Страница:
Господин выходит. Тот, возвращаясь, делает па и становится в позу.
Манчини, давай танцевать танго Манчини —тебя обожаю.
М а н ч и н и (сидит, развалившись и играя тростью). Ну, ну – не забывайся, Тот. Но ты что-то скрываешь, чурбан; я всегда говорил, что ты из общества. С тобою так легко! А кто этот твой князь – настоящий?
Т о т. В высокой степени настоящий. Как и ты!
М а н ч и н и. Симпатичное лицо, хотя я сразу почему-то принял его за могильщика, пришедшего получать заказ. Ах, Тот! когда я, наконец, расстанусь с этими грязными стенами, с папа Брике, глупыми афишами, грубыми жокеями!
Т о т . Теперь скоро, Манчини.
М а н ч и н и. Да, теперь скоро. Ах, Тот, я просто изнемог в этой среде, я начинаю чувствовать себя лошадью. Ты из общества, но ты еще не знаешь, что такое высший свет! Одеться, наконец, прилично, бывать на приемах, блистать остроумием, изредка перекинуться в баккара (смеется), не прибегая к фокусам и жонглерству…
Т о т. А вечерком пробраться в предместье, где тебя считают честным папашей, любящим детишек, и…
М а н ч и н и. И кое-что подцепить, да! (Смеется.) Я буду носить шелковую маску, а за мною будут идти два лакея, чтобы эта подлая чернь не оскорбила меня… Ах, Тот, во мне бурлит кровь моих предков! Посмотри на этот стилет: как ты думаешь, он был когда-нибудь в крови?
Т о т . Ты меня пугаешь, граф!
М а н ч и н и (смеясь и вкладывая стилет). Чурбан!
Т о т. А как с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Мещане вполне удовлетворены и благословляют мое имя. (Смеется.) Вообще блеск моего имени разгорается с небыва-а-лой силой! Кстати: ты не знаешь, какая автомобильная фирма считается наилучшей? Деньги не важны. (Смеется.) А, папа Брике!
Входит Б р и к е; одет, в пальто и цилиндре. Здороваются.
Б р и к е. Ну, вот ты и добился бенефиса для твоей Консуэллы, Манчини! Скажу, впрочем, что если бы не Зинида…
М а н ч и н и. Но, послушай, Брике, ты положительно осел: чего ты жалуешься? На бенефис Консуэллы барон берет весь партер, тебе этого мало, скупец?
Б р и к е. Я люблю твою дочку, Манчини, и мне жаль ее отпускать. Чего ей не хватает здесь? Честный труд, прекрасные товарищи – а воздух?
М а н ч и н и. Не ей, а мне не хватает – понял? (Смеется.) Я просил тебя, Гарпагон: прибавь, а теперь – не разменяешь ли ты мне тысячу франков, директор?
Б р и к е (со вздохом). Давай.
М а н ч и н и (небрежно). Завтра. Я их оставил дома.
Все трое смеются.
Смейтесь, смейтесь! А сегодня мы едем с бароном на его загородную виллу; говорят, недурненькая вилла…
Т о т . Зачем?
М а н ч и н и. Ну, ты знаешь капризы этих миллиардеров, Тот. Хочет показать Консуэлле какие-то зимние розы, а мне свой погреб. Он заедет за нами сюда… Что с тобою, Консуэллочка?
Входит Консуэлла, почти плачет.
К о н с у э л л а . Я не могу, папа, скажи ему! Какое право он имеет кричать на меня? Он чуть не ударил меня хлыстом.
М а н ч и н и (выпрямляясь). Брике! Прошу вас как директора… что это за конюшня? Мою дочь —хлыстом? Да я этого мальчишку! Какой-то жокей – нет, это черт знает что! Черт знает что, клянусь!
К о н с у э л л а . Папа…
Б р и к е. Да, я скажу…
К о н с у э л л а . Ах, нет же! Альфред вовсе не ударил меня, я так глупо сказала. Что вы придумали? Ему самому так жаль…
Б р и к е. Все-таки я скажу, что…
К о н с у э л л а . Не смей! Не надо говорить. Он ничего не делал!
М а н ч и н и (еще горячась). Он должен извиниться, мальчишка.
К о н с у э л л а . Ах, да он извинился же – как вы глупы все! Просто мне сегодня не удается, я и расстроилась, такие пустяки. Он так извинялся, глупый, а я не хотела его прощать. Тот, милый, здравствуй, я не заметила тебя… Как к тебе идет этот галстук. Ты куда, Брике? К Альфреду?
Б р и к е. Нет, я так. Я иду домой. Зинида просила кланяться тебе, девочка. Она еще и сегодня не будет. (Выходит.)
К о н с у э л л а . Какая милая эта Зинида, такая хорошая… Папа, отчего здесь все теперь кажутся мне такими милыми? Должно быть, оттого, что я скоро уйду отсюда. Тот, ты не слыхал, какой марш будут играть Тили и Поли? (Смеется.) Такой веселый.
Т о т . Да, слыхал. Твой бенефис будет замечателен.
К о н с у э л л а . Я сама думаю. Папа, я хочу есть. Закажи мне бутерброд.
Т о т. Я сбегаю, царица!
К о н с у э л л а . Сбегай, Тот. (Кричит.) Только с сыром не надо.
Манчини и Консуэлла одни. Манчини, развалившись в кресле, критически рассматривает дочь.
М а н ч и н и. В тебе сегодня есть что-то особенное, дитя… не знаю, лучше или хуже. Ты плакала?
К о н с у э л л а . Да, немножко. Ах, как я хочу есть!
М а н ч и н и. Ты же завтракала…
К о н с у э л л а . То-то, что нет. Ты сегодня опять забыл оставить денег, а без денег…
М а н ч и н и. Ах, черт возьми! Вот память! (Смеется.) Но сегодня мы хорошо покушаем, ты не наседай на бутерброды. Нет, ты положительно мне нравишься. Тебе надо чаще плакать, дитя, это смывает с тебя лишнюю наивность, ты больше женщина.
К о н с у э л л а . Разве я так наивна, папа?
М а н ч и н и. Очень! Слишком! В других я это люблю, но в тебе… да и барон…
К о н с у э л л а . Глупости. Я не наивна. Но знаешь, Безано так бранил меня, что и ты бы заплакал. Черт знает что!
М а н ч и н и. Тсс! Никогда не говори: черт знает что. Это неприлично.
К о н с у э л л а . Я только с тобой говорю.
М а н ч и н и. И со мной не надо – я и так знаю. (Смеется.)
Звуки необычайно бурного и стремительного циркового галопа, звонкие вскрики, хлопанье бича.
К о н с у э л л а . Ах, послушай, папа! Это новый номер Альфреда, он делает такой прыжок… Джим говорит, что он непременно свернет себе шею. Бедненький!
М а н ч и н и (равнодушно). Или ноги, или спину, они все что-нибудь себе ломают. (Смеется.) Ломкие игрушки!
К о н с у э л л а (слушая музыку). Мне будет скучно без них. Папа, барон обещал, что сделает для меня круг, по которому я могу скакать, сколько хочу… он не врет?
М а н ч и н и. Круг? (Смеется.) Нет, это он не врет! Кстати, дитя мое, про баронов говорят: лжет, а не врет.
К о н с у э л л а . Все равно. Хорошо быть богатым, папа, все можно сделать.
М а н ч и н и (восторженно). Все! Все, дитя мое! Ах, сегодня решается наша судьба, молись милостивому Богу, Консуэлла: барон висит на ниточке.
