил ризничему флакон по более дешевой цене. И Иносенсио уже через неделю смог вернуться, смущенный и пристыженный, к своей Кремилдес, чьими чистыми простынями он пренебрег.
Таким образом, ризничий, обязанный Курио и его приятелям, наверняка сделает все, чтобы крещение сына Массу прошло как можно торжественнее. Он лично поможет в организации церемонии и замолвит словечко падре Гомесу. Фелисио будет крещен по всем правилам и даже с некоторой роскошью.
После того, как были выбраны церковь, ризничий и падре, осталось самое трудное: выбрать крестных. Решение этого сложного вопроса перенесли на другой вечер.
Надо сказать, что когда приступили к обсуждению возможных кандидатур, Жезуино замолчал. Впрочем, по его поведению было сразу видно, что он считает себя наиболее подходящим для этой почетной роли. Разве не он вот уже много лет оставался близким другом Массу? И не раз ему помогал, не говоря уже о его вкладе в данное дело.
Он заявил, что не хочет оказывать давление на Массу, поэтому не станет принимать участия в дискуссии. Крестного и крестную в конце концов выбирают родители и никто не смеет совать нос в это дело. Это должны быть преданные друзья, уважаемые люди, которым родители многим обязаны. Крестные — это близкие родственники, и никто не имеет права критиковать решение родителей крестника или высказывать недовольство. Вот почему, подавая пример лояльности, Бешеный Петух вышел из дискуссии и посоветовал остальным поступить так же, проявить такое же благородство. Это была единственно достойная позиция, которую надлежало занять каждому: предоставить отцу и матери возможность свободно выбирать и самим отвечать за свое решение. Впрочем, в данном случае только отцу, так как матери, блаженной памяти Бенедиты, к несчастью, уже не было в живых. Будь она жива, Бешеный Петух заранее мог бы сказать, кто был бы избран. Но, увы…
И все же никто не пожелал уйти, даже Жезуино, несмотря на все свое красноречие, поэтому обсуждение совсем запуталось в туманных намеках и многозначительных фразах; Ипсилон даже пробормотал что-то насчет того, что он привык одаривать своих крестников по-королевски. Присутствующие могли на это лишь скептически улыбнуться: все знали, что Ипсилону негде даже голову приклонить, а крестников, которых он мог бы одаривать, у него никогда не было. Жезуино сейчас же высказал мнение, что намек этот недостойный и совершенно неуместный, рассчитывая, что его протест будет поддержан остальными.
Негр Массу очень скоро понял: все без исключения — Жезуино, Мартин, Ветрогон, Курио, Ипсилон, Гвоздика и даже испанец Алонсо — надеются быть крестными. В настоящий момент кандидатов было семеро, но завтра их могло стать десять или пятнадцать. Сначала Массу был явно польщен — все добивались чести стать крестным его сына, будто он, негр, был политиком или коммерсантом. Если б его воля, он пригласил бы всех, и у мальчишки было бы несчетное множество крестных: семеро присутствующих здесь, а также все его друзья из порта, с рынков Семи Ворот и Агуа-дос-Менинос, из религиозных сект и хороводов капоэйры. Но кандидатов много, а крестный должен быть один, его надо было избрать среди желающих, и тут только Массу отдал себе отчет в сложности этого неразрешимого вопроса. Пожалуй, стоит его отложить на завтра… Иначе сегодняшняя выпивка может кончиться плохо. Уже скрещивались враждебные взгляды, слышались двусмысленные намеки, раздраженные возгласы.
Чтобы не портить вечера, пока пришли к соглашению лишь относительно крестной: это будет Тиберия. Ей не удалось стать матерью Фелисио, когда она хотела усыновить его, пусть теперь подарит ему одежду для крещения. Это было справедливо, и никто не стал возражать. Правда, Мартин назвал было имя Оталии, а Ипсилон — негритянки Себастьяны, своей возлюбленной, но едва выдвинули кандидатуру Тиберии, все прочие кандидатуры были тотчас сняты. Оставалось только пойти в заведение и сообщить Тиберии приятную весть. Может, растрогавшись, она нальет им кашасы или холодного пива, чтобы выпить за здоровье кума.
