Амнуэль Песах. Капли звездного света (фрагменты)

   - Что-то он видел наверняка,- сказал Юра.- Спектр засвечен, и на нем яркие полосы. Если яркость звезды сильно возросла, то понятно, почему спектр плохо вышел. Экспозиция оказалась слишком длительной. Конечно, если звезда действительно вспыхнула...
   Юра ушел, а я остался.
   - Костя,- допытывалась Лариса,- что происходит?..
   - Давай-давай,- пробормотал я.- На меня скоро будут смотреть, как на помешанного. Начни первая. Ты тоже не хочешь понять?
   - Что понять, Костя?
   - Что я не фантазирую. Ты меня знаешь не первый год. Когда это я отличался буйным воображением? Я вижу звезды так, будто они рядом. И планеты вижу. И то, что на планетах. Я видел, как взлетал звездолет, он был... как бы это сказать? Я замолчал. "Черт,- подумал я,- почему, когда я рассказываю Людочке, нужные слова сами приходят в голову? Ага, вот оно. Жалость. Лариса меня жалеет, глаза у нее круглые, испуганные. Она не хочет, чтобы я рассказывал, как не хотят слушать бреда больного".
   - Костя,- сказала Лариса.- Хочешь совет?
   - Давай,- согласился я. Пусть посоветует, а потом я спрошу совета у Юры, у Валеры, у Саморукова и даже у Абалакина. Соберу все советы и выброшу в овраг у четырехметрового.
   - Понимаешь, Костя... Я не знаю астрономии. И ты ее не знаешь. Ты просто хочешь необычного... Иначе не ушел бы с завода, верно? Но ты неправильно начал. Ты еще не представляешь, что это такое, когда Саморуков злится. Он не простит, если ты не будешь поступать так, как он хочет.
   Я разозлился, наверное, оттого, что Лариса была права.
   - А я хочу поступать, как считаю нужным1 Когда-то я сделал по-твоему и оставил тебя в покое. Лучше тебе от этого?!
   Я хлопнул дверью и побежал домой под дождем, дрожа от осенней сырости. Дома содрал с себя мокрую куртку, бросил ее на батарею. Посидел минут пять совершенно без мыслей. Потом достал с полки том "Оптики и спектрального анализа" и раскрыл его на первой странице.
   Праздничный вечер был назначен на пятое ноября, потому что шестого автобус увозил людей в город отдыхать.
   Мы поднялись с Людочкой в актовый зал, разглядывая намалеванные на стенах точки-звезды. К нам подошел Юра. Он протянул Людочке шоколадку и сказал значительно:
   - Пришли телеграммы из Астросовета.
   Что-то напряглось внутри. После вчерашнего разговора с шефом я думал только об этом. Дождь все лил, оставалось ждать информации извне.
   - Шеф тебе голову свернет,- пообещал Юра.- В ту ночь не было вспышки, понял? Спектр ты просто запорол. А звезда вспыхнула сегодня под утро. Теперь она называется Новая Хейли. Наблюдали в Паломаре - погода там хорошая, не в пример нашей.
   - Вспыхнула!...- воскликнул я.
   - Именно, подтвердил Юра.- Завтра шеф летит в Крым снимать спектры... У тебя дар предвидения?
   - Дядя Костя волшебник,- вмешалась Людочка.
   - Да? Послушай, волшебник, я хочу знать, что происходит. Расскажешь завтра в автобусе.
   - Я не еду,- сказал я. Это решение пришло неожиданно, Я подумал, какая будет благодать: ни Саморукова, ни Юры, ни Валеры. Пустая лаборатория - и книги.
   - Это же неправильно!- возмутился Юра и отошел с миной неудовлетворенного любопытства на лице.
   - Хочу сказку,-объявила Людочка.- Ты не рассказывал сегодня.
   - Верно... Сегодня страшная сказка, ты будешь бояться.
   Людочка не отступала, и я рассказал, как умирала старая звезда.
   - Почему ты не помог ей?- осуждающе спросила Людочка.
   - Я только учусь на волшебника. Я еще не могу управлять звездами.
