Страница:
Этот скачок в развитии человека, «расширение истории» (по определению К. Ясперса) можно расценивать как грехопадение, как переход из девственного состояния «ничегонезнания» к познанию плода с «древа добра и зла», а можно‑как взлет сознания в попытке познать самое себя и окружающий мир. После взрыва осевого времени человеческая культура расширяется как Вселенная после Большого взрыва.
Мифологическое время само породило основания, губительные для него. Начинается процесс, который можно назвать одухотворением: твердые изначальные устои поколеблены, и человек ощущает, что он не знает самого себя. Отныне он открыт для поиска новых безграничных возможностей. «В осевое время произошло открытие того, что позже стало называться разумом и личностью»[9]. Человек обнаружил внутри себя духовный источник, поднявший его над самим собой и над миром. Вершиной логичности мышления осевого времени стала философия, которая родилась в Древней Греции. Мысль «пробовала» свои силы не только в поисках первоосновы мироздания, но в попытках познания, что же такое сам человек. Начался процесс, который К. Ясперс назвал «освобождением от глухого самосознания и страха перед демонами»[10]. Самопознание и оценка поступков привели к становлению этического мироощущения.
Существуют два основных источника этичных поступков: внешний – законы и обычаи и внутренний – совесть. В древнее время мораль выступала в виде внешней силы обычаев, религиозных предписаний и государственных норм. Человек добродетельный повинуется им; если надо, жертвует во имя их собственной жизнью. Помимо внешних нравственных норм в античное время над человеком тяготел рок, управлявший его судьбой. Софисты, признав самих людей творцами религии, обычаев и права, дали исходную точку для размышлений над нравственными проблемами и, стало быть, для появления этики. Этика становится самостоятельной частью философии тогда, когда о нравственных нормах начинают рассуждать и пытаются разумно обосновать их необходимость и следование им или замену другими нравственными нормами. Осознание системы моральных ценностей стало возможным именно в Древней Греции, а не, скажем, в Древней Индии потому, что в Греции этим занимались частные свободные лица, а не жрецы. Первые мудрецы, софисты, положили начало сословию людей, занимающихся философскими проблемами и рассматривающих нравственные вопросы как то, что можно и нужно профессионально обсуждать. Их вывод заключался в том, что действующее право служит лишь интересам организованного общества, но не мыслящего человека. Для них человек впервые становится «мерой всех вещей». Но
они же доводят это понятие до абсурда, когда возникает противоречивое ощущение, что нет никаких нравственных норм, так как каждый человек следует лишь своему удовольствию и своим интересам.
Этика как часть философии начинается с решения «вечных» проблем: откуда человек приходит в мир, в чем смысл его существования, что с ним будет после смерти, – и каждый народ решал эти проблемы по-своему.
1.1. Отношение к жизни и смерти. Нравственно-философская литература Древней Индии. Будда
Чтобы понять какую‑либо культуру, надо найти ее глубинные черты в сравнении с другими культурами. Для индийской культуры такими чертами являются концепция перевоплощения (реинкарнации) и воздаяния (кармы). Идея реинкарнации является очень древней и встречается у большинства архаичных народов в различных интерпретациях. В индийской культуре идея перевоплощения тесно связана с идеей воздаяния.
Понятие кармы – ключевое для индийской мысли, и в своей основе оно имеет этический характер. Оно примиряет с тем, что тиран, уничтожив миллионы подданных, после смерти с почестями укладывается в мавзолей на всеобщее обозрение и поклонение; что вор живет припеваючи, имея все блага жизни и не опасаясь ни тюрьмы, ни сумы. Наше чувство справедливости оскорблено этим. Но что мы можем сделать с тираном на троне; с теми, кто грабит народ? Если мы не видим возмездия на земле, ничего не остается, как верить в справедливость потустороннюю, и мы говорим: «Бог накажет». Если не здесь, то там, после смерти злодея ждет справедливое возмездие. Но Бог сам решает, кого наказать, кого помиловать, а не по нашему разумению и просьбе. В соответствии же с концепцией кармы, возмездне настигает преступника неизбежно. И тираны боятся неотвратимости наказания; поэтому немного их было в Индии. Бога пытаются умилостивить молитвами, покаянием, соблюдением обрядов, принятием монашества перед смертью. В индийской культуре наказующий Бог не нужен, и поэтому буддизм вполне последовательно отказался от веры в богов.
Учение о карме – это учение о естественной нравственной причинности, которое распространяется сейчас все шире. Английский философ Г. Спенсер считал, что этика станет подлинной наукой, когда можно будет вывести общие правила жизни из ясно определенной причины и открыть неизбежные естественные соотношения между поступками человека и их последствиями. Хотя индийцы не создали этики в современном научном смысле, но они были убеждены в существовании естественной этической причинности. Поэтому С. Радхакришнан справедливо пишет, что психология и этика являются в Индии основными науками[11]. Существует опыт (йогов и не только их), подтверждающий естественную причинность (воспоминания о предыдущих рождениях и т. п.), но нет общеобязательности полученных эмпирических результатов (их не может проверить каждый). Тут открывается поле для научных исследований. Быть может, естественную этическую причинность можно будет когда‑нибудь научно обосновать, но для этого понадобится иная наука по своему соотношению с нравственностью, хотя столь же строгая, как физика и математика.
