Страница:
Все было сделано по-европейски. Культурная эвтаназия осуществилась при надлежащей опеке гуманистического общества, в кратчайшие сроки и без мучений. Культура радостно сканала, словно последний могиканин, вдали от людских глаз, никого не беспокоя. Почила в бозе. Это ведь не то что быть идеологически изнасилованной большевиками. Свободное общество в очередной раз потрясло мир своим человеколюбием и здравым смыслом. Просто такова жизнь, культура оказалась не нужна, бесполезна, невостребована. И никто в этом не виноват. Свободное общество в здравом уме и трезвой памяти отвергло высокую культуру как нечто несовместимое с демократическими ценностями.
А теперь спросим себя: чего мы лишились, лишившись культуры?
Что такое культура и высшие культурные ценности?
Если от культуры можно отказаться – от нее нужно отказаться. А если нельзя, ибо отказ приведет к гибели неразумного человечества, следовательно, культуру необходимо пестовать и лелеять.
Давайте подумаем.
Не станем лукавить: требование правильного мышления, равно как и установка «не мудрствовать лукаво», не лицемерить – императивы высокой культуры. Только культурой можно познать культуру. Точка отсчета в культуре – начало регуляции от ума, более-менее сознательное управление процессом жизнедеятельности на социальном и индивидуальном уровнях, желание подумать, если угодно. Именно с этого духовного момента начинается человеческая история – собственно, комедия и вперемешку с трагедией. Само понятие такой истории соотносится с понятием перспективы. Какая перспектива у теленка, бессмысленно жующего траву, а потом становящегося кормом для травы?
Природный цикл есть – а истории нет. История появляется при наличии духовно – не скажем ответственного, скажем: определенного – субъекта. Так вот при наличии определенной ответственности возникает проблема проблем: можно ли отмахнуться от уровня понимания, от уровня мышления, которые реально достигнуты поколениями «непростых» людей, но мешают «просто жить», быть теленком?
Если подумать, то альтернатива очевидна: или вечно оставаться теленком – или стремиться стать личностью. Не теленком. Будущее как категория, полученная в результате мышления, – за личностью, за мыслящими людьми. Будущее духовно уже промеряно, обозначено, однако движения в сторону будущего – нет; есть условный прогресс (чего? кого? куда? зачем?): приспособление под нежелание понимать.
Демократия сжирает сама себя, и трудно поставить ей это в вину, ибо происходит все спонтанно и бессознательно, по-телячьи. Или, если продолжить параллель с матерью-природой: так свиньи пожирают свой приплод. Демократия, не ведая что творит, лопает свою перспективу – личность. Значит, необходима какая-то такая республика, где бы ценности демократии распространялись и на ценности культуры. Необходима, если прямо сказать, забегая при этом вперед, аристократическая республика (не в смысле отсылки к историческому прецеденту, а в смысле метафоры, соединения ключевых значений), где будут защищены интересы познания, а не брюхо, – следовательно, интересы личности, ориентированной на высшие культурные ценности. Формой правления в аристократической республике станет диктатура культуры, естественная правопреемница подмявшей под себя весь цивилизованный мир диктатуры натуры.
Нужна экология личности и культуры, ибо только тогда появится экология природы. Дышать нечем: с одной стороны – трубы и грязный воздух, с другой – духовный вакуум. Духовный климат и ландшафт сегодня резко поменялись: культура (альтернатива натуре) если не исчезла, то интенсивно исчезает. Что это, шаг назад, к природе, в утробу, а может, в золотой век человечества?
Не будем лицемерить: это гибельное соскальзывание в бездну – по той простой причине, что без культурной регуляции сегодня уже не выжить. Слишком далеко зашло дело в культурном отношении. Вместе с водой, как говорят в народе, можно выплеснуть и ребенка, культурного младенца.
Я прекрасно понимаю, вполне отдаю себе отчет, что зуд подведения итогов может быть спровоцирован ожидаемым концом света, важностью и «круглостью» дат – то есть самым что ни на есть массовым психозом, бессознательным, антикультурным импульсом. Конец ХХ столетия, конец второго тысячелетия… Почему бы и не объявить конец культуре?
Однако факты – упрямая вещь. Конец культуры – это факт. Конец культуры не означает, конечно, что ее уже нет и никогда больше не будет. Будет, конечно, будет, если человечество изволит жить дальше. Конец культуры означает конец культурной среды, нарушение связей и функций, связывающих отдельных культурных героев и персонажей в некое информационное, духовно оформленное пространство. Проще сказать, вам некуда придти сегодня с качественным духовным продуктом и заинтересовать потребителя. Подобного потребителя в сколько-нибудь массовом масштабе просто не стало. Культурная среда рассыпалась на отдельные сегменты, клочки и обрывочки. Носителями культуры стали лишние, невостребованные обществом люди. Теоретически появляется всемирная паутина, практически она связывает кого угодно с кем угодно, но только не творцов культуры и благодарную публику. Культурные запросы публики, граждан республик, опустились ниже допустимого культурой уровня.
И главное: конец культуре означает, что культура не влияет на ход общественного развития. Мы развиваемся как и раньше, при царе Горохе, когда еще не было никакой всемирной паутины: куда кривая вывезет, как бог на душу положит, по хотению, но не по уму.
Паутина есть – а ума не прибавляется. Информация стала заменять ум, а ум, строго говоря, ничто заменить не может.
Как может культура прореагировать на весть о своей кончине?
Как и всякий живой организм, культуру может порадовать только одно: слух о кончине оказался преждевременным. Но для этого надо быть, присутствовать в жизни. Сопротивляться же для культуры означает следующее: выдвигать все новые и новые культурные проекты, в которых обосновывается старое как мир: жизни без культуры не обойтись. Для умного достаточно, а дурак всегда был убежден, что культура – это некое излишество, без которого превосходно можно обойтись умным людям.
Итак, очередной взгляд культуры на самое себя.
Начнем с подведения итогов.
