Амнуэль Песах. Право на возвращение

   - Да, - кивнул Карпухин. - Юле я его не оставил.
   - Почему? - спросила жена.
   - Не знаю, - пожал плечами Карпухин. - Ты права, конечно: она могла бы найти пока какие-то, может быть, важные файлы, и если бы они действительно оказались важными для дела, то скрывать от нас не стала бы. Ты права, конечно...
   - Я ничего такого не говорила...
   - Что, я тебя не знаю? Твой вопрос... Но я не оставил ей чисел. Не знаю почему, но так показалось мне правильнее.
   Поговорили еще о чем-то, Мирон, отвлекшийся, наконец, от футбола, сразу переключился на новости, хорошо хоть по русскому каналу, и Карпухин узнал, что дело об убийстве школьным сторожем невинного человека для полиции никакой сложности не представляло и, собственно, его можно уже считать завершенным, хотя, как сказали нашему корреспонденту, остались кое-какие нюансы, но все это мелочи, и дело будет передано в суд в ближайшее время. В кадре появилась школа, директор, сказавший в камеру пару слов о том, как сейчас напряжены у всех нервы, но охранник должен быть все-таки человеком выдержанным и ответственным, и то, что случилось, ужасно, конечно, но все будет по справедливости. Какая-то бойкая девица взяла интервью у жены подозреваемого, и Карпухин впервые увидел Машу Гинзбург вблизи: широкое лицо, будто в предках этой женщины были казахи или киргизы, коротая стрижка, строгий темный костюм, выражение испуга, будто она не понимала толком, на каком находится свете, и чего хотят от нее сгрудившиеся вокруг люди с микрофонами.
   - Невиновен он... невиновен... не мог Миша муху убить... - повторяла она на разные лады, и ничего больше репортерам узнать от нее не удалось.
   - Вот пристали! - с досадой сказала Роза. - Видят же, что женщина в шоковом состоянии.
   - Каждый делает свою работу, - назидательно сказал Мирон.
   Спать легли пораньше, Карпухин хотел с утра съездить к Гинзбургам - он уже договорился с Юлей, что она будет его ждать, хотя и не знает, о чем, собственно, разговаривать.
 

* * *

   Поехать с утра, однако, пришлось не к Гинзбургам, а в посольство. Не в посольство даже - Анисимов почему-то назначил встречу в кафе "Тмарим" на углу Алленби и Бен-Иегуды: пока, мол, вы приедете, мы тут обсудим кое-какие вновь открывшиеся обстоятельства. С кем обсудим? Почему в кафе? Карпухин не стал спрашивать, собрался быстро, на поезде доехал до станции "Хагана", а потом четвертый автобус все-таки застрял в пробке, и минут двадцать Карпухин нетерпеливо выглядывал вперед поверх голов пассажиров, более терпеливых, чем он. Вышел на остановку раньше и оказался прав: в кафе он вошел, когда его "четверка" только показалась на повороте.
   Анисимов сидел за столиком в дальнем углу и махнул Карпухину, когда тот вошел и стал вглядываться в сумрак помещения. Дипломат был не один - напротив него (Карпухин видел только затылок и потому не узнал сразу) сидел Мейер.
   Поздоровались, Анисимов подал знак, и перед Карпухиным немедленно оказался высокий бокал с капуччино и большой круасан на плоской пластиковой тарелочке.
   Кроме них, в кафе почти никого не было - только парочка за столиком у входа тихо беседовала о чем-то своем, интимном и никому больше не интересном.
   Лицо детектива сначала показалось Карпухину непроницаемым, но это был, похоже, эффект полумрака - на самом деле взгляд Мейера был жестким, а выражение лица определенно говорило о том, что он пришел к определенному выводу, и никакие возражения его с места не сдвинут. Анисимов сказал, перегнувшись к Карпухину через стол:
   - Ноам обнаружил чрезвычайно важную улику, и мы все утро говорили о том, надо ли сообщать об этом следователю немедленно или лучше подождать, пока Ноам не закончит собственное расследование. Он не хочет неприятностей с полицией, я его понимаю, но если просто передать Берману улику в том виде, как она известна сейчас, вся работа Ноама может пропасть втуне, поскольку заниматься этим всерьез полиция не станет, а руки Мейера окажутся связаны ровно в тот момент, когда...