В соответствии с законом кармы, что посеешь в этой жизни, то пожнешь в жизни будущей. Нравственный закон приобретает абсолютный, космический статус. Законом кармы обосновывается социальное устройство Индии – наличие каст, наследственный характер которых имеет, по-видимому, расовую основу (арийцы не хотели смешиваться с дравидами и другими туземными племенами после их завоевания). Законом кармы объясняются страдания невинных и гибель младенцев – значит, в предыдущих жизнях ими были совершены прегрешения.
С верой в перевоплощение связаны главные особенности индийского национального характера. Индийцы не столь индивидуалистичны, как европейцы (в том плане, что не склонны придавать основополагающее значение собственной личности как таковой, коль скоро она не более чем сменная одежда вечного Я). Однако они индивидуалистичны в том смысле, что осознание и слияние с высшим Я (одинаковым во всех людях, потому что вечное является Единым и не имеющим качественных различий) требуют личных усилий и не могут прийти извне. Далее. Индийцы более терпимы к другим людям, их мнениям и верованиям, более склонны к ненасилию, более заботливы по отношению к окружающему миру, коль скоро их души после смерти могут войти в других людей (и даже животных). Индийцы более склонны обсуждать проблему долга и обязанностей, а не прав личности, коль скоро главным является не становление собственной личности, а соединение с Единым, частью которого является собственная Душа. «Жизнь – это обязанности и ответственности»[12]. Имеется в виду долг по отношению к богам, пророкам, предкам, животным. «Тот, кто выполняет свои обязанности перед всеми ими, – хороший человек»[13].
Вследствие ощущения глубинной тождественности с Единым индийцы склонны верить, что они могут стать (даже) выше богов, что несвойственно ни русскому, ни западному человеку. «Внутреннее и внешнее, [все], касающееся богов и жертвоприношений, прозревают преисполненные знаньем; сынок, это – дважды рожденные, это– боги! В них вмещается вселенная, все бытие, [весь] мир преходящий, нет ничего равного их состоянью, величию их духа. Возникновение, гибель, всю деятельность они всячески превосходят; четыре вида существ, всех владык [мира] и Самосущего [Браму они превосходят]»[14]. Человек в Индии может быть физически закрепощен, но духовно свободен. Вера в перевоплощение душ уменьшает чувство страха, которое сильнее при ощущении единственности и конечности существования. Эта же вера настраивает на то, чтобы ближе подходить в своем мышлении к границе между жизнью и смертью и устремляться к потустороннему, лежащему за нашей обычной жизнью. «Это не призыв отказаться от мира, а только призыв оставить мечту о его обособленной реальности»[15].
Веды. Первые нравственные правила сформулированы в одном из древнейших памятников индийской и мировой культуры, которому более 3000 лет, – «Ведах» (в переводе с санскрита знание; тот же корень в русских словах «ведать», «ведьма» и др.). В нем действуют древнейшие дравидские боги, которым поклонялись еще до прихода в Индию ариев: Вишну – бог Солнца, Шива – бог Плодородия, Брахма – верховный бог, отождествлявшийся с Единым. Представление о каждом из трех высших богов развивалось своей кастой: Брахме‑кастой брахманов, Вишну‑кастой кшатриев, Шиве – двумя низшими кастами.
В «Ригведе» – самой древней части «Вед» – мы встречаем представление о Едином. «Един Огонь, многоразлично возжигаемый, едино Солнце, всепроникающее, едина Заря, все освещающая, и едино то, что стало всем [этим]»[16]. В каждом человеке есть индивидуальная душа – атман — часть божественной души, которая соотносится с Единым, как капля воды с океаном; как воздух, запечатанный в сосуде, с воздухом вокруг него. Приобщение к Единому идет через следование определенным правилам поведения – дхарме, выполнять которую – моральный долг человека; через ритуалы жертвоприношений и т. д. Человек определяется таким образом. «Знай, что атман – это едущий в колеснице; тело – колесница. Знай, что разум – возница; мысль – поистине узда. Говорят, что чувства – это кони, а то, что действует на [чувства], – их пастбище. Мудрецы говорят, что упряжка из тела, чувств и мыслей и есть наслаждающийся [атман]»[17]. Душа человека не умирает вместе с телом, а перевоплощается в другого человека, животное или растение (в зависимости от того, как жил человек в предыдущей жизни, какая у него карма). Это представляется наглядным в виде колеса жизни – сансары. «Воистину, человек состоит из намерения. Какое намерение имеет человек в этом мире, таким он становится, уйдя из жизни», – свидетельствуют «Упанишады» – комментарии к «Ведам».
Так как весь окружающий мир – иллюзия, тот, кто ищет земных благ, заблуждается. Он ищет приятного, но не благого и тем самым удаляется от истины и добродетели. Жизнь в реальном мире неистинна, поэтому цель человека – достигнуть такого нравственного совершенства, чтобы преодолеть колесо перевоплощений и больше не рождаться вовсе. «Кто понятлив, разумен, всегда чист, тот достигает того места, откуда он больше не рождается»[18]. Нравственный идеал древней индийской религии индуизма – аскет, нищенствующий странник, достигший высшей цели – освобождения.
В иллюзорном мире одним из основных достоинств человека выступает непривязанность к нему, освобождение от страстей и желаний, связанных с миром. Это достигается с помощью аскетизма и специальных упражнений и дыхания, о которых говорится в другой древнеиндийской системе – йоге. «Ибо поистине дыханием достигается бессмертие в этом мире, разумом – истинный замысел»[19]. О йогах еще в древности рассказывали чудеса. «Он может… приручать диких животных; доставать любую вещь с помощью простого желания; знать непосредственно прошлое, настоящее и будущее; видеть через закрытые двери; проходить через каменную стену»[20]. Цель йогина – достичь полного освобождения от уз мира, спокойствия и состояния нирваны, в котором человек перестает чувствовать и мыслить и сливается с мировым целым.
