Анатолий Спесивцев. Есаул из будущего. Казачий Потоп

   – А возражений по смыслу того, что я высказал, у вас нет?
   – Не со всем я согласен, искренняя вера важнее образования. Покойник Могила зело образован и начитан был, а латинской прелести поддался. Но… правда, нашим священникам знаний не хватает.
   – Так, может, займетесь именно этой проблемой, думаю, гетман возражать не будет, у него и других дел хватает выше крыши.
   – Ишь, как завернешь, так завернешь! – восхитился Хмельницкий. – Не буду, конечно, дел у меня и правда, как ты сказал: «Выше крыши». А дело веры как бы не важнейшее, нельзя к нему сомнительных людей подпускать.
   – И не подпустим! – поддержал соратника по многим грабительским походам человек божий Иегудил.
   – Так тому и быть! – хлопнул ладонью по столу гетман. – Ты, Юрко, – сказал он, глядя на монаха, – займись поиском нужных людей среди сбежавших к нам попов и монахов. Ну и с Копинским поговори, ему, как митрополиту, это тоже не безразлично. А Петро, – кинул он взгляд на Свитку, – поищет грамотеев в монастырях Румелии, Валахии, Молдавии и Трансильвании. Соблазняй их не деньгами, а работой – возможностью поучаствовать в великом деле.

* * *

   Возвращался домой, как всегда, затемно. Домой означало в данном случае в собственное, принадлежащее ему самому жилище. Особнячок, конфискованный у какого-то шляхтича-католика, Хмельницкий ему подарил в связи с необходимостью часто приезжать в Чигирин. Судя по величине и качеству построек, покойный хозяин был не из магнатов, но и не из нищих. Аркадий такой подарок к свадьбе посчитал уместным. Ведь действительно, жить в своем жилище куда комфортнее, чем в наемном, друзей опять-таки можно принять, а наезжать в столицу Малой Руси предстояло часто.
   Ехал, естественно, не один, а с десятком охранников и джурой, освещавшим путь факелом. Еще два, также горящих, держали скакавшие рядом с ним охранники. О фонарях на улицах можно было только мечтать. Как и об асфальтированных или хотя бы выложенных камнем мостовых. Местная непролазная грязь пока еще подмерзала по ночам. Но скоро, с приходом тепла, передвижение по ней должно было стать натуральным экстримом. Форсированием болота, для любого транспорта непроходимого. Только на своих двоих или на лошадиных четырех, с весьма неприятными сюрпризами в виде ям-луж, которые впору неглубокими прудами называть.
   Неожиданно для себя самого Аркадий понял, что спешит домой, ему хочется побыстрее добраться туда, в уютное тепло к молодой жене. Совместное проживание с ней пока не оправдывало многочисленных опасений. Фактически женив его на себе, Мария не пыталась открыто им командовать, помыкать. Нет, на людях она демонстрировала полную покорность мужу, наедине была ласковой и нежной. Ну а то, что реальное управление домом и хозяйством уже перешло в ее ручки, так и слава богу. Попаданец прекрасно осознавал необходимость внимательного, хозяйского пригляда за всем этим и свою бездарность в управлении деньгами.
   В общем, главное, что с женой ему стало существенно комфортнее и спокойнее, чем было без нее. Да и регулярные занятия сексом без страха подцепить какую-то заразу много стоили. Судя по всему, у Аркадия появилась настоящая семья, а там, глядишь, детки пойдут… потом, может, и любовь появится.
   Однако быстро доехать домой и предаться плотским утехам ему сегодня не судилось. Невдалеке бахнули подряд два выстрела, что-то сильно ударило его в грудь, так, что он с трудом удержался в седле. Одновременно выронил смолоскип, вскрикнул и начал клониться вбок ехавший слева факелоносец.
   Здесь конвой разделился. Половина охранников, окружив Аркадия, рванули прочь от места происшествия. Другая половина, точнее, четверо, кинулись ко двору, из которого выстрел был сделан. Пятый, видимо, пострадавший от выстрела, Федько, отстал от кортежа и не пытался ловить стрелка, а все более скособочиваясь, продолжил движение по маршруту следования, постепенно сбавляя и без того небыстрый темп движения.