К о н с у э л л а (равнодушно). Да?
М а н ч и н и (показывая пальцами). На тончайшей шелковой ниточке. Я почти убежден, что он сегодня сделает предложение. (Смеется.) Зимние розы и паутина среди роз, чтобы моя маленькая мушка… Он такой паук!
К о н с у э л л а (равнодушно). Да, ужасный паук. Папа, а руку еще нельзя давать целовать?
М а н ч и н и. Ни в каком случае. Ты еще не знаешь этих мужчин, дитя мое…
К о н с у э л л а . Альфред никогда не целует.
М а н ч и н и. Альфред! Твой Альфред мальчишка, и не смеет. Но эти мужчины, с ними необходима крайняя сдержанность, дитя мое. Сегодня он поцелует тебе пальчики, завтра —около кисти, а послезавтра – ты у него уже на коленях!
К о н с у э л л а . Фи, папа, что ты говоришь! Как тебе не стыдно!
М а н ч и н и. Но я знаю…
К о н с у э л л а . Не смей! Я не хочу слушать эти гадости. Я такую дам барону оплеуху, хуже, чем Тоту. Пусть только сунется.
М а н ч и н и (огорченно разводя руками). Все мужчины таковы, дитя.
К о н с у э л л а . Неправда. Альфред не такой! Ах, ну что же Тот? Сказал: побегу, а все нет.
М а н ч и н и. Буфет закрыт, и ему нужно достать. Консуэлла, я еще хочу предупредить тебя, как отец, относительно Тота: не доверяй ему. Он что-то, знаешь, такое… (вертит пальцами около головы) он нечисто играет!
К о н с у э л л а . Ты обо всех так говоришь. Я Тота знаю: он такой милый и любит меня.
М а н ч и н и. Поверь мне: там что-то есть.
К о н с у э л л а . Папа, ты надоел с твоими советами! Ах, Тот, мерси.
Тот , несколько запыхавшийся, подает бутерброды.
Т о т . Кушай, Консуэлла.
К о н с у э л л а . Он еще теплый, – ты так бежал, Тот? Я тебе так благодарна! (Кушает.) Тот, ты любишь меня?
Т о т . Люблю, царица. Я твой придворный шут.
К о н с у э л л а (кушает). А когда я уйду, ты возьмешь себе другую царицу?
Т о т (делая реверанс). Я последую за тобою, несравненная. Я буду нести твой белый шлейф и утирать им слезы. (Притворно плачет.)
М а н ч и н и. Чурбан! (Смеется.) Но как жаль, Тот, что прошли эти чудесные времена, когда при дворе Манчини кривлялись десятки пестрых шутов, которым они давали золото и пинки. Теперь Манчини должен идти в грязный цирк, чтобы видеть порядочного шута, да и то – чей он? Мой? Нет, всякого, кто заплатил франк… Скоро от демократии нельзя будет дышать, Тот. Ей также нужны шуты. Ты подумай, Тот, какая беспримерная наглость!
Т о т . Мы служим тому, кто платит, – что поделаешь, граф!
М а н ч и н и. Но разве это не печально? А ты представь только: мы сидим в моем замке; я у камина потягиваю вино, а ты у моих ног болтаешь глупости, звенишь бубенчиками и развлекаешь меня. Кое в чем пощипываешь и меня, это допускалось традициями и нужно для циркуляции крови. Потом ты мне надоел, мне захотелось другого – и вот я даю тебе пинка… Тот, как бы это было прекрасно!
Т о т . Это было бы божественно, Манчини!
М а н ч и н и. Ну да! И ты получал бы золото, очаровательные желтенькие штучки. Нет, когда я разбогатею, я возьму тебя – это решено.
К о н с у э л л а . Возьми его, папа.
Т о т . И когда граф, утомленный моей болтовней, даст мне пинка сиятельной ногою, я лягу у ножек моей царицы и буду…
К о н с у э л л а (смеясь). Ждать того же? Ну, я кончила. Дай мне платок, папа, вытереть руки, у тебя в том кармане есть второй. Ах, господи, еще нужно работать!
М а н ч и н и (тревожно). Но не забудь, дитя!
К о н с у э л л а . Нет, сегодня я не забуду. Поезжай.
М а н ч и н и (смотрит на часы). Да, пора уже. Он просил меня заехать за ним, когда ты будешь готова. Пока я вернусь… тебе еще надо переодеться. (Смеется.) Signori! Mie complimenti!2(Играя палкой, удаляется.)
Консуэлла садится в угол дивана, укутавшись платком.
К о н с у э л л а . Ну, Тот, ложись у моих ног и расскажи что-нибудь веселенькое… Знаешь, когда у тебя нарисован смех, ты красивее, но ты и так очень, очень мил! Ну – Тот? Отчего же ты не ложишься?
Т о т . Консуэлла! Ты выходишь за барона?
К о н с у э л л а (равнодушно). Кажется. Барон висит на ниточке. Тот, там, в бумаге, остался один бутербродик, скушай.
Т о т . Благодарю, царица. (Ест.) А ты помнишь мое предсказание?
К о н с у э л л а . Какое?.. Как ты быстро глотаешь – что, вкусно было?
Т о т . Вкусно. Что если ты выйдешь за барона, то…
К о н с у э л л а . Ах, это! Но ведь ты шутил тогда?
Т о т . Как знать, царица. Иногда человек шутит, и вдруг выходит правда: звезды напрасно говорить не станут. Если даже человеку трудно бывает раскрыть рот и сказать слово, то каково же звезде – ты подумай!
К о н с у э л л а (смеется). Еще бы – такой рот!
Т о т . Нет, моя маленькая, на твоем месте я бы очень задумался. Вдруг ты умрешь? Не выходи за барона, Консуэлла!
К о н с у э л л а (думая). А что такое – смерть?
Т о т . Не знаю, царица, никто не знает. Как и любовь! Но ручки твои похолодеют, и глазки закроются. Ты уйдешь отсюда – и музыка будет играть без тебя, и без тебя будет скакать сумасшедший Безано, и без тебя Тили и Поли будут играть на своих дудочках: тили-тили, поли-поли…
К о н с у э л л а . Не надо! Мне и так грустно, Тотик. Тили-тили, поли-поли…
Молчание. Тот взглядывает на Консуэллу.
Т о т . Ты плакала, Консуэллочка?
К о н с у э л л а . Да, немножко, меня расстроил Альфред. Но подумай: разве я виновата, что сегодня у меня не выходит? Я же старалась, но если у меня не выходит!
Т о т . Отчего?
К о н с у э л л а . Ах, я не знаю. Тут что-то есть такое… (прижимает руку к сердцу) я не знаю. Должно быть, я больна, Тот. Что такое болезнь? Это очень больно?
Т о т . Это не болезнь. Это чары далеких звезд, Консуэлла! Это голос твоей судьбы, моя маленькая царица!
К о н с у э л л а . Не говори, пожалуйста, глупостей. Какое дело звездам до меня? Я такая маленькая. Глупости, Тот! Лучше расскажи мне другую сказку, которую ты знаешь: про синее море и про тех богов, знаешь? – которые так прекрасны. Они все уже умерли?
Т о т . Они живы, но они скрываются, богиня.
К о н с у э л л а . В лесу и на горах? Их можно встретить? Ах, Тот, подумай: вдруг бы я встретила бога и он взглянул на меня! Я бы убежала! (Смеется.) А сегодня утром, когда не было завтрака, мне вдруг стало так скучно, так противно, что я подумала: хоть бы пришел бог и накормил меня! И только что я подумала, вдруг я услыхала… честное слово, правда! услыхала: Консуэлла, кто-то зовет. (Сердито.) Пожалуйста, не смейся!