1. Демократия суть проекция натуры на культурные формы социума.
2. Идеалы, регламент, порядок, иерархия, верх и низ, идущие от «идеи порядка», – проекция культуры (в том числе и на демократию – в той мере, в какой названная проекция там присутствует и поощряется).
Демократия, отвергнув или «победив» культуру, оказалась один на один со странной проблемой: она считает себя венцом истории, и даже концом истории. Позвольте, что же это получается: венец истории – вот он, торжествует, а субъекта истории, носителя развитого сознания по-прежнему не обнаруживается?
История – ведь это, напомню, траектория культуры. Выходит, что демократия вовсе не чужда аристократических амбиций – быть коронованной культурой?
Если это так, то зачем же было спешно объявлять отсутствие культуры – благом вселенским, ибо культура, в отличие от некультурной демократии, репрессивна, склонна ранжировать все ценности?
Демократия – это какая-то бессознательная история и в качестве таковой de facto провозгласила себя альтернативой культуре; последняя же изжила себя в эпоху демократии. Это бы понятно. Но!
Эти всякие de facto – в теории, продукте презренной культуры, между прочим. На деле, на самом деле демократия мнит себя формой культуры, высокой, самой высокой культуры. Демократия может существовать только в рамках и формах массовой культуры, для которой зияет только одна историческая перспектива: высокая культура. Однако высокая культура означает хоть и конструктивное – но все же отрицание демократии как формы малосовместимой с культурными интенциями. С точки зрения культуры, форма должна коррелировать с содержанием, одного без другого не бывает. Получается тупик или замкнутый круг (по демократическим понятиям). Как вырваться из него?
Демократия не терпит тупиков, она рвется на свободу. Дайте, дайте ей свободу. Пожалуйста. Но прежде не лишним будет деликатный нюанс: свободу (речь идет о гуманистической категории) может дать репрессивная культура, это, опять же, ее епархии продукт. Натуре свобода не нужна, там свобода не имеет цены: начинается тогда, когда ты приступаешь к еде, и заканчивается там, где начинают есть тебя.
Берите, если хотите (и если сможете: культура – это не столько хочу, сколько умею и могу). Вот вам духовный побег по-русски: богу – богово, нищему духом – демократию, аристократу духа – прелести лишнего. Лишний и нищий: вот русский культурный проект.
Демократия – это своего рода возвращение к истокам, движение по эволюционной спирали вспять, в утробу космоса. Если с помощью некоего культурного усилия вообразить себе спираль вверх, то от демократии она продолжит свои витки … куда? Страшно подумать.
И напрасно. Если думать страшно, значит, вы не думаете, а боитесь. А если подумать, то двигаться надо от демократии. Движение «от» возможно только в сторону противоположную, в сторону недемократии, не власти народа (что, кстати, не означает «не в интересах народа»). Усовершенствованная (никуда не денешься: ограниченная) демократия, когда у простого народа перестают спрашивать, чего ему хочется (ибо ему, дитю природы, вечному культурному младенцу, всегда будет хотеться одного и того же: пожрать, поспать, повеселиться), – это именно в интересах человека (следовательно, и народа). «Простой» (некультурный: не в смысле невоспитанный, а в смысле не имеющий культурно-духовных потребностей) человек не видит дальше своего носа, поэтому его интерес ограничивается рамками прилегающего жизненного пространства, и его культура – это культура потреблять. Движение в сторону культуры, от природы – это движение от «простого» к сложному. А «сложное» – это наиболее простой способ выживать. Вот почему движение к культуре – в интересах всех и каждого в отдельности.
Вопрос, в сущности, стоит очень просто: либо диктат демоса (вариант диктата натуры), либо – культуры (личности; диктат личности у нас могут понять по-народному, поэтому уточним: речь идет не о культе личности как о культе диктатора, а о диктате культурных потребностей, разумно регулирующем всякое силовое диктаторство). Между прочим, это и есть подлинный плюрализм, который начинается не с выбора между фишбургером и чизбургером, а с определения гуманитарной ориентации: на натуру или на культуру.
Если бы меня попросили предельно коротко изложить суть проекта, я бы ответил так. Я предлагаю признать как данность тот очевидный факт, что личность представляет собой сложную информационную структуру, что есть люди (народ), которые в ничтожно малой степени являются личностями и ненавидят личность (тип человека) как своего кровного врага. Причем это некая фактическая данность, из которой я из гуманных соображений изымаю моральную оценку: таков порядок вещей, в котором никто не виноват. Человека нельзя обозвать «народом». Он такой – и все. Будьте любезны принять к сведению.
Так вот я предлагаю ориентироваться именно на личность. Я не говорю, что цель – всех сделать личностями. Это прямой путь к тому самому культу личности, к политической диктатуре серой личности. Я о векторе, о тенденции, о выходе их тупика. Ведь не все же станут богачами, хотя почти все к этому стремятся; это никого не смущает. Так вот и я о личности как о духовном богатстве. Опять нюанс (что поделаешь: в диалектической культуре дьявол сокрыт в нюансах, всего лишь смена акцентов приводит к радикально противоположным результатам): я говорю о культурной ориентации не потому, что она лучше «натуральной», в нравственном смысле лучше, то есть мой проект не нравственными побуждениями как таковыми обусловлен (хотя и ими, безусловно, тоже). Это был бы вариант некоего культуроцентризма: пусть весь мир провалится в тартарары, если он не хочет быть нравственным и культурным. Нравственный фанатизм – жестокая культурная утопия. Я говорю о культурной ориентации потому, что здесь просматривается выход из тупика, культурный прогресс становится одновременно жизненно важным прогрессом, и вследствие того – нравственным. Нравственные первородство и абсолют меня мало интересует, ибо в такой догматической постановке вопроса мало культуры.