   - Нет можешь,-убежденно сказала Людочка.- Даже дядя Миша может. Он какую хочешь звездочку достанет с неба. Он маме обещал на день рождения.
   Дядя Миша? Саморуков? Звезду с неба? Для Ларисы? Вот это новость! Шеф, вечно занятый, про которого и подумать нельзя, что он способен на нечто подобное!
   - Что с тобой, дядя Костя?- спросила Людочка.-Тебе грустно?
   - Нет,- вздохнул я,- просто подумал, какой хороший человек дядя Миша...
   В читальном зале было прохладно и уютно. Круг света от лампы высвечивал половину стола, и мне казалось, что я сижу в маленькой комнате.
   Толстый том "Глаз и свет" я одолел почти до середины. Правда, я пропускал формулы, ловил только идеи, факты-все о зрении. К вечеру голова гудела, распухнув от сведений, которые я в нее втиснул. Я уже не помнил, где и что вычитал, этого и следовало ожидать при таком бессистемном подходе.
   Что сделал бы на моем месте настоящий ученый? Есть некий икс. Нужно узнать, откуда он берется. Прежде чем строить гипотезы, необходимы добротные экспериментальные данные. Есть они у меня? Есть. Два десятка звездных экспедиций и неудавшийся полет к Марсу.
   Я с удивлением подумал, что все звезды видел одинаковыми. А ведь они разные! Дзета Кассиопеи в диаметре намного больше Солнца, а Новая Хейли совсем карлик. Вот первый факт, который нужно учесть. Что еще? Планеты. Они во много раз меньше своих звезд, горошины по сравнению с арбузом. Они и мне кажутся меньше, но настолько ли? Я попытался вспомнить. Планеты будто плыли в недосягаемой дали, я напрягал зрение, и тогда диски их росли, я видел склоны кратеров на планете и звездолет со шлейфом пламени. А почему я ничего не сумел разглядеть на поверхности Марса? Какая разница между Марсом и планетой в системе Новой Хейли? Расстояние. Я вижу то, что в далекой дали, и не могу различить того, что под самым носом. Я и это записал в тетрадку. Пусть наберется хотя бы с десяток фактов, потом попытаюсь отыскать систему.
   Когда я поздним вечером выполз из библиотеки, то шел, наклонив голову,она казалась мне настолько распухшей, что я боялся задеть ею потолок. Я нахлобучил кепку и приготовился бежать домой под хлипким ноябрьским дождиком. Но на пороге остановился: было тепло, ветер стих и вечерняя тишина бродила по двору, осторожно шурша гравием. Тучи разошлись.
   Дома я наскоро заварил чай, жевал хлеб с колбасой, соображал, кто сегодня наблюдает. Кажется, по расписанию кто-то из планетчиков.
   Стеклянные двери в здании четырехметрового были закрыты, и на мой звонок, шаркая комнатными туфлями, вышел вахтер дядя Коля. Он подслеповато разглядывал меня, загородив проход.
   - Шел бы спать, парень,-проворчал он наконец.- Праздник нынче, ну и празднуй.
   - Наблюдать надо, дядя Коля,- сказал я, предчувствуя, что ситуация изменилась и не без участия шефа.
   - Наблюдают,- сообщил дядя Коля.-А тебя пускать не велено.
   Я повернулся и пошел. В двух метрах от башни телескопа было темно, как в дальнем космосе,- огни в поселке погашены, Луна еще не взошла. Только звезды подмигивали сверху: что, не повезло?
   "А почему не пойти на Шмидт?" - подумал я. Купол полуметрового телескопа системы Шмидта казался крошечным по сравнению с громадой четырехметрового. Вахтера здесь не полагалось, узенькая дверь была распахнута настежь. С непривычки в темноте я наткнулся на цилиндр противовеса, затем на стул, поставленный в самом проходе, а потом - на покрытую чехлом приставку телевизионной системы.
   - Осторожнее, молодой человек, не наступите на меня,- раздался тихий высокий голос. Я его не сразу узнал-не ожидал встретить здесь Абалакина. Говорили, шеф теоретиков наблюдать не умеет и не стремится. Согнувшись крючком, Абалакин сидел на низком стульчике в углу, подальше от телескопа и приборов.