Т о т . Разве я смеюсь?
К о н с у э л л а . Честное слово, правда. Ах, Тот, но ведь он не пришел. Он только позвал и сам скрылся, ищи его! А мне так больно стало и вот до сих пор болит… Зачем ты напомнил мне детство? – я его забыла совсем. Там было море… и еще что-то… много, много… (Закрывает глаза, улыбается.)
Т о т . Вспомни, Консуэлла!
К о н с у э л л а . Нет. (Открывая глаза) Все забыла! (Обводит глазами комнату.) Тот, ты видишь, какая афиша будет на мой бенефис? Папа сам придумал, и барону нравится, он смеялся.
Молчание.
Т о т (тихо). Консуэлла, царица моя! Не езди сегодня к барону.
К о н с у э л л а . Это почему? (Помолчав.) Какой, однако, ты дерзкий, Тот.
Т о т (опуская голову, тихо). Я не хочу.
К о н с у э л л а (встает). Что такое? Ты не хочешь?
Т о т (еще ниже опуская голову). Я не хочу, чтобы ты выходила за барона. (Умоляя.) Я… не позволю… Я… очень прощу!
К о н с у э л л а . А за кого же прикажешь? Не за тебя ли, шут? (Злобно смеется.) Ты спятил, голубчик? Я не позволю… Это он! Он не позволит мне! Нет, это просто невыносимо! Какое тебе дело до меня? (Расхаживает по комнате, через плечо сердито глядя на Тота) Какой-то шут, клоун, которого завтра выгонят отсюда! Ты мне надоел с твоими дурацкими сказками… или ты так любишь пощечины? Дурак, который не мог придумать лучшего: пощечины!
Т о т (не поднимая глаз). Прости, царица.
К о н с у э л л а . Рад, что над ним смеются… тоже, бог! Нет, не прощу. Я тебя знаю: у тебя тут (показывая на голову) что-то вертится! Смеется… такой милый… играет, играет, а потом вдруг и бац, скажет: слушайте его! Обжегся, голубчик, не на ту напал? Вот неси мой шлейф, это твое дело… шут!
Т о т . Я понесу твой шлейф, царица. Прости меня, верни мне образ моей милостивой и прекрасной богини.
К о н с у э л л а (успокаиваясь). Опять играешь?
Т о т . Играю.
К о н с у э л л а . Вот видишь! (Смеясь, садится.) Глупый Тот.
Т о т . Все вижу, царица. Вижу, как ты прекрасна, и вижу, как низко стелется под твоими ножками твой бедный шут… где-то в пропасти звучат его глупые бубенчики. Он на коленях просит: прости и пожалей его, божественная. Он был дерзок и заносчив, он так весело играл, что заигрался, – и потерял свой крохотный разум, последние сбережения рассудка – прости!
К о н с у э л л а . Ну, прощаю. (Смеется.) А за барона теперь позволишь?
Т о т (также смеясь). А за барона – все-таки не позволю. Но что значит для царицы позволение ее влюбленного шута?
К о н с у э л л а . Ну, встань, ты прощен. А, знаешь, за что? Ты думаешь, за твои слова?.. Ты хитрая бестия, Тот! Нет – за бутерброды, вот за что! Ты был так мил и так запыхался, когда принес их… бедный Тотик. С завтрашнего дня можешь снова лежать у моих ног. Как только я свистну: иси…
Т о т . Так я тотчас же ложусь к твоим ногам, Консуэлла, это решено. Но сегодня все мои бубенчики облетели и…
Вошел Б е з а н о. Он смущен.
К о н с у э л л а . Альфред? Ты за мной?
Б е з а н о. Да. Ты еще будешь работать, Консуэлла?
К о н с у э л л а . Конечно, буду. Сколько хочешь! А я думала, что ты сердишься на меня, Альфред. Я больше не буду зевать.
Б е з а н о. Нет, ты не зевала. Ты не обижайся, что я так кричал… право, я… Но, знаешь, когда надо учить, и человек…
К о н с у э л л а . Господи, да разве я не понимаю. Ты еще слишком добр, невыносимо добр, что соглашаешься учить такую дуру, разве я не понимаю? Идем.
Б е з а н о . Идем. Мы еще не видались, Тот. Здравствуй.
Т о т . Здравствуй, Безано. Нет, нет, одну минуту, одну минуту постойте так! Да.
Консуэлла и Безано стоят рядом; жокей хмурится, Консуэлла смеется и краснеет.
Б е з а н о (недовольно). Что ты выдумал, Тот?
К о н с у э л л а (краснея). Как Адам и Ева? Какой ты глупый, ужасно! (Убегает.) Я только переменю туфли, Альфред…
Т о т . Консуэлла, а как же папа и барон? Они сейчас придут за тобой.
К о н с у э л л а . Ну и пусть. Могут подождать, не такие важные! (Убегает.)
Безано нерешительно идет за нею.
Т о т . Останься на одну минуту, Безано. Сядь.
Б е з а н о . Что еще надо? Мне некогда заниматься пустяками.
Т о т . Или стой – как хочешь! Безано, ты любишь ее?
Молчание.
Б е з а н о. Я никому не дам вмешиваться в мои дела. Ты слишком много позволяешь себе, Тот. Я тебя не знаю, ты пришел с улицы – и почему я должен верить тебе?
Т о т . А барона ты знаешь? Послушай, мне трудно произнести эти слова… но она любит тебя. Спаси ее от паука! Или ты ослеп и не видишь тенет, которыми затканы здесь все темные углы? Вырвись из твоего заколдованного круга, по которому ты носишься, как слепой, – умчи ее, укради, сделай что хочешь… наконец, убей ее и возьми на небо или к черту! – но не отдавай этому человеку. Он – осквернитель любви. И если ты робок, если тебе страшно поднять руку на нее —убей барона. Убей!
В с з а и о (усмехаясь). А кто убьет следующих?
Т о т . Она любит тебя!
В с з а и о. Она сама сказала это?
Т о т . Какая маленькая, какая глупая, какая человеческая гордость! А ведь ты божок… бог, юноша! Отчего ты не хочешь поверить мне? Или тебя смущает улица, откуда я пришел? – но взгляни же сам, посмотри мне в глаза: разве такие лгут. Да, лицо мое безобразно, я корчу гримасы и рожи, меня окружает смех… но не видишь ли ты за этим бога, как и ты? Ну, смотри, смотри же на меня!
Безано хохочет.
Что ты… мальчишка?!
Б е з а н о . Ты… сейчас совсем, как тогда, на арене… помнишь? Когда ты великий человек и за тобою прислали из академии, бац! Тот, кто получает пощечины.
Т о т (также хохочет). Да, да – а ведь похоже, Безано! Очень! (С мучительным напряжением играет, становясь в позу.) Кажется, это прислали за мной из академии?
Б е з а н о (хмурясь). Но мне не нравится эта игра. Подставляй свое лицо, если хочешь, а меня ты не смеешь. (Идет к выходу.)
Т о т . Безано!..
Б е з а н о (оборачиваясь). И чтобы я никогда не слыхал про Консуэллу и что… я бог, не сметь! Знаешь – это противно! (Выходит, гневно бьет себя хлыстом по ботфортам.)
Тот один. Гневно, с перекосившимся лицом, делает шаг вслед жокею, останавливается – и беззвучно смеется, закинув голову. Таким застают его Манчини и барон.