Буддизм. На основе древнеиндийской культуры и появилась самая древняя из мировых религий – буддизм. Ее основатель – Будда (Просветленный) жил в VII‑VI вв. до н. э. Он был сыном царя, и его ожидали все радости, доставляемые богатством и властью. Но в отличие от Александра Македонского, который хотел бы быть Диогеном, если бы не был Александром, Будда покинул свой дом и из наследника царства стал странствующим искателем истины, желающим
Другие древнегреческие этические системы возникли в полемике с Гегесием, но в древнеиндийской культуре это же, а именно, что страдания превышают удовольствия, утверждал и Будда, и рекомендации его отличались от рекомендаций древнегреческих философов. Решение Будды базируется на всем мифологическом и метафизическом богатстве индийской культуры, и оно определяется прежде всего представлением о мире как иллюзии. Поэтому чем скорее уйти из этого мира, но так, чтобы больше в него не возвращаться, тем лучше. К тому, что предлагали древнегреческие философы – безмятежности и бесстрастности, надо стремиться для того, чтобы достичь смерти, не в смысле прекращения жизни данного индивида, а в смысле освобождения его от всей цепи рождений и смертей. Вот основной вывод Будды. Говоря об истории культуры как науке, мы можем в каждом ее феномене выделить нечто своеобразное и найти его место в общем историческом потоке. Эта задача встает особенно тогда, когда рассматриваем очень необычное учение. Мы сопоставляем буддизм с древнегреческой этикой. Будда жил примерно за 200 лет до Гегеспя, поэтому ему следует отдать приоритет. А Гегесий важен для этики как доведший определенную точку зрения до абсурда и как отправной пункт для формирования новых взглядов.
Как и Сократ, Будда опирался на разум и опыт, но главная задача для него была не теоретическая, как для Сократа – найти истину, пригодную для всех, а практическая – избавить людей от страданий. Исходные цели и инструменты те же, но выводы определяются спецификой данной культуры. Будда дал кардинальное решение проблемы: полный уход от страданий и окончательное освобождение. «Подобно тому, как океан имеет лишь один вкус – вкус соли, так и мое учение имеет лишь один вкус – вкус освобождения». Освободить человека от страданий Будда стремился без применения насилия. Решая эту проблему в соответствии с основным направлением индийской культуры, Будда пришел к выводу, что окончательного освобождения можно достичь, освободившись не только от данной жизни, но вообще от колеса перевоплощений, от всех рождений и последующих смертей.
В своей проповеди в городе Бенаресе Будда сформулировал четыре главные истины: «Вот, о монахи, благородная мысль о страдании. Рождение есть страдание, болезнь есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимым есть страдание; короче говоря, пятикратная привязанность [к земному] есть страдание.
Вот, о монахи, благородная истина об источниках страдания: это жажда [бытия], ведущая от рождения к рождению, связанная со страстью и желанием, находящая удовлетворение там и тут, а именно: жажда удовольствий, жажда бытия, жажда могущества.
Вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: это уничтожение жажды путем полного подавления желания, ее удаление и изгнание, отдаление самого себя от нее, ее недопущение.
Вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущая к прекращению страдания. Это священный восьмеричный путь, а именно: праведная вера, праведное намерение, праведная речь, праведные поступки, праведный образ жизни, праведные усилия, праведная мысль, праведная самососредоточенность»[22].
Четыре истины Будды в краткой форме выглядят так:
К достижению нирваны призван подготовить восьмеричный путь Будды. Он включает освобождение от заблуждений; отрешение от привязанности к миру, от дурных намерений, от вражды к людям; воздержание от лжи; отказ от уничтожения живого, от воровства; зарабатывание на жизнь честным путем; искоренение дурных мыслей, постоянное повторение всего, ранее усвоенного; правильное сосредоточение. Нирвана — не бессмысленный покой, а состояние интенсивной духовной деятельности, которую можно описать лишь в негативных терминах, поскольку всякий позитивный термин ограничивает, а нирвана есть приобщение к безграничному. «Нирвана или избавление – это не растворение души, а ее вступление в состояние блаженства, которое не имеет конца. Это освобождение от тела, но не от существования»[23]. «Нирвана есть разрушение пламени вожделения, ненависти и невежества»[24]. Это духовный покой без напряжения и конфликта, состояние совершенства, которое трудно постичь.
Упомянем, что еще в одной древнеиндийской религиозной системе – джайнизме — наряду с такими моральными принципами поведения, как воздержание от лживости, воровства, всех привязанностей, потворства своим слабостям, особую важность имел принцип ахимсы — неповреждения жизни. Последователи этой религии считали, что, поскольку индивидуальная душа, являющаяся частью Бога, находится во всех живых существах, надо воздерживаться от причинения вреда не только людям, но и животным и растениям. Следование принципу ахимсы привело и буддизм к отрицательному отношению к жертвоприношениям, хотя последние составляли важную часть ритуалов традиционного индуизма, как и других языческих верований Индии.
Буддизм выступал против разделения людей на касты, что сыграло большую роль в приобщении к нему простых людей и превращении его в мировую религию, распространенную и в некоторых районах России.