   Я услышал характерный щелчок и завывающий звук протяжки. Вероятно, Абалакин включил автомат и снимал одну и ту же звезду на короткой выдержке. Должно быть, собирался вести фотоэлектрические измерения - искать быструю переменность блеска.
   - Что вы снимаете? - спросил я.
   - Новую Хейли. Хочу вашему шефу конкуренцию составить.
   Новую Хейли! Это мою звезду Абалакин сейчас щелкает на короткой выдержке. Везение казалось слишком невероятным, чтобы я поверил.
   - Шучу, конечно,- сказал Абалакин.- Какой из меня конкурент. Дайте, пожалуйста, кассету. Справа от вас, на столике.
   Я протянул руку и взял холодную кассету с пленкой. Абалакин между тем достал отснятую. Он заглянул в искатель, проверяя, не ушел ли объект, и пустил новую серию.
   - Видно? - спросил я, стараясь не выдать волнения.
   - Что?-не понял Абалакин.- Ах, это... Видно почти на пределе. Хотите поглядеть? Там в центре - желтоватая звездочка.
   Я посмотрел в искатель. Пришлось нагнуться, вывернуть шею. Долго в таком положении не выдержишь, а что я смогу разглядеть за минуту-другую? В темно-синем блюдечке (а засветка поля зрения здесь сильнее, чем в четырехметровом,- подумал я) плавало несколько неярких звезд. В центре я заметил нечто очень слабое, нечто неощутимое, как огонек свечи на вершине Медвежьего Уха...
   Мой звездолет почти мгновенно очутился около звезды. Зеленая планета по-прежнему двигалась, плыла по своей орбите справа от звезды, и сначала мне показалось, что ровно ничего не изменилось за две ночи. Но это был обман зрения, просто я не вгляделся. Потом я увидел.
   Планета горела, покрытая густой, липкой, маслянисто-черной мглой. Сквозь клочковатый дым пробивались языки пламени. Но только с расстояния в сотни световых лет они казались языками. Там, вблизи, это были, наверное, океаны пламени, гудящие, ревущие, беспощадные, тупо съедающие все: почву, металл, постройки, машины, растения, стада животных...
   Кожей лица я чувствовал, как согрелось от моего прикосновения стекло окуляра. Но мне почудилось, что это пожар умирающей планеты согрел стекло и металл. Я знал, что ничего больше сегодня не увижу- слишком слаб телескоп, но все еще на что-то надеялся. Я хотел знать, спаслись ли они?
   И в это время на ночной стороне планеты, где в серой мгле рваные клочья пламени были особенно заметны, выступили какие-то белые точки, похожие на маленьких мошек. Они возникали в пламени и разлетались во все стороны, как искры на ветру. Мне начало казаться, что точки-живые. Конечно, они были
   живыми: я увидел, что одна из мошек затрепыхалась, удлинилась и распалась на две половинки, которые сразу разбрелись по сторонам, затерялись среди таких же светлых точек.
   Неожиданно точки сорвались с мест, понеслись ко мне, впились в мозг. Я уже не видел серпа планеты, потому что его не было на небе, он поселился у меня в мозгу и раздирал его. Боль стала невыносимой. Кажется, я закричал. Боль ширилась, захватила меня целиком. А потом исчезла и она.
   Я очнулся на своей постели, в ногах у меня с мрачным видом сидел наш фельдшер Рамзес Второй. Полное его имя было Радий Зесоян, и был он вторым нашим медфараоном из династии Зесоянов - до него шаманил его старший брат, но он сбежал на более удобную работу, в городскую амбулаторию.
   - Проснулся,- сообщил Рамзес, увидев, что я разглядываю его белый халат.
   - И слава богу,- послышался голос Юры.
   Я повернул голову: Рывчин сидел у стола и штудировал мои записи. "Никогда не отличался корректностью",- с неудовольствием подумал я. Когда он успел вернуться из города? Ведь уехал на праздники. Неужели я провалялся без памяти двое суток?
   -Число? - спросил я.