М а н ч и н и (смеясь). Какой ты весельчак, Тот! Смеешься даже один.
Тот громко хохочет.
Да перестань же, шут! Как тебя разбирает.
Т о т (низко и размашисто кланяясь). Здравствуйте, барон. Мое нижайшее почтение, граф. Прошу простить меня, граф, но вы застали клоуна за работой… так сказать, среди его повседневных удовольствий, барон.
М а н ч и н и (поднимая брови). Тсс! Но ты —умный человек, Тот. Я буду просить папу Брике, чтобы тебе дали бенефис… хочешь, Тот?
Т о т . Окажите милость, граф.
М а н ч и н и. Но, но, не слишком, будь проще, Тот. (Смеется.) Но сколько ты получишь пощечин в твой бенефис, если даже в будни в тебя звонят, как в гонг? Странная профессия, не правда ли, барон?
Б а р о н . Очень странная. Но где же графиня?
М а н ч и н и. Да, да… я сейчас схожу за нею. Дитя, она так увлекается своим бенефисом и работой… они называют свои прыжки работой, барон!
Б а р о н . Я могу подождать. (Садится, цилиндр на голове)
М а н ч и н и. Нет, зачем же? Я потороплю ее. Я скоро. А ты, Тот, будь хозяином и займи нашего дорогого гостя… Вы с ним не соскучитесь, барон. (Выходит.)
Тот размашисто шагает по комнате, улыбаясь и поглядывая на барона. Барон сидит, – широко расставив ноги, подбородком опершись на палку. На голове цилиндр. Спокоен.
Т о т . Как прикажете вас занимать, барон?
Б а р о н. Никак. Я не люблю клоунов.
Т о т. Как и я баронов.
Молчание. Тот надевает на голову котелок, размашисто берет стул и со стуком ставит против барона. Садится верхом, повторяя позу барона, и смотрит ему в глаза. Молчание.
Вы долго можете молчать?
Б а р о н. Долго.
Молчание. Тот постукивает ногой по полу.
Т о т. А вы долго можете ждать?
Б а р о н. Долго.
Т о т. Пока не получите?
Б а р о н. Пока не получу. А вы?
Т о т. Я также.
Молча, сдвинувшись головами, смотрят друг на друга. На арене звуки танго.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Б р и т ы й. Полно, Анри. Десять тысяч франков – это слишком много даже для барона!
В т о р о й. А почем теперь розы?
Б р и т ы й. Я не знаю. Зимой они дороже, конечно, но все же Анри болтает глупости. Десять тысяч!
В т о р о й. У барона свои оранжереи, ему ничего не стоит.
А н р и (бросая сигару, которая обожгла ему кончики пальцев). Нет, ты несносен, Граб! Послушай: ведь это же целая фура, от нее на милю пахнет розами. Чтобы усыпать всю арену…
Б р и т ы й. Только круг.
А н р и. Это все равно. Чтобы усыпать круг, их нужно тысячи – тысячи роз и бутонов! Ты увидишь, что это будет, когда они лягут ковром… он велел ковром, Граб, понимаешь!
В т о р о й. Но какая баронская прихоть! Нам не пора?
А н р и. Нет еще, успеем. А мне это нравится: огненно красный танго на огненно-красном ковре из зимних роз!
Б р и т ы й. Консуэлла будет скакать по розам, а Безано?
В т о р о й. А Безано – по шипам.
Улыбки.
Б р и т ы й. У мальчишки нет самолюбия: я бы отказался!
А н р и. Но это его служба, он обязан, Граб. (Смеется.) А о самолюбии поговори с ним самим: он зол и горд, как сатаненок.
В т о р о й. Нет, – чудесный бенефис, не говорите. Приятно смотреть на эту толпу, она так возбуждена…
А н р и. Тсс!
Все трое, как пойманные школьники, бросают сигары и папиросы и дают дорогу З и н и д е, идущей с Т о т о м.
3 и н и д а (строго). Почему вы здесь, господа? Ваше место у барьера.
А н р и (улыбаясь, почтительно). Мы только на минуту, мадам Зинида, мы идем. Какой удачный вечер, не правда ли? – и какая слава для папы Брике!
3 и н и д а. Да. Идите и, пожалуйста, не оставляйте ваших мест.
Берейторы уходят. Зинида открывает стол и прячет какие-то бумаги. Она в костюме укротительницы.
Ты что делал около зверей, Тот? Ты меня испугал.
Т о т . Так, герцогиня. Я хотел послушать, что говорят звери о бенефисе. Они шагают по клетке и ворчат.
3 и н и д а. Их раздражает музыка. Ну, Тот? Садись. Вечер превосходный – и я очень рада, что Консуэлла уходит от нас! Ты слыхал про баронские розы?
Т о т . Все говорят. Розы Гименея!
3 и н и д а. Вот и еще… (отталкивает букет) везде разбросаны! Да, я рада. Она здесь лишняя и мешает работе. Это несчастье для труппы, когда в ней заведется такая, слишком красивая и… доступная девчонка.
Т о т . Но ведь это же честный брак, герцогиня!
3 и н и д а. Для меня это безразлично.
Т о т . И пауки ведь также нуждаются в улучшении породы! Какие очаровательные паучата выведутся у этой пары – ты воображаешь, Зинида? С лицом матери-Консуэллы и с нутром папаши-барона они смогут украсить любую арену.
3 и н и д а. Ты сегодня зол, Тот. И мрачен.
Т о т. Я смеюсь.
3 и н и д а. Но не весело. Ты почему без грима?
Т о т. Я в третьем отделении, еще успею. А как относится к вечеру Безано? Он тоже доволен?
3 и н и д а. Я не говорила с Безано. А знаешь ли, что я думаю, мой друг: ты также здесь лишний!
Молчание.
Т о т . Как прикажешь понимать это, Зинида?
3 и н и д а. Как сказано. В сущности, Консуэлла продалась за пустяки: что такое этот барон и его несчастные миллионы. Про тебя говорят, что ты очень умен, пожалуй, даже слишком, так вот скажи мне, подумай: за сколько можно купить меня?
Т о т (как бы прицениваясь). Только за корону.
3 и н и д а. Баронскую?
Т о т . Нет – королевскую.
3 и н и д а. Да, ты очень неглуп. А ты догадался, что Консуэлла не родная дочь Манчини?
Т о т (пораженный). Да что ты! А она знает об этом?
З и н и д а. Едва ли, да и зачем ей знать? Да, безродная девчонка с Корсо, которую он предпочел пустить в оборот, нежели… Но по закону она его дочь – графиня Вероника Манчини.
Т о т . Хорошо, когда все делается по закону, не правда ли, Зинида? Но любопытно: в ней больше голубой крови, чем в этом Манчини… можно подумать, что это она подобрала его на улице и сделала отцом и графом. Граф. Манчини! (Смеется.)
3 и н и д а. Да, ты мрачен. Тот, я передумала: оставайся здесь.
Т о т. Я не буду лишний?
3 и н и д а. Когда она уйдет, ты не будешь лишний… О, ты еще не знаешь, как с нами хорошо, как легко душе и телу. Я понимаю тебя, я тоже умная. Как и ты, я оттуда принесла с собою привычку к цепям и долгое время сама приковывала себя… к чему попало, только бы держаться.
Манчини, давай танцевать танго Манчини —тебя обожаю.
