10
Путешествие предполагалось начать через неделю, но на второй день утром, едва проснувшись, Ло заявил о своем желании увидеть "все, что можно", Его новые наставники отнеслись к его просьбе одобрительно, но сами не рискнули принять решение Лишь после того, как "Нао" заверила их, что мальчик готов к восприятию новых впечатлений, было объявлено: путешествие начнется сегодня же, после завтрака! - Наша планета,- рассказал географ Мит,- имеет два материка, как тебе, конечно, известно: Урел и Гурел.. Ло вспомнил, что первое слово означает "легкий", а второе "тяжелый", и признался: - Я только не знаю, почему они так названы. Мит засмеялся: - Точно и я не знаю Они названы так давно. - В учебнике географии, написанном много лет назад, я в шутку предположил, что древние догадывались о "центробежном балансе планеты"... Урел, на котором сосредоточено основное население Гаяны, много обширнее малонаселенного, гористого и труднопроходимого Гурела. Расположены же они по экватору друг против друга. Следовательно, поскольку вращение Гаяны плавное и равномерное, остается заключить, что маленький материк тяжелее большого-это уравновешивает центробежные силы . Еще имеется около тысячи островов, из которых самый большой-на Южном полюсе - Мы начнем с малого материка7 - спросил Ло. - Как хочешь Тебя интересует его дикость и непроходимость7 Какой вид передвижения тебя устроит? - Все, - улыбнулся Ло. Мальчику сказали, что вместе с ним отправляются молодые гаянцы-лучшие ученики, имеющие право на традиционное кругосветное путешествие. - Нам будет веселее,-согласился мальчик.-А... Юль - тоже? - Нет, она путешествовала в прошлом году. Ло ничем не выдал разочарования. Он и сам не понимал, что с ним происходит и почему образ золотоглазой Юль становится его невидимым и приятным спутником... У пристани их ждал гигантский катамаран, напоминавший самолет. Сходство придавали не подводные крылья, скрытые от взора, а толстое самолетное крыло, как бы накрывшее сверху оба плавучих корпуса корабля, возвышающихся над водой метров на двадцать. В корпусах находились двигатели, горючее, основная кибернетика и груз. В толстом, почти прозрачном крыле-пассажирские кабины, спортзалы, сад для прогулок. Посадка производилась с помощью длинного пассажирского транспортера, на широкой и плотной ленте которого могло уместиться человек 150. - Старое судно, - объяснили Ло, - но удобное для туристских походов школьников. Катамаран легко приподнялся и лег на курс. Чем больше нарастала скорость, тем выше поднимался он, пока часть нижнего подводного крыла не оказалась чуть выше поверхности океана, а в прямоугольном вырезе его образовался бассейн для плавания. Катамаран шел без толчков и провалов, точно по струне, без шума двигателей, овеваемый сырым океанским ветром. Ло часами лежал на животе и наблюдал сквозь прозрачный пол каюты, как плотная вода расступалась перед остроносыми корпусами старого океанохода, любовался коричневыми телами купающихся в бассейне и греющихся под жаркими лучами на мягких матрацах. Все это он видел и в звездолете, по телепатону, но только сейчас убеждался, что мир и в самом деле может существовать без него и вне его сознания, как говорила "Нао".
"А где-то, - думал Ло, - есть другие планеты, с другими людьми... Где-то летят звездолеты, и те, кто находится в них, живут по-иному... Они не видят этого... не знают Юль..." Глядя на зубчатый горизонт, он не сразу понял, что это материк - Гурел. Перед ним, точно вырастая из воды ("всплывая",-подумал он), появилась темно-зеленая горная гряда с белыми, заснеженными вершинами и светлой полосой побережья. - В порту их встречало множество людей, но, как и в плавании на катамаране, как и вообще во всем путешествии, никто не докучал ему расспросами. Напротив, каждый старался не лезть ему на глаза, довольствовался тем, что находится неподалеку от него, изредка имея возможность вблизи глянуть на Сына Космоса, воспитанного машиной. В порту они пересели в электромобиль и помчались на туристскую базу. Пластмассовое тело дороги на этом участке почти не имело изгибов. Быстрая езда стала следующим сильным впечатлением мальчика. Ничего подобного он не испытывал в звездолете, и ощущение свободы, необъятности заслонило все, что было им пережито раньше: теперь он, кажется, стал по-настоящему понимать, что такое его планета. Дорога пересекала живописные долины, тихие темные озера, над которыми висела на упругой воздушной подушке, создаваемой бесшумными моторами, взбиралась на холмы, стрелой пронизывала светлые туннели, а в одном месте, поддерживаемая двумя вертолетами, превратилась в желоб и опиралась лишь на скалистые вершины по краям глубокого ущелья... Глянув вниз, Ло понял, что такое высота. Он было откинулся на спинку сиденья, но тут же вновь посмотрел в километровую глубину и засмеялся. - А если вертолеты выйдут из строя? - спросил он - Сработают аварийные реактивные двигатели (они сейчас под нами), а дорога временно закроется, - ответил Мит.