Страница:
И Торгуй мимо Бретаны направился в сторону кормы. Юная же пленница стояла неподвижно, со слегка открытым от удивления ртом и со смешанным чувством растерянности и досады. Что бы ни значили эти загадочные иносказания викинга, он никак не прояснил причин ее похищения.
Мысли Бретаны вернулись к планам побега. По словам Торгуна, они плывут в Норманландию. Она никогда раньше не слышала такого названия, однако догадывалась, что именно оттуда приплыл этот корабль со своей дьявольской командой. Мало кто знал вообще что-нибудь о норманнских грабителях. Особый характер их контактов с саксами не позволял тем и другим наладить сколько-нибудь нормальные отношения друг с другом.
Она силилась вспомнить хоть что-нибудь из того, о чем говорил с ней Эдуард о набегах викингов, однако это бывало так редко. Его гораздо больше интересовали, раздраженно припоминала девушка, деньги, а не политика.
Тем не менее он перестроил и восстановил многое из того, что было сожжено во время набега 810 года. Таким образом, Эдуард хотел заручиться согласием короля Этельреда на то, чтобы он и дальше фактически владел замком. Среди новых сооружений можно было отметить возведенную из камня огромную круглую главную башню и наружное известняковое покрытие на стенах для защиты от будущих набегов. «По иронии судьбы, — подумала Бретана, — последний налет викингов на укрепленный замок завершился их блистательным успехом, и все из-за неизменного беспутства Эдуарда».
Занятая мыслями о побеге, Бретана то приближалась к своему новому убежищу, то вновь удалялась от него. Она постояла в носовой части корабля, ухватившись за такелаж, чтобы переждать набегавшую на корабль очередную волну. Пока она отсутствующим взором наблюдала за расстилавшейся перед ней темно-серой поверхностью моря, ум ее был занят напряженными попытками вспомнить хоть что-то из того, о чем говорила ей Эйлин по поводу места, куда она теперь плыла.
Она едва сдерживала слезы, когда через плотную завесу времени до нее доносился мягкий голос матери. «Они варвары, — предостерегала Эйлин свое единственное дитя. — Это от их рук пал твой отец. И они вернутся, чтобы причинить нам новое горе».
Слово отец прозвучало в сознании Бретаны подобно приглушенному колоколу. Эйлин так мучилась памятью о сэре Уильяме, что едва могла заставить себя говорить о муже. Из-за этого дочь так мало и знала о нем. И все же она лелеяла в сердце образ сильного защитника, способного оградить ее от опасности и одиночества, перед лицом которых она стояла сейчас.
Теперь же она полностью в руках жестоких чужаков, которые лишили ее всего, что так дорого для нее. От таких мыслей Бретана всхлипнула, подумав, хватит ли ей силы воли, чтобы пережить этот последний удар.
Ей было незнакомо чувство жалости к себе, оно даже пугало ее. «Я найду дорогу домой… — молча поклялась она, — и сделаю это любой ценой».
Откуда-то с середины корабля ее окликнули по имени, и это заставило ее быстро обернуться.
— Леди Бретана. — Бронвик позвала ее еще раз, причем сделала она это так тихо, чтобы никто из посторонних не слышал. — Здесь еда, прошу тебя, зайди и поешь.
До этого момента Бретана совершенно не думала о голоде, а ведь она ничего не ела со вчерашнего вечера, и поэтому сама мысль о еде доставила ей живейшее удовольствие. Она устремилась на зов Бронвик, быстро минуя передние ряды гребцов и коня Торгуна.
Заметив приближение своей госпожи, Бронвик вернулась в каморку и быстро разложила куски соленой рыбы и яблоки, которые им принес один из матросов, на двух досках для разрезания хлеба. Как только Бретана вошла, горничная приготовилась ее обслуживать. Взглядом она искала у нее ответы на отчаянно мучавшие их вопросы.
— Удалось что-нибудь узнать, куда они нас везут?
В глазах Бретаны как в зеркале отражалась ее неуверенность.
— Викинг назвал Норманландию.
Она наклонилась и взяла еду из протянутой руки Бронвин.
Еда из запасов Глендонвика оказалась не такой привлекательной, как хотелось бы надеяться Бретане. Скандинавы, видимо, брали ее в спешке, больше заботясь об удобстве приготовления и хранения в морских условиях. Все же голод восторжествовал над гастрономическими капризами и, после недолгого колебания, Бретана жадно поднесла к губам кусок соленой трески. Она продолжала есть, не замечая преисполненного боли взгляда своей подруги по несчастью.
— Норманландия, — прошептала Бронвин, отворачиваясь в сторону, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Глава 3
Глава 4
Мысли Бретаны вернулись к планам побега. По словам Торгуна, они плывут в Норманландию. Она никогда раньше не слышала такого названия, однако догадывалась, что именно оттуда приплыл этот корабль со своей дьявольской командой. Мало кто знал вообще что-нибудь о норманнских грабителях. Особый характер их контактов с саксами не позволял тем и другим наладить сколько-нибудь нормальные отношения друг с другом.
Она силилась вспомнить хоть что-нибудь из того, о чем говорил с ней Эдуард о набегах викингов, однако это бывало так редко. Его гораздо больше интересовали, раздраженно припоминала девушка, деньги, а не политика.
Тем не менее он перестроил и восстановил многое из того, что было сожжено во время набега 810 года. Таким образом, Эдуард хотел заручиться согласием короля Этельреда на то, чтобы он и дальше фактически владел замком. Среди новых сооружений можно было отметить возведенную из камня огромную круглую главную башню и наружное известняковое покрытие на стенах для защиты от будущих набегов. «По иронии судьбы, — подумала Бретана, — последний налет викингов на укрепленный замок завершился их блистательным успехом, и все из-за неизменного беспутства Эдуарда».
Занятая мыслями о побеге, Бретана то приближалась к своему новому убежищу, то вновь удалялась от него. Она постояла в носовой части корабля, ухватившись за такелаж, чтобы переждать набегавшую на корабль очередную волну. Пока она отсутствующим взором наблюдала за расстилавшейся перед ней темно-серой поверхностью моря, ум ее был занят напряженными попытками вспомнить хоть что-то из того, о чем говорила ей Эйлин по поводу места, куда она теперь плыла.