Из кабачка Алонсо вышли друзьями, и все же как бы разделенные невидимым лезвием — острый вопрос о кандидатуре крестного так и не был решен. Массу время от времени встряхивал своей крупной головой, словно желая освободиться от этой нелегкой заботы: неделю он будет думать, в конце концов нет никакой необходимости спешить. Вевева дала ему две недели, а они на первом совещании разрешили большинство вопросов.
Старая негритянка Вевева ничего не желала слушать: она не допустит, чтобы мальчик дожил до года некрещеным, как какой-то звереныш. Она возмущалась легкомыслием Бенедиты, ее пренебрежением к ребенку. Дала младенцу имя, назвала его, неизвестно почему, Фелисио[35], и все. Имя в общем неплохое, но если бы пришлось выбирать ей, Вевева предпочла бы назвать внука Асдрубалом или Алсебиадесом. Впрочем, Фелисио тоже годится, любое имя годится, лишь бы ребенок был крещен и ему не грозила смерть без причастия и возможность никогда не вкусить райского блаженства, предварительно побывав в чистилище — месте влажном и дождливом, как представляла себе Вевева.
Массу обещал сделать все необходимое. Но торопиться он не станет, мальчик, слава богу, не умирает, а поспешность может только повредить его будущему. Массу посоветуется с друзьями и начнет приготовления. Вевева дала ему сроку две недели.
Сначала негр решил, что это слишком мало, однако Жезуино Бешеный Петух, с которым он посоветовался, счел все же срок разумным, учитывая, что вскоре у мальчика будет день рождения, поэтому постановили: крещение и день рождения отпраздновать вместе, это будет более торжественно и менее накладно. Мудрое решение Бешеного Петуха восхитило Массу — Жезуино молодец, всегда найдет наилучший выход. И вот начались длительные совещания друзей, сопровождавшиеся обильной выпивкой, на которых обсуждались различные проблемы, связанные с крещением Фелисио.
Поначалу особых затруднений не возникало. Жезуино обязательно предлагал тот или иной выход, приводя разумные доводы, и если приятели не разрешили всех вопросов за один вечер, то лишь потому, что это оказалось бы слишком утомительно для некоторых из них, в частности для самого Жезуино и Гвоздики. Последний и Эдуардо Ипсилон активно участвовали в дискуссии наряду с Ветрогоном, Капралом Мартином и Курио. Ветрогон открыл заседание:
— Если бы моя воля, я бы крестил его во всех церквах: в католической, баптистской, у свидетелей Иеговы, у прочих протестантов и спиритов. Так мы застрахуем ребенка сразу по всем линиям, и тогда он обязательно попадет в рай.
Однако этот любопытный тезис не был принят во внимание. И Ветрогон на нем не настаивал. Он выступал со своими предложениями не ради того, чтобы их обсуждали, хвалили или порицали, не ради того, чтобы блеснуть. Он желал лишь бескорыстно помочь другу. Ветрогон же оплачивал кашасу в тот вечер, так как остальные сидели на мели, даже у Капрала гроша за душой не было. Вообще-то, когда он играл, деньги у него водились. Но в тот вечер он гулял с Оталией и накупил ей журналов, а потом они ходили смотреть свадьбу — Оталия обожала это занятие.
В первый вечер приятели справились с большинством обсуждавшихся вопросов: одежду для крещения преподнесет Тиберия, деньги на угощение соберут друзья. Крестить младенца будут в церкви Розарио дос Негрос на площади Позорного Столба: не только потому, что там тридцать с лишним лет назад крестили самого негра, но и потому, что тамошний ризничий — сеньор Иносенсио до Эспирито Санто, чопорный мулат, в свободные часы занимавшийся маклерством, был их хороший знакомый. Он носил темные очки и повсюду таскал с собой подарок одного священника — молитвенник, между страниц которого он прятал списки держателей пари. Сеньор до Эспирито Санто пользовался у последних большим доверием, так как неизбежно спасался от полицейских облав, к тому же он был превосходным ризничим с более чем двадцатилетним стажем. Время от времени он вставлял в разговор латинские фразы, вроде: «Deo gratis»[36] или «Per omnia sekula sekulorum»[37], что возвышало его в глазах слушателей. У дона Иносенсио просили советов, поговаривали даже, что он обладает даром провидения, но подтверждений этому не было. Однако, несмотря на свой лицемерно благочестивый вид, темные очки и молитвенник, он был человеком компанейским, любителем вкусно поесть и поволочиться, хотя боялся постороннего глаза, ибо заботился о чистоте своей репутации. В этом отношении он был целиком солидарен с Мартином, который в любом оскорблении себе усматривал оскорбление всей славной армии. Иносенсио тоже не отделял свою репутацию от репутации католической церкви вообще. Пятно на репутации ризничего ложилось на всех христиан. Поэтому он был осторожен и не путался с кем придется.