   Аркадий домчал до дома даже быстрее обычного. Не желая беспокоить супругу, завернул во флигелек охранников. Тут же послал еще десяток на помощь товарищам, искавшим покушавшегося на убийство. Уже в помещении он обнаружил, что пуля, пронзив полушубок, вспоров кольчугу, пробить пододетый под железную рубашку бронежилет не смогла. Благо и попала она в него под углом. О наличии последнего он извещать общественность не спешил. Упавший на пол кусочек свинца в сочетании со вспоротой кольчугой при явной невредимости чародея на окружающих произвели сильное впечатление.
   – Гляди, кольчугу пробило, а шкуру нет…
   – Так его и пуля не берет!
   – А что вы хотели, он же настоящий характерник, такого обычной пулей не взять.
   Ребята перешептывались, но вдруг обострившимся слухом он их хорошо слышал, да и шептались довольно громко, впрыск адреналина при таком происшествии у молодых людей обычно запределен.
   Услышавшая шум приезда и удивленная задержкой появления мужа дома Мария накинула шубейку на плечи и зашла во флигелек. Увидев повреждения кольчуги, она побледнела, закатила глаза и упала в обморок. Да так неожиданно, что никто ее подхватить не успел. Пришлось Аркадию завернуть женщину в шубку и отнести в дом, в супружескую спальню. Где и оставил жену на попечение ее верной служанки. Гапка приехала вместе с хозяйкой и была ей беззаветно преданна. От колдуна, в доме которого жила, она старалась держаться подальше, но покидать службу и не думала. Вот и сейчас при взгляде на нее хозяина быстро перекрестилась три раза, видимо, отгоняя нечистую силу, однако стоило попаданцу сделать шаг от постели, как она тут же заняла освободившееся место и стала поправлять подушку под головой Марии.
   Выйдя в прихожую, обнаружил там двоих из подкрепления, притащивших домой раненого товарища, Федька. Паренек, совсем еще молоденький и безусый, побледнел больше, чем обморочная женщина, и тоже находился в бессознательном состоянии. Его освободили от полушубка, и здесь обнаружилось, что в правом боку у него рана, причем очень серьезная – весь бок и часть шаровар были залиты уже застывшей темной кровью. Аркадий встревожился, что пуля попала в печень. После осмотра предположение подтвердилось, рана находилась как раз напротив этого жизненно важного органа. Федько, ненатурально бледный, больше походил на покойника, только еле заметное дыхание показывало, что он еще на этом, а не на том свете.
   Кровь уже не текла обильно, как было, вероятно, вначале, а сочилась. Москаль-чародей перетянул рану потуже, в душе не надеясь на положительный исход. Подумав, он приказал принести и дал понюхать раненому нашатырный спирт, изготовленный им самим этой зимой.
   Тот не вскинулся, а всего лишь вяло пошевелил головой, но глаза открыл. Увидев склонившегося над ним командира, тихим, жалобным голосом произнес:
   – Дядьку, простить мэнэ, бис попутав.
   Сообразив, что парень участвовал в покушении, Аркадий немедленно переспросил:
   – Какой бис? Как его звали?
   – Не ведаю… його имени… обманув вин мэнэ… сказав, що тильки вас роздывытысь (рассмотреть) в ночи хоче, простить заради Христа.
   На губах умирающего запузырилась кровь, Аркадий понял, что толку от допроса не будет:
   – Бог простит, а я прощаю.
   Парень, услышав эти слова, улыбнулся и умер.
   Искавшие убийц приехали только утром. Никого они не поймали и следов, выводящих на заказчиков, не нашли. После выстрела те успели скрыться в неизвестном направлении. Никого не увидев во дворе, ребята сдуру стали ломиться в хату, чем злодеи и воспользовались.