Она едва сдерживала слезы, когда через плотную завесу времени до нее доносился мягкий голос матери. «Они варвары, — предостерегала Эйлин свое единственное дитя. — Это от их рук пал твой отец. И они вернутся, чтобы причинить нам новое горе».
Слово отец прозвучало в сознании Бретаны подобно приглушенному колоколу. Эйлин так мучилась памятью о сэре Уильяме, что едва могла заставить себя говорить о муже. Из-за этого дочь так мало и знала о нем. И все же она лелеяла в сердце образ сильного защитника, способного оградить ее от опасности и одиночества, перед лицом которых она стояла сейчас.
Теперь же она полностью в руках жестоких чужаков, которые лишили ее всего, что так дорого для нее. От таких мыслей Бретана всхлипнула, подумав, хватит ли ей силы воли, чтобы пережить этот последний удар.
Ей было незнакомо чувство жалости к себе, оно даже пугало ее. «Я найду дорогу домой… — молча поклялась она, — и сделаю это любой ценой».
Откуда-то с середины корабля ее окликнули по имени, и это заставило ее быстро обернуться.
— Леди Бретана. — Бронвик позвала ее еще раз, причем сделала она это так тихо, чтобы никто из посторонних не слышал. — Здесь еда, прошу тебя, зайди и поешь.
До этого момента Бретана совершенно не думала о голоде, а ведь она ничего не ела со вчерашнего вечера, и поэтому сама мысль о еде доставила ей живейшее удовольствие. Она устремилась на зов Бронвик, быстро минуя передние ряды гребцов и коня Торгуна.
Заметив приближение своей госпожи, Бронвик вернулась в каморку и быстро разложила куски соленой рыбы и яблоки, которые им принес один из матросов, на двух досках для разрезания хлеба. Как только Бретана вошла, горничная приготовилась ее обслуживать. Взглядом она искала у нее ответы на отчаянно мучавшие их вопросы.
— Удалось что-нибудь узнать, куда они нас везут?
В глазах Бретаны как в зеркале отражалась ее неуверенность.
— Викинг назвал Норманландию.
Она наклонилась и взяла еду из протянутой руки Бронвин.
Еда из запасов Глендонвика оказалась не такой привлекательной, как хотелось бы надеяться Бретане. Скандинавы, видимо, брали ее в спешке, больше заботясь об удобстве приготовления и хранения в морских условиях. Все же голод восторжествовал над гастрономическими капризами и, после недолгого колебания, Бретана жадно поднесла к губам кусок соленой трески. Она продолжала есть, не замечая преисполненного боли взгляда своей подруги по несчастью.
— Норманландия, — прошептала Бронвин, отворачиваясь в сторону, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Глава 3
— Убери свои грязные лапы! — С быстротой молнии Бретана отскочила от самого переднего сиденья и повернулась к рядам усердно трудившихся гребцов. Она не сомневалась, что сейчас увидит нависающую над ней фигуру Торгуна. Сзади нее не было никого.
В сильном замешательстве и смущении Бретана поняла, что виновником происшествия был не Торгуй, а порывистый ветер, прижавший ее свободно сшитое платье к телу. Подобные опасения часто преследовали ее и в каморке, и тогда она, сколько могла, боролась со сном. Вот почему с тех пор, как ее тайно похитили и перевезли на корабль, она крепко не спала ни одной ночи.
С самого первого раза, когда почувствовала на себе жадный, обжигающий взгляд Торгуна, она знала, что он хочет ее. Даже безобидное дуновение морского ветра она воспринимала как предупреждение, что пришел скандинав, чтобы наконец сломить ее сопротивление.
Однако ее укачивали только морские волны. И не звуки его шагов тревожили ее во время беспокойного сна, а только хлопанье на ветру металлического флажка на мачте. «А впрочем, не важно, — думала она. — Если он и испытывает вожделение, так это наверняка только временно».
Она была рада, что никто не был свидетелем ее конфуза. Бретана села и снова повернулась лицом в сторону расстилавшегося перед ней открытого моря.
— А плавать-то будет холодновато, я бы не советовал делать этого. — Бретана уже узнавала тяжеловесный юмор Торгуна, даже если бы ей был незнаком его голос.
— Такие шуточки, наверное, пользуются успехом у скандинавских женщин, не так ли?
Торгуй усмехнулся еще шире, а затем звучно захохотал, задрав подбородок к небу и скрестив на груди свои длинные, мускулистые руки.
— Миледи не стоит беспокоиться о соперницах, стоит только попросить, и я ваш. — Это была шутка, однако, и он знал, далеко не безосновательная.
Прекратит он когда-нибудь дразнить ее? Бретане начало казаться, что ее похитителю нравится раздражать ее таким образом.
— Я бы предпочла плавание в море обществу такого грубияна.
— Нам не стоит ругаться. Корабль слишком тесное поле битвы.
С последним его доводом Бретана, конечно, спорить не собиралась. Огромный в начале пути корабль казался все меньше по мере того, как люди на нем проводили все больше и больше времени. Первые два дня она предпочитала оставаться в добровольном заточении в своем убежище. Однако в тесном, скудно освещенном помещении было просто нечем дышать, и этим утром Бретана решила примириться с вероятностью встречи с Торгуном. Но зато чувствовать на лице свежее дыхание океана.
Бронвин отвергла настойчивые просьбы Бретаны присоединиться к ней. Пожилая женщина отказалась покидать их убежище, предпочитая находиться под защитой низких дубовых стен душной каморки, а не прогуливаться перед викингами, смотревшими на нее во все глаза. В такие моменты и Бретана не хотела выходить на палубу. Пока она оставалась в укрытии, Торгун, по крайней мере, не заговаривал с ней.
Она дерзко встретила озадаченный взгляд Торгуна и только раздраженно вздохнула, потом обратила внимание на Ларса, который разносил еду. Утром наводящий уныние рацион Торгун называл «dagverror», а вечером «natverror», Бретане же и то и другое казалось совершенно несъедобным. Однако это помогло по крайней мере хоть как-то разнообразить бесконечную череду монотонных дней. Кормчий протянул Торгуну порцию неизменной соленой трески, а затем железной кружкой зачерпнул пива из находившегося поблизости ведра. Как только главный викинг получил причитавшуюся ему еду, он тут же, похоже, в качестве дара, протянул ее Бретане.
— Море, как я вижу, способствует у тебя выделению желчи, может, оно улучшает и аппетит?