- Но такого еще не бывало... За ущельем электромобиль сбавил ход. Дорог круто повернула влево, побежала вдоль берега глубокого озера, сжатого высокими горами. На берегу, в нескольких местах, шла горячая работа: маленькие зверьки с гладкой черной шерстью подгрызали ровные деревца у основания; толстые длинные змеи собирали в кучу уже "спиленные" таким образом стволы и обхватывали их своими телами, словно канатами; крупные темно-серые животные с большими добродушными вытянутыми мордами подходили и подставляли спины; другие звери, длинношеие, ярко-желтые, осторожно взваливали на них "связки" стволов-и караван отправлялся в путь. Роль "строителей" и "монтажников" на стройплощадках исполняли проворные четверорукие обезьяны. Земляные работы вели маленькие зверьки: земля так и летела из-под их лап. Птицы крепили ажурные крыши домиков, сплетенных из тонких, гибких прутьев. Поодаль колдовали над приборами и чертежами мальчики и девочки. - Что это?-спросил Ло. - Соревнование юных натуралистов,-объяснили ему.-Под влиянием особых излучателей животные каждой команды строят плотину, дом или роют туннель-в зависимости от "задания". Чтобы выиграть соревнование, надо заставить своих животных закон-чить стройку в кратчайшее время. Здесь много остроумных, неожиданных вариантов. Дорога стала заворачивать еще круче и нырнула в туннель с прозрачными стенами, проложенный по дну озера. За стенами величественно плыли большие веретенообразные морские животные, раскручивавшие барабаны с кабелем. Гибкие золотистые рыбы с щупальцами старательно растягивали кабель и укладывали его на дно, явно по какой-то схеме. Мелкие рыбешки забрасывали его илом, а медлительные крабы, закованные в черные и зеленые панцири, либо совсем прозрачные, приносили откуда-то яркие водоросли и укрепляли их над кабелем, отмечая живыми вехами его положение. Электромобиль выскочил из туннеля, преодолел несколько изгибов дороги, ставшей теперь уже ярко-голубой, и Ло увидел коттеджи. - "Городок бутончиков",-пояснил Мит. - Бутончиков?! - Ах, да ты, наверное, не знаешь... Так называют у нас новорожденных младенцев. Некоторые из них появляются на свет слабыми, болезненными. Здесь их лечат, и они возвращаются потом в родные места окрепшими, не хуже других! - Я тоже был "бутончиком",- весело сказал Ло. - То обстоятельство, что тебя вырастила машина, очень пригодится: опыт "Нао" будет использован здесь, а возможно, и в других местах... Наконец и турбаза. Ночь провели в отеле, но Ло так и не рискнул пойти к своим сверстникам. Одиночество все еще казалось ему обычным, естественным "видом" существования, да и надо было во многом разобраться. Оставшись один, Ло лег на кровать, заложил руки под голову и начал долгий телепатический разговор с "Нао". Связь велась без помех, и они могли бы "проговорить" всю ночь, если бы "Нао", измерившая степень его утомления, не усыпила его. Пока Ло спал, "Нао" продолжала наводить порядок в новых впечатлениях мальчика, классифицируя их и раскладывая по полочкам. Сам же объект ее материнских забот так и не узнал, почему его первая ночь на Гаяне оказалась такой освежающей, а главное-укрепившей его дух и любовь к людям...
11
Полет над "тяжелым" материком Ло совершал в гравитомобиле. Хаотическое нагромождение горных пиков, лысых, обветренных вершин, темных и светлых скал, извилистых ущелий и рек-все это волновало. Может быть, в каждом живом существе заложен и первобытный вкус к стихийному? Может быть, лишь позже, по мере того как Разум осмысливал и завоевывал природу, мы преклонились перед гармонией, ставшей новым эталоном красоты? Возможно и другое: нас покоряет превосходство природы, масштабность ее горных хребтов, величие океанских просторов, поэтическая таинственность пустынь и степей, гипнотизирующая бесконечность космоса. Опять Ло подумал о том, что все это он видел по телепатону, слушал точные, исчерпывающие объяснения "Нао". Все это знакомо и... ново. Можно научиться в уединении говорить, читать, понимать числа и их взаимоотношения, но нельзя почувствовать и полюбить природу заочно. Нельзя стать полноценным человеком вне этого прекрасного мира, вдали от людей... "Между этой дикой природой, что раскинулась внизу, - размышлял Ло, - и гравитомобилем, в котором я сейчас парю над ней,-тысячелетия борьбы человеческого разума, самопожертвований, труд самого грандиозного в Мироздании явления, называемого Обществом..." Мальчик вспомнил рассказы "Нао" о главном законе на Гаяне, но эти ее слова только сейчас, в гравитомобиле, над заснеженными вершинами Гурела, раскрылись ему во всей значимости и простоте. - Цель жизни каждого гаянца, его главная потребность,-говорила тогда "Нао",-всемерное удовлетворение интересов и потребностей общества, коллектива. Ценность гаянца определяется тем, что, как и сколько он сумел сделать и делает для блага своих сопланетников. - Тогда какова же цель общества? - спрашивал Ло. - В создании такой жизни, которая позволила бы каждому, в соответствии со своими способностями, заботиться о коллективе и проявить себя в этом с максимальным эффектом. Такова сущность творческого процесса между обществом и индивидом на Гаяне. Мальчик внимательно рассматривал внизу большие цементные полушария и кубы, соединенные крытыми переходами и ажурными акведуками, покрытые сетью параболических антенн: один из энергетических центров планеты В долинах, у подножий гор и на побережье разбросаны небольшие зеленые города, возле некоторых из них - массивы промышленных построек. - Первые люди на Гаяне,-сказал Мит,-появились здесь, на Гуреле, и только после открытия мореходства началось заселение второго материка. Там тоже есть горы, но они меньше по величине и протяженности, климат ровнее и мягче, плодородная. почва и много полезной площади для строительства городов.