Уже этого было достаточно, чтобы они остановили свой выбор на церкви Розарио дос Негрос, но к тому была еще одна серьезная причина: сеньор до Эспирито Санто был обязан Курио и до известной степени негру Массу — они помогли ему спасти репутацию.
Массу представил Курио своему другу — фармацевту-любителю, знавшему толк в травах и изобретателю чудодейственного средства для лечения венерических болезней. Курио получил от него флаконы с этим лекарством для продажи в предместьях и один флакон уступил сеньору Иносенсио.
Дело в том, что ризничий был горько обманут в своих лучших чувствах к одной из тех красоток, что прикидываются святошами. Девица каждое утро являлась в ризницу, якобы молиться, и кидала на Иносенсио кроткие, ангельские взоры. Как-то раз Иносенсио осмелился коснуться ее ягодиц, она не отодвинулась, тогда он позволил себе большее. Девица для порядка немного пожеманилась, но Иносенсио перешел в атаку. Он был в восторге от этого приключения: девушка была не очень молода, зато горяча, изящна, из хорошей семьи. Иносенсио настолько разобрало, что на следующий день он не пошел к мулатке Кремилдес, у которой с давних пор бывал каждый вторник. А через три дня стало ясно, что святоша наградила его дурной болезнью. Перед ризничим встал выбор: либо подвергнуться всеобщему осуждению, отправившись к одному из врачей-специалистов, которые держали лечебницы в Террейро и Сэ, либо гнить молча. Само собой разумеется, едва кумушки увидят, что он входит в один из этих кабинетов, как слух о его болезни разнесется повсюду. Он может даже потерять работу.
Как раз в это время Иносенсио услышал в таверне Алонсо чей-то рассказ о чудодейственном лекарстве, которым торгует Курио. Иносенсио знал зазывалу, они поддерживали дружеские отношения и неоднократно встречались на площади Позорного Столба. Ризничий воспрял духом: наконец-то он увидел выход из создавшегося положения.
Он отыскал Курио и рассказал ему весьма запутанную историю: будто бы один его друг, человек из приличной семьи, заразился дурной болезнью и не может вылечиться. Он постеснялся обратиться к Курио и попросил сделать это Иносенсио. Но Иносенсио в свою очередь просит Курио никому не говорить о его участии в этом деликатном деле, иначе сплетницы выдумают всякую ерунду и разнесут слух о том, что это он, Иносенсио, нуждается в снадобье. Курио не только обещал сохранить все в строгой тайне, но и уступил ризничему флакон по более дешевой цене. И Иносенсио уже через неделю смог вернуться, смущенный и пристыженный, к своей Кремилдес, чьими чистыми простынями он пренебрег.
Таким образом, ризничий, обязанный Курио и его приятелям, наверняка сделает все, чтобы крещение сына Массу прошло как можно торжественнее. Он лично поможет в организации церемонии и замолвит словечко падре Гомесу. Фелисио будет крещен по всем правилам и даже с некоторой роскошью.
После того, как были выбраны церковь, ризничий и падре, осталось самое трудное: выбрать крестных. Решение этого сложного вопроса перенесли на другой вечер.
Надо сказать, что когда приступили к обсуждению возможных кандидатур, Жезуино замолчал. Впрочем, по его поведению было сразу видно, что он считает себя наиболее подходящим для этой почетной роли. Разве не он вот уже много лет оставался близким другом Массу? И не раз ему помогал, не говоря уже о его вкладе в данное дело.
