Андерсен Лора. Тина Роджер

   — Я прочитала… Только, там может быть все, что угодно.
   — Это так и есть. Более того, очень высока вероятность того, что вы получите последствия категории «B».
   — Сумасшествие? — у Тины потемнело в глазах.
   — Это так. И никаких гарантий, что состояние будет обратимым.
   — Боже, мне кажется, что я в каком-то кошмарном сне!
   — Вы должны принять решение.
   Тина опустила глаза и почти неслышно сказала:
   — Я согласна на психозондаж.
   — Без возможности его остановить?
   — Без возможности его остановить.
   — Твое решение говорит, Тина, или о большой смелости, — прокомментировал Жан, — или о большой глупости. Оставь возможность остановить процедуру!
   — Это бессмысленно, Жан, я не выдержу, я знаю, буду просить остановить… — сказала Тина и беззвучно заплакала.

* * *

   Ровно в восемь вечера Тину ввезли в операционную. Она крепко спала. Лао приказал дать ей такую дозу снотворного, чтобы большую часть подготовки она просто не видела. Тину привязали и подключили к сложной аппаратуре.
   Строггорн вошел под купол и включил объемный экран, на котором сразу зажглась схематическая картинка мозга Тины.
   —  Диггиррен, можно начинать, —мысленно сказал Строггорн, и экран сразу ожил, картинка мозга повернулась и пунктиром отметилось предполагаемое прохождение сигнала. — Сейчас наша девочка проснется…— он достал обруч мыслезащиты и надел его Тине на голову.
   На экране пунктирная линия превратилась в сплошную, и Тина мгновенно открыла глаза.
   — Проснулись? — Строггорн был без маски, но Тина его сразу узнала.
   — Уже начали?
   — Да. Если вы не передумали, сейчас вы еще можете отказаться. Ваше последнее слово?
   — Делайте, Советник, делайте, вы же знаете, у меня нет выбора.
   — Хорошо, начнем. Тина, вы сильный стыд когда-нибудь испытывали?
   — Да нет, вроде… — она вскрикнула, не договорив, и краска стыда залила тело. — Господи, — Тина закрыла глаза. Мысленно она видела себя как-то со стороны: свое обнаженное тело, опутанное проводами и трубочками, и присутствие кого-то чужого, разглядывающего ее душу, словно под микроскопом, и от дикого унижения свехобнаженности родился такой же дикий стыд. Все длилось несколько секунд и прекратилось. Тина лежала, вся в поту, тяжело дыша, и облизала ставшие сразу сухими губы.
   — Ну что, будем продолжать или прекратим? — спросил Строггорн. Тина открыла глаза и посмотрела на его спокойное лицо. — Чувствуете присутствие чего-то чужого?
   — Никогда бы не подумала, что может быть так плохо.
   — Во время полного зондажа, твой мозг тебе не принадлежит, а все основные защитные системы организма работают так, чтобы не допустить этого. Поэтому, те чувства, которые ты при этом испытаешь, будут сопровождаться присутствием «чужого». Понятно? Поверь мне, из всех пыток, которые я знаю, а я знаю их немало, эта — самая жестокая. В ней собрано все самое плохое, что можно сделать с человеком. Готова продолжать?
   — Готова, — тихо сказала она, закрывая глаза.
   — Сейчас будут судороги, — предупредил Строггорн, но это слово ничего не выражало. В течение нескольких секунд Диггиррен последовательно отдал приказ всем мышцам, которые только есть у человека, и они сокращались и расслаблялись, подчиняясь его приказу. У Тины было чувство, что она — марионетка, которую дергают за ниточки. Чтобы снять судороги, Диггиррен дал команду полного расслабления мышц.
   — Не нервничай так, Тина. Мы специально заказали аппаратуру, которую обычно используют для проктологических обследований. Иначе мы устали бы каждый раз тебя мыть.
   — Стыдно как, — Тина едва не плакала.
   — Продолжаем? — Строггорн посмотрел на экран, на котором снова протянулась пунктирная линия.
   Никогда впоследствии Тина не смогла бы вспомнить все те ощущения, которые ей пришлось пережить в этот день. О существовании многих из них она даже не догадывалась. Диггиррен словно раскачивал ее психику на качелях, чередуя положительные и отрицательные эмоции, и этот постоянный переход сопровождался так же стабильно возникающим чувством дикого стыда — защитной реакцией ее организма на присутствие постороннего в голове. После каждой серии Диггиррен, очень боясь за ребенка, давал полное расслабление мускулатуры.