   - Да-да, - нетерпеливо сказал Карпухин, - я понимаю. Что за улика?
   Анисимов допил кофе и потер пальцами виски, будто включал в голове некие дополнительные мощности.
   - Ноам исходил из того, что Гинзбург говорил правду...
   - Конечно, он говорил правду, - раздраженно сказал Карпухин, - зачем ему врать?
   - Спокойно, - Анисимов коснулся ладони Карпухина своими пальцами и отдернул руку, будто ощутил удар электрическим током. Он хотел продолжить, но в кармане Карпухина заиграл мобильник. Звонила Юля - похоже, очень чем-то недовольная.
   - Вы собирались заехать к нам, - сказала она, - я больше не могу ждать, мне на работу.
   - Так получилось, извините, - сказал Карпухин. - Что у Михаила Яновича?
   Вопрос был дурацкий, но другого не придумалось, и он ведь действительно хотел знать о Гинзбурге: как прошла ночь, например, и что будет сегодня.
   - Ничего, - сказала Юля. - Маша и Игорь сейчас в полиции, добиваются свидания, с ними адвокат. Никаких действий на сегодня не намечают. Похоже... - она помолчала, - похоже, там решили, что все уже доказано. Вы видели вчерашние новости?
   - Да, - сказал Карпухин с сожалением. Лучше бы он их не видел.
   - Для них все ясно.
   - Вы... - Карпухин хотел спросить, пробовала ли Юля разбираться в компьютерных кодах свекра, но не стал ничего говорить в присутствии Анисимова.
   - В общем, я ухожу, - закончила разговор Юля, - и если вы хотите еще... я имею в виду, поработать с компьютером, позвоните мне после четырех, когда я вернусь домой.
   Почему-то ей тоже было важно знать, что спрятал свекор в своих файлах. С чего бы она иначе...
   - Это... - сказал Анисимов, когда Карпухин спрятал телефон.
   - Юлия, невестка Михаила Яновича, - напомнил Карпухин.
   Продолжать он не стал, Анисимов открыл было рот, чтобы задать вопрос, но ход мысли его изменился, и он продолжил с того места, на котором остановился:
   - Ноам вернулся в школу, это было вечером, солнце уже заходило, и очень хорошо обозначились малейшие трещины в штукатурке... я имею в виду - в здании школы. Он оценил, куда примерно могли попасть пули, если Гинзбург стрелял поверх голов - так, как утверждает. Ноам поднялся на третий этаж, там довольно широкий карниз, к счастью. Он вылез из окна и... Короче, ниже одного из окон фасада он обнаружил отверстие и в нем - очень сильно деформированную пулю.
   - Что?! - поразился Карпухин.
   - Пулю, - повторил Анисимов. - Ноам ее выковырял, хотя, по-моему, лучше было оставить, как есть, пусть бы полиция сама...
   Должно быть, детектив все-таки что-то понимал по-русски, потому что, услышав сказанное Анисимовым, поднял на него гневный взгляд и разразился довольно длинной тирадой, из которой Карпухин понял только два слова: "время" и "расследование".
   - О"кей, - произнес Анисимов, внимательно выслушав сыщика, и, переведя взгляд на Карпухина, продолжил:
   - Он говорит, что Берман свою версию нашел и будет ее придерживаться, так что... Короче говоря, пулю он положил в пластиковый мешочек и запечатал своей печатью... Отверстие от второй пули ему пришлось искать довольно долго, уже в темноте, точнее, при свете фонарей. Оно оказалось выше окон третьего этажа, метрах в трех правее места, где он нашел первую пулю.
   - То есть, вы хотите сказать...
   - Не я, а Ноам.
   - Хорошо, Ноам. Он хочет сказать, что Гинзбург стрелял не дважды, а четыре раза? Это абсурд!