Он заявил, что не хочет оказывать давление на Массу, поэтому не станет принимать участия в дискуссии. Крестного и крестную в конце концов выбирают родители и никто не смеет совать нос в это дело. Это должны быть преданные друзья, уважаемые люди, которым родители многим обязаны. Крестные — это близкие родственники, и никто не имеет права критиковать решение родителей крестника или высказывать недовольство. Вот почему, подавая пример лояльности, Бешеный Петух вышел из дискуссии и посоветовал остальным поступить так же, проявить такое же благородство. Это была единственно достойная позиция, которую надлежало занять каждому: предоставить отцу и матери возможность свободно выбирать и самим отвечать за свое решение. Впрочем, в данном случае только отцу, так как матери, блаженной памяти Бенедиты, к несчастью, уже не было в живых. Будь она жива, Бешеный Петух заранее мог бы сказать, кто был бы избран. Но, увы…
И все же никто не пожелал уйти, даже Жезуино, несмотря на все свое красноречие, поэтому обсуждение совсем запуталось в туманных намеках и многозначительных фразах; Ипсилон даже пробормотал что-то насчет того, что он привык одаривать своих крестников по-королевски. Присутствующие могли на это лишь скептически улыбнуться: все знали, что Ипсилону негде даже голову приклонить, а крестников, которых он мог бы одаривать, у него никогда не было. Жезуино сейчас же высказал мнение, что намек этот недостойный и совершенно неуместный, рассчитывая, что его протест будет поддержан остальными.
Негр Массу очень скоро понял: все без исключения — Жезуино, Мартин, Ветрогон, Курио, Ипсилон, Гвоздика и даже испанец Алонсо — надеются быть крестными. В настоящий момент кандидатов было семеро, но завтра их могло стать десять или пятнадцать. Сначала Массу был явно польщен — все добивались чести стать крестным его сына, будто он, негр, был политиком или коммерсантом. Если б его воля, он пригласил бы всех, и у мальчишки было бы несчетное множество крестных: семеро присутствующих здесь, а также все его друзья из порта, с рынков Семи Ворот и Агуа-дос-Менинос, из религиозных сект и хороводов капоэйры. Но кандидатов много, а крестный должен быть один, его надо было избрать среди желающих, и тут только Массу отдал себе отчет в сложности этого неразрешимого вопроса. Пожалуй, стоит его отложить на завтра… Иначе сегодняшняя выпивка может кончиться плохо. Уже скрещивались враждебные взгляды, слышались двусмысленные намеки, раздраженные возгласы.
Чтобы не портить вечера, пока пришли к соглашению лишь относительно крестной: это будет Тиберия. Ей не удалось стать матерью Фелисио, когда она хотела усыновить его, пусть теперь подарит ему одежду для крещения. Это было справедливо, и никто не стал возражать. Правда, Мартин назвал было имя Оталии, а Ипсилон — негритянки Себастьяны, своей возлюбленной, но едва выдвинули кандидатуру Тиберии, все прочие кандидатуры были тотчас сняты. Оставалось только пойти в заведение и сообщить Тиберии приятную весть. Может, растрогавшись, она нальет им кашасы или холодного пива, чтобы выпить за здоровье кума.
Из кабачка Алонсо вышли друзьями, и все же как бы разделенные невидимым лезвием — острый вопрос о кандидатуре крестного так и не был решен. Массу время от времени встряхивал своей крупной головой, словно желая освободиться от этой нелегкой заботы: неделю он будет думать, в конце концов нет никакой необходимости спешить. Вевева дала ему две недели, а они на первом совещании разрешили большинство вопросов.
3
Большинство, но не самый трудный. И когда через три дня после первой, казалось бы, удачно завершившейся дискуссии положение не изменилось и ребенок все еще оставался без крестного, Массу окончательно убедился в сложности этого вопроса.
Впрочем, положение не только не изменилось, оно даже ухудшилось. Не было сделано ни шага вперед, а над приятелями уже нависла угроза раздоров. Внешне все как будто оставалось по-прежнему: друзья выпивали, вели беседу, однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что их речь и жесты становятся все более раздраженными, что все чаще воцаряется вокруг гнетущее молчание. Они словно боялись обидеть друг друга и поэтому держались церемонно, без той простоты, которая установилась в их кругу за многие годы.