1.2. Отношение к обществу. Нравственно-философская мысль Древнего Китая. Конфуций
В отличие от Древней Индии, главными особенностями древнекитайской культуры являются обращенность к проблемам мира, в котором живет человек, и преимущественная нацеленность на исследование взаимоотношений людей в обществе – в семье и государстве. Для всей китайской культуры именно это было основным, и слова Лао-цзы, взятые в качестве эпиграфа, свидетельствуют об этом. Столь же определенно подходил к этому и Конфуций, сопоставляя собственный личный успех человека с делами в государстве.
У древних китайцев не было пантеона богов, а их мифология ограничивается представлением о Небе как создателе всего существующего на земле. Небо в китайской древности понималось как созидательное существо, управляющее миром, волю которого нарушать нельзя. Китайская метафизика ограничивается рассуждениями в древнейшей «Книге перемен» о двух противоположных началах, взаимодействие которых обусловливает специфику вещей, постоянную смену явлений природы и т. д. Эти начала: ян и инь – соответственно мужское и женское, твердое и мягкое, светлое и темное, успешное и неудачное. Отталкиваясь от подобной диалектики, Лао-цзы и говорил впоследствии, что «когда [все] узнают, что добро является добром, возникает и зло»[27]. Добро и зло – это как бы две стороны одной медали.
Три виднейших мыслителя Древнего Китая – покрытый ореолом таинственности Лао-цзы, всеми почитаемый Конфуций и мало кому ныне известный Мо-цзы, который, однако, за четыре с лишним века до Рождества Христова четко сформулировал ту же концепцию любви, что и Иисус Христос.
Лао-цзы. Лао-цзы – прозвище и означает «старый учитель». Сведений о его жизни очень мало, но известно, что он был хранителем императорского архива Чжоуского двора – величайшего книгохранилища Древнего Китая. Нам нелегко понять жившего ранее двух других великих китайских философов Лао-цзы (VI–V вв. до н. э.) не только потому, что основное его понятие дао очень неоднозначно – это и «главное над множеством вещей», и «матерь земли и неба», и «первооснова мира», и «корень», и «путь», – но и потому, что в постижении этого понятия мы не имеем возможности, как и в древнеиндийской и других культурах, опереться на какие‑либо мифологические образы, которые облегчили бы приобщение к дао. Оно столь же неопределенно у Лао-цзы, как и понятие Неба во всей китайской культуре.
Знакомство с индийской культурой и понятиями нирваны и майи помогает понять, что дао – это то, из чего появляются все вещи, в том числе и само Небо; то, что существовало до возникновения нашего мира. Дао определяется как «корень». Корень находится под землей, его не видно, но он существует до растения, которое из него появляется. Так же первично и невидимо дао, из которого образуется весь мир.
В отличие от понятия нирваны, почитание дао не обязывает объявить реальный мир иллюзией. Китайцы для этого слишком практичны и менее метафизичны, но видимый мир как бы второстепенен. «Внешний вид – это цветок дао, начало невежества. Поэтому великий человек берет существенное и оставляет ничтожное. Он берет плод и отбрасывает его цветок. Он предпочитает первое и отбрасывает второе»[28]. Лао-цзы отличается от Будды тем, что, исходя из понимания главенства дао, думает не об уходе из мира, а о том, какие отсюда проистекают следствия для жизни. Как жить в мире, в котором господствует дао?
В этом случае дао понимается как основной естественный закон развития природы. Все естественное происходит как бы само собой, без особых потуг личности. Естественному ходу противопоставляется искусственная деятельность человека, преследующего свои эгоистические, корыстные цели. Такая деятельность предосудительна, поэтому основным принципом Лао-цзы выступает недеяние (увэй). Увэй не есть пассивность, а скорее непротивление естественному ходу событий и деятельность в соответствии с ним. «Поэтому мудрый человек предпочитает недеяние… Он создает и не обладает [тем, что создано], делает и не пользуется [тем, что сделано], завершает дела и не гордится»[29]. Тут мотив «Бхагават-Гиты», но Лао-цзы подчеркивает, что «дао мудрого человека – это деяние без борьбы», поскольку естественный закон побеждает сам собой. В применении к правителю (а китайские мыслители всегда давали им советы) это звучит так: «Кто служит главе народа посредством дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него». Увэй – это отказ от деятельности, вступающей в противоречие с естественными законами природы и, стало быть, требующей борьбы. Такое понимание приближается к принципу ахимсы и христианскому «не противься злому», но по другим основаниям.
Мифологическое время само породило основания, губительные для него. Начинается процесс, который можно назвать одухотворением: твердые изначальные устои поколеблены, и человек ощущает, что он не знает самого себя. Отныне он открыт для поиска новых безграничных возможностей. «В осевое время произошло открытие того, что позже стало называться разумом и личностью»[9]. Человек обнаружил внутри себя духовный источник, поднявший его над самим собой и над миром. Вершиной логичности мышления осевого времени стала философия, которая родилась в Древней Греции. Мысль «пробовала» свои силы не только в поисках первоосновы мироздания, но в попытках познания, что же такое сам человек. Начался процесс, который К. Ясперс назвал «освобождением от глухого самосознания и страха перед демонами»[10]. Самопознание и оценка поступков привели к становлению этического мироощущения.