   - Вы все еще не понимаете, - с сожалением констатировал Анисимов. - Ноам совершенно определенно выяснил, что было четыре выстрела. Две пули угодили в здание школы, две - в тело убитого. Гинзбург стрелял дважды - в этом нет никаких сомнений. Значит, кто-то сделал другие два выстрела. Вы помните, что некоторые свидетели показали, будто слышали...
   - Да-да, - нетерпеливо сказал Карпухин. - Все подумали, что это эхо. Вы хотите сказать... то есть, Ноам хочет сказать, будто где-то находился в это время второй стрелок, который...
   - Не где-то, - покачал головой Анисимов, - а за школьным забором, в месте, вполне определенном, откуда только и можно было выстрелить так, чтобы попасть электрику в спину и затылок. Ноам приехал к школе сегодня рано утром, вчера искать было уже бессмысленно, темно... Да, и нашел гильзу от "беретты". Одну, к сожалению. Вторую убийца - я имею в виду истинного убийцу - поднял и унес, или она до сих пор лежит в траве, Ноам просто не сумел ее найти. И картина складывается такая: кто-то с пистолетом стоял за школьным забором. Когда электрик бросился от Гинзбурга наутек, тот сделал два выстрела в воздух, а человек за забором, хорошо прицелившись, уложил Кахалани на месте, подставив Гинзбурга и практически приговорив его к пожизненному заключению.
   У Карпухина голова не то чтобы кружилась, но ощущение было таким, будто мир потерял устойчивость, и кафе это, и столики, и сидевший рядом израильтянин стали деталями полупрозрачной голографической картинки. Он ухватился обеими руками за столешницу, ощутил ее незыблемую твердость, и опору под ногами ощутил тоже, и только после этого мысли его перестали скакать, будто мартовские коты, он зажмурился, переждал несколько секунд и спросил, надеясь, что никто не обратил внимания на его слабость:
   - Кому и зачем нужно было подставлять Гинзбурга?
   - Это мы обсуждали с Ноамом перед вашим приходом, - кивнул Анисимов. - Вариантов несколько, и они не кажутся нам верными. Все, естественно, связаны с деятельностью Гинзбурга, с его работами в области ракетостроения.
   - Глупости! - воскликнул Карпухин. - Гинзбург в Израиле больше десяти лет. Он со своими идеями уже был в разных ведомствах и никого не заинтересовал. С чего вдруг...
   Он замолчал и принялся тереть виски.
   - Вот именно, - тихо произнес Анисимов. - Это произошло сейчас, потому что приехали вы. С определенной целью. Вы виделись с Гинзбургом, говорили с ним. И на следующий день произошла трагедия.
   - Не понимаю, - пробормотал Карпухин. - Если кто-то хотел устранить Гинзбурга, то не проще ли было...
   - Не проще, - отрезал Анисимов. - Это мы с Ноамом тоже обсудили до вашего прихода. Смотрите. Есть человек, чьи разработки, может, и очень интересны, но для государства на данном этапе не важны, существуют другие проблемы. Времена меняются, разработки - учтите, к тому же, что полного их содержания никто не знает, Гинзбург держит ноу хау в секрете - начинают интересовать военное... ну, не знаю, может, какое-то иное ведомство. А тут появляется эмиссар из России, и возникает опасность, что Гинзбург вернется. Как можно заставить человека остаться, если он принял решение уехать?
   - Бред! - воскликнул Карпухин и ударил кулаком по столу так, что едва не опрокинул бокал с остатками капуччино. - Убить человека, чтобы не позволить Гинзбургу уехать? Прежде чем устраивать такую провокацию, они бы для начала вызвали Гинзбурга на разговор, предложили работу, хорошие деньги... Черт возьми, он же мечтал именно об этом - работать на израильскую оборонку, он сам мне говорил, он тыкался в разные места и отовсюду получал от ворот поворот. И если бы его вдруг сейчас позвали... Он бы уж точно не стал сразу говорить "Нет, я уезжаю"! На их месте надо быть полными идиотами, чтобы...