   — Так Тина, сейчас тебе будет действительно плохо, — спокойно сказал Строггорн, а Тина сразу подумала, что ей и так плохо. — Сейчас мы пройдем зоны страха и боли. Ты уже должна немного приспособиться, но эту зону придется проходить медленно, иначе кончится выкидышем. Придется тебе немного покричать. Как? Готова? — перед каждой зоной он подробно объяснял ей, что они будут делать, и какие ощущения это может вызвать.
   — Готова, — сказала Тина, никогда в своей жизни вообще не испытывавшая сильную боль.
   Диггиррен подал сигнал и почти мгновенно остановился: так страшно закричала Тина.
    — Что там?
   — Перерыв, Диг, не выдержать ей этого. — Строггорн одел маску Тине на лицо, меняя и меняя составы, до тех пор, пока Тина не закашлялась. Она тяжело дышала, слезы текли по лицу.
   — Мне очень жаль, Тина, но если вы каждый раз будете так кричать, мы будем вынуждены все прекратить. Кроме того, вы уже сорвали себе голос.
   — Нет, Строггорн, продолжайте, — Тина с большим трудом смогла выговорить.
   — Вы можете говорить мысленно, нет никакой необходимости мучить свой язык. Мне ваш обруч мыслезащиты никак не мешает, — заметил он и пошел к Диггиррену.
   Тот сразу открыл глаза.
   —  Совсем плохо? Ну что, останавливаемся?
   Строггорн тяжело опустился в кресло. — Не знаю, что с ней делать.
    — Послушай, Строг. Я с ней этого делать не могу, ты уж меня прости, но пытками заниматься, да еще с совсем невиновным человеком — это перебор!
    — Ты же жребий вытащил! Никто с ней не желает этого делать. Почему ты меня считаешь палачом? Мне испытаний Креила более чем достаточно. Ты-то нам редко помогаешь, а там у нас смертность до восьмидесяти процентов. Десять человек берем на испытания, а уже через пять минут ввода препаратов — шестеро становятся покойниками, а через полчасика — еще двое. А ведь часто это маленькие дети. Как ты думаешь? У меня нервы почти железные, но когда такими делами занимаешься постоянно, трудно сказать, что будет после этого с головой.
    — Не знаю, как мы все это выдержим! —Диггиррен закрыл глаза. — Если честно, меня нисколько не удивляет, что Креил стал таким жестоким. Тут Аолла как-то проговорилась, что еще, когда он был на Дирренге первый раз, там тоже пришлось проводить испытания, а смертность была еще выше. Только он никогда об этом не рассказывал, не хотел, чтобы его обвиняли в убийствах.
    — Зато теперь на Дирренге неплохие шансы сохранить цивилизацию. Креилу там даже памятник поставили, и жертвам его испытаний — тоже. Огромный павильон, где все рассказывается о нем и о тех дирренганах, которые погибли, чтобы все остальные смогли выжить, полный перечень имен, с биографиями. Аолла говорит, когда ее туда первый раз привели, ей плохо стало, —он немного помолчал. — Диг, ответь на нескромный вопрос. Ты сейчас блоки снимаешь с Этель?
    — Нет. Я еще с ума не сошел. После всех этих испытаний, не хватает ее в психотравму отправить, когда она узнает, чем ее муженек на работе занимается. Просто не знаю, что делать. Хорошо, дома почти не бываю, а то она на меня уже криво смотрит и думает, что я ее разлюбил. Скорее бы эти испытания кончились, буду сразу каяться за все! У тебя тоже проблемы?
    — Я сначала сдуру попытался, так меня Аолла сама попросила больше блоки не снимать. Говорит, ей нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что я снова принялся за убийства. А ты хочешь мне еще Тину повесить! Я вот думаю, у нас личная жизнь когда-нибудь перестанет зависеть от нашей милой планеты? Больше двухсот лет живу, а становится все хуже. Сначала Аолла торчала по пять лет на Дорне, где с ней чего только не вытворяли, теперь я занимаюсь такими делами, что начинаю думать, не отправить ли ее снова на Дорн, пока здесь все не утрясется.
    — Нельзя, —Диггиррен посмотрел на Строггорна. — И так не хватает специалистов. Она все время пропадает в клинике Джона Гила. Креил сам ничего никогда не синтезирует, только говорит, как это нужно делать. И кто будет проводить синтез в Пятимерности?