Существуют два основных источника этичных поступков: внешний – законы и обычаи и внутренний – совесть. В древнее время мораль выступала в виде внешней силы обычаев, религиозных предписаний и государственных норм. Человек добродетельный повинуется им; если надо, жертвует во имя их собственной жизнью. Помимо внешних нравственных норм в античное время над человеком тяготел рок, управлявший его судьбой. Софисты, признав самих людей творцами религии, обычаев и права, дали исходную точку для размышлений над нравственными проблемами и, стало быть, для появления этики. Этика становится самостоятельной частью философии тогда, когда о нравственных нормах начинают рассуждать и пытаются разумно обосновать их необходимость и следование им или замену другими нравственными нормами. Осознание системы моральных ценностей стало возможным именно в Древней Греции, а не, скажем, в Древней Индии потому, что в Греции этим занимались частные свободные лица, а не жрецы. Первые мудрецы, софисты, положили начало сословию людей, занимающихся философскими проблемами и рассматривающих нравственные вопросы как то, что можно и нужно профессионально обсуждать. Их вывод заключался в том, что действующее право служит лишь интересам организованного общества, но не мыслящего человека. Для них человек впервые становится «мерой всех вещей». Но
они же доводят это понятие до абсурда, когда возникает противоречивое ощущение, что нет никаких нравственных норм, так как каждый человек следует лишь своему удовольствию и своим интересам.
Этика как часть философии начинается с решения «вечных» проблем: откуда человек приходит в мир, в чем смысл его существования, что с ним будет после смерти, – и каждый народ решал эти проблемы по-своему.
1.1. Отношение к жизни и смерти. Нравственно-философская литература Древней Индии. Будда
Что я ищу, – лишь свободы,
Освобожденья от пытки
Всех и всего, что живет.
Чтобы понять какую‑либо культуру, надо найти ее глубинные черты в сравнении с другими культурами. Для индийской культуры такими чертами являются концепция перевоплощения (реинкарнации) и воздаяния (кармы). Идея реинкарнации является очень древней и встречается у большинства архаичных народов в различных интерпретациях. В индийской культуре идея перевоплощения тесно связана с идеей воздаяния.
Понятие кармы – ключевое для индийской мысли, и в своей основе оно имеет этический характер. Оно примиряет с тем, что тиран, уничтожив миллионы подданных, после смерти с почестями укладывается в мавзолей на всеобщее обозрение и поклонение; что вор живет припеваючи, имея все блага жизни и не опасаясь ни тюрьмы, ни сумы. Наше чувство справедливости оскорблено этим. Но что мы можем сделать с тираном на троне; с теми, кто грабит народ? Если мы не видим возмездия на земле, ничего не остается, как верить в справедливость потустороннюю, и мы говорим: «Бог накажет». Если не здесь, то там, после смерти злодея ждет справедливое возмездие. Но Бог сам решает, кого наказать, кого помиловать, а не по нашему разумению и просьбе. В соответствии же с концепцией кармы, возмездне настигает преступника неизбежно. И тираны боятся неотвратимости наказания; поэтому немного их было в Индии. Бога пытаются умилостивить молитвами, покаянием, соблюдением обрядов, принятием монашества перед смертью. В индийской культуре наказующий Бог не нужен, и поэтому буддизм вполне последовательно отказался от веры в богов.
Учение о карме – это учение о естественной нравственной причинности, которое распространяется сейчас все шире. Английский философ Г. Спенсер считал, что этика станет подлинной наукой, когда можно будет вывести общие правила жизни из ясно определенной причины и открыть неизбежные естественные соотношения между поступками человека и их последствиями. Хотя индийцы не создали этики в современном научном смысле, но они были убеждены в существовании естественной этической причинности. Поэтому С. Радхакришнан справедливо пишет, что психология и этика являются в Индии основными науками[11]. Существует опыт (йогов и не только их), подтверждающий естественную причинность (воспоминания о предыдущих рождениях и т. п.), но нет общеобязательности полученных эмпирических результатов (их не может проверить каждый). Тут открывается поле для научных исследований. Быть может, естественную этическую причинность можно будет когда‑нибудь научно обосновать, но для этого понадобится иная наука по своему соотношению с нравственностью, хотя столь же строгая, как физика и математика.
В соответствии с законом кармы, что посеешь в этой жизни, то пожнешь в жизни будущей. Нравственный закон приобретает абсолютный, космический статус. Законом кармы обосновывается социальное устройство Индии – наличие каст, наследственный характер которых имеет, по-видимому, расовую основу (арийцы не хотели смешиваться с дравидами и другими туземными племенами после их завоевания). Законом кармы объясняются страдания невинных и гибель младенцев – значит, в предыдущих жизнях ими были совершены прегрешения.
С верой в перевоплощение связаны главные особенности индийского национального характера. Индийцы не столь индивидуалистичны, как европейцы (в том плане, что не склонны придавать основополагающее значение собственной личности как таковой, коль скоро она не более чем сменная одежда вечного Я). Однако они индивидуалистичны в том смысле, что осознание и слияние с высшим Я (одинаковым во всех людях, потому что вечное является Единым и не имеющим качественных различий) требуют личных усилий и не могут прийти извне. Далее. Индийцы более терпимы к другим людям, их мнениям и верованиям, более склонны к ненасилию, более заботливы по отношению к окружающему миру, коль скоро их души после смерти могут войти в других людей (и даже животных). Индийцы более склонны обсуждать проблему долга и обязанностей, а не прав личности, коль скоро главным является не становление собственной личности, а соединение с Единым, частью которого является собственная Душа. «Жизнь – это обязанности и ответственности»[12]. Имеется в виду долг по отношению к богам, пророкам, предкам, животным. «Тот, кто выполняет свои обязанности перед всеми ими, – хороший человек»[13].