   - Не горячитесь, Александр Никитич, - мягко сказал Анисимов, положив ладонь на руку Карпухина. - Вы правы, конечно, и с Ноамом мы тоже пришли к такому выводу. Значит, скорее всего, никакая государственная структура к этому... гм... инциденту причастна быть не может. Согласен. Но есть факты. Две пули в стене - скорее всего, именно из пистолета Гинзбурга. Два выстрела, которые были приняты за эхо. Гильза за забором. В электрика попал не Гинзбург, он вообще ни в кого не попал, и это сейчас самое главное. С тем, кто там был еще, и почему он там был, разберемся потом.
   - Надо передать пули в полицию, - твердо сказал Карпухин. - И гильзу. Если они там решат, что мы что-то скрываем от следствия, будет только хуже.
   Ноам, хранивший до сих пор молчание и лишь переводивший взгляд с Карпухина на Анимисова, неожиданно встал и произнес длинную тираду на иврите, из которой Карпухин разобрал лишь - по жестам, слов он не понял вообще, - что детективу наскучило сидеть тут и точить лясы, надо дело делать, и сейчас он намерен поехать... Куда собрался Мейер, Карпухин, однако, не понял и вопросительно посмотрел на Анисимова.
   Тот что-то ответил собеседнику, и Ноам, кивнув Карпухину, оставил его с Анисимовым вдвоем.
   - Сначала Мейер поедет к Беринсону, - пояснил Анисимов, - потом они вместе поедут к следователю. Конечно, скрывать улики он не имеет права, ему и так достанется за самодеятельность, но полиция и не стала бы делать то, что сделал Ноам.
   - Я, наверно, чего-то не понимаю, - осторожно сказал Карпухин. - Но разве полиция не должна расследовать все возможные версии? И вообще... Как я понял, даже не была проведена баллистическая экспертиза! Надо же было доказать, что выстрелы сделаны именно из пистолета Гинзбурга. Произвести контрольные стрельбы... Так ведь положено...
   Анисимов поморщился.
   - Где вы встречали полицейских... - начал он и махнул рукой. - Господи, они везде одинаковы! Если у вас есть обвиняемый, если стрелял он у всех на глазах, если пули - естественно, как же иначе! - оказались из такого же пистолета... Вы будете назначать еще и баллистическую экспертизу? Чтобы эксперт решил, что вы идиот, если не верите собственным глазам?
   - Но сейчас...
   - Надеюсь, - буркнул Анисимов, - они найдут общий язык. В том смысле, что следователь не пошлет их обоих к черту вместе с их уликами.
   - Думаете, такое может произойти? - ужаснулся Карпухин.
   Анисимов пожал плечами.
   - Извините, Александр Никитич, - сказал он, - мне нужно возвращаться на работу. А вы...
   - Я позвоню невестке Михаила Яновича, надо разобраться в файлах... если эта девица позволит.
   - Я вижу, вы не очень с ней поладили?
   Карпухин промолчал.
 

* * *

   - Вы еще на работе, Юля? Я хотел...
   - Нет, это Александр Никитич? Я уже дома, меня отпустили... Хотите приехать?
   - Да, я бы хотел поработать с компьютером.
   - В моем присутствии - пожалуйста.
   - Конечно. Так я могу приехать прямо сейчас?
   - Приезжайте.
 

* * *

   Что-то изменилось в поведении Юли, Карпухин это чувствовал. Что-то произошло недавно и заставило ее иначе отнестись к его настойчивому желанию разобраться в текстах Михаила Яновича. Внешне Юля вела себя так же, как вчера - смотрела напряженно, следила за каждым его движением, наблюдала за тем, какие числа и в какой последовательности он набирал на клавиатуре, но все равно Карпухин ощущал перемену, вчера она желала ему неудачи, а сегодня очень хотела, чтобы он нашел нужную ему информацию.
   - Чаю, кофе? - спросила она. - Может, что-нибудь покрепче? Есть водка.