М а н ч и н и (сидит, развалившись и играя тростью). Ну, ну – не забывайся, Тот. Но ты что-то скрываешь, чурбан; я всегда говорил, что ты из общества. С тобою так легко! А кто этот твой князь – настоящий?
Т о т. В высокой степени настоящий. Как и ты!
М а н ч и н и. Симпатичное лицо, хотя я сразу почему-то принял его за могильщика, пришедшего получать заказ. Ах, Тот! когда я, наконец, расстанусь с этими грязными стенами, с папа Брике, глупыми афишами, грубыми жокеями!
Т о т . Теперь скоро, Манчини.
М а н ч и н и. Да, теперь скоро. Ах, Тот, я просто изнемог в этой среде, я начинаю чувствовать себя лошадью. Ты из общества, но ты еще не знаешь, что такое высший свет! Одеться, наконец, прилично, бывать на приемах, блистать остроумием, изредка перекинуться в баккара (смеется), не прибегая к фокусам и жонглерству…
Т о т. А вечерком пробраться в предместье, где тебя считают честным папашей, любящим детишек, и…
М а н ч и н и. И кое-что подцепить, да! (Смеется.) Я буду носить шелковую маску, а за мною будут идти два лакея, чтобы эта подлая чернь не оскорбила меня… Ах, Тот, во мне бурлит кровь моих предков! Посмотри на этот стилет: как ты думаешь, он был когда-нибудь в крови?
Т о т . Ты меня пугаешь, граф!
М а н ч и н и (смеясь и вкладывая стилет). Чурбан!
Т о т. А как с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Мещане вполне удовлетворены и благословляют мое имя. (Смеется.) Вообще блеск моего имени разгорается с небыва-а-лой силой! Кстати: ты не знаешь, какая автомобильная фирма считается наилучшей? Деньги не важны. (Смеется.) А, папа Брике!
Входит Б р и к е; одет, в пальто и цилиндре. Здороваются.
Б р и к е. Ну, вот ты и добился бенефиса для твоей Консуэллы, Манчини! Скажу, впрочем, что если бы не Зинида…
М а н ч и н и. Но, послушай, Брике, ты положительно осел: чего ты жалуешься? На бенефис Консуэллы барон берет весь партер, тебе этого мало, скупец?
Б р и к е. Я люблю твою дочку, Манчини, и мне жаль ее отпускать. Чего ей не хватает здесь? Честный труд, прекрасные товарищи – а воздух?
М а н ч и н и. Не ей, а мне не хватает – понял? (Смеется.) Я просил тебя, Гарпагон: прибавь, а теперь – не разменяешь ли ты мне тысячу франков, директор?
Б р и к е (со вздохом). Давай.
М а н ч и н и (небрежно). Завтра. Я их оставил дома.
Все трое смеются.
Смейтесь, смейтесь! А сегодня мы едем с бароном на его загородную виллу; говорят, недурненькая вилла…
Т о т . Зачем?
М а н ч и н и. Ну, ты знаешь капризы этих миллиардеров, Тот. Хочет показать Консуэлле какие-то зимние розы, а мне свой погреб. Он заедет за нами сюда… Что с тобою, Консуэллочка?
Входит Консуэлла, почти плачет.
К о н с у э л л а . Я не могу, папа, скажи ему! Какое право он имеет кричать на меня? Он чуть не ударил меня хлыстом.
М а н ч и н и (выпрямляясь). Брике! Прошу вас как директора… что это за конюшня? Мою дочь —хлыстом? Да я этого мальчишку! Какой-то жокей – нет, это черт знает что! Черт знает что, клянусь!
К о н с у э л л а . Папа…
Б р и к е. Да, я скажу…
К о н с у э л л а . Ах, нет же! Альфред вовсе не ударил меня, я так глупо сказала. Что вы придумали? Ему самому так жаль…
Б р и к е. Все-таки я скажу, что…
К о н с у э л л а . Не смей! Не надо говорить. Он ничего не делал!
М а н ч и н и (еще горячась). Он должен извиниться, мальчишка.
К о н с у э л л а . Ах, да он извинился же – как вы глупы все! Просто мне сегодня не удается, я и расстроилась, такие пустяки. Он так извинялся, глупый, а я не хотела его прощать. Тот, милый, здравствуй, я не заметила тебя… Как к тебе идет этот галстук. Ты куда, Брике? К Альфреду?
Б р и к е. Нет, я так. Я иду домой. Зинида просила кланяться тебе, девочка. Она еще и сегодня не будет. (Выходит.)
К о н с у э л л а . Какая милая эта Зинида, такая хорошая… Папа, отчего здесь все теперь кажутся мне такими милыми? Должно быть, оттого, что я скоро уйду отсюда. Тот, ты не слыхал, какой марш будут играть Тили и Поли? (Смеется.) Такой веселый.
Т о т . Да, слыхал. Твой бенефис будет замечателен.
К о н с у э л л а . Я сама думаю. Папа, я хочу есть. Закажи мне бутерброд.
Т о т. Я сбегаю, царица!
К о н с у э л л а . Сбегай, Тот. (Кричит.) Только с сыром не надо.
Манчини и Консуэлла одни. Манчини, развалившись в кресле, критически рассматривает дочь.
М а н ч и н и. В тебе сегодня есть что-то особенное, дитя… не знаю, лучше или хуже. Ты плакала?
К о н с у э л л а . Да, немножко. Ах, как я хочу есть!
М а н ч и н и. Ты же завтракала…
К о н с у э л л а . То-то, что нет. Ты сегодня опять забыл оставить денег, а без денег…
М а н ч и н и. Ах, черт возьми! Вот память! (Смеется.) Но сегодня мы хорошо покушаем, ты не наседай на бутерброды. Нет, ты положительно мне нравишься. Тебе надо чаще плакать, дитя, это смывает с тебя лишнюю наивность, ты больше женщина.
К о н с у э л л а . Разве я так наивна, папа?
М а н ч и н и. Очень! Слишком! В других я это люблю, но в тебе… да и барон…
К о н с у э л л а . Глупости. Я не наивна. Но знаешь, Безано так бранил меня, что и ты бы заплакал. Черт знает что!
М а н ч и н и. Тсс! Никогда не говори: черт знает что. Это неприлично.
К о н с у э л л а . Я только с тобой говорю.
М а н ч и н и. И со мной не надо – я и так знаю. (Смеется.)
Звуки необычайно бурного и стремительного циркового галопа, звонкие вскрики, хлопанье бича.
К о н с у э л л а . Ах, послушай, папа! Это новый номер Альфреда, он делает такой прыжок… Джим говорит, что он непременно свернет себе шею. Бедненький!
М а н ч и н и (равнодушно). Или ноги, или спину, они все что-нибудь себе ломают. (Смеется.) Ломкие игрушки!
К о н с у э л л а (слушая музыку). Мне будет скучно без них. Папа, барон обещал, что сделает для меня круг, по которому я могу скакать, сколько хочу… он не врет?
М а н ч и н и. Круг? (Смеется.) Нет, это он не врет! Кстати, дитя мое, про баронов говорят: лжет, а не врет.
К о н с у э л л а . Все равно. Хорошо быть богатым, папа, все можно сделать.
М а н ч и н и (восторженно). Все! Все, дитя мое! Ах, сегодня решается наша судьба, молись милостивому Богу, Консуэлла: барон висит на ниточке.
К о н с у э л л а (равнодушно). Да?
М а н ч и н и (показывая пальцами). На тончайшей шелковой ниточке. Я почти убежден, что он сегодня сделает предложение. (Смеется.) Зимние розы и паутина среди роз, чтобы моя маленькая мушка… Он такой паук!