12
Дней через пять Ло отправился на "легкий" материк. Ехали они поездом, в туннеле, по дну океана. И хотя средняя скорость их передвижения достигала 300 километров в час, поездка оказалась долгой. Свободное время наставники Ло использовали для обсуждения планов его будущего и знакомства с пассажирами соседних вагонов: юноши и девушки, отправившиеся в кругосветное путешествие, видно, не собирались отставать от него. Ло подружился с толстым мальчиком Ило, вечно сонным и медлительным. Кое-кто удивлялся взаимному влечению столь несхожих характеров, но только потому, что не слышали одного важнейшего для Ло разговора. - Ты будешь учиться в школе? - спросил Ило. - А как же! - Тогда иди к нам! - Мне все равно... - сказал Ло. - Тем более. - А где она находится? - На окраине Тиунэлы, столицы Гаяны. У нас хорошие педагоги... Советую. Знаешь, в нашей школе учится и та девочка... Ну, знаешь, эта... что встречала тебя... Ее зовут Юль... Помнишь? - Ну разумеется, я обязательно попрошусь в вашу школу! - немедленно согласился Ло. Он повеселел и поспешил в свое купе. По привычке лег на спину, заложил руки под голову и мысленно вызвал "Нао". Машина тотчас откликнулась на его зов. - Скажи, ани, отчего мне так приятно думать о девочке, что встречала меня? - спросил Ло, не заметив, что, обращаясь к машине, сказал "ани", будто беседовал с человеком. "Нао" задала несколько встречных вопросов, и Ло добросовестно отвечал: у него не могло быть секретов от нее. Но как ни напрягала "Нао" свои превосходные электронные мозги, как ни ворошила свою всеобъемлющую память-уравнение со многими неизвестными так и осталось нерешенным. - Мало информации, - уклончиво ответила машина. Ло вздохнул: даже всезнающая "Нао" не объяснила, что происходит с ним! Полнейшая неизвестность окружила его... Но неизвестность приятная, доставляющая нечто новое, правда, непонятное. Да разве только то хорошо в жизни, что укладывается в равные части уравнений?.. Сон пришел исподволь, и Ло повернулся на правый бок: на спине он не мог засыпать. А "Нао", не знающая ни сна, ни отдыха, не переставала искать подходящий алгоритм для решения странной задачи. Информации и в самом деле маловато... Тогда "Нао" излучила в мозг Ло образ Юль и, формируя сон мальчика, проанализировала с начала до конца все, что как-то могло навести ее на след. Увы! Полнейшее отсутствие логики: неужто все дело в цветке, подаренном девочкой? К моменту пробуждения мальчика "Нао" безжалостно констатировала несовершенство своего воспитанника, в действиях и мыслях которого "коэффициент неопределенности" достиг максимального значения; а Ло сожалел, что исчезли его сновидения...
Глава вторая
"ПОДЪЕМ!.."
1
Я проснулся рано утром... Откуда-то доносится шум прогреваемых моторов, пение петухов (мне всегда приходилось жить вблизи аэродромов на окраине городов, как и большинству летчиков). Скосив глаза, вижу в окне голубое небо и облака, позолоченные восходящим солнцем. Слабый ветерок едва шевелит голые, чуть заснеженные ветви деревьев. Что это-Земля? Неужели вылет не состоялся?.. Но ведь я помню: ночь, изящное тело звездолета "Юрий Гагарин"... Лифт доставил к входной двери нас, четырех космонавтов: командира Андрея Шелеста, астроштурмана Евгения Глебова, Боба Хоутона и меня... Мы еще раз помахали провожающим, вошли в кабину. Потом каждый неторопливо лег в свой биотрон- прозрачное пластмассовое "яйцо", на дне которого своеобразная постель с мудреным кибернетическим оборудованием для анабиоза. Надо мной бесшумно сомкнулись створки биотрона, и я погрузился в крепкий сон, замедляющий все жизненные процессы ровно в тысячу раз. И оттого, что все это было, я отказываюсь соглашаться с реальностью своего теперешнего пробуждения, столь будничного... Во мне уже поселилось ожидание иного. Так где же я? Ах, да... Ведь в нашем звездолете вместо окон- совершенные телевизоры. Это они создали мне привычную обстановку пробуждения. Шевелю рукой, ногой, вдыхаю полной грудью... Плавно раздвигаются надо мной створки биотрона, и раздается музыка... Урок спортивной гимнастики! Как будто кто-то включил приемник, настроенный на московскую широковещательную радиостанцию. - С добрым утром, дорогие товарищи космонавты! - говорит диктор. Готовимся к утренней зарядке... И тут же веселый голос Боба Хоутона: - Подъ-е-е-ем!..
2
... Порой хочется писать и писать: в конце концов это мой личный дневник, и для него нет литературных канонов. Вместе с тем я стараюсь "не растекаться мыслью по древу", смиряя себя тайной надеждой, что жители моей планеты прочтут когда-нибудь эти искренние, безыскусные строки. Поэтому я опишу лишь самое интересное, с моей точки зрения, оставляя за бортом мелкие жемчужины эпизодов и деталей, дорогих только лично нам, ринувшимся в Будущее... После завтрака Шелест решил обсудить, как жить дальше. - Я прошу высоких представителей земного человечества высказаться, шутливо произнес он, когда мы угомонились. - Недурно бы выйти в космос, - предположил Глебов - Прямо на ходу?! - Хоутон сделал страшные глаза. -А впрочем... - У нас есть кое-какие наметки... - робко вставил я. - И поскольку мы, так сказать, заранее "запрограммированы"... Шелест с одобрением глянул на меня и уничтожающе - на Евгения Николаевича и Боба. - Добро, - просто сказал он. - Будем действовать строго по плану: отдых, помноженный на отдых и воз-веденный в степень вдохновения, немного информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало интересует, не так ли?.. Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику, говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений Николаевич - страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил, тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров. Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой. - Не все сразу, мой друг, - мягко остановил его командир,- сперва ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали... Вы же знаете, что киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд... Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор. Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась живительная легкость, способствовавшая отличному настроению. Голубоватый экран приступил к своему "рассказу"... Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах - без скафандров - скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом отъехала в сторону. В защитных укрытиях у пультов управления - десятки операторов. Их лица сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан минувшего. Каждая капля "вклю-чает" какую-то группу механизмов, а на долю одной- такой же бесстрастной, как и все, - достается главное. Старт!.. В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и скрылись. Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос звездолет, разрывая острием холодное пространство. Кабина... Космонавты-то есть мы!-в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем, что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто выводил нас на галактическую трассу. Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля... Величиной с горошину... Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная "кожа", а сложный металлический скелет. Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск. Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с гравитацией, заполнило просветы между антеннами. Включается ионный двигатель. Нам кажется, будто мы видим, как его мощное излучение, похожее на солнечный протуберанец, отражается от чашеобразного экрана и разгоняет звездолет до крейсерской скорости... Медленно гаснет Z-поле: дальше звездолет мчится по инерции, как новое небесное тело. Фермы "зонта" устало сокращаются и, прижавшись к бортам, вновь утопают в пазах. ... Фильм окончен, автоматически включились овальные окна-телевизоры во всю стену кабины, и мы видим окруживший нас величаво-прекрасный звездный океан. Кибернетика коротко рассказала нам, что происходило до настоящего момента: теперь, мол, разбирайтесь сами...