   - Спасибо, - сказал Карпухин, не отрывая взгляда от экрана. - Я бы выпил сока. Любого. Только холодного.
   - Сейчас, - сказала Юля и не сдвинулась с места.
   - Пожалуйста, - усмехнулся Карпухин, - пока вы будете ходить, я не нажму ни одной клавиши, обещаю.
   - Я не хотела... - смутилась Юля, но тут же широко улыбнулась: мол, мы хорошо понимаем друг друга, верно?
   - Я быстро, - сказала она и действительно обернулась меньше чем за минуту, принеся два высоких бокала с ледяным апельсиновым соком.
   - Спасибо, - сказал Карпухин и, не удержавшись, спросил: - Ваш муж тоже там?.. У Михаила Яновича, я имею в виду.
   Юля сидела рядом с Карпухиным, и, скосив взгляд, он видел лишь ее пышную прическу и руки, лежавшие на коленях. На него Юля не смотрела - только на экран.
   - Да, - сказала она. - Игорь в полиции. С Машей. Я недавно звонила. Там что-то происходит, я не знаю, что именно, и волнуюсь.
   Наверно, явились детектив с адвокатом и с неожиданной и необъяснимой версией.
   - Все будет хорошо, - пробормотал Карпухин. Он только что ввел третью серию чисел, после чего на экране возникла таблица в программе Exel, но почти сразу исчезла, Карпухин даже не успел прочитать, какие обозначения стояли на осях. Через мгновение появилась картинка: иллюстрация к фантастическому роману советского автора - Карпухин точно знал, что советского, потому что помнил картинку с детства, но забыл и название романа, и фамилию автора. На фоне далеких звезд летела фотонная ракета, и от ее огромного отражателя тянулся белый луч, а в левом нижнем углу рисунка сидел за столом в неприбранной комнате молодой ученый, лет ему было не больше двадцати пяти, в руке он держал карандаш, а взгляд устремил вверх, не летевшую к звездам ракету, и знал он про эту ракету много такого, чего не знал никто, в том числе и сам художник, нарисовавший иллюстрацию, но так, похоже, и не разобравшийся в том, какой была авторская мысль...
   Картинка продержалась на экране ровно столько времени, чтобы Карпухин успел рассмотреть детали, а потом возник другой рисунок: та же фотонная ракета изображена была очень схематично, и звездного фона не осталось, и молодой ученый исчез, теперь от зеркала-отражателя отходили извивавшиеся провода, а компьютер иконкой потребовал введения очередного пароля.
   - Альтов, - сказала Юля.
   - Что? - переспросил Карпухин. Медленно, сверяясь с листком, он вводил цифры семизначного числа.
   - Генрих Альтов, - повторила Юля. - Не читали? Миша его очень любит. Часто перечитывает. Я пробовала, но не смогла. Очень сухо, одни мысли, никакого, как сейчас говорят, экшена, литературного мяса. Это картинка к рассказу "Ослик и аксиома".
   Карпухин пожалел, что никогда не читал этого автора. Даже фамилии не слышал. Незнакомая фамилия. Фантастика шестидесятых, наверно. Он тогда под стол пешком ходил, а позднее фантастикой не очень увлекался, Стругацких читал, конечно, и любил, но больше его интересовали спорт и детективы. Почему рисунок показался знакомым? Неважно.
   Он ввел число. Сначала ничего не изменилось, лишь секунд десять спустя экран на мгновение стал темным (Карпухин вздрогнул - неужели он сделал что-то не так, и сейчас вся информация исчезнет с диска?), а потом появился, наконец, русский текст, начало статьи или каких-то заметок, озаглавленных "Об информационно-энергетических особенностях двигательных установок космических аппаратов". Каждое слово понятно. А в общем...
   - Вот, - зачарованно произнесла Юля. - Добрались, да?
   - Наверно, - неуверенно произнес он и первое, что сделал сразу: посмотрел на адресное поле - в какой папке на диске находится выведенный на экран файл. В адресном поле было пусто. Естественно. Зря, что ли, Гинзбург использовал коды? Хорошо, посмотрим хотя бы, что он пишет.