Однако к Массу все были очень внимательны и предупредительны. Негр ни на кого не мог пожаловаться и, если б срок, установленный старой Вевевой, не был так короток, он ничего иного не мог бы пожелать для себя. Роль отца, окруженного множеством претендентов на звание крестного, пришлась ему по душе.
Гвоздика угощал его черными крепкими сигарами высшего сорта фирмы «Крус дас Алмас». Курио принес ему амулет, который защитит мальчика от лихорадки, злого рока и змеиных укусов. Ипсилон пригласил Массу к негритянке Себастьяне на сарапател[38] с кашасой и там пытался напоить его, возможно с целью повлиять на его решение в благоприятном для себя смысле. Массу ел и пил вволю, но первым все же свалился Ипсилон. Массу не упустил случая прижать несколько раз негритянку Себастьяну, но дальше этого не пошел из уважения к другу, который хоть и был пьян, но находился тут же. Пришлось соблюдать приличия.
Капрал проявлял поразительную заботу. Встретив негра, который, обливаясь потом под палящим солнцем, нес на голове огромную плетеную корзинку с покупками и большой глиняный кувшин под мышкой, Мартин подошел к нему и предложил помочь. Любой на его месте поторопился бы завернуть за угол, чтобы избежать встречи. Мартин же взял кувшин и пошел рядом с Массу, сократив его неблизкий путь своей всегда приятной и поучительной беседой. Массу был ему благодарен не только за то, что Капрал освободил его от громоздкого кувшина, который было неудобно нести, но и за беседу, поднявшую его настроение. До встречи с Мартином негр проклинал свою жизнь. Все чаще приходилось подрабатывать, вот и сегодня он взялся снести покупки одной элегантной доны, а она запаслась продовольствием на целую неделю. Вевева требовала денег на муку для малыша. Этот паршивец обожал жаренные в муке бананы и обжирался ими, а Массу, как назло, не везло в «жого до бишо».
Мартин с кувшином под мышкой (он не хотел нести его на голове), шагал, рассказывая новости. Он не пришел накануне потому, что был на празднике Ошумарэ[39], более роскошного праздника невозможно представить… Капрал за всю свою жизнь не видел столько святых — одних Огунов явилось семеро, причем один лучше другого…
Массу остановился: он сам был сыном Огуна и его оганом. А Мартин все рассказывал о празднике, о танцах и песнях, и Массу, несмотря на полную корзину, стоявшую у него на голове, сделал несколько па. Мартин тоже стал раскачиваться, пританцовывая, и запел кантигу в честь божества.
— Вот он, Огун! — вдруг воскликнул Массу.
В ослепительном сиянии, как если бы жестокое, карающее солнце вспыхнуло вдруг желтым пламенем, он увидел в зарослях кустарника Огуна во всем его великолепии. Огун улыбнулся ему и сказал, чтобы негр был спокоен, так как он, его отец, решит вопрос о крестном. Массу только должен обратиться к нему. Сказал и исчез, а от видения осталась лишь светящаяся точка — неоспоримое доказательство происшедшего.
Массу повернулся к Капралу и спросил:
— Ты видел?
Мартин снова зашагал.
— Какая красотка! Какие бедра!.. — он улыбнулся, проводив взглядом величественную мулатку, повернувшую за угол.
Массу, однако, был далек от подобных вещей, он еще не оправился от случившегося.
— Я о другом… Это очень серьезно…
— О чем, братец? И есть ли что-нибудь серьезнее женской юбки?
Массу рассказал о видении, об обещании Огуна решить вопрос о крестном и о приказании обратиться к нему. Мартин был поражен.
— Ты и в самом деле видел его, негр, или насмехаешься надо мной?
— Клянусь тебе… У меня до сих пор в глазах красные пятна…
Мартин подумал, и у него появилась некоторая надежда. Ведь он как раз говорил о празднике Ошумарэ, об Огунах, танцевавших на площадке Арминды. Так что вполне возможно, что Огун намерен указать именно на него, Мартина.