   - Молодой человек, - пояснил Юра Рамзесу,-желает знать, какой нынче год. Он воображает, что проснулся в двадцать втором веке.
   Рамзес Второй растолковал мне ситуацию своим густым басом:
   - Ты проспал два часа. Я дал тебе выпить кое-что. У тебя болела голова. Тебя привел Абалакин. Ты переутомился. Много работаешь. Я за тебя возьмусь. Каждый вечер - прогулки, утром - обтирания холодной водой. А сейчас спи.
   Юра подмигнул мне, кивнул на подушку, и я послушно закрыл глаза.
   - Все в порядке,- сказал Юра, - вали отсюда.
   Я открыл глаза, когда хлопнула дверь.
   - Откуда ты взялся? - спросил я.
   - Из города, естественно. Надоело... Прихожу - тебя нет, лежат эти тетради, я человек любопытный, ознакомился. А тут вваливается Рамзес, тащит тебя. Говорит: "Нервное переутомление". Я думаю, с чего бы это? Ну ладно,-оборвал он себя, и взгляд его неожиданно стал жестким.- Что произошло у телескопа? Что ты там видел?
   - Какая разница? - сказал я. Вспоминать не хотелось. После случившегося, может, я утратил свою способность?
   - Не хочешь, не надо,-миролюбиво сказал Юра.- Тогда я сем скажу. Все, что у тебя тут написано,- страшная чепуха. Ты ищешь объяснений, а сам толком не установил, может быть, это - галлюцинации. К примеру... Попробуй представить себе планету около Новой Хейли. Попытайся разглядеть новые подробности, каких ты не увидел или не заметил, когда смотрел в телескоп. Смотри и описывай. Ищи новое.
   Юра говорил, как гипнотизер, внушительно и, по-моему, не своим голосом. Новое. Я вглядывался в картинку и чувствовал, как опять появляется боль. И вдруг боль будто прорвала незримую плотину. Я понесся еще ближе к планете, к какой-то точке на границе дня и ночи. Это был город. Он раскинулся, как спрут,- улицы-щупальца, дома-шпили с длинными четкими тенями. Город не горел, но вокруг него все дымилось. Он казался вымершим, но в то короткое мгновенье, пока я видел его, я мог просто не различить движения. Главное, это был город, настоящий чужой город.
   - Ну что? - нетерпеливо сказал Юра.
   - Как будто город,- неуверенно ответил я.- Дома, улицы. А может, показалось. Раньше я ничего такого не видел. Или не обращал внимания. Запомнил механически. Я больше смотрел на пожары...
   "Разговорился",- подумал я. Зачем я все ему рассказываю? Сейчас Юра глубокомысленно нахмурит брови, посидит минут пять и родит мышь. Совершенно ясно. Потому что в сознании у него, как, впрочем, и у меня, сверлит мысль невозможно. Никто никогда не видел звезд вблизи, этого не допускают физические законы.
   - Чего нам недостает, так это гениальности,- пробормотал Юра.
   Точно. Гениальности нам не хватает. Если человек заявляет, что способен читать мысли, можно дать ему мысленное задание. Если он может спать на гвоздях, готовят ему постель. Ну, а если человек говорит, что ему являются привидения? Чем проверишь? Энцефалографом? Окулист и невропатолог ничего не скажут. Остается психиатр. Вот и весь сказ. Таких, как я, только более настырных нужно искать в психиатрических клиниках. Собрать всех с аналогичными синдромами и попросить описать горящую планету. Психи расскажут, кто во что горазд. Но если найдутся несколько человек, которые опишут одну и ту же в мельчайших деталях картину...
   А если я один такой? Если были десятки таких за всю историю человечества? Может быть, таким был Свифт, писавший триста лет назад о спутниках Марса? Безнадежная затея - искать себе подобных.
   Что остается? Первое: искать объяснение самому. Второе: смотреть на звезды, выискивать подробности, которые сегодня не видны никому ни в какие телескопы, но завтра должны проявиться. А я бы каждый раз предупреждал заранее. После десятого предупреждения даже Саморуков заинтересуется...