4
Мы теснее прижались друг к другу, вглядываясь в это черное безмолвие, не знающее ни зим, ни лет. Вот оно-наш друг и враг, холодное "ничто", пугающее и вместе с тем чарующее бесконечное Мироздание... Так же, столетия назад, летели к нам смелые посланцы Гаяны. Они знали лучше нас глубины Галактики и разгадали многие космические тайны. Но летели без адреса - это был их разведывательный полет, поиски обетованной планеты. Позади себя, на всем своем извилистом пути, они оставляли шаровидные ксаны - кибернетические пеленгационные устройства, - чтобы воспользоваться этими искусственными навигационными "звездами", как вехами, при возвращении на родину. Они отыскали, наконец, живую планету - это была наша Земля. Приземлились на острове Пито-Као, на Тихом океане, но корабль их повредило землетрясение. Лишь много лет спустя люди нашли то, что осталось от их экспедиции, и теперь мы, вооруженные их знаниями и галактическими картами, взяли курс на их Гаяну. Они добирались к нам вслепую, кружным путем- мы летим кратчайшим, длина которого составляет 100 световых лет. И для нас рассчитан и составлен весь штурманский план полета, указано время, когда мы будем пролетать траверз каждой ксаны. В этом отношении нам много легче.
5
Первым нарушил молчание Шелест. - Добро, - сказал он. - Начнем привыкать к обстановке... Чернота и звезды за бортом-не скучновато ли? Создадим более веселую декорацию. Будем жить по земному распорядку. Мы улетели зимой. Какое время года выберем сейчас? - Пожалуй, лето, - охотно предложил Боб. Мы с Евгением Николаевичем поддержали его. Шелест кивнул, подошел к пульту микроклимата и включил установку. Ласковые солнечные лучи ворвались в кабину. За окнами зазеленели деревья, зашумели листвой на ветру. Кучевые облака поплыли в теплом небе, они видны сквозь узоры надувшихся парусом занавесей. Где-то вдали звучит репродуктор, и мирный голос диктора произносит: - Передаем эстрадный концерт... Евгений Николаевич расправил плечи и замурлыкал "Подмосковные вечера" в темпе марша (феноменальное отсутствие у него музыкального слуха замечали все окружающие!) и подошел к штурманскому столику. - Все по графику, - весело сказал он, блестя глазами. - Нас разбудили через тысячу восемьсот двадцать семь дней, то есть через пять лет... - Пять лет!?-воскликнул Боб. - Точно, - кивнул Евгений Николаевич. Во мне зазвучала тонкая грустная нотка. - А скорость? - восхищенно спросил Хоутон, лю-бивший все "самое-самое..." - Четверть миллиона километров в секунду, - с готовностью ответил Глебов.Иными словами, вы сей-час изволили улыбнуться на целый миллион километров! - Если не больше, - присоединился к шутке командир. От его высокой широкоплечей фигуры с крупной головой на крепкой красивой шее веяло силой Простое лицо с внимательными карими глазами, густыми бровями и округлым подбородком было спокойным и добрым. Рыжеволосый, круглолицый, веснушчатый Хоутон ростом по плечо командиру. Гибкий и быстрый в движениях, всегда веселый и ценящий острое словцо, он был нашим любимцем. Жизнь Боба складывалась тяжело; рано остался без отца, годами бродил без работы, хотя был способным журналистом. Трудно бывало и в газете: свободно владеющий несколькими язы-ками, беспокойный Боб подчас не мог найти общего языка с своими шефами и боссами. Одно время он стал "общественным дегустатором", но пить бросил сам, уже после того, как на него махнули рукой. Его светлые глаза часто становились печальными, и мы знали причину: за два года до нашего вылета трагически погибла его жена, красавица итальянка Паола. Хоутон и полинезиец Мауки первыми отыскали остатки космического корабля гаянцев на Пито-Као, и корреспонденции Боба в те дни читались прежде спортивных сообщений и скандальных эпизодов из жизни кинозвезд. Андрей Шелест, мой старый товарищ по авиации (когда-то мы вместе работали пилотами в Аэрофлоте), Хоутон и я говорили друг другу "ты", могли подурачиться ц крепко поспорить. Но с Евгением Николаевичем, несмотря на его молодость- ему было около сорока,- мы держались иначе, обращались только на "вы" и, откровенно говоря, стеснялись при нем выражаться излишне крепко, даже Боб и я, немало преуспевшие в этом... Изящный, худощавый, даже хрупкий, с мексиканским лицом, тихим голосом и сдержанными движениями, Глебов никогда не раздражался. Любезность его, героическая готовность до конца выслушать даже самого утомительного собеседника, поистине безграничны. Но зато если он улучит минутку и вставит хоть несколько слов, оппоненту уже не выкрутиться: так точны и доказательны доводы Евге-ния Николаевича. Разумеется, многие юные москвички пытались покорить его, на первый взгляд доступное, сердце. Но молодому астрофизику счастливо удавалось избежать поражения на столь непривычном ему поле боя... Я говорю "счастливо" совсем не потому, что принадлежу к разумному племени убежденных холостяков. Отнюдь! Чтобы не казаться голословным, признаюсь: в "цепи Гименея" я был закован по всем правилам в самом юном возрасте... Но представить Евгения Николаевича оторванным от звезд и тайн происхождения материи, хотя бы и для лучшей доли, в моих глазах - величайшее кощунство! Сам он всегда сторонился всего, что не имело прямого или косвенного отношения к космогонии и космологии. Даже и сейчас, подойдя к главному телевизионному экрану, отражающему истинную картину Вселенной, окружившей звездолет, он скрестил на груди руки с тонкими пальцами (его излюбленная поза) и с тоской воскликнул: - Если бы космос мог рассказать о времени и о себе!.. Впрочем, здесь, вдали от Земли со всеми ее соблазнами, и нам с Хоутоном желание Евгения Николаевича показалось естественным. Но космос пока молчал...