Еще проще и короче: я предлагаю ориентироваться на то качество мышления, которое в принципе сформировано культурой, не на бессознательное мышление (приспособительное мышление, выполняющее функции психологии), а на сознательное управление. При этом я исхожу из того, что ориентироваться следует не на утопический идеал, не на то, чего нет и не было в жизни (пока), а на реальный идеал, на вполне возможную модель реальности, элементы которой не выдуманы, а из жизни взяты.
Народ не поменяешь, но можно поменять отношение к нему. В стихийное социальное развитие, в живую жизнь социума можно и нужно привнести момент относительной идейной регуляции, а именно: более четко и приоритетно обозначить культурный вектор. Иной вектор – при всех технических достижениях и наворотах – это способ думать желудком и гениталиями. Ума в технике ровно столько, сколько интеллекта.
Между прочим, в этой связи следует пересмотреть отношение к теории и практике коммунизма, печальный опыт построения которого стал триумфом демократии: и в том смысле, что коммунизм родился из демократического импульса, и в том, что рухнул на радость демократам. Чему так рукоплещет демократия, отчего так ликуют ее идеологические служаки?
А тому и оттого, что не сработала культурная регуляция, к которой я так регрессивно призываю. Общество, сработанное под благородную идею, лопнуло, ибо идеи идеями, а социальный закон «волевые негодяи становятся вождями» отменить невозможно в любом обществе. Кроме того, все делалось не столько от имени народа (от имени демоса – это ритуал, обряд, идеологический трюк, по форме – под идею), сколько от имени потребностей народа (de facto). Этого демократы предпочитают не замечать, иначе ставится под сомнение чистота их идеи.
А надо бы стартовать не только от священных потребностей народа, но и от презренных потребностей культурного субъекта. Короче говоря, наличие идеи – это далеко не все. Под идею общество действительно не создашь, это именно технология утопии. Природа возьмет свое. Вместе с тем социум, базирующийся на идеологии потребления, активно изживает свой позитивный капитал (на горе демократии). Нужен иной тип общества, иная идеология, учитывающая, конечно, потребности масс (куда без этого: массы – священная корова демократии) и одновременно противоречащая им. Вот эта модель, этот тип социума требуют творчества, огромных социальных наработок, ноу-хау.
Первый, коммунистический, опыт провалился. Но в данном случае важно не то, что он провалился, а то, что он был. Он был и есть выражение потребности общества в культурном прогрессе. Коммунизм – рухнул, но потребность-то никуда не исчезла. Да здравствует коммунизм? Кто знает…
Но вот на то, что эта потребность впервые столь масштабно и обнаженно, я бы сказал, по-дилетантски, была явлена и реализована в России, можно посмотреть и другими глазами: это был своего рода культурный подвиг, которым стоит гордиться. Это опыт в копилке человечества дорогого стоит. Всему великому – великая цена: это не цинизм, это диалектика. Иное дело, иной, тоже диалектический, поворот темы: светлый лик будущего обернулся трагической изнанкой настоящего.
Это так. Однако никто не говорит о причинах столь легкого и радикальнейшего (с точки зрения демократии – вечного) краха сверхидеологической сверхдержавы. А они, причины эти, в том, что потребности масс при коммунизме хоть и ставились во главу угла (по ритуалу), на деле часто ущемлялись. Заигрывать с массой и одновременной «травить» ее культурой в отдельно взятой стране, когда духовные лидеры человечества эту самую культуру цинично истребляли, оказалось нереально. Надо уметь травить культурой. Но пока что умеют только заигрывать. Массы всех стран объединились. Коммунизм, объявивший себя форпостом культуры, бесславно сканал. Какая мораль содержится в этом историческом сюжете культуры?
Новый тип общества будет возможен тогда, когда мы в достаточной степени примем к сведению, что человек – неисправимый скот и хам, и никакой коммунизм не в силах его «переделать»; но человек порождает и свою противоположность, личность, которая стремится защитить хама от его неразумных вожделений. Природа человека включает в себя и культуру: вот чего не хочет замечать демократия, вот где шанс не скажу коммунизма, но уж точно – «постреспубликанского» образования, культурно-генетически связанного с амбициозно заявившим о своей культурной миссии коммунизмом. Социум должен приспосабливаться не только к природной составляющей человека, к натурпродукту, но и к культурной составляющей. Вот этой новой гармонии пока не наблюдается, а культура «толкает» именно к новому типу гармонии. Путь к ней – не будем питать иллюзий – как всегда у людей: через кровь и грязь.
Детская болезнь «честного» капитализма, равно как и идеального, «правильного» социализма, проходит. Мы получаем иммунитет как против одного, так и против другого. На самом деле одно другого стоит, одно вытекает из другого, и альтернативой одному и другому является нечто третье. Все «измы» были стадиями бессознательного социального движения, а речь идет о сознательном выборе перспективной модели. Мы все еще боимся взять ответственность за себя – на себя, идем вослед за природой, успокаивая себя успехами в технической революции, в покорении природы. Мы покоряем природу – а она нас. Интересное кино получается. Техническая революция, как ни странно, тесно связана с нежеланием думать, ответственно мыслить, обсуждать такие категории, как, например, судьба человека. Проще сотворить ядерный смерч, чем понять себя, проще потреблять, чем ограничивать себя.
Ключ к будущему лежит в теории сознания и познания. Прорывы в теории уже намечаются, а сцепки с практикой – нет. Мы лицезреем холостые обороты: теория сама по себе, практика – тоже, натура, давно получившая культурное измерение, все еще не осознает кровных уз с культурой.