Бретана возненавидела насквозь просоленную рыбу, единственное что она получала из еды с тех пор, как иссякли запасы крупы и фруктов, украденные из кладовых Глендонвика. И уж, конечно, она и думать не хотела о том, чтобы брать хоть что-то непосредственно из рук Торгуна.
— Я лучше умру с голоду.
— Так и случится, если не будешь это есть. Он поставил еду рядом с ней на небольшую скамью, случайно задев ее платье. Инстинктивно она отодвинулась вбок, чуть не упав из-за этого прямо в узкий центральный проход корабля.
Она знала, что в конце концов голод победит ее отвращение к соленой рыбе, однако не хотела, чтобы Торгун получил удовольствие от согласия на его предложение.
— Я знаю, что пища здорово отличается от той, к которой ты привыкла. Скоро мы это изменим.
Как она устала от его чертовски загадочных фраз! В течение трех дней плавания Бретана так и не узнала у скандинава ничего определенного.
— Так почему же ты увез меня? Торгун не видел причин к тому, чтобы и дальше раздражать ее обсуждением мотивов похищения.
— Знание не изменит твоей судьбы. Гнев Бретаны заставил ее подняться со своего места, и она снова стала выбивать уже знакомую Торгуну частую дробь ногой. При этом она и перевернула и доску с рыбой, и стоящую рядом кружку с пивом. Ее неловкость вызвала на лице викинга раздражавшую усмешку.
Видя, насколько ее отчаяние, судя по всему, радует противника, Бретана решила переменить тактику.
— Если ты скажешь мне правду, то я, возможно, изменю свое отношение к тебе.
Торгун с деланным изумлением покачал головой. Уж в чем-чем, а в решимости ей никак не откажешь.
— А вот этого-то я как раз бы и не хотел. До сих пор наше путешествие было очень увлекательным. Возьми лучше еще рыбы.
Если бы он был постоянно груб или, наоборот, заботлив по отношению к ней, то Бретана легко бы понимала его, а вот такая причудливая смесь того и другого и удивляла, и озадачивала ее.
Такие сцены были вообще типичны для отношений между Бретаной и Торгуном. С одной стороны, он грубо похитил ее из дома, но с другой — привез вслед за ней горничную и полный сундук вещей, или еще — он заботился о ее пропитании и одновременно вовсю старался ее же и уязвить.
И тем не менее слабая искорка признательности за то, что он делал для нее, так и не перерастала в подлинную благодарность. Какую, в конце концов, угрозу она представляет для него? Единственным для нее выбором, кроме подчинения любым его приказам, была попытка и впрямь добраться до берега вплавь, на что, кстати, он вроде бы намекал. Но ведь мало того, что это бессмысленный, но еще и смертельно опасный шаг.
Сознавая всю тщетность своих стараний хоть что-то выведать у него, Бретана временно решила ограничить свое любопытство. Какую судьбу он ни уготовил для нее, в данный момент лучше всего всю свою энергию посвятить планам побега.
После многих часов напряженных размышлений, проведенных на носу судна, Бретана почувствовала полное изнеможение. Перед лицом стоящих перед ней проблем вся ее решимость оказалась безрезультатной. Удастся ли ей вообще когда-нибудь вырваться из цепких лап своего похитителя? Ничего, видно, нельзя было сделать до тех пор, пока она оставалась пленницей на этом проклятом корабле.
Под влиянием этих удручающих мыслей Бретана тяжело опустила голову на руки. Вдруг ее внимание привлек раздавшийся над головой хорошо знакомый ей птичий крик. Кайры! И буревестники! Бретана едва могла поверить своим глазам — значит, земля недалеко. Она мгновенно воспрянула духом, а вскоре оправдалось и еще одно радостное ожидание: на западе она разглядела, как ей показалось, знакомые, хотя еще и далекие, очертания береговой линии Нортумбрии. Наверное, викинг решил найти Эдуарда и договориться с ним о ее освобождении.
Как только силуэты утесов на саксонском берегу начали увеличиваться в размерах, Торгуй принес устройство для ориентирования по солнцу, которым он пользовался при определении местонахождения корабля. По крайней мере, в данный момент курс можно установить более уверенно и точно. Хотя он и был опытным мореходом, тем не менее протяженные морские переходы оставались все еще опасным занятием, и за них часто приходилось платить жизнями гораздо более опытных, чем он, моряков. Раньше ему пришлось отойти от побережья, чтобы избавиться от вероятности преследования со стороны саксов, но теперь можно было снова позволить себе роскошь точно рассчитать свой курс. При виде земли на душе у Торгуна полегчало.
— Представляю, как бы ты хотел избавиться от меня.
Удивленный Торгуй поднял голову и оказался лицом к лицу с Бретаной. Она стояла, уперев руки в бедра, а по ее ангельскому личику блуждала загадочная улыбка, невольно вызвавшая у него какие-то неясные подозрения.
— Очень может быть, но не сейчас.
— Но довольно скоро, судя по тем скалистым утесам, которые подступают уже к самому кораблю. Думаю, что тебе проще всего договориться с Эдуардом здесь, в Глендонвике. Ты уже и так наделал шуму больше чем надо.
— Кто такой Эдуард?
Бретане показалось странным, что он даже не узнал имя человека, с которым ему придется иметь дело.
— Мой жених, конечно. Человек, который заплатит тебе этот проклятый выкуп за меня.
Торгуй искоса и с каким-то недоумением посмотрел на Бретану, потом негромко рассмеялся, когда наконец все понял.
— Так ты думаешь, что я верну тебя в этот холодный замок?
— А как же иначе?
— Дорогая моя, я вряд ли пошел бы на все это просто для того, чтобы дать тебе немного подышать океанским воздухом. С чего бы это я три дня провел на корабле с таким строптивым существом, а затем вернул бы его обратно?
Прежде чем ответить, Бретана сосредоточенно думала.
— Мне кажется, что что-то изменилось в твоем сердце, или что там у тебя вместо него. Эдуард заплатит больше, чем какой-нибудь работорговец, надеюсь, ты это понимаешь. Вряд ли тут дело в угрызении совести.
— Это не имеет никакого значения. Боюсь, что твои надежды сильно отличаются от моих планов в отношении тебя. Сейчас мы далеко к северу от твоего Глендонвика, а по береговой линии следуем только потому, что так наш путь домой безопаснее. Ты уже вновь никогда не увидишь Англии.