К о н с у э л л а (равнодушно). Да, ужасный паук. Папа, а руку еще нельзя давать целовать?
М а н ч и н и. Ни в каком случае. Ты еще не знаешь этих мужчин, дитя мое…
К о н с у э л л а . Альфред никогда не целует.
М а н ч и н и. Альфред! Твой Альфред мальчишка, и не смеет. Но эти мужчины, с ними необходима крайняя сдержанность, дитя мое. Сегодня он поцелует тебе пальчики, завтра —около кисти, а послезавтра – ты у него уже на коленях!
К о н с у э л л а . Фи, папа, что ты говоришь! Как тебе не стыдно!
М а н ч и н и. Но я знаю…
К о н с у э л л а . Не смей! Я не хочу слушать эти гадости. Я такую дам барону оплеуху, хуже, чем Тоту. Пусть только сунется.
М а н ч и н и (огорченно разводя руками). Все мужчины таковы, дитя.
К о н с у э л л а . Неправда. Альфред не такой! Ах, ну что же Тот? Сказал: побегу, а все нет.
М а н ч и н и. Буфет закрыт, и ему нужно достать. Консуэлла, я еще хочу предупредить тебя, как отец, относительно Тота: не доверяй ему. Он что-то, знаешь, такое… (вертит пальцами около головы) он нечисто играет!
К о н с у э л л а . Ты обо всех так говоришь. Я Тота знаю: он такой милый и любит меня.
М а н ч и н и. Поверь мне: там что-то есть.
К о н с у э л л а . Папа, ты надоел с твоими советами! Ах, Тот, мерси.
Тот , несколько запыхавшийся, подает бутерброды.
Т о т . Кушай, Консуэлла.
К о н с у э л л а . Он еще теплый, – ты так бежал, Тот? Я тебе так благодарна! (Кушает.) Тот, ты любишь меня?
Т о т . Люблю, царица. Я твой придворный шут.
К о н с у э л л а (кушает). А когда я уйду, ты возьмешь себе другую царицу?
Т о т (делая реверанс). Я последую за тобою, несравненная. Я буду нести твой белый шлейф и утирать им слезы. (Притворно плачет.)
М а н ч и н и. Чурбан! (Смеется.) Но как жаль, Тот, что прошли эти чудесные времена, когда при дворе Манчини кривлялись десятки пестрых шутов, которым они давали золото и пинки. Теперь Манчини должен идти в грязный цирк, чтобы видеть порядочного шута, да и то – чей он? Мой? Нет, всякого, кто заплатил франк… Скоро от демократии нельзя будет дышать, Тот. Ей также нужны шуты. Ты подумай, Тот, какая беспримерная наглость!
Т о т . Мы служим тому, кто платит, – что поделаешь, граф!
М а н ч и н и. Но разве это не печально? А ты представь только: мы сидим в моем замке; я у камина потягиваю вино, а ты у моих ног болтаешь глупости, звенишь бубенчиками и развлекаешь меня. Кое в чем пощипываешь и меня, это допускалось традициями и нужно для циркуляции крови. Потом ты мне надоел, мне захотелось другого – и вот я даю тебе пинка… Тот, как бы это было прекрасно!
Т о т . Это было бы божественно, Манчини!
М а н ч и н и. Ну да! И ты получал бы золото, очаровательные желтенькие штучки. Нет, когда я разбогатею, я возьму тебя – это решено.
К о н с у э л л а . Возьми его, папа.
Т о т . И когда граф, утомленный моей болтовней, даст мне пинка сиятельной ногою, я лягу у ножек моей царицы и буду…
К о н с у э л л а (смеясь). Ждать того же? Ну, я кончила. Дай мне платок, папа, вытереть руки, у тебя в том кармане есть второй. Ах, господи, еще нужно работать!
М а н ч и н и (тревожно). Но не забудь, дитя!
К о н с у э л л а . Нет, сегодня я не забуду. Поезжай.
М а н ч и н и (смотрит на часы). Да, пора уже. Он просил меня заехать за ним, когда ты будешь готова. Пока я вернусь… тебе еще надо переодеться. (Смеется.) Signori! Mie complimenti!2(Играя палкой, удаляется.)
Консуэлла садится в угол дивана, укутавшись платком.
К о н с у э л л а . Ну, Тот, ложись у моих ног и расскажи что-нибудь веселенькое… Знаешь, когда у тебя нарисован смех, ты красивее, но ты и так очень, очень мил! Ну – Тот? Отчего же ты не ложишься?
Т о т . Консуэлла! Ты выходишь за барона?
К о н с у э л л а (равнодушно). Кажется. Барон висит на ниточке. Тот, там, в бумаге, остался один бутербродик, скушай.
Т о т . Благодарю, царица. (Ест.) А ты помнишь мое предсказание?
К о н с у э л л а . Какое?.. Как ты быстро глотаешь – что, вкусно было?
Т о т . Вкусно. Что если ты выйдешь за барона, то…
К о н с у э л л а . Ах, это! Но ведь ты шутил тогда?
Т о т . Как знать, царица. Иногда человек шутит, и вдруг выходит правда: звезды напрасно говорить не станут. Если даже человеку трудно бывает раскрыть рот и сказать слово, то каково же звезде – ты подумай!
К о н с у э л л а (смеется). Еще бы – такой рот!
Т о т . Нет, моя маленькая, на твоем месте я бы очень задумался. Вдруг ты умрешь? Не выходи за барона, Консуэлла!
К о н с у э л л а (думая). А что такое – смерть?
Т о т . Не знаю, царица, никто не знает. Как и любовь! Но ручки твои похолодеют, и глазки закроются. Ты уйдешь отсюда – и музыка будет играть без тебя, и без тебя будет скакать сумасшедший Безано, и без тебя Тили и Поли будут играть на своих дудочках: тили-тили, поли-поли…
К о н с у э л л а . Не надо! Мне и так грустно, Тотик. Тили-тили, поли-поли…
Молчание. Тот взглядывает на Консуэллу.
Т о т . Ты плакала, Консуэллочка?
К о н с у э л л а . Да, немножко, меня расстроил Альфред. Но подумай: разве я виновата, что сегодня у меня не выходит? Я же старалась, но если у меня не выходит!
Т о т . Отчего?
К о н с у э л л а . Ах, я не знаю. Тут что-то есть такое… (прижимает руку к сердцу) я не знаю. Должно быть, я больна, Тот. Что такое болезнь? Это очень больно?
Т о т . Это не болезнь. Это чары далеких звезд, Консуэлла! Это голос твоей судьбы, моя маленькая царица!
К о н с у э л л а . Не говори, пожалуйста, глупостей. Какое дело звездам до меня? Я такая маленькая. Глупости, Тот! Лучше расскажи мне другую сказку, которую ты знаешь: про синее море и про тех богов, знаешь? – которые так прекрасны. Они все уже умерли?
Т о т . Они живы, но они скрываются, богиня.
К о н с у э л л а . В лесу и на горах? Их можно встретить? Ах, Тот, подумай: вдруг бы я встретила бога и он взглянул на меня! Я бы убежала! (Смеется.) А сегодня утром, когда не было завтрака, мне вдруг стало так скучно, так противно, что я подумала: хоть бы пришел бог и накормил меня! И только что я подумала, вдруг я услыхала… честное слово, правда! услыхала: Консуэлла, кто-то зовет. (Сердито.) Пожалуйста, не смейся!
Т о т . Разве я смеюсь?