Путешествие предполагалось начать через неделю, но на второй день утром, едва проснувшись, Ло заявил о своем желании увидеть "все, что можно", Его новые наставники отнеслись к его просьбе одобрительно, но сами не рискнули принять решение Лишь после того, как "Нао" заверила их, что мальчик готов к восприятию новых впечатлений, было объявлено: путешествие начнется сегодня же, после завтрака! - Наша планета,- рассказал географ Мит,- имеет два материка, как тебе, конечно, известно: Урел и Гурел.. Ло вспомнил, что первое слово означает "легкий", а второе "тяжелый", и признался: - Я только не знаю, почему они так названы. Мит засмеялся: - Точно и я не знаю Они названы так давно. - В учебнике географии, написанном много лет назад, я в шутку предположил, что древние догадывались о "центробежном балансе планеты"... Урел, на котором сосредоточено основное население Гаяны, много обширнее малонаселенного, гористого и труднопроходимого Гурела. Расположены же они по экватору друг против друга. Следовательно, поскольку вращение Гаяны плавное и равномерное, остается заключить, что маленький материк тяжелее большого-это уравновешивает центробежные силы . Еще имеется около тысячи островов, из которых самый большой-на Южном полюсе - Мы начнем с малого материка7 - спросил Ло. - Как хочешь Тебя интересует его дикость и непроходимость7 Какой вид передвижения тебя устроит? - Все, - улыбнулся Ло. Мальчику сказали, что вместе с ним отправляются молодые гаянцы-лучшие ученики, имеющие право на традиционное кругосветное путешествие. - Нам будет веселее,-согласился мальчик.-А... Юль - тоже? - Нет, она путешествовала в прошлом году. Ло ничем не выдал разочарования. Он и сам не понимал, что с ним происходит и почему образ золотоглазой Юль становится его невидимым и приятным спутником... У пристани их ждал гигантский катамаран, напоминавший самолет. Сходство придавали не подводные крылья, скрытые от взора, а толстое самолетное крыло, как бы накрывшее сверху оба плавучих корпуса корабля, возвышающихся над водой метров на двадцать. В корпусах находились двигатели, горючее, основная кибернетика и груз. В толстом, почти прозрачном крыле-пассажирские кабины, спортзалы, сад для прогулок. Посадка производилась с помощью длинного пассажирского транспортера, на широкой и плотной ленте которого могло уместиться человек 150. - Старое судно, - объяснили Ло, - но удобное для туристских походов школьников. Катамаран легко приподнялся и лег на курс. Чем больше нарастала скорость, тем выше поднимался он, пока часть нижнего подводного крыла не оказалась чуть выше поверхности океана, а в прямоугольном вырезе его образовался бассейн для плавания. Катамаран шел без толчков и провалов, точно по струне, без шума двигателей, овеваемый сырым океанским ветром. Ло часами лежал на животе и наблюдал сквозь прозрачный пол каюты, как плотная вода расступалась перед остроносыми корпусами старого океанохода, любовался коричневыми телами купающихся в бассейне и греющихся под жаркими лучами на мягких матрацах. Все это он видел и в звездолете, по телепатону, но только сейчас убеждался, что мир и в самом деле может существовать без него и вне его сознания, как говорила "Нао".
"А где-то, - думал Ло, - есть другие планеты, с другими людьми... Где-то летят звездолеты, и те, кто находится в них, живут по-иному... Они не видят этого... не знают Юль..." Глядя на зубчатый горизонт, он не сразу понял, что это материк - Гурел. Перед ним, точно вырастая из воды ("всплывая",-подумал он), появилась темно-зеленая горная гряда с белыми, заснеженными вершинами и светлой полосой побережья. - В порту их встречало множество людей, но, как и в плавании на катамаране, как и вообще во всем путешествии, никто не докучал ему расспросами. Напротив, каждый старался не лезть ему на глаза, довольствовался тем, что находится неподалеку от него, изредка имея возможность вблизи глянуть на Сына Космоса, воспитанного машиной. В порту они пересели в электромобиль и помчались на туристскую базу. Пластмассовое тело дороги на этом участке почти не имело изгибов. Быстрая езда стала следующим сильным впечатлением мальчика. Ничего подобного он не испытывал в звездолете, и ощущение свободы, необъятности заслонило все, что было им пережито раньше: теперь он, кажется, стал по-настоящему понимать, что такое его планета. Дорога пересекала живописные долины, тихие темные озера, над которыми висела на упругой воздушной подушке, создаваемой бесшумными моторами, взбиралась на холмы, стрелой пронизывала светлые туннели, а в одном месте, поддерживаемая двумя вертолетами, превратилась в желоб и опиралась лишь на скалистые вершины по краям глубокого ущелья... Глянув вниз, Ло понял, что такое высота. Он было откинулся на спинку сиденья, но тут же вновь посмотрел в километровую глубину и засмеялся. - А если вертолеты выйдут из строя? - спросил он - Сработают аварийные реактивные двигатели (они сейчас под нами), а дорога временно закроется, - ответил Мит.