   Строггорн встал и прошел под купол, а Тина вздрогнула, когда он вошел. — Продолжаем?
   — Давайте, я готова, — она закрыла глаза.
   —  Начинай, Диг.Зоны боли, Тина.
   Ее тело почти сразу же напряглось, и она закричала, очнувшись только в очередной перерыв.
    — Строггорн, скажите, там, в возможных последствиях — временная мышечная неподвижность? Я что, ходить какое-то время не смогу? —Тина даже не пыталась говорить вслух.
   — Не только ходить. Ты первые дня три и есть ничего не сможешь, а первые сутки, вообще ничего не сможешь. У тебя будет полное ощущение, что тело не твое и подчиняться оно тебе не будет.
    — Ужас, Господи, —она заплакала. — Потом восстановится?
   — Тина, мы вам про возможные последствия зачем читать давали? Этого никто не знает, но Диггиррен хороший хирург, вряд ли будут такие плохие последствия. Главное, чтобы не было выкидыша, это самое страшное, что может быть.
   После его слов она зарыдала.
   Понадобилось еще несколько перерывов, чтобы пройти зоны боли, и после этого Диггиррен сделал большой перерыв. Тине нужен был отдых, но не меньший отдых был нужен ему самому.
   Диггиррен со Строггорном сели пить чай.
   —  Удивительно, что она до сих пор не просила все остановить. Не понимаю, как это можно выдержать? Сколько проводил полный зондаж преступникам, ни разу не было случая, чтобы после зон боли человек не просил убить его.
    — Она оказалась намного сильнее, Диг. Честно говоря, я тоже удивлен. В любом случае, мы будем продолжать, она подписала безотказное соглашение.
    — Я бы предпочел наоборот.
    — Я тут повспоминал. За всю мою жизнь, только один раз мне попалась такая сильная женщина, еще в Инквизиции…
    — Аолла? —сразу насторожился Диггиррен.
    — Ты с ума сошел! Аолла — жуткая трусиха, как только прочитала, что с ней будут делать, сразу согласилась все признать. Да ее и не пытали почти, у нее же сразу выкидыш начался, бессмысленно было продолжать, а когда родился мертвый ребенок, мне стало ее жалко.
    — И ты отправил ее на костер?
    — Между прочим, не надо вешать мне лишнего, —обиделся Строггорн. — Я же ей еще и наркотическое дал выпить перед этим. Так что костра она бы даже не почувствовала. А сожгли бы ее все равно. Можно было сделать пожизненное заключение — раз она все взяла на себя, это было возможно. Только я сразу подумал, что при ее внешности, для нее это кончится бесконечными изнасилованиями, пока не замучат до смерти. Так что еще более страшная смерть. А мне убить себя она не дала.
    — А просила?
    — Очень убедительно. Согласна была доставить мне удовольствие в любой, удобной для меня, форме, —Строггорн нехорошо усмехнулся, эта картинка сейчас отчетливо возникла в его мозгу, и Диггиррен вздрогнул.
    — И было?
    — Какой ты любопытный, Диггиррен! Не было ничего. После родов на нее смотреть было страшно. Да с ней и без меня неплохо развлеклись. Как только я попытался ее убить, она испугалась до полусмерти. Я же говорю, Аолла — большая трусиха, на самом деле страшно боится боли, только пожив в Аль-Ришаде, хорошо научилась это скрывать.
    — А я думал, это я один такой трусливый, —Диггиррен покачал головой, подумав про себя, как хорошо, что он родился, когда уже не было Инквизиции.
    — Все люди боятся боли, поэтому меня так удивляет Тина. Но ты меня увел в другую сторону, как всегда, —продолжил Строггорн. — Попалась мне как-то одна девушка. Никакой колдуньей она не была, конечно, но невероятно сексуальное и гордое создание. Ее социальное положение вполне это позволяло — высокопоставленные родители и, как это обычно и бывало, не в ладах с церковью. Большой их ошибкой было не выдать ее замуж, но брак, который ей навязывали, никак ее не устроил: женишок был на двадцать два года ее старше, профессиональный военный, то есть — убийца, пошлялся за свою жизнь более чем достаточно, а тут — нежная утонченная женщина! Он просто на стенку лезть был готов и в ногах у нее валяться, чтобы она согласилась. Но она уперлась, ни в какую. Родителям заявила, что лучше утопится, чем за него выйдет. Понять ее, конечно, можно. Удовольствие спать с этой скотиной было минимальное. Последовал отказ. Родители ее считали, что их власти вполне достаточно, чтобы защитить дочь. Так бы оно и было, если бы ее отец ладил с церковью. Через пару месяцев, когда, казалось, женишок уже успокоился, с девушкой стали происходить странные вещи: то застынет, как статуя посреди бала, то не может ответить на простой вопрос, то забьется в истерике. В общем, как сказали бы мы с тобой: неадекватное поведение, но в то время имелось совсем другое название: одержимая нечистым духом. Грозный приговор, ведь даже когда его изгоняли, все равно после этого отправляли на костер! Отец девушки заметался, к тому времени на нее уже поступило несколько доносов в Инквизицию, в такой ситуации нужно было платить и немало.