Бретана проснулась на рассвете от шума, производимого командой, которая свертывала спальные мешки и размещалась на своих местах. Если был ветер, то все двадцать восемь матросов спали ночью, а в тихую погоду часть команды продолжала грести. Днем же все, кроме Торгуна и Ларса, своими длинными плоскими веслами дополняли полезное действие паруса, значительно увеличивая скорость хода судна.
Прислушиваясь к знакомому деловому шуму, Бретана думала (а раздумья эти начались с момента ее последнего разговора с Торгуном) только об одном: «Насколько же она сейчас далеко от Глендонвика?»
— Бронвин, мне нужна твоя помощь.
— Конечно, госпожа. Какую рубашку и платье мы выберем на сегодня? — Горничная, хотя еще и протирала глаза спросонья, быстро поднялась, чтобы заняться дневным туалетом Бретаны.
— Да я не об этом. Посоветуй лучше, как нам избавиться от этого головореза.
На лице Бронвин проступила печать смирения.
— Госпожа, мы ведь в открытом море. И даже на суше в этой, как ее, Норманландии, так и останемся пленницами. Наша судьба — в чужих руках.
Бретана поняла, что Бронвин отказалась от всякой надежды на спасение. Ей уже явно не приходится сильно рассчитывать на нее в смысле побега. Теперь Бретане придется одной заниматься тем, как улучшить их положение.
Машинально она перебирала пальцами складки платья из розовой саржи, которое лежало поперек сундука рядом с рубашкой подходящего цвета, отороченной по рукавам и лифу с низким вырезом небольшими сверкающими аметистами.
Внезапно большие глаза девушки расширились от возбуждения.
— Ну да, так ведь это проще простого!
— Госпожа? — Бронвин прекрасно знала это выражение, которое сейчас появилось на ее лице.
Знала она и то, что обычно оно предвещало еще и какие-нибудь осложнения.
— Я думаю, что он не безразличен ко мне. И вот этот его интерес… ну да, мы воспользуемся единственным доступным нам средством, чтобы расстроить его гнусные планы. Знаешь, после Эдуарда я быстро научилась разбираться в мужчинах, ибо все они одинаковы.
Она припомнила, как Эдуард тоже пытался играть ее судьбой, отваживая всех ее достойных кавалеров до тех пор, пока ей (какое унижение) не исполнилось семнадцать лет, а она все еще была не замужем. В конце концов уже никто не предлагал ей руку и сердце, и единственным выходом оставался этот позорный союз со своим отчимом.
Бретана часто подозревала, что Эдуард рассчитывал на это еще при жизни ее матери. Его женитьба на Эйлин была явно несчастливой, хотя не в привычках матери Бретаны было много говорить о своих бедах. И, тем не менее, дочь иногда видела на белоснежной коже Эйлин синяки, без сомнения, дело рук обозленного чем-то Эдуарда. «И какая ирония судьбы, — думала она, что план этого сластолюбца жениться на ней почти увенчался успехом, не помешай этому столь же низменные желания другого человека. А впрочем, ладно, теперь-то столь низменные наклонности послужат уже ей самой».
Бронвин помогла ей надеть рубашку и платье, а затем начала перевязывать ее длинные белокурые волосы ярко-красной шелковой лентой.
— Нет, не сегодня. — Бретана тряхнула головой, отказываясь от этой услуги. Белокурые волосы красавицы мягким водопадом заструились по ее плечам.
— Но, госпожа, если мы не причешемся, то ветер превратит твои волосы в птичье гнездо. — Бронвин подняла ленту, чтобы завершить свой труд, а Бретана, чтобы помешать этому, подставила руки.
— Я лучше надену на волосы золотой обруч.
— Свадебный подарок Эдуарда? Я думала, что он тебе безразличен.
— Так оно и есть. Но этого хотел он сам, а я с каждым днем убеждаюсь, и Эдуард, и этот наш викинг одного поля ягоды. А вещица может оказаться очень даже полезной. — Бретана возложила обруч на пышную корону волос, а затем разровняла на своей стройной талии мягкую ткань рубашки. Отказавшись от предложенного Бронвин плаща с меховой подкладкой, она еще раз проверила, чтобы платье свободно струилось по телу и как можно меньше скрывало фигуру. В таком наряде ей несдобровать от прохладного северного ветра, но цель, которую она перед собой поставила, стоит того, чтобы немного пострадать ради ее достижения.
Бронвин, которая уже оставила всякую надежду убедить хозяйку отказаться от ее дерзкого плана, с несчастным видом уселась на меховое покрывало своей постели.
— Госпожа, помни: слово — серебро, а молчание — золото. Ведь его так легко вывести из себя.
— Вот на это-то я и надеюсь, — ответила Бретана и, откинув тяжелый полог своего убежища, вышла наружу.
В сильном замешательстве и смущении Бретана поняла, что виновником происшествия был не Торгуй, а порывистый ветер, прижавший ее свободно сшитое платье к телу. Подобные опасения часто преследовали ее и в каморке, и тогда она, сколько могла, боролась со сном. Вот почему с тех пор, как ее тайно похитили и перевезли на корабль, она крепко не спала ни одной ночи.
С самого первого раза, когда почувствовала на себе жадный, обжигающий взгляд Торгуна, она знала, что он хочет ее. Даже безобидное дуновение морского ветра она воспринимала как предупреждение, что пришел скандинав, чтобы наконец сломить ее сопротивление.
Однако ее укачивали только морские волны. И не звуки его шагов тревожили ее во время беспокойного сна, а только хлопанье на ветру металлического флажка на мачте. «А впрочем, не важно, — думала она. — Если он и испытывает вожделение, так это наверняка только временно».
Она была рада, что никто не был свидетелем ее конфуза. Бретана села и снова повернулась лицом в сторону расстилавшегося перед ней открытого моря.
— А плавать-то будет холодновато, я бы не советовал делать этого. — Бретана уже узнавала тяжеловесный юмор Торгуна, даже если бы ей был незнаком его голос.
— Такие шуточки, наверное, пользуются успехом у скандинавских женщин, не так ли?
Торгуй усмехнулся еще шире, а затем звучно захохотал, задрав подбородок к небу и скрестив на груди свои длинные, мускулистые руки.
— Миледи не стоит беспокоиться о соперницах, стоит только попросить, и я ваш. — Это была шутка, однако, и он знал, далеко не безосновательная.