— Знаешь, братец, по-моему, нужно поторопиться… С кем ты будешь советоваться?
— Как с кем?.. С матерью Дониньей, конечно…
— Ну что ж, тогда иди поскорее…
— Схожу сегодня же…
Но мать святого Донинья, у которого Массу был одним из наиболее чтимых оганов, а Жезуино пользовался большим уважением, в тот день не смогла ни принять негра, ни даже переговорить с ним. Она беседовала с одной из своих дочерей, прибывшей из провинции, и велела передать Массу, чтобы он пришел завтра в любое время.
Вечером, собравшись в баре Изидро до Батуалэ, друзья наконец услышали из уст негра рассказ о случившемся. Правда, Мартин уже сообщил им кое-что, но все хотели узнать, как было дело, от самого Массу.
Негр рассказал, что он шел с Мартином по дороге в Барру, с тяжелой корзиной на голове, когда послышалась музыка и священные песни. Вначале совсем тихо, а потом звуки стали нарастать и музыка заиграла громко, как на празднике. Мартин может подтвердить, он не даст солгать.
Мартин подтвердил и добавил еще кое-что: перед этим они как раз говорили о празднике в честь Ошумарэ, а когда упомянули имя Огуна, им показалось, будто святой ударил их по затылку, и они начали приплясывать, как в ритуальном хороводе. Мартин даже почувствовал дрожь в ногах.
Тем временем музыка играла все громче и громче, и вот в зарослях кустарника появился Огун. Он был огромный, ростом около трех метров, пышно разодетый, и голос его заглушал музыку. Он подошел и обнял Массу, своего огана, и сказал ему, чтобы тот не беспокоился больше о крестном, потому что он сам решит этот вопрос, освободив негра от мучительных затруднений, раз он любит всех друзей одинаково и не знает, на ком остановить выбор. Ведь так было, Мартин?
Мартин подтвердил слова Массу, однако высказал сомнение относительно роста святого, возможно, он был и больше, пожалуй, метра три с половиной. А голос? Такой голос может заглушить даже рев урагана… Приятели искоса посмотрели на Капрала: сразу видно, что он хочет польстить Огуну, представляя его таким гигантом.
Итак, Огун сам решит вопрос о крестном, с довольным видом заключил свой рассказ Массу. А кто осмелился бы оспаривать выбор могущественного божества? Только безумный может пойти на это, ведь Огун не снесет оскорбления.
Все почтительно молчали, но всех тревожила одна и та же мысль: не было ли все это подстроено Капралом, не внушил ли он простодушному негру это странное видение среди бела дня? Все знали хитрость Мартина, он вполне мог придумать такое. Сначала Огун будто бы дал обещание выбрать крестного, а потом снова появится, разумеется, когда никого из друзей не будет поблизости, и заявит, что избрал Мартина. И все это, конечно, лишь в воображении негра, распаленном Капралом. Взгляды друзей перебегали с Массу на Мартина, беспокойные взгляды, не скрывавшие подозрений. Наконец заговорил Жезуино:
— Ты хочешь сказать, что выбирать будет Огун? Прекрасно! Но как это произойдет? Он тебе сказал, чтобы ты обратился к нему… Где и как ты это сделаешь?
— Посоветуюсь со знающими людьми. Я уже ходил сегодня.
— Уже?! — в голосе Бешеного Петуха звучала тревога. — С кем же ты советовался?
Жезуино боялся, что с самим Мартином или с кем-нибудь, кого тот подучил.
— Я ходил к матери Донинье, но она была занята и не смогла меня принять, примет завтра.
Жезуино облегченно вздохнул, остальные тоже. Мать Донинья была вне всяких подозрений и заслуживала полного доверия; никто не посмел бы хоть немного усомниться в ее честности, тем более в ее могуществе и близости к божествам.
— К матери Донинье? Ты правильно поступил, для такого серьезного дела только она и годится. А когда ты снова пойдешь к ней?
— Завтра.
Только Ветрогон продолжал упорствовать.