К о н с у э л л а . Честное слово, правда. Ах, Тот, но ведь он не пришел. Он только позвал и сам скрылся, ищи его! А мне так больно стало и вот до сих пор болит… Зачем ты напомнил мне детство? – я его забыла совсем. Там было море… и еще что-то… много, много… (Закрывает глаза, улыбается.)
Т о т . Вспомни, Консуэлла!
К о н с у э л л а . Нет. (Открывая глаза) Все забыла! (Обводит глазами комнату.) Тот, ты видишь, какая афиша будет на мой бенефис? Папа сам придумал, и барону нравится, он смеялся.
Молчание.
Т о т (тихо). Консуэлла, царица моя! Не езди сегодня к барону.
К о н с у э л л а . Это почему? (Помолчав.) Какой, однако, ты дерзкий, Тот.
Т о т (опуская голову, тихо). Я не хочу.
К о н с у э л л а (встает). Что такое? Ты не хочешь?
Т о т (еще ниже опуская голову). Я не хочу, чтобы ты выходила за барона. (Умоляя.) Я… не позволю… Я… очень прощу!
К о н с у э л л а . А за кого же прикажешь? Не за тебя ли, шут? (Злобно смеется.) Ты спятил, голубчик? Я не позволю… Это он! Он не позволит мне! Нет, это просто невыносимо! Какое тебе дело до меня? (Расхаживает по комнате, через плечо сердито глядя на Тота) Какой-то шут, клоун, которого завтра выгонят отсюда! Ты мне надоел с твоими дурацкими сказками… или ты так любишь пощечины? Дурак, который не мог придумать лучшего: пощечины!
Т о т (не поднимая глаз). Прости, царица.
К о н с у э л л а . Рад, что над ним смеются… тоже, бог! Нет, не прощу. Я тебя знаю: у тебя тут (показывая на голову) что-то вертится! Смеется… такой милый… играет, играет, а потом вдруг и бац, скажет: слушайте его! Обжегся, голубчик, не на ту напал? Вот неси мой шлейф, это твое дело… шут!
Т о т . Я понесу твой шлейф, царица. Прости меня, верни мне образ моей милостивой и прекрасной богини.
К о н с у э л л а (успокаиваясь). Опять играешь?
Т о т . Играю.
К о н с у э л л а . Вот видишь! (Смеясь, садится.) Глупый Тот.
Т о т . Все вижу, царица. Вижу, как ты прекрасна, и вижу, как низко стелется под твоими ножками твой бедный шут… где-то в пропасти звучат его глупые бубенчики. Он на коленях просит: прости и пожалей его, божественная. Он был дерзок и заносчив, он так весело играл, что заигрался, – и потерял свой крохотный разум, последние сбережения рассудка – прости!
К о н с у э л л а . Ну, прощаю. (Смеется.) А за барона теперь позволишь?
Т о т (также смеясь). А за барона – все-таки не позволю. Но что значит для царицы позволение ее влюбленного шута?
К о н с у э л л а . Ну, встань, ты прощен. А, знаешь, за что? Ты думаешь, за твои слова?.. Ты хитрая бестия, Тот! Нет – за бутерброды, вот за что! Ты был так мил и так запыхался, когда принес их… бедный Тотик. С завтрашнего дня можешь снова лежать у моих ног. Как только я свистну: иси…
Т о т . Так я тотчас же ложусь к твоим ногам, Консуэлла, это решено. Но сегодня все мои бубенчики облетели и…
Вошел Б е з а н о. Он смущен.
К о н с у э л л а . Альфред? Ты за мной?
Б е з а н о. Да. Ты еще будешь работать, Консуэлла?
К о н с у э л л а . Конечно, буду. Сколько хочешь! А я думала, что ты сердишься на меня, Альфред. Я больше не буду зевать.
Б е з а н о. Нет, ты не зевала. Ты не обижайся, что я так кричал… право, я… Но, знаешь, когда надо учить, и человек…
К о н с у э л л а . Господи, да разве я не понимаю. Ты еще слишком добр, невыносимо добр, что соглашаешься учить такую дуру, разве я не понимаю? Идем.
Б е з а н о . Идем. Мы еще не видались, Тот. Здравствуй.
Т о т . Здравствуй, Безано. Нет, нет, одну минуту, одну минуту постойте так! Да.
Консуэлла и Безано стоят рядом; жокей хмурится, Консуэлла смеется и краснеет.
Б е з а н о (недовольно). Что ты выдумал, Тот?
К о н с у э л л а (краснея). Как Адам и Ева? Какой ты глупый, ужасно! (Убегает.) Я только переменю туфли, Альфред…
Т о т . Консуэлла, а как же папа и барон? Они сейчас придут за тобой.
К о н с у э л л а . Ну и пусть. Могут подождать, не такие важные! (Убегает.)
Безано нерешительно идет за нею.
Т о т . Останься на одну минуту, Безано. Сядь.
Б е з а н о . Что еще надо? Мне некогда заниматься пустяками.
Т о т . Или стой – как хочешь! Безано, ты любишь ее?
Молчание.
Б е з а н о. Я никому не дам вмешиваться в мои дела. Ты слишком много позволяешь себе, Тот. Я тебя не знаю, ты пришел с улицы – и почему я должен верить тебе?
Т о т . А барона ты знаешь? Послушай, мне трудно произнести эти слова… но она любит тебя. Спаси ее от паука! Или ты ослеп и не видишь тенет, которыми затканы здесь все темные углы? Вырвись из твоего заколдованного круга, по которому ты носишься, как слепой, – умчи ее, укради, сделай что хочешь… наконец, убей ее и возьми на небо или к черту! – но не отдавай этому человеку. Он – осквернитель любви. И если ты робок, если тебе страшно поднять руку на нее —убей барона. Убей!
В с з а и о (усмехаясь). А кто убьет следующих?
Т о т . Она любит тебя!
В с з а и о. Она сама сказала это?
Т о т . Какая маленькая, какая глупая, какая человеческая гордость! А ведь ты божок… бог, юноша! Отчего ты не хочешь поверить мне? Или тебя смущает улица, откуда я пришел? – но взгляни же сам, посмотри мне в глаза: разве такие лгут. Да, лицо мое безобразно, я корчу гримасы и рожи, меня окружает смех… но не видишь ли ты за этим бога, как и ты? Ну, смотри, смотри же на меня!
Безано хохочет.
Что ты… мальчишка?!
Б е з а н о . Ты… сейчас совсем, как тогда, на арене… помнишь? Когда ты великий человек и за тобою прислали из академии, бац! Тот, кто получает пощечины.
Т о т (также хохочет). Да, да – а ведь похоже, Безано! Очень! (С мучительным напряжением играет, становясь в позу.) Кажется, это прислали за мной из академии?
Б е з а н о (хмурясь). Но мне не нравится эта игра. Подставляй свое лицо, если хочешь, а меня ты не смеешь. (Идет к выходу.)
Т о т . Безано!..
Б е з а н о (оборачиваясь). И чтобы я никогда не слыхал про Консуэллу и что… я бог, не сметь! Знаешь – это противно! (Выходит, гневно бьет себя хлыстом по ботфортам.)
Тот один. Гневно, с перекосившимся лицом, делает шаг вслед жокею, останавливается – и беззвучно смеется, закинув голову. Таким застают его Манчини и барон.
М а н ч и н и (смеясь). Какой ты весельчак, Тот! Смеешься даже один.
Тот громко хохочет.
Да перестань же, шут! Как тебя разбирает.