   Писал Гинзбург сложно. После вводных предложений, где каждое третье слово было Карпухину непонятно, пошли формулы, соединенные таким, вызывавшим нервную улыбку, текстом: "Из (2) с учетом линейных Фурье-преобразований (см. 3-8), со всей очевидностью вытекает...", после чего следовала длинная цепочка символов, соединенных арифметическими знаками, интегралами, многократным суммированием и частными дифференциалами, причем в одном месте Карпухин насчитал этих дифференциалов семь штук подряд. Понять было решительно невозможно, он перелистал страницы и не нашел "Заключения", из которого можно было бы понять, к каким, черт подери, выводам пришел автор. Статья - или это был просто рабочий материал? - обрывалась неожиданно на формуле номер 36, не самой длинной в тексте.
   - Может, чтобы читать дальше, нужно ввести еще один код? - вслух подумал Карпухин и скорее не увидел, а почувствовал, что сидевшая рядом с ним и касавшаяся его плечом Юля одобрительно кивнула.
   Он посмотрел на листок, который, оказывается, все это время продолжал сжимать в левой руке.
   - Там больше ничего нет, - разочарованно сказала Юля.
   Действительно, число, которое Карпухин ввел перед появлением иллюстрации к рассказу, было в списке последним. Стоп, машина. Суши весла.
   - Он же не для нас с вами писал, - сказал Карпухин. - Для себя и таких, как сам, - понимающих.
   - Но оставил он это вам, верно? - тряхнув головой так, что волосы, разлетевшись, коснулись щеки Карпухина, сказала Юля.
   - Мне, - усмехнулся Карпухин. - Если вы так считаете, то почему не хотели, чтобы я...
   - Я не то чтобы не хотела, - быстро сказала Юля, - пожалуйста, не обижайтесь, Александр Никитич, вы просто... ну, не в курсе наших семейных отношений... сложности всякие... я боялась, что...
   - Ах, - сказал Карпухин и, повернувшись к Юле всем корпусом, посмотрел ей в глаза, на этот раз она не стала отводить взгляда, и они, кажется, впервые правильно и хорошо поняли друг друга. - Значит, вы боялись, что Михаил Янович что-то там... это мог быть личный дневник или...
   - Да, извините, - вздохнула Юля. - Семейные дела... Давайте не будем говорить об этом, хорошо?
   - Я и в мыслях не имел, - мягко, как только мог, произнес Карпухин и, воспользовавшись моментом как будто полного между ними понимания, сказал о том, что его сейчас беспокоило больше всего:
   - Кто-то из-за этой статьи убил человека и подставил вашего свекра по полной программе.
   - Что вы сказали? - ахнула Юля. Она еще ничего не знала о том, что обнаружил Ноам и о чем сейчас, скорее всего, шел разговор в полиции, и Карпухин, ощутив неожиданно свое маленькое превосходство над этой взволнованной женщиной, рассказал о разговоре с Анисимовым и детективом. Юля смотрела ему в глаза, не отрываясь, и, кажется, даже не моргала, только уголки губ время от времени подергивались, выдавая волнение. Рука Карпухина лежала на спинке ее стула и, когда Юля непроизвольно отклонялась назад, его ладонь касалась ее спины, там, где были бретельки лифчика, и почему-то Карпухина это волновало, мешало связно рассказывать, он на мгновение умолкал, а потом продолжал, и ему почему-то казалось, что она специально прислоняется к спинке стула, чтобы отвлекать его, не позволять думать. Странное это было ощущение, давно им не испытанное и совершенно не нужное, не только сейчас, но вообще. И все-таки...
   - Теперь вы понимаете, Юля, - сказал он, заканчивая рассказ и убирая, наконец, свою руку от греха подальше, - кто-то, похоже, в курсе работы вашего свекра, кому-то очень не хочется, чтобы он уехал, но кому-то не хочется и чтобы он работал в военной промышленности Израиля, иначе его давно взяли бы, верно?
   - Господи! - воскликнула Юля. - Александр Никитич, какую ерунду вы говорите!