   Открывший дверь только под угрозой ее выломки хозяин хаты и двора оказался невиновен. При осмотре места происшествия утром у плетня нашли два наскоро обустроенных места для стрельбы, а в будке обнаружили мертвого, видимо, отравленного пса. Как и большинство русинов, хозяин-чигиринец ложился с курами и вставал с петухами. Легко было предположить, что враги отравили собаку подброшенным ей куском мяса с ядом и заняли место возле плетня в ожидании жертвы. О маршруте следования и приблизительном его времени, вероятно, их известил покойный Федько.
   Все попытки выйти на таинственного знакомого погибшего охранника ни к чему не привели. Не поймали и покушавшихся. Так и осталось непонятным, кто и по чьему указанию стрелял. Во избежание ненужных слухов покушение опять списали на иезуитов. Хотя никакой уверенности в их причастности к этому конкретному событию не было. Обсуждая происшествие в очень узком кругу, решили, что попытку убийства организовал кто-то из своих. Но искать его перед решающей битвой… себе дороже выйдет. Контрразведка здесь пока существовала в зачаточном виде. Единодушно пришли к выводу, что стреляли казаки. Свои. Не было еще в семнадцатом веке моды охотиться на важных персон при помощи ружей. И так ловко уйти от погони и сбить ее со следа чужие в Чигирине вряд ли смогли бы.
   А вот то, что Москаля-чародея пули не берут и в умысливших зло против него отскакивают, широко и быстро распространилось повсюду. Эти слухи распускались целенаправленно. Не минули расспросы по этому поводу и Аркадия. Болтать о своей неуязвимости он не стал, хотя была такая мысль поначалу. Предпочел подробно рассказывать о покушении, показывать, куда пуля попала и какой кусок кольчуги испортила.
   В чем-чем, а в воздействии пуль на человеческое тело атаманы разбирались на профессиональном уровне.
   – Из пистоля палили? – спрашивали почти все, хорошая кольчуга пистольную пулю на излете способна была даже отразить.
   – Не, – мотал головой Аркадий, посмеиваясь про себя. – Из нарезного ружья, винтовки. Залупой. Да я ее с собой таскаю, вот, посмотри.
   Он привычно доставал из кармана смявшуюся от контакта с кольчугой в абстрактную миниатюру пулю Минье. Одно кольчужное колечко, измятое и согнутое, придавало композиции особенный шик. Собеседники, все как один, растерянно вертели в руках приличной величины кусок свинца, ничем на изначальную форму колпачка не похожий.
   – Издаля небось палили?
   – Ночью, на кривых улочках? Саженей с пяти или, может, на аршин ближе сидели.
   С такого расстояния пуля Минье была способна и быку лоб пробить, калибры у винтовок колебались от четырнадцати до двадцати пяти миллиметров. И пусть она была безоболочечной, никакая кираса, не говоря уж о кольчугах, при таком расстоянии от стреляющего спасти не смогла бы.
   – Не пойму никак! Если пуля тебе в грудь попала, почему она никакого вреда не нанесла?!
   – Как не нанесла?! У меня синяк больше ладони шириной был! – Попаданец показывал собеседнику свою лапищу. – Ребро опять-таки до сих пор ноет от ушиба.
   – Получается, пуля кожух и кольчугу пробила, а твою шкуру нет? Или ты там еще и рейтарскую кирасу тогда пододел?
   – Ты чего, моего кожуха не видел? Он на кирасу налезет?
   – И правда не налезет, – вынужден был соглашаться сомневающийся. – Так получается, пуля, да еще залупа, с пяти сажен твою шкуру пробить не смогла? Даже не поцарапала?
   – Не поцарапала. Повезло, наверное, – в этом месте разговора Аркадий старался улыбаться как можно более многозначительно.
   – А если бы в тебя серебром стрельнули? – такой поворот беседы позволил себе только один атаман из молодых и, видимо, неумных.
   – Ты что, меня нечистью считаешь? – искренне обиделся Москаль-чародей. – Так я в церковь хожу, святые дары принимаю. Говорят, оборотни в зверином обличье серебра боятся, так я ж в человеческом облике на коне скакал. Серебро, к твоему сведению, легче свинца, пуля из него не такая убойная.