Прекратит он когда-нибудь дразнить ее? Бретане начало казаться, что ее похитителю нравится раздражать ее таким образом.
— Я бы предпочла плавание в море обществу такого грубияна.
— Нам не стоит ругаться. Корабль слишком тесное поле битвы.
С последним его доводом Бретана, конечно, спорить не собиралась. Огромный в начале пути корабль казался все меньше по мере того, как люди на нем проводили все больше и больше времени. Первые два дня она предпочитала оставаться в добровольном заточении в своем убежище. Однако в тесном, скудно освещенном помещении было просто нечем дышать, и этим утром Бретана решила примириться с вероятностью встречи с Торгуном. Но зато чувствовать на лице свежее дыхание океана.
Бронвин отвергла настойчивые просьбы Бретаны присоединиться к ней. Пожилая женщина отказалась покидать их убежище, предпочитая находиться под защитой низких дубовых стен душной каморки, а не прогуливаться перед викингами, смотревшими на нее во все глаза. В такие моменты и Бретана не хотела выходить на палубу. Пока она оставалась в укрытии, Торгун, по крайней мере, не заговаривал с ней.
Она дерзко встретила озадаченный взгляд Торгуна и только раздраженно вздохнула, потом обратила внимание на Ларса, который разносил еду. Утром наводящий уныние рацион Торгун называл «dagverror», а вечером «natverror», Бретане же и то и другое казалось совершенно несъедобным. Однако это помогло по крайней мере хоть как-то разнообразить бесконечную череду монотонных дней. Кормчий протянул Торгуну порцию неизменной соленой трески, а затем железной кружкой зачерпнул пива из находившегося поблизости ведра. Как только главный викинг получил причитавшуюся ему еду, он тут же, похоже, в качестве дара, протянул ее Бретане.
— Море, как я вижу, способствует у тебя выделению желчи, может, оно улучшает и аппетит?
Бретана возненавидела насквозь просоленную рыбу, единственное что она получала из еды с тех пор, как иссякли запасы крупы и фруктов, украденные из кладовых Глендонвика. И уж, конечно, она и думать не хотела о том, чтобы брать хоть что-то непосредственно из рук Торгуна.
— Я лучше умру с голоду.
— Так и случится, если не будешь это есть. Он поставил еду рядом с ней на небольшую скамью, случайно задев ее платье. Инстинктивно она отодвинулась вбок, чуть не упав из-за этого прямо в узкий центральный проход корабля.
Она знала, что в конце концов голод победит ее отвращение к соленой рыбе, однако не хотела, чтобы Торгун получил удовольствие от согласия на его предложение.
— Я знаю, что пища здорово отличается от той, к которой ты привыкла. Скоро мы это изменим.
Как она устала от его чертовски загадочных фраз! В течение трех дней плавания Бретана так и не узнала у скандинава ничего определенного.
— Так почему же ты увез меня? Торгун не видел причин к тому, чтобы и дальше раздражать ее обсуждением мотивов похищения.
— Знание не изменит твоей судьбы. Гнев Бретаны заставил ее подняться со своего места, и она снова стала выбивать уже знакомую Торгуну частую дробь ногой. При этом она и перевернула и доску с рыбой, и стоящую рядом кружку с пивом. Ее неловкость вызвала на лице викинга раздражавшую усмешку.
Видя, насколько ее отчаяние, судя по всему, радует противника, Бретана решила переменить тактику.
— Если ты скажешь мне правду, то я, возможно, изменю свое отношение к тебе.
Торгун с деланным изумлением покачал головой. Уж в чем-чем, а в решимости ей никак не откажешь.
— А вот этого-то я как раз бы и не хотел. До сих пор наше путешествие было очень увлекательным. Возьми лучше еще рыбы.
Если бы он был постоянно груб или, наоборот, заботлив по отношению к ней, то Бретана легко бы понимала его, а вот такая причудливая смесь того и другого и удивляла, и озадачивала ее.
Такие сцены были вообще типичны для отношений между Бретаной и Торгуном. С одной стороны, он грубо похитил ее из дома, но с другой — привез вслед за ней горничную и полный сундук вещей, или еще — он заботился о ее пропитании и одновременно вовсю старался ее же и уязвить.
И тем не менее слабая искорка признательности за то, что он делал для нее, так и не перерастала в подлинную благодарность. Какую, в конце концов, угрозу она представляет для него? Единственным для нее выбором, кроме подчинения любым его приказам, была попытка и впрямь добраться до берега вплавь, на что, кстати, он вроде бы намекал. Но ведь мало того, что это бессмысленный, но еще и смертельно опасный шаг.
Сознавая всю тщетность своих стараний хоть что-то выведать у него, Бретана временно решила ограничить свое любопытство. Какую судьбу он ни уготовил для нее, в данный момент лучше всего всю свою энергию посвятить планам побега.
После многих часов напряженных размышлений, проведенных на носу судна, Бретана почувствовала полное изнеможение. Перед лицом стоящих перед ней проблем вся ее решимость оказалась безрезультатной. Удастся ли ей вообще когда-нибудь вырваться из цепких лап своего похитителя? Ничего, видно, нельзя было сделать до тех пор, пока она оставалась пленницей на этом проклятом корабле.
Под влиянием этих удручающих мыслей Бретана тяжело опустила голову на руки. Вдруг ее внимание привлек раздавшийся над головой хорошо знакомый ей птичий крик. Кайры! И буревестники! Бретана едва могла поверить своим глазам — значит, земля недалеко. Она мгновенно воспрянула духом, а вскоре оправдалось и еще одно радостное ожидание: на западе она разглядела, как ей показалось, знакомые, хотя еще и далекие, очертания береговой линии Нортумбрии. Наверное, викинг решил найти Эдуарда и договориться с ним о ее освобождении.
Как только силуэты утесов на саксонском берегу начали увеличиваться в размерах, Торгуй принес устройство для ориентирования по солнцу, которым он пользовался при определении местонахождения корабля. По крайней мере, в данный момент курс можно установить более уверенно и точно. Хотя он и был опытным мореходом, тем не менее протяженные морские переходы оставались все еще опасным занятием, и за них часто приходилось платить жизнями гораздо более опытных, чем он, моряков. Раньше ему пришлось отойти от побережья, чтобы избавиться от вероятности преследования со стороны саксов, но теперь можно было снова позволить себе роскошь точно рассчитать свой курс. При виде земли на душе у Торгуна полегчало.