Вследствие ощущения глубинной тождественности с Единым индийцы склонны верить, что они могут стать (даже) выше богов, что несвойственно ни русскому, ни западному человеку. «Внутреннее и внешнее, [все], касающееся богов и жертвоприношений, прозревают преисполненные знаньем; сынок, это – дважды рожденные, это– боги! В них вмещается вселенная, все бытие, [весь] мир преходящий, нет ничего равного их состоянью, величию их духа. Возникновение, гибель, всю деятельность они всячески превосходят; четыре вида существ, всех владык [мира] и Самосущего [Браму они превосходят]»[14]. Человек в Индии может быть физически закрепощен, но духовно свободен. Вера в перевоплощение душ уменьшает чувство страха, которое сильнее при ощущении единственности и конечности существования. Эта же вера настраивает на то, чтобы ближе подходить в своем мышлении к границе между жизнью и смертью и устремляться к потустороннему, лежащему за нашей обычной жизнью. «Это не призыв отказаться от мира, а только призыв оставить мечту о его обособленной реальности»[15].
Веды. Первые нравственные правила сформулированы в одном из древнейших памятников индийской и мировой культуры, которому более 3000 лет, – «Ведах» (в переводе с санскрита знание; тот же корень в русских словах «ведать», «ведьма» и др.). В нем действуют древнейшие дравидские боги, которым поклонялись еще до прихода в Индию ариев: Вишну – бог Солнца, Шива – бог Плодородия, Брахма – верховный бог, отождествлявшийся с Единым. Представление о каждом из трех высших богов развивалось своей кастой: Брахме‑кастой брахманов, Вишну‑кастой кшатриев, Шиве – двумя низшими кастами.
В «Ригведе» – самой древней части «Вед» – мы встречаем представление о Едином. «Един Огонь, многоразлично возжигаемый, едино Солнце, всепроникающее, едина Заря, все освещающая, и едино то, что стало всем [этим]»[16]. В каждом человеке есть индивидуальная душа – атман — часть божественной души, которая соотносится с Единым, как капля воды с океаном; как воздух, запечатанный в сосуде, с воздухом вокруг него. Приобщение к Единому идет через следование определенным правилам поведения – дхарме, выполнять которую – моральный долг человека; через ритуалы жертвоприношений и т. д. Человек определяется таким образом. «Знай, что атман – это едущий в колеснице; тело – колесница. Знай, что разум – возница; мысль – поистине узда. Говорят, что чувства – это кони, а то, что действует на [чувства], – их пастбище. Мудрецы говорят, что упряжка из тела, чувств и мыслей и есть наслаждающийся [атман]»[17]. Душа человека не умирает вместе с телом, а перевоплощается в другого человека, животное или растение (в зависимости от того, как жил человек в предыдущей жизни, какая у него карма). Это представляется наглядным в виде колеса жизни – сансары. «Воистину, человек состоит из намерения. Какое намерение имеет человек в этом мире, таким он становится, уйдя из жизни», – свидетельствуют «Упанишады» – комментарии к «Ведам».
Так как весь окружающий мир – иллюзия, тот, кто ищет земных благ, заблуждается. Он ищет приятного, но не благого и тем самым удаляется от истины и добродетели. Жизнь в реальном мире неистинна, поэтому цель человека – достигнуть такого нравственного совершенства, чтобы преодолеть колесо перевоплощений и больше не рождаться вовсе. «Кто понятлив, разумен, всегда чист, тот достигает того места, откуда он больше не рождается»[18]. Нравственный идеал древней индийской религии индуизма – аскет, нищенствующий странник, достигший высшей цели – освобождения.
В иллюзорном мире одним из основных достоинств человека выступает непривязанность к нему, освобождение от страстей и желаний, связанных с миром. Это достигается с помощью аскетизма и специальных упражнений и дыхания, о которых говорится в другой древнеиндийской системе – йоге. «Ибо поистине дыханием достигается бессмертие в этом мире, разумом – истинный замысел»[19]. О йогах еще в древности рассказывали чудеса. «Он может… приручать диких животных; доставать любую вещь с помощью простого желания; знать непосредственно прошлое, настоящее и будущее; видеть через закрытые двери; проходить через каменную стену»[20]. Цель йогина – достичь полного освобождения от уз мира, спокойствия и состояния нирваны, в котором человек перестает чувствовать и мыслить и сливается с мировым целым.
Буддизм. На основе древнеиндийской культуры и появилась самая древняя из мировых религий – буддизм. Ее основатель – Будда (Просветленный) жил в VII‑VI вв. до н. э. Он был сыном царя, и его ожидали все радости, доставляемые богатством и властью. Но в отличие от Александра Македонского, который хотел бы быть Диогеном, если бы не был Александром, Будда покинул свой дом и из наследника царства стал странствующим искателем истины, желающим
Изучив существующие в Древней Индии учения, он создал религию, не похожую на все, что было до него. Самая важная тема для Будды – тема человеческих страданий. Не он первый сказал об этом, и не только в древнеиндийской культуре обсуждалась эта тема. Древнегреческий философ Гегесий, о котором мы еще будем говорить, на основе вывода, что страдание в нашей жизни превышает удовольствие, утверждал, что смерть предпочтительнее жизни, за что и получил прозвище Учителя смерти.