    — И он платил?
    — Как ты думаешь? Единственная дочь. Сначала пытались выдать ее просто за больную, только приступы становились все чаще. Не знаю, кто ему про меня рассказал и как он на это решился, видимо понял, что шансы ее спасти в любом случае минимальные, но однажды вечером он пришел ко мне и честно объяснил, что не знает, что делать с дочерью, —Строггорн помолчал. — Между нами, из-за нее над ними всеми повис меч Инквизиции. Если он пытался защищать одержимую дьяволом, значит — сам завязан с ним. Конечно, примитивная логика, только против нее не поспорить.
    — А что он хотел от тебя?
    — Спастись. Как только он вошел, я сразу понял, что, по большому счету, дочь его уже не волнует, а вот своя собственная шкура — очень даже волнует. Да и положение свое терять он не хотел. Детей можно еще нарожать, а в нищете дальше жить… —Строггорн замолчал.
   —  И что? —от этого рассказа Диггиррену уже давно стало не до чая.
    — В таких случаях только одно оставалось — собственноручно сдать ее Инквизиции. Да это еще было не все. Накладывалось наказание: пройти паломником, бичевание, посты, да много еще чего придумать можно, а суть — признать, что это из-за непокорности церкви с ней все это произошло.
    — И сдал?
    — Как бы Франсуаза ко мне попала? Развлечение было на полную катушку, но я решил, что для его покаяния вполне будет допустимым, чтобы он присутствовал при пытках дочери.
    — Господи! Неужели ты мог это сделать? —ужаснулся Диггиррен.
    — А тебе его жалко? Неужели ты не понимаешь, что если бы он плюнул на свое положение, ее можно было спасти? Но он этого не хотел, а я хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь он мучался потом. Покаяние, Диг, должно быть настоящим. А вот девушку было жалко! Редко встретишь такое упорство. Она выдержала все пытки, Диг. Тебе не представить, что с ней делали. Много месяцев подряд, и, как ты понимаешь, девственности она лишилась в первый же день. Что для нее была бы жизнь с нелюбимым мужем по сравнению с этим!
    — А при чем он здесь?
    — При том. Когда он понял, до чего дошло, он ведь считал, что отец любит ее и не сдаст Инквизиции, пришел ко мне, предлагал любые деньги. Удивительно, что этот мужлан был готов все отдать, только чтобы спасти ее. Никогда не забуду, как она рыдала, когда я рассказал ей об этом — как отец предал ее, а нелюбимый жених, который хотел только ее добиться, а вовсе не таких последствий, готов был всем пожертвовать ради нее. При этом он ведь и так уже рисковал, придя ко мне. Я ведь мог его отпустить, а мог и задержать. Моя была воля.
    — Все равно не понял, при чем здесь был он?
    — Ты же врач, Диг. Неужели непонятно? Он подкупил слугу, и девушке подсыпали зелье, один из несильных ядов, маленькими дозами. Чтобы не отравить, а вызвать состояние легкого помешательства.
    — Какая страшная история. И чем это кончилось?
    — Плохо кончилось. Ничем я не мог ей помочь. Она все упиралась и не хотела признавать себя ведьмой. Единственное, что я мог — дал ей несколько свиданий с женишком.
    — Неужели она его приняла?
    — Приняла и простила. И несколько ночей провела с ним вместе. Первый раз он полночи простоял перед ней на коленях, плакал и умолял его простить! И это человек, убивший в бою несчетное количество людей! Правда, меня больше удивило, что он от ее вида не упал в обморок. На нее же страшно было смотреть. Я потом спросил ее, почему она осталась с ним. Она сказала, что хотела перед смертью почувствовать себя женщиной, которую любят, а не которую насилуют. Страшно жалко было ее. Так и пошла на костер, не раскаявшись.