   Есть и третий вариант: смотреть и молчать. Записывать. Ждать удобного часа. Так и буду, как мистер Кэйв в уэллсовском "Хрустальном яйце". Уж он-то мог убедить кого угодно. Вот яйцо, смотрите сами! Нет, молчал, прятал под подуц1кой, глядел по ночам, наслаждался неведомым...
   Я открыл глаза, вспомнив, что Юра сидит и ждет. Но Рывчина не было. У самого моего носа лежала на одеяле записка: "Спи спокойно, дорогой товарищ. Тетради я взял с собой. Поговорим утром".
   На меня шеф не взглянул. За пультом телескопа сидел Юра и страдал. Страдал явственно и нарочито, чтобы Саморуков понял: заставлять Рывчина вести наблюдения-кощунство.
   Шеф вернулся утром не очень довольный: ночи в Крыму были облачными, удалось снять всего один спектр. Сейчас Саморуков ходил под куполом быстрыми шагами, ушанка торчала на нем, как опрокинутая кастрюля, полы пальто развевались.
   Снаружи было ясно и очень холодно. Снег еще не выпал, но я был уверен, что к утру тучи закроют небо. Видимо, и шеф в этом не сомневался.
   - Вот первый спектр,- шепнул мне Юра, протянув кассету.- Отнеси проявлять.
   - Мир? - спросил я.
   - Временное прекращение огня. Праздник. Операторы и лаборанты танцуют в городских кабаках.
   - Понятно.
   - Ему понятно! - вскричал Юра и оглянулся на шефа.- Что за абракадабра в твоих записях?
   - Не про тебя писано,-сказал я и ретировался в фотолабораторию.
   Было за полночь, однако спать не хотелось. Весь день по совету Рамзеса я провалялся в постели, встал к вечеру, поработал с гантелями и пошел гулять. В окнах Ларисы горел свет - неяркий и теплый. Почему-то и Ларисе не сиделось в городе. На дороге меня и догнал вахтер с приказом шефа явиться на телескоп.
   Я вытащил пластинку из фиксажа и включил свет - в глаза будто впились иглы, маленькие снаряды били прямой наводкой в затылок. Каждый фотон - снаряд. Я стоял, привыкая к свету и к той мысли, что мелькнула в голове. Сумбурная и, вероятно, неверная идея, но в моей тетради ее еще не было.
   Я вышел под купол. Все-таки не покинуло меня везение; шефа не было, а Юра, воспользовавшись случаем, читал детектив. Я и спрашивать не стал - влез в люльку и поехал к окуляру искателя. Юра у пульта поднял голову, но ничего не сказал. Подниматься в главный фокус я не решился.
   Не знаю, чего я ждал. Мрачной выжженной пустыни и скалистых впадин на месте океанов? Все было иначе, и это "иначе" означало, что разум победил. Он набирал силы, ждал и взялся за дело в тот момент, когда яркость Новой достигла максимума.
   Пожары на планете прекратились. Исчезли черные тучи дыма, и лишь кое-где вспыхивали искорки пламени. Я хотел увидеть город, но на терминаторе-границе света и тени - был океан, такой же голубой и спокойный, как несколько ночей назад. Планета вращалась, и город погрузился в ночь. Исчезли и точки-мошки, они сгинули вместе с огнем, возможно, именно они и погасили пламя. Мне захотелось увидеть, что стало со звездой.
   Яркая желтовато-белая звезда была окружена почти невидимым ореолом. Впечатление было такое, будто на звезду набросили тонкую сеть-паутинку. Она была похожа на каплю, вытянутую к зеленой планете. В самой вершине паутинки-на острие капли - висел диск, тот самый диск-звездолет, который я видел раньше, или другой такой же. Значит, не было бегства, диск летел к звезде, чтобы укротить ее, запереть, поймать в сети - силовые или энергетические. Сети, которые не дадут звезде разогреться.
   "Куда нам до них",- подумал я. Вспыхни сейчас Солнце - и все, конец роду людскому. А они выстояли. Они все предвидели и были готовы. Мне стало радостно, будто не чужие, может быть, страшные на вид существа, а я сам командовал сражением и спас свой мир.