Т о т (низко и размашисто кланяясь). Здравствуйте, барон. Мое нижайшее почтение, граф. Прошу простить меня, граф, но вы застали клоуна за работой… так сказать, среди его повседневных удовольствий, барон.
М а н ч и н и (поднимая брови). Тсс! Но ты —умный человек, Тот. Я буду просить папу Брике, чтобы тебе дали бенефис… хочешь, Тот?
Т о т . Окажите милость, граф.
М а н ч и н и. Но, но, не слишком, будь проще, Тот. (Смеется.) Но сколько ты получишь пощечин в твой бенефис, если даже в будни в тебя звонят, как в гонг? Странная профессия, не правда ли, барон?
Б а р о н . Очень странная. Но где же графиня?
М а н ч и н и. Да, да… я сейчас схожу за нею. Дитя, она так увлекается своим бенефисом и работой… они называют свои прыжки работой, барон!
Б а р о н . Я могу подождать. (Садится, цилиндр на голове)
М а н ч и н и. Нет, зачем же? Я потороплю ее. Я скоро. А ты, Тот, будь хозяином и займи нашего дорогого гостя… Вы с ним не соскучитесь, барон. (Выходит.)
Тот размашисто шагает по комнате, улыбаясь и поглядывая на барона. Барон сидит, – широко расставив ноги, подбородком опершись на палку. На голове цилиндр. Спокоен.
Т о т . Как прикажете вас занимать, барон?
Б а р о н. Никак. Я не люблю клоунов.
Т о т. Как и я баронов.
Молчание. Тот надевает на голову котелок, размашисто берет стул и со стуком ставит против барона. Садится верхом, повторяя позу барона, и смотрит ему в глаза. Молчание.
Вы долго можете молчать?
Б а р о н. Долго.
Молчание. Тот постукивает ногой по полу.
Т о т. А вы долго можете ждать?
Б а р о н. Долго.
Т о т. Пока не получите?
Б а р о н. Пока не получу. А вы?
Т о т. Я также.
Молча, сдвинувшись головами, смотрят друг на друга. На арене звуки танго.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
БЕНЕФИС КОНСУЭЛЛЫ
На арене музыка. В цирковой комнате бо;льший беспорядок, нежели обычно. Много навешено и валяется по углам платья артистов. На столе, брошенный небрежною рукою, лежит большой букет огненно-красных роз. У арочного входа курят и болтают три берейтора – второстепенных артиста, несущих берейторскую службу. Одинаковые проборы на приглаженных волосах, два с усиками, третий брит, лицом похож на бульдога.Б р и т ы й. Полно, Анри. Десять тысяч франков – это слишком много даже для барона!
В т о р о й. А почем теперь розы?
Б р и т ы й. Я не знаю. Зимой они дороже, конечно, но все же Анри болтает глупости. Десять тысяч!
В т о р о й. У барона свои оранжереи, ему ничего не стоит.
А н р и (бросая сигару, которая обожгла ему кончики пальцев). Нет, ты несносен, Граб! Послушай: ведь это же целая фура, от нее на милю пахнет розами. Чтобы усыпать всю арену…
Б р и т ы й. Только круг.
А н р и. Это все равно. Чтобы усыпать круг, их нужно тысячи – тысячи роз и бутонов! Ты увидишь, что это будет, когда они лягут ковром… он велел ковром, Граб, понимаешь!
В т о р о й. Но какая баронская прихоть! Нам не пора?
А н р и. Нет еще, успеем. А мне это нравится: огненно красный танго на огненно-красном ковре из зимних роз!
Б р и т ы й. Консуэлла будет скакать по розам, а Безано?
В т о р о й. А Безано – по шипам.
Улыбки.
Б р и т ы й. У мальчишки нет самолюбия: я бы отказался!
А н р и. Но это его служба, он обязан, Граб. (Смеется.) А о самолюбии поговори с ним самим: он зол и горд, как сатаненок.
В т о р о й. Нет, – чудесный бенефис, не говорите. Приятно смотреть на эту толпу, она так возбуждена…
А н р и. Тсс!
Все трое, как пойманные школьники, бросают сигары и папиросы и дают дорогу З и н и д е, идущей с Т о т о м.
3 и н и д а (строго). Почему вы здесь, господа? Ваше место у барьера.
А н р и (улыбаясь, почтительно). Мы только на минуту, мадам Зинида, мы идем. Какой удачный вечер, не правда ли? – и какая слава для папы Брике!
3 и н и д а. Да. Идите и, пожалуйста, не оставляйте ваших мест.
Берейторы уходят. Зинида открывает стол и прячет какие-то бумаги. Она в костюме укротительницы.
Ты что делал около зверей, Тот? Ты меня испугал.
Т о т . Так, герцогиня. Я хотел послушать, что говорят звери о бенефисе. Они шагают по клетке и ворчат.
3 и н и д а. Их раздражает музыка. Ну, Тот? Садись. Вечер превосходный – и я очень рада, что Консуэлла уходит от нас! Ты слыхал про баронские розы?
Т о т . Все говорят. Розы Гименея!
3 и н и д а. Вот и еще… (отталкивает букет) везде разбросаны! Да, я рада. Она здесь лишняя и мешает работе. Это несчастье для труппы, когда в ней заведется такая, слишком красивая и… доступная девчонка.
Т о т . Но ведь это же честный брак, герцогиня!
3 и н и д а. Для меня это безразлично.
Т о т . И пауки ведь также нуждаются в улучшении породы! Какие очаровательные паучата выведутся у этой пары – ты воображаешь, Зинида? С лицом матери-Консуэллы и с нутром папаши-барона они смогут украсить любую арену.
3 и н и д а. Ты сегодня зол, Тот. И мрачен.
Т о т. Я смеюсь.
3 и н и д а. Но не весело. Ты почему без грима?
Т о т. Я в третьем отделении, еще успею. А как относится к вечеру Безано? Он тоже доволен?
3 и н и д а. Я не говорила с Безано. А знаешь ли, что я думаю, мой друг: ты также здесь лишний!
Молчание.
Т о т . Как прикажешь понимать это, Зинида?
3 и н и д а. Как сказано. В сущности, Консуэлла продалась за пустяки: что такое этот барон и его несчастные миллионы. Про тебя говорят, что ты очень умен, пожалуй, даже слишком, так вот скажи мне, подумай: за сколько можно купить меня?
Т о т (как бы прицениваясь). Только за корону.
3 и н и д а. Баронскую?
Т о т . Нет – королевскую.
3 и н и д а. Да, ты очень неглуп. А ты догадался, что Консуэлла не родная дочь Манчини?
Т о т (пораженный). Да что ты! А она знает об этом?
З и н и д а. Едва ли, да и зачем ей знать? Да, безродная девчонка с Корсо, которую он предпочел пустить в оборот, нежели… Но по закону она его дочь – графиня Вероника Манчини.
Т о т . Хорошо, когда все делается по закону, не правда ли, Зинида? Но любопытно: в ней больше голубой крови, чем в этом Манчини… можно подумать, что это она подобрала его на улице и сделала отцом и графом. Граф. Манчини! (Смеется.)
3 и н и д а. Да, ты мрачен. Тот, я передумала: оставайся здесь.
Т о т. Я не буду лишний?
3 и н и д а. Когда она уйдет, ты не будешь лишний… О, ты еще не знаешь, как с нами хорошо, как легко душе и телу. Я понимаю тебя, я тоже умная. Как и ты, я оттуда принесла с собою привычку к цепям и долгое время сама приковывала себя… к чему попало, только бы держаться.