    — Ужас. Когда ты рассказываешь о своем прошлом, у меня волосы дыбом встают.
    — Так ведь было, никуда от этого не деться, —Строггорн пожал плечами, допивая остывший чай.
    — А с Аоллой?
    — Я же толком даже не запомнил ее тогда. Естественно, женщина-телепат — это большая редкость, по канонам того времени — настоящая колдунья, еще ребенка родила, но тогда все это не произвело на меня большого впечатления. Конечно, если бы не ее беременность, я бы с ней неплохо развлекся. У меня сразу возникло такое желание, но я не любил это делать после того, как женщину уже пытали. Маленькое удовольствие. В первые несколько дней еще можно, а потом на них страшно смотреть становилось.
    — И много их у тебя было?
    — Много. Но Франсуазу я хорошо запомнил, ее бы не забыл. Тем более она девственницей ко мне попала, невероятно сексуальная оказалась.
    — И все равно ты ее отправил на костер?
    — Не понимаешь ты меня, Диг. Иначе, меня бы отправили на костер вместе с ней, и сейчас я бы тебе все это не рассказывал.
   Через полчаса Строггорну пришлось разбудить Тину. И помимо этого у них с Диггирреном была работа. Она молча посмотрела на него. Ей снилось, что все уже кончилось, и сейчас, поняв, что это совсем не так, стало больно. Пошевелиться Тина не могла: ни руки, ни ноги ее не слушались и казались чужими.
   — Сейчас мы займемся зонами памяти, Тина, — предупредил Строггорн. — У вас много было плохого в жизни?
   —  Да нет вроде, —она старалась припомнить. — Только гибель родителей меня очень потрясла. Это больно?
    — Зависит только от воспоминания. Если во время него было больно, сейчас все повторится, но быстрее.
   Это походило на плавание. Тина то видела себя в прошлом, вспоминая события своей жизни, то снова оказывалась в операционном зале. Диггиррен прошел все воспоминания, тщательно обходя сексуальную сферу и гибель родителей. Он решил оставить это на самый конец, но, подойдя к этому, ощутил такой страх, что больше продолжать не смог.
   Строггорн рассердился, но сменил его. Диггиррен оказался прав. Присутствие постороннего при весьма интимных моментах жизни произвело на Тину совершенно жуткое впечатление, причинив сильную боль. Она не могла кричать, а просто периодически проваливалась в шок, и требовалось немало времени, чтобы привести ее в чувство. Сейчас ее губила слишком большая чувствительность психики, которая и позволяла проведение операции по превращению ее в эспера, но причиняла при зондаже чудовищную боль. Когда дошли до родителей, понадобилось почти полчаса, чтобы привести ее в чувство.
    — Осталась одна зона, —предупредил Строггорн. — Мы не знаем, возбудится она или нет, лучше бы Тина ничего не вспомнила.
   Строггорн потихоньку увеличил поток энергии, возбуждая участок коридора памяти, который послушно засветился, а ему от этого стало страшно, хотя очень редко в своей жизни он испытывал страх. Воспоминания восстанавливались, и Строггорн увидел тихий вечер.
   Солнце висело совсем низко, его лучи попадали Тине в глаза, проходя сквозь листву. Она была в парке, на скамейке и, улыбаясь, наблюдала за детьми, а потом вспомнила про Алана, своего партнера, с которым прожила два года и так и не поняла, почему он так резко оборвал отношения. Тина задумалась и не заметила, как какой-то мужчина сел рядом.
   — Ваш? — спросил мужчина, имея в виду мальчика, споткнувшегося о его ногу. У мужчины был мягкий, бархатный голос, но она все равно вздрогнула от неожиданности.
   — Спасибо, что поймали его, — подошла мать ребенка и взяла мальчика за руку. — Такой непослушный, — сказала она вслух, нечетко выговаривая слова.
   Мужчина проводил женщину взглядом.
   — Хороший мальчик, — улыбнувшись, сказал он. — А почему такая красивая женщина грустит? Поругались с кем-нибудь?
   — Вы телепат? — резко спросила Тина, не смотря на него. Всю свою жизнь она старательно избегала знакомств с телепатами.
   — Разве я похож на телепата? Просто вы так печальны, задумчивы. А вы не любите телепатов?
   Тина подняла глаза на мужчину. Он был невероятно привлекателен: темные волосы локонами спадали до плеч, мягкий бархатный взгляд почти черных глаз странно завораживал. Мужчина был в тонкой светлой рубашке с длинными рукавами, и это немного удивило ее: в этот день было очень жарко.