— Представляю, как бы ты хотел избавиться от меня.
Удивленный Торгуй поднял голову и оказался лицом к лицу с Бретаной. Она стояла, уперев руки в бедра, а по ее ангельскому личику блуждала загадочная улыбка, невольно вызвавшая у него какие-то неясные подозрения.
— Очень может быть, но не сейчас.
— Но довольно скоро, судя по тем скалистым утесам, которые подступают уже к самому кораблю. Думаю, что тебе проще всего договориться с Эдуардом здесь, в Глендонвике. Ты уже и так наделал шуму больше чем надо.
— Кто такой Эдуард?
Бретане показалось странным, что он даже не узнал имя человека, с которым ему придется иметь дело.
— Мой жених, конечно. Человек, который заплатит тебе этот проклятый выкуп за меня.
Торгуй искоса и с каким-то недоумением посмотрел на Бретану, потом негромко рассмеялся, когда наконец все понял.
— Так ты думаешь, что я верну тебя в этот холодный замок?
— А как же иначе?
— Дорогая моя, я вряд ли пошел бы на все это просто для того, чтобы дать тебе немного подышать океанским воздухом. С чего бы это я три дня провел на корабле с таким строптивым существом, а затем вернул бы его обратно?
Прежде чем ответить, Бретана сосредоточенно думала.
— Мне кажется, что что-то изменилось в твоем сердце, или что там у тебя вместо него. Эдуард заплатит больше, чем какой-нибудь работорговец, надеюсь, ты это понимаешь. Вряд ли тут дело в угрызении совести.
— Это не имеет никакого значения. Боюсь, что твои надежды сильно отличаются от моих планов в отношении тебя. Сейчас мы далеко к северу от твоего Глендонвика, а по береговой линии следуем только потому, что так наш путь домой безопаснее. Ты уже вновь никогда не увидишь Англии.
Бретана проснулась на рассвете от шума, производимого командой, которая свертывала спальные мешки и размещалась на своих местах. Если был ветер, то все двадцать восемь матросов спали ночью, а в тихую погоду часть команды продолжала грести. Днем же все, кроме Торгуна и Ларса, своими длинными плоскими веслами дополняли полезное действие паруса, значительно увеличивая скорость хода судна.
Прислушиваясь к знакомому деловому шуму, Бретана думала (а раздумья эти начались с момента ее последнего разговора с Торгуном) только об одном: «Насколько же она сейчас далеко от Глендонвика?»
— Бронвин, мне нужна твоя помощь.
— Конечно, госпожа. Какую рубашку и платье мы выберем на сегодня? — Горничная, хотя еще и протирала глаза спросонья, быстро поднялась, чтобы заняться дневным туалетом Бретаны.
— Да я не об этом. Посоветуй лучше, как нам избавиться от этого головореза.
На лице Бронвин проступила печать смирения.
— Госпожа, мы ведь в открытом море. И даже на суше в этой, как ее, Норманландии, так и останемся пленницами. Наша судьба — в чужих руках.
Бретана поняла, что Бронвин отказалась от всякой надежды на спасение. Ей уже явно не приходится сильно рассчитывать на нее в смысле побега. Теперь Бретане придется одной заниматься тем, как улучшить их положение.
Машинально она перебирала пальцами складки платья из розовой саржи, которое лежало поперек сундука рядом с рубашкой подходящего цвета, отороченной по рукавам и лифу с низким вырезом небольшими сверкающими аметистами.
Внезапно большие глаза девушки расширились от возбуждения.
— Ну да, так ведь это проще простого!
— Госпожа? — Бронвин прекрасно знала это выражение, которое сейчас появилось на ее лице.
Знала она и то, что обычно оно предвещало еще и какие-нибудь осложнения.
— Я думаю, что он не безразличен ко мне. И вот этот его интерес… ну да, мы воспользуемся единственным доступным нам средством, чтобы расстроить его гнусные планы. Знаешь, после Эдуарда я быстро научилась разбираться в мужчинах, ибо все они одинаковы.
Она припомнила, как Эдуард тоже пытался играть ее судьбой, отваживая всех ее достойных кавалеров до тех пор, пока ей (какое унижение) не исполнилось семнадцать лет, а она все еще была не замужем. В конце концов уже никто не предлагал ей руку и сердце, и единственным выходом оставался этот позорный союз со своим отчимом.
Бретана часто подозревала, что Эдуард рассчитывал на это еще при жизни ее матери. Его женитьба на Эйлин была явно несчастливой, хотя не в привычках матери Бретаны было много говорить о своих бедах. И, тем не менее, дочь иногда видела на белоснежной коже Эйлин синяки, без сомнения, дело рук обозленного чем-то Эдуарда. «И какая ирония судьбы, — думала она, что план этого сластолюбца жениться на ней почти увенчался успехом, не помешай этому столь же низменные желания другого человека. А впрочем, ладно, теперь-то столь низменные наклонности послужат уже ей самой».
Бронвин помогла ей надеть рубашку и платье, а затем начала перевязывать ее длинные белокурые волосы ярко-красной шелковой лентой.
— Нет, не сегодня. — Бретана тряхнула головой, отказываясь от этой услуги. Белокурые волосы красавицы мягким водопадом заструились по ее плечам.
— Но, госпожа, если мы не причешемся, то ветер превратит твои волосы в птичье гнездо. — Бронвин подняла ленту, чтобы завершить свой труд, а Бретана, чтобы помешать этому, подставила руки.
— Я лучше надену на волосы золотой обруч.
— Свадебный подарок Эдуарда? Я думала, что он тебе безразличен.
— Так оно и есть. Но этого хотел он сам, а я с каждым днем убеждаюсь, и Эдуард, и этот наш викинг одного поля ягоды. А вещица может оказаться очень даже полезной. — Бретана возложила обруч на пышную корону волос, а затем разровняла на своей стройной талии мягкую ткань рубашки. Отказавшись от предложенного Бронвин плаща с меховой подкладкой, она еще раз проверила, чтобы платье свободно струилось по телу и как можно меньше скрывало фигуру. В таком наряде ей несдобровать от прохладного северного ветра, но цель, которую она перед собой поставила, стоит того, чтобы немного пострадать ради ее достижения.
Бронвин, которая уже оставила всякую надежду убедить хозяйку отказаться от ее дерзкого плана, с несчастным видом уселась на меховое покрывало своей постели.