- Но такого еще не бывало... За ущельем электромобиль сбавил ход. Дорог круто повернула влево, побежала вдоль берега глубокого озера, сжатого высокими горами. На берегу, в нескольких местах, шла горячая работа: маленькие зверьки с гладкой черной шерстью подгрызали ровные деревца у основания; толстые длинные змеи собирали в кучу уже "спиленные" таким образом стволы и обхватывали их своими телами, словно канатами; крупные темно-серые животные с большими добродушными вытянутыми мордами подходили и подставляли спины; другие звери, длинношеие, ярко-желтые, осторожно взваливали на них "связки" стволов-и караван отправлялся в путь. Роль "строителей" и "монтажников" на стройплощадках исполняли проворные четверорукие обезьяны. Земляные работы вели маленькие зверьки: земля так и летела из-под их лап. Птицы крепили ажурные крыши домиков, сплетенных из тонких, гибких прутьев. Поодаль колдовали над приборами и чертежами мальчики и девочки. - Что это?-спросил Ло. - Соревнование юных натуралистов,-объяснили ему.-Под влиянием особых излучателей животные каждой команды строят плотину, дом или роют туннель-в зависимости от "задания". Чтобы выиграть соревнование, надо заставить своих животных закон-чить стройку в кратчайшее время. Здесь много остроумных, неожиданных вариантов. Дорога стала заворачивать еще круче и нырнула в туннель с прозрачными стенами, проложенный по дну озера. За стенами величественно плыли большие веретенообразные морские животные, раскручивавшие барабаны с кабелем. Гибкие золотистые рыбы с щупальцами старательно растягивали кабель и укладывали его на дно, явно по какой-то схеме. Мелкие рыбешки забрасывали его илом, а медлительные крабы, закованные в черные и зеленые панцири, либо совсем прозрачные, приносили откуда-то яркие водоросли и укрепляли их над кабелем, отмечая живыми вехами его положение. Электромобиль выскочил из туннеля, преодолел несколько изгибов дороги, ставшей теперь уже ярко-голубой, и Ло увидел коттеджи. - "Городок бутончиков",-пояснил Мит. - Бутончиков?! - Ах, да ты, наверное, не знаешь... Так называют у нас новорожденных младенцев. Некоторые из них появляются на свет слабыми, болезненными. Здесь их лечат, и они возвращаются потом в родные места окрепшими, не хуже других! - Я тоже был "бутончиком",- весело сказал Ло. - То обстоятельство, что тебя вырастила машина, очень пригодится: опыт "Нао" будет использован здесь, а возможно, и в других местах... Наконец и турбаза. Ночь провели в отеле, но Ло так и не рискнул пойти к своим сверстникам. Одиночество все еще казалось ему обычным, естественным "видом" существования, да и надо было во многом разобраться. Оставшись один, Ло лег на кровать, заложил руки под голову и начал долгий телепатический разговор с "Нао". Связь велась без помех, и они могли бы "проговорить" всю ночь, если бы "Нао", измерившая степень его утомления, не усыпила его. Пока Ло спал, "Нао" продолжала наводить порядок в новых впечатлениях мальчика, классифицируя их и раскладывая по полочкам. Сам же объект ее материнских забот так и не узнал, почему его первая ночь на Гаяне оказалась такой освежающей, а главное-укрепившей его дух и любовь к людям...
11
Полет над "тяжелым" материком Ло совершал в гравитомобиле. Хаотическое нагромождение горных пиков, лысых, обветренных вершин, темных и светлых скал, извилистых ущелий и рек-все это волновало. Может быть, в каждом живом существе заложен и первобытный вкус к стихийному? Может быть, лишь позже, по мере того как Разум осмысливал и завоевывал природу, мы преклонились перед гармонией, ставшей новым эталоном красоты? Возможно и другое: нас покоряет превосходство природы, масштабность ее горных хребтов, величие океанских просторов, поэтическая таинственность пустынь и степей, гипнотизирующая бесконечность космоса. Опять Ло подумал о том, что все это он видел по телепатону, слушал точные, исчерпывающие объяснения "Нао". Все это знакомо и... ново. Можно научиться в уединении говорить, читать, понимать числа и их взаимоотношения, но нельзя почувствовать и полюбить природу заочно. Нельзя стать полноценным человеком вне этого прекрасного мира, вдали от людей... "Между этой дикой природой, что раскинулась внизу, - размышлял Ло, - и гравитомобилем, в котором я сейчас парю над ней,-тысячелетия борьбы человеческого разума, самопожертвований, труд самого грандиозного в Мироздании явления, называемого Обществом..." Мальчик вспомнил рассказы "Нао" о главном законе на Гаяне, но эти ее слова только сейчас, в гравитомобиле, над заснеженными вершинами Гурела, раскрылись ему во всей значимости и простоте. - Цель жизни каждого гаянца, его главная потребность,-говорила тогда "Нао",-всемерное удовлетворение интересов и потребностей общества, коллектива. Ценность гаянца определяется тем, что, как и сколько он сумел сделать и делает для блага своих сопланетников. - Тогда какова же цель общества? - спрашивал Ло. - В создании такой жизни, которая позволила бы каждому, в соответствии со своими способностями, заботиться о коллективе и проявить себя в этом с максимальным эффектом. Такова сущность творческого процесса между обществом и индивидом на Гаяне. Мальчик внимательно рассматривал внизу большие цементные полушария и кубы, соединенные крытыми переходами и ажурными акведуками, покрытые сетью параболических антенн: один из энергетических центров планеты В долинах, у подножий гор и на побережье разбросаны небольшие зеленые города, возле некоторых из них - массивы промышленных построек. - Первые люди на Гаяне,-сказал Мит,-появились здесь, на Гуреле, и только после открытия мореходства началось заселение второго материка. Там тоже есть горы, но они меньше по величине и протяженности, климат ровнее и мягче, плодородная. почва и много полезной площади для строительства городов.