   Я хотел разглядеть диск поближе, увидеть, как выходит из него сеть-паутинка. Но что-то удерживало меня-я боялся повторения вчерашнего. "Пора слезать",- подумал я.
   И так увидел больше того, что могу понять. И голова начинает болеть. Стучит в висках.
   - Нагляделся?-спросил Юра, когда я подъехал к пульту и спрыгнул на пол.
   Он уже не читал, рука его лежала на клавише возврата люльки. Он не хотел мне мешать,- слушал, не идет ли шеф. Сейчас он ждал рассказа. Я рассказал, и Юра вздохнул:
   - Может, ты все это и видел, но кого ты сумеешь убедить? Нужно разглядеть что-то такое, что можно подтвердить спектроскопически. Наука изучает объективную реальность. А твоя реальность пока необъективна...
   - Вот тебе и фонтан идей,- сказал я, зная, что Юра обидится.
   - Что ты понимаешь в астрофизике, технарь несчастный,-спокойно возразил Юра.- Фонтан идей тебе нужен? Пожалуйста!
   - Послушай, Юра,- начал я, но Рывчин уже завелся.
   - Идея первая.- Грохнув стулом, Юра стал ходить в узком промежутке между пультом и балконной дверью.- В обсерватории поселился представитель иной цивилизации, который раньше уже побывал во многих звездных системах. Он обладает даром телепатии, и ему ничего не стоит внушить тебе картинку с экзотическим видом. Вопрос в том, почему он выбрал тебя?
   - Я не астрофизик,- сказал я,- эксперимент чище.
   Не отреагировав на мою реплику, Юра перешел ко второй гипотезе.
   - Представление о каждой звезде, обо всем, что человек видит, складывается в мозгу на основе прочитанного и вообще всего, что человек знает. Складывается подсознательно в определенный образ, и образ этот всплывает, как только картинка оказывается завершенной. Образ воспринимается как реальный. Ты даже можешь изучать его, искать подробности.
   - Отлично,- сказал я.-- Как ты объяснишь, что я видел начало гибели звезды на сутки раньше вспышки?
   - В главном фокусе и не то увидишь,- буркнул Юра.- Что, не нравятся идеи?
   - Они сколочены по модным рецептам...
   - Ну-у...-заинтересованно протянул Юра.
   - Пришельцы, телепатия и подсознание. Самые модные темы для салонных бесед.
   -Может быть,- пожал плечами Рывчин,- на моду тоже можно смотреть по-всякому. В десятых годах модно было говорить о теории относительности. Не понимали, а говорили. Теория относительности от этого хуже не стала.
   Пришельцы, телепатия и подсознание... Когда Юра перечислял эти химерические гипотезы, какая-то фраза или слово вызвали резонанс в моем мозгу, я даже на мгновение подумал: "Вот решение!" Но мгновение улетучилось, и теперь я не мог вспомнить.
   Мне почудились шаги внизу, приглушенный разговор. Юра тоже услышал, сказал: -Шеф.
   - Всегда он не вовремя,- буркнул я.
   - Вот именно,- с готовностью подтвердил Юра.- Говорят, наш шеф даже родился не вовремя. На два месяца раньше срока. Или на два столетия. И жениться решил не вовремя. Шастает по ночам...
   - Кто собрался жениться? Шеф? - Для меня это было новостью. Вспомнилось что-то, связанное с женитьбой шефа, но я не успел додумать. Саморуков уже ходил под куполом большими шагами. Не глядя на меня, он сказал;
   - Что это значит, Луговской? Вы больны, а я узнаю об этом последним. Завтра утром чтобы вас в обсерватории не было. Пишите заявление - неделя отгула за работу в выходные дни. И вот еще.- Он остановился передо мной, мне даже показалось, что в темноте глаза его светятся, как у кошки.- За то, что вы самовольно были вчера на наблюдениях, получите второй выговор. Вы знаете, как я к вам отношусь, но во всем нужна мера. Запомните раз и навсегда: вы должны делать то, что говорю я. Иначе мы не сработаемся. Ясно? - Он пошел к пульту и заговорил с Юрой.
   Я представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия. Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?