— Госпожа, помни: слово — серебро, а молчание — золото. Ведь его так легко вывести из себя.
— Вот на это-то я и надеюсь, — ответила Бретана и, откинув тяжелый полог своего убежища, вышла наружу.
Глава 4
— Доброе утро, леди Бретана. — Девушка неожиданно лицом к липу столкнулась со своим скандинавским недругом. Торгуй чистил коня, который по-прежнему был привязан на длинном поводу вблизи каморки саксонских женщин. — Рановато что-то сегодня, Бретана. Что-нибудь случилось особенное? — От внимательного взгляда властных серых глаз викинга не ускользнули ни свободно развевающиеся белокурые волосы девушки, ни изысканное розовое платье, поверх которого впервые не было плаща. Видя ее в таком великолепном наряде, он и заподозрил, что происходит что-то необычное.
Бретана с трудом выдержала этот унизительный осмотр. Успокоила она себя только тем, что, в конце концов, именно такого внимания она и добивалась.
Она прошла мимо Торгуна, а затем нарочно томно повернулась к нему и ответила:
— В общем-то, да. Кстати, я и не знала, что тебе известно мое имя.
— Я слышал, что так тебя звала твоя горничная. — Торгуй продолжал яростно чистить шкуру своего огромного буланого коня. — Хотя мне и не нужно твое имя, чтобы знать, кто ты такая.
Бретану ужасно покоробила его дерзкая фамильярность. «С каким наслаждением я бы прямо сейчас влепила ему пощечину, — подумала она. — Ну да ладно, долго терпела, потерплю и еще». Усилием воли девушка удержалась от этой идеи.
— Уверена, ты мало что знаешь обо мне. — Она говорила медленно и очень осторожно. Торгуну было ясно, что ей было совсем нелегко сдерживать себя.
— Мы с Локи слушаем. — Торгуй жестом указал на коня и сардонически засмеялся.
Бретана не собиралась посвящать своего похитителя, а хотела как раз узнать хоть что-то о нем самом. Поэтому она попыталась избежать его расспросов.
— О себе могу мало рассказать что интересного, но вот о тебе я бы очень хотела послушать.
— Ну-ну, стоять. — Торгун успокаивающе потрепал коня по холке. — Леди интересуется нами. Скажем ей что-нибудь?
Бретана в гневе еще сильнее сжала руки, да так, что побелели костяшки пальцев.
— Итак, меня зовут Торгун. Это мой жеребец Локи. Мы злодейски похищаем вздорных саксонских девиц прямо из постели. — Шутливый тон Торгуна находился в вопиющем противоречии с яростью Бретаны. Ей было совсем не до его кривлянья.
— Нисколько не сомневаюсь, что ты на это способен, — процедила она сквозь сжатые зубы.
Торгун заметил, что даже когда Бретана задыхалась от гнева, ее красота только выигрывала от этого, блистая новыми красками. Путешествие из Трандбергена было долгим и изнурительным, и поэтому просто замечательно, что на обратном пути его монотонность была нарушена общением с такой забавной, хотя и упрямой спутницей.
Он решил не заходить слишком далеко и прекратить общение с ней в таком скандальном тоне.
— Прошу прощения, мы не так изощрены в манерах, как саксы. Что еще ты бы хотела узнать?
Такая перемена в Торгуне преисполнила Бретану надеждой.
— Кто ты на самом деле, — напрямую призналась она.
— Во-первых, как ты уже знаешь, Торгун. Кроме того, принц Трандбергена. Сын Харальда и брат конунга Хаакона.
— Конунга?
— Ну да, по вашему — короля. Я его единственный брат.
Хотя она и дала себе зарок не удивляться ничему, что исходило от этого человека, такие откровения о своем происхождении явились для нее полной неожиданностью. В своей грубой одежде и с такими манерами в нем не было заметно ничего королевского, хотя, правду сказать, она не знала, что означает это слово применительно к скандинавам.
Она никогда не видела и собственного короля Этельреда. И все же, если опять говорить о манерах и одежде, то Торгун казался слишком заурядным, а его теперешние занятия ну никак не вязались с тем, что в ледяных жилах этого воина, оказывается, течет голубая кровь. Если и было что-то королевское в стоящем перед ней пирате, так это, нехотя призналась она себе, его дьявольски красивое лицо. Надо сказать, что ее ужасно беспокоило, что она действительно считала его красивым.
Она была уверена в этом с того момента, когда он снял свой серебряный шлем, полностью открыв ее взору свою львиную голову, белокурую гриву волос и волевые, угловатые черты лица. Бретана просто вынуждена была признать, что такого привлекательного мужчину она в своей жизни еще не встречала, особенно если сравнивать его с коротышкой Эдуардом с его маленькими поросячьими глазками, не говоря уже о других поклонниках, которых разогнал ее отчим.
В общем-то, ничего странного не было в том, что такой жестокосердный человек так дьявольски красив. Важно было помнить только о том, что Торгун — это разбойник и ее похититель.
— Так ты королевского рода? — Она и не пыталась скрыть прозвучавшее в ее голосе недоверие. — Тот кивнул. — Так, ну тогда пиратство можно считать королевским занятием.
Ничуть не смущенный этим заявлением, Торгуй перестал чистить Локи, полностью обернулся к Бретане и посмотрел ей прямо в глаза.
— Для некоторых это действительно так. Не стану отрицать, что мне приходится возглавлять набеги на ваше побережье. Наша земля — это скалистое и суровое место, так что нам приходится собирать жатву, выращенную другими, иначе не прожить. Но мы занимаемся и торговлей. Это как раз то, чему я в юности научился на Шетландских островах и что в последнее время мне нравится гораздо больше.
— Вот как. Значит, теперь ты торгуешь саксами? — Бретана снова готова была лишиться с трудом обретенного ею самообладания.
— Только одной саксонкой, — ответил Торгуй, которого позабавил такой бесхитростно сделанный Бретаной вывод. — Но не бойся, птичка, ты-то вряд ли попадешь на невольничий рынок. — Хочешь верь, хочешь нет, но это правда.
— Ты безбожник. Тебе неизвестно, что такое правда.
— Ты так думаешь? А ведь в нашей стране много всяких богов.
— Ну да, значит, и правда не одна? — быстро парировала Бретана, молча поздравив себя с таким удачным ответом.