12
Дней через пять Ло отправился на "легкий" материк. Ехали они поездом, в туннеле, по дну океана. И хотя средняя скорость их передвижения достигала 300 километров в час, поездка оказалась долгой. Свободное время наставники Ло использовали для обсуждения планов его будущего и знакомства с пассажирами соседних вагонов: юноши и девушки, отправившиеся в кругосветное путешествие, видно, не собирались отставать от него. Ло подружился с толстым мальчиком Ило, вечно сонным и медлительным. Кое-кто удивлялся взаимному влечению столь несхожих характеров, но только потому, что не слышали одного важнейшего для Ло разговора. - Ты будешь учиться в школе? - спросил Ило. - А как же! - Тогда иди к нам! - Мне все равно... - сказал Ло. - Тем более. - А где она находится? - На окраине Тиунэлы, столицы Гаяны. У нас хорошие педагоги... Советую. Знаешь, в нашей школе учится и та девочка... Ну, знаешь, эта... что встречала тебя... Ее зовут Юль... Помнишь? - Ну разумеется, я обязательно попрошусь в вашу школу! - немедленно согласился Ло. Он повеселел и поспешил в свое купе. По привычке лег на спину, заложил руки под голову и мысленно вызвал "Нао". Машина тотчас откликнулась на его зов. - Скажи, ани, отчего мне так приятно думать о девочке, что встречала меня? - спросил Ло, не заметив, что, обращаясь к машине, сказал "ани", будто беседовал с человеком. "Нао" задала несколько встречных вопросов, и Ло добросовестно отвечал: у него не могло быть секретов от нее. Но как ни напрягала "Нао" свои превосходные электронные мозги, как ни ворошила свою всеобъемлющую память-уравнение со многими неизвестными так и осталось нерешенным. - Мало информации, - уклончиво ответила машина. Ло вздохнул: даже всезнающая "Нао" не объяснила, что происходит с ним! Полнейшая неизвестность окружила его... Но неизвестность приятная, доставляющая нечто новое, правда, непонятное. Да разве только то хорошо в жизни, что укладывается в равные части уравнений?.. Сон пришел исподволь, и Ло повернулся на правый бок: на спине он не мог засыпать. А "Нао", не знающая ни сна, ни отдыха, не переставала искать подходящий алгоритм для решения странной задачи. Информации и в самом деле маловато... Тогда "Нао" излучила в мозг Ло образ Юль и, формируя сон мальчика, проанализировала с начала до конца все, что как-то могло навести ее на след. Увы! Полнейшее отсутствие логики: неужто все дело в цветке, подаренном девочкой? К моменту пробуждения мальчика "Нао" безжалостно констатировала несовершенство своего воспитанника, в действиях и мыслях которого "коэффициент неопределенности" достиг максимального значения; а Ло сожалел, что исчезли его сновидения...
Глава вторая
"ПОДЪЕМ!.."
1
Я проснулся рано утром... Откуда-то доносится шум прогреваемых моторов, пение петухов (мне всегда приходилось жить вблизи аэродромов на окраине городов, как и большинству летчиков). Скосив глаза, вижу в окне голубое небо и облака, позолоченные восходящим солнцем. Слабый ветерок едва шевелит голые, чуть заснеженные ветви деревьев. Что это-Земля? Неужели вылет не состоялся?.. Но ведь я помню: ночь, изящное тело звездолета "Юрий Гагарин"... Лифт доставил к входной двери нас, четырех космонавтов: командира Андрея Шелеста, астроштурмана Евгения Глебова, Боба Хоутона и меня... Мы еще раз помахали провожающим, вошли в кабину. Потом каждый неторопливо лег в свой биотрон- прозрачное пластмассовое "яйцо", на дне которого своеобразная постель с мудреным кибернетическим оборудованием для анабиоза. Надо мной бесшумно сомкнулись створки биотрона, и я погрузился в крепкий сон, замедляющий все жизненные процессы ровно в тысячу раз. И оттого, что все это было, я отказываюсь соглашаться с реальностью своего теперешнего пробуждения, столь будничного... Во мне уже поселилось ожидание иного. Так где же я? Ах, да... Ведь в нашем звездолете вместо окон- совершенные телевизоры. Это они создали мне привычную обстановку пробуждения. Шевелю рукой, ногой, вдыхаю полной грудью... Плавно раздвигаются надо мной створки биотрона, и раздается музыка... Урок спортивной гимнастики! Как будто кто-то включил приемник, настроенный на московскую широковещательную радиостанцию. - С добрым утром, дорогие товарищи космонавты! - говорит диктор. Готовимся к утренней зарядке... И тут же веселый голос Боба Хоутона: - Подъ-е-е-ем!..
2
... Порой хочется писать и писать: в конце концов это мой личный дневник, и для него нет литературных канонов. Вместе с тем я стараюсь "не растекаться мыслью по древу", смиряя себя тайной надеждой, что жители моей планеты прочтут когда-нибудь эти искренние, безыскусные строки. Поэтому я опишу лишь самое интересное, с моей точки зрения, оставляя за бортом мелкие жемчужины эпизодов и деталей, дорогих только лично нам, ринувшимся в Будущее... После завтрака Шелест решил обсудить, как жить дальше. - Я прошу высоких представителей земного человечества высказаться, шутливо произнес он, когда мы угомонились. - Недурно бы выйти в космос, - предположил Глебов - Прямо на ходу?! - Хоутон сделал страшные глаза. -А впрочем... - У нас есть кое-какие наметки... - робко вставил я. - И поскольку мы, так сказать, заранее "запрограммированы"... Шелест с одобрением глянул на меня и уничтожающе - на Евгения Николаевича и Боба. - Добро, - просто сказал он. - Будем действовать строго по плану: отдых, помноженный на отдых и воз-веденный в степень вдохновения, немного информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало интересует, не так ли?.. Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику, говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений Николаевич - страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил, тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров. Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой. - Не все сразу, мой друг, - мягко остановил его командир,- сперва ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали... Вы же знаете, что киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд... Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор. Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась живительная легкость, способствовавшая отличному настроению. Голубоватый экран приступил к своему "рассказу"... Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах - без скафандров - скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом отъехала в сторону. В защитных укрытиях у пультов управления - десятки операторов. Их лица сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан минувшего. Каждая капля "вклю-чает" какую-то группу механизмов, а на долю одной- такой же бесстрастной, как и все, - достается главное. Старт!.. В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и скрылись. Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос звездолет, разрывая острием холодное пространство. Кабина... Космонавты-то есть мы!-в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем, что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто выводил нас на галактическую трассу. Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля... Величиной с горошину... Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная "кожа", а сложный металлический скелет. Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск. Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с гравитацией, заполнило просветы между антеннами. Включается ионный двигатель. Нам кажется, будто мы видим, как его мощное излучение, похожее на солнечный протуберанец, отражается от чашеобразного экрана и разгоняет звездолет до крейсерской скорости... Медленно гаснет Z-поле: дальше звездолет мчится по инерции, как новое небесное тело. Фермы "зонта" устало сокращаются и, прижавшись к бортам, вновь утопают в пазах. ... Фильм окончен, автоматически включились овальные окна-телевизоры во всю стену кабины, и мы видим окруживший нас величаво-прекрасный звездный океан. Кибернетика коротко рассказала нам, что происходило до настоящего момента: теперь, мол, разбирайтесь сами...