   - Вы еще здесь, Луговской? - шеф поднял голову от пульта.-Идите, идите. Вернетесь через неделю. До свиданья.
   Никуда я не поехал. Проснулся поздно, с головной болью. Перед глазами стояла Новая Хейли, диск-звездолет, который казался золотистым в свете звезды. Что в нем? Люди, такие как я? Или механизмы, надежно запрограммированные? Для чего сеть, и сеть ли это? Аналогии, аналогии. Неуместные, ненужные. Тому, что я видел, нет названия в земном языке, а их речи я никогда не услышу. И что бы я ни придумал по этому поводу, будет неверно и глупо.
   Я оделся и пошел на работу, старательно обходя места, где мог встретить шефа. Погода была мерзкая. Медвежье Ухо, подобно сгорбленному Атланту, подпирало темно-серый купол, и купол этот медленно оседал на землю белыми хлопьями первого мокрого снега. У входа в лабораторный корпус стояла Лариса.
   - Жду тебя,- сказала она.- Людочка простудилась. Ночью был жар. А теперь она хочет сказку.
   - Вот и стал я народным сказителем,- вздохнул я.
   Людочка лежала в постели, укутанная в одеяло. Увидев нас, протянула к нам свои ручонки и тоненьким голоском сказала:
   - Папка пришел...
   Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то игры. Лариса стала пунцовой. Она наклонилась над кроваткой, сказала торопливо:
   - Доченька, дядя Костя пришел рассказать тебе сказку...
   Я начал рассказывать, про паучка плетущего сети. Огромные сети, которые он расставляет на главной звездной дороге - Млечном Пути.
   - Ты видел паучка?-с уважением и страхом спросила Людочка.
   - Видел. Звезда большая, а паучок маленький и золотистый.
   - Поймай его. Я тоже хочу посмотреть. Ладно, папка?
   - Опять!-В дверях стояла Лариса, она все слышала, и лицо ее болезненно скривилось.
   - Спи, Людочка,- сказал я.- Ты больна. Я пойду охотиться за пауком...
   На работу решил не идти. Отдыхать я могу на законном основании-не все ли равно уважаемому шефу, где я буду поправлять свое здоровье? Но все шло вкривь и вкось в этот день. Единственное место, где я решительно не хотел встречаться с Саморуковым,- это в доме Ларисы. Столкнулся я с ним, уже выходя из подъезда, и оба мы опешили от неожиданности.
   - Что вы здесь делаете, Луговской?-довольно спокойно начал Саморуков и облокотился о косяк двери. Он не собирался ни пропускать меня на улицу, ни входить в дом.- Автобус ушел, а я привык, чтобы мои распоряжения выполнялись.
   - Мне нечего делать в городе,- хмуро сказал я.
   - А здесь у вас есть дело? Здесь обсерватория, а не клуб любителей фантастики.
   Настала моя очередь удивляться: "Что он хочет сказать?"
   - Я отобрал у Рывчина ваш опус,- объяснил Саморуков.- Любопытно изложено, но ваше незнание астрономии выдает вас с головой. Ваш талант может найти себе лучшее применение, но не здесь. Во всяком случае, в моей лаборатории вы больше не работаете.
   Тремя прыжками Саморуков взбежал на второй этаж, и я услышал звонок. Потом тихие голоса, щелчок английского замка.
   До вечера я просидел дома. Решил компенсировать потерю тетрадей, попавших к Саморукову. Отыскал в ящике помятый и наполовину исчерканный блокнот, писал быстро-в голову пришла очередная гипотеза, наверное, такая же бредовая, как все прежние.
   Я вспомнил щелчок затвора, прерывавшего экспозицию. И слова Юры о том, что образ звезды складывается из впечатлений, накопившихся в подсознании. Пришла аналогия - мозг и фотопластинка. Чувствительность глаза огромна - он способен реагировать на единственный квант света. Но один фотон не вызывает в мозгу никаких ассоциаций, в памяти нет картинки, которую он мог бы дополнить. А если бы в мозгу был центр, накапливающий фотоны? Тогда ни один луч света не пропал бы зря. Все они укладывались бы в одну картинку - сегодня один, завтра другой. Глядишь, и полотно готово.