Впрочем, положение не только не изменилось, оно даже ухудшилось. Не было сделано ни шага вперед, а над приятелями уже нависла угроза раздоров. Внешне все как будто оставалось по-прежнему: друзья выпивали, вели беседу, однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что их речь и жесты становятся все более раздраженными, что все чаще воцаряется вокруг гнетущее молчание. Они словно боялись обидеть друг друга и поэтому держались церемонно, без той простоты, которая установилась в их кругу за многие годы.
Однако к Массу все были очень внимательны и предупредительны. Негр ни на кого не мог пожаловаться и, если б срок, установленный старой Вевевой, не был так короток, он ничего иного не мог бы пожелать для себя. Роль отца, окруженного множеством претендентов на звание крестного, пришлась ему по душе.
Гвоздика угощал его черными крепкими сигарами высшего сорта фирмы «Крус дас Алмас». Курио принес ему амулет, который защитит мальчика от лихорадки, злого рока и змеиных укусов. Ипсилон пригласил Массу к негритянке Себастьяне на сарапател[38] с кашасой и там пытался напоить его, возможно с целью повлиять на его решение в благоприятном для себя смысле. Массу ел и пил вволю, но первым все же свалился Ипсилон. Массу не упустил случая прижать несколько раз негритянку Себастьяну, но дальше этого не пошел из уважения к другу, который хоть и был пьян, но находился тут же. Пришлось соблюдать приличия.
Капрал проявлял поразительную заботу. Встретив негра, который, обливаясь потом под палящим солнцем, нес на голове огромную плетеную корзинку с покупками и большой глиняный кувшин под мышкой, Мартин подошел к нему и предложил помочь. Любой на его месте поторопился бы завернуть за угол, чтобы избежать встречи. Мартин же взял кувшин и пошел рядом с Массу, сократив его неблизкий путь своей всегда приятной и поучительной беседой. Массу был ему благодарен не только за то, что Капрал освободил его от громоздкого кувшина, который было неудобно нести, но и за беседу, поднявшую его настроение. До встречи с Мартином негр проклинал свою жизнь. Все чаще приходилось подрабатывать, вот и сегодня он взялся снести покупки одной элегантной доны, а она запаслась продовольствием на целую неделю. Вевева требовала денег на муку для малыша. Этот паршивец обожал жаренные в муке бананы и обжирался ими, а Массу, как назло, не везло в «жого до бишо».
Мартин с кувшином под мышкой (он не хотел нести его на голове), шагал, рассказывая новости. Он не пришел накануне потому, что был на празднике Ошумарэ[39], более роскошного праздника невозможно представить… Капрал за всю свою жизнь не видел столько святых — одних Огунов явилось семеро, причем один лучше другого…
Массу остановился: он сам был сыном Огуна и его оганом. А Мартин все рассказывал о празднике, о танцах и песнях, и Массу, несмотря на полную корзину, стоявшую у него на голове, сделал несколько па. Мартин тоже стал раскачиваться, пританцовывая, и запел кантигу в честь божества.
— Вот он, Огун! — вдруг воскликнул Массу.
В ослепительном сиянии, как если бы жестокое, карающее солнце вспыхнуло вдруг желтым пламенем, он увидел в зарослях кустарника Огуна во всем его великолепии. Огун улыбнулся ему и сказал, чтобы негр был спокоен, так как он, его отец, решит вопрос о крестном. Массу только должен обратиться к нему. Сказал и исчез, а от видения осталась лишь светящаяся точка — неоспоримое доказательство происшедшего.
Массу повернулся к Капралу и спросил:
— Ты видел?
Мартин снова зашагал.
— Какая красотка! Какие бедра!.. — он улыбнулся, проводив взглядом величественную мулатку, повернувшую за угол.
Массу, однако, был далек от подобных вещей, он еще не оправился от случившегося.
— Я о другом… Это очень серьезно…
— О чем, братец? И есть ли что-нибудь серьезнее женской юбки?
Массу рассказал о видении, об обещании Огуна решить вопрос о крестном и о приказании обратиться к нему. Мартин был поражен.
— Ты и в самом деле видел его, негр, или насмехаешься надо мной?