— У моей милой собеседницы такой острый ум. Надеюсь, он не притупится в моем обществе? — насмешливо спросил Торгун.
— Если только тебе это доставит удовольствие.
— В леди Бретане нет ничего, что бы мне не доставляло удовольствия, — тихо ответил ее собеседник и осекся. Он не собирался так льстить ей. Такие комплименты, без сомнения, только укрепили бы ее уверенность в себе и сделали бы ее менее послушной.
Бретана с трудом выдержала этот унизительный осмотр. Успокоила она себя только тем, что, в конце концов, именно такого внимания она и добивалась.
Она прошла мимо Торгуна, а затем нарочно томно повернулась к нему и ответила:
— В общем-то, да. Кстати, я и не знала, что тебе известно мое имя.
— Я слышал, что так тебя звала твоя горничная. — Торгуй продолжал яростно чистить шкуру своего огромного буланого коня. — Хотя мне и не нужно твое имя, чтобы знать, кто ты такая.
Бретану ужасно покоробила его дерзкая фамильярность. «С каким наслаждением я бы прямо сейчас влепила ему пощечину, — подумала она. — Ну да ладно, долго терпела, потерплю и еще». Усилием воли девушка удержалась от этой идеи.
— Уверена, ты мало что знаешь обо мне. — Она говорила медленно и очень осторожно. Торгуну было ясно, что ей было совсем нелегко сдерживать себя.
— Мы с Локи слушаем. — Торгуй жестом указал на коня и сардонически засмеялся.
Бретана не собиралась посвящать своего похитителя, а хотела как раз узнать хоть что-то о нем самом. Поэтому она попыталась избежать его расспросов.
— О себе могу мало рассказать что интересного, но вот о тебе я бы очень хотела послушать.
— Ну-ну, стоять. — Торгун успокаивающе потрепал коня по холке. — Леди интересуется нами. Скажем ей что-нибудь?
Бретана в гневе еще сильнее сжала руки, да так, что побелели костяшки пальцев.
— Итак, меня зовут Торгун. Это мой жеребец Локи. Мы злодейски похищаем вздорных саксонских девиц прямо из постели. — Шутливый тон Торгуна находился в вопиющем противоречии с яростью Бретаны. Ей было совсем не до его кривлянья.
— Нисколько не сомневаюсь, что ты на это способен, — процедила она сквозь сжатые зубы.
Торгун заметил, что даже когда Бретана задыхалась от гнева, ее красота только выигрывала от этого, блистая новыми красками. Путешествие из Трандбергена было долгим и изнурительным, и поэтому просто замечательно, что на обратном пути его монотонность была нарушена общением с такой забавной, хотя и упрямой спутницей.
Он решил не заходить слишком далеко и прекратить общение с ней в таком скандальном тоне.
— Прошу прощения, мы не так изощрены в манерах, как саксы. Что еще ты бы хотела узнать?
Такая перемена в Торгуне преисполнила Бретану надеждой.
— Кто ты на самом деле, — напрямую призналась она.
— Во-первых, как ты уже знаешь, Торгун. Кроме того, принц Трандбергена. Сын Харальда и брат конунга Хаакона.
— Конунга?
— Ну да, по вашему — короля. Я его единственный брат.
Хотя она и дала себе зарок не удивляться ничему, что исходило от этого человека, такие откровения о своем происхождении явились для нее полной неожиданностью. В своей грубой одежде и с такими манерами в нем не было заметно ничего королевского, хотя, правду сказать, она не знала, что означает это слово применительно к скандинавам.
Она никогда не видела и собственного короля Этельреда. И все же, если опять говорить о манерах и одежде, то Торгун казался слишком заурядным, а его теперешние занятия ну никак не вязались с тем, что в ледяных жилах этого воина, оказывается, течет голубая кровь. Если и было что-то королевское в стоящем перед ней пирате, так это, нехотя призналась она себе, его дьявольски красивое лицо. Надо сказать, что ее ужасно беспокоило, что она действительно считала его красивым.
Она была уверена в этом с того момента, когда он снял свой серебряный шлем, полностью открыв ее взору свою львиную голову, белокурую гриву волос и волевые, угловатые черты лица. Бретана просто вынуждена была признать, что такого привлекательного мужчину она в своей жизни еще не встречала, особенно если сравнивать его с коротышкой Эдуардом с его маленькими поросячьими глазками, не говоря уже о других поклонниках, которых разогнал ее отчим.
В общем-то, ничего странного не было в том, что такой жестокосердный человек так дьявольски красив. Важно было помнить только о том, что Торгун — это разбойник и ее похититель.
— Так ты королевского рода? — Она и не пыталась скрыть прозвучавшее в ее голосе недоверие. — Тот кивнул. — Так, ну тогда пиратство можно считать королевским занятием.
Ничуть не смущенный этим заявлением, Торгуй перестал чистить Локи, полностью обернулся к Бретане и посмотрел ей прямо в глаза.
— Для некоторых это действительно так. Не стану отрицать, что мне приходится возглавлять набеги на ваше побережье. Наша земля — это скалистое и суровое место, так что нам приходится собирать жатву, выращенную другими, иначе не прожить. Но мы занимаемся и торговлей. Это как раз то, чему я в юности научился на Шетландских островах и что в последнее время мне нравится гораздо больше.
— Вот как. Значит, теперь ты торгуешь саксами? — Бретана снова готова была лишиться с трудом обретенного ею самообладания.
— Только одной саксонкой, — ответил Торгуй, которого позабавил такой бесхитростно сделанный Бретаной вывод. — Но не бойся, птичка, ты-то вряд ли попадешь на невольничий рынок. — Хочешь верь, хочешь нет, но это правда.
— Ты безбожник. Тебе неизвестно, что такое правда.
— Ты так думаешь? А ведь в нашей стране много всяких богов.
— Ну да, значит, и правда не одна? — быстро парировала Бретана, молча поздравив себя с таким удачным ответом.
— У моей милой собеседницы такой острый ум. Надеюсь, он не притупится в моем обществе? — насмешливо спросил Торгун.
— Если только тебе это доставит удовольствие.
— В леди Бретане нет ничего, что бы мне не доставляло удовольствия, — тихо ответил ее собеседник и осекся. Он не собирался так льстить ей. Такие комплименты, без сомнения, только укрепили бы ее уверенность в себе и сделали бы ее менее послушной.