О сказанном издревле размышления,
Не запершись в предании одном,
В едином не упорствуя, а в ум свой
Все верные слова светло принять…[21]
Другие древнегреческие этические системы возникли в полемике с Гегесием, но в древнеиндийской культуре это же, а именно, что страдания превышают удовольствия, утверждал и Будда, и рекомендации его отличались от рекомендаций древнегреческих философов. Решение Будды базируется на всем мифологическом и метафизическом богатстве индийской культуры, и оно определяется прежде всего представлением о мире как иллюзии. Поэтому чем скорее уйти из этого мира, но так, чтобы больше в него не возвращаться, тем лучше. К тому, что предлагали древнегреческие философы – безмятежности и бесстрастности, надо стремиться для того, чтобы достичь смерти, не в смысле прекращения жизни данного индивида, а в смысле освобождения его от всей цепи рождений и смертей. Вот основной вывод Будды. Говоря об истории культуры как науке, мы можем в каждом ее феномене выделить нечто своеобразное и найти его место в общем историческом потоке. Эта задача встает особенно тогда, когда рассматриваем очень необычное учение. Мы сопоставляем буддизм с древнегреческой этикой. Будда жил примерно за 200 лет до Гегеспя, поэтому ему следует отдать приоритет. А Гегесий важен для этики как доведший определенную точку зрения до абсурда и как отправной пункт для формирования новых взглядов.
Как и Сократ, Будда опирался на разум и опыт, но главная задача для него была не теоретическая, как для Сократа – найти истину, пригодную для всех, а практическая – избавить людей от страданий. Исходные цели и инструменты те же, но выводы определяются спецификой данной культуры. Будда дал кардинальное решение проблемы: полный уход от страданий и окончательное освобождение. «Подобно тому, как океан имеет лишь один вкус – вкус соли, так и мое учение имеет лишь один вкус – вкус освобождения». Освободить человека от страданий Будда стремился без применения насилия. Решая эту проблему в соответствии с основным направлением индийской культуры, Будда пришел к выводу, что окончательного освобождения можно достичь, освободившись не только от данной жизни, но вообще от колеса перевоплощений, от всех рождений и последующих смертей.
В своей проповеди в городе Бенаресе Будда сформулировал четыре главные истины: «Вот, о монахи, благородная мысль о страдании. Рождение есть страдание, болезнь есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимым есть страдание; короче говоря, пятикратная привязанность [к земному] есть страдание.
Вот, о монахи, благородная истина об источниках страдания: это жажда [бытия], ведущая от рождения к рождению, связанная со страстью и желанием, находящая удовлетворение там и тут, а именно: жажда удовольствий, жажда бытия, жажда могущества.
Вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: это уничтожение жажды путем полного подавления желания, ее удаление и изгнание, отдаление самого себя от нее, ее недопущение.
Вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущая к прекращению страдания. Это священный восьмеричный путь, а именно: праведная вера, праведное намерение, праведная речь, праведные поступки, праведный образ жизни, праведные усилия, праведная мысль, праведная самососредоточенность»[22].
Четыре истины Будды в краткой форме выглядят так:
Полное освобождение от страданий и от сансары возможно в состоянии нирваны, когда, потеряв все связи с миром, представление о собственном Я, иллюзию внешнего мира и собственных мыслей, человек сливается с неизменной и невыразимой полнотой бытия, как капля воды впадает в океан.
Жизнь в мире полна страданий;
Есть причина этих страданий;
Можно прекратить страдание;
Есть путь, ведущий к прекращению страдания.
К достижению нирваны призван подготовить восьмеричный путь Будды. Он включает освобождение от заблуждений; отрешение от привязанности к миру, от дурных намерений, от вражды к людям; воздержание от лжи; отказ от уничтожения живого, от воровства; зарабатывание на жизнь честным путем; искоренение дурных мыслей, постоянное повторение всего, ранее усвоенного; правильное сосредоточение. Нирвана — не бессмысленный покой, а состояние интенсивной духовной деятельности, которую можно описать лишь в негативных терминах, поскольку всякий позитивный термин ограничивает, а нирвана есть приобщение к безграничному. «Нирвана или избавление – это не растворение души, а ее вступление в состояние блаженства, которое не имеет конца. Это освобождение от тела, но не от существования»[23]. «Нирвана есть разрушение пламени вожделения, ненависти и невежества»[24]. Это духовный покой без напряжения и конфликта, состояние совершенства, которое трудно постичь.
Упомянем, что еще в одной древнеиндийской религиозной системе – джайнизме — наряду с такими моральными принципами поведения, как воздержание от лживости, воровства, всех привязанностей, потворства своим слабостям, особую важность имел принцип ахимсы — неповреждения жизни. Последователи этой религии считали, что, поскольку индивидуальная душа, являющаяся частью Бога, находится во всех живых существах, надо воздерживаться от причинения вреда не только людям, но и животным и растениям. Следование принципу ахимсы привело и буддизм к отрицательному отношению к жертвоприношениям, хотя последние составляли важную часть ритуалов традиционного индуизма, как и других языческих верований Индии.
Будда отрицал существование богов, но когда буддизм стал религией, он сам был обожествлен, дав к этому повод словами, что человек может стать выше богов, если победит все свои страсти. В отличие от Веданты буддизм отрицал наличие у человека индивидуальной души, необходимость молитв, священный характер Вед, а в отличие от йоги считал излишними физические упражнения, признавая достаточным духовное сосредоточение. Духовное сосредоточение, или медитация, особенно ценится в модном ныне дзен-буддизме.
Жизнь разрушить, хотя бы для молений,
В том нет любви, в убийстве правды нет.
Хотя б за эти жертвоприношенья
И длительная нам была награда,
Живое как могли бы умерщвлять мы?[25]
Буддизм выступал против разделения людей на касты, что сыграло большую роль в приобщении к нему простых людей и превращении его в мировую религию, распространенную и в некоторых районах России.
1.2. Отношение к обществу. Нравственно-философская мысль Древнего Китая. Конфуций
Мудрый человек не имеет собственного сердца. Его сердце состоит из сердец народа.
В отличие от Древней Индии, главными особенностями древнекитайской культуры являются обращенность к проблемам мира, в котором живет человек, и преимущественная нацеленность на исследование взаимоотношений людей в обществе – в семье и государстве. Для всей китайской культуры именно это было основным, и слова Лао-цзы, взятые в качестве эпиграфа, свидетельствуют об этом. Столь же определенно подходил к этому и Конфуций, сопоставляя собственный личный успех человека с делами в государстве.
Итак, если вам завтра предложат стать богатым в нищей стране, лишившейся мощи и достоинства, то вспомните афоризм Конфуция, прежде чем согласиться. Это не значит, впрочем, что можно оправдывать собственное зло влиянием окружающей среды. Человек сам отвечает за свои поступки. «Осуществление человеколюбия зависит от самого человека, разве оно зависит от других людей?» – риторически спрашивал Конфуций.
Есть в Поднебесной путь – будь на виду,
А нет пути – скрывайся.
Стыдись быть бедным и убогим,
Когда в стране есть путь;
Стыдись быть знатным и богатым,
Когда в ней нет пути[26].
У древних китайцев не было пантеона богов, а их мифология ограничивается представлением о Небе как создателе всего существующего на земле. Небо в китайской древности понималось как созидательное существо, управляющее миром, волю которого нарушать нельзя. Китайская метафизика ограничивается рассуждениями в древнейшей «Книге перемен» о двух противоположных началах, взаимодействие которых обусловливает специфику вещей, постоянную смену явлений природы и т. д. Эти начала: ян и инь – соответственно мужское и женское, твердое и мягкое, светлое и темное, успешное и неудачное. Отталкиваясь от подобной диалектики, Лао-цзы и говорил впоследствии, что «когда [все] узнают, что добро является добром, возникает и зло»[27]. Добро и зло – это как бы две стороны одной медали.
Три виднейших мыслителя Древнего Китая – покрытый ореолом таинственности Лао-цзы, всеми почитаемый Конфуций и мало кому ныне известный Мо-цзы, который, однако, за четыре с лишним века до Рождества Христова четко сформулировал ту же концепцию любви, что и Иисус Христос.
Лао-цзы. Лао-цзы – прозвище и означает «старый учитель». Сведений о его жизни очень мало, но известно, что он был хранителем императорского архива Чжоуского двора – величайшего книгохранилища Древнего Китая. Нам нелегко понять жившего ранее двух других великих китайских философов Лао-цзы (VI–V вв. до н. э.) не только потому, что основное его понятие дао очень неоднозначно – это и «главное над множеством вещей», и «матерь земли и неба», и «первооснова мира», и «корень», и «путь», – но и потому, что в постижении этого понятия мы не имеем возможности, как и в древнеиндийской и других культурах, опереться на какие‑либо мифологические образы, которые облегчили бы приобщение к дао. Оно столь же неопределенно у Лао-цзы, как и понятие Неба во всей китайской культуре.
Знакомство с индийской культурой и понятиями нирваны и майи помогает понять, что дао – это то, из чего появляются все вещи, в том числе и само Небо; то, что существовало до возникновения нашего мира. Дао определяется как «корень». Корень находится под землей, его не видно, но он существует до растения, которое из него появляется. Так же первично и невидимо дао, из которого образуется весь мир.
В отличие от понятия нирваны, почитание дао не обязывает объявить реальный мир иллюзией. Китайцы для этого слишком практичны и менее метафизичны, но видимый мир как бы второстепенен. «Внешний вид – это цветок дао, начало невежества. Поэтому великий человек берет существенное и оставляет ничтожное. Он берет плод и отбрасывает его цветок. Он предпочитает первое и отбрасывает второе»[28]. Лао-цзы отличается от Будды тем, что, исходя из понимания главенства дао, думает не об уходе из мира, а о том, какие отсюда проистекают следствия для жизни. Как жить в мире, в котором господствует дао?
В этом случае дао понимается как основной естественный закон развития природы. Все естественное происходит как бы само собой, без особых потуг личности. Естественному ходу противопоставляется искусственная деятельность человека, преследующего свои эгоистические, корыстные цели. Такая деятельность предосудительна, поэтому основным принципом Лао-цзы выступает недеяние (увэй). Увэй не есть пассивность, а скорее непротивление естественному ходу событий и деятельность в соответствии с ним. «Поэтому мудрый человек предпочитает недеяние… Он создает и не обладает [тем, что создано], делает и не пользуется [тем, что сделано], завершает дела и не гордится»[29]. Тут мотив «Бхагават-Гиты», но Лао-цзы подчеркивает, что «дао мудрого человека – это деяние без борьбы», поскольку естественный закон побеждает сам собой. В применении к правителю (а китайские мыслители всегда давали им советы) это звучит так: «Кто служит главе народа посредством дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него». Увэй – это отказ от деятельности, вступающей в противоречие с естественными законами природы и, стало быть, требующей борьбы. Такое понимание приближается к принципу ахимсы и христианскому «не противься злому», но по другим основаниям.