4
Мы теснее прижались друг к другу, вглядываясь в это черное безмолвие, не знающее ни зим, ни лет. Вот оно-наш друг и враг, холодное "ничто", пугающее и вместе с тем чарующее бесконечное Мироздание... Так же, столетия назад, летели к нам смелые посланцы Гаяны. Они знали лучше нас глубины Галактики и разгадали многие космические тайны. Но летели без адреса - это был их разведывательный полет, поиски обетованной планеты. Позади себя, на всем своем извилистом пути, они оставляли шаровидные ксаны - кибернетические пеленгационные устройства, - чтобы воспользоваться этими искусственными навигационными "звездами", как вехами, при возвращении на родину. Они отыскали, наконец, живую планету - это была наша Земля. Приземлились на острове Пито-Као, на Тихом океане, но корабль их повредило землетрясение. Лишь много лет спустя люди нашли то, что осталось от их экспедиции, и теперь мы, вооруженные их знаниями и галактическими картами, взяли курс на их Гаяну. Они добирались к нам вслепую, кружным путем- мы летим кратчайшим, длина которого составляет 100 световых лет. И для нас рассчитан и составлен весь штурманский план полета, указано время, когда мы будем пролетать траверз каждой ксаны. В этом отношении нам много легче.
5
Первым нарушил молчание Шелест. - Добро, - сказал он. - Начнем привыкать к обстановке... Чернота и звезды за бортом-не скучновато ли? Создадим более веселую декорацию. Будем жить по земному распорядку. Мы улетели зимой. Какое время года выберем сейчас? - Пожалуй, лето, - охотно предложил Боб. Мы с Евгением Николаевичем поддержали его. Шелест кивнул, подошел к пульту микроклимата и включил установку. Ласковые солнечные лучи ворвались в кабину. За окнами зазеленели деревья, зашумели листвой на ветру. Кучевые облака поплыли в теплом небе, они видны сквозь узоры надувшихся парусом занавесей. Где-то вдали звучит репродуктор, и мирный голос диктора произносит: - Передаем эстрадный концерт... Евгений Николаевич расправил плечи и замурлыкал "Подмосковные вечера" в темпе марша (феноменальное отсутствие у него музыкального слуха замечали все окружающие!) и подошел к штурманскому столику. - Все по графику, - весело сказал он, блестя глазами. - Нас разбудили через тысячу восемьсот двадцать семь дней, то есть через пять лет... - Пять лет!?-воскликнул Боб. - Точно, - кивнул Евгений Николаевич. Во мне зазвучала тонкая грустная нотка. - А скорость? - восхищенно спросил Хоутон, лю-бивший все "самое-самое..." - Четверть миллиона километров в секунду, - с готовностью ответил Глебов.Иными словами, вы сей-час изволили улыбнуться на целый миллион километров! - Если не больше, - присоединился к шутке командир. От его высокой широкоплечей фигуры с крупной головой на крепкой красивой шее веяло силой Простое лицо с внимательными карими глазами, густыми бровями и округлым подбородком было спокойным и добрым. Рыжеволосый, круглолицый, веснушчатый Хоутон ростом по плечо командиру. Гибкий и быстрый в движениях, всегда веселый и ценящий острое словцо, он был нашим любимцем. Жизнь Боба складывалась тяжело; рано остался без отца, годами бродил без работы, хотя был способным журналистом. Трудно бывало и в газете: свободно владеющий несколькими язы-ками, беспокойный Боб подчас не мог найти общего языка с своими шефами и боссами. Одно время он стал "общественным дегустатором", но пить бросил сам, уже после того, как на него махнули рукой. Его светлые глаза часто становились печальными, и мы знали причину: за два года до нашего вылета трагически погибла его жена, красавица итальянка Паола. Хоутон и полинезиец Мауки первыми отыскали остатки космического корабля гаянцев на Пито-Као, и корреспонденции Боба в те дни читались прежде спортивных сообщений и скандальных эпизодов из жизни кинозвезд. Андрей Шелест, мой старый товарищ по авиации (когда-то мы вместе работали пилотами в Аэрофлоте), Хоутон и я говорили друг другу "ты", могли подурачиться ц крепко поспорить. Но с Евгением Николаевичем, несмотря на его молодость- ему было около сорока,- мы держались иначе, обращались только на "вы" и, откровенно говоря, стеснялись при нем выражаться излишне крепко, даже Боб и я, немало преуспевшие в этом... Изящный, худощавый, даже хрупкий, с мексиканским лицом, тихим голосом и сдержанными движениями, Глебов никогда не раздражался. Любезность его, героическая готовность до конца выслушать даже самого утомительного собеседника, поистине безграничны. Но зато если он улучит минутку и вставит хоть несколько слов, оппоненту уже не выкрутиться: так точны и доказательны доводы Евге-ния Николаевича. Разумеется, многие юные москвички пытались покорить его, на первый взгляд доступное, сердце. Но молодому астрофизику счастливо удавалось избежать поражения на столь непривычном ему поле боя... Я говорю "счастливо" совсем не потому, что принадлежу к разумному племени убежденных холостяков. Отнюдь! Чтобы не казаться голословным, признаюсь: в "цепи Гименея" я был закован по всем правилам в самом юном возрасте... Но представить Евгения Николаевича оторванным от звезд и тайн происхождения материи, хотя бы и для лучшей доли, в моих глазах - величайшее кощунство! Сам он всегда сторонился всего, что не имело прямого или косвенного отношения к космогонии и космологии. Даже и сейчас, подойдя к главному телевизионному экрану, отражающему истинную картину Вселенной, окружившей звездолет, он скрестил на груди руки с тонкими пальцами (его излюбленная поза) и с тоской воскликнул: - Если бы космос мог рассказать о времени и о себе!.. Впрочем, здесь, вдали от Земли со всеми ее соблазнами, и нам с Хоутоном желание Евгения Николаевича показалось естественным. Но космос пока молчал...