   — Вы мне не ответили, — улыбнувшись, напомнил он. — Жарко сегодня, правда?
   — Правда, — она еще раз вгляделась в его мягкие глаза. Нет, мужчина никак не походил на телепата. — Не люблю. Разве это удовольствие, когда кто-то читает твои мысли?
   — Мне тоже это не нравится!
   — Тогда мы с вами поладим, — Тина, наконец, расслабилась.
   — И расскажете мне, с кем поругались?
   — А вам это интересно?
   — Очень, — он рассмеялся. — Я такой же любопытный, как телепаты. Давайте познакомимся? Так как вас зовут?
   — Тина… Почему вы так побледнели? Вам не понравилось мое имя?
   — Ну почему же, красивое имя, — мужчина натянуто улыбнулся, словно стараясь справиться с собой. — Ну что, может быть, пойдем с вами куда-нибудь? Обещаю, что этот день вы не забудете никогда.
   — Вы так в себе уверены? — она едва сдержала смех. — Может, сначала представитесь?
   — Меня зовут… Лион.
   Лион явно был очень самоуверенным мужчиной, но почему-то от его взгляда расставание с Аланом отодвинулось куда-то далеко, словно прошло много времени.
   — Вы опять вспоминаете плохое, у вас сразу меняется лицо, когда вы это делаете, — заметил Лион. — А мне хочется, чтобы вы отвлеклись и не думали о грустном. Можно? — он поднялся, предложив ей руку.
   У Лиона было сильное, хорошо тренированное тело. Тина сразу поняла это, как только взяла его под руку.
   Они летели на такси, а потом долго сидели в маленьком ресторанчике с оглушительно громкой музыкой, и поэтому было почти невозможно говорить. Лион несколько раз приглашал ее танцевать. Его глаза, совсем черные в темноте, бархатисто поблескивали, и он сильно, но нежно, прижимал ее к себе, а ей казалось, будто все вокруг исчезло. Остался только этот совсем незнакомый, и почему-то казавшийся таким знакомым, мужчина, полумрак зала и бесконечная громкая музыка.
   — Тина, если я задам один нескромный вопрос, вы мне ответите? — спросил Лион. Они танцевали, и, чтобы она слышала его, он прижал ее к себе, говоря почти в ухо, а его локоны мягко касались ее лица.
   — Отвечу, — ей казалось, что ему она может ответить на любой вопрос.
   — Вы согласитесь сегодня остаться со мной? Обещаю, вы не пожалеете об этом.
   Тина задумалась. Это было совсем не в ее правилах ложиться в постель в первый день знакомства. Она посмотрела в его глаза и уловила в них мольбу, а потом представилось, что если сейчас сказать нет, этот человек исчезнет навсегда, и эта мысль причинила удивившую ее боль.
   — Вы меня озадачили, Лион, — от волнения она покусывала губы. — Это не в моих правилах…
   — А если завтра я должен уехать, надолго? Поверьте, я не сделаю вам плохо, для меня Любовь всегда была искусством.
   — Вы хотели сказать, секс?
   — Секс не может быть искусством, слишком грубое слово, вы не находите?
   — Я не верю в любовь с первого взгляда, — улыбнулась Тина.
   — Неужели? — Лион как-то странно посмотрел на нее, и от этого взгляда родился страх, и теплая волна прошла по телу. Они танцевали, и Лион не мог не почувствовать этого. — Рискнете?
   Она несколько секунд еще думала, а потом подняла глаза.
   — Рискну.
   Он сразу закружил ее в танце и, казалось, словно внутри него расправилась пружина.

* * *

   Лион внимательно обошел ее крохотную двухкомнатную квартирку, хотя в ней нечего особо было рассматривать.
   — Вы скромно живете, Тина. А чем вы занимаетесь?
   — Работаю в юридической фирме.
   — Наверное, вы еще очень молоды?
   — У женщины неприлично спрашивать о возрасте. Разве вас этому в школе не учили?
   — Не припомню, — Лион рассмеялся.
   — А вы чем занимаетесь? Или это секрет?
   — О-о-чень большой, — протянул он, садясь в кресло. — Я агент разведки, — серьезно добавил он.
   — Шутите? — обиделась Тина. — Не хотите даже сказать, чем занимаетесь, а я должна вам доверять. С какой стати?
   — Я работаю ассистентом врача, в клинике. Вы забавно обижаетесь. Можно заказать чаю?