Будущее – за смыслом, будущее есть становление смысла, добытого сознанием из универсума, а не из себя самого. Будущее за объективным познанием, а не за приспособлением. Бессознательное приспособление – вне времени или как период простирается до момента доминации сознания. Культ потребления, пропагандируемый как вариант приемлемой ныне культуры, это именно антикультурный процесс жизнедеятельности, и альтернатива ему – разумное потребление. А тут вновь призывы, скроенные из тех же лоскутов инстинктов: давайте все жить как золотой миллиард, где создан рай для потребителей. Массовый психоз массовой культуры, подогреваемый средствами очень массовой информации. То, что называют сегодня культурой, оперирует исключительно массовыми категориями. (Отдадим должное: служители масскульта всерьез «прорабатывают» вопрос о конце культуры как некоего человеческого феномена. Сам высокий, нравственно и философски окрашенный термин «культура» как изживший себя предлагается в этой связи заменить на вполне нейтральный «цивилизация».) Существуют только права человека (которые, в принципе, диктуются природными потребностями), о личности, субъекте культуры, никто не думает. Прав личности вы не обнаружите ни в одном документе эпохи цивилизации.
Таков цивилизованный подход к культуре.
Теперь осталось прояснить, почему же это русский проект. Умом, как известно из старого мифа, Россию не понять, а проект представляет собой попытку разобраться именно с помощью ума. Дело в том, что ум часто бессилен там, где пересекаются множество противоречий. С одной стороны, Россия как общество патриархального, то есть женского типа (с точки зрения теории сознания), заботится о душе и культивирует бессознательное, азиатское, оберегает его от вмешательства ума; а с другой – с какой-то отчаянной непоследовательностью как никто другой возлюбила (прежде всего через литературу, умнейшее из искусств) тип лишнего, очень умного, выделившегося не только из народа, но и из светской черни, из культурной толпы. Лишний – человек, познавший себя (а значит и других, и человека как такового), богатый и щедрый духом, именно на этом основании отвергнутый обществом, толпой как прямая угроза стабильности нравов.
Вот и получается: в стране, которую умом не понять и где в дефиците рациональное, как нигде разгулялся аристократический недуг «горе от ума». Россия, великая страна, разрываемая великими противоречиями, и в этом смысле оказалась полигоном, где отрабатывается модель сосуществования лишних (аристократов духа!) и нищих духом. Но ведь это перспектива всего человечества. Для великих проектов необходимо великое безумие.
Впрочем, пока что похвастаться особо нечем. Но ведь нищие никогда не поймут сложности проблемы, а лишним давно все ясно. Проблема в том, чтобы лишних заметили, чтобы они перекочевали с периферии ближе к вершине социальной пирамиды. Лишние обладают сомнительным талантом: способностью к духовному творчеству (иначе сказать, способностью сомневаться). Нищие обладают несомненным преимуществом: способностью верить. Вот пусть каждый делает то, что может: первые творят, вторые верят, что творчество первых – во благо демократии.
Это вполне разумно с позиций высокой культуры. А другая позиция демократически ведет в никуда, откуда мы однажды как-то самозародились. Можно сидеть на пересечении космических трасс и ждать еще одного шанса реализоваться как разумное существо. Можно – но это какое-то божественное по легкомыслию мышление, оперирующее такими пустяками, как сотни миллионов лет, смерть всего живого, вероятность жизни, вечность. Скучно. В любви к смерти – мало человеческого, мало культурного, даже мало демократического. Объявите демократию вечной ценностью – и вы получаете какую-то безумную внеисторическую перспективу.
В интересах большинства не слопать культурное меньшинство, а заставить лишних работать на нищих. Вот и пусть работают, создавая влиятельную культурную среду. «Лишние всех стран, объединяйтесь» – глупый и бессмысленный клич, ибо, объединясь, они перестанут быть лишними. Однако культурная среда должна быть: только она воспроизводит «лишности», духовный излишек, бесхозный остаток. Лишние обретут шанс перестать быть лишними (хотя бы отчасти), у нищих забрезжит надежда немного обогатиться.
Появится перспектива: жить настоящим.
От «Механического пианино» к «Сибирскому цирюльнику»: блестящая деградация Никиты Михалкова
А теперь спросим себя: чего мы лишились, лишившись культуры?
Что такое культура и высшие культурные ценности?
Если от культуры можно отказаться – от нее нужно отказаться. А если нельзя, ибо отказ приведет к гибели неразумного человечества, следовательно, культуру необходимо пестовать и лелеять.
Давайте подумаем.
Не станем лукавить: требование правильного мышления, равно как и установка «не мудрствовать лукаво», не лицемерить – императивы высокой культуры. Только культурой можно познать культуру. Точка отсчета в культуре – начало регуляции от ума, более-менее сознательное управление процессом жизнедеятельности на социальном и индивидуальном уровнях, желание подумать, если угодно. Именно с этого духовного момента начинается человеческая история – собственно, комедия и вперемешку с трагедией. Само понятие такой истории соотносится с понятием перспективы. Какая перспектива у теленка, бессмысленно жующего траву, а потом становящегося кормом для травы?
Природный цикл есть – а истории нет. История появляется при наличии духовно – не скажем ответственного, скажем: определенного – субъекта. Так вот при наличии определенной ответственности возникает проблема проблем: можно ли отмахнуться от уровня понимания, от уровня мышления, которые реально достигнуты поколениями «непростых» людей, но мешают «просто жить», быть теленком?
Если подумать, то альтернатива очевидна: или вечно оставаться теленком – или стремиться стать личностью. Не теленком. Будущее как категория, полученная в результате мышления, – за личностью, за мыслящими людьми. Будущее духовно уже промеряно, обозначено, однако движения в сторону будущего – нет; есть условный прогресс (чего? кого? куда? зачем?): приспособление под нежелание понимать.
Демократия сжирает сама себя, и трудно поставить ей это в вину, ибо происходит все спонтанно и бессознательно, по-телячьи. Или, если продолжить параллель с матерью-природой: так свиньи пожирают свой приплод. Демократия, не ведая что творит, лопает свою перспективу – личность. Значит, необходима какая-то такая республика, где бы ценности демократии распространялись и на ценности культуры. Необходима, если прямо сказать, забегая при этом вперед, аристократическая республика (не в смысле отсылки к историческому прецеденту, а в смысле метафоры, соединения ключевых значений), где будут защищены интересы познания, а не брюхо, – следовательно, интересы личности, ориентированной на высшие культурные ценности. Формой правления в аристократической республике станет диктатура культуры, естественная правопреемница подмявшей под себя весь цивилизованный мир диктатуры натуры.