   Заштопанный кожух мог посмотреть любой из общавшихся с ним, разорванную кольчугу тоже видели многие. И почти все приходили к выводу, что без чуда здесь не обошлось. Гипотеза о непробиваемой для пуль и сабель шкуре колдуна доминировала. К счастью, никто не догадался пустить сплетню, что никакого покушения и не было.
   Мария, придя в себя, впала в тяжелую депрессию. К сожалению, попытки найти убийц не дали времени Аркадию пообщаться с женой сразу после покушения. Заглянул в комнату, узнал от Гапки, что хозяйка спит, и не решился ее будить, перекорнул в другом месте. Утром, сразу как рассвело, он попытался разыграть из себя Шерлока Холмса, однако ничего сверх выводов осматривавших двор казаков выдать не сумел. Потом на него навалились совещания по поводу чудом не состоявшейся собственной смерти, переговоры с Хмельницким о срочном увеличении охраны… домой приехал снова затемно, уставший, да еще не выспавшийся. И был неприятно поражен тем, что жена не вышла его встречать.
   Пошел в спальню и обнаружил женщину в постели. За прошедшие сутки Мария заметно потеряла в весе, под глазами появились черные круги… в общем, вид имела самый что ни на есть болезненный. Поначалу сильно испугался за нее, уровень местной медицины оценивал как нулевую, если не отрицательную, величину, характерники реальные также больше склонны были скорее калечить, чем лечить. Первым делом пришлось выгнать Гапку, пытавшуюся помешать беседе из-за слабости панночки.
   Расспросы жены о причинах обморока дали неожиданный результат. Она, бедняжка, подумала, что и на него пало то проклятие, которое погубило прежних ее женихов. Марии от такого умозаключения жить расхотелось, а дура-служанка взялась ей активно сопереживать вместо ободрения и разубеждения в проклятости. С немалым трудом удалось убедить женщину, что у него и своих проклятий хватает более чем, покушения и до знакомства с ней случались. Да и вообще, что значит паршивое проклятие для такого сильного колдуна?
   Утешая, он прибегнул к ласкам, сначала осторожным и нежным, потом, когда молодуха завелась, осуществил свои супружеские права, чем и окончательно убедил ее в необходимости жить дальше.

Эх, дороги…

   Малая Русь, март 1639 года от Р. Х. Чигирин – Киев
   Узнав, что мужу необходимо ехать по делам, Мария стала категорически настаивать, что поедет вместе с ним.
   – На носу распутица, дорога будет очень тяжелой, не для молодой девушки, – попытался отговорить ее Аркадий.
   – Я уже не девушка, а мужняя жена! – уперлась руками в бедра (между нами, не такие уж крутые) и гордо задрала головку шляхетная панночка.
   – И для молодух тоже. Кочкам, грязи и дождям с холодным ветром все равно, девица или замужняя женщина.
   – Ничего, я привычная, небось не какая-нибудь магнатка. Нашел чем испугать, кочками и грязью, и не такое видали! – Супруга явно не желала разлучаться с наконец-то приобретенным супругом.
   – Так ведь и разбойников можем встретить!
   – С таким мужем, как ты, я их не боюсь.
   – Так пока я от них отбиваться буду, тебя и убить, и похитить могут!
   – При сотне казаков? – подняла бровь молодуха, явно не веря в реальность описанных мужем опасностей.
   – Глупышка, на меня же по-настоящему охотятся. Могут и засаду в степи сделать, если уж в Чигирине решились стрелять.
   – Раз уж Господь соединил наши судьбы, то мне без тебя все равно не жизнь, а сплошные мучения будут! – парировала Мария. – И люди заклюют, и совесть замучит.
   – Да кто ж посмеет состоятельную вдову знаменитого характерника клевать? У меня ведь друзья есть, они такому идиоту мигом клюв оторвут! – неосторожно ляпнул Аркадий. Давно уж семейных разборок не вел, подзабыл, насколько осторожным в них надо быть. Во времена оны и не в этом здесь был он уже женат, весьма недолго и крайне неудачно. Пожил немного в приймах у имевшей богатенького папашку москвички. Не выдержал испытания и был изгнан прочь, хотя поначалу такая любовь была… впору ледники топить. Да как-то очень быстро кончилась, сердце его тогдашней жены склонилось к красавцу-джигиту. Именно после скандального развода он сдуру и записался в добровольцы на Чеченскую кампанию. Как и многие украинцы, проживавшие в России, он имел два паспорта, украинский и русский.