   Карпухин опешил.
   - Ерунду? - переспросил он. - Михаилу Яновичу грозит пожизненное заключение, какая же это ерунда, Юля?
   - Если стрелял не Миша, - твердо сказала Юля, - то есть, если он стрелял, но не попал, а попал кто-то другой, то это быстро выяснится. Значит, Мишу освободят. Может, даже до суда.
   Как быстро ее уверенность в плохом сменилась уверенностью в хорошем!
   - Дай Бог, - вздохнул Карпухин, - чтобы все так и было.
   - Что со статьей будем делать? - спросила Юля. - Если все так, как вы говорите... Допустим, кому-то очень нужна эта статья, настолько, что Мишу подставляют... Но ведь ни одна живая душа не приходила и не пыталась...
   Она неожиданно замолчала, прикусила губу и опустила взгляд.
   - Что? - спросил Карпухин. - Вы что-то вспомнили?
   - Н-нет... Да. В первые часы после... приходило много народа... Полиция, журналисты, с телевидения тоже... И другие какие-то... Игорь их потом всех прогнал... Кроме полиции, конечно. Ходили по квартире, снимали, хотя, я думаю, это незаконно, они не имели права снимать без разрешения, да, не имели?
   - Наверно, - неуверенно сказал Карпухин. - Наверно, не имели. Конечно. Вы можете подать на них в суд за нарушение... как это по-английски... прайвеси, да.
   - Прайвеси, - повторила Юля. - А один все просил Машу, чтобы она показала, где кабинет мужа, на каком компьютере он работал, я даже узнала его, кажется, это был Эуд Янгель с десятого канала.
   - Вряд ли, - с сожалением сказал Карпухин, - это стал бы делать известный тележурналист. А кроме него?
   - Приходили с Мишиной работы. Из охранной фирмы. Кажется, главный их начальник. Ройтман его фамилия. Обещал сделать все от него зависящее, чтобы помочь... Но, по-моему, ему было все равно, что станет с Мишей, лишь бы фирму не трогали...
   - Да-да, - сказал Карпухин. - Но вы говорили...
   - Он спрашивал о компьютере, точно. Записывал ли Миша рабочие часы, сколько их было в последний месяц... Где записывал... Если в компьютере, можно ли посмотреть эти числа... Вроде как сравнить хотел с какими-то...
   - Но ведь не посмотрел?
   - Нет, конечно. Он не очень и настаивал, но... Зачем ему это? Ведь рабочие часы Миши записаны в их компьютере на фирме!
   Карпухин с сомнением покачал головой. Действительно, зачем ему? С другой стороны, если бы этому, с фирмы, действительно понадобились данные из компьютера Гинзбурга, он не стал бы действовать так грубо...
   - А потом? - спросил Карпухин. - Кто-нибудь приходил еще?
   - Нет, - сказала Юля, подумав. - Потом только вы.
   - Значит, - резюмировал Карпухин, - серьезных попыток не было.
   - Не знаю. Нет, наверно.
   У Юли зазвонил мобильник, и она так резко выдернула аппарат из кармашка, что он описал в воздухе дугу и с громким стуком упал на пол у ног Карпухина. Тот наклонился, поднял телефон и, передавая Юле, успел прочитать имя звонившего: "Маша".
   - Да, - сказала Юля, крепко прижав трубку к уху. - Я дома. Нет, не одна. С Александром Ники... Да, из России. Что там слы... Так... Да... Я приготовлю что-нибудь... Хорошо, Маша, конечно... Давайте.
   Она отключила связь и бросила аппарат на стол рядом с лэптопом.
   - Господи, - сказала она, - как курить хочется... Понимаете, я курила когда-то, до замужества, а потом бросила, потому что, ну, когда ребенок... А сейчас вдруг так...
   - Что она сказала? - осторожно спросил Карпухин.
   - А... Пришли адвокат и сыщик, о чем-то долго говорили со следователем, даже кричали. Сыщик недавно ушел, а адвокат сказал Маше, что появилась надежда, небольшая, конечно.