— Клянусь тебе… У меня до сих пор в глазах красные пятна…
Мартин подумал, и у него появилась некоторая надежда. Ведь он как раз говорил о празднике Ошумарэ, об Огунах, танцевавших на площадке Арминды. Так что вполне возможно, что Огун намерен указать именно на него, Мартина.
— Знаешь, братец, по-моему, нужно поторопиться… С кем ты будешь советоваться?
— Как с кем?.. С матерью Дониньей, конечно…
— Ну что ж, тогда иди поскорее…
— Схожу сегодня же…
Но мать святого Донинья, у которого Массу был одним из наиболее чтимых оганов, а Жезуино пользовался большим уважением, в тот день не смогла ни принять негра, ни даже переговорить с ним. Она беседовала с одной из своих дочерей, прибывшей из провинции, и велела передать Массу, чтобы он пришел завтра в любое время.
Вечером, собравшись в баре Изидро до Батуалэ, друзья наконец услышали из уст негра рассказ о случившемся. Правда, Мартин уже сообщил им кое-что, но все хотели узнать, как было дело, от самого Массу.
Негр рассказал, что он шел с Мартином по дороге в Барру, с тяжелой корзиной на голове, когда послышалась музыка и священные песни. Вначале совсем тихо, а потом звуки стали нарастать и музыка заиграла громко, как на празднике. Мартин может подтвердить, он не даст солгать.
Мартин подтвердил и добавил еще кое-что: перед этим они как раз говорили о празднике в честь Ошумарэ, а когда упомянули имя Огуна, им показалось, будто святой ударил их по затылку, и они начали приплясывать, как в ритуальном хороводе. Мартин даже почувствовал дрожь в ногах.
Тем временем музыка играла все громче и громче, и вот в зарослях кустарника появился Огун. Он был огромный, ростом около трех метров, пышно разодетый, и голос его заглушал музыку. Он подошел и обнял Массу, своего огана, и сказал ему, чтобы тот не беспокоился больше о крестном, потому что он сам решит этот вопрос, освободив негра от мучительных затруднений, раз он любит всех друзей одинаково и не знает, на ком остановить выбор. Ведь так было, Мартин?
Мартин подтвердил слова Массу, однако высказал сомнение относительно роста святого, возможно, он был и больше, пожалуй, метра три с половиной. А голос? Такой голос может заглушить даже рев урагана… Приятели искоса посмотрели на Капрала: сразу видно, что он хочет польстить Огуну, представляя его таким гигантом.
Итак, Огун сам решит вопрос о крестном, с довольным видом заключил свой рассказ Массу. А кто осмелился бы оспаривать выбор могущественного божества? Только безумный может пойти на это, ведь Огун не снесет оскорбления.
Все почтительно молчали, но всех тревожила одна и та же мысль: не было ли все это подстроено Капралом, не внушил ли он простодушному негру это странное видение среди бела дня? Все знали хитрость Мартина, он вполне мог придумать такое. Сначала Огун будто бы дал обещание выбрать крестного, а потом снова появится, разумеется, когда никого из друзей не будет поблизости, и заявит, что избрал Мартина. И все это, конечно, лишь в воображении негра, распаленном Капралом. Взгляды друзей перебегали с Массу на Мартина, беспокойные взгляды, не скрывавшие подозрений. Наконец заговорил Жезуино:
— Ты хочешь сказать, что выбирать будет Огун? Прекрасно! Но как это произойдет? Он тебе сказал, чтобы ты обратился к нему… Где и как ты это сделаешь?
— Посоветуюсь со знающими людьми. Я уже ходил сегодня.
— Уже?! — в голосе Бешеного Петуха звучала тревога. — С кем же ты советовался?
Жезуино боялся, что с самим Мартином или с кем-нибудь, кого тот подучил.
— Я ходил к матери Донинье, но она была занята и не смогла меня принять, примет завтра.
Жезуино облегченно вздохнул, остальные тоже. Мать Донинья была вне всяких подозрений и заслуживала полного доверия; никто не посмел бы хоть немного усомниться в ее честности, тем более в ее могуществе и близости к божествам.
— К матери Донинье? Ты правильно поступил, для такого серьезного дела только она и годится. А когда ты снова пойдешь к ней?
— Завтра.
Только Ветрогон продолжал упорствовать.