   Прозвучавшее очень некстати слово «вдова» вызвало всплеск эмоций, обвинений и ручьи слез. Не выдержав такого давления – женские слезы грозное оружие, которым прекрасный пол умеет пользоваться на инстинктивном уровне, знаменитый Москаль-чародей позорнейшим образом капитулировал. Вместе с ним в Киев отправилась не только жена, но и ее служанка.
   Да… дороги на черноземе в распутицу – это особая тема. Точнее, их в этот момент следовало бы сравнивать не с путями сообщения, а с удлиненными полосами препятствий особой сложности. Даже для заслуженно знаменитых тридцатьчетверок с их пятисотсильным двигателем они порой становились непреодолимым препятствием. А уж для немецкой бронетехники распутица на Украине была временем вынужденного простоя. Ехать же по таким «дорогам», используя в качестве движителя для саней несколько натуральных лошадок – мазохизм чистейшей воды. Аркадий убедился в этом на собственном горьком опыте.
   Первые дни пути большую часть дня удавалось ехать по замерзшей дороге или покрытой снегом целине около нее. Но солнышко припекало все жарче, снега становилось вокруг все меньше, а дорога размякала уже утром. Под Киевом и по стерне стало путешествовать невозможно, пошли обжитые, распаханные места. В санки запрягали по шесть лошадок, цугом, часто их меняли, но скорость путешествия упала до безобразно малых величин.
   Тяжело приходилось даже верховым лошадям, им ведь тоже каждый шаг давался с немалыми усилиями. Легко проваливаясь в грязь, ноги очень тяжело из нее вытаскивались, будто под черной поверхностью скрывались злобные духи, норовящие затянуть к себе всякого неосторожно ступившего на неверную почву. При этом одним чрезвычайным затруднением путешествия дело не ограничивалось. Грязь покрывала все, до чего могли долететь ее брызги, «вороня» всех лошадей, окрашивая а-ля «мокрый асфальт» людей. К тому же – никак не возможно этого было не заметить – она была влажной. Соответственно, очень быстро становилась мокрой и одежда путников. Тем более что с неба то и дело срывался мелкий противный дождик. Холодный, что в сочетании с пронизывающим до костей ветром придавало поездке особую «прелесть».
   Самого Аркадия здорово выручал в эти дни непромокаемый плащ с капюшоном из особым образом обработанной кожи. Ни дождь, ни брызги эту преграду преодолеть не могли, но все равно вечером его одежда была сыроватой, видимо, из-за стопроцентной влажности атмосферы. Куда хуже приходилось его охранникам и джурам, такого дорогого наряда не имевшим, у них зачастую все к вечеру натурально мокрым становилось. Тем более что многие не избежали падений, зачастую с лошадьми. И в селах до утра просушить платье удавалось не всегда, спозаранку доводилось натягивать на себя сырые вещи.
   Немало хлопот требовал уход за лошадьми. Даже сам Москаль-чародей каждый вечер вытирал насухо и чистил своего Фырка. Ноблес оближ, или положение обязывает. Строить из себя великого пана определенно не стоило. Поистине настоящим великим чудом было то, что никто из отряда в пути не заболел. Люди, что ли, тогда крепче были?
   Женщинам в возке под навесом было легче и суше, но и для них дорога припасла немало тягот и забот. Божьим наказанием для Аркадия стала Гапка. Освоившись в новой среде и сделав вывод, что не только черт, но и характерник не так страшен, как его малюют, она принялась изводить хозяина жалобами и сетованиями на его нелюбовь к достопочтенной панночке. Панночка несколько раз осаживала ее, но помогало это ненадолго. Вымотанный и обеспокоенный попаданец не решался грубо поставить зарвавшуюся служанку на место, но дал себе слово сделать это позже. Если не самому, то с помощью Срачкороба, после шуток которого нарываться на них еще раз желающих пока не находилось.