Нужна экология личности и культуры, ибо только тогда появится экология природы. Дышать нечем: с одной стороны – трубы и грязный воздух, с другой – духовный вакуум. Духовный климат и ландшафт сегодня резко поменялись: культура (альтернатива натуре) если не исчезла, то интенсивно исчезает. Что это, шаг назад, к природе, в утробу, а может, в золотой век человечества?
Не будем лицемерить: это гибельное соскальзывание в бездну – по той простой причине, что без культурной регуляции сегодня уже не выжить. Слишком далеко зашло дело в культурном отношении. Вместе с водой, как говорят в народе, можно выплеснуть и ребенка, культурного младенца.
Я прекрасно понимаю, вполне отдаю себе отчет, что зуд подведения итогов может быть спровоцирован ожидаемым концом света, важностью и «круглостью» дат – то есть самым что ни на есть массовым психозом, бессознательным, антикультурным импульсом. Конец ХХ столетия, конец второго тысячелетия… Почему бы и не объявить конец культуре?
Однако факты – упрямая вещь. Конец культуры – это факт. Конец культуры не означает, конечно, что ее уже нет и никогда больше не будет. Будет, конечно, будет, если человечество изволит жить дальше. Конец культуры означает конец культурной среды, нарушение связей и функций, связывающих отдельных культурных героев и персонажей в некое информационное, духовно оформленное пространство. Проще сказать, вам некуда придти сегодня с качественным духовным продуктом и заинтересовать потребителя. Подобного потребителя в сколько-нибудь массовом масштабе просто не стало. Культурная среда рассыпалась на отдельные сегменты, клочки и обрывочки. Носителями культуры стали лишние, невостребованные обществом люди. Теоретически появляется всемирная паутина, практически она связывает кого угодно с кем угодно, но только не творцов культуры и благодарную публику. Культурные запросы публики, граждан республик, опустились ниже допустимого культурой уровня.
И главное: конец культуре означает, что культура не влияет на ход общественного развития. Мы развиваемся как и раньше, при царе Горохе, когда еще не было никакой всемирной паутины: куда кривая вывезет, как бог на душу положит, по хотению, но не по уму.
Паутина есть – а ума не прибавляется. Информация стала заменять ум, а ум, строго говоря, ничто заменить не может.
2. Лишний и нищий
Учить культуре сегодня – значит учить тому, чего в жизни не бывает, а вовсе не тому, что составляет самую суть жизни. Культуры не стало.Как может культура прореагировать на весть о своей кончине?
Как и всякий живой организм, культуру может порадовать только одно: слух о кончине оказался преждевременным. Но для этого надо быть, присутствовать в жизни. Сопротивляться же для культуры означает следующее: выдвигать все новые и новые культурные проекты, в которых обосновывается старое как мир: жизни без культуры не обойтись. Для умного достаточно, а дурак всегда был убежден, что культура – это некое излишество, без которого превосходно можно обойтись умным людям.
Итак, очередной взгляд культуры на самое себя.
Начнем с подведения итогов.
1. Демократия суть проекция натуры на культурные формы социума.
2. Идеалы, регламент, порядок, иерархия, верх и низ, идущие от «идеи порядка», – проекция культуры (в том числе и на демократию – в той мере, в какой названная проекция там присутствует и поощряется).
Демократия, отвергнув или «победив» культуру, оказалась один на один со странной проблемой: она считает себя венцом истории, и даже концом истории. Позвольте, что же это получается: венец истории – вот он, торжествует, а субъекта истории, носителя развитого сознания по-прежнему не обнаруживается?
История – ведь это, напомню, траектория культуры. Выходит, что демократия вовсе не чужда аристократических амбиций – быть коронованной культурой?
Если это так, то зачем же было спешно объявлять отсутствие культуры – благом вселенским, ибо культура, в отличие от некультурной демократии, репрессивна, склонна ранжировать все ценности?
Демократия – это какая-то бессознательная история и в качестве таковой de facto провозгласила себя альтернативой культуре; последняя же изжила себя в эпоху демократии. Это бы понятно. Но!
Эти всякие de facto – в теории, продукте презренной культуры, между прочим. На деле, на самом деле демократия мнит себя формой культуры, высокой, самой высокой культуры. Демократия может существовать только в рамках и формах массовой культуры, для которой зияет только одна историческая перспектива: высокая культура. Однако высокая культура означает хоть и конструктивное – но все же отрицание демократии как формы малосовместимой с культурными интенциями. С точки зрения культуры, форма должна коррелировать с содержанием, одного без другого не бывает. Получается тупик или замкнутый круг (по демократическим понятиям). Как вырваться из него?
Демократия не терпит тупиков, она рвется на свободу. Дайте, дайте ей свободу. Пожалуйста. Но прежде не лишним будет деликатный нюанс: свободу (речь идет о гуманистической категории) может дать репрессивная культура, это, опять же, ее епархии продукт. Натуре свобода не нужна, там свобода не имеет цены: начинается тогда, когда ты приступаешь к еде, и заканчивается там, где начинают есть тебя.
Берите, если хотите (и если сможете: культура – это не столько хочу, сколько умею и могу). Вот вам духовный побег по-русски: богу – богово, нищему духом – демократию, аристократу духа – прелести лишнего. Лишний и нищий: вот русский культурный проект.
Демократия – это своего рода возвращение к истокам, движение по эволюционной спирали вспять, в утробу космоса. Если с помощью некоего культурного усилия вообразить себе спираль вверх, то от демократии она продолжит свои витки … куда? Страшно подумать.
И напрасно. Если думать страшно, значит, вы не думаете, а боитесь. А если подумать, то двигаться надо от демократии. Движение «от» возможно только в сторону противоположную, в сторону недемократии, не власти народа (что, кстати, не означает «не в интересах народа»). Усовершенствованная (никуда не денешься: ограниченная) демократия, когда у простого народа перестают спрашивать, чего ему хочется (ибо ему, дитю природы, вечному культурному младенцу, всегда будет хотеться одного и того же: пожрать, поспать, повеселиться), – это именно в интересах человека (следовательно, и народа). «Простой» (некультурный: не в смысле невоспитанный, а в смысле не имеющий культурно-духовных потребностей) человек не видит дальше своего носа, поэтому его интерес ограничивается рамками прилегающего жизненного пространства, и его культура – это культура потреблять. Движение в сторону культуры, от природы – это движение от «простого» к сложному. А «сложное» – это наиболее простой способ выживать. Вот почему движение к культуре – в интересах всех и каждого в отдельности.
Вопрос, в сущности, стоит очень просто: либо диктат демоса (вариант диктата натуры), либо – культуры (личности; диктат личности у нас могут понять по-народному, поэтому уточним: речь идет не о культе личности как о культе диктатора, а о диктате культурных потребностей, разумно регулирующем всякое силовое диктаторство). Между прочим, это и есть подлинный плюрализм, который начинается не с выбора между фишбургером и чизбургером, а с определения гуманитарной ориентации: на натуру или на культуру.
Если бы меня попросили предельно коротко изложить суть проекта, я бы ответил так. Я предлагаю признать как данность тот очевидный факт, что личность представляет собой сложную информационную структуру, что есть люди (народ), которые в ничтожно малой степени являются личностями и ненавидят личность (тип человека) как своего кровного врага. Причем это некая фактическая данность, из которой я из гуманных соображений изымаю моральную оценку: таков порядок вещей, в котором никто не виноват. Человека нельзя обозвать «народом». Он такой – и все. Будьте любезны принять к сведению.
Так вот я предлагаю ориентироваться именно на личность. Я не говорю, что цель – всех сделать личностями. Это прямой путь к тому самому культу личности, к политической диктатуре серой личности. Я о векторе, о тенденции, о выходе их тупика. Ведь не все же станут богачами, хотя почти все к этому стремятся; это никого не смущает. Так вот и я о личности как о духовном богатстве. Опять нюанс (что поделаешь: в диалектической культуре дьявол сокрыт в нюансах, всего лишь смена акцентов приводит к радикально противоположным результатам): я говорю о культурной ориентации не потому, что она лучше «натуральной», в нравственном смысле лучше, то есть мой проект не нравственными побуждениями как таковыми обусловлен (хотя и ими, безусловно, тоже). Это был бы вариант некоего культуроцентризма: пусть весь мир провалится в тартарары, если он не хочет быть нравственным и культурным. Нравственный фанатизм – жестокая культурная утопия. Я говорю о культурной ориентации потому, что здесь просматривается выход из тупика, культурный прогресс становится одновременно жизненно важным прогрессом, и вследствие того – нравственным. Нравственные первородство и абсолют меня мало интересует, ибо в такой догматической постановке вопроса мало культуры.
Еще проще и короче: я предлагаю ориентироваться на то качество мышления, которое в принципе сформировано культурой, не на бессознательное мышление (приспособительное мышление, выполняющее функции психологии), а на сознательное управление. При этом я исхожу из того, что ориентироваться следует не на утопический идеал, не на то, чего нет и не было в жизни (пока), а на реальный идеал, на вполне возможную модель реальности, элементы которой не выдуманы, а из жизни взяты.
Народ не поменяешь, но можно поменять отношение к нему. В стихийное социальное развитие, в живую жизнь социума можно и нужно привнести момент относительной идейной регуляции, а именно: более четко и приоритетно обозначить культурный вектор. Иной вектор – при всех технических достижениях и наворотах – это способ думать желудком и гениталиями. Ума в технике ровно столько, сколько интеллекта.
Между прочим, в этой связи следует пересмотреть отношение к теории и практике коммунизма, печальный опыт построения которого стал триумфом демократии: и в том смысле, что коммунизм родился из демократического импульса, и в том, что рухнул на радость демократам. Чему так рукоплещет демократия, отчего так ликуют ее идеологические служаки?
А тому и оттого, что не сработала культурная регуляция, к которой я так регрессивно призываю. Общество, сработанное под благородную идею, лопнуло, ибо идеи идеями, а социальный закон «волевые негодяи становятся вождями» отменить невозможно в любом обществе. Кроме того, все делалось не столько от имени народа (от имени демоса – это ритуал, обряд, идеологический трюк, по форме – под идею), сколько от имени потребностей народа (de facto). Этого демократы предпочитают не замечать, иначе ставится под сомнение чистота их идеи.
А надо бы стартовать не только от священных потребностей народа, но и от презренных потребностей культурного субъекта. Короче говоря, наличие идеи – это далеко не все. Под идею общество действительно не создашь, это именно технология утопии. Природа возьмет свое. Вместе с тем социум, базирующийся на идеологии потребления, активно изживает свой позитивный капитал (на горе демократии). Нужен иной тип общества, иная идеология, учитывающая, конечно, потребности масс (куда без этого: массы – священная корова демократии) и одновременно противоречащая им. Вот эта модель, этот тип социума требуют творчества, огромных социальных наработок, ноу-хау.
Первый, коммунистический, опыт провалился. Но в данном случае важно не то, что он провалился, а то, что он был. Он был и есть выражение потребности общества в культурном прогрессе. Коммунизм – рухнул, но потребность-то никуда не исчезла. Да здравствует коммунизм? Кто знает…
Но вот на то, что эта потребность впервые столь масштабно и обнаженно, я бы сказал, по-дилетантски, была явлена и реализована в России, можно посмотреть и другими глазами: это был своего рода культурный подвиг, которым стоит гордиться. Это опыт в копилке человечества дорогого стоит. Всему великому – великая цена: это не цинизм, это диалектика. Иное дело, иной, тоже диалектический, поворот темы: светлый лик будущего обернулся трагической изнанкой настоящего.
Это так. Однако никто не говорит о причинах столь легкого и радикальнейшего (с точки зрения демократии – вечного) краха сверхидеологической сверхдержавы. А они, причины эти, в том, что потребности масс при коммунизме хоть и ставились во главу угла (по ритуалу), на деле часто ущемлялись. Заигрывать с массой и одновременной «травить» ее культурой в отдельно взятой стране, когда духовные лидеры человечества эту самую культуру цинично истребляли, оказалось нереально. Надо уметь травить культурой. Но пока что умеют только заигрывать. Массы всех стран объединились. Коммунизм, объявивший себя форпостом культуры, бесславно сканал. Какая мораль содержится в этом историческом сюжете культуры?
Новый тип общества будет возможен тогда, когда мы в достаточной степени примем к сведению, что человек – неисправимый скот и хам, и никакой коммунизм не в силах его «переделать»; но человек порождает и свою противоположность, личность, которая стремится защитить хама от его неразумных вожделений. Природа человека включает в себя и культуру: вот чего не хочет замечать демократия, вот где шанс не скажу коммунизма, но уж точно – «постреспубликанского» образования, культурно-генетически связанного с амбициозно заявившим о своей культурной миссии коммунизмом. Социум должен приспосабливаться не только к природной составляющей человека, к натурпродукту, но и к культурной составляющей. Вот этой новой гармонии пока не наблюдается, а культура «толкает» именно к новому типу гармонии. Путь к ней – не будем питать иллюзий – как всегда у людей: через кровь и грязь.
Детская болезнь «честного» капитализма, равно как и идеального, «правильного» социализма, проходит. Мы получаем иммунитет как против одного, так и против другого. На самом деле одно другого стоит, одно вытекает из другого, и альтернативой одному и другому является нечто третье. Все «измы» были стадиями бессознательного социального движения, а речь идет о сознательном выборе перспективной модели. Мы все еще боимся взять ответственность за себя – на себя, идем вослед за природой, успокаивая себя успехами в технической революции, в покорении природы. Мы покоряем природу – а она нас. Интересное кино получается. Техническая революция, как ни странно, тесно связана с нежеланием думать, ответственно мыслить, обсуждать такие категории, как, например, судьба человека. Проще сотворить ядерный смерч, чем понять себя, проще потреблять, чем ограничивать себя.
Ключ к будущему лежит в теории сознания и познания. Прорывы в теории уже намечаются, а сцепки с практикой – нет. Мы лицезреем холостые обороты: теория сама по себе, практика – тоже, натура, давно получившая культурное измерение, все еще не осознает кровных уз с культурой.
Будущее – за смыслом, будущее есть становление смысла, добытого сознанием из универсума, а не из себя самого. Будущее за объективным познанием, а не за приспособлением. Бессознательное приспособление – вне времени или как период простирается до момента доминации сознания. Культ потребления, пропагандируемый как вариант приемлемой ныне культуры, это именно антикультурный процесс жизнедеятельности, и альтернатива ему – разумное потребление. А тут вновь призывы, скроенные из тех же лоскутов инстинктов: давайте все жить как золотой миллиард, где создан рай для потребителей. Массовый психоз массовой культуры, подогреваемый средствами очень массовой информации. То, что называют сегодня культурой, оперирует исключительно массовыми категориями. (Отдадим должное: служители масскульта всерьез «прорабатывают» вопрос о конце культуры как некоего человеческого феномена. Сам высокий, нравственно и философски окрашенный термин «культура» как изживший себя предлагается в этой связи заменить на вполне нейтральный «цивилизация».) Существуют только права человека (которые, в принципе, диктуются природными потребностями), о личности, субъекте культуры, никто не думает. Прав личности вы не обнаружите ни в одном документе эпохи цивилизации.
Таков цивилизованный подход к культуре.
Теперь осталось прояснить, почему же это русский проект. Умом, как известно из старого мифа, Россию не понять, а проект представляет собой попытку разобраться именно с помощью ума. Дело в том, что ум часто бессилен там, где пересекаются множество противоречий. С одной стороны, Россия как общество патриархального, то есть женского типа (с точки зрения теории сознания), заботится о душе и культивирует бессознательное, азиатское, оберегает его от вмешательства ума; а с другой – с какой-то отчаянной непоследовательностью как никто другой возлюбила (прежде всего через литературу, умнейшее из искусств) тип лишнего, очень умного, выделившегося не только из народа, но и из светской черни, из культурной толпы. Лишний – человек, познавший себя (а значит и других, и человека как такового), богатый и щедрый духом, именно на этом основании отвергнутый обществом, толпой как прямая угроза стабильности нравов.
Вот и получается: в стране, которую умом не понять и где в дефиците рациональное, как нигде разгулялся аристократический недуг «горе от ума». Россия, великая страна, разрываемая великими противоречиями, и в этом смысле оказалась полигоном, где отрабатывается модель сосуществования лишних (аристократов духа!) и нищих духом. Но ведь это перспектива всего человечества. Для великих проектов необходимо великое безумие.
Впрочем, пока что похвастаться особо нечем. Но ведь нищие никогда не поймут сложности проблемы, а лишним давно все ясно. Проблема в том, чтобы лишних заметили, чтобы они перекочевали с периферии ближе к вершине социальной пирамиды. Лишние обладают сомнительным талантом: способностью к духовному творчеству (иначе сказать, способностью сомневаться). Нищие обладают несомненным преимуществом: способностью верить. Вот пусть каждый делает то, что может: первые творят, вторые верят, что творчество первых – во благо демократии.
Это вполне разумно с позиций высокой культуры. А другая позиция демократически ведет в никуда, откуда мы однажды как-то самозародились. Можно сидеть на пересечении космических трасс и ждать еще одного шанса реализоваться как разумное существо. Можно – но это какое-то божественное по легкомыслию мышление, оперирующее такими пустяками, как сотни миллионов лет, смерть всего живого, вероятность жизни, вечность. Скучно. В любви к смерти – мало человеческого, мало культурного, даже мало демократического. Объявите демократию вечной ценностью – и вы получаете какую-то безумную внеисторическую перспективу.
В интересах большинства не слопать культурное меньшинство, а заставить лишних работать на нищих. Вот и пусть работают, создавая влиятельную культурную среду. «Лишние всех стран, объединяйтесь» – глупый и бессмысленный клич, ибо, объединясь, они перестанут быть лишними. Однако культурная среда должна быть: только она воспроизводит «лишности», духовный излишек, бесхозный остаток. Лишние обретут шанс перестать быть лишними (хотя бы отчасти), у нищих забрезжит надежда немного обогатиться.
Появится перспектива: жить настоящим.
11.2000
От «Механического пианино» к «Сибирскому цирюльнику»: блестящая деградация Никиты Михалкова
Отдадим должное Никите Сергеевичу Михалкову: это неутомимый деятель кино, великолепный режиссер и актер. И по меркам российским, и по мировым. Безо всяких скидок – фантастической одаренности человек, режиссер редкостного таланта. Ему удивительно подходит определение «мастер». Он именно мастеровит, его фильмы всегда сделаны, с богатой выдумкой – но непременно ладно сшиты, узорчик к узорчику, что применительно к искусству означает: художник заботится о мысли, бережно ведет ее, выстраивает концепцию.
Однако нас будут интересовать не столько фильмы Михалкова сами по себе, сколько некий «закон культуры», определивший логику киноэволюции лучшего и, несомненно, одного из самых великих среди живущих ныне киногениев.
Общий смысл заковыристого и непрописанного еще толком «закона» достаточно прост. В художественной культуре существуют, по сути, две точки отсчета, два представления о свободе творчества:
1. «Зависеть от царя, зависеть от народа». (А.С. Пушкин, «Из Пиндемонти».)
2. «Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому отчета не давать, себе лишь самому служить и угождать». (А.С. Пушкин, «Из Пиндемонти» же.)
Перед нами две ценностные ориентации: одна из них «завязана» так или иначе на коллектив (народ, этнос – неважно), другая при всех нюансах сосредоточена на личности. Понятно, что личность не существует вне социума: об этом нет необходимости напоминать лишний раз, потому что у нас нет намерения растащить по несуществующим изолированным углам личность и общество. И все же: приоритет «народного» начала требует от эгоистического индивидуума с восторгом и упоением ограничить горизонты духовного совершенствования национальными интересами: такого рода благородное слияние общественного и частного оценивается как высокоморальное. В номинации «мораль» оценивается степень преобладания общественного над личным. Больше внеличного (коллективного) – больше морали. Абсолютное подчинение своих интересов общественным (классический социоцентризм) – это уже номинация герой, колоссальный моральный авторитет. Совершенствование в моральной плоскости означает выработку способности обретать наслаждение в самоотречении.
Преобладание персонального начала (персоноцентризм) рано или поздно приводит личность к дерзкому, а то и критическому отношению к морали, делает ее в известном смысле аморальной – не в силу врожденной или приобретенной моральной извращенности, а в силу логики вещей: попытка дать волю уму, стремление к свободному, раскованному, непредвзятому мышлению приводит к осознанию относительности любой догмы, в том числе моральной. Аморальность: это ли не самый большой грех из всех известных человечеству? (Забегая вперед, отметим, что, став аморальной, личность не перестает быть нравственной, то есть не выводит себя из-под действия высших норм этической регуляции. Именно нравственность становится для нее высшим типом морали. Но кому это интересно, если произнесено клеймящее слово «аморальность»?)
Однако нас будут интересовать не столько фильмы Михалкова сами по себе, сколько некий «закон культуры», определивший логику киноэволюции лучшего и, несомненно, одного из самых великих среди живущих ныне киногениев.
Общий смысл заковыристого и непрописанного еще толком «закона» достаточно прост. В художественной культуре существуют, по сути, две точки отсчета, два представления о свободе творчества:
1. «Зависеть от царя, зависеть от народа». (А.С. Пушкин, «Из Пиндемонти».)
2. «Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому отчета не давать, себе лишь самому служить и угождать». (А.С. Пушкин, «Из Пиндемонти» же.)
Перед нами две ценностные ориентации: одна из них «завязана» так или иначе на коллектив (народ, этнос – неважно), другая при всех нюансах сосредоточена на личности. Понятно, что личность не существует вне социума: об этом нет необходимости напоминать лишний раз, потому что у нас нет намерения растащить по несуществующим изолированным углам личность и общество. И все же: приоритет «народного» начала требует от эгоистического индивидуума с восторгом и упоением ограничить горизонты духовного совершенствования национальными интересами: такого рода благородное слияние общественного и частного оценивается как высокоморальное. В номинации «мораль» оценивается степень преобладания общественного над личным. Больше внеличного (коллективного) – больше морали. Абсолютное подчинение своих интересов общественным (классический социоцентризм) – это уже номинация герой, колоссальный моральный авторитет. Совершенствование в моральной плоскости означает выработку способности обретать наслаждение в самоотречении.
Преобладание персонального начала (персоноцентризм) рано или поздно приводит личность к дерзкому, а то и критическому отношению к морали, делает ее в известном смысле аморальной – не в силу врожденной или приобретенной моральной извращенности, а в силу логики вещей: попытка дать волю уму, стремление к свободному, раскованному, непредвзятому мышлению приводит к осознанию относительности любой догмы, в том числе моральной. Аморальность: это ли не самый большой грех из всех известных человечеству? (Забегая вперед, отметим, что, став аморальной, личность не перестает быть нравственной, то есть не выводит себя из-под действия высших норм этической регуляции. Именно нравственность становится для нее высшим типом морали. Но кому это интересно, если произнесено клеймящее